Как тяжко мертвецу среди людей (Блок)

<mediawiki xmlns="http://www.mediawiki.org/xml/export-0.10/" xmlns:xsi="http://www.w3.org/2001/XMLSchema-instance" xsi:schemaLocation="http://www.mediawiki.org/xml/export-0.10/ http://www.mediawiki.org/xml/export-0.10.xsd" version="0.10" xml:lang="ru">
  <siteinfo>
    <sitename>Викитека</sitename>
    <dbname>ruwikisource</dbname>
    <base>https://ru.wikisource.org/wiki/%D0%97%D0%B0%D0%B3%D0%BB%D0%B0%D0%B2%D0%BD%D0%B0%D1%8F_%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%86%D0%B0</base>
    <generator>MediaWiki 1.39.0-wmf.21</generator>
    <case>first-letter</case>
    <namespaces>
      <namespace key="-2" case="first-letter">Медиа</namespace>
      <namespace key="-1" case="first-letter">Служебная</namespace>
      <namespace key="0" case="first-letter" />
      <namespace key="1" case="first-letter">Обсуждение</namespace>
      <namespace key="2" case="first-letter">Участник</namespace>
      <namespace key="3" case="first-letter">Обсуждение участника</namespace>
      <namespace key="4" case="first-letter">Викитека</namespace>
      <namespace key="5" case="first-letter">Обсуждение Викитеки</namespace>
      <namespace key="6" case="first-letter">Файл</namespace>
      <namespace key="7" case="first-letter">Обсуждение файла</namespace>
      <namespace key="8" case="first-letter">MediaWiki</namespace>
      <namespace key="9" case="first-letter">Обсуждение MediaWiki</namespace>
      <namespace key="10" case="first-letter">Шаблон</namespace>
      <namespace key="11" case="first-letter">Обсуждение шаблона</namespace>
      <namespace key="12" case="first-letter">Справка</namespace>
      <namespace key="13" case="first-letter">Обсуждение справки</namespace>
      <namespace key="14" case="first-letter">Категория</namespace>
      <namespace key="15" case="first-letter">Обсуждение категории</namespace>
      <namespace key="104" case="first-letter">Страница</namespace>
      <namespace key="105" case="first-letter">Обсуждение страницы</namespace>
      <namespace key="106" case="first-letter">Индекс</namespace>
      <namespace key="107" case="first-letter">Обсуждение индекса</namespace>
      <namespace key="710" case="first-letter">TimedText</namespace>
      <namespace key="711" case="first-letter">TimedText talk</namespace>
      <namespace key="828" case="first-letter">Модуль</namespace>
      <namespace key="829" case="first-letter">Обсуждение модуля</namespace>
      <namespace key="2300" case="first-letter">Гаджет</namespace>
      <namespace key="2301" case="first-letter">Обсуждение гаджета</namespace>
      <namespace key="2302" case="case-sensitive">Определение гаджета</namespace>
      <namespace key="2303" case="case-sensitive">Обсуждение определения гаджета</namespace>
    </namespaces>
  </siteinfo>
  <page>
    <title>Как тяжко мертвецу среди людей (Блок)</title>
    <ns>0</ns>
    <id>10000</id>
    <revision>
      <id>4592827</id>
      <parentid>3159004</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T22:23:17Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Badreik</username>
        <id>107534</id>
      </contributor>
      <comment>неправильное написание слова &quot;скабрезный&quot; - пишется и произносится через &quot;е&quot;, а не &quot;ё&quot;</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4035" xml:space="preserve">{{Отексте
| НАЗВАНИЕ = Как тяжко мертвецу среди людей...
| АВТОР = [[Александр Александрович Блок]] (1880-1921)
| ИСТОЧНИК = [http://www.ipmce.su/~tsvet/WIN/silverage/blok/verse1912.html Блок. Стихотворения 1912.]
| СОДЕРЖАНИЕ = № 1 из подцикла [[Стихотворения Блока 1904-1916#Пляски смерти (5 стихотворений)|''Пляски смерти,'']] из цикла [[Стихотворения Блока 1904-1916#Страшный мир (1909-1916)|''Страшный мир (1909-1916)'']]
| ПРЕДЫДУЩИЙ = [[Повеселясь на буйном пире (Блок)|Повеселясь на буйном пире...]]
| СЛЕДУЮЩИЙ = [[Ночь, улица, фонарь, аптека (Блок)|Ночь, улица, фонарь, аптека...]]
| ДРУГОЕ =  
}}
{{poem-on|* * *}}&lt;poem&gt;        
Как тяжко мертвецу среди людей
Живым и страстным притворяться!
Но надо, надо в общество втираться,
Скрывая для карьеры лязг костей...

Живые спят. Мертвец встает из гроба,
И в банк идет, и в суд идет, в сенат...
Чем ночь белее, тем чернее злоба,
И перья торжествующе скрипят.

Мертвец весь день труди́тся над докладом.
Присутствие кончается. И вот —
Нашептывает он, виляя задом,
Сенатору скабрезный анекдот...

Уж вечер. Мелкий дождь зашлепал грязью
Прохожих, и дома, и прочий вздор...
А мертвеца — к другому безобразью
Скрежещущий несет таксомотор.

В зал многолюдный и многоколонный
Спешит мертвец. На нем — изящный фрак.
Его дарят улыбкой благосклонной
Хозяйка — дура и супруг — дурак.

Он изнемог от дня чиновной скуки,
Но лязг костей музы́кой заглушон...
Он крепко жмет приятельские руки —
Живым, живым казаться должен он!

Лишь у колонны встретится очами
С подругою — она, как он, мертва.
За их условно-светскими речами
Ты слышишь настоящие слова:

«Усталый друг, мне странно в этом зале». —
«Усталый друг, могила холодна». —
«Уж полночь». — «Да, но вы не приглашали
На вальс NN. Она в вас влюблена…»

А там — NN уж ищет взором страстным
Его, его — с волнением в крови...
В её лице, девически прекрасном,
Бессмысленный восторг живой любви...

Он шепчет ей незначащие речи,
Пленительные для живых слова,
И смотрит он, как розовеют плечи,
Как на плечо склонилась голова...

И острый яд привычно-светской злости
С нездешней злостью расточает он...
«Как он умён! Как он в меня влюблён!»

В её ушах — нездешний, странный звон:
    То кости лязгают о кости.
&lt;/poem&gt;{{poem-off|19 февраля 1912}}

[[Категория:Поэзия Александра Александровича Блока]]
[[Категория:Русская поэзия, малые формы]]
[[Категория:Литература 1912 года]]</text>
      <sha1>nrfdwwrlbxukodsdp74qapwzkd6mrno</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Обсуждение участника:Lozman</title>
    <ns>3</ns>
    <id>14574</id>
    <revision>
      <id>4592821</id>
      <parentid>4589814</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T21:08:25Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Lozman</username>
        <id>607</id>
      </contributor>
      <comment>/* Шаблон:«путать или не путать» */ ответ участнику MarkErbo</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="42597" xml:space="preserve">{| align=right
|-
|{{Новые снизу}}
|-
|{{Архив|class=pretty1|2007—2008|2009—2010|2011, 01—05|2011, 06—08|2011, 09—12|2012, 01—06|2012, 07—11|2013|2014|2015|2016|2017|2018|2019|2020|2021|2022}}
|-
|&lt;inputbox&gt;
type=fulltext
width=32
searchbuttonlabel=Поиск по архиву
prefix={{FULLPAGENAME}}/Архив
&lt;/inputbox&gt;
|}

== [[БСЭ1/Челаковский, Владислав]] ==

Посмотрите, пожалуйста, туда ли я прикрепил персону. И если сделал верно, то наверное лучше сделать примечание по годам жизни. [[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 08:14, 12 мая 2022 (UTC)
* Да, это он. Сделал примечание. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 08:54, 12 мая 2022 (UTC)
** Благодарю.--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 20:19, 31 мая 2022 (UTC)

== [[БСЭ1/Многоножки]] ==

Подписана статья «М. Ежиков.», но думаю, здесь опечатка, должно быть, по-моему, «И. Ежиков.» ― [[Иван Иванович Ежиков]].  Если вы согласны, то оформите, пожалуйста, как сочтете нужным , и отправьте статью в Викиливр. [[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 13:51, 19 мая 2022 (UTC)
* Сделал примечание. Переносить никуда не надо, автор умер в 1941 году, не репрессирован, в ОД не позднее 2016 года. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 19:22, 25 мая 2022 (UTC)
** Спасибо.  Всё правильно, викиливр не нужен. Многоножки вообще не насекомые по современной классификации, но в русском языке похоже нет названия науки о многоножках как в английском [[w:en:Myriapodology|Myriapodology]]. Но это уже несущественные детали. Энтомолог, так энтомолог.--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 20:39, 31 мая 2022 (UTC)

== [[:de:Das Riesen-Spielzeug|Das Riesen-Spielzeug]] ==

Добрый день! Помогите немного с немецким. Это заглавие сказки братьев Гримм. В каком числе тут переводится слово «великан»? Игрушка ''великана'' или ''великанов''? Просто буква «n» часто выполняет роль соединительной согласной... -- [[Участник:Sergey kudryavtsev|Sergey kudryavtsev]] ([[Обсуждение участника:Sergey kudryavtsev|обсуждение]]) 11:43, 25 мая 2022 (UTC)
* Здесь именно такой случай. Слово ''Riese'' имеет форму ''Riesen'' почти во всех падежных формах, для точного различения чисел его следовало бы употреблять с артиклем: ''das Spielzeug des Riesen'' или ''der Riesen'', соответственно. Но в этом составном слове ''n'' именно соединительное и никак не указывает на число. Правильнее всего было бы переводить это заглавие как ''Великанская игрушка''. Но в тексте сказки речь идет об игрушках одного великана, точнее великанши. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 17:11, 25 мая 2022 (UTC)
*: Спасибо за консультацию. А я-то уж было подумал, что здесь употреблён дефис именно для того, чтобы показать, что «n» — это падежное окончание, ведь немцы чаще составные слова пишут без него. -- [[Участник:Sergey kudryavtsev|Sergey kudryavtsev]] ([[Обсуждение участника:Sergey kudryavtsev|обсуждение]]) 08:04, 26 мая 2022 (UTC)
== Викиливр ==
Спасибо. + [[БСЭ1/Молекулярный вес]], + [[БСЭ1/Молекулярный объем]], + [[БСЭ1/Молния]], + [[БСЭ1/«Молодая Ирландия»]], + [[БСЭ1/Молотов, Вячеслав Михайлович]] . --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 19:21, 10 июня 2022 (UTC)
* {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 16:41, 15 июня 2022 (UTC)
** Спасибо. + [[БСЭ1/Молочнокислое брожение]], + [[БСЭ1/Молочные смеси]]. --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 10:37, 16 июня 2022 (UTC)
*** {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 17:33, 16 июня 2022 (UTC)
**** + [[БСЭ1/Молекулярная физика]], посмотрите, пожалуйста, предпоследнюю формулу, расположенную в статье посредине. В ней «калорий/градус» нельзя ли изобразить получше? --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 23:47, 17 июня 2022 (UTC)
***** Это лучше делать с помощью шаблона {{tl|дробь2}}. {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 00:25, 18 июня 2022 (UTC)
****** Всё оказалось очень просто...  Спасибо. + [[БСЭ1/Молекулярные спектры]], + [[БСЭ1/Мольер]], + [[БСЭ1/Момент]], + [[БСЭ1/Момент инерции]], + [[БСЭ1/Монархия]], + [[БСЭ1/Монашество]]. --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 11:34, 18 июня 2022 (UTC)
******* {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 10:06, 21 июня 2022 (UTC)

== Вопросы по [[Шаблон:Документ]] ==

Привет. Не подскажете, почему в [[Определение Верховного Суда РФ от 15.09.2014 по делу № А40-74217/2013|тексте]] шаблон проставляет красную категорию «Верховного Суда РФ 2014 года»? можно ли сделать так, чтобы ее не было? И еще в шаблоне есть параметр НЕТ ДАТЫ — можно ли сделать так, чтобы он не убирал номер? (он убирает не только дату, но и номер, чего мне не нужно). [[Участник:Ratte|Ratte]] ([[Обсуждение участника:Ratte|обсуждение]]) 17:57, 13 июня 2022 (UTC)
* Исправил. Шаблон, кстати, совершенно безумный: зачем для отключения даты специальный параметр НЕТ ДАТЫ, если можно было просто не указывать параметр ДАТА? — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 19:03, 13 июня 2022 (UTC)
:* Спасибо огромное! [[Участник:Ratte|Ratte]] ([[Обсуждение участника:Ratte|обсуждение]]) 19:14, 13 июня 2022 (UTC)

== «Длинные» таблицы в БСЭ ==

Как я понял, Шаблон:БСЭ1 делает текст статьи на странице более узким.  Встречаются случаи, когда в БСЭ1 размещены «длинные» таблицы. Как например [[БСЭ1/Молотки отбойные|здесь]]. Таблица из-за шаблона:БСЭ1 получается некрасивой. Желательно, чтобы она была во всю ширину страницы. Нельзя что-нибудь придумать, чтобы таблица была во всю ширину страницы, а сам текст был бы по-прежнему узким? [[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 12:39, 15 июня 2022 (UTC)
* Есть такой способ. Таблица помещается в контейнер &lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;&lt;div class=&quot;twide-container&quot;&gt;&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt; и получает дополнительный класс &lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;twide&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt;. Я внес исправления в указанную статью. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 13:28, 15 июня 2022 (UTC)
** Спасибо.--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 15:07, 15 июня 2022 (UTC)

== Вопрос про кнопку «Скачать» ==

Подскажите пожалуйста, что нужно прописать в common.css, чтобы синяя кнопка «Скачать» не отображалась в основном пространстве? [[Участник:Ratte|Ratte]] ([[Обсуждение участника:Ratte|обсуждение]]) 19:11, 17 июня 2022 (UTC)
* &lt;syntaxhighlight lang=&quot;css&quot;&gt;
.mw-indicators {
    display: none;
}
&lt;/syntaxhighlight&gt; — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 22:48, 17 июня 2022 (UTC)
:: Спасибо. [[Участник:Ratte|Ratte]] ([[Обсуждение участника:Ratte|обсуждение]]) 08:29, 18 июня 2022 (UTC)
== Словарные статьи Александра Яковлевича Хинчина ==
Посмотрите, пожалуйста. Почему-то не отображаются в «Категория:Словарные статьи Александра Яковлевича Хинчина», следующие две статьи: [[ЭСГ/Чебышев, Пафнутий Львович]] и [[БСЭ1/Безобидные операции]]. --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 18:26, 18 июня 2022 (UTC)
* Хинчин отсутствовал в {{tl|ЭСГ/Автор/0}} и был некорректно добавлен в {{tl|БСЭ1/Автор}} (с латинским инициалом). Исправил. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 18:43, 18 июня 2022 (UTC)
** А почему теперь пропала статья [[БСЭ1/Момент]] из этой категории?--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 18:58, 18 июня 2022 (UTC)
*** По той же причине: латинская A в инициале. Исправил. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 19:05, 18 июня 2022 (UTC)
**** Спасибо, это я напортачил с латинской буквой.:-) --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 19:07, 18 июня 2022 (UTC)
***** Иногда жалею, что у кириллицы с латиницей так много общих букв :) — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 19:12, 18 июня 2022 (UTC)
== Викиливр ==
Спасибо. + [[БСЭ1/Монголия Внутренняя]], + [[БСЭ1/Монголы]], + [[БСЭ1/Монгольская литература]]. --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 15:17, 21 июня 2022 (UTC)
* {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 22:47, 22 июня 2022 (UTC)
* Спасибо. + [[БСЭ1/Монгольская народная республика]], + [[БСЭ1/Монгольская раса]], + [[БСЭ1/Бурятский язык и литература]], + [[БСЭ1/Монгольское искусство]], + [[БСЭ1/Буряты]], + [[БСЭ1/Калмыцкий язык]], в последней статье проверьте, пожалуйста, буквы; я не уверен, что правильно их изобразил. --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 20:13, 23 июня 2022 (UTC)
** {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 19:08, 24 июня 2022 (UTC)
*** Спасибо. Скажите, а в последней статье вы разглядели фонемы или такое ещё где-то встречается?--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 19:21, 24 июня 2022 (UTC)
**** В большом увеличении разглядел. Используются всего два диакритических знака: диерезис (¨) или макрон (ˉ), или оба вместе. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 19:42, 24 июня 2022 (UTC)
***** + [[БСЭ1/МОПР]], + [[БСЭ1/Парламенты]], + [[БСЭ1/Парламентаризм]], + [[БСЭ1/Парки культуры и отдыха (ПКиО)]], + [[БСЭ1/Парламент английский]], + [[БСЭ1/Парламент]] --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 21:35, 25 июня 2022 (UTC)
****** {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 20:30, 26 июня 2022 (UTC)
* Благодарю. + [[БСЭ1/Мор, Томас]] --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 21:21, 26 июня 2022 (UTC)
** {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 23:33, 26 июня 2022 (UTC)
*** Спасибо. + [[БСЭ1/Морган, Льюис Генри]], + [[БСЭ1/Моногибрид]], + [[БСЭ1/Моногамия]], + [[БСЭ1/Мономолекулярный адсорбционный слой]], + [[БСЭ1/Монтелиус, Оскар]] --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 20:39, 28 июня 2022 (UTC)
**** {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 18:32, 7 июля 2022 (UTC)
***** Спасибо. + [[БСЭ1/Море]], +[[БСЭ1/Морены]]. --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 06:16, 14 июля 2022 (UTC)

== [[ЭСБЕ/Плантад, Чарльз-Генри]] ==

Приведите, пожалуйста, в порядок . Я поторопился и  зачем-то вернул старое название, но не посмотрел, что это француз. [[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 23:27, 22 июня 2022 (UTC)
* {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 11:47, 23 июня 2022 (UTC)
** Спасибо.--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 21:16, 23 июня 2022 (UTC)
== [[БСЭ1/Монгольские языки]] ==
Посмотрите, пожалуйста. Автор, конечно, не Пиксанов. Думаю это [[Николай Николаевич Поппе]]. Если согласны, то оформите, пожалуйста.--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 21:16, 23 июня 2022 (UTC)
* Исправил, перенес в Викиливр. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 18:00, 24 июня 2022 (UTC)

== «Большие» картинки ==
А нельзя ли такой же фокус проделывать с «большими» картинками в БСЭ1 как с «длинными» таблицами? И если можно, то как вы относитесь к такому предложению?--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 23:52, 23 июня 2022 (UTC)
* Технически возможно. Но зачем? Картинка не таблица, ее всегда можно увеличить для более детального просмотра. Или я что-то не так понял? Для каких картинок это требуется? — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 17:29, 24 июня 2022 (UTC)
** Для всех подряд картинок и больших портретов это делать не нужно, а вот для географических карт, возможно, это пригодилось бы. Текст статьи описывает какую-либо страну (что на севере, что на юге) и чтение при наличии наглядного пособия к описанию — географической карты в самой статье (на которой всё сразу видно) будет удобнее. Это всего лишь предложение. --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 18:11, 24 июня 2022 (UTC)
*** Самый простой способ — использовать тот же трюк, что и с таблицей. Создать «широкую» таблицу из одной ячейки без рамок, и поместить туда картинку нужного размера. Еще один способ — закрыть внутренний &lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;&lt;div class=&quot;innertext&quot;&gt;&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt;, а после картинки открыть его снова (пример в статье [[ЭСБЕ/Орден]]). — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 23:34, 25 июня 2022 (UTC)

== [[Викитека:Проект:БСЭ1/Словник/52]] ==

Посмотрите, пожалуйста, в статьях не отображаются ссылки на вики. [[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 17:37, 1 июля 2022 (UTC)
* Только в статьях этого раздела или везде? Ссылки на вики должны теперь отображаться не списком, а в виде выпадающего меню. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 17:48, 1 июля 2022 (UTC)
** Я  сразу не разобрался, потому что тупорылый. :-)  Оказывается поменялся дизайн. Всё верно, ссылки на вики теперь отображаются не списком, а в виде выпадающего меню.--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 18:04, 1 июля 2022 (UTC)
*** Это я тут безобразничаю )) Какие-то глюки еще будут, но в целом уже должно работать. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 18:18, 1 июля 2022 (UTC)

== Статья к автору. ==

Ещё раз спасибо за исправление моих ошибок и недоработок. Если не сложно, то нельзя ли привязать [[МСЭ1/Почаевская лавра]] к автору [[Сергей Леонтьевич Урсынович]], а то я чего-нибудь не того понаделаю, а вам потом всё исправлять придется... [[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 18:56, 2 июля 2022 (UTC)
* {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 19:27, 2 июля 2022 (UTC)
** Благодарю.--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 14:02, 3 июля 2022 (UTC)

== ‎Энциклопедии. Лето, 2022 ==

* [[ЭСБЕ/Домингес, Лопец]]: «''Во время восстания '''коммунистов''' взял Картахену, главный очаг мятежников (1874)''». Сильно подозреваю, что речь шла о [https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B0%D0%BD%D1%82%D0%BE%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D0%BE%D0%B5_%D0%B2%D0%BE%D1%81%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B5 кантоналистах], а не о коммунистах. --[[У:Schekinov Alexey Victorovich|''&lt;span style=&quot;text-shadow:red 0.2em 0.2em 0.4em&quot;&gt; SAV &lt;/span&gt;'']] 07:48, 3 июля 2022 (UTC)
* Еще в [[ЭСБЕ/Домингес, Лопец]] и в [[МЭСБЕ/Домингес]] год рождения неверный, верный вот: [[ЭСБЕ/Лопец и Домингец, Хосе]] --[[У:Schekinov Alexey Victorovich|''&lt;span style=&quot;text-shadow:red 0.2em 0.2em 0.4em&quot;&gt; SAV &lt;/span&gt;'']] 08:18, 3 июля 2022 (UTC)
** Сделал примечания по обоим пунктам. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 14:58, 6 июля 2022 (UTC)

* [[ЭСБЕ/Симон, в Библии]] в конце статьи такая мудрёная строчка: «''7) С. &quot;Деян. IX, 43; X,''», коя оканчивается на запятую, ничего не сообщает кроме отсылки с одной кавычкой и что любопытно вслед за этим номером 7 идёт снова № 6. --[[У:Schekinov Alexey Victorovich|''&lt;span style=&quot;text-shadow:red 0.2em 0.2em 0.4em&quot;&gt; SAV &lt;/span&gt;'']] 06:53, 9 июля 2022 (UTC)
** На самом деле 7) ''С.'' (Деян. IX, 43; X, 6) — пропущена открывающая скобка (в скане есть). 7-й пункт продолжается до конца статьи, в скобках две ссылки на книгу Деяний. Исправил. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 11:57, 9 июля 2022 (UTC)

* [[БЭАН/Сусанна]] тут сложнее. Все что я имею сказать изложено мной в Википедии, где я опирался на англоВику. Коротко так, у не святой дней памяти не может быть априори. В ЭСБЕ же (см. [[ЭСБЕ/Сусанна, святая жена]]) под святой имеется скорее никому не дающая, то бишь благочестивая, но не святая, как христианская. Святая жена это вроде монашки. --[[У:Schekinov Alexey Victorovich|''&lt;span style=&quot;text-shadow:red 0.2em 0.2em 0.4em&quot;&gt; SAV &lt;/span&gt;'']] 18:57, 9 июля 2022 (UTC)

== Блок «Другие редакции» в [[Спектакль окончен. Занавес спустили (Гейне; Плещеев)/ПСС Плещеева 1964 (СО)]] ==
Добрый день! Посмотрите, пожалуйста, почему в блоке «Другие редакции» ссылка на [[Спектакль окончен. Занавес спустили (Гейне; Плещеев)/ПСС Гейне 1904 (ДО)|/ПСС Гейне 1904 (ДО)]] присутствует дважды? До изменения дизайна показывались только ссылки внутри HTML-комментария. -- [[Участник:Sergey kudryavtsev|Sergey kudryavtsev]] ([[Обсуждение участника:Sergey kudryavtsev|обсуждение]]) 08:35, 4 июля 2022 (UTC)
* До сих пор список редакций обязательно должен был быть сплошным (от первой строки с * в начале до первой, начинавшейся с любого другого символа. Но сейчас понадобилось сделать поддержку несплошных списков (например, как [[Евгений Онегин (Пушкин)|этот]]). Теперь список идет до ближайшего заголовка второго уровня (&lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;\n==[^=]&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt;); промежуточные строки, начинающиеся не с * (а также с &lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;**&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt; и &lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;*:&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt; в начале — для расширенной информации), игнорируются. Про закомментированные списки я как-то упустил из виду; вообще никогда не понимал, зачем так делать. Лучше всего их поудалять (вручную или ботом). Альтернативный вариант — добавить их программное удаление в самом модуле. P.S. Кстати, шаблон {{tl|Альтернативные переводы}} с подшаблонами (и вообще все, основанные на шаблоне {{tl|Версии}}) теперь рекомендуется помещать в параметр ДРУГИЕПЕРЕВОДЫ — тогда его содержимое выводится тоже в виде меню. Для подшаблонов {{tl|Альтернативные переводы}} можно указывать не весь шаблон, а только имя подшаблона (т.е. &lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;ДРУГИЕПЕРЕВОДЫ={{Альтернативные переводы/de/Sie erlischt}}&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt; или просто &lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;ДРУГИЕПЕРЕВОДЫ=Sie erlischt&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt;). — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 12:35, 4 июля 2022 (UTC)
*: ''Про закомментированные списки я как-то упустил из виду; вообще никогда не понимал, зачем так делать.'' — Я так делал с того момента, как мы перешли от подстраниц «/ДО» к «/... (ДО)». Цель простая — отделить содержимое выпадающего списка на подстраницах от оформления самого списка редакций. И мне не хотелось бы отказываться от этой возможности. 
*: Может, стоит помечать начало и конец списка тегами &amp;lt;section&amp;gt; с предопределённым именем секции? Если секция есть - брать её, если нет - то брать так как сейчас.
*: Или вообще придумать свой тег, например, &amp;lt;edition_list&amp;gt;...&amp;lt;/edition_list&amp;gt;, в CSS указать браузеру не показывать его. Тогда его можно будет использовать его вместо HTML-комментария. -- [[Участник:Sergey kudryavtsev|Sergey kudryavtsev]] ([[Обсуждение участника:Sergey kudryavtsev|обсуждение]]) 14:16, 4 июля 2022 (UTC)
*:* Сделал поддержку &lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;&lt;section /&gt;&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt;. Использовать нестандартные теги, думаю, не очень хорошая идея из-за потенциальных проблем с поддержкой в браузерах. Есть еще один способ: в конце закомментированного списка, в начале последней строки поставить == (два знака равенства). Это тоже будет воспринято как конец списка. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 20:06, 4 июля 2022 (UTC)
*:*: Спасибо, попробую использовать &amp;lt;section&amp;gt; -- [[Участник:Sergey kudryavtsev|Sergey kudryavtsev]] ([[Обсуждение участника:Sergey kudryavtsev|обсуждение]]) 05:24, 5 июля 2022 (UTC)

== Шаблон:МСЭ ==
Посмотрите, пожалуйста, [[Шаблон:МСЭ]], он сейчас в статьях [[Малая советская энциклопедия/Словник/2-е издание/11]]. Думаю, надо переделать в МСЭ2 для единообразия. Выбор за вами.--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 20:21, 4 июля 2022 (UTC)
* Вопрос философский: на самом деле, нет никакой необходимости иметь для каждой энциклопедии свой шаблон заголовка. В принципе, с этой функцией справляется один универсальный шаблон {{tl|Словарная статья}}. Но при желании, можно сделать и два шаблона МСЭ1 и МСЭ2. Или наоборот — объединить их в один шаблон МСЭ с поддержкой обоих изданий сразу. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 15:03, 6 июля 2022 (UTC)
** Если будет один шаблон, то как он будет видеть без указания 1 или 2 куда делать перенаправление в МСЭ1 или в МСЭ2? Всё равно 1 и 2 надо будет  добавлять каждый раз. Есть еще МСЭ3, она  издана после войны  с 1958 по 1960 год она должна существенно отличаться от первых двух изданий по содержанию, в 2029—31 большинство ее статей перейдет в ОД; отличаются по содержанию МСЭ1 и МСЭ2, например, в первом издании есть статья „Бухарин“, а во втором издании ее уже нет. Такая же картина будет для БСЭ2 И БСЭ3 (я очень надеюсь, что эти энциклопедии в своё время будут выложены в ВТ).--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 19:58, 6 июля 2022 (UTC)
*** Шаблон (точнее, [[Модуль:Отексте]]) определяет это по префиксу названия статьи: для статей с префиксом ЭСБЕ используется [[Модуль:Отексте/ЭСБЕ]] и т.д. Единственная тонкость — если название модуля не совпадает с префиксом, как в этом случае. Для такого случая в шаблоне один раз прописывается соответствие между префиксом и модулем (скажем, МСЭ1=МСЭ), и дальше все работает автоматически. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 09:27, 7 июля 2022 (UTC)

== Шаблон:«путать или ''не путать»'' ==
* 2000 извинений, коллега-Lozman, что потревожил Вас здесь, в Вашей альма-матери, но Вы давно не появлялись в цитатнике. А у меня маленькая просьба к Вам, дааже не просьба, а просьбочка. Когда будет свободная минута, не срочно, подотрите пожалуйста за мной, дурнем старым. Попробовал я сам, чтобы Вас лишний раз не беспокоить, перенести в цитатник несложный (на первый взгляд) ''«шаблон:Не путать»'', да сам что-то в нём и напутал (вернее, что-то не поменял, что нужно было поменять от ВП, а что именно, никто не надоумил, даже я сам). Вот и вся моя просьба, спасибо Вам. --[[Участник:MarkErbo|MarkErbo]] ([[Обсуждение участника:MarkErbo|обсуждение]]) 20:51, 5 июля 2022 (UTC)
** Зависит от того, нужна ли такая сложность на практике. По сути, в Википедии это сделано, чтобы шаблон мог автоматически подбирать правильную форму предлога (''с'' или ''со''). Если это не очень критично и можно при необходимости указывать значение ''со'' вручную, рекомендую посмотреть на нашу местную версию {{tl|не путать}}, где таких сложностей нет. Если же вы находите такую автоматизацию желательной, — сообщите, я добавлю недостающие компоненты. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 09:12, 7 июля 2022 (UTC)
Спасибо за исчерпывающий совет. {{сделано}} (вроде работает, сделал как смог, пока робею с этим добром ковыряться, будет минутка, проверьте за мной). Заодно у меня к Вам ещё один вопрос, совсем из другой оперетты. Залез случайно в статью [[q:Яир Лапид|Яир Лапид]], только что сделана. Глаза на лоб полезли. Не пойму даже, как это характеризовать. Я совсем не сторонник ежовых рукавиц, но этот участник Zelio... делает что-то за пределами добра и зла. То ли языком не владеет. То ли головой. Ведь там куча статей. Их либо переделывать надо (откуда столько времени!) или удалять. Кошмар. --[[Участник:MarkErbo|MarkErbo]] ([[Обсуждение участника:MarkErbo|обсуждение]]) 21:35, 7 июля 2022 (UTC)
* Прошу прощения, у меня с некоторых пор совсем плохо со временем (( Будь моя воля, я бы этого фрукта забанил навсегда, от него вреда столько же, сколько и пользы. А что вы предлагаете? — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 21:08, 24 июля 2022 (UTC)

== [[БСЭ1/«Monumenta Germaniae Historica»]] ==

Шапку почините, пожалуйста. [[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 14:42, 8 июля 2022 (UTC)
* {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 15:31, 8 июля 2022 (UTC)
** Спасибо за шапку и спасибо за исправление латинского названия большими буквами. Был невнимателен, постараюсь исправиться.--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 06:14, 14 июля 2022 (UTC)

== [[ЭСБЕ/Аллен, Генри Туреман]] ==

1. Надо бы переименовать в ''Аллен, Г. У.'' (как в тексте), но У. - это опечатка. Мне кажется ужо был подобный случай, но я что-то не припомню что мы решили. 2. Исправление опечатки было ваших рук дело:) Но тут не только опечатка, но и расшифровка инициалов. Надо бы примечание. Спасибо, [[Участник:Henry Merrivale|Henry Merrivale]] ([[Обсуждение участника:Henry Merrivale|обсуждение]]) 06:21, 12 июля 2022 (UTC).
* Я все больше склоняюсь к мнению, что исправление ошибок — не наше дело; наша задача — документировать. Переименовал, сделал примечание. Попутно обнаружил еще одну особенность: написание Юкан (вместо Юкон), тоже отметил. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 09:25, 12 июля 2022 (UTC)

== [[ЭСБЕ/Альбрехт фон-Шарфенберг]] ==

Тут такая штука что моего рудиментарного немецкого более чем недостаточно:) В немецкой вики есть две статьи: [[:de:Albrecht (Jüngerer Titurel)]] и [[:de:Albrecht von Scharfenberg]], насколько я понимаю, о разных персоналиях. В то время как английская вики [[:en:Albrecht von Scharfenberg]] с ссылкой на совр. источник отождествляет второго с первым. Сеичас, статья ЭСБЕ связана с первой персоной. Может лучше связать с второй? Спасибо, [[Участник:Henry Merrivale|Henry Merrivale]] ([[Обсуждение участника:Henry Merrivale|обсуждение]]) 06:52, 12 июля 2022 (UTC).
* Согласно немецкой вики, мнение о том, что это два разных Альбрехта, возобладало среди немецких исследователей сравнительно недавно (где-то с 1970-х годов). Наши статьи (ЭСБЕ и МЭСБЕ), статья ADB, а также англовики, отражают более раннюю точку зрения, отождествляющую их. Думаю, правильно будет перенести связь на второго Альбрехта (сделано). — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 09:31, 12 июля 2022 (UTC)

== [[Шаблон:Примечания ВТ|Шаблон Примечания ВТ]] ==

Вами была сделана правка [https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=%D0%A8%D0%B0%D0%B1%D0%BB%D0%BE%D0%BD:%D0%9F%D1%80%D0%B8%D0%BC%D0%B5%D1%87%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%8F_%D0%92%D0%A2&amp;diff=prev&amp;oldid=1455300], изменившая заголовок шаблона на дореформенную орфографию. Я был несколько удивлен появлением такой формы на страницах БСЭ. Возможно, стоит доработать шаблон? [[Участник:Egor|Egor]] ([[Обсуждение участника:Egor|обсуждение]]) 09:44, 18 июля 2022 (UTC)
* Шаблон изначально предполагалось использовать только в основном пространстве, поэтому на побочный эффект орфографических шаблонов ({{tl|е}}, {{tl|и}}, {{tl|ъ}}): они возвращают ДО строки во всех неосновных пространствах. Здесь же нужна обратная логика: ДО только в основном пространстве. Поменял шаблон, теперь работает как надо. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 18:38, 18 июля 2022 (UTC)</text>
      <sha1>gvnxt0mrsar07hp7t5v1r3qg84fewpp</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592822</id>
      <parentid>4592821</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T21:12:17Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Lozman</username>
        <id>607</id>
      </contributor>
      <comment>/* ‎Энциклопедии. Лето, 2022 */ ответ участнику Schekinov Alexey Victorovich</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="43103" xml:space="preserve">{| align=right
|-
|{{Новые снизу}}
|-
|{{Архив|class=pretty1|2007—2008|2009—2010|2011, 01—05|2011, 06—08|2011, 09—12|2012, 01—06|2012, 07—11|2013|2014|2015|2016|2017|2018|2019|2020|2021|2022}}
|-
|&lt;inputbox&gt;
type=fulltext
width=32
searchbuttonlabel=Поиск по архиву
prefix={{FULLPAGENAME}}/Архив
&lt;/inputbox&gt;
|}

== [[БСЭ1/Челаковский, Владислав]] ==

Посмотрите, пожалуйста, туда ли я прикрепил персону. И если сделал верно, то наверное лучше сделать примечание по годам жизни. [[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 08:14, 12 мая 2022 (UTC)
* Да, это он. Сделал примечание. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 08:54, 12 мая 2022 (UTC)
** Благодарю.--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 20:19, 31 мая 2022 (UTC)

== [[БСЭ1/Многоножки]] ==

Подписана статья «М. Ежиков.», но думаю, здесь опечатка, должно быть, по-моему, «И. Ежиков.» ― [[Иван Иванович Ежиков]].  Если вы согласны, то оформите, пожалуйста, как сочтете нужным , и отправьте статью в Викиливр. [[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 13:51, 19 мая 2022 (UTC)
* Сделал примечание. Переносить никуда не надо, автор умер в 1941 году, не репрессирован, в ОД не позднее 2016 года. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 19:22, 25 мая 2022 (UTC)
** Спасибо.  Всё правильно, викиливр не нужен. Многоножки вообще не насекомые по современной классификации, но в русском языке похоже нет названия науки о многоножках как в английском [[w:en:Myriapodology|Myriapodology]]. Но это уже несущественные детали. Энтомолог, так энтомолог.--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 20:39, 31 мая 2022 (UTC)

== [[:de:Das Riesen-Spielzeug|Das Riesen-Spielzeug]] ==

Добрый день! Помогите немного с немецким. Это заглавие сказки братьев Гримм. В каком числе тут переводится слово «великан»? Игрушка ''великана'' или ''великанов''? Просто буква «n» часто выполняет роль соединительной согласной... -- [[Участник:Sergey kudryavtsev|Sergey kudryavtsev]] ([[Обсуждение участника:Sergey kudryavtsev|обсуждение]]) 11:43, 25 мая 2022 (UTC)
* Здесь именно такой случай. Слово ''Riese'' имеет форму ''Riesen'' почти во всех падежных формах, для точного различения чисел его следовало бы употреблять с артиклем: ''das Spielzeug des Riesen'' или ''der Riesen'', соответственно. Но в этом составном слове ''n'' именно соединительное и никак не указывает на число. Правильнее всего было бы переводить это заглавие как ''Великанская игрушка''. Но в тексте сказки речь идет об игрушках одного великана, точнее великанши. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 17:11, 25 мая 2022 (UTC)
*: Спасибо за консультацию. А я-то уж было подумал, что здесь употреблён дефис именно для того, чтобы показать, что «n» — это падежное окончание, ведь немцы чаще составные слова пишут без него. -- [[Участник:Sergey kudryavtsev|Sergey kudryavtsev]] ([[Обсуждение участника:Sergey kudryavtsev|обсуждение]]) 08:04, 26 мая 2022 (UTC)
== Викиливр ==
Спасибо. + [[БСЭ1/Молекулярный вес]], + [[БСЭ1/Молекулярный объем]], + [[БСЭ1/Молния]], + [[БСЭ1/«Молодая Ирландия»]], + [[БСЭ1/Молотов, Вячеслав Михайлович]] . --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 19:21, 10 июня 2022 (UTC)
* {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 16:41, 15 июня 2022 (UTC)
** Спасибо. + [[БСЭ1/Молочнокислое брожение]], + [[БСЭ1/Молочные смеси]]. --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 10:37, 16 июня 2022 (UTC)
*** {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 17:33, 16 июня 2022 (UTC)
**** + [[БСЭ1/Молекулярная физика]], посмотрите, пожалуйста, предпоследнюю формулу, расположенную в статье посредине. В ней «калорий/градус» нельзя ли изобразить получше? --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 23:47, 17 июня 2022 (UTC)
***** Это лучше делать с помощью шаблона {{tl|дробь2}}. {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 00:25, 18 июня 2022 (UTC)
****** Всё оказалось очень просто...  Спасибо. + [[БСЭ1/Молекулярные спектры]], + [[БСЭ1/Мольер]], + [[БСЭ1/Момент]], + [[БСЭ1/Момент инерции]], + [[БСЭ1/Монархия]], + [[БСЭ1/Монашество]]. --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 11:34, 18 июня 2022 (UTC)
******* {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 10:06, 21 июня 2022 (UTC)

== Вопросы по [[Шаблон:Документ]] ==

Привет. Не подскажете, почему в [[Определение Верховного Суда РФ от 15.09.2014 по делу № А40-74217/2013|тексте]] шаблон проставляет красную категорию «Верховного Суда РФ 2014 года»? можно ли сделать так, чтобы ее не было? И еще в шаблоне есть параметр НЕТ ДАТЫ — можно ли сделать так, чтобы он не убирал номер? (он убирает не только дату, но и номер, чего мне не нужно). [[Участник:Ratte|Ratte]] ([[Обсуждение участника:Ratte|обсуждение]]) 17:57, 13 июня 2022 (UTC)
* Исправил. Шаблон, кстати, совершенно безумный: зачем для отключения даты специальный параметр НЕТ ДАТЫ, если можно было просто не указывать параметр ДАТА? — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 19:03, 13 июня 2022 (UTC)
:* Спасибо огромное! [[Участник:Ratte|Ratte]] ([[Обсуждение участника:Ratte|обсуждение]]) 19:14, 13 июня 2022 (UTC)

== «Длинные» таблицы в БСЭ ==

Как я понял, Шаблон:БСЭ1 делает текст статьи на странице более узким.  Встречаются случаи, когда в БСЭ1 размещены «длинные» таблицы. Как например [[БСЭ1/Молотки отбойные|здесь]]. Таблица из-за шаблона:БСЭ1 получается некрасивой. Желательно, чтобы она была во всю ширину страницы. Нельзя что-нибудь придумать, чтобы таблица была во всю ширину страницы, а сам текст был бы по-прежнему узким? [[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 12:39, 15 июня 2022 (UTC)
* Есть такой способ. Таблица помещается в контейнер &lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;&lt;div class=&quot;twide-container&quot;&gt;&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt; и получает дополнительный класс &lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;twide&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt;. Я внес исправления в указанную статью. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 13:28, 15 июня 2022 (UTC)
** Спасибо.--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 15:07, 15 июня 2022 (UTC)

== Вопрос про кнопку «Скачать» ==

Подскажите пожалуйста, что нужно прописать в common.css, чтобы синяя кнопка «Скачать» не отображалась в основном пространстве? [[Участник:Ratte|Ratte]] ([[Обсуждение участника:Ratte|обсуждение]]) 19:11, 17 июня 2022 (UTC)
* &lt;syntaxhighlight lang=&quot;css&quot;&gt;
.mw-indicators {
    display: none;
}
&lt;/syntaxhighlight&gt; — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 22:48, 17 июня 2022 (UTC)
:: Спасибо. [[Участник:Ratte|Ratte]] ([[Обсуждение участника:Ratte|обсуждение]]) 08:29, 18 июня 2022 (UTC)
== Словарные статьи Александра Яковлевича Хинчина ==
Посмотрите, пожалуйста. Почему-то не отображаются в «Категория:Словарные статьи Александра Яковлевича Хинчина», следующие две статьи: [[ЭСГ/Чебышев, Пафнутий Львович]] и [[БСЭ1/Безобидные операции]]. --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 18:26, 18 июня 2022 (UTC)
* Хинчин отсутствовал в {{tl|ЭСГ/Автор/0}} и был некорректно добавлен в {{tl|БСЭ1/Автор}} (с латинским инициалом). Исправил. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 18:43, 18 июня 2022 (UTC)
** А почему теперь пропала статья [[БСЭ1/Момент]] из этой категории?--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 18:58, 18 июня 2022 (UTC)
*** По той же причине: латинская A в инициале. Исправил. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 19:05, 18 июня 2022 (UTC)
**** Спасибо, это я напортачил с латинской буквой.:-) --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 19:07, 18 июня 2022 (UTC)
***** Иногда жалею, что у кириллицы с латиницей так много общих букв :) — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 19:12, 18 июня 2022 (UTC)
== Викиливр ==
Спасибо. + [[БСЭ1/Монголия Внутренняя]], + [[БСЭ1/Монголы]], + [[БСЭ1/Монгольская литература]]. --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 15:17, 21 июня 2022 (UTC)
* {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 22:47, 22 июня 2022 (UTC)
* Спасибо. + [[БСЭ1/Монгольская народная республика]], + [[БСЭ1/Монгольская раса]], + [[БСЭ1/Бурятский язык и литература]], + [[БСЭ1/Монгольское искусство]], + [[БСЭ1/Буряты]], + [[БСЭ1/Калмыцкий язык]], в последней статье проверьте, пожалуйста, буквы; я не уверен, что правильно их изобразил. --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 20:13, 23 июня 2022 (UTC)
** {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 19:08, 24 июня 2022 (UTC)
*** Спасибо. Скажите, а в последней статье вы разглядели фонемы или такое ещё где-то встречается?--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 19:21, 24 июня 2022 (UTC)
**** В большом увеличении разглядел. Используются всего два диакритических знака: диерезис (¨) или макрон (ˉ), или оба вместе. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 19:42, 24 июня 2022 (UTC)
***** + [[БСЭ1/МОПР]], + [[БСЭ1/Парламенты]], + [[БСЭ1/Парламентаризм]], + [[БСЭ1/Парки культуры и отдыха (ПКиО)]], + [[БСЭ1/Парламент английский]], + [[БСЭ1/Парламент]] --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 21:35, 25 июня 2022 (UTC)
****** {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 20:30, 26 июня 2022 (UTC)
* Благодарю. + [[БСЭ1/Мор, Томас]] --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 21:21, 26 июня 2022 (UTC)
** {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 23:33, 26 июня 2022 (UTC)
*** Спасибо. + [[БСЭ1/Морган, Льюис Генри]], + [[БСЭ1/Моногибрид]], + [[БСЭ1/Моногамия]], + [[БСЭ1/Мономолекулярный адсорбционный слой]], + [[БСЭ1/Монтелиус, Оскар]] --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 20:39, 28 июня 2022 (UTC)
**** {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 18:32, 7 июля 2022 (UTC)
***** Спасибо. + [[БСЭ1/Море]], +[[БСЭ1/Морены]]. --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 06:16, 14 июля 2022 (UTC)

== [[ЭСБЕ/Плантад, Чарльз-Генри]] ==

Приведите, пожалуйста, в порядок . Я поторопился и  зачем-то вернул старое название, но не посмотрел, что это француз. [[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 23:27, 22 июня 2022 (UTC)
* {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 11:47, 23 июня 2022 (UTC)
** Спасибо.--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 21:16, 23 июня 2022 (UTC)
== [[БСЭ1/Монгольские языки]] ==
Посмотрите, пожалуйста. Автор, конечно, не Пиксанов. Думаю это [[Николай Николаевич Поппе]]. Если согласны, то оформите, пожалуйста.--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 21:16, 23 июня 2022 (UTC)
* Исправил, перенес в Викиливр. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 18:00, 24 июня 2022 (UTC)

== «Большие» картинки ==
А нельзя ли такой же фокус проделывать с «большими» картинками в БСЭ1 как с «длинными» таблицами? И если можно, то как вы относитесь к такому предложению?--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 23:52, 23 июня 2022 (UTC)
* Технически возможно. Но зачем? Картинка не таблица, ее всегда можно увеличить для более детального просмотра. Или я что-то не так понял? Для каких картинок это требуется? — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 17:29, 24 июня 2022 (UTC)
** Для всех подряд картинок и больших портретов это делать не нужно, а вот для географических карт, возможно, это пригодилось бы. Текст статьи описывает какую-либо страну (что на севере, что на юге) и чтение при наличии наглядного пособия к описанию — географической карты в самой статье (на которой всё сразу видно) будет удобнее. Это всего лишь предложение. --[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 18:11, 24 июня 2022 (UTC)
*** Самый простой способ — использовать тот же трюк, что и с таблицей. Создать «широкую» таблицу из одной ячейки без рамок, и поместить туда картинку нужного размера. Еще один способ — закрыть внутренний &lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;&lt;div class=&quot;innertext&quot;&gt;&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt;, а после картинки открыть его снова (пример в статье [[ЭСБЕ/Орден]]). — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 23:34, 25 июня 2022 (UTC)

== [[Викитека:Проект:БСЭ1/Словник/52]] ==

Посмотрите, пожалуйста, в статьях не отображаются ссылки на вики. [[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 17:37, 1 июля 2022 (UTC)
* Только в статьях этого раздела или везде? Ссылки на вики должны теперь отображаться не списком, а в виде выпадающего меню. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 17:48, 1 июля 2022 (UTC)
** Я  сразу не разобрался, потому что тупорылый. :-)  Оказывается поменялся дизайн. Всё верно, ссылки на вики теперь отображаются не списком, а в виде выпадающего меню.--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 18:04, 1 июля 2022 (UTC)
*** Это я тут безобразничаю )) Какие-то глюки еще будут, но в целом уже должно работать. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 18:18, 1 июля 2022 (UTC)

== Статья к автору. ==

Ещё раз спасибо за исправление моих ошибок и недоработок. Если не сложно, то нельзя ли привязать [[МСЭ1/Почаевская лавра]] к автору [[Сергей Леонтьевич Урсынович]], а то я чего-нибудь не того понаделаю, а вам потом всё исправлять придется... [[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 18:56, 2 июля 2022 (UTC)
* {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 19:27, 2 июля 2022 (UTC)
** Благодарю.--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 14:02, 3 июля 2022 (UTC)

== ‎Энциклопедии. Лето, 2022 ==

* [[ЭСБЕ/Домингес, Лопец]]: «''Во время восстания '''коммунистов''' взял Картахену, главный очаг мятежников (1874)''». Сильно подозреваю, что речь шла о [https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B0%D0%BD%D1%82%D0%BE%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D0%BE%D0%B5_%D0%B2%D0%BE%D1%81%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B5 кантоналистах], а не о коммунистах. --[[У:Schekinov Alexey Victorovich|''&lt;span style=&quot;text-shadow:red 0.2em 0.2em 0.4em&quot;&gt; SAV &lt;/span&gt;'']] 07:48, 3 июля 2022 (UTC)
* Еще в [[ЭСБЕ/Домингес, Лопец]] и в [[МЭСБЕ/Домингес]] год рождения неверный, верный вот: [[ЭСБЕ/Лопец и Домингец, Хосе]] --[[У:Schekinov Alexey Victorovich|''&lt;span style=&quot;text-shadow:red 0.2em 0.2em 0.4em&quot;&gt; SAV &lt;/span&gt;'']] 08:18, 3 июля 2022 (UTC)
** Сделал примечания по обоим пунктам. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 14:58, 6 июля 2022 (UTC)

* [[ЭСБЕ/Симон, в Библии]] в конце статьи такая мудрёная строчка: «''7) С. &quot;Деян. IX, 43; X,''», коя оканчивается на запятую, ничего не сообщает кроме отсылки с одной кавычкой и что любопытно вслед за этим номером 7 идёт снова № 6. --[[У:Schekinov Alexey Victorovich|''&lt;span style=&quot;text-shadow:red 0.2em 0.2em 0.4em&quot;&gt; SAV &lt;/span&gt;'']] 06:53, 9 июля 2022 (UTC)
** На самом деле 7) ''С.'' (Деян. IX, 43; X, 6) — пропущена открывающая скобка (в скане есть). 7-й пункт продолжается до конца статьи, в скобках две ссылки на книгу Деяний. Исправил. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 11:57, 9 июля 2022 (UTC)

* [[БЭАН/Сусанна]] тут сложнее. Все что я имею сказать изложено мной в Википедии, где я опирался на англоВику. Коротко так, у не святой дней памяти не может быть априори. В ЭСБЕ же (см. [[ЭСБЕ/Сусанна, святая жена]]) под святой имеется скорее никому не дающая, то бишь благочестивая, но не святая, как христианская. Святая жена это вроде монашки. --[[У:Schekinov Alexey Victorovich|''&lt;span style=&quot;text-shadow:red 0.2em 0.2em 0.4em&quot;&gt; SAV &lt;/span&gt;'']] 18:57, 9 июля 2022 (UTC)
** В этом есть какая-то срочность? Понимаешь, если нужно выполнить конкретное простое действие, — нет проблем. А если нужно вчитываться, вникать, анализировать и составлять заключение, — боюсь, это затянется. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 21:12, 24 июля 2022 (UTC)

== Блок «Другие редакции» в [[Спектакль окончен. Занавес спустили (Гейне; Плещеев)/ПСС Плещеева 1964 (СО)]] ==
Добрый день! Посмотрите, пожалуйста, почему в блоке «Другие редакции» ссылка на [[Спектакль окончен. Занавес спустили (Гейне; Плещеев)/ПСС Гейне 1904 (ДО)|/ПСС Гейне 1904 (ДО)]] присутствует дважды? До изменения дизайна показывались только ссылки внутри HTML-комментария. -- [[Участник:Sergey kudryavtsev|Sergey kudryavtsev]] ([[Обсуждение участника:Sergey kudryavtsev|обсуждение]]) 08:35, 4 июля 2022 (UTC)
* До сих пор список редакций обязательно должен был быть сплошным (от первой строки с * в начале до первой, начинавшейся с любого другого символа. Но сейчас понадобилось сделать поддержку несплошных списков (например, как [[Евгений Онегин (Пушкин)|этот]]). Теперь список идет до ближайшего заголовка второго уровня (&lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;\n==[^=]&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt;); промежуточные строки, начинающиеся не с * (а также с &lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;**&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt; и &lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;*:&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt; в начале — для расширенной информации), игнорируются. Про закомментированные списки я как-то упустил из виду; вообще никогда не понимал, зачем так делать. Лучше всего их поудалять (вручную или ботом). Альтернативный вариант — добавить их программное удаление в самом модуле. P.S. Кстати, шаблон {{tl|Альтернативные переводы}} с подшаблонами (и вообще все, основанные на шаблоне {{tl|Версии}}) теперь рекомендуется помещать в параметр ДРУГИЕПЕРЕВОДЫ — тогда его содержимое выводится тоже в виде меню. Для подшаблонов {{tl|Альтернативные переводы}} можно указывать не весь шаблон, а только имя подшаблона (т.е. &lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;ДРУГИЕПЕРЕВОДЫ={{Альтернативные переводы/de/Sie erlischt}}&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt; или просто &lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;ДРУГИЕПЕРЕВОДЫ=Sie erlischt&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt;). — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 12:35, 4 июля 2022 (UTC)
*: ''Про закомментированные списки я как-то упустил из виду; вообще никогда не понимал, зачем так делать.'' — Я так делал с того момента, как мы перешли от подстраниц «/ДО» к «/... (ДО)». Цель простая — отделить содержимое выпадающего списка на подстраницах от оформления самого списка редакций. И мне не хотелось бы отказываться от этой возможности. 
*: Может, стоит помечать начало и конец списка тегами &amp;lt;section&amp;gt; с предопределённым именем секции? Если секция есть - брать её, если нет - то брать так как сейчас.
*: Или вообще придумать свой тег, например, &amp;lt;edition_list&amp;gt;...&amp;lt;/edition_list&amp;gt;, в CSS указать браузеру не показывать его. Тогда его можно будет использовать его вместо HTML-комментария. -- [[Участник:Sergey kudryavtsev|Sergey kudryavtsev]] ([[Обсуждение участника:Sergey kudryavtsev|обсуждение]]) 14:16, 4 июля 2022 (UTC)
*:* Сделал поддержку &lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;&lt;section /&gt;&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt;. Использовать нестандартные теги, думаю, не очень хорошая идея из-за потенциальных проблем с поддержкой в браузерах. Есть еще один способ: в конце закомментированного списка, в начале последней строки поставить == (два знака равенства). Это тоже будет воспринято как конец списка. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 20:06, 4 июля 2022 (UTC)
*:*: Спасибо, попробую использовать &amp;lt;section&amp;gt; -- [[Участник:Sergey kudryavtsev|Sergey kudryavtsev]] ([[Обсуждение участника:Sergey kudryavtsev|обсуждение]]) 05:24, 5 июля 2022 (UTC)

== Шаблон:МСЭ ==
Посмотрите, пожалуйста, [[Шаблон:МСЭ]], он сейчас в статьях [[Малая советская энциклопедия/Словник/2-е издание/11]]. Думаю, надо переделать в МСЭ2 для единообразия. Выбор за вами.--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 20:21, 4 июля 2022 (UTC)
* Вопрос философский: на самом деле, нет никакой необходимости иметь для каждой энциклопедии свой шаблон заголовка. В принципе, с этой функцией справляется один универсальный шаблон {{tl|Словарная статья}}. Но при желании, можно сделать и два шаблона МСЭ1 и МСЭ2. Или наоборот — объединить их в один шаблон МСЭ с поддержкой обоих изданий сразу. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 15:03, 6 июля 2022 (UTC)
** Если будет один шаблон, то как он будет видеть без указания 1 или 2 куда делать перенаправление в МСЭ1 или в МСЭ2? Всё равно 1 и 2 надо будет  добавлять каждый раз. Есть еще МСЭ3, она  издана после войны  с 1958 по 1960 год она должна существенно отличаться от первых двух изданий по содержанию, в 2029—31 большинство ее статей перейдет в ОД; отличаются по содержанию МСЭ1 и МСЭ2, например, в первом издании есть статья „Бухарин“, а во втором издании ее уже нет. Такая же картина будет для БСЭ2 И БСЭ3 (я очень надеюсь, что эти энциклопедии в своё время будут выложены в ВТ).--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 19:58, 6 июля 2022 (UTC)
*** Шаблон (точнее, [[Модуль:Отексте]]) определяет это по префиксу названия статьи: для статей с префиксом ЭСБЕ используется [[Модуль:Отексте/ЭСБЕ]] и т.д. Единственная тонкость — если название модуля не совпадает с префиксом, как в этом случае. Для такого случая в шаблоне один раз прописывается соответствие между префиксом и модулем (скажем, МСЭ1=МСЭ), и дальше все работает автоматически. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 09:27, 7 июля 2022 (UTC)

== Шаблон:«путать или ''не путать»'' ==
* 2000 извинений, коллега-Lozman, что потревожил Вас здесь, в Вашей альма-матери, но Вы давно не появлялись в цитатнике. А у меня маленькая просьба к Вам, дааже не просьба, а просьбочка. Когда будет свободная минута, не срочно, подотрите пожалуйста за мной, дурнем старым. Попробовал я сам, чтобы Вас лишний раз не беспокоить, перенести в цитатник несложный (на первый взгляд) ''«шаблон:Не путать»'', да сам что-то в нём и напутал (вернее, что-то не поменял, что нужно было поменять от ВП, а что именно, никто не надоумил, даже я сам). Вот и вся моя просьба, спасибо Вам. --[[Участник:MarkErbo|MarkErbo]] ([[Обсуждение участника:MarkErbo|обсуждение]]) 20:51, 5 июля 2022 (UTC)
** Зависит от того, нужна ли такая сложность на практике. По сути, в Википедии это сделано, чтобы шаблон мог автоматически подбирать правильную форму предлога (''с'' или ''со''). Если это не очень критично и можно при необходимости указывать значение ''со'' вручную, рекомендую посмотреть на нашу местную версию {{tl|не путать}}, где таких сложностей нет. Если же вы находите такую автоматизацию желательной, — сообщите, я добавлю недостающие компоненты. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 09:12, 7 июля 2022 (UTC)
Спасибо за исчерпывающий совет. {{сделано}} (вроде работает, сделал как смог, пока робею с этим добром ковыряться, будет минутка, проверьте за мной). Заодно у меня к Вам ещё один вопрос, совсем из другой оперетты. Залез случайно в статью [[q:Яир Лапид|Яир Лапид]], только что сделана. Глаза на лоб полезли. Не пойму даже, как это характеризовать. Я совсем не сторонник ежовых рукавиц, но этот участник Zelio... делает что-то за пределами добра и зла. То ли языком не владеет. То ли головой. Ведь там куча статей. Их либо переделывать надо (откуда столько времени!) или удалять. Кошмар. --[[Участник:MarkErbo|MarkErbo]] ([[Обсуждение участника:MarkErbo|обсуждение]]) 21:35, 7 июля 2022 (UTC)
* Прошу прощения, у меня с некоторых пор совсем плохо со временем (( Будь моя воля, я бы этого фрукта забанил навсегда, от него вреда столько же, сколько и пользы. А что вы предлагаете? — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 21:08, 24 июля 2022 (UTC)

== [[БСЭ1/«Monumenta Germaniae Historica»]] ==

Шапку почините, пожалуйста. [[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 14:42, 8 июля 2022 (UTC)
* {{done}}. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 15:31, 8 июля 2022 (UTC)
** Спасибо за шапку и спасибо за исправление латинского названия большими буквами. Был невнимателен, постараюсь исправиться.--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 06:14, 14 июля 2022 (UTC)

== [[ЭСБЕ/Аллен, Генри Туреман]] ==

1. Надо бы переименовать в ''Аллен, Г. У.'' (как в тексте), но У. - это опечатка. Мне кажется ужо был подобный случай, но я что-то не припомню что мы решили. 2. Исправление опечатки было ваших рук дело:) Но тут не только опечатка, но и расшифровка инициалов. Надо бы примечание. Спасибо, [[Участник:Henry Merrivale|Henry Merrivale]] ([[Обсуждение участника:Henry Merrivale|обсуждение]]) 06:21, 12 июля 2022 (UTC).
* Я все больше склоняюсь к мнению, что исправление ошибок — не наше дело; наша задача — документировать. Переименовал, сделал примечание. Попутно обнаружил еще одну особенность: написание Юкан (вместо Юкон), тоже отметил. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 09:25, 12 июля 2022 (UTC)

== [[ЭСБЕ/Альбрехт фон-Шарфенберг]] ==

Тут такая штука что моего рудиментарного немецкого более чем недостаточно:) В немецкой вики есть две статьи: [[:de:Albrecht (Jüngerer Titurel)]] и [[:de:Albrecht von Scharfenberg]], насколько я понимаю, о разных персоналиях. В то время как английская вики [[:en:Albrecht von Scharfenberg]] с ссылкой на совр. источник отождествляет второго с первым. Сеичас, статья ЭСБЕ связана с первой персоной. Может лучше связать с второй? Спасибо, [[Участник:Henry Merrivale|Henry Merrivale]] ([[Обсуждение участника:Henry Merrivale|обсуждение]]) 06:52, 12 июля 2022 (UTC).
* Согласно немецкой вики, мнение о том, что это два разных Альбрехта, возобладало среди немецких исследователей сравнительно недавно (где-то с 1970-х годов). Наши статьи (ЭСБЕ и МЭСБЕ), статья ADB, а также англовики, отражают более раннюю точку зрения, отождествляющую их. Думаю, правильно будет перенести связь на второго Альбрехта (сделано). — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 09:31, 12 июля 2022 (UTC)

== [[Шаблон:Примечания ВТ|Шаблон Примечания ВТ]] ==

Вами была сделана правка [https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=%D0%A8%D0%B0%D0%B1%D0%BB%D0%BE%D0%BD:%D0%9F%D1%80%D0%B8%D0%BC%D0%B5%D1%87%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%8F_%D0%92%D0%A2&amp;diff=prev&amp;oldid=1455300], изменившая заголовок шаблона на дореформенную орфографию. Я был несколько удивлен появлением такой формы на страницах БСЭ. Возможно, стоит доработать шаблон? [[Участник:Egor|Egor]] ([[Обсуждение участника:Egor|обсуждение]]) 09:44, 18 июля 2022 (UTC)
* Шаблон изначально предполагалось использовать только в основном пространстве, поэтому на побочный эффект орфографических шаблонов ({{tl|е}}, {{tl|и}}, {{tl|ъ}}): они возвращают ДО строки во всех неосновных пространствах. Здесь же нужна обратная логика: ДО только в основном пространстве. Поменял шаблон, теперь работает как надо. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 18:38, 18 июля 2022 (UTC)</text>
      <sha1>6m7gbmh236wyb09gjuq0nekmuvbdqpz</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Викитека:Форум</title>
    <ns>4</ns>
    <id>23755</id>
    <revision>
      <id>4592838</id>
      <parentid>4591284</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T07:23:33Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AAkhmedova (WMF)</username>
        <id>102249</id>
      </contributor>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="158471" xml:space="preserve">{{Форум/Шапка|Ф}}__TOC__
== [[ВТ:ЧСВ]] ==
В [[ВТ:ЧСВ]] в разделе «Что нельзя включать» есть коллизия:
{{начало цитаты}}
Эти виды работ не будут приняты сообществом без существенных изменений в консенсусе относительно содержания Викитеки, они будут удаляться без дополнительных обсуждений. Материалы такого рода будут выноситься на обсуждение к удалению.
{{конец цитаты}}
хорошо бы переформулировать, чтобы  было однозначно понятно нужно ли обсуждение для удаления или нет --[[Участник:Butko|Butko]] ([[Обсуждение участника:Butko|обсуждение]]) 21:20, 16 июля 2022 (UTC)
* Раздел является старым переводом [[:en:Wikisource:What Wikisource includes#Acknowledging precedent inclusions and exclusions|из англовики]], с тех пор там переформулировали абзац. Для многих из пунктов правила возможны разные трактовки в частных случаях (например, что считать рекламой). При удалении многих страниц, которые будут удалены с вероятностью 99—100 %, все ровно требуется открытие обсуждения на КУ. Ибо иначе автор страницы будет открывать обсуждения удаления на разных СОУ, СО и форумах, не читая правила или возражая. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 22:00, 16 июля 2022 (UTC)
:Тогда предлагаю сделать так:
{{начало цитаты}}
Эти виды работ не будут приняты сообществом без существенных изменений в консенсусе относительно содержания Викитеки. Материалы такого рода будут выноситься на обсуждение к удалению.
{{конец цитаты}}
:Или так:
{{начало цитаты}}
Эти виды работ не будут приняты сообществом без существенных изменений в консенсусе относительно содержания Викитеки и будут удаляться.
{{конец цитаты}}
--[[Участник:Butko|Butko]] ([[Обсуждение участника:Butko|обсуждение]]) 12:41, 17 июля 2022 (UTC)
* Первый вариант подразумевает только обсуждение, в то время как это правило о неприемлемости текстов в проекте. Второй тогда. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 22:42, 17 июля 2022 (UTC)

== Википроекты вместо отдельного указания каждого Википроекта в энциклопедических статьях ==
Не знаю где это обсуждалось, но лично мне это настолько не нравится, что это моя последняя правка в Викитеке, пока все в предыдущий вид не вернется. Надеюсь оно того стоит. --[[У:Schekinov Alexey Victorovich|''&lt;span style=&quot;text-shadow:red 0.2em 0.2em 0.4em&quot;&gt; SAV &lt;/span&gt;'']] 10:33, 2 июля 2022 (UTC)
* Обсуждалось чуть ранее здесь же, как всегда у нас, между 2-3 заинтересованными участниками. К старому дизайну возвращаться не будем, но специально для тебя (и других сторонников двоеперстия) сделал заплатку [[Участник:Lozman/menu2021.css]], которая почти возвращает прежний вид, не трогая новый функционал. Посмотри, такой вид тебя устроит? — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 14:40, 6 июля 2022 (UTC)
* Во всех темах оформления (кроме MinervaNeue) для ссылок на Википроекты отведено специальное место. Не вижу смысла дублировать этот блок внутри шаблона {{tl|Отексте}}. Мы же не пытаемся сами выводить, например, ссылки на интервики, потому что это задача темы оформления, а не шаблона. К сожалению, сильно урезанная тема MinervaNeue всё ещё используется в вики-проектах. Надеюсь, Викимедиа скоро от неё избавится, как и от отдельной мобильной версии. --[[Участник:Алексей Скрипник|Алексей Скрипник]] ([[Обсуждение участника:Алексей Скрипник|обсуждение]]) 16:29, 6 июля 2022 (UTC)
** Лучше) А можно сделать чтоб Другие версии Энциклопедии и Википроекты шли каждый с отдельной строчки? Кстати я может это и приму, а вот читатели с мобильнях устройств могут про навигацию забыть. Как работают в Вике авторазворачиваемые шаблоны мы все хорошо знаем. И ладно бы был бы в этом хоть какой-то минимальный смысл. Редакторам неудобно, мобильщикам недоступно, новые участники и не поймут, что туда что-то надо наводить, чтоб увидеть возможности. То есть все преимущества Викитеки сразу убиты - получается один из сотен подобных вариантов в Рунете, только там оформление покрасивше порой. Просто мне на кладбище не сегодня-завтра, поздно чего менять в привычках, потому смирюсь, хотя теперь акцент конечно на ВП. В Википедии, Слава Богу пришли к тому, что не трогают старое оформление без нужды, а все эти реперские штучки лепят в бету. Викитеке же следует быть более консервативной, чем ВП, а вот нет... &quot;Хрусть и пополам!&quot; --[[У:Schekinov Alexey Victorovich|''&lt;span style=&quot;text-shadow:red 0.2em 0.2em 0.4em&quot;&gt; SAV &lt;/span&gt;'']] 18:20, 7 июля 2022 (UTC)
*** Не вопрос, сделал такой вариант. Насчет удобства — не знаю, мне удобно, даже на мобильном; правда, там палец надо убирать быстро, иначе после раскрытия меню сразу идет переход по первой ссылке. Впрочем, если сообщество пожелает, можно применить такое исправление и в мобильной версии. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 19:06, 7 июля 2022 (UTC)

== Прошу помочь с оригинального стихотворения ==
Есть стихотворение [[Блудящий огонь (Шамиссо; Шеллер)/НП 1877 (ДО)]], в журнальной публикации {{Дело|год=1870|номер=10|страницы={{РГБ|60000171300|32|57}}}} написано, что это перевод из [[Мориц Гартман|Гармана]], а у Гербеля в «Немецкие поэты в биографиях и образцах» оно помещено в раздел [[Адельберт фон Шамиссо|Шамиссо]]. Я поискал оригинальное стихотворение у обоих, но ничего не нашёл. Может быть у вас получится? -- [[Участник:Sergey kudryavtsev|Sergey kudryavtsev]] ([[Обсуждение участника:Sergey kudryavtsev|обсуждение]]) 05:54, 1 июля 2022 (UTC)
* Можно попробовать визуально поискать по оглавлениям в собраниях сочинений [[:de:Adelbert von Chamisso#Gesamtausgaben]], [[:de:Moritz Hartmann]]. Но списки весьма большие, и не факт, что русское название соответствует оригиналу, да и в тексте нет слов за которые можно было бы зацепится, вроде имён/локаций/дат. Возможно что в оригинале и в названии будет слово «[[w:de:Irrlicht|Irrlicht]], Irrlichtern, Irrlichter» или подобное, поскольку «[[w:блуждающие огни]]» — это мифолог. сущность,  заманивающая в гиблые места. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 20:18, 1 июля 2022 (UTC)
** У Шамиссо есть стихотворение [https://www.google.ru/books/edition/B%C3%A9rangers_Lieder/AkRsu90C2R0C?hl=ru&amp;gbpv=1&amp;dq=Die+Irrlichter+Chamisso&amp;pg=PA88&amp;printsec=frontcover Die Irrlichter], но это не оно. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 21:31, 1 июля 2022 (UTC)

{{ping|Haendelfan}} Вы, как носитель языка, не могли бы помочь найти в интернете оригинальное стихотворение? -- [[Участник:Sergey kudryavtsev|Sergey kudryavtsev]] ([[Обсуждение участника:Sergey kudryavtsev|обсуждение]]) 09:49, 1 июля 2022 (UTC)

== Публикация материала ==
Здравствуйте. Скажите, можно ли на странице викитеки разместить каталог сортов выведенных селекционером? --[[Участник:Uthvfyv|Uthvfyv]] ([[Обсуждение участника:Uthvfyv|обсуждение]]) 18:45, 21 июня 2022 (UTC)
* [[Справка:Что содержит Викитека]]. Минимальное требование: если публиковалось в печати и соблюдены авторские права. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 20:30, 21 июня 2022 (UTC)

** Я так и не понял можно или нет. --[[Участник:Uthvfyv|Uthvfyv]] ([[Обсуждение участника:Uthvfyv|обсуждение]]) 21:31, 21 июня 2022 (UTC)
*** Если этот каталог опубликован более 70 лет назад и авторство принадлежит анониму, то можно. Если каталог опубликован позже, то нельзя.--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 21:38, 21 июня 2022 (UTC)
**** Также ещё есть вариант, когда правообладатель [[ВТ:VRTS|оформляет разрешение на публикацию под свободной лицензией]]. Но в любом случае, нужна первоначальная публикация материала ранее --[[Участник:Butko|Butko]] ([[Обсуждение участника:Butko|обсуждение]]) 11:11, 25 июня 2022 (UTC)

Скажите, можно ли опубликовать стихи и прозу автора не имея статью про него в википедии? --[[Участник:Uthvfyv|Uthvfyv]] ([[Обсуждение участника:Uthvfyv|обсуждение]]) 18:42, 27 июня 2022 (UTC)
* См первый ответ выше. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 19:06, 27 июня 2022 (UTC)
*:не понял, куда смотреть? [[Участник:Uthvfyv|Uthvfyv]] ([[Обсуждение участника:Uthvfyv|обсуждение]]) 00:36, 28 июня 2022 (UTC)
** В викитеке есть произведения авторов, которые не имеют статей в википедии. Смотреть нужно  [[Справка:Что содержит Викитека|сюда]]. {{ping|Uthvfyv}}, если вам трудно разобраться в написанном, то напишите стихи какого автора вы хотите добавить.--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 10:58, 28 июня 2022 (UTC)

[https://stihi.ru/avtor/elenalikhach 1] Можно? --[[Участник:Uthvfyv|Uthvfyv]] ([[Обсуждение участника:Uthvfyv|обсуждение]]) 15:11, 28 июня 2022 (UTC)
:При двух условиях: 1) Произведение должно быть ранее опубликовано в печати 2) автор (правообладатель) должен дать явное разрешение на публикацию под свободной лицензией --[[Участник:Butko|Butko]] ([[Обсуждение участника:Butko|обсуждение]]) 15:56, 28 июня 2022 (UTC)
::имеется ввиду &quot;в печати&quot;, бумажный вариант или интернет тоже? Спасибо. [[Участник:Uthvfyv|Uthvfyv]] ([[Обсуждение участника:Uthvfyv|обсуждение]]) 16:12, 28 июня 2022 (UTC)
::: Бумажный вариант, причем в издательстве, а не самиздат. А вы представляете, что будет если публиковать в ВТ всё что  есть в интернете? ;-)--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 18:58, 28 июня 2022 (UTC)
::::спасибо. [[Участник:Uthvfyv|Uthvfyv]] ([[Обсуждение участника:Uthvfyv|обсуждение]]) 22:58, 28 июня 2022 (UTC)

== [[Адольф Шультс]] → [[Адольф Шульц]] ==
Хочу спросить о мнении относительно этого переименования. Мне кажется насилием над русским языком вот это «-льтс» на конце — явык сломаешь.
Это, видимо, попытка отобразить нюансы немецкого написания фамилии («Schults» против обычного «Schulz» = русскому «Шульц»).
Предлагаю переименовать в [[Адольф Шульц]]. -- [[Участник:Sergey kudryavtsev|Sergey kudryavtsev]] ([[Обсуждение участника:Sergey kudryavtsev|обсуждение]]) 14:21, 21 июня 2022 (UTC)
* Может не стоит переименовывать в подобных случаях? Немецкий язык не был однородным 200 лет назад, даже сейчас существуют диалекты в немецком языке. Пусть остается в том виде как эта фамилия была транслитерирована 150 лет назад, и в том виде как она вошла в переводы и в ЭСБЕ.  Есть в русском, например, слово  ке'''льтс'''кий и сломанных языков не видно :-).--[[Участник:Wlbw68|Wlbw68]] ([[Обсуждение участника:Wlbw68|обсуждение]]) 15:02, 21 июня 2022 (UTC)
*: В слове «кельтский» в этом месте слогораздел пролегает: ке'''льт-ск'''ий, потому язык и не ломается, так - лёгкое напряжение... ;-) -- [[Участник:Sergey kudryavtsev|Sergey kudryavtsev]] ([[Обсуждение участника:Sergey kudryavtsev|обсуждение]]) 18:46, 21 июня 2022 (UTC)
*: И в 1876 году эту фамилию транслитерировали как «Шульц» — {{РНБ|pm000020410|73}}. — [[Участник:Sergey kudryavtsev|Sergey kudryavtsev]] ([[Обсуждение участника:Sergey kudryavtsev|обсуждение]]) 18:49, 21 июня 2022 (UTC)
*:* {{против}} по следующим соображениям: 1) Адольфов Шульцев много, а Шультс — один. 2) Такая транслитерация встречается только у Быкова, к тому же без минимальных биографических данных о сабже; Быков мог вообще не знать, как она правильно пишется. Да и общепринятых правил транслитерации в то время не было. 3) Фамилия Шультс этимологически более ранняя (от первоначального Schultheiss), мне импонирует именно как реликт. Насчет ломки языка не понял: обе фамилии произносятся одинаково, различаются только графически. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 19:24, 21 июня 2022 (UTC)

== Что-то поломалось ==
&quot;Ошибка Lua: bad argument #1 to 'title.new' (number or string expected, got boolean).&quot;, например тут [[ЭСБЕ/Агра]]. --[[Участник:Evgen2|Evgen2]] ([[Обсуждение участника:Evgen2|обсуждение]]) 07:02, 17 июня 2022 (UTC)

== Изменение дизайна шапки: справа сбоку вместо горизонтальной сверху ==
&lt;small&gt;Вынес из обсуждения ниже. Тема важная, может имеет смысл так и сделать?&lt;/small&gt;

&gt; ''шаблон Отексте (ранее header) [https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=Шаблон:Отексте&amp;oldid=41376 когда-то выглядел так]? У меня с некоторых пор очень большое желание вернуться к этому дизайну, я с трудом его сдерживаю.'' --[[user:Lozman|Lozman]](A,B) (talk) 22:03, 7 июня 2022 (UTC+3)

Мне тоже иногда кажется, что шапка по правому боку имеет преимущества.
* Справа страницы и так пропадает масса места. Это связано с тем, что текст выравнивается по левому краю; и с наличием на странице боковых бордюров, поскольку читать широкие тексты неудобно. В то время как текущее размещение шапки наверху страницы отнимает много места. — Примерно полстраницы.
*  Технически, рендерить поля боковой шапки проще, поскольку на одно значение выделена отдельная строка. Нет необходимости склеивать значения знаками препинания и морочиться с отступами. Например, сейчас если указана дата публикации оригинала И название оригинала, то надо отделять их запятыми, иначе надо ставить точки.
Не ясно как может выглядеть навигация «предыдущая/следующая страница». У немцев — это просто стрелочки влево/вправо ([[:de:Die drei Brüder (1815)]]). Но у нас такие ссылки — текстовые, кроме того бывает двойная навигация ([[Пастух (Гейне; Михайлов)]]). --[[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 16:36, 14 июня 2022 (UTC)
* {{против}} изменения дизайна шаблона {{tl|отексте}}. «Полстраницы» он не занимает. &lt;s&gt;Текущий&lt;/s&gt; Дореформенный консенсусный вариант вполне удовлетворяет нуждам &lt;small&gt;(я смотрю, там уже прошлись улучшайзингом, раздув компактную шапку — мрак полный)&lt;/small&gt;. По теме ниже (Служебная:Изменения/4497104) нужно все откатить к дореформенному состоянию. Надоели уже постоянные реформы, дайте работать спокойно. И так уже совсем немного тут участников осталось. [[Участник:Ratte|Ratte]] ([[Обсуждение участника:Ratte|обсуждение]]) 21:16, 14 июня 2022 (UTC)
** &gt; ''«Полстраницы» он не занимает.''&lt;br&gt;Привожу скриншоты. [[Файл:Ws 50% по высоте 1, гориз.линия = 50% экрана.jpg|мини|200px]] [[Файл:Ws 50% по высоте 2, гориз.линия = 50% экрана.jpg|мини|200px]] Это если не говорить про страницы с многострочным комментарием в параметре ДРУГОЕ или в ИСТОЧНИК шапки. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 04:02, 16 июня 2022 (UTC)
** Утверждение, что участники уходили/оставались из-за шапки, или что улучшения кода и дизайна никак не касающегося текста мешают работе редакторов текста — сомнительно и требует обоснования. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 04:09, 16 июня 2022 (UTC)
* В первую очередь надо изучить статистику по разрешениям экранов пользователей. На моём сайте почти 90% пользователей заходят с телефонов. Если у Викитеки похожая статистика, тогда в первую очередь надо думать о том, как шаблон выглядит на мобильных, и только потом - на десктопах, а не наоборот. --[[Участник:Алексей Скрипник|Алексей Скрипник]] ([[Обсуждение участника:Алексей Скрипник|обсуждение]]) 08:33, 16 июня 2022 (UTC)
** В мобильной версии сайта на узких экранах шапка всегда будет сверху, ибо там мало места. Другое дело, что косвенно в предложении предполагается несколько другой дизайн полей с данными (цвет, порядок и т. д.). Это как-то отразится на дизайне шапки в мобильной версии. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 15:54, 19 июня 2022 (UTC)

== [[ЭСБЕ/Dies irae]] ==
А почему в статье нету сылок на ВД, Вики, итд и она попадает в категорию [[:Категория:Викиданные:Страницы с указанным элементом темы без обратной ссылки]]? Вроде в ВД все нормально. [[Участник:Henry Merrivale|Henry Merrivale]] ([[Обсуждение участника:Henry Merrivale|обсуждение]]) 08:09, 13 июня 2022 (UTC).
* Была ошибка в элементе ВД: в свойстве P31 &quot;это частный случай понятия&quot; присутствовало некорректное значение Q3331189 &quot;версия или издание&quot;; в этом случае связывается не данный элемент, а тот, ссылка на который берется из свойства P629 &quot;является изданием или переводом&quot;, которого у этого элемента нет. Удалил некорректное значение, ссылки восстановились (до следующей поломки). — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 20:06, 13 июня 2022 (UTC)
** Понятно. Спасибо! [[Участник:Henry Merrivale|Henry Merrivale]] ([[Обсуждение участника:Henry Merrivale|обсуждение]]) 00:44, 14 июня 2022 (UTC).
*** Это [[Викитека:Форум/Архив/2021#ЭСБЕ/Саломея|опять]] была ошибочная правка того же участника ВД, [https://www.wikidata.org/w/index.php?title=Q83771&amp;diff=1511678778&amp;oldid=1427013283 сделанная] в пакете правок в октябре 2021. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 16:24, 14 июня 2022 (UTC)

== [[Служебная:Изменения/4497104]] ==
{{Ping|Vladis13}}: пожалуйста, напомните, где у нас зафиксирован консенсус относительно такого редизайна. Я не припоминаю, чтобы давал согласие на это. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 13:01, 29 мая 2022 (UTC)
* Обсуждение [[Викитека:Форум/Архив/2021#Параметр для ссылки на список переводов|было тут]]. Там, в обсуждении с Сергеем, я предложил такой вариант. Ниже вы согласились, что блоки с этими ссылками стоит вынести над шапкой, и добавили как разобраться с другими блоками ссылок. Более полугода обсуждение висело здесь на форуме. Позже на вашей странице вспоминалось это обсуждение, где я в ответе вам более четко [[Обсуждение участника:Lozman/Архив/17#202201302243 Vladis13|сформулировал]] предложение. Никаких возражений опять же не было. Поэтому правка внесена по вашему молчаливому согласию. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 14:21, 29 мая 2022 (UTC)
** На моей СО обсуждался совсем другой вопрос. По ходу обсуждения вы упомянули эту тему, и, не получив ответа на это упоминание, сочли это молчаливым согласием. На самом деле я отвечал на первоначальный вопрос, вашу реплику просто упустил. Только сейчас я перечитал эту ветку и нашел ее. Так что это не согласие, а неосведомленность. Что касается общего Форума, вы как-то странно поняли мой ответ (после которого обсуждение прекратилось): я допускал возможность переноса ссылок над шапкой, но возражал против разнесения их по разным местам (''мне не нравится идея разнести по разным местам информацию, которую я условно называю «смежной» или «связанной».'' … ''вместо всего этого хозяйства сделать &lt;u&gt;одну однострочную&lt;/u&gt; панель (выше или ниже шапки, как угодно) с пятью элементами''). То есть для меня важно, чтобы эта информация находилась рядом, по возможности в одной строке, как и было до этого. Над шапкой или под — не критично, но рядом. А теперь навигация стала расползаться в разные стороны. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 20:47, 30 мая 2022 (UTC)
*** Ну давайте продолжим. Для начала подытожу некоторые пункты прошлого обсуждения.&lt;br&gt;а) Речь там шла о шаблоне {{t|альтернативные переводы}}. Вы рекомендовали отказаться от него. Вместо этого использовать ссылки на отдельную страницу со списком переводов. Но [[Участник:Sergey kudryavtsev|Sergey kudryavtsev]], если не ошибаюсь, продолжил его использовать, поэтому я не трогал этот шаблон. Однако в теме больше никто не высказывался, не знаю возымело ли обсуждение какое-либо действие на этот шаблон.&lt;br&gt;б) Мне совершенно не нравится, что ссылки на абсолютно посторонние тексты находятся на самом видном месте между текстом произведения и метаданными конкретно о данном тексте (что и подразумевает название шаблона {{t|отексте}}). Навскидку: почему '''посреди''' страницы [[Двойник (Достоевский)]] находятся ссылки (через дизамбиг [[Двойник]]) на страницу [[Двойник (Бальмонт)]] про Египет и другие, и на тех тоже? У них нет ничего общего, кроме одинаковых букв в названии. Ссылки на дизамбиги должны быть вне блока с текстом и его метаданными, — над блоком лучшее место, что и используется во всех википроектах на всех языках. Расположение других ссылок (на энциклопедии, Википедию и другие проекты, и интервики) допустимо внутри блока метаданных, поскольку они — о данном произведении, ссылки по посторонним темам там недопустимы.&lt;br&gt;в) Сергей высказался против отдельного использования шаблонов {{t|см. также}} над шаблоном {{t|отексте}}, приведя diff где вы добавили параметры НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ и ДРУГИЕПЕРЕВОДЫ в шаблон {{t|отексте}}. (Это я и понял под вашими словами ''«мне не нравится идея разнести по разным местам информацию»''). Поэтому, я реализовал функционал шаблона {{t|см. также}} изнутри {{t|отексте}} через эти параметры.&lt;br&gt;Пример текущего отображения со значениями в полях НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ и ДРУГИЕПЕРЕВОДЫ: [[Двойник (Бриджес)/1913 (СО)]]. По-моему, выглядит вполне хорошо, хотя отступы и формулировки можно подкрутить. На смартфоне смотрится хорошо, поскольку фраза «См. также одноимённые страницы.» влезает в одну строку.&lt;br&gt;г) Вы предложили сделать списки на энциклопедии и другие проекты в виде выпадающих меню. Это с JavaScript надо делать, лично я пока на эти правки не готов, не хватает времени и здоровья. Кроме того, не обсуждалось как это может выглядеть. Вариант просто перенести строку со ссылками вверх шапки мне представляется некрасивым. Поэтому я сделал, что мог сделать на данный момент.&lt;br&gt;д) ''«А теперь навигация стала расползаться в разные стороны.»'' — это вопрос привычки. «Другие переводы», по логике, правильней было бы видеть рядом с меню «Редакции», а не на дистанции (измеряю линейкой на моём мониторе) в 60 см. Попробуем представить что видит новый посетитель сайта. Читатель, естественно, после чтения названия, автора и переводчика хочет взглядом видеть текст за данным авторством, а утыкается взглядом в посторонние ссылки… Даже в коммерческих книгах рекламные буклеты посторонних книг не вставляются между начальными титульными листами, оглавлением и текстом, равно как на кассах в магазинах выбранный клиентом товар не перебивается словами «лучше посмотрите другой». На других библиотечных сайтах тоже нет посторонних ссылок в шапке, навскидку [http://az.lib.ru/b/bridzhes_w/text_1913_the_man_from_nowhere.shtml lib.ru], [https://author.today/reader/186810 author.today], [https://litnet.com/ru/reader/shiari-vybiraet-pervoi-b329566 litnet.com], [https://www.litmir.me/br/?b=738898 litmir.me]. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 02:07, 31 мая 2022 (UTC)
**** Ваш подход несомненно логичен. Но и мой основан на логике, просто эта логика существенно иная. Поэтому я не вижу способа отказаться от одного подхода в пользу другого, равно как и совместить их (они взаимосключающи). Вы хотите держать часть смежной информации вне шапки, мотивируя тем, что она слишком внешняя для текста, и с этим трудно спорить. Но для меня вся эта информация внешняя, разница только в градации этой внешности. Именно потому мне представлялось удобным располагать всю ее в одной строке — неважно, выше или ниже шапки, но в '''одной''' строке. Вы сделали из этого уже три строки, еще и с вертикальными отступами. Причем ссылка на другие переводы, которая для данного текста никак не посторонняя, почему-то помещается рядом с неоднозначностью, хотя по идее она должна находиться недалеко от редакций. (а) Вообще размещение этой ссылки следовало увязывать с решением по шаблону {{tl|альтернативные переводы}}, по которому нет консенсуса. (б)  ''Мне совершенно не нравится, что ссылки на абсолютно посторонние тексты находятся на самом видном месте между текстом произведения и метаданными конкретно о данном тексте'' — место '''над''' шапкой еще более видное, как мне представляется. ''что и используется во всех википроектах'' — да, но дизайн страницы у нас и , допустим, в Википедии, сильно отличается, требовать единого подхода к дизайну вряд ли возможно. (в) Если внешние ссылки недопустимы под шапкой, можно вынести их над шапкой и оформить визуально по-другому, но я против '''разрыва''' блока ссылок на отдельные элементы и '''разноса''' их по разные стороны шаблона. ''По-моему, выглядит вполне хорошо'' — для меня хорошо, когда все пять параметров находятся в одной строке, а вам достаточно, чтобы каждый помещался в своей отдельной строке; для меня это слишком большой разброс. (г) ''Кроме того, не обсуждалось как это может выглядеть.'' — Именно, не обсуждалось, но вы уже перешли к действию, хотя следовало бы все-таки сначала выработать концепцию. (д) ''это вопрос привычки'' — плохой аргумент. У меня тоже есть ряд идей по усовершенствованию нынешнего дизайна, которые вряд ли встретят понимание сообщества, но я могу же внедрить их по собственной инициативе, а на возражения отвечать: «ничего, привыкнете»? Это ведь так делается, правда? Про дистанции вообще непонятно, я предлагал держать все параметры '''рядом''', т.е. на дистанции, стремящейся к нулю. ''Читатель, естественно, после чтения названия, автора и переводчика хочет взглядом видеть текст за данным авторством'' — во-первых, читатель видит название текста и фамилию автора значительно раньше: они вынесены в заголовок страницы и набраны стилем H1. А вслед за тем он как раз видит… вольготно разместившуюся ссылку на дизамбиг. И только после — собственно шаблон и текст. По такой логике, чтобы не ''утыкаться взглядом'', ссылку на дизамбиг лучше вынести в самый низ страницы, после текста. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 02:57, 5 июня 2022 (UTC)
***** &gt; ''ссылка на другие переводы … по идее она должна находиться недалеко от редакций.''&lt;br&gt;Ок, по этому пункту у нас консенсус. Где и как вы предлагаете разместить блоки ссылок на редакции и другие переводы? [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 09:27, 6 июня 2022 (UTC)
***** Про ссылки на дизамбиги.&lt;br&gt;&gt; ''Ваш подход несомненно логичен. Но и мой основан на логике, просто эта логика существенно иная. Поэтому я не вижу способа отказаться от одного подхода в пользу другого, равно как и совместить их (они взаимосключающи). … располагать всю ее в одной строке — неважно, выше или ниже шапки, но в одной строке.''&lt;br&gt;На странице много ссылок — большая часть их в левом меню, вроде [https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=Зеркало&amp;action=info Сведения о странице], есть [https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=Испанские_народные_песни_(Бальмонт)/1911_(ВТ:Ё)/Зеркало&amp;action=history История правок страницы], есть ссылки в подвале сайта, есть навигация «предыдущая/следующая страницы», есть ссылки на автора. Предложите ли вы их тоже перенести в одну строку шапки, только потому что технически — ''это тоже ссылки''?.. Надо же подходить разумно, а не безумно. Есть ссылки о произведении и ссылки, которые практически нужны читателю ''этого'' произведения, — это исключает ссылки на дизамбиги, на справку, на историю правок и техн. метаданные страницы и т. д.&lt;br&gt;&gt;&gt; '' Ссылки на дизамбиги должны быть вне блока с текстом и его метаданными, — над блоком лучшее место, что и используется во всех википроектах на всех языках.''&lt;br&gt;&gt; ''да, но дизайн страницы у нас и, допустим, в Википедии, сильно отличается, требовать единого подхода к дизайну вряд ли возможно.''&lt;br&gt;Это не так. Взгляните, например, на англ. Викитеку: [[:en:The Looking-Glass (Chekhov)]], там вверху ссылка на дизамбиг [[:en:The Looking-Glass]].&lt;br&gt;У немцев почему-то оформлены как ссылки на дизамбиги вверху страниц, ссылки на другие издания этого же произведения ([[:de:Die drei Brüder]], [[:de:Die alte Bettelfrau]]). А ссылки на одноимённые произведения на страницах произведений они не указывают вообще ([[:de:Die Engel]], [[:de:Die Dirne]]). …Может я просто просмотрел небольшую выборку, ну вот что вижу то сообщаю.&lt;br&gt;У китайцев тоже ссылки на дизамбиги вверху ([[:zh:偶題 (吳融)]]). Но вообще, китайцы, как японцы и немцы, не указывают ссылки на дизамбиги.&lt;br&gt;Это кажется правильным. Зачем, если это посторонние произведения. Ссылки на них и так выдаются в поиске и есть отдельные страницы дизамбигов со списками. У нас не Википедия, где суть — в предоставлении читателю данных по теме, там даются подсказки по уточнению поиска, и массы викиссылок на посторонние страницы и темы внутри текста. Это всё — не цель Викитеки и отвлекает от целей Викитеки.&lt;br&gt;&gt; ''можно вынести их над шапкой и оформить визуально по-другому, но я против разрыва блока ссылок на отдельные элементы и разноса их по разные стороны шаблона.''&lt;br&gt;Ок. Я возражаю только против ссылок на дизамбиги там. Поскольку они не имеют отношения ни к данному произведению, ни ко всем остальным блокам ссылок.&lt;br&gt;Как я написал выше, вариант просто перенести строку со ссылками вверх шапки мне представляется некрасивым. Я не представляю вменяемого образа как это красиво оформить. Не могли бы вы предложить дизайн? &lt;br&gt;Но, повторюсь, проще оставить как есть, вынеся только ссылки на дизамбиги. А в будущем сделать выпадающие меню для ссылок на энциклопедии; и ещё что-то придумать по сближению ссылок на редакции и переводы.&lt;br&gt;&gt; ''для меня хорошо, когда все пять параметров находятся в одной строке, а вам достаточно, чтобы каждый помещался в своей отдельной строке; для меня это слишком большой разброс.''''&lt;br&gt;Приведите пожалуйста цитату, где я такое говорил? Где предлагал «разорвать 5 блоков», да ещё «каждый на отдельной строке»?&lt;br&gt;&gt; ''не обсуждалось, но вы уже перешли к действию, хотя следовало бы все-таки сначала выработать концепцию.''&lt;br&gt;В моей первой реплике я пояснил, что были все основания полагать о наличии «молчаливого консенсуса». Да и какая может быть выработка концепции перед действиями, если вы сами знаете, что во всём проекте участников — «1.5 землекопа», и те не появляются годами на форуме, всем пофиг, будет ли элемент в шапке справа или на полметра слева.&lt;br&gt;&gt; ''«А теперь навигация стала расползаться в разные стороны.» — это вопрос привычки. «Другие переводы», по логике, правильней было бы видеть рядом с меню «Редакции», а не на дистанции (измеряю линейкой на моём мониторе) в 60 см. Попробуем представить что видит новый посетитель сайта.''&lt;br&gt;&gt; ''«это вопрос привычки» — плохой аргумент. У меня тоже есть ряд идей по усовершенствованию нынешнего дизайна, которые вряд ли встретят понимание сообщества, но я могу же внедрить их по собственной инициативе, а на возражения отвечать: «ничего, привыкнете»? Это ведь так делается, правда?''&lt;br&gt;Я не «отвечал на возражения — „ничего, привыкнете“». Я написал, что видеть удобство ссылок — это вопрос привычки, есть устойчивый фразеологизм «[[wikt:глаз замыливается|замыливание взгляда]]» и «свежий взгляд». Что у давних участников взгляд привычно избегает, для нового читателя может быть путаница и неудобство, с которой проще уйти на другой сайт. И пояснил примером: всё это время считалось нормальным и не вызывало ни малейшего вопроса, что ссылки на другие переводы и редакции разнесены на 60 см между собой. А сейчас оказалось, что у нас есть консенсус — этим ссылкам лучше быть рядом.&lt;br&gt;&gt; '' читатель видит название текста и фамилию автора значительно раньше: они вынесены в заголовок страницы и набраны стилем H1.''&lt;br&gt;Как мы знаем, название в заголовке — скорее техническая метка, не всегда отражающая авторство, вроде [https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=Дон_Кихот_Ламанчский_(Сервантес)/ДО&amp;redirect=no таких случаев]. Встречный вопрос: если заголовка стилем H1 достаточно, может тогда удалим строки автора и названия из шапки? Уверен, вы ответите, что заголовок шапку не заменяет.&lt;br&gt;&gt; ''По такой логике, чтобы не ''утыкаться взглядом'', ссылку на дизамбиг лучше вынести в самый низ страницы, после текста.''&lt;br&gt;Ссылка на дизамбиг нужна, чтобы посетитель, зашедший на страницу по ошибке, мог с первого взгляда уйти на нужную ему страницу, вместо того чтобы уйти с сайта. В подвале она бессмыслена.&lt;br&gt;В Викитеках на других языках ссылки на дизамбиги не используют вообще. Или размещают над шапками или, в случае боковой шапки справа страницы (как у немцев), вверху страниц. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 10:26, 6 июня 2022 (UTC)
****** Вы сами себе противоречите: апеллируете к практике иноязычных разделов, и тут же признаете, что эта практика в разных разделах существенно различается. Следовательно, никакой общей доминанты для всех разделов Викитеки не существует. Мы можем заимствовать какую-то практику из любого раздела, а можем не заимствовать, решаем в любом случае мы сами. Кстати, вы в курсе, что шаблон Отексте (ранее header) [//ru.wikisource.org/w/index.php?title=%D0%A8%D0%B0%D0%B1%D0%BB%D0%BE%D0%BD:%D0%9E%D1%82%D0%B5%D0%BA%D1%81%D1%82%D0%B5&amp;oldid=41376 когда-то выглядел так]? У меня с некоторых пор очень большое желание вернуться к этому дизайну, я с трудом его сдерживаю. '''По консенсусу:''' неявный консенсус существует тогда и только тогда, когда никто из участников не возражает против существующего положения, и исчезает с появлением возражений. К тому же, неявный консенсус возможен только при отсутствии обсуждения; если обсуждение имело место, должен быть подведен итог, или же статус-кво сохраняется. В нашем случае обсуждение прервалось без принятия решения, соответственно, любые изменения неконсенсусны. '''Безотносительно консенсуса:''' я в свое время добавил в шаблон параметр НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ именно с той целью, чтобы ссылка на дизамбиг находилась внутри шаблона. Если вы категорически настаиваете, что эта ссылка должна находиться вне, то я буду категорически настаивать на удалении этого параметра и возврате к отдельному шаблону дизамбига. Также я предлагаю отказаться от параметра ДРУГИЕПЕРЕВОДЫ и вернуться к шаблону {{tl|Альтернативные переводы}} (по крайней мере, я буду использовать именно его). И в связи с этим отзываю остальные свои предложения по дизайну. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 19:03, 7 июня 2022 (UTC)
******* &gt; ''Вы сами себе противоречите: апеллируете к практике иноязычных разделов, и тут же признаете, что эта практика в разных разделах существенно различается. Следовательно, никакой общей доминанты для всех разделов Викитеки не существует.''&lt;br&gt;Нет никакого противоречия. Я отметил, что в иноязычных Викитеках ссылки на страницы дизамбигов размещены сверху; других случаев я не видел; то же с дизамбигами на других проектах. Так оно и есть. Следовательно, ваш ответ выше, что ''«дизайн страницы у нас и, допустим, в Википедии, сильно отличается»'' — неверен. Шапки в той же английской Викитеке схожи с нашими, и вроде вообще были прототипом наших шапок, но в английском разделе ссылки на дизамбиги как раз размещают массово и только над шапками.&lt;br&gt;&gt; ''Если вы категорически настаиваете, что эта ссылка должна находиться вне, то я буду категорически настаивать … И … отзываю остальные свои предложения по дизайну.''&lt;br&gt;Извините, для вас принципиально, что если между шапкой текста и текстом не будет ссылок на посторонние тексты, то надо ломать весь дизайн и отказываться от идей по улучшению в будущем? Вроде как страница, например, [[Народные русские сказки (Афанасьев)/Морозко]] обязана между названием и текстом иметь ссылки на страницы, вроде, [[w:Павлик Морозов]], [[w:Морозко, Евгений Георгиевич]], только потому, что у них одинаковые буквы в названии? Равно как ссылки на страницы близкие по теме, но не имеющие отношения к произведению [[w:Отморожение]], [[w:Санта-Клаус]], [[w:Замёрзшие]]??? Вот без подобных посторонних ссылок шапки обойтись никак не могут, над шапкой их разместить нельзя?&lt;br&gt;&gt; ''По консенсусу: неявный консенсус существует тогда и только тогда, когда никто из участников не возражает против существующего положения, и исчезает с появлением возражений.''&lt;br&gt;А был ли консенсус по внесению ссылок на дизамбиг в шапку? Можно увидеть ссылку на обсуждение? [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 17:03, 14 июня 2022 (UTC)
******** 1) Имелось в виду, что не во всех разделах ссылки на дизамбиги указываются на странице. Хорошо, я за то, чтобы и у нас не указывать. 2) Да, принципиально. Меня раздражает все, что висит над зеленой планкой шаблона Отексте. Поэтому мне больше нравится немецкий дизайн, в котором дизамбиг сверху, а информационный шаблон справа. 3) ''Неявный'' консенсус потому и неявный, что без обсуждения: было внесен изменение, никто не возразил, так продолжалось годами. А теперь возражения появились, следовательно, требуется ''явный'' консенсус: обсуждение с подведением итога. Обсуждение было, итог — нет. А без итога консенсуса нет, статус-кво сохраняется. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 20:21, 14 июня 2022 (UTC)
********* Значит вас раздражает и верхняя ссылка «&lt; [[Народные русские сказки (Афанасьев)]]» на [[Народные русские сказки (Афанасьев)/Морозко]]? И &lt; [[ЭСБЕ]] на [[ЭСБЕ/Беотия]]? и т. п. на массе страниц. Кстати, дублирующие ссылки в шапке. Как же теперь быть? Странно, что пользователи Викитек, Википедий и др. проектов Викимедия на всех языках не видят в этом проблемы и считают такой дизайн единственным корректным и симпатичным вариантом. А наш многоуважаемый коллега Lozman — нет. ; -) [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 04:17, 16 июня 2022 (UTC)
********** Ссылка, о которой вы говорите — элемент интерфейса, мы ее туда не добавляли. К тому же онп компактная, аккуратная и почти незаметная. Если бы ссылка на дизамбиг занимала столько же места, я, может, и не возражал бы. Но она висит там в пустоте, и эта пустота меня раздражает. Сейчас уже меньше, но когда там висели две такие строки, было просто невыносимо. Такая идиосинкразия ((( — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 18:57, 16 июня 2022 (UTC)
*********** Уменьшил как [[:en:The Looking-Glass (Chekhov)|в англовики]]. Если не нравится, то лучше сами предложите css style, чтобы не играть в угадайку. : -) Всё же это ссылка, практически не нужна, только чтобы посетитель не ушёл с сайта если ошибся страницей. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 16:13, 19 июня 2022 (UTC)
******* Теперь по конкретным предложениям.&lt;br&gt;&gt; '' я в свое время добавил в шаблон параметр НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ именно с той целью, чтобы ссылка на дизамбиг находилась внутри шаблона. Если вы категорически настаиваете, что эта ссылка должна находиться вне, то я буду категорически настаивать на удалении этого параметра и возврате к отдельному шаблону дизамбига. ''&lt;br&gt;Согласен. Не вижу программных преимуществ что бы шаблон/модуль «отексте» знал значение параметра НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ.&lt;br&gt;В прошлом обсуждении, Сергей высказался за отображение ссылки на дизамбиг над шапкой, и что параметр НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ в «отексте» удобней отдельного шаблона. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 17:03, 14 июня 2022 (UTC)
******** Преимущество параметра НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ перед отдельным шаблоном (при том что результат этого параметра все равно будет жить отдельной от Отексте жизнью) мне совершенно не очевидно. Если мы признаем дизамбиг концептуально чужеродным данному тексту, то и в шаблоне Отексте он явление чужеродное. Долой. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 20:27, 14 июня 2022 (UTC)
********* Ок. Подводите итог по этому пункту. Поскольку потребуется операция ботом по переносу значения из параметра НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ в отдельный шаблон. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 02:05, 16 июня 2022 (UTC)
********** Хотелось бы услышать &lt;s&gt;начальника транспортного цеха&lt;/s&gt;. В смысле, я не уверен, что все заинтересованные участники уже высказались. В частности, [[Участник:Sergey kudryavtsev]] ранее возражал против удаления параметра по соображениям удобства. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 19:02, 16 июня 2022 (UTC)
**********: Если речь только об переносе параметра НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ в отдельный шаблон, как было это было давным-давно — переносите. Только внесите этот шаблон в [[MediaWiki:Editpage.js]], чтобы удобно. В шаблонах словарных статей и {{t|обавторе}} будет убираться параметр НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ? -- [[Участник:Sergey kudryavtsev|Sergey kudryavtsev]] ([[Обсуждение участника:Sergey kudryavtsev|обсуждение]]) 20:46, 16 июня 2022 (UTC)
**********:* На страницах авторов ([[Алексей Николаевич Толстой]]) предлагаю тоже перенести для единообразия. Чтобы не возникало вопросов — почему на одних страницах надо делать «два прихлопа», а на других «три притопа». [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 16:22, 19 июня 2022 (UTC)
**********:* [https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=Категория:Многозначные_термины&amp;from=Э Применяется ли] НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ в шаблонах словарных статей? В рамках одного словаря используются ссылки «пред./след.»: [[ЭСБЕ/Болван, болванок]]: [[ЭСБЕ/Болван, в судостроении]], [[ЭСБЕ/Болван Тмутараканский]]. А для ссылок на другие словари используются соответствующие параметры других словарей (или Викиданные при ссылках на несколько статей другого словаря). [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 16:26, 19 июня 2022 (UTC)
**********:** Применяется, хотя редко, пример: [[ЭСБЕ/Эфиопия]]. Проблема в том, что этот функционал сильно пересекается в функционалом [[Модуль:Источники по теме]], который оттягивает на себя ссылки на другие словари и википроекты, , в том числе на Викитеку (ссылка на Викитеку часто подменяет собой параметр НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ). Для статей ''в рамках одного словаря'' дизамбиг необходим, ссылки пред./след. не всегда справляются: 1) статьи с похожими названиями могут идти не подряд, напр. в основном и доп. томе; 2) таких статей могут быть десятки, для таких случаев нужен обзор, одной предыдущей и следующей статьи недостаточно. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 21:12, 21 июня 2022 (UTC)

******* &gt; ''Также я предлагаю отказаться от параметра ДРУГИЕПЕРЕВОДЫ и вернуться к шаблону {{t|Альтернативные переводы}} (по крайней мере, я буду использовать именно его).''&lt;br&gt;См. [[Викитека:Форум/Архив/2021#Параметр для ссылки на список переводов|прошлое обсуждение]], я привёл много аргументов в пользу параметра ДРУГИЕПЕРЕВОДЫ. Был введён как вынужденная мера, поскольку без него в шапках страниц переводов творится хаос. — Кратко повторюсь. Без такого параметра ссылки на страницы переводов пихают куда попало и в другие параметры (в ИЗСБОРНИКА, ИЗЦИКЛА, НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ, РЕДАКЦИИ, СОДЕРЖАНИЕ, АВТОР, ДРУГОЕ), что вызывает ошибки. Кроме того, {{t|Альтернативные переводы}} имеет крайне [[Викитека:Форум/Архив/2021#202109180959 Vladis13|ограниченный]] [[Викитека:Форум/Архив/2021#202109300838 Vladis13|функционал]]. В прошлом обсуждении было предложено добавить ссылку на страницу списка переводов в данный шаблон. Сергей с этим согласился, но вы предложили удалить этот шаблон. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 17:03, 14 июня 2022 (UTC)
******** Главный аргумент в пользу этого параметра — он позволяет предусмотреть постоянное место для списка альтернативных переводов, в отношении которого до сих пор царит анархия. Но мне совершенно не нравится, куда вы его вывели сейчас. Если это место предполагается использовать и в дальнейшем, то я против. Я считаю, что список переводов должен находиться где-то рядом со списком редакций, ссылками на энциклопедии и википроекты. Думаю, можно было бы (по крайней мере на данном этапе) совместить ваши списки переводов с шаблоном Альтернативные переводы: оба подхода так или иначе сводятся к простому списку, из которого можно было бы генерировать меню, подобное меню редакций. Усть список переводов на отдельной странице — меню генерируется оттуда, нет — из одноименного шаблона. Постепенно содержимое шаблонов перенести на страницы. Также преобразовать в меню списки ссылок на энциклопедии и википроекты, это технически несложно. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 20:49, 14 июня 2022 (UTC)
********* Вернул ссылку «другие переводы» на прежнее место.&lt;br&gt;Я не понял как вы предлагаете совместить параметр ДРУГИЕПЕРЕВОДЫ и отображение ссылки с шаблоном Альтернативные переводы. Как вы сами говорили, получится дублирование в необходимости заполнения И параметра И шаблона. Не представляю как в шапку шаблона «отексте» («рядом со списком редакций, ссылками на энциклопедии и википроекты») рендерить данные из параметров отдельного шаблона «Альтернативные переводы». Прошу пояснить. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 02:45, 16 июня 2022 (UTC)

Хочу показать пример того, как совмещаются параметр ДРУГИЕПЕРЕВОДЫ и {{tl|Альтернативные переводы}} — [[Enfant perdu (Гейне; Украинка)]] ({{tl|Альтернативные переводы}} использован в разделе «Примечания»). Изначально я использовал {{tl|Альтернативные переводы}} в параметре ДРУГОЕ, но на практике окзалось что это слишком раздувает шапку, поэтому и стал использовать его после текста, в разделе «Примечания». -- [[Участник:Sergey kudryavtsev|Sergey kudryavtsev]] ([[Обсуждение участника:Sergey kudryavtsev|обсуждение]]) 21:03, 16 июня 2022 (UTC)
* Шаблон {{t|Альтернативные переводы}} внизу в разделе примечания если не знаешь не увидишь. Лично я в разделы примечаний не смотрю когда читаю. Информационно-навигационный блок сверху и слева привлекает всё внимание, когда возникает потребность в этих данных. Поэтому, что шаблон внизу есть, что его там нет — мне не принципиально. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 16:44, 19 июня 2022 (UTC)
* {{t|Альтернативные переводы}} создаёт огромный кричащий заголовок «Другие версии» в левом блоке. Очень отвлекает от чтения. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 16:44, 19 июня 2022 (UTC)
** Сделал наконец работающий прототип реализации моих предложений по редизайну. Все ссылки сгруппированы в 4 раскрывающихся меню в нижней части шапки: Другие редакции, Другие переводы, Энциклопедии и словари и Википроекты. подключается добавлением двух строк кода:&lt;syntaxhighlight lang=&quot;js&quot;&gt;
mw.loader.load('/w/index.php?title=User:Lozman/menu2022.js&amp;action=raw&amp;ctype=text/javascript');
&lt;/syntaxhighlight&gt; в свой &lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;common.js&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt; и &lt;syntaxhighlight lang=&quot;css&quot;&gt;
@import url(&quot;/w/index.php?title=User:Lozman/menu2022.css&amp;action=raw&amp;ctype=text/css&quot;) screen;
&lt;/syntaxhighlight&gt; в свой &lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;common.css&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt; (в начало). Прошу тестировать. Ссылка на список переводов берется из параметра ДРУГИЕПЕРЕВОДЫ (если есть), а если нет — из шаблона {{tl|Альтернативные переводы}} (если присутствует на странице). Кроме этих меню, все другие формы вывода этой информации предлагаю убрать (как на самой странице, так и в левом блоке). — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 01:41, 22 июня 2022 (UTC)
*** Здорово!
:::* Нужна ссылка на саму страницу со списком переводов. Например, на [[Робинзон Крузо (Дефо; Шишмарёва)]] должна быть сюда [[Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо]].
:::* Выглядит хорошо, что непрямые ссылки на Википедию переименованы в «Википедия (поиск)». ([[РСКД/Zeugma]])
:::* Рядом с выпадающими меню нужен значок в виде внизнаправленной стрелки (галочки, треугольника). И, возможно, сменить цвет шрифта— синий зарезервирован под кликабельные ссылки, а это не ссылки. Может серым шрифтом как в панели редктирования? Или серый будет казаться неактивным текстом?.. Или красноватым как сейчас «Другие редакции»?
:::* Отображение названий целевых статей энциклопедий выглядит хорошо. Хотя надо лишнее движение чтобы навести мышку. С другой стороны, в текущей версии надо на каждую из ссылок «МЭСБЕ МЭСБЕ ЭСБЕ ЭСБЕ ЭСБЕ ЭСБЕ ЭСБЕ» где-нибудь на [[РСКД/Ζεύς]] наводить мышку и дожидаться выпадающего меню, чтобы понять о чём ссылка, и ещё запоминать что было в предыдущих ссылках чтобы выбрать нужную.
::: [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 22:50, 22 июня 2022 (UTC)
:::* Это еще очень предварительный proof of cooncept, т.е. демонстрация того, что так вообще можно сделать. Визуальной стороной я пока не очень заморачивался, тут многое можно доработать. К тому же реализация в виде надстройки над существующим дизайном далека от оптимальной в плане функционала и производительности. Когда все это перенесется собственно в модули, будет значительно лучше. Сделал 1) ссылку на список переводов (на самой кнопке, может, лучше вынести ее отдельным пунктом в меню?); 2) поворачивающиеся уголки слева от кнопок (варианты: перенести вправо / сделать постоянно повернутыми вниз?); 3) поменял цвет шрифта. P.S. В меню энциклопедий ссылка — вся строка, мышку далеко гонять не нужно. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 02:15, 25 июня 2022 (UTC)
:::** Выглядит очень хорошо. 1) Ссылка на страницу переводов в мобильной версии точно нужна отдельной строчкой. Поскольку на мобильном экране практически нет возможности навести навести и держать, там только клики. 2) Да, уголки лучше постоянно повёрнутыми вниз. Поскольку сейчас это выглядит как «[[w:навигационная цепочка]]» (&lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;Папка → Подпапка → Текущая под-подпапка&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt;). Это навигационный блок страницы где такая навигация подразумевается, именно так часто выглядит навигационная цепочка на других сайтах ([https://www.litmir.me/br/?b=738898 пример]), тем более что чуть выше есть ссылка с такой же стрелкой, и в шапке есть навигация «влево/вправо» со стрелками ([[РСКД/Ζεύς]]).&lt;br&gt;4) Ссылку на страницу редакций тоже надо добавить. &lt;br&gt;5) Ещё сейчас упоминание редакций исчезает совсем, когда среди редакций есть только одна синяя ссылка, а остальные красные. Однако страница редакций может содержать важную информацию о редакциях. ([[Аполлон (Гейне; Мей)/Изд. 1972 (СО)]] и [[Аполлон (Гейне; Мей)]]). [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 16:54, 25 июня 2022 (UTC)
:::*** Сделал уголки постоянно вниз, заменил на треугольники (мне так пока больше нравится, но можно и уголки вернуть), перенес в конец надписей. Добавил ссылку на список переводов в конец меню (или лучше в начало?) По 4) и 5) нужно переделывать нынешний дизайн меню редакций по аналогии с меню переводов (в модуле Отексте), это можно будет сделать, когда будет принято решение о переходе на новый дизайн. Тот список, из которого меню редакций сделано сейчас — из левой панели, он там всегда был сокращенным. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 18:30, 25 июня 2022 (UTC)
:::**** Выглядит хорошо. «Список переводов» и «список редакций» лучше обычным шрифтом, а не жирным, на мой взгляд. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 19:45, 25 июня 2022 (UTC)
:::***** А мне кажется, он должен визуально отличаться от остальных элементов. Может, выделить его как-то иначе? Цветом фона, например. Красные ссылки в меню отображаются, но в некоторых списках редакций (в том числе [[Аполлон (Гейне; Мей)]]) перед обычным списком добавлен скрытый (закомментированный) список, в которых этих элементов нет. Удалил этот список, теперь красная ссылка отображается. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 19:58, 25 июня 2022 (UTC)
:::****** В текущей версии ссылка «&lt;code&gt;&lt;nowiki&gt;(список редакций)&lt;/nowiki&gt;&lt;/code&gt;» показывается обычным уменьшенным шрифтом. Может тоже шрифт уменьшить? Но это не принципиально, можно будет привыкнуть к любому варианту. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 20:41, 25 июня 2022 (UTC)
:::****** [[Бессмертный (Доде)/ДО]] - Показывается &quot;Другие редакции&quot; с синей ссылкой на этот текст &quot;В новой орфографии&quot;. Однако в Викитеке не существует ни страницы в новой орфографии, ни страницы со списком редакций. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 02:18, 29 июня 2022 (UTC)
:::******* Раньше эта ссылка была в виде кнопки с буквой Ѣ с правой стороны. Я только переместил ее на новое место и заменил картинку текстом. Вы считаете, что такой ссылки со страницы /ДО на несуществующую СО не должно быть вообще, или она просто должна быть красной? — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 17:23, 29 июня 2022 (UTC)
:::******** Да, должна бы красной.&lt;br&gt;Может лучше ссылки на то чего нет не должно быть вообще? Как нет ссылки на «другие переводы». Существование ссылки на несуществующую страницу должно предлагать её создать. Но это сомнительное предложение. Поскольку реально активных участников в день человека 3, которые правят только интересные им группы текстов. А ссылка будет висеть для неопределённой массы читателей, которые редакторами не будут, их она только путает отсылая в никуда и снижая доверие сайту. Для большинства текстов в ДО никто никогда не возьмётся делать версии в СО, будем реалистами. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 20:51, 29 июня 2022 (UTC)
:::******** Кстати, в теории, можно сделать бот, создающий версии текстов в совр. орфографии. Который бы делал копию страницы ДО, запускал на ней гаджет деятификатор, и записывал. Но результат гаджета не всегда хорош. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 20:55, 29 июня 2022 (UTC)

== [[Индекс:Путешествие по Северу России в 1791 году 1886.pdf|Путешествие по Северу России в 1791 году]] ==
Доброго дня!
При вычитке столкнулся с несколькими трудностями. Буду благодарен за советы и помощь.
# Таблица на стр. [[Страница:Путешествие по Северу России в 1791 году 1886.pdf/46|28]]-[[Страница:Путешествие по Северу России в 1791 году 1886.pdf/47|29]]. Создал таблицу для данного текста, но не смог адаптировать под ВАР и отцентрировать некоторые ячейки. Мою можно забрать в [[Участник:Borealex/Песочница|локальной песочнице]], но в ней, вероятно, также есть лишние параметры, скопированные из глобальной песочницы;
# Шаблон {{tl|Выступ}}. Необходимо собрать текст с шаблоном на 2-х страницах (например, [[Страница:Путешествие по Северу России в 1791 году 1886.pdf/353|здесь]]). Откуда я взял тут параметр part уже не помню, но кажется, что шаблон {{tl|Поле слева}}, где такой параметр имеется, тут не поможет;
# В книге есть предисловие. Правильнее всего будет оформить его, как отдельное произведение под соответствующим автором?
[[Участник:Borealex|Borealex]] ([[Обсуждение участника:Borealex|обсуждение]]) 19:46, 23 мая 2022 (UTC)
* 3. Да. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 22:55, 23 мая 2022 (UTC)
* 2. У вас добавлен параметр «tail», в {{t|выступ}} такого нет. По сути, надо в шаблон (см. его код) добавить поддержку указать &lt;code&gt;text-indent:0;&lt;/code&gt;. Но сейчас в шаблоне если указывать 2-м параметром значение 0, то это меняет и &lt;code&gt;margin-left:&lt;/code&gt; в 0. Все остальные выкрутасы с тэгами и шаблонами не о том. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 23:03, 23 мая 2022 (UTC)
**На поддержку параметра в шаблоне у меня недостаточно знаний, к сожалению. Как временное решение, я могу соединить части текста на одной странице, например, со второй страницы заключить в noinclude и скопировать сам текст к первой? [[Участник:Borealex|Borealex]] ([[Обсуждение участника:Borealex|обсуждение]]) 05:26, 25 мая 2022 (UTC)
*** Для такого форматирования используется {{tl|висячий отступ}} с параметрами /н, /к, /с ([[Страница:Дарвин - О происхождении видов, 1864.djvu/18|пример]], [https://ru.wikisource.org/wiki/%D0%A1%D0%BB%D1%83%D0%B6%D0%B5%D0%B1%D0%BD%D0%B0%D1%8F:%D0%A1%D1%81%D1%8B%D0%BB%D0%BA%D0%B8_%D1%81%D1%8E%D0%B4%D0%B0?target=%D0%A8%D0%B0%D0%B1%D0%BB%D0%BE%D0%BD%3A%D0%92%D0%B8%D1%81%D1%8F%D1%87%D0%B8%D0%B9+%D0%BE%D1%82%D1%81%D1%82%D1%83%D0%BF&amp;namespace=104 больше]). [[Участник:Ratte|Ratte]] ([[Обсуждение участника:Ratte|обсуждение]]) 07:07, 25 мая 2022 (UTC)
**** [[Викитека:К удалению#Шаблон:Выступ]]. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 17:33, 25 мая 2022 (UTC)
* 1. Сделал. У таблиц, продолжающихся на нескольких страницах (в ПИ Страница) лучше обёртывать их окончания/начала в &lt;code&gt;noinclude&lt;/code&gt;. Тогда при включении в основное ПИ вы продолжаете одну и ту же таблицу, с уже установленными в её первой части стилями, выравниванием и шириной колонок, а не начинаете новую. Ещё я скрыл в &lt;code&gt;noinclude&lt;/code&gt; шапку таблицы на второй странице, поскольку это книжная многостраничная вёрстка, на одностраничной интернет-вёрстке она излишня. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 18:04, 25 мая 2022 (UTC)
*:Большое спасибо за помощь! [[Участник:Borealex|Borealex]] ([[Обсуждение участника:Borealex|обсуждение]]) 05:28, 26 мая 2022 (UTC)

== Как вставить нумерацию страниц? ==
Здравствуйте. Подскажите как вставить нумерацию, например [[Страница:1912. Памяти Павла Дмитриевича Хрущова.pdf/31|здесь]], нумерация есть на [[Страница:1912. Памяти Павла Дмитриевича Хрущова.pdf/37|другой странице]], которую вычитывал другой участник, но в самом коде страницы ничего такого я не увидел. --[[Участник:Venzz|Venzz]] ([[Обсуждение участника:Venzz|обсуждение]]) 07:54, 19 мая 2022 (UTC)
* Вы имеете ввиду вставку номера в ПИ (пространстве имен) &quot;Страница:&quot;, на [[Страница:1912. Памяти Павла Дмитриевича Хрущова.pdf/37]]? Практически это не нужно, туда никто не смотрит, в основном пространстве эти номера не показываются.&lt;br&gt;Колонтитул вставляются в верхнее поле [https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=Страница:1912._Памяти_Павла_Дмитриевича_Хрущова.pdf/31&amp;action=edit в редакторе]. Там три поля: верхняя, текст страницы и нижняя части. Откройте в редакторе [[Страница:1912. Памяти Павла Дмитриевича Хрущова.pdf/37|другую]] и сравните.&lt;br&gt;Если поля колонтитула не показывается, то в панели редактирования нажмите на вкладке «Инструменты корректора» левую кнопку. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 07:15, 20 мая 2022 (UTC)
*: Вопрос был о колонтитуле, спасибо. Теперь понял, где это прописывается. --[[Участник:Venzz|Venzz]] ([[Обсуждение участника:Venzz|обсуждение]]) 10:35, 21 мая 2022 (UTC)

== Нужна помощь в импортировании больших текстов с az.lib.ru ==
В Викитеке есть лимит в 2048 Кб на размер страницы. Поэтому нет возможности [[Викитека:Проект:Импорт текстов/Lib.ru|импортировать ботом]] большие тексты. Надо вручную разделить их на части/главы, выкладывая на отдельных страницах. (Например: [[Путешествие на Амур (Маак)/1859 (ДО)]], [[Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы (Забелин)/1884 (ДО)]].)
Я выложил такие тексты на [https://disk.yandex.ru/d/QjFXyEiY0t7Qvw Яндекс Диск], 330 штук, 860 Мб. Они уже викифицированы. В них в первой строке текстов — предлагаемое имя страницы, остальное можно просто копировать в Викитеку.
* Предлагаю особо не фиксироваться на оформлении и вычитке. На этом этапе надо просто импортировать их в Викитеку.
* Среди текстов возможны дубли уже существующих страниц и нарушения АП. Может быть так, что новый текст лучше, можно заменить, если есть время.
* Ссылки на картинки в текстах оставляйте как есть, я потом загружу картинки ботом.
* Если скопируете файлы на свой ПК, то открывать их, понятно, надо в текстом редакторе (''Notepad++'', ''Sublime'' и т. п.), а не в текстовом процессоре (''MS Word'' и т. п.).

Пишите имя файла и имя страницы Викитеки выложенных текстов, я уберу файлы с Яндекс Диска чтобы не мешали. Опытным участникам дам права доступа (пришлите ваш email на Яндекс Диске мне по почте). --[[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 02:41, 14 мая 2022 (UTC)
* Попросил администраторов увеличить лимит на размер страницы: [[Викитека:Администрирование#Увеличение максимального объёма статей]]. Надеюсь, лимит увеличат, и вы сможете загрузить оставшиеся книги. --[[Участник:Алексей Скрипник|Алексей Скрипник]] ([[Обсуждение участника:Алексей Скрипник|обсуждение]]) 17:03, 20 мая 2022 (UTC)
** Я и есть администратор. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 21:58, 20 мая 2022 (UTC)
* Опубликовал следующие файлы:
** 3595d4e799ba47a9a27f3913bdd6f2c6.txt - [[Царствование Николая Второго. Том 2. Главы 34 - 45 (Витте)]] (тут были запрещённые ссылки, я их поправил)
** d103e97ef41442129d5f71e71985f748.txt - [[14 июля 1789 года (Тэн)]] (была запрещённая ссылка)
** c2881a5def7e430e940c37c03087ff7b.txt - [[Пионеры, или У истоков С сквеганны (Купер)]] (страницу надо бы переименовать, но я не могу из-за фильтра: Викитека думает, что там мат)
В них проблема была не из-за размера файлов. --[[Участник:Алексей Скрипник|Алексей Скрипник]] ([[Обсуждение участника:Алексей Скрипник|обсуждение]]) 20:09, 21 мая 2022 (UTC)
* [[Пионеры, или У истоков Сосквеганны (Купер)]] — переименовал. — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 20:31, 21 мая 2022 (UTC)

== Просьба проверить правку ==
[https://ru.wikisource.org/w/index.php?diff=1467923&amp;oldid=1074539&amp;title=Хаджи-Мурат_(Толстой)/IV] [[Участник:Sergei|Sergei]] ([[Обсуждение участника:Sergei|обсуждение]]) 13:01, 17 апреля 2022 (UTC)
* {{done}}. Удаленные строки — перевод французского диалога из предыдущей главы, ошибочно перенесенный из сносок в основной текст (см. [https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=%D0%A4%D0%B0%D0%B9%D0%BB:L._N._Tolstoy._All_in_90_volumes._Volume_35.pdf&amp;page=43 здесь]). — [[Участник:Lozman|Lozman]] ([[Обсуждение участника:Lozman|talk]]) 13:27, 17 апреля 2022 (UTC)
=== Ещё одна ===
Просьба [[Антон Алексеевич Баков|отпатрулировать страницу]] в связи с обновлением библиографии. --[[Участник:Ssr|Ssr]] ([[Обсуждение участника:Ssr|обсуждение]]) 14:08, 24 мая 2022 (UTC)
* {{done}}. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 19:33, 24 мая 2022 (UTC)
** Большое спасибо! --[[Участник:Ssr|Ssr]] ([[Обсуждение участника:Ssr|обсуждение]]) 07:02, 25 мая 2022 (UTC)

== Хочется внести в Викитеку рескрипт 1866 г. ==

Набран и тщательно проверен [[Рескрипт Александра II 13 мая 1866 года]], относящийся к теме [https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9E%D0%B1%D1%81%D1%83%D0%B6%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5:%D0%A0%D0%B5%D0%B0%D0%BA%D1%86%D0%B8%D1%8F_1866_%D0%B3%D0%BE%D0%B4%D0%B0 Реакция 1866 года].

Текст находится в личной песочнице [[Участник:Kirill-Hod/Песочница]]. Не знаю, как сделать карточку и прочие детали, которые нужны в Викитеке. Просьба к более опытным викитекарям — перенесите, пожалуйста, текст куда нужно. Спасибо! --[[Участник:Kirill-Hod|Kirill-Hod]] ([[Обсуждение участника:Kirill-Hod|обсуждение]]) 09:47, 12 апреля 2022 (UTC)
* {{done}}. [[Рескрипт Александра II 13 мая 1866 года/ДО]]. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 17:17, 12 апреля 2022 (UTC)
*:Благодарю! ))) [[Участник:Kirill-Hod|Kirill-Hod]] ([[Обсуждение участника:Kirill-Hod|обсуждение]]) 17:20, 12 апреля 2022 (UTC)

== [[Каноны Православной Церкви]] ==
На статью надо поместить какой-то шаблон, но не знаю какой. Дело в том, что я выявил проблему, которую обрисовал на СО: [https://ru.wikisource.org/wiki/%D0%9E%D0%B1%D1%81%D1%83%D0%B6%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5:%D0%9A%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%BD%D1%8B_%D0%9F%D1%80%D0%B0%D0%B2%D0%BE%D1%81%D0%BB%D0%B0%D0%B2%D0%BD%D0%BE%D0%B9_%D0%A6%D0%B5%D1%80%D0%BA%D0%B2%D0%B8#%D0%90%D1%83%D1%82%D0%B5%D0%BD%D1%82%D0%B8%D1%87%D0%B5%D0%BD_%D0%BB%D0%B8_%D1%82%D0%B5%D0%BA%D1%81%D1%82%3F_%D0%9A%D1%80%D1%83%D0%BF%D0%BD%D0%BE_%D1%81%D0%BE%D0%BC%D0%BD%D0%B5%D0%B2%D0%B0%D1%8E%D1%81%D1%8C здесь]. В обозримом будущем я займусь разрешением выявленной проблемы, требующей источниковедческого исследования. Но пока же - есть повод усомниться в аутентичности текста, представленного в Викитеке. Что и следует выразить помещением на статью какого-то шаблона. Прошу разместить на названную какой-нибудь соответствующий шаблон. [[Участник:Бабкинъ Михаилъ|Бабкинъ Михаилъ]] ([[Обсуждение участника:Бабкинъ Михаилъ|обсуждение]]) 07:04, 29 марта 2022 (UTC).
* Ответил на СО. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 10:56, 29 марта 2022 (UTC)

==Gagarin in Brazil==
Hello!

Since it is relevant for the Russian speaking public, someone could translate the following article?: [[:s:en:Revista Brasileira de Política Internacional/Volume 63/Issue 1/Gagarin in Brazil|Gagarin in Brazil: reassessing the terms of the Cold War domestic political debate in 1961]]. Thanks, [[Участник:Erick Soares3|Erick Soares3]] ([[Обсуждение участника:Erick Soares3|обсуждение]]) 12:32, 18 марта 2022 (UTC)

== &lt;section begin=&quot;announcement-header&quot; /&gt;Новости Стратегии Движения и Управления – Выпуск 6&lt;section end=&quot;announcement-header&quot;/&gt; == 

&lt;section begin=&quot;ucoc-newsletter&quot;/&gt;
&lt;div style = &quot;line-height: 1.2&quot;&gt;
&lt;span style=&quot;font-size:200%;&quot;&gt;'''Новости Стратегии Движения и Управления'''&lt;/span&gt;&lt;br&gt;
&lt;span style=&quot;font-size:120%; color:#404040;&quot;&gt;'''Выпуск 6, апрель 2022 года'''&lt;/span&gt;&lt;span style=&quot;font-size:120%; float:right;&quot;&gt;[[m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Newsletter/6|'''Читать полную версию информационного бюллетеня''']]&lt;/span&gt;
----

Добро пожаловать в шестой выпуск новостей Стратегии движения и управления! Обновлённый бюллетень содержит информацию, в частности, о новостях и событиях связанных с Уставом движения, Универсальным кодексом поведения, грантами на реализацию Стратегии движения, выборами в Совет попечителей.

Информационный бюллетень выходит ежеквартально, а обновления – еженедельно. Не забудьте [[m:Special:MyLanguage/Global message delivery/Targets/MSG Newsletter Subscription|подписаться]], чтобы получать последующие выпуски.
&lt;/div&gt;&lt;div style=&quot;margin-top:3px; padding:10px 10px 10px 20px; background:#fffff; border:2px solid #808080; border-radius:4px; font-size:100%;&quot;&gt;

*'''Развитие лидерства -''' формируется Рабочая группа! - Приём заявок на участие в Рабочей группе по развитию лидерства завершился 10 апреля 2022 года. Для участия в рабочей группе будут отобраны до 12 членов сообщества. ([[:m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Newsletter/6#A1|продолжить чтение]])
*'''Голосование по ратификации Универсального кодекса поведения -''' С 7 по 21 марта было проведено глобальное голосование по Руководству по обеспечению правоприменения УКП через SecurePoll. Более 2300 пользователей с правом голоса, по меньшей мере из 128 домашних вики-проектов поделились мнениями и комментариями. ([[:m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Newsletter/6#A2|продолжить чтение]]) 
*'''Дискуссии движения о хабах -''' 12 марта провели глобальное обсуждение по вопросам региональных и тематических хабов. В нём приняли участие 84 викимедийцев со всего движения. ([[:m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Newsletter/6#A3|продолжить чтение]]) 
*'''Гранты по Стратегии движения по-прежнему открыты! -''' С начала года было одобрено шесть проектных предложений общей суммой порядка 80 000 долларов США. У вас есть проектная идея по Стратегии движения? Свяжитесь с нами! ([[:m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Newsletter/6#A4|продолжить чтение]]) 
*'''Комитет по разработке Устава движения приступил к работе! -''' Комитет из пятнадцати членов, избранный в октябре 2021 года, согласовал основные ценности, методы работы, а также приступил к составлению плана работы над проектом Устава движения. ([[:m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Newsletter/6#A5|продолжить чтение]])
*'''Еженедельные обновления по Стратегии движения -''' Участвуйте и подписывайтесь! - Команда по Стратегии движения и управлению запустила портал обновлений, где собраны все страницы Стратегии движения на Мета-вики. Подпишитесь и получайте последние новости о текущих проектах. ([[:m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Newsletter/6#A6|продолжить чтение]]) 
*'''Блог «Diff» -''' Прочитайте последние публикации о Стратегии движения на Викимедиа Diff. ([[:m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Newsletter/6#A7|продолжить чтение]])
&lt;/div&gt;&lt;section end=&quot;ucoc-newsletter&quot;/&gt;
--[[Участник:AAkhmedova (WMF)|AAkhmedova (WMF)]] ([[Обсуждение участника:AAkhmedova (WMF)|обсуждение]]) 11:35, 14 апреля 2022 (UTC)

=== Следующие шаги: Универсальный кодекс поведения (УКП) и Руководство по обеспечению правоприменения УКП ===
После изучения результатов голосования и комментариев, Комитет по делам сообщества принял решение о проведении нового раунда консультаций с сообществом. После этого доработанный текст Руководства будет вынесен на повторное голосование. [https://meta.wikimedia.org/wiki/Wikimedia_Foundation_Board_noticeboard/April_2022_-_Board_of_Trustees_on_Next_steps:_Universal_Code_of_Conduct_(UCoC)_and_UCoC_Enforcement_Guidelines/ru Подробнее об этом здесь]. --[[Участник:AAkhmedova (WMF)|AAkhmedova (WMF)]] ([[Обсуждение участника:AAkhmedova (WMF)|обсуждение]]) 11:14, 23 апреля 2022 (UTC)

===Поправки к Руководству по обеспечению правоприменения Универсального кодекса поведения (УКП)===
:''&lt;div class=&quot;plainlinks&quot;&gt;[[m:Special:MyLanguage/Universal Code of Conduct/Enforcement guidelines/Revision discussions/Announcement|{{int:interlanguage-link-mul}}]] • [https://meta.wikimedia.org/w/index.php?title=Special:Translate&amp;group=page-{{urlencode:Universal Code of Conduct/Enforcement guidelines/Revision discussions/Announcement}}&amp;language=&amp;action=page&amp;filter= {{int:please-translate}}]&lt;/div&gt;''

----
Новость от команды по проекту УКП - [https://meta.wikimedia.org/wiki/Universal%20Code%20of%20Conduct/Drafting%20committee/ru Комитет по пересмотру] принимает ваши комментарии и предложения по улучшению текста Руководства по обеспечению правоприменения. --[[Участник:AAkhmedova (WMF)|AAkhmedova (WMF)]] ([[Обсуждение участника:AAkhmedova (WMF)|обсуждение]]) 16:49, 2 июня 2022 (UTC)
----

Доброго дня, 

После проведённого голосования по Руководству, [[m:Special:MyLanguage/Wikimedia Foundation Community Affairs Committee|Комитет Совета по делам сообщества (CAC)]] [https://lists.wikimedia.org/hyperkitty/list/wikimedia-l@lists.wikimedia.org/thread/JAYQN3NYKCHQHONMUONYTI6WRKZFQNSC/ предложил пересмотреть несколько разделов Руководства с целью внесения улучшений]. Проанализировав полученные комментарии, Комитет по делам сообщества принял решение начать ещё один раунд консультаций с сообществом. После этих обсуждений у сообщества будет возможность проголосовать по обновлённому тексту Руководства по обеспечению правоприменения УКП. Комитет также предложил пересмотреть спорное примечание в пункте 3.1 самого УКП.

Согласно анализу, в комментариях были выделены три основные группы вопросов:

1. О прохождении (обязательного) обучения по УКП и его применению;

2. О балансе защиты конфиденциальности и надлежащей процедуры;

3. О требовании, чтобы определенные группы пользователей подтвердили, что они признают и будут придерживаться Универсального кодекса поведения. 

Комитет по пересмотру просит Вас оставить комментарии и ответы на следующих страницах: [[m:Special:MyLanguage/Universal_Code_of_Conduct/Enforcement_guidelines/Revision_discussions|Обсуждение пересмотра Руководства по применению]], [[m:Special:MyLanguage/Universal_Code_of_Conduct/Policy text/Revision_discussions|Обсуждение пересмотра текста правил]]

От лица команды проекта Универсального кодекса поведения

== &lt;section begin=&quot;announcement-header&quot; /&gt;Присоединяйтесь к обсуждению Годового плана Фонда Викимедиа с Марьяной Искандер&lt;section end=&quot;announcement-header&quot; /&gt; ==
&lt;section begin=&quot;announcement-content&quot; /&gt; 
:[[m:Special:MyLanguage/Wikimedia Foundation Annual Plan/2022-2023/Conversations/Announcement|''Вы можете найти перевод этого сообщения на другие языки на Мета-вики''.]]
:''&lt;div class=&quot;plainlinks&quot;&gt;[[m:Special:MyLanguage/Wikimedia Foundation Annual Plan/2022-2023/Conversations/Announcement|{{int:interlanguage-link-mul}}]] • [https://meta.wikimedia.org/w/index.php?title=Special:Translate&amp;group=page-{{urlencode:Wikimedia Foundation Annual Plan/2022-2023/Conversations/Announcement}}&amp;language=&amp;action=page&amp;filter= {{int:please-translate}}]&lt;/div&gt;''

Добрый день,

[[m:Special:MyLanguage/Movement Communications|Команды по Коммуникациям движения]] и по [[m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance|Стратегии движения и управлению]] приглашают вас обсудить  '''[[m:Special:MyLanguage/Wikimedia Foundation Annual Plan/2022-2023/draft|Годовой план Фонда Викимедиа на 2022-23 годы]]'''.

Эти беседы являются продолжением [[m:Special:MyLanguage/Wikimedia Foundation Chief Executive Officer/Maryana’s Listening Tour|тура прослушиваний исполнительного директора Фонда Викимедиа]] [[m:User:MIskander-WMF|Марьяны Искандер]]. 

Беседы посвящены следующим вопросам:
* [[m:Special:MyLanguage/Wikimedia 2030|Стратегия движения Викимедиа до 2030 года]] определяет направление «знания как услуга» и «равенство знаний». Фонд Викимедиа стремиться планировать свою деятельность в соответствии с этими двумя целями. Как, по вашему мнению, Фонд Викимедиа должен применить эти цели в своей работе?
* Фонд Викимедиа продолжает искать пути улучшения работы на региональном уровне. Мы усилили региональный подход в таких направлениях, как гранты, новые функции и беседы с сообществом. Что работает успешно? Что может быть улучшено?
* Каждый может внести свой вклад в процесс разработки Стратегии движения. Расскажите о своей деятельности, идеях, пожеланиях и извлечённых уроках. Как Фонд Викимедиа может лучше поддерживать волонтёров и партнёрских организаций, работающих в рамках Стратегии движения?

Вы можете найти [[m:Special:MyLanguage/Wikimedia Foundation Annual Plan/2022-2023/draft/Your Input|'''график встреч на Мета-вики''']].

Информация доступна на нескольких языках. На встречах могут принять участие все желающие. Синхронный перевод на русский язык будет доступен во встрече, которая состоится 23 апреля в [https://zonestamp.toolforge.org/1650722420 14.00 UTC].

С уважением,&lt;br /&gt;&lt;section end=&quot;announcement-content&quot; /&gt;   
--[[Участник:AAkhmedova (WMF)|AAkhmedova (WMF)]] ([[Обсуждение участника:AAkhmedova (WMF)|обсуждение]]) 09:36, 15 апреля 2022 (UTC)

=== Обсуждение Годового плана Фонда состоится сегодня в 14.00 UTC === 
Напоминаем, что сегодня, 23 апреля, в 14.00 UTC ([https://zonestamp.toolforge.org/1650722420 проверьте ваше местное время]) состоится встреча с [https://meta.wikimedia.org/wiki/User:MIskander-WMF Марьяной Искандер], где вы можете обсудить [https://meta.wikimedia.org/wiki/Wikimedia_Foundation_Annual_Plan/2022-2023/draft/ru '''Годовой план Фонда Викимедиа на 2022-2023 годы''']. Будет обеспечен синхронный перевод на русский язык. Ссылка на Zoom встречу: https://wikimedia.zoom.us/j/5792045919 
--[[Участник:AAkhmedova (WMF)|AAkhmedova (WMF)]] ([[Обсуждение участника:AAkhmedova (WMF)|обсуждение]]) 09:31, 23 апреля 2022 (UTC)

== &lt;section begin=&quot;announcement-header&quot; /&gt;Объявление о выдвижении кандидатур в Совет попечителей Фонда Викимедиа 2022&lt;section end=&quot;announcement-header&quot; /&gt; ==
&lt;section begin=&quot;announcement-content&quot; /&gt; 
:''[[m:Special:MyLanguage/Wikimedia Foundation elections/2022/Announcement/Call for Candidates/Short|Вы можете найти перевод данного сообщения на другие языки на Мета-вики.]]''
:''&lt;div class=&quot;plainlinks&quot;&gt;[[m:Special:MyLanguage/Wikimedia Foundation elections/2022/Announcement/Call for Candidates/Short|{{int:interlanguage-link-mul}}]] • [https://meta.wikimedia.org/w/index.php?title=Special:Translate&amp;group=page-{{urlencode:Wikimedia Foundation elections/2022/Announcement/Call for Candidates/Short}}&amp;language=&amp;action=page&amp;filter= {{int:please-translate}}]&lt;/div&gt;''

Совет попечителей объявляет поиск кандидатов на участие в выборах в Совет 2022 года. [[m:Special:MyLanguage/Wikimedia_Foundation_elections/2022/Announcement/Call_for_Candidates|'''Подробнее на Мета-вики''']].

[[m:Special:MyLanguage/Wikimedia Foundation elections/2022|Выборы в Совет попечителей 2022 года]] объявляются открытыми! Просим вас рассмотреть возможность выдвижения своей кандидатуры для службы в Совете попечителей.

Совет попечителей Фонда Викимедиа осуществляет контроль за деятельностью Фонда Викимедиа. В состав Совета входят попечители от сообществ и партнёрских организаций, а также назначенные попечители. Каждый попечитель служит три года. Сообщество Викимедиа имеет возможность голосовать за попечителей от сообществ и партнёрских организаций.

Участники_цы сообщества будут голосовать за два места в Совете попечителей в 2022 году. Это возможность улучшить представительство, разнообразие и компетентность Совета как команды.

Вы являетесь потенциальным кандидатом? Узнайте подробности на странице [[m:Special:MyLanguage/Wikimedia Foundation elections/2022/Apply to be a Candidate|Подать заявку на выдвижение своей кандидатуры]].

Благодарим вас за поддержку,

Команда по Стратегии движения и управлению от лица Комитета по выборам и Совета попечителей&lt;br /&gt;&lt;section end=&quot;announcement-content&quot; /&gt;  
--[[Участник:AAkhmedova (WMF)|AAkhmedova (WMF)]] ([[Обсуждение участника:AAkhmedova (WMF)|обсуждение]]) 10:50, 25 апреля 2022 (UTC)

== Coming soon: Improvements for templates ==

&lt;div class=&quot;plainlinks mw-content-ltr&quot; lang=&quot;en&quot; dir=&quot;ltr&quot;&gt;
&lt;!--T:11--&gt;
[[File:Overview of changes in the VisualEditor template dialog by WMDE Technical Wishes.webm|thumb|Fundamental changes in the template dialog.]]
Hello, more changes around templates are coming to your wiki soon:

The [[mw:Special:MyLanguage/Help:VisualEditor/User guide#Editing templates|'''template dialog''' in VisualEditor]] and in the [[mw:Special:MyLanguage/2017 wikitext editor|2017 Wikitext Editor]] (beta) will be '''improved fundamentally''': 
This should help users understand better what the template expects, how to navigate the template, and how to add parameters. 
* [[metawiki:WMDE Technical Wishes/VisualEditor template dialog improvements|project page]], [[metawiki:Talk:WMDE Technical Wishes/VisualEditor template dialog improvements|talk page]]

In '''syntax highlighting''' ([[mw:Special:MyLanguage/Extension:CodeMirror|CodeMirror]] extension), you can activate a '''colorblind-friendly''' color scheme with a user setting. 
* [[metawiki:WMDE Technical Wishes/Improved Color Scheme of Syntax Highlighting#Color-blind_mode|project page]], [[metawiki:Talk:WMDE Technical Wishes/Improved Color Scheme of Syntax Highlighting|talk page]]

Deployment is planned for May 10. This is the last set of improvements from [[m:WMDE Technical Wishes|WMDE Technical Wishes']] focus area “[[m:WMDE Technical Wishes/Templates|Templates]]”. 

We would love to hear your feedback on our talk pages!
&lt;/div&gt; -- [[m:User:Johanna Strodt (WMDE)|Johanna Strodt (WMDE)]] 11:14, 29 апреля 2022 (UTC)
&lt;!-- Сообщение отправил Участник:Johanna Strodt (WMDE)@metawiki, используя список на странице https://meta.wikimedia.org/w/index.php?title=WMDE_Technical_Wishes/Technical_Wishes_News_list_all_village_pumps&amp;oldid=23222263 --&gt;

== &lt;span lang=&quot;en&quot; dir=&quot;ltr&quot; class=&quot;mw-content-ltr&quot;&gt;Editing news 2022 #1&lt;/span&gt; ==

&lt;div lang=&quot;en&quot; dir=&quot;ltr&quot; class=&quot;mw-content-ltr&quot;&gt;
&lt;section begin=&quot;message&quot;/&gt;&lt;i&gt;[[metawiki:VisualEditor/Newsletter/2022/April|Read this in another language]] • [[m:VisualEditor/Newsletter|Subscription list for this multilingual newsletter]]&lt;/i&gt;
[[File:Junior Contributor New Topic Tool Completion Rate.png|thumb|New editors were more successful with this new tool.]]

The [[mw:Special:MyLanguage/Help:DiscussionTools#New discussion tool|New topic tool]] helps editors create new ==Sections== on discussion pages.  New editors are more successful with this new tool.  You can [[mw:Talk pages project/New topic#21 April 2022|read the report]].  Soon, the Editing team will offer this to all editors at the 20 Wikipedias that participated in the test.  You will be able to turn it off at [[Special:Preferences#mw-prefsection-editing-discussion]].&lt;section end=&quot;message&quot;/&gt;
&lt;/div&gt;

[[User:Whatamidoing (WMF)|Whatamidoing (WMF)]] 18:56, 2 мая 2022 (UTC)
&lt;!-- Сообщение отправил Участник:Quiddity (WMF)@metawiki, используя список на странице https://meta.wikimedia.org/w/index.php?title=Global_message_delivery/Targets/VisualEditor/Newsletter/Wikis_with_VE&amp;oldid=22019984 --&gt;

== &lt;section begin=&quot;announcement-header&quot; /&gt;Выборы в Совет попечителей Фонда Викимедиа 2022. Приглашаем волонтёров&lt;section end=&quot;announcement-header&quot; /&gt; ==
&lt;section begin=&quot;announcement-content&quot; /&gt;
:''[[m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Election Volunteers/2022/Call for Election Volunteers|Вы можете найти перевод данного сообщения на другие языки на Мета-вики.]]''
:''&lt;div class=&quot;plainlinks&quot;&gt;[[m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Election Volunteers/2022/Call for Election Volunteers|{{int:interlanguage-link-mul}}]] • [https://meta.wikimedia.org/w/index.php?title=Special:Translate&amp;group=page-{{urlencode:Movement Strategy and Governance/Election Volunteers/2022/Call for Election Volunteers}}&amp;language=&amp;action=page&amp;filter= {{int:please-translate}}]&lt;/div&gt;''
Команда по Стратегии движения и управлению приглашает членов сообщества принять участие в качестве волонтёров на предстоящих выборах в Совет попечителей.

Идея программы &quot;Волонтёры на выборах&quot; возникла во время выборов в Совет попечителей Викимедиа в 2021 году. Программа была успешной. Благодаря помощи волонтёров на выборах мы смогли увеличить охват сообществ и участие в выборах на 1 753 избирателя по сравнению с 2017 годом. Общая явка составила 10,13%, что на 1,1 процентных пункта больше. Были представлены 214 википроектов. 

Но 74 вики, не участвовавших в 2017 году, дали голоса на выборах 2021 года. Хотите помочь изменить ситуацию с участием?

Волонтёры на выборах будут помогать в следующем:
* Переводить короткие сообщения и анонсировать текущий избирательный процесс на каналах сообщества
* По желанию: Мониторить каналы сообщества на предмет комментариев и вопросов

Волонтёры должны:

* Соблюдать политику дружественного пространства во время бесед и мероприятий
* Представлять руководящие принципы и информацию о голосовании сообществу в нейтральном ключе

Вы хотите стать волонтёром на выборах и обеспечить представительство вашего сообщества в голосовании? Подпишитесь [[m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Election Volunteers/About|здесь]], чтобы получать обновления. Вы можете использовать [[m:Special:MyLanguage/Talk:Movement Strategy and Governance/Election Volunteers/About|страницу обсуждения]] для вопросов о переводе.&lt;br /&gt;&lt;section end=&quot;announcement-content&quot; /&gt;  --[[Участник:AAkhmedova (WMF)|AAkhmedova (WMF)]] ([[Обсуждение участника:AAkhmedova (WMF)|обсуждение]]) 11:16, 6 мая 2022 (UTC)


== Шаблон для платформы &quot;Интернет-архив&quot; (Internet Archive = archive.org) ==

Привет,
Мне нужна помощь, пожалуйста, так как я не знаю, как создавать шаблоны. Я очень активно продвигаю оцифровку российских журналов и для этой цели составляю списки ссылок. Есть соответствующие шаблоны для русскоязычных платформ, а также для Google Books, в которых нужно ввести только ID названия или тома, например {{GBS|s9lCAQAAMAAJ|PP7}}, {{РНБ|bo000000688}}, {{РГБ|01003660356}} 
По моей просьбе Сергей Кудрявцев в свое время также создал шаблон для платформы Hathitrust - {{HT|mdp.39015032086285}}
Несколько недель назад я попросил его также создать шаблон для Интернет-архива (Internet Archive = archive.org), но он не отвечает. Надеясь, что он также создаст этот шаблон, я уже создал несколько списков со ссылкami в Интернет-архиве, но, конечно, в данный момент это не распознано, потому что шаблона не существует. См., например ([[Александр Константинович Шеллер]], [[Иван Иванович Лажечников]], [[Вестник всемирной истории]],
Кто может помочь и создать шаблон для интернет-архива?
До сих пор я использовал {{IA|xxx}} в соответствии с шаблоном в немецком Wikisource, но, конечно, я могу легко изменить его снова.
Было бы идеально, если бы шаблон применялся не только к Викиtекe, но и к разделу Википедии.
Большое спасибо
ДИРК--[[Участник:Haendelfan|Haendelfan]] ([[Обсуждение участника:Haendelfan|обсуждение]]) 15:09, 7 мая 2022 (UTC)
* {{done}}, [[:Шаблон:IA]]. [[Участник:Vladis13|Vladis13]] ([[Обсуждение участника:Vladis13|обсуждение]]) 19:17, 7 мая 2022 (UTC)

== Poll regarding Third Wikisource Triage meeting ==

Hello fellow Wikisource enthusiasts!
 
We will be organizing the third [[:m:Wikisource Triage meetings|Wikisource Triage meeting]] in the last week of May and we need your help to decide on a time and date that works best for the most number of people. Kindly share your availabilities at the wudele link below by 20th May 2022: 
 
https://wudele.toolforge.org/ctQEP3He1XCNullZ
 
Meanwhile, feel free to check out [[:m:Wikisource Triage meetings|the page on Meta-wiki]] and suggest topics for the agenda.
 
Regards
 
[[:m:User:SWilson (WMF)|Sam Wilson (WMF)]] and [[:m:User:SGill (WMF)|Satdeep Gill (WMF)]]
 
&lt;small&gt;Sent via [[Участник:MediaWiki message delivery|MediaWiki message delivery]] ([[Обсуждение участника:MediaWiki message delivery|обсуждение]]) 03:38, 14 мая 2022 (UTC)&lt;/small&gt;
&lt;!-- Сообщение отправил Участник:SGill (WMF)@metawiki, используя список на странице https://meta.wikimedia.org/w/index.php?title=User:SGill_(WMF)/lists/WS_VPs&amp;oldid=23283908 --&gt;

== Invitation to join the third Wikisource Triage meeting (28th May 2022) ==

Hello fellow Wikisource enthusiasts!


We are the hosting the [[:m:Wikisource Triage meetings|Wikisource Triage meeting]] on '''28th May 2022 at 11 AM UTC / 4:30 PM IST''' ([https://zonestamp.toolforge.org/1653735600 check your local time]) according to the [https://wudele.toolforge.org/ctQEP3He1XCNullZ wudele poll]. We will be welcoming some developers who contributed to Wikisource related tasks during the recently concluded [[:m:Indic Hackathon 2022|Indic Hackathon]].

As always, you don't have to be a developer to participate in these meetings but the focus of these meetings is to improve the Wikisource infrastructure. 

If you are interested in joining the meeting, kindly leave a message on '''sgill@wikimedia.org''' and we will add you to the calendar invite.

Meanwhile, feel free to check out [[:m:Wikisource Triage meetings|the page on Meta-wiki]] and suggest any other topics for the agenda.

Regards

[[:m:User:SWilson (WMF)|Sam Wilson (WMF)]] and [[:m:User:SGill (WMF)|Satdeep Gill (WMF)]]

&lt;small&gt; Sent using [[Участник:MediaWiki message delivery|MediaWiki message delivery]] ([[Обсуждение участника:MediaWiki message delivery|обсуждение]]) 03:39, 23 мая 2022 (UTC) &lt;/small&gt;
&lt;!-- Сообщение отправил Участник:SGill (WMF)@metawiki, используя список на странице https://meta.wikimedia.org/w/index.php?title=User:SGill_(WMF)/lists/WS_VPs&amp;oldid=23314792 --&gt;

== Poll regarding Fourth Wikisource Triage meeting ==

Hello fellow Wikisource enthusiasts!
 
We will be organizing the '''fourth [[:m:Wikisource Triage meetings|Wikisource Triage meeting]]''' in the last week of June and we need your help to decide on a time and date that works best for the most number of people. Kindly '''share your availabilities''' at the wudele link below '''by 20th June 2022''': 
 
https://wudele.toolforge.org/wstriage4
 
Meanwhile, feel free to check out [[:m:Wikisource Triage meetings|the page on Meta-wiki]] and suggest topics for the agenda.
 
Regards

[[:m:User:SWilson (WMF)|Sam Wilson (WMF)]] and [[:m:User:SGill (WMF)|Satdeep Gill (WMF)]]

&lt;small&gt;Sent via [[Участник:MediaWiki message delivery|MediaWiki message delivery]] ([[Обсуждение участника:MediaWiki message delivery|обсуждение]]) 13:22, 14 июня 2022 (UTC)&lt;/small&gt;
&lt;!-- Сообщение отправил Участник:SGill (WMF)@metawiki, используя список на странице https://meta.wikimedia.org/w/index.php?title=User:SGill_(WMF)/lists/WS_VPs&amp;oldid=23314792 --&gt;

== Обновление улучшенного интерфейса настольной версии ==

[[File:Table of contents shown on English Wikipedia 02.webm|thumb]]
Привет. Я хотел поделиться с вами обновленной информацией о проекте [[mw:Special:MyLanguage/Reading/Web/Desktop_Improvements|улучшенного интерфейса настольной версии]], над которым команда «Веб» Фонда Викимедиа работала последние несколько лет. Наша работа почти завершена! 🎉

Мы хотели бы, чтобы эти функции стали по умолчанию для читателей и редакторов во всех вики. &lt;span style=&quot;background-color:#fc3;&quot;&gt;В ближайшие недели мы начнем обсуждение для других вики, включая ваш. 🗓️&lt;/span&gt; Мы с удовольствием ознакомимся с вашими предложениями!

Цели проекта - сделать интерфейс более гостеприимным и удобным для читателей и полезным для опытных пользователей. Проект состоит из ряда улучшенных функций, которые облегчают чтение и изучение, навигацию по странице, поиск, переключение между языками, использование вкладок статей и пользовательского меню и многое другое. Эта функция уже доступно по умолчанию для читателей и редакторов в 30 разделах, включая [[:fr:|французскую]], [[:pt:|португальскую]] и [[:fa:|персидскую]] Википедию.

Эти изменения доступны только пользователям стиля [{{fullurl:{{FULLPAGENAMEE}}|useskin=vector}} Vector]. Те, кто использует [{{fullurl:{{FULLPAGENAMEE}}|useskin=monobook}} Monobook] или [{{fullurl:{{FULLPAGENAMEE}}|useskin=timeless}} Timeless], не будут затронуты.

; Новейшие функции
* [[mw:Special:MyLanguage/Reading/Web/Desktop_Improvements/Features/Table of contents|Содержание]] - наша версия удобна для того, чтобы найти, получить контекст страницы и перемещаться по странице без необходимости прокрутки. В настоящее время оно тестируется на наших пробных вики-сайтах.  Оно также доступно для редакторов, которые выбрали внешний вид для Вики «Вектор 2022».
* [[mw:Special:MyLanguage/Reading/Web/Desktop_Improvements/Features/Page tools|Инструменты страницы]] - теперь на боковой панели есть два типа ссылок. Существуют действия и инструменты для отдельных страниц (например, [[Special:RecentChangesLinked|связанные правки]]) и ссылки обще-википедийного характера (например, [[Special:RecentChanges|свежие правки]]). Мы собираемся разделить их на два интуитивно понятных меню.
; Как включить улучшения
[[File:Desktop Improvements - how to enable globally.png|thumb|[[Special:GlobalPreferences#mw-prefsection-rendering|{{int:globalpreferences}}]]]]
* Можно включить самостоятельно [[Special:Preferences#mw-prefsection-rendering|на вкладке Внешний вид в настройках]], выбрав &quot;{{int:skinname-vector-2022}}&quot;. Такую же опцию можно включить в [[Special:GlobalPreferences#mw-prefsection-rendering|глобальных настройках]] для всех разделов.
* В тех разделах, где изменения включены по умолчанию, зарегистрированные пользователи могут переключится на Vector. Для этого есть легко доступная ссылка на боковой панели.

; Узнайте больше и присоединяйтесь к нам

Если вы хотите следить за прогрессом нашего проекта, вы можете подписаться на [[mw:Special:Newsletter/28/subscribe|нашу рассылку]]. Вы можете ознакомиться [[mw:Special:MyLanguage/Reading/Web/Desktop_Improvements|страницей проекта]], проверить наше [[mw:Special:MyLanguage/Reading/Web/Desktop_Improvements/Frequently_asked_questions|ЧаВо]], написать [[mw:Talk:Reading/Web/Desktop_Improvements|на странице обсуждения проекта]] и [[mw:Special:MyLanguage/Reading/Web/Desktop Improvements/Updates/Talk to Web|присоединиться к онлайн-встрече с нами]].

Спасибо! [[User:SGrabarczuk (WMF)|SGrabarczuk (WMF)]] ([[User talk:SGrabarczuk (WMF)|обс.]]) 02:45, 21 июня 2022 (UTC)
&lt;!-- Сообщение отправил Участник:SGrabarczuk (WMF)@metawiki, используя список на странице https://meta.wikimedia.org/w/index.php?title=User:SGrabarczuk_(WMF)/sandbox/MM/Ru_fallback&amp;oldid=20689486 --&gt;

== Invitation to join the fourth Wikisource Triage meeting (29th June 2022) ==

Hello fellow Wikisource enthusiasts!
 
We are the hosting the fourth [[:m:Wikisource Triage meetings|Wikisource Triage meeting]] on '''29th June 2022 at 10:00 AM UTC / 3:30 PM IST''' ([https://zonestamp.toolforge.org/1656496824 check your local time]) according to the [https://wudele.toolforge.org/wstriage4 wudele poll]. 
 
There is some exciting news about a few technical projects related to Wikisource that are getting started right now and we will be sharing more information during the meeting. 
 
As always, you don't have to be a developer to participate in these meetings but the focus of these meetings is to improve the Wikisource infrastructure. 
 
If you are interested in joining the meeting, kindly leave a message on '''sgill@wikimedia.org''' and we will add you to the calendar invite.
 
Meanwhile, feel free to check out [[:m:Wikisource Triage meetings|the page on Meta-wiki]] and suggest any other topics for the agenda.
 
Regards
 
[[:m:User:SWilson (WMF)|Sam Wilson (WMF)]] and [[:m:User:SGill (WMF)|Satdeep Gill (WMF)]]
 
&lt;small&gt; Sent using [[Участник:MediaWiki message delivery|MediaWiki message delivery]] ([[Обсуждение участника:MediaWiki message delivery|обсуждение]]) 07:39, 23 июня 2022 (UTC)&lt;/small&gt;
&lt;!-- Сообщение отправил Участник:SGill (WMF)@metawiki, используя список на странице https://meta.wikimedia.org/w/index.php?title=User:SGill_(WMF)/lists/WS_VPs&amp;oldid=23314792 --&gt;

== Results of Wiki Loves Folklore 2022 is out! ==

&lt;div lang=&quot;en&quot; dir=&quot;ltr&quot; class=&quot;mw-content-ltr&quot;&gt;
{{int:please-translate}}
[[File:Wiki Loves Folklore Logo.svg|right|150px|frameless]]

Hi, Greetings

The winners for '''[[c:Commons:Wiki Loves Folklore 2022|Wiki Loves Folklore 2022]]''' is announced!

We are happy to share with you winning images for this year's edition. This year saw over 8,584 images represented on commons in over 92 countries. Kindly see images '''[[:c:Commons:Wiki Loves Folklore 2022/Winners|here]]'''

Our profound gratitude to all the people who participated and organized local contests and photo walks for this project.

We hope to have you contribute to the campaign next year.

'''Thank you,'''

'''Wiki Loves Folklore International Team'''

--[[Участник:MediaWiki message delivery|MediaWiki message delivery]] ([[Обсуждение участника:MediaWiki message delivery|обсуждение]]) 16:13, 4 июля 2022 (UTC)

&lt;/div&gt;
&lt;!-- Сообщение отправил Участник:Tiven2240@metawiki, используя список на странице https://meta.wikimedia.org/w/index.php?title=Distribution_list/Non-Technical_Village_Pumps_distribution_list&amp;oldid=23454230 --&gt;

== &lt;section begin=&quot;announcement-header&quot; /&gt; Объявление шести кандидатов на выборах в Совет попечителей 2022 года&lt;section end=&quot;announcement-header&quot; /&gt; ==
&lt;section begin=&quot;announcement-content&quot; /&gt;
:''[[m:Special:MyLanguage/Wikimedia Foundation elections/2022/Announcement/Announcing the six candidates for the 2022 Board of Trustees election/Short| Вы можете найти перевод данного сообщения на другие языки на Мета-вики.]]''
:''&lt;div class=&quot;plainlinks&quot;&gt;[[m:Special:MyLanguage/Wikimedia Foundation elections/2022/Announcement/Announcing the six candidates for the 2022 Board of Trustees election/Short|{{int:interlanguage-link-mul}}]] • [https://meta.wikimedia.org/w/index.php?title=Special:Translate&amp;group=page-{{urlencode:Wikimedia Foundation elections/2022/Announcement/Announcing the six candidates for the 2022 Board of Trustees election/Short}}&amp;language=&amp;action=page&amp;filter= {{int:please-translate}}]&lt;/div&gt;''

Всем привет,

По итогам голосования представителей партнёрских организаций были отобраны следующие кандидаты в Совет попечителей 2022 года:

* Tobechukwu Precious Friday ([[:m:User:Tochiprecious|Tochiprecious]])
* Farah Jack Mustaklem ([[:m:User:Fjmustak|Fjmustak]])
* Shani Evenstein Sigalov ([[:m:User:Esh77|Esh77]])
* Kunal Mehta ([[:m:User:Legoktm|Legoktm]])
* Michał Buczyński ([[:m:User:Aegis Maelstrom|Aegis Maelstrom]])
* Mike Peel ([[:m:User:Mike Peel|Mike Peel]])

Вы можете посмотреть дополнительную информацию о [[m:Special:MyLanguage/Wikimedia Foundation elections/2022/Results|результатах]] и [[m:Special:MyLanguage/Wikimedia Foundation elections/2022/Stats|статистике]] этих выборов.

Партнёрские организации выбрали своих представителей для голосования. Представители партнёрских организаций задали кандидатам вопросы, на которые кандидаты ответили в середине июня. Ответы кандидатов и информация, предоставленная Комитетом по анализу, послужили основой для представителей при принятии решений.

Пожалуйста, найдите минутку, чтобы поблагодарить представителей партнёрских организаций и членов Комитета по анализу за участие в этом процессе и содействие в расширении разнообразия Совета попечителей. Эти часы добровольной работы объединяют нас в понимании и перспективе. Благодарим вас за участие.

Выражаем благодарность также членам сообщества, которые выдвинули свою кандидатуру в Совет попечителей. Рассмотрение вопроса о вступлении в Совет попечителей — нелегкое решение. Вклад в участие на выборах в Совет попечителей говорит об их преданности нашему движению. Поздравляем кандидатов, которые прошли на следующий этап. Благодарим за участие кандидатов, которые не прошли отбор. Пожалуйста, продолжайте делиться своим лидерским потенциалом с Викимедиа.

Что теперь?

[[m:Special:MyLanguage/Wikimedia Foundation elections/2022/Results|Ознакомьтесь с результатами процесса отбора представителями партнёрских организаций]].

[[m:Special:MyLanguage/Wikimedia Foundation elections/2022/Announcement/Announcing the six candidates for the 2022 Board of Trustees election|Узнайте о следующих шагах]].

С уважением,

Команда по Стратегии движения и управлению

''Данное сообщение было отправлено от имени Целевой группы по отбору членов Совета и Комитета по выборам''.&lt;br /&gt;&lt;section end=&quot;announcement-content&quot; /&gt; --[[Участник:AAkhmedova (WMF)|AAkhmedova (WMF)]] ([[Обсуждение участника:AAkhmedova (WMF)|обсуждение]]) 07:04, 21 июля 2022 (UTC)

== &lt;section begin=&quot;announcement-header&quot; /&gt;Новости Стратегии движения и управления – Выпуск 7&lt;section end=&quot;announcement-header&quot;/&gt; ==

&lt;section begin=&quot;msg-newsletter&quot;/&gt;
&lt;div style = &quot;line-height: 1.2&quot;&gt;
&lt;span style=&quot;font-size:200%;&quot;&gt;'''Новости Стратегии движения и управления'''&lt;/span&gt;&lt;br&gt;
&lt;span style=&quot;font-size:120%; color:#404040;&quot;&gt;'''Выпуск 7 — Июль - сентябрь 2022 года'''&lt;/span&gt;&lt;span style=&quot;font-size:120%; float:right;&quot;&gt;[[m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Newsletter/7|'''Прочитайте полный текст''']]&lt;/span&gt; 
----
Информационный бюллетень знакомит с новостями и событиями о реализации [[:m:Special:MyLanguage/Movement Strategy/Initiatives|рекомендаций Стратегии движения]] Викимедиа. В бюллетене содержится информация об управлении Движением, а также о проектах и мероприятиях, поддерживаемых командой Фонда Викимедиа по Стратегии движения и управлению (MSG).  

Информационный бюллетень MSG выходит ежеквартально. Для желающих внимательнее следить за нашими процессами предлагается бюллетень «Еженедельные новости Стратегии движения»‎. Чтобы оставаться в курсе новостей, не забудьте подписаться на рассылку [[m:Special:MyLanguage/Global message delivery/Targets/MSG Newsletter Subscription|здесь]].
&lt;/div&gt;&lt;div style=&quot;margin-top:3px; padding:10px 10px 10px 20px; background:#fffff; border:2px solid #808080; border-radius:4px; font-size:100%;&quot;&gt; 

* '''Устойчивость движения''': Опубликован ежегодный отчёт Фонда Викимедиа об устойчивом развитии. ([[:m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Newsletter/7#A1|продолжить чтение]])
* '''Улучшение пользовательского опыта''': последние улучшения интерфейса настольной версии проектов Викимедиа. ([[:m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Newsletter/7#A2|продолжить чтение]])
* '''Безопасность и инклюзивность''': последние новости о процессе пересмотра Руководства по обеспечению правоприменения Универсального кодекса поведения. ([[:m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Newsletter/7#A3|продолжить чтение]])
* '''Обеспечение справедливости при принятии решений''': отчёты об обсуждениях по поводу пилотных хабов, последние достижения Комитета по разработке Устава движения и новое исследование по проектированию будущего участия в движении Викимедиа. ([[:m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Newsletter/7#A4|продолжить чтение]])
* '''Координация между заинтересованными сторонами''': запуск службы поддержки для партнёрских организаций и волонтёрских сообществ, работающих над партнёрством в области контента. ([[:m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Newsletter/7#A5|продолжить чтение]])
* '''Развитие лидерства''': обновления о проектах лидерства от организаторов движения Викимедиа в Бразилии и Кабо-Верде. ([[:m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Newsletter/7#A6|продолжить чтение]])
* '''Управление внутренними знаниями''': запуск нового портала для технической документации и ресурсов сообщества. ([[:m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Newsletter/7#A7|продолжить чтение]])
* '''Инновации в области свободных знаний''': высококачественные аудиовизуальные ресурсы для научных экспериментов и новый набор инструментов для транскрипции устных культур. ([[:m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Newsletter/7#A8|продолжить чтение]])
* '''Оценка, итерация и адаптация''': результаты пилотного проекта Equity Landscape ([[:m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Newsletter/7#A9|продолжить чтение]])
* '''Другие новости и обновления''': новый форум для обсуждения реализации Стратегии движения, предстоящие выборы в Совет попечителей Фонда Викимедиа, новый подкаст для обсуждения Стратегии движения, а также кадровые изменения в команде Фонда по Стратегии движения и управлению. ([[:m:Special:MyLanguage/Movement Strategy and Governance/Newsletter/7#A10|продолжить чтение]])
&lt;/div&gt;&lt;section end=&quot;msg-newsletter&quot;/&gt; --[[Участник:AAkhmedova (WMF)|AAkhmedova (WMF)]] ([[Обсуждение участника:AAkhmedova (WMF)|обсуждение]]) 07:23, 25 июля 2022 (UTC)</text>
      <sha1>7b6qz0xj7dio6lh19e7s378wk9lnezn</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Братья Карамазовы (Достоевский)/Книга пятая/I</title>
    <ns>0</ns>
    <id>33905</id>
    <revision>
      <id>4592889</id>
      <parentid>3889670</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T11:54:09Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Monedula</username>
        <id>5</id>
      </contributor>
      <minor />
      <comment>опечатки</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="41255" xml:space="preserve">{{Отексте
| НАЗВАНИЕ=Братья Карамазовы&amp;nbsp;
| АВТОР =Фёдор Михайлович Достоевский
| ЧАСТЬ=Книга V, Глава {{roman|1}}
| ПРЕДЫДУЩИЙ=[[../../Книга четвёртая/{{roman|7}}|Книга IV, Глава {{roman|7}}]]
| СЛЕДУЮЩИЙ=[[../{{roman|2}}|Глава {{roman|2}}]]
| ДРУГОЕ=
}}__NOEDITSECTION__
&lt;center&gt;''Книга пятая. Pro и contra''&lt;/center&gt;

&lt;div class='text'&gt;
== I. Сговор ==

&lt;onlyinclude&gt;Госпожа Хохлакова опять встретила Алешу первая. Она торопилась: случилось нечто важное: истерика Катерины Ивановны кончилась обмороком, затем наступила «ужасная, страшная слабость, она легла, завела глаза и стала бредить. Теперь жар, послали за Герценштубе, послали за тетками. Тетки уж здесь, а Герценштубе еще нет. Все сидят в ее комнате и ждут. Что-то будет, а она без памяти. А ну если горячка!»

Восклицая это, госпожа Хохлакова имела вид серьезно испуганный: «Это уж серьезно, серьезно!»&amp;nbsp;— прибавляла она к каждому слову, как будто всё, что случалось с ней прежде, было несерьезно. Алеша выслушал ее с горестью; начал было излагать ей и свои приключения, но она его с первых же слов прервала: ей было некогда, она просила посидеть у Lise и у Lise подождать ее.

—&amp;nbsp;Lise, милейший Алексей Федорович,&amp;nbsp;— зашептала она ему почти на ухо,&amp;nbsp;— Lise меня странно удивила сейчас, но и умилила, а потому сердце мое ей всё прощает. Представьте, только что вы ушли, она вдруг искренно стала раскаиваться, что над вами будто бы смеялась вчера и сегодня. Но ведь она не смеялась, она лишь шутила. Но так серьезно раскаивалась, почти до слез, так что я удивилась. Никогда она прежде серьезно не раскаивалась, когда надо мною смеялась, а всё в шутку. А вы знаете, она поминутно надо мною смеется. А вот теперь она серьезно, теперь пошло всё серьезно. Она чрезвычайно ценит ваше мнение, Алексей Федорович, и если можете, то не обижайтесь на нее и не имейте претензии. Я сама только и делаю, что щажу ее, потому что она такая умненькая&amp;nbsp;— верите ли вы? Она говорила сейчас, что вы были другом ее детства,&amp;nbsp;— «самым серьезным другом моего детства»,&amp;nbsp;— представьте себе это, самым серьезным, а я-то? У ней на этот счет чрезвычайно серьезные чувства и даже воспоминания, а главное, эти фразы и словечки, самые неожиданные эти словечки, так что никак не ожидаешь, а вдруг оно и выскочит. Вот недавно о сосне, например стояла у нас в саду в ее первом детстве сосна, может и теперь стоит, так что нечего говорить в прошедшем времени. Сосны не люди, они долго не изменяются Алексей Федорович «Мама, говорит, я помню эту сосну, как со сна»&amp;nbsp;— то есть «сосну, как со сна»&amp;nbsp;— это как-то она иначе выразилась, потому что тут путаница, «сосна» слово глупое, но только она мне наговорила по этому поводу что-то такое оригинальное, что я решительно не возьмусь передать. Да и всё забыла. Ну, до свиданья, я очень потрясена и, наверно, с ума схожу. Ах, Алексей Федорович, я два раза в жизни с ума сходила, и меня лечили. Ступайте к Lise. Ободрите ее, как вы всегда прелестно это сумеете сделать Lise,&amp;nbsp;— крикнула она, подходя к ее двери,&amp;nbsp;— вот я привела к тебе столь оскорбленного тобою Алексея Федоровича, и он нисколько не сердится, уверяю тебя, напротив, удивляется, как ты могла подумать!

—&amp;nbsp;Merci, maman; войдите, Алексей Федорович.

Алеша вошел. Lise смотрела как-то сконфуженно и вдруг вся покраснела. Она видимо чего-то стыдилась и, как всегда при этом бывает, быстро-быстро заговорила совсем о постороннем, точно этим только посторонним она и интересовалась в эту минуту.

—&amp;nbsp;Мама мне вдруг передала сейчас, Алексей Федорович, всю историю об этих двухстах рублях и об этом вам поручении… к этому бедному офицеру… и рассказала всю эту ужасную историю, как его обидели, и, знаете, хоть мама рассказывает очень нетолково… она всё перескакивает… но я слушала и плакала. Что же, как же, отдали вы эти деньги, и как же теперь этот несчастный?..

—&amp;nbsp;То-то и есть, что не отдал, и тут целая история,&amp;nbsp;— ответил Алеша, с своей стороны как бы именно более всего озабоченный тем, что деньги не отдал, а между тем Lise отлично заметила, что и он смотрит в сторону и тоже видимо старается говорить о постороннем. Алеша присел к столу и стал рассказывать, но с первых же слов он совершенно перестал конфузиться и увлек, в свою очередь, Lise. Он говорил под влиянием сильного чувства и недавнего чрезвычайного впечатления, и рассказать ему удалось хорошо и обстоятельно. Он и прежде, еще в Москве, еще в детстве Lise, любил приходить к ней и рассказывать то из случившегося с ним сейчас, то из прочитанного, то вспоминать из прожитого им детства. Иногда даже оба мечтали вместе и сочиняли целые повести вдвоем, но большею частью веселые и смешные. Теперь они оба как бы вдруг перенеслись в прежнее московское время, года два назад. Lise была чрезвычайно растрогана его рассказом. Алеша с горячим чувством сумел нарисовать перед ней образ «Илюшечки». Когда же кончил во всей подробности сцену о том, как тот несчастный человек топтал деньги, то Lise всплеснула руками и вскричала в неудержимом чувстве:

—&amp;nbsp;Так вы не отдали денег, так вы так и дали ему убежать! Боже мой, да вы хоть бы побежали за ним сами и догнали его…

—&amp;nbsp;Нет, Lise, этак лучше, что я не побежал,&amp;nbsp;— сказал Алеша, встал со стула и озабоченно прошелся по комнате.

—&amp;nbsp;Как лучше, чем лучше? Теперь они без хлеба и погибнут!

—&amp;nbsp;Не погибнут, потому что эти двести рублей их все-таки не минуют. Он всё равно возьмет их завтра. Завтра-то уж наверно возьмет,&amp;nbsp;— проговорил Алеша, шагая в раздумье.&amp;nbsp;— Видите ли, Lise,&amp;nbsp;— продолжал он, вдруг остановясь пред ней,&amp;nbsp;— я сам тут сделал одну ошибку, но и ошибка-то вышла к лучшему.

—&amp;nbsp;Какая ошибка и почему к лучшему?

—&amp;nbsp;А вот почему, это человек трусливый и слабый характером. Он такой измученный и очень добрый. Я в от теперь всё думаю: чем это он так вдруг обиделся и деньги растоптал, потому что, уверяю вас, он до самого последнего мгновения не знал, что растопчет их. И вот мне кажется, что он многим тут обиделся… да и не могло быть иначе в его положении… Во-первых, он уж тем обиделся, что слишком при мне деньгам обрадовался и предо мною этого не скрыл. Если б обрадовался, да не очень, не показал этого, фасоны бы стал делать, как другие, принимая деньги, кривляться, ну тогда бы еще мог снести и принять, а то он уж слишком правдиво обрадовался, а это-то и обидно. Ах, Lise, он правдивый и добрый человек, вот в этом-то и вся беда в этих случаях! У него всё время, пока он тогда говорил, голос был такой слабый, ослабленный, и говорил он так скоро-скоро, всё как-то хихикал таким смешком, или уже плакал… право, он плакал, до того он был в восхищении… и про дочерей своих говорил… и про место, что ему в другом городе дадут… И чуть только излил душу, вот вдруг ему и стыдно стало за то, что он так всю душу мне показал. Вот он меня сейчас и возненавидел. А он из ужасно стыдливых бедных. Главное же, обиделся тем, что слишком скоро меня за своего друга принял и скоро мне сдался; то бросался на меня, пугал, а тут вдруг, только что увидел деньги, и стал меня обнимать. Потому что он меня обнимал, всё руками трогал. Это именно вот в таком виде он должен был всё это унижение почувствовать, а тут как раз я эту ошибку сделал, очень важную: я вдруг и скажи ему, что если денег у него недостанет на переезд в другой город, то ему еще дадут, и даже я сам ему дам из моих денег сколько угодно. Вот это вдруг его и поразило: зачем, дескать, и я выскочил ему помогать? Знаете, Lise, это ужасно как тяжело для обиженного человека, когда все на него станут смотреть его благодетелями… я это слышал, мне это старец говорил. Я не знаю, как это выразить, но я это часто и сам видел. Да я ведь и сам точно так же чувствую. А главное то, что хоть он и не знал до самого последнего мгновения, что растопчет кредитки, но все-таки это предчувствовал, это уж непременно. Потому-то и восторг у него был такой сильный, что он предчувствовал… И вот хоть всё это так скверно, но все-таки к лучшему. Я так даже думаю, что к самому лучшему, лучше и быть не могло…

—&amp;nbsp;Почему, почему лучше и быть не могло?&amp;nbsp;— воскликнула Lise, с большим удивлением смотря на Алешу.

—&amp;nbsp;Потому, Lise, что если б он не растоптал, а взял эти деньги, то, придя домой, чрез час какой-нибудь и заплакал бы о своем унижении, вот что вышло бы непременно. Заплакал бы и, пожалуй, завтра пришел бы ко мне чем свет и бросил бы, может быть, мне кредитки и растоптал бы как давеча. А теперь он ушел ужасно гордый и с торжеством, хоть и знает, что «погубил себя». А стало быть, теперь уж ничего нет легче, как заставить его принять эти же двести рублей не далее как завтра, потому что он уж свою честь доказал, деньги швырнул, растоптал… Не мог же он знать, когда топтал, что я завтра их ему опять принесу. А между тем деньги-то эти ему ужасно как ведь нужны. Хоть он теперь и горд, а все-таки ведь даже сегодня будет думать о том, какой помощи он лишился. Ночью будет еще сильнее думать, во сне будет видеть, а к завтрашнему утру, пожалуй, готов будет ко мне бежать и прощенья просить. А я-то вот тут и явлюсь: «Вот, дескать, вы гордый человек, вы доказали, ну теперь возьмите, простите нас». Вот тут-то он и возьмет!

Алеша с каким-то упоением произнес: «Вот тут-то он и возьмет!» Lise захлопала в ладошки.

—&amp;nbsp;Ах, это правда, ах, я это ужасно вдруг поняла! Ах, Алеша, как вы всё это знаете? Такой молодой и уж знает, что в душе… Я бы никогда этого не выдумала…

—&amp;nbsp;Его, главное, надо теперь убедить в том, что он со всеми нами на равной ноге, несмотря на то, что он у нас деньги берет,&amp;nbsp;— продолжал в своем упоении Алеша,&amp;nbsp;— и не только на равной, но даже на высшей ноге…

—&amp;nbsp;&quot;На высшей ноге&quot;&amp;nbsp;— прелестно, Алексей Федорович, но говорите, говорите!

—&amp;nbsp;То есть я не так выразился… про высшую ногу… но это ничего, потому что…

—&amp;nbsp;Ах, ничего, ничего, конечно ничего! Простите, Алеша, милый… Знаете, я вас до сих пор почти не уважала… то есть уважала, да на равной ноге, а теперь буду на высшей уважать… Милый, не сердитесь, что я «острю»,&amp;nbsp;— подхватила она тотчас же с сильным чувством.&amp;nbsp;— Я смешная и маленькая, но вы, вы… Слушайте, Алексей Федорович, нет ли тут во всем этом рассуждении нашем, то есть вашем… нет, уж лучше нашем… нет ли тут презрения к нему, к этому несчастному… в том, что мы так его душу теперь разбираем, свысока точно, а? В том, что так наверно решили теперь, что он деньги примет, а?

—&amp;nbsp;Нет, Lise, нет презрения,&amp;nbsp;— твердо ответил Алеша, как будто уже приготовленный к этому вопросу,&amp;nbsp;— я уж об этом сам думал, идя сюда. Рассудите, какое уж тут презрение, когда мы сами такие же, как он, когда все такие же, как он. Потому что ведь и мы такие же, не лучше . А если б и лучше были, то были бы все-таки такие же на его месте… Я не знаю, как вы, Lise, но я считаю про себя, что у меня во многом мелкая душа. А у него и не мелкая, напротив, очень деликатная… Нет, Lise, нет тут никакого презрения к нему! Знаете, Lise, мой старец сказал один раз: за людьми сплошь надо как за детьми ходить, а за иными как за больными в больницах …

—&amp;nbsp;Ах, Алексей Федорович, ах, голубчик, давайте за людьми как за больными ходить!

—&amp;nbsp;Давайте, Lise, я готов, только я сам не совсем готов; я иной раз очень нетерпелив, а в другой раз и глазу у меня нет. Вот у вас другое дело.

—&amp;nbsp;Ах, не верю! Алексей Федорович, как я счастлива!

—&amp;nbsp;Как хорошо, что вы это говорите, Lise.

—&amp;nbsp;Алексей Федорович, вы удивительно хороши, но вы иногда как будто педант… а между тем, смотришь, вовсе не педант. Подите посмотрите у дверей, отворите их тихонько и посмотрите, не подслушивает ли маменька,&amp;nbsp;— прошептала вдруг Lise каким то нервным, торопливым шепотом.

Алеша пошел, приотворил двери и доложил, что никто не подслушивает

—&amp;nbsp;Подойдите сюда, Алексей Федорович,&amp;nbsp;— продолжала Lise, краснея всё более и более,&amp;nbsp;— дайте вашу руку вот так. Слушайте, я вам должна большое признание сделать: вчерашнее письмо я вам не в шутку написала, а серьезно…

И она закрыла рукой свои глаза. Видно было, что ей очень стыдно сделать это признание. Вдруг она схватила его руку и стремительно поцеловала ее три раза.

—&amp;nbsp;Ах, Lise, вот и прекрасно,&amp;nbsp;— радостно воскликнул Алеша.&amp;nbsp;— А я ведь был совершенно уверен, что вы написали серьезно.

—&amp;nbsp;Уверен, представьте себе!&amp;nbsp;— отвела вдруг она его руку, не выпуская ее, однако, из своей руки, краснея ужасно и смеясь маленьким, счастливым смешком,&amp;nbsp;— я ему руку поцеловала, а он говорит: «и прекрасно».&amp;nbsp;— Но упрекала она несправедливо: Алеша тоже был в большом смятении.

—&amp;nbsp;Я бы желал вам всегда нравиться, Lise, но не знаю, как это сделать,&amp;nbsp;— пробормотал он кое-как и тоже краснея.

—&amp;nbsp;Алеша, милый, вы холодны и дерзки. Видите ли-с. Он изволил меня выбрать в свои супруги и на том успокоился! Он был уже уверен, что я написала серьезно, каково! Но ведь это дерзость&amp;nbsp;— вот что!

—&amp;nbsp;Да разве это худо, что я был уверен?&amp;nbsp;— засмеялся вдруг Алеша.

—&amp;nbsp;Ах, Алеша, напротив, ужасно как хорошо,&amp;nbsp;— нежно и со счастьем посмотрела на него Lise. Алеша стоял, всё еще держа свою руку в ее руке. Вдруг он нагнулся и поцеловал ее в самые губки.

—&amp;nbsp;Это что еще? Что с вами?&amp;nbsp;— вскрикнула Lise. Алеша совсем потерялся.

—&amp;nbsp;Ну, простите, если не так… Я, может быть, ужасно глупо… Вы сказали, что я холоден, я взял и поцеловал.. Только я вижу, что вышло глупо…

Lise засмеялась и закрыла лицо руками.

—&amp;nbsp;И в этом платье!&amp;nbsp;— вырвалось у ней между смехом, но вдруг она перестала смеяться и стала вся серьезная, почти строгая.

—&amp;nbsp;Ну, Алеша, мы еще подождем с поцелуями, потому что мы этого еще оба не умеем, а ждать нам еще очень долго,&amp;nbsp;— заключила она вдруг.&amp;nbsp;— Скажите лучше, за что вы берете меня, такую дуру, больную дурочку, вы, такой умный, такой мыслящий, такой замечающий? Ах, Алеша, я ужасно счастлива, потому что я вас совсем не стою!

—&amp;nbsp;Стоите, Lise. Я на днях выйду из монастыря совсем. Выйдя в свет, надо жениться, это-то я знаю. Так и он мне велел. Кого ж я лучше вас возьму… и кто меня, кроме вас, возьмет? Я уж это обдумывал. Во-первых, вы меня с детства знаете, а во-вторых, в вас очень много способностей, каких во мне совсем нет. У вас душа веселее, чем у меня; вы, главное, невиннее меня, а уж я до многого, до многого прикоснулся… Ах, вы не знаете, ведь и я Карамазов! Что в том, что вы смеетесь и шутите, и надо мной тоже; напротив, смейтесь, я так этому рад… Но вы смеетесь как маленькая девочка, а про себя думаете как мученица…

—&amp;nbsp;Как мученица? Как это?

—&amp;nbsp;Да, Lise, вот давеча ваш вопрос: нет ли в нас презрения к тому несчастному, что мы так душу его анатомируем,&amp;nbsp;— этот вопрос мученический… видите, я никак не умею это выразить, но у кого такие вопросы являются, тот сам способен страдать. Сидя в креслах, вы уж и теперь должны были много передумать…

—&amp;nbsp;Алеша, дайте мне вашу руку, что вы ее отнимаете,&amp;nbsp;— промолвила Lise ослабленным от счастья, упавшим каким-то голоском.&amp;nbsp;— Послушайте, Алеша, во что вы оденетесь, как выйдете из монастыря, в какой костюм? Не смейтесь, не сердитесь, это очень, очень для меня важно.

—&amp;nbsp;Про костюм, Lise, я еще не думал, но в какой хотите, в такой и оденусь.

—&amp;nbsp;Я хочу, чтоб у вас был темно-синий бархатный пиджак, белый пикейный жилет и пуховая серая мягкая шляпа … Скажите, вы так и поверили давеча, что я вас не люблю, когда я от письма вчерашнего отреклась?

—&amp;nbsp;Нет, не поверил.

—&amp;nbsp;О, несносный человек, неисправимый!

—&amp;nbsp;Видите, я знал, что вы меня… кажется, любите, но я сделал вид, что вам верю, что вы не любите, чтобы вам было… удобнее…

—&amp;nbsp;Еще того хуже! И хуже и лучше всего. Алеша, я вас ужасно люблю. Я давеча, как вам прийти, загадала; спрошу у него вчерашнее письмо, и если он мне спокойно вынет и отдаст его (как и ожидать от него всегда можно), то значит, что он совсем меня не любит, ничего не чувствует, а просто глупый и недостойный мальчик, а я погибла. Но вы оставили письмо в келье, и это меня ободрило: не правда ли, вы потому оставили в келье, что предчувствовали, что я буду требовать назад письмо, так чтобы не отдавать его? Так ли? Ведь так?

—&amp;nbsp;Ох, Lise, совсем не так, ведь письмо-то со мной и теперь и давеча было тоже, вот в этом кармане, вот оно.

Алеша вынул, смеясь, письмо и показал ей издали.

—&amp;nbsp;Только я вам не отдам его, смотрите из рук.

—&amp;nbsp;Как? Так вы давеча солгали, вы монах и солгали?

—&amp;nbsp;Пожалуй, солгал,&amp;nbsp;— смеялся и Алеша,&amp;nbsp;— чтобы вам не отдавать письма, солгал. Оно очень мне дорого,&amp;nbsp;— прибавил он вдруг с сильным чувством и опять покраснев,&amp;nbsp;— это уж навеки, и я его никому никогда не отдам!

Lise смотрела на него в восхищении.

—&amp;nbsp;Алеша,&amp;nbsp;— залепетала она опять,&amp;nbsp;— посмотрите у дверей, не подслушивает ли мамаша?

—&amp;nbsp;Хорошо, Lise, я посмотрю, только не лучше ли не смотреть, а? Зачем подозревать в такой низости вашу мать?

—&amp;nbsp;Как низости? В какой низости? Это то, что она подслушивает за дочерью, так это ее право, а не низость,&amp;nbsp;— вспыхнула Lise.&amp;nbsp;— Будьте уверены, Алексей Федорович, что когда я сама буду матерью и у меня будет такая же дочь, как я, то я непременно буду за нею подслушивать.

—&amp;nbsp;Неужели, Lise? Это нехорошо.

—&amp;nbsp;Ах, боже мой, какая тут низость? Если б обыкновенный светский разговор какой-нибудь и я бы подслушивала, то это низость, а тут родная дочь заперлась с молодым человеком… Слушайте, Алеша, знайте, я за вами тоже буду подсматривать, только что мы обвенчаемся, и знайте еще, что я все письма ваши буду распечатывать и всё читать… Это уж вы будьте предуведомлены…

—&amp;nbsp;Да, конечно, если так…&amp;nbsp;— бормотал Алеша,&amp;nbsp;— только это нехорошо…

—&amp;nbsp;Ах, какое презрение! Алеша, милый, не будем ссориться с самого первого раза,&amp;nbsp;— я вам лучше всю правду скажут это, конечно, очень дурно подслушивать, и, уж конечно, я не права, а вы правы, но только я все-таки буду подслушивать.

—&amp;nbsp;Делайте. Ничего за мной такого не подглядите,&amp;nbsp;— засмеялся Алеша.

—&amp;nbsp;Алеша, а будете ли вы мне подчиняться? Это тоже надо заранее решить.

—&amp;nbsp;С большою охотой, Lise, и непременно, только не в самом главном. В самом главном, если вы будете со мной несогласны, то я все-таки сделаю, как мне долг велит.

—&amp;nbsp;Так и нужно. Так знайте, что и я, напротив, не только в самом главном подчиняться готова, но и во всем уступлю вам и вам теперь же клятву в этом даю&amp;nbsp;— во всем к на всю жизнь,&amp;nbsp;— вскричала пламенно Lise,&amp;nbsp;— и это со счастием, со счастием! Мало того, клянусь вам, что я никогда не буду за вами подслушивать, ни разу и никогда, ни одного письма вашего не прочту, потому что вы правы, а я нет. И хоть мне ужасно будет хотеться подслушивать, я это знаю, но я все-таки не буду, потому что вы считаете это неблагородным. Вы теперь как мое провидение… Слушайте, Алексей Федорович, почему вы такой грустный все эти дни, и вчера и сегодня; я знаю, что у вас есть хлопоты, бедствия, но я вижу, кроме того, что у вас есть особенная какая-то грусть, секретная может быть, а?

—&amp;nbsp;Да, Lise, есть и секретная,&amp;nbsp;— грустно произнес Алеша.&amp;nbsp;— Вижу, что меня любите, коли угадали это.

—&amp;nbsp;Какая же грусть? О чем? Можно сказать?&amp;nbsp;— с робкою мольбой произнесла Lise.

—&amp;nbsp;Потом скажу, Lise… после…&amp;nbsp;— смутился Алеша.&amp;nbsp;— Теперь, пожалуй, и непонятно будет. Да я, пожалуй, и сам не сумею сказать.

—&amp;nbsp;Я знаю, кроме того, что вас мучают ваши братья, отец?

—&amp;nbsp;Да, и братья,&amp;nbsp;— проговорил Алеша, как бы в раздумье.

—&amp;nbsp;Я вашего брата Ивана Федоровича не люблю, Алеша,&amp;nbsp;— вдруг заметила Lise.

—&amp;nbsp;Алеша замечание это отметил с некоторым удивлением, но не поднял его.

—&amp;nbsp;Братья губят себя,&amp;nbsp;— продолжал он,&amp;nbsp;— отец тоже. И других губят вместе с собою. Тут «земляная карамазовская сила», как отец Паисий намедни выразился,&amp;nbsp;— земляная и неистовая, необделанная… Даже носится ли дух божий вверху этой силы&amp;nbsp;— и того не знаю. Знаю только, что и сам я Карамазов… Я монах, монах? Монах я, Lise? Вы как-то сказали сию минуту, что я монах?

—&amp;nbsp;Да, сказала.

—&amp;nbsp;А я в бога-то вот, может быть, и не верую.

—&amp;nbsp;Вы не веруете, что с вами?&amp;nbsp;— тихо и осторожно проговорила Lise. Ho Алеша не ответил на это. Было тут, в этих слишком внезапных словах его нечто слишком таинственное и слишком субъективное, может быть и ему самому неясное, но уже несомненно его мучившее.

—&amp;nbsp;И вот теперь, кроме всего, мой друг уходит, первый в мире человек, землю покидает. Если бы вы знали, если бы вы знали, Lise, как я связан, как я спаян душевно с этим человеком! И вот я останусь один… Я к вам приду, Lise… Впредь будем вместе…

—&amp;nbsp;Да, вместе, вместе! Отныне всегда вместе на всю жизнь. Слушайте, поцелуйте меня, я позволяю.

Алеша поцеловал ее.

—&amp;nbsp;Ну теперь ступайте, Христос с вами! (И она перекрестила его). Ступайте скорее к нему, пока жив. Я вижу, что жестоко вас задержала. Я буду сегодня молиться за него и за вас. Алеша, мы будем счастливы! Будем мы счастливы, будем?

—&amp;nbsp;Кажется, будем, Lise.

Выйдя от Lise, Алеша не заблагорассудил пройти к госпоже Хохлаковой и, не простясь с нею, направился было из дому. Но только что отворил дверь и вышел на лестницу, откуда ни возьмись пред ним сама госпожа Хохлакова. С первого слова Алеша догадался, что она поджидала его тут нарочно.

—&amp;nbsp;Алексей Федорович, это ужасно. Это детские пустяки и всё вздор. Надеюсь, вы не вздумаете мечтать… Глупости, глупости и глупости!&amp;nbsp;— накинулась она на него.

—&amp;nbsp;Только не говорите этого ей,&amp;nbsp;— сказал Алеша,&amp;nbsp;— а то она будет взволнована, а это ей теперь вредно.

—&amp;nbsp;Слышу благоразумное слово благоразумного молодого человека. Понимать ли мне так, что вы сами только потому соглашались с ней, что не хотели, из сострадания к ее болезненному состоянию, противоречием рассердить ее?

—&amp;nbsp;О нет, совсем нет, я совершенно серьезно с нею говорил,&amp;nbsp;— твердо заявил Алеша.

—&amp;nbsp;Серьезность тут невозможна, немыслима, и во-первых, я вас теперь совсем не приму ни разу, а во-вторых, я уеду и ее увезу, знайте это.

—&amp;nbsp;Да зачем же,&amp;nbsp;— сказал Алеша,&amp;nbsp;— ведь это так еще неблизко, года полтора еще, может быть, ждать придется.

—&amp;nbsp;Ах, Алексей Федорович, это, конечно, правда, и в полтора года вы тысячу раз с ней поссоритесь и разойдетесь. Но я так несчастна, так несчастна! Пусть это всё пустяки, но это меня сразило. Теперь я как Фамусов в последней сцене, вы Чацкий, она Софья, и представьте, я нарочно убежала сюда на лестницу, чтобы вас встретить, а ведь и там всё роковое произошло на лестнице. Я всё слышала, я едва устояла. Так вот где объяснение ужасов всей этой ночи и всех давешних истерик! Дочке любовь, а матери смерть. Ложись в гроб. Теперь второе и самое главное: что это за письмо, которое она вам написала, покажите мне его сейчас, сейчас!

—&amp;nbsp;Нет, не надо. Скажите, как здоровье Катерины Ивановны, мне очень надо знать.

—&amp;nbsp;Продолжает лежать в бреду, она не очнулась; ее тетки здесь и только ахают и надо мной гордятся, а Герценштубе приехал и так испугался, что я не знала, что с ним и делать и чем его спасти, хотела даже послать за доктором. Его увезли в моей карете. И вдруг в довершение всего вы вдруг с этим письмом. Правда, всё это еще через полтора года. Именем всего великого и святого, именем умирающего старца вашего покажите мне это письмо, Алексей Федорович, мне, матери! Если хотите, то держите его пальцами, а я буду читать из ваших рук.

—&amp;nbsp;Нет, не покажу, Катерина Осиповна, хотя бы и она позволила, я не покажу. Я завтра приду и, если хотите, я с вами о многом переговорю, а теперь&amp;nbsp;— прощайте!

И Алеша выбежал с лестницы на улицу.&lt;/onlyinclude&gt;
&lt;/div&gt;

[[Категория:Братья Карамазовы (Достоевский)|E01]]

[[en:The Brothers Karamazov/Book V/Chapter 1]]</text>
      <sha1>jof7iw8ywxk9mqrf8kdm7u7ykztegak</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Осень (Лермонтов)/ПСС 1901 (ДО)</title>
    <ns>0</ns>
    <id>37205</id>
    <revision>
      <id>4592880</id>
      <parentid>4592385</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T11:32:22Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Kuzzim</username>
        <id>88136</id>
      </contributor>
      <minor />
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="2162" xml:space="preserve">{{Отексте
|НАЗВАНИЕ  = Осень («Листья въ полѣ пожелтѣли…»)
|КАЧЕСТВО  = 100%
|АВТОР     = [[Михаил Юрьевич Лермонтов|Михаилъ Юрьевичъ Лермонтовъ]]  (1814—1841)
|СОДЕРЖАНИЕ= [[Стихотворения Лермонтова 1828—1836#1828|Стихотворенія 1828]]
|ИСТОЧНИК={{книга|заглавие=Сочинен{{и}}я М.&amp;nbsp;Ю.&amp;nbsp;Лермонтова. Полное собран{{и}}е в{{ъ}} одном{{ъ}} том{{е}}|ответственный=Ред. П.&amp;nbsp;Смирновскаго. Изд. А.&amp;nbsp;Я.&amp;nbsp;Панафидина|издательство=|место=М.|год=1901|страниц=}}    
|ПРЕДЫДУЩИЙ= [[Стихотворения Лермонтова 1828—1836|Стихотворенiя 1828—1836]]
|СЛЕДУЮЩИЙ= [[Заблуждение Купидона (Лермонтов)/ПСС 1901 (ДО)|Заблужденiе Купидона]]
| НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ       = Осень
}}

&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{poemx1|{{razr|Осень.}}|

{{indent|2}} Листья въ полѣ пожелтѣли, 
И кружатся и летятъ;
Лишь въ бору поникши ели
Зелень мрачную хранятъ.
Подъ нависшею скалою,
Ужъ не любитъ, межъ цвѣтовъ,
Пахарь отдыхать порою
Отъ полуденныхъ трудовъ.
Звѣрь отважный поневолѣ
Скрыться гдѣ-нибудь спѣшитъ.
Ночью мѣсяц тусклъ, и поле
Сквозь туманъ лишь серебритъ. 
|}}

&lt;/div&gt;
[[Категория:Поэзия Михаила Юрьевича Лермонтова]]
[[Категория:Поэзия в дореформенной орфографии]]
[[Категория:Русская поэзия, малые формы]]
[[Категория:Литература 1828 года]]
[[Категория:Тексты редакций]]
[[Категория:ПСС в одном томе (Лермонтов, 1901)]]</text>
      <sha1>cbnxxkgr3um2ql0t1wsgjcx07epkrxo</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Договор о передаче Литовской Республике города Вильно и Виленской области и о взаимопомощи между Советским Союзом и Литвой</title>
    <ns>0</ns>
    <id>147092</id>
    <revision>
      <id>4592832</id>
      <parentid>2381483</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T04:09:45Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ongoingday</username>
        <id>107267</id>
      </contributor>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="9920" xml:space="preserve">{{Отексте
| НАЗВАНИЕ              = Договор о передаче Литовской Республике города Вильно и Виленской области и о взаимопомощи между Советским Союзом и Литвой
| НЕТ_АВТОРА            =
| ИЗОБРАЖЕНИЕ           = Карта с новой государственной границей между СССР и Литовской Республикой.gif
| ИСТОЧНИК              = {{книга|автор = |часть = |заглавие = Документы внешней политики. Сентябрь — декабрь 1939 года. |оригинал = |ссылка = |ответственный = |издание = |место = М.|издательство = Международные отношения|год = 1992|том = 22|страницы = 173—175|страниц = 688|серия = |isbn = }}
| КАЧЕСТВО              = 100%
}}

&lt;div class=&quot;indent&quot;&gt;
Президиум Верховного Совета СССР с одной стороны, и

Президент Литовской Республики, с другой стороны,

в целях развития установленных Мирным Договором от 12 июля 1920 года дружественных отношений, основанных на признании независимой государственности и невмешательства во внутренние дела другой стороны;

признавая, что Мирный Договор от 12 июля 1920 года и Договор о ненападении и мирном разрешении конфликтов от 28 сентября 1926 года по-прежнему являются прочной основой их взаимных отношений и обязательств;

убежденные, что интересам обеих Договаривающихся Сторон соответсвуют определение точных условий обеспечения взаимной безопасности и справедливое разрешение вопроса о государственной принадлежности города Вильно и Виленской области, незаконно отторгнутых Польшей от Литвы,

признали необходимым заключить между собой нижеследующий Договор о передаче Литовской Республике города Вильно и Виленской области и о взаимопомощи между Советским Союзом и Литвой и назначили для этой цели своими уполномоченными

Президиум Верховного Совета СССР:

В. М. МОЛОТОВА, Председателя Совета Народных Комиссаров, и Народного Комиссара Иностранных Дел,

Президент Литовской Республики:

ЮОЗАСА УРБШИСА, Министра Иностранных Дел,

каковые уполномоченные, по взаимном предъявлении своих полномочий, найденных составленными в должной форме и надлежащем порядке, согласились о нижеследующем:

&lt;center&gt;Статья 1&lt;/center&gt;

В целях закрепления дружбы между СССР и Литвой город Вильно и Виленская область передаются Советским Союзом Литовской Республике, со включением их в состав государственной территории Литвы и установлением границы между СССР и Литовской Республикой, согласно приложенной карте, причём более подробно эта граница будет описана в дополнительном протоколе.

&lt;center&gt;Статья 2&lt;/center&gt;

Советский Союз и Литовская Республика обязуются оказывать друг другу всяческую помощь, в том числе и военную, в случае нападения или угрозы нападения на Литву, а также в случае нападения или угрозы нападения через территорию Литвы на Советский Союз со стороны любой европейской державы.

&lt;center&gt;Статья 3&lt;/center&gt;

Советский Союз обязуется оказывать Литовской Армии помощь на льготных условиях вооружением и прочими военными материалами.

&lt;center&gt;Статья 4&lt;/center&gt;

Советский Союз и Литовская Республика обязуются совместно осуществлять защиту государственных границ Литвы, для чего Советскому Союзу предоставляется право держать в установленных по взаимному соглашению пунктах Литовской Республики за свой счёт строго ограниченное количество советских наземных и воздушных вооружённых сил. Точное местопребывание этих войск и границы, в которых они могут быть расположены, их количество в каждом отдельном пункте, а также все другие вопросы, как-то: хозяйственного, административного, юрисдикционного характера и прочие, возникающие в связи с пребыванием советских вооруженных сил на территории Литвы, согласно настоящему Договору, будут регулироваться особыми соглашениями.

Необходимые для этой цели участки и постройки будут отводиться Литовским Правительством на правах аренды по сходной цене.

&lt;center&gt;Статья 5&lt;/center&gt;

В случае угрозы нападения на Литву или на СССР через территорию Литвы, обе Договаривающиеся Стороны немедленно обсудят создавшееся положение и примут все меры, которые будут по взаимному соглашению признаны необходимыми, для обеспечения неприкосновенности территории Договаривающихся Сторон.

&lt;center&gt;Статья 6&lt;/center&gt;

Обе Договаривающиеся Стороны обязуются не заключать каких-либо союзов или участвовать в коалициях, направленных против одной из Договаривающихся Сторон.

&lt;center&gt;Статья 7&lt;/center&gt;

Проведение в жизнь настоящего Договора ни в коей мере не должно затрагивать суверенных прав Договаривающихся Сторон, в частности их государственного устройства, экономической и социальной системы, военных мероприятиях и, вообще, принципа невмешательства во внутренние дела.

Места пребывания советских наземных и воздушных вооруженных сил (ст. 4 настоящего Договора) при всех обстоятельствах остаются составной частью территории Литовской Республики.

&lt;center&gt;Статья 8&lt;/center&gt;

Срок действия настоящего Договора в части, касающейся обязательств взаимной помощи между СССР и Литовской Республикой (ст. 2-7), - пятнадцать лет, причём, если за год до истечения указанного срока одна из Договаривающихся Сторон не признает необходимым денонсировать установленных на срок постановлений настоящего Договора, эти постановления автоматически сохраняют силу ещё на следующие десять лет.

&lt;center&gt;Статья 9&lt;/center&gt;

Настоящий Договор вступает в силу с обменом актов о ратификации. Обмен актов будет произведен в течение шести дней со дня подписания настоящего Договора в городе Каунас.

Настоящий Договор составлен в двух оригиналах, на русском и литовском языках, в городе Москве 10 октября 1939 года.

{{подпись||В. МОЛОТОВ}}
{{подпись||Ю. УРБШИС}}

&lt;/div&gt;

{{RusGov}}

[[Категория:Официальные документы СССР]]</text>
      <sha1>opzyjdsmbox2rmwoupb5hmkamyycw4x</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>РБС/ВТ/Галицкие (князья)</title>
    <ns>0</ns>
    <id>382502</id>
    <revision>
      <id>4592749</id>
      <parentid>4592333</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T14:52:10Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="184002" xml:space="preserve">{{РБС
|КАЧЕСТВО=2
}}
{{РБС/Оглавление статьи|Василько Романович|Василько Ростиславич|Владимир Володаревич|Владимир Львович|Владимир Ростиславич|Владимир Ярославич|Григорий Василькович|Даниил Мстиславич|Иван Василькович|Иван Ростиславич|Лев Даниилович|Олег Ярославич|Святослав Мстиславич|Юрий Львович|Ярослав Осмомысл|Дмитрий Иванович|Иван Давидович|Иван Дмитриевич Шемякин|Константин Ярославич|Юрий Дмитриевич| }}

'''Галицкие''', князья.

&lt;center&gt;'''А) на уделах карпатского Галича.'''&lt;/center&gt;{{якорь|А. Князья Галича Карпатского.}}

{{якорь|m1}}1) ''Василько Романович'', род. в 1203 г., † в 1271 г., младший сын Галицко-Волынского князя Романа Мстиславича, князь Владимиро-Волынский. Жизнь и военные подвиги Василька неразрывно связаны с жизнью его старшего брата Даниила, князя, а затем короля, Галицкого. После смерти Романа, в 1205 г., галицкие бояре, натерпевшиеся от его притеснений, стали вымещать свою злобу на его малолетних сыновьях (Даниилу было 4 года, а Васильку 2 года) и пригласили к себе Ольговичей Черниговских, Владимира и Романа Игоревичей. Сознавая, что трудно будет бороться с боярами и удержать Галич, вдова Романа тайком, через отверстие в городской стене, выбралась из Галича ночью с детьми, священником и несколькими служителями. Она уехала в Польшу искать покровительства двоюродного брата своего покойного мужа — польского короля Лешка Белого. Будучи многим обязан Роману, юный Лешко (ему было 17 лет) принял с великим почетом его вдову и детей. Он отправил Даниила в Венгрию и с ним своего посла Вячеслава Лысого, поручив напомнить венгерскому королю Андрею: «мы клялись, что кто из нас останется жив, будет заботиться o потомстве Романа; а теперь вот дети его изгнанники; возьмем их, пойдем и возвратим отцовское достояние». Андрей оставил Даниила у себя, а вдова Романа и Василько стали жить у Лешка. В 1204 г. двоюродный брат их, князь Бельзский Александр Всеволодович, с помощью Лешка и его &lt;!--143 --&gt;брата, мазовецкого князя Конрада, овладел Владимиром, а княжившего там Святослава Игоревича поляки увели в свою землю. Жители Бреста отправили послов к Лешку и просили дать им вдову Романа и ее сыновей, на что Лешко и согласился. Даниил продолжал, однако, жить у венгерского короля, а В. с матерью и со своим дядькой Мирославом переехал в Брест. 

Четверть века, с 1204 до 1229 г., продолжалась борьба из-за Галича между Романовичами, Александром Бельзским, Венгрией и Польшей, Мстиславом Удалым и некоторыми галицкими боярами. И Даниил, и Василько то получали, с помощью двоюродного дяди Лешка, какую-нибудь часть отцовских владений, то снова теряли. В 1211 г. Лешко помог Даниилу и Васильку взять у Александра Тихомль и Перемиль, а затем Владимир; в 1213 г. они вернули себе и все города земли Холмской. Отношения у Александра с его двоюродными братьями были самые непостоянные: то он держал их сторону, то вступал в союз с поляками или венграми против них. В Галицко-Волынской летописи неоднократно упоминается, что Александр «питал к ним сильную вражду», что он «не переставал желать зла Романовичам» и т. п. В 1221 г. Даниил и В., раздосадованные его вероломством, опустошили окрестности Бельза и Червена и увели много пленных. В 1225 г. В. участвовал в войне против Александра Бельзского, поссорившего Даниила с его тестем, Мстиславом Удалым. В 1226 г. помогал Мстиславу Удалому в его войне с королем венгерским Андреем, а в 1227 г. ходил с Даниилом к Луцку. Луцк сдался добровольно, и Даниил дал его Васильку вместе с Пересопницей, а Брест дал еще раньше. В том же году братья ходили против ятвягов. В 1228 г. Киевский князь Владимир и Черниговский князь Михаил с многочисленным войском и с половцами, под предводительством Котяна, явились осаждать Каменец. Даниил, притворившись, что хочет заключить с ними мир, вместо того отправился с Васильком за помощью в Польшу. По возвращении оттуда с большим количеством поляков, они пошли к Киеву; князья Киевский и Черниговский выслали к ним навстречу послов, прося заключить мир, и поляки ушли в свою землю. В 1229 г. брат и преемник короля Лешка, Конрад Мазовецкий, просил Даниила и Василька придти к нему на помощь против его соперника Владислава Старого. Даниил и В., повидавшись с Конрадом, с общего совета отправились к Калишу. Первый приступ был неудачен вследствие того, что Даниил и В. стали в неудобном месте: кругом была вода, поросшая частыми вербами и лозняком, и осаждающие не видели друг друга. На другой день, когда Даниил и В. готовились к приступу, жители Калиша струсили, вступили в переговоры с Конрадом и заключили с ним мир. Таким образом Даниил и В. оказали Конраду важную услугу и вернулись в свою землю с большой славой. 

Несколько времени спустя В. поехал в Суздаль на свадьбу своего шурина к великому князю Суздальскому Юрию Всеволодовичу, а потому, по-видимому, не участвовал во взятии Даниилом Галича. В 1230 г. В. совершенно случайно разрушил заговор, составленный против него и Даниила галицкими боярами и Александром Бельзским. Намеревались сжечь Даниила и Василька в то время, когда они сидели в думе, совещаясь с боярами; В. вышел из заседания и в шутку обнажил меч на королевского слугу (короля польского), бывшего с боярами, а другой рукой схватил щит. Изменники, бояре Молибоговичи, увидав это, испугались, так как подумали, что заговор их открыт, и бежали. Между тем ни Даниил, ни В. ничего не знали. В. уехал во Владимир, но был вызван оттуда Даниилом против Александра, который готовился убить Даниила на пиру, о чем, к счастью, его своевременно уведомили. В. взял Бельз, а Александр бежал в Перемышль к своим единомышленникам. В 1231 г., во время прихода венгерского короля Андрея в галицкую землю, ему сдались Ярославль и Галич. Оттуда король пошел к Владимиру. &lt;!--144 --&gt;В городе находился боярин Мирослав, известный своей храбростью; на этот раз он однако почему-то не выдержал и заключил с королем мир без ведома Даниила и Василька; по договору он отдал Александру Бельз и Червен, чем оба брата остались крайне недовольны. Король посадил в Галиче своего сына Андрея, а сам вернулся в Венгрию. Несколько времени спустя королевич начал войну с Даниилом и Васильком; братья произвели на венгров дружный натиск и обратили их в бегство. В 1234 г. В. участвовал в походе Даниила к Галичу, который и перешел вскоре во владение Даниила, так как умер королевич Андрей. После того Даниил вмешался в ссору зятя своего, Михаила Черниговского, с Владимиром Киевским; военные действия продолжались от Крещения до Вознесения и окончились для Даниила весьма печально. Вернувшись в Галич, где оставался В. с войском, Даниил получил от галицких бояр ложное известие, что Изяслав (из князей Черниговских) и половцы идут к Владимиру, вследствие чего Даниил посоветовал Васильку идти во Владимир и «поберечь» его. В Галиче произошли смуты, и Даниил, узнав о злых умыслах бояр, удалился в Венгрию. По наступлении зимы В. пошел к Галичу, взяв с собой поляков), а Даниил вернулся из Венгрии; они начали войну, но, не доходя до Галича, вернулись во Владимир. В 1235 г., после войны с галичанами, кн. Болховскими и кн. Михаилом и Изяславом, Даниил и В. отправились в Венгрию к королю, звавшему их в гости. Они собирались потом идти на помощь к герцогу австрийскому против императора немецкого Фридриха, но венгерский король отсоветовал, и они возвратились в свою землю. Во время нашествия Батыя на Галицко-Волынскую землю в 1240 г., В. находился в Польше и вернулся в свою землю лишь по опустошении Южной Руси татарами. Когда Даниил и В. пришли к Бресту, то кругом лежали неубранные трупы. Во Владимире не оставалось ни одного живого человека. В 1241 г. кн. Ростислав (племянник Василька и Даниила) с остатками галичан и князьями Болховскими приходил воевать Волынский город Бахту. В отмщение за это Даниил предал города кн. Болховских огню и разорил укрепления. В. послал с ним своих воинов, а сам оставался оберегать землю от Литвы. В 1241 г. Даниил и В. ходили к Галичу против Ростислава, захватившего этот город; Ростислав бежал от них и спасся только потому, что в это время пришло известие, что татары идут из Венгерской земли в Галицкую: В. отправился во Владимир, а Даниил стал водворять порядок в стране. В 1245 г. Даниил и В. начали войну с князем Мазовецким Болеславом, причем В. опустошал окрестности по рекам Изволи и Ладе, около Белой. К Люблину братья подступили вместе и так усердно повели нападение, что жители стали просить пощады. В 1246 г. они одержали победу над литовцами, пришедшими к Пересопнице, отняли добычу и преследовали их до Пинска. В 1248 г. В. отправился из Владимира в погоню за ятвягами, опустошившими всю страну около Охожа и Бусовна; они были обращены им в бегство и потерпели большой урон; одних князей было у них убито сорок, а простых воинов многое множество. В. послал к Даниилу в Галич пленных, и известие об этой победе произвело там великую радость. При этом летописец так характеризует Василька: «он был среднего роста, но велик умом и храбростью; не раз сам он побеждал язычников». В 1249 г. Ростислав с Михаилом Черниговским пришел войной на Даниила и и Василька и подступил к Ярославлю. Даниил и В. послали к польскому королю Конраду и к Миндовгу, князю литовскому, за вспоможением, которое и получили. В. мужественно сражался с поляками, бывшими в войске Ростислава, и обратил их в бегство. По окончании битвы В. не допустил Даниила преследовать неприятеля. В 1250-х годах В. ходил несколько раз с поляками и братом на ятвягов и литовцев. В 1259 г. татарский князь Куремса сделал нашествие&lt;!-- 145--&gt; на землю Даниила и Василька; не переходя реки Стыра, Куремса послал людей ко Владимиру. Жители вышли навстречу и произошло такое упорное сражение, что татары испугались и вернулись к Куремсе. В 1260 г. пришел татарский предводитель Бурандай с громадным войском и послал звать Даниила против литовцев. На общем совете решили, чтобы В. ехал вместо Даниила, так как Бурандай мог бы отомстить Даниилу за его постоянные войны с Куремсой. В. сопровождал Бурандая по Литовской земле, встретил литовцев, поразил их и привез военную добычу Бурандаю, за что получил от него похвалу. 

В 1261 г., по свидетельству летописи, «было спокойствие по всей земле». Воспользовавшись мирным временем, В. выдал свою дочь Ольгу замуж за князя Андрея Всеволодовича в Чернигов. Во Владимире на брачном пиру присутствовали король Даниил с сыновьями своими Львом и Шварном, множество князей и бояр. Во всем городе было большое веселье. И вдруг пришло известие, что идет Бурандай. Навстречу Бурандаю выехал В. с племянником своим Львом и с епископом холмским Иоанном, которого Даниил послал вместо себя. Они встретили Бурандая у Шумска и поднесли ему множество даров и питий, чем не могли, однако, умилостивить его. Бурандай обошелся с ними гневно и потребовал разрушить городские укрепления. Лев разрушил Данилов и Истожск и послал разорить укрепления Львова, а В. распорядился уничтожить укрепления Кременца и Луцка. По просьбе Василька епископ Иоанн поехал к Даниилу сообщить о случившемся; Даниил бежал в Польшу, а потом в Венгрию. Бурандай в сопровождении Василька, направился к Владимиру и потребовал разорить городские укрепления, но они были так основательны, что не было никакой возможности скоро разрушить их, а потому В. велел зажечь их и в течение ночи укрепления сгорели. Через два дня татары уничтожили городские валы в знак победы. 

После разорения Владимира Бурандай пошел к Холму; при нем находился и В. со своими боярами и слугами. Видя, что город прекрасно укреплен и снабжен «пороками» и «самострелами», что в нем сидят надежные защитники и взять его невозможно, Бурандай стал говорить Васильку: «Василько, это город твоего брата, ступай и скажи горожанам, чтобы они сдались». С Васильком он послал трех татар и переводчика, знавшего русский язык, чтобы слушать, что скажет Василько жителям Холма. По дороге к городу В. набрал в руку камней. Обратившись к тамошним воеводам с увещанием о сдаче, он бросил камень на землю и мечом разрубил его на три части; этим он дал понять, чтобы они не сдавались, а сражались. Один из воевод, которого он назвал по имени в своем обращении, ответил: «убирайся-ка ты отсюда прочь, а то будет тебе камнем в лоб; ты не брат теперь королю Даниилу, а враг ему». Татары, посланные с Васильком к Холму, слышали все это и передали Бурандаю. Холм был спасен Васильком и от постыдной сдачи, и от разорения его предыдущим поведением, т. е. покорностью, с которой он исполнял приказания Бурандая, пока они касались его собственности. Безграничная любовь к брату и желание сохранить Холм, им построенный и украшенный, внушили Васильку мысль подать жителям Холма, как сказано в летописи, «хитроразумный совет». 

В 1262 г. Миндовг, кн. литовский, послал войско против Василька, и оно, опустошив окрестности Каменца, поспешно ушло обратно с захваченной добычей. Несколько дней спустя, узнав, что другое литовское войско пришло к гор. Мельнице Волынского княжества, В. поехал со своим сыном Владимиром, боярами и слугами и настиг литовцев у города Небля того же княжества. Сражение произошло на берегу озера; вследствие этого литовцы не могли спастись бегством, многие погибли в озере, а остальные были убиты воинами Василька. Часть военной добычи, захваченной у литовцев, В. отослал Даниилу, а сам поехал во Владимир. Получив известие, что брат и племянник &lt;!-- 146--&gt;здоровы и что литовцы поражены, Даниил очень обрадовался и осыпал подарками посла, приехавшего от Василька с военной добычей. В том же 1262 г. в Тернове (теперешний Торн) было свидание у польского короля Болеслава с королем Даниилом, кн. Васильком и с их сыновьями: они договорились относительно земель Польской и Русской, и договор свой скрепили крестным целованием. В 1264 г. в личной жизни Василька было одно радостное событие (сын его, Владимир, женился на Ольге, дочери Брянского князя Романа), а другое глубоко горестное, так как Даниил в этом году скончался после тяжкой болезни. 

В 1263 г. литовский князь Миндовг был убит, и сын его, Воишелг, опасаясь той же участи, бежал в Пинск и жил там, пока двоюродный брат его, Тренята, княжил в Литовской земле. Только через год, в 1264 г., когда Тренята был убит конюхами Миндовга, Воишелг вокняжился в Литве. Пока Воишелг был язычником, он проливал много крови и веселился, когда ему удавалось убивать людей. Приняв в 1262 г. христианство, он совершенно изменился и очень расположился к Васильку, которого, в знак уважения и в благодарность за присылку войска, назвал «отцом и господином». В 1268 г. В. сражался с поляками. Князь Василько, по свидетельству Карамзина, упоминается с «честью» во многих иностранных летописях, а в особенности в сербской истории. Вследствие дружеских отношений с ним, сербский король Стефан Драгутин неоднократно присылал в русскую землю многие дары в церкви и милостыню для раздачи нищим, а самому Васильку «глаголы сладкия возсилал». Львовский бургомистр Зиморович приводит в своем сочинении «Triplici Leopoli» известие, что В. принял перед кончиной монашество, а Ходыкевич идет далее и повествует, что он жил несколько времени в дикой, заросшей кустарником пещере, оплакивая грехи прежнего мирского властолюбия и воинских подвигов. По желанию Василька племянник его, Лев, построил в предместье Львова монастырь Св. Георгия из букового дерева. 

Василько скончался в 1271 г. и погребен в епископской церкви Св. Богородицы во Владимире. Жена его, ''Дубрава-Елена'' Юрьевна, дочь великого князя Суздальского Юрия Всеволодовича, скончалась в 1265 г. и погребена в той же церкви. 

{{якорь|m2}}2) ''Василько Ростиславич'', князь Теребовльский. Отец Василька, Ростислав Владимирович, не имел никакого удела и, желая получить княжество, прогнал в 1064 г. из Тмуторакани своего двоюродного брата, кн. Глеба Святославича. Кн. Черниговский Святослав Ярославич пришел с войском, чтобы возвратить своему сыну Глебу его владения, и Ростислав без сопротивления отдал дяде город, но как только Святослав удалился, он снова овладел Тмутораканью. В 1066 г. Ростислав был отравлен, а его сыновья — Рюрик, Володарь и Василько — были оттуда изгнаны. В 1084 г. старшие братья Василька получили в удел Теребовль и Перемышль, а Василько, оставшись без удела, отправился с половцами в Польшу и разорил там многие области. В 1090 г., по смерти Рюрика, умершего бездетным, наследовал Теребовль. 

В 1097 г. Владимир Мономах созвал в Любече съезд князей, чтобы обсудить, как прекратить междоусобия и сплотиться для защиты Руси от нападения половцев. На этом съезде присутствовал также В. и было решено оставить за ним по-прежнему Теребовль; были закреплены и за остальными князьями прежние уделы. Все князья целовали крест и дали клятву быть верными друг другу. 

Давид Игоревич, князь Владимира Волынского, приехал из Любеча в Киев к великому князю Святополку Изяславовичу и стал наговаривать на Владимира Мономаха и на Василька Ростиславича, будто бы первый из них хочет захватить великокняжеский престол, а В. намерен отнять у Давида Владимир. Святополк колебался, верить ли Давиду. Тогда Давид напомнил ему смерть его брата Ярополка от руки убийцы, подосланного, по его словам, Васильком. По пути &lt;!-- 147--&gt;из Любеча В. заехал помолиться в киевский монастырь Св. Михаила. Подстрекаемый Давидом, говорившим: «если мы не схватим Василька, то не придется княжить ни тебе в Киеве, ни мне во Владимире», — Святополк послал звать Василька к себе на именины. Несмотря на отказ Василька, спешившего домой, чтобы выступить в поход против поляков, великий князь настойчиво приглашал его повидаться. В. согласился, не подозревая коварного замысла Давида. Когда он ехал верхом на коне к великому князю, его встретил один из его отроков и предупредил, что князья намереваются схватить его. В. твердо верил, что его двоюродные дяди не захотят нарушить клятву, только что данную в Любече, и въехал на княжеский двор с немногими провожатыми. Святополк вышел к нему навстречу, и они вместе вошли в теплую комнату; явился и Давид. Потом, под предлогом, что надо распорядиться угощением, Святополк вышел из комнаты. Давид оробел, оставшись вдвоем с Васильком, и тоже ушел. После этого Василька заперли в комнате, заковали в двойные оковы и приставили к нему караул. На другой день Святополк созвал бояр и киевлян и сообщил им то, что слышал от Давида. Они советовали расследовать слухи и казнить Василька, если он виновен; если же невинен, то взыскать за клевету с Давида. По наступлении ночи Василька отвезли в Белгород, небольшой городок верстах в 10 от Киева. В летописи подробно рассказана сцена ослепления Василька по приказанию Давида Игоревича. По ослеплении Василька замертво положили в повозку и повезли во Владимир, куда по тряской дороге (было начало ноября, стояли морозы и пришлось ехать по замерзшей грязи) прибыли на шестой день. Василька посадили под стражу и приставили караулить его 30 человек и двух княжеских отроков. 

Когда Владимир Мономах услыхал об этом злодеянии, он пришел в ужас и послал звать к себе двоюродных братьев своих, Давида и Олега Святославичей, чтобы решить, как пресечь зло в самом начале. Когда они собрались все вместе, то отправили своих людей к Святополку с упреками. Бесхарактерный Святополк оправдывался и всю вину приписывал исключительно Давиду. Если бы не мольбы киевского митрополита Николая и вдовы кн. Всеволода, то князья приступили бы к Киеву; но, выслушав митрополита и свою мачеху, Владимир Мономах согласился не нарушать мира со Святополком, при условии, чтобы он пошел против Давида и взял бы его в плен или прогнал бы. В. пробыл в заключении месяцев пять, так как был взят Давидом в ноябре, а выпущен весной. 

Интересна беседа его с Василием (по-видимому священником или монахом), продолжателем Несторовой летописи. «Любя истину, — говорил Василько, — я открою тебе душу свою. Бог наказал меня за гордость. Зная, что идут ко мне союзные торки, берендеи, половцы и печенеги, я думал в своей надменности; теперь скажу брату Володарю и Давиду: дайте мне только свою младшую дружину, а сами пейте и веселитесь. Зимой выступлю, летом завоюю Польшу. Земля у нас небогата жителями: пойду на Дунайских булгаров, и пленниками ее населю я пустошь. A там буду проситься у Святополка и Владимира на общих врагов отечества, на злодеев-половцев; добуду славы или положу голову за русскую землю; иного помышления не было в сердце моем ни на Святополка, ни на Давида…» 

В летописи сказано, что когда стал приближаться Светлый праздник 1098 г., то Давид выступил в поход, желая захватить Теребовль, принадлежавший Васильку. Брат Василька, Володарь, встретил Давида у Бужска, осадил его и заключил мир только тогда, когда Давид освободил Василька из заключения. Вскоре после этого В. и Володарь осадили город Всеволож, взяли его приступом и сожгли, а жителей, бежавших из города, В. велел избить. Потом князья пришли к Владимиру и послали сказать жителям, что не намерены воевать с ними, если они &lt;!-- 148--&gt;выдадут трех советников Давида, подбивавших его против Василька. Давид не смог отстоять этих людей и, опасаясь народного возмущения, предал двух, а третий убежал в Киев. На другой день по заключении мира Васильковы люди повесили их, пускали в них стрелы и ушли от города. «Это уже второе мщение совершил Василько, — говорит летописец, — а его совершать не следовало: пусть бы Бог был мстителем, и на Бога следовало возложить свое мщение». 

Одержав в 1099 году победу над Давидом и заставив его уйти из Владимира, Святополк захотел также овладеть Перемышлем и Теребовлем, ссылаясь на то, что эти города когда-то принадлежали его отцу и брату. Святополк встретился с Васильком и Володарем на поле Рожни, где и построили полки в боевой порядок. Василько, будучи слепым, не мог принимать участия в сражении, но действовал на своих воинов ободрительно; он держал в руках тот самый крест, который Святополк целовал, уверяя, что «пришел он на Давида, а с ними хочет иметь мир и любовь». Василько так высоко поднял крест, что его далеко было видно. Много потерь было с обеих сторон, но кончилось тем, что Святополк бежал во Владимир, а Василько и Володарь, одержав победу, не пошли дальше и сказали: «с нас достаточно остановиться на меже нашей». В следующем 1100 году был съезд князей в Уветичах; недели три спустя явился к тем же князьям, съехавшимся опять для свидания, Давид Игоревич, намеревавшийся жаловаться им на то, что его обидели. Жалобы он никакой не принес, а князья на своем совещании решили не давать ему Владимирского княжения за то, что он «бросил нож среди них», и определили ему жить в Бужске и Остроге. Те же князья послали требовать у Ростиславичей выдачи пленных, захваченных в битве со Святополком, и предлагали, чтобы оба брата жили в Перемышле, т. е. чтобы Володарь взял к себе Василька, или прислал его к дядям, которые обязываются кормить его. Следовательно, они хотели лишить Василька его удела — Теребовля: Василько и Володарь не согласились на это предложение и каждый из них остался в своем уделе. Перемышль и Теребовль послужили ядром для образования могущественного государства, обнимавшего впоследствии всю юго-западную Русь и процветавшего до половины XIV в., когда оно, вследствие прекращения княжившего там рода, разделено было между Польшей, Литвой и отчасти Венгрией. В 1122 г. В. выкупил Володаря из польского плена, уплатив крупную сумму деньгами и дав большое количество серебряных сосудов. В 1123 г. В. и Володарь очутились под стенами Владимира Волынского, в стане неприятелей Владимира Мономаха, пришедшего на помощь своему сыну Андрею, который княжил во Владимире. Это можно объяснить себе лишь опасением Болеслава отпустить Ростиславичей, так как Володарь был выкуплен братом из плена незадолго до похода и Болеслав мог ожидать с их стороны измены. Но, конечно, они не сражались против Владимира Мономаха. В. умер в Теребовле в 1124 г. После него остались два сына: Иван и Григорий. 

{{якорь|m3}}3) ''Владимир'' (Владимирко) ''Володаревич'', сын Володаря Ростиславича, князя Перемышльского; князь южных княжеств — Звенигородского и Галичского. После кончины своего отца в 1124 г., Владимирко получил Звенигород. Когда же скончался Владимир Мономах, в 1125 г., В. захотел завладеть Перемышлем, принадлежавшим его брату Ростиславу. Тщетны сказались усилия их двоюродных братьев, Ивана и Григория Васильковичей, и великого князя Киевского Мстислава Владимировича; убеждения их и съезд в Серете для мирных переговоров ни к чему не привели: В. отправился за помощью к венгерскому королю Стефану. Во время его отсутствия Ростислав осадил Звенигород, но вынужден был уйти, потому что осажденные мужественно отразили его нападение. В 1132 г., если &lt;!-- 149--&gt;верить польскому историку Нарушевичу, один знатный венгерец, воевода польского короля Болеслава в городе Вислице, вошел с Владимирком в тайные переговоры, обещая предать ему этот город и всю принадлежащую к нему область. Владимирко, ненавидевший поляков за то, что отец его, Володарь, был предательски захвачен ими в плен, охотно согласился на предложение венгерца. Завладев Вислицей, он разграбил окрестности и, согласно условию, богато одарил изменника, но затем, в наказание за измену, велел ослепить и изуродовать его. Недолго Вислица принадлежала Владимирку; Болеслав отнял ее и отомстил Владимирку разорением Галицкой области. В том же году В. взял сторону Бориса (внука Мономаха по своей матери Евфимии, бывшей в замужестве за венгерским королем Коломаном, но разошедшейся с ним), в его споре с Бэлой Слепым из-за венгерской короны и вступил в Венгрию с союзными войсками русскими и с Болеславом. При первой же неудаче Борис бежал, и Владимирко, вступив в союз с Бэлой, с которым только что воевал, отправился с ним разорять Польшу. В 1138 г. В. участвовал в походе Ярополка Владимировича (сына Мономаха) к Чернигову на Всеволода Ольговича. В 1139 г., напротив, он готов был содействовать Всеволоду Ольговичу в лишении Изяслава Мстиславича княжества Владимиро-Волынского, но, вступив в пределы этого княжества вместе со своим двоюродным братом Иваном Васильевичем, пригласил к себе Изяслава для переговоров и ушел, не сразившись с ним. 

С 1139 г. В. называется в летописи ''Галицким'' князем. До него не было отдельного Галицкого княжества, следовательно, он является ''первым'' Галицким князем. В 1141 г. умер владетель Теребовля, Иван Василькович, бездетным, подобно своему брату Григорию. Не довольствуясь их уделами, перешедшими к нему по праву наследства, В. захватил и Перемышль, принадлежавший его племяннику Ивану Берладнику (сыну Ростислава), и обязал его жить в Звенигороде, не пользуясь никакой властью. 

В 1142 г. великий князь Киевский Всеволод велел своему сыну Святославу идти в Польшу вместе с Изяславом Давидовичем и Владимирком на помощь своему зятю, польскому князю Владиславу, который ссорился с меньшими братьями. Князья сошлись у Чернечска и, вместо того чтобы восстановить спокойствие в стране, предались грабежу. Они вернулись домой с большой добычей и множеством пленных, главным образом мирных жителей, а не воинов. В 1144 г. В. поссорился с Всеволодом из-за того, что Всеволод отдал Владимир-Волынский своему сыну Святославу. «И начали искать вины друг на друга» — как сказано в летописи. В. отослал Всеволоду «крестную» грамоту, в знак нарушения мира. В том же году Всеволод с братьями Игорем и Святославом Ольговичами, сыном своим Святославом, многими другими князьями и польским князем Болеславом пошли на «многоглаголивого» Владимирка и силой заставляли его приехать к Всеволоду и поклониться ему. Но он не хотел ни видеть, ни слышать Всеволода, а тем более не желал поклониться ему, и привел к себе венгров, но они не оказали ему никакой пользы. Река Серет разделяла войска, готовые к битве. Исправив переправу, войска Всеволода стали на горе, позади Владимирка, и отрезали его от Перемышля и Галича. Владимирко, оказавшись в безвыходном положении, стал сноситься с Игорем и обещал ему за содействие в примирении с Всеволодом свою помощь, после смерти Всеволода, для занятия Киева. Просьбы Игоря увенчались успехом, и в тот же день к вечеру Всеволод заключил мир с Владимирком, который выехал и поклонился ему. В Киевской летописи сказано, что В. дал Всеволоду за труд 1400 гривен серебра; «сначала много поговорил, а потом много заплатил, и тем Всеволод был смягчен». Всеволод не взял всех денег себе, а большую часть их разделил между князьями, участвовавшими в походе. &lt;!-- 150--&gt;

В ту же зиму, когда В. отправился в Тисмяницу на охоту, жители Галича послали в Звенигород за Иваном Ростиславичем Берладником и ввели его к себе. Услыхав об этом, В. подступил к Галичу. Три недели продолжалась осада города; жители делали вылазки и храбро сражались; наконец однажды ночью вышел и сам князь Иван Берладник. В упорном сражении он потерял большую часть своих воинов и, не имея возможности вернуться в Галич, ушел в Киев к Всеволоду. Еще целую неделю В. продолжал осаждать город; когда жители отворили ему ворота в день заговенья перед великим постом, то В. не принял во внимание, что это «прощеный» день и многих жителей лишил жизни, применяя мучительные казни. В 1146 г. Всеволод с несколькими русскими князьями, с польским князем Болеславом и с половцами пошел к Галичу на Владимирка. Они сожгли острог города Звенигорода, и жители, струсив, начали совещаться между собой и готовы были передаться Всеволоду, но воевода Владимирка, бывший с ними, застращал их жестоким и решительным поступком: он схватил трех человек, каждого из них разрубил пополам и выбросил из города. После этого жители Звенигорода стали, как сказано в летописи, сражаться «безхитростно». Всеволод распорядился взять город силой, но осажденные отразили приступ и не дали распространиться пламени в трех местах, где воины его подожгли город. Видя безуспешность осады, Всеволод вернулся в Киев. В 1149 г. Изяслав Мстиславич, отнявший Киев у брата и преемника Всеволода, Игоря, вынужден был уступить его своему дяде Юрию Долгорукому, но послал просить помощи у своего зятя, венгерского короля Гейзы, и у сватов своих, Болеслава польского и Владислава чешского. Двое последних обещали помочь, а венгерский король велел сказать, что ведет войну с византийским императором, а когда управится, то или сам пойдет, или отпустит свои полки. Не лишнее будет припомнить здесь, что сестра Владимирка была замужем за сыном Алексея Комнена, очень расположенного к Владимирку, которого он называл своим другом и союзником. 

Услыхав о походе Изяслава, Юрий собрал все свои силы и выступил из Киева. В Пересопницу пришли два его сына, Ростислав и Андрей, и вспомогательный отряд от Владимирка из Галича, причем сам В. подвинулся ближе к Шумску. Напрасно, однако, понадеялся Изяслав на своих союзников — венгров, поляков и чехов. Их деятельность ограничилась тем, что они посоветовали Изяславу помириться с дядей Юрием и добровольно порешить, кому каким городом владеть, а затем, не вступая в сражение, они разошлись по своим землям. После ухода союзников Юрий начал осаждать Луцк, в котором находился брат Изяслава, Владимир. Изяслав готовил полки во Владимире-Волынском, намереваясь идти к Луцку и сразиться со своими дядями. В. в это время пошел из Галича с войском и остановился на Полоной, между Владимиром и Луцком, и таким образом разделил обе враждующие стороны, лишив их возможности вступить в сражение. Изяслав послал просить Владимирка помирить его с дядей Юрием, что в конце концов Владимирку и удалось исполнить при помощи Вячеслава и сына Юрьева — Андрея. По мирному договору Изяслав уступил Юрию Киев, а Юрий обещал возвратить Изяславу все дани новгородские, пленников и добычу, взятую на Переяславском бою. В 1150 г. Юрий отпраздновал свадьбы двух своих дочерей, одну из которых отдал за сына Владимирка, Ярослава. Что касается договора с Изяславом, то Юрий не выполнил его, вследствие чего Изяслав, тайно приготовившись к войне, взял пограничный киевский город Пересопницу, а затем пошел на Киев. Юрий, застигнутый врасплох, бежал оттуда и со всеми сыновьями укрылся в Городце Остерском. На помощь ему выступил В. Он остановился у верховьев Ольшаницы, а на другой день Изяслав перешел эту &lt;!-- 151 --&gt;реку, располагая сразиться с ним. Черные Клобуки и киевляне, бывшие в рядах Изяслава, пришли в ужас от многочисленности войска Владимирка и бежали, не слушая увещаний своего князя; вслед за ними бежал и Изяслав. В. счел это бегство военной хитростью и не решился преследовать, вследствие чего Изяслав с войском благополучно добрался до Киева; только задние ряды его дружины пострадали: некоторые воины были убиты, а другие пойманы. В. поехал в Вышгород поклониться св. мученикам князьям Борису и Глебу, а оттуда отправился в Киев, в храм Святой Софии, в Десятинную церковь и в Печерский монастырь. В этом монастыре он свиделся «с изъявлением великой взаимной любви и расположения», как сказано в киевской летописи, со своим сватом Юрием, которого киевляне пригласили к себе, опасаясь что В. завладеет Киевом. После этого В. поехал в Галич, и Юрий отпустил с ним своего сына Мстислава. Когда В. приблизился к Дорогобужу, то оттуда бежал Мстислав Изяславич и удалился в Луцк к дяде своему Святополку. Заняв все попутные города, В. пришел к Луцку, где заперлись Святополк и Мстислав, но ничего не мог сделать и отправился в Галич, оставив Мстислава Юрьевича княжить в Пересопнице. 

Вскоре после этого венгерский король, по просьбе Изяслава, выступил против Владимирка; но так как у Владимирка были приятели в Венгрии, то они прислали предупредить его об этом. В. стоял у Бельза, когда узнал, что король уже вошел в горы. Бросив обоз на произвол судьбы, В. поспешил в Перемышль. Король в это время взял город Санок и много селений близ Перемышля, а потому В., опасаясь поражения, пустил в ход все средства, чтобы отложить войну. Он подкупил архиепископа Кукниша, двух епископов и королевских людей, и они доказали королю, что лучше возвратиться в Венгрию и возобновить войну позднее, когда замерзнут реки. Зимой 1150 г. Изяслав выпросил у венгерского короля Гейзы 10000 войска, намереваясь идти к Киеву, так как берендеи и киевляне тайно звали его на Киевское княжение. Прежде всего Изяслав осадил Пересопницу, где сидел храбрый сын Юрия, Андрей. Услыхав, что на помощь Андрею идет В., Изяслав прекратил осаду и выступил в поход. Войска Изяслава и Владимирка (вместе с которым был и Андрей Юрьевич) встретились на берегу реки Уши. Распорядившись развести большие огни, Изяслав направился к Мичьску; хитрость его удалась, и В. продолжал стоять на берегу Уши, полагая, что Изяслав не тронулся с места. Лишь несколько времени спустя В. и Андрей узнали от своих разведчиков, что Изяслав направился к Белгороду, а затем к Киеву, и что Борис Юрьевич бежал из Белгорода к отцу в Киев, и оба они ушли оттуда в Городок. Получив это известие, В. сказал Андрею Юрьевичу: «Ну, что за княжение моего свата? На него идет войско из Владимира, а он и не знал. Ты, сын его, сидишь в Пересопнице, а другой в Белгороде, — и как было вам о том не проведать? Если вы так княжите с вашим отцом, то расправляйтесь сами, а я не могу один идти на Изяслава». После этого В. вернулся в Галич, предварительно собрав с жителей Мичьска и других городов Владимирского княжества много серебра и драгоценных украшений. 

Созвав союзников в Городец, Юрий подступил в 1151 г. к Киеву, но потерпел большой урон. В. пошел к нему на помощь. Узнав об этом, Юрий отступил от Киева, чтобы соединиться с Галицким войском, но Изяслав и союзные его князья погнались за Юрием и нанесли ему такое жестокое поражение, что В. воротился из Бужска в Галич. Юрий заперся в Переяславле, а Вячеслав и Изяслав стали собираться в поход против него, в ожидании венгерского подкрепления. Услыхав, что Мстислав Изяславич ведет венгров на помощь своему отцу Изяславу Мстиславичу, В. пошел вслед за ним. Мстислав с венграми остановился на ночлег. Венгры перепились и не были в состоянии сражаться, когда В. на рассвете&lt;!-- 152--&gt; на них нагрянул. Мстислав со своей дружиной ушел в Луцк; большая часть венгров была избита и лишь немногие из них взяты в плен. Изяслав отправил послов к своему зятю, венгерскому королю, и просил снова помощи, чтобы отомстить Владимирку за избиение венгров. В 1152 г. венгерский король и Изяслав пришли к реке Сан, пониже города Перемышля, и тут остановились со всем своим войском, а В. стоял на противоположном берегу. Венгры и войско Изяслава, по его призыву, бросились вброд на галичан так дружно, что произвели между ними смятение, — многие потонули, другие были взяты в плен или убиты. В. едва успел уйти в Перемышль с каким-то Избыгневом Ивачевичем. В. прикинулся больным и послал к королю просить мира; архиепископу и королевским людям он опять отправил в дар — золота, серебра, чаш золотых и серебряных и одежд, умоляя их смягчить гнев короля и содействовать миру. При этом он напоминал, что помогал отцу Гейзы, Бэле Слепому, в его войне с Польшей. Король венгерский сжалился над участью В., пощадил его жизнь и, несмотря на напоминания Изяслава, что нельзя верить его клятвам, решил послать ему для присяги крест, принадлежавший прежде Св. Стефану и сделанный, по преданию, из кусочка Животворящего Креста Господня. «Кто поцелует в клятве этот крест, — сказал венгерский король, — и нарушит, то в ту же минуту как нарушит, потеряет жизнь». В. притворялся, что лежит, изнемогая от ран, и целовал крест, что отдает Изяславу все захваченные у него города и будет стоять с ним заодно. Мстислав Изяславич сомневался, чтобы В. сдержал слово, и взял с венгерского короля обещание придти к Галичу в случае нарушения клятвы. Приехав во Владимир, Изяслав послал своих наместников по городам, которые В. дал клятву возвратить. В. не только не отдал этих городов, но собрался помогать Юрию против Изяслава. Изяслав послал к Владимирку с «крестными» грамотами того самого Петра Бориславича, который с королевскими людьми приводил его к присяге в Перемышле. Он должен был сказать В., что Изяслав и король венгерский возвращают ему крестные грамоты и, с Божьей помощью, будут действовать против него. В. не смутился и заявил, что намерен отомстить Изяславу за то, что он навел на него венгров. На замечание Петра, что он нарушил клятву, данную на кресте, В. сказал: «на этом ли маленьком крестике?» — «Князь, хоть крест и мал, — ответил Петр, — но сила его велика и на небе, и на земле». В. не дал Петру ни подвод, ни корма, и тот поехал на своих лошадях в то время, когда В. пошел к вечерне. Увидав его из окон, он посмеялся: «вон поехал русский человек, отобрав все области». Возвращаясь от вечерни, В. почувствовал, как будто его кто-то ударил в плечо; это случилось, когда он был именно на том месте, где побранился с Петром. В. чуть не упал; его подхватили под руки и отнесли в комнату. Сделали ему ванну, а затем принимали разные меры для излечения, но ему становилось все хуже и хуже, и вечером он скончался. Летописи уверяют, что Изяслав пожалел о Владимирке. 

Один из первых биографов Владимирка, Д. А. Меньшиков, так определяет его значение (Энциклоп. Лексикон Плюшара, т. II, стр. 33): «Владимирко, умирая, завещал Руси двоякое наследство, созданное его умом и волей: 1) самобытное, сильное, могущественное Галицкое княжество, которое он основал между Карпатами и обоими Бугами; оно долго составляло оплот на юго-западе Руси от вторжения поляков и венгров; и 2) новую систему политическую к основанию отдельных княжеств, независимых от Киева, развитие новой идеи «сопервенствовать личной силой великокняжеской власти и стремиться к преобладанию без права старейшинства». Этой системе последовал Андрей Боголюбский, который понял ее из сношений своих с Владимирком, в войнах за отца с Изяславом&lt;!-- 153--&gt;, и потом основал сильное Суздальское, или Владимирское, княжество. 

{{якорь|m4}}4) ''Владимир Львович'', † в 1340 г. бездетным. В русских летописях он не упоминается, а известен лишь по польским хроникам, как сын Льва Юрьевича Галицко-Волынского и последний галицкий «король» из рода Рюрика.

{{якорь|m5}}5) ''Владимир'' (Володарь) ''Ростиславич'', второй сын Ростислава Владимировича, правнук Ярослава Мудрого, кн. Перемышльский, † 19 марта 1124 г. Он жил вместе с отцом своим и братьями в Тмуторакани в 1064— 1066 гг. По смерти в 1066 г. Ростислава Владимировича, Володарь и братья его были оттуда изгнаны. В 1081 г. В. и двоюродный дядя его, Давид Игоревич, пришли к Тмуторакани, первый — из Перемышля, а второй из Турова. Они овладели городом и захватили тамошнего наместника Ратибора, который был посажен великим князем Всеволодом в 1079 г., после пленения половцами тмутораканского князя Олега Святославича. Олег два года провел на острове Родосе, а затем вернулся в Русскую землю и овладел Тмутораканью, вероятно, с помощью греков. В. и Давид вынуждены были вследствие этого удалиться из Тмуторакани. После этого В. нашел убежище у своего двоюродного дяди Ярополка Изяславича в городе Владимире-Волынском. В 1084 г., когда Ярополк поехал на праздник Пасхи в Киев к своему дяде, великому князю Киевскому Всеволоду Ярославичу, «два Ростиславича» (Рюрик и Володарь), как сказано в Галицко-Волынской летописи, ушли от него, а когда он вернулся из Киева, они опять пришли и прогнали его. Всеволод прислал своего сына Владимира, тот выгнал Ростиславичей и город Владимир снова отдал Ярополку. В 1097 г. в Любече собрались князья, под председательством Владимира Мономаха, для рассуждения о мерах, какие предпринять, чтобы прекратить междоусобия. На этом съезде за Володарем был закреплен Перемышль. 

Вскоре после того брат его Василько был ослеплен по приказанию своего двоюродного дяди Давида Игоревича и находился некоторое время у него в заключении. Не довольствуясь полученным уделом, т. е. Владимиром-Волынским, Давид хотел завладеть принадлежавшим Васильку Теребовлем, однако В. взял на себя защиту собственности своего брата, и осадил город Бужск, в котором заперся Давид. В. потребовал освобождения Василька, и Давид вынужден был на это согласиться. Весной того же года В. и Василько пошли на Давида; сначала они взяли приступом Всеволож и сожгли его, а затем подступили к Владимиру, где находился Давид, заставили его выдать им двух его приближенных и казнили их. В 1099 г. В. помогал брату своему Васильку в сражении с великим князем киевским Святополком, намеревавшимся захватить Перемышль и Теребовль. Святополк был разбит и отправил своего сына Ярослава за наемным венгерским войском. Венгерский король Коломан вступил в Червенскую область с многочисленным войском. В. затворился в Перемышле и, воспользовавшись смятением в венгерских рядах (причиной тому было неожиданное нападение на них Давида Игоревича и и половцев), сделал удачную вылазку и способствовал победе. 

Польский историк Длугош рассказывает, что в 1101 году несколько князей, в том числе В., ограбив польские владения, с великим богатством и множеством пленных, возвращались в Русскую землю; польский король Болеслав настиг их близ границы и ночью разбил наголову. Потом нет никаких сведений о В. до 1117 года. В этом году во Владимире Волынском княжил Ярослав, сын Святополка, и В. участвовал в походе против него, предпринятом Владимиром Мономахом. Два месяца стояли князья у Владимира; когда Ярослав изъявил покорность своему дяде Владимиру, — все князья возвратились домой. В 1122 г. В. был взят в плен поляками при следующих обстоятельствах. К нему вступил в службу польский вельможа Петр, человек хитрый и ловкий; он &lt;!-- 154--&gt;притворялся, что ненавидит польского короля Болеслава, вкрался в доверенность к В. и часто езжал с ним на охоту. Однажды, когда они отправились в лес на охоту, Петр, с помощью своих людей, схватил безоружного В., связал его и увез к себе в замок. Все это было устроено для того, чтобы лишить В. возможности воевать с Польшей. Если бы поляки убили В., то многие русские князья, с Васильком во главе, жестоко отомстили бы полякам. Но так как он был взят в плен, то поляки потребовали выкуп. Автор «Жизни Оттона» говорит, что от выкупа В. вся Русская земля обеднела. Длугош пишет, что Болеслав требовал за его освобождение 80000 марок или гривен серебра, но помирился на 20000, что Василько заплатил ему деньгами 12000, придав 500 серебряных сосудов: блюд, чаш и стаканов греческой работы. Польский летописец Кадлубек приписывает выкуп В. сыну его, Владимирку. Сверх того, Ростиславичи обязались жить в союзе с Болеславом. Все это случилось незадолго до прихода в 1123 г. Ярослава Святополковича с венграми, поляками и чехами к Владимиру Волынскому, где княжил сын Владимира Мономаха Андрей. Вместе с ними были и Володарь, и Василько. Присутствие их в стане неприятелей Владимира Мономаха можно объяснить себе так: В. был только что выкуплен Васильком из плена, и Болеслав не отпустил от себя Ростиславичей, опасаясь с их стороны измены. 

На ком был женат В. — неизвестно. Он умер 19 марта 1124 г., немногим пережив своего брата Василька. После него остались два сына: Ростислав и Владимирко. Дочери его (неизвестные по именам) были замужем: одна за сыном императора греческого Алексея Комнена, а другая — за сыном Владимира Мономаха, Романом. 

{{якорь|m6}}6) ''Владимир Ярославич'', сын Ярослава Владимировича Осмомысла. Жена — Болеслава, дочь черниговского князя Святослава Всеволодовича Чермного (с 1167 г.). Юность Владимира протекла при весьма неблагоприятных условиях. Отец его, Ярослав, не любил свою жену Ольгу (дочь Юрия Долгорукого) и, отстранив ее, взял к себе красавицу Анастасию. Мать, баловавшая Владимира, употребляла его орудием мести против отца, и из него вышел человек своевольный, непочтительный, предававшийся пьянству и разгулу. В 1173 г. В. с матерью и с несколькими преданными им боярами бежали в Польшу, где пробыли восемь месяцев. Затем В. выпросил у Святослава Мстиславича Червень и переехал туда с матерью. В Галиче вспыхнул мятеж; сторонники В. и законной жены Ярослава схватили своего князя, сожгли Анастасию, а сына ее, Олега, заточили. Ярослав, вынужденный обстоятельствами, исполнил требование мятежников и вернул к себе жену и сына Владимира. Отношения их стали, однако, еще хуже, и в 1174 г. Ольга и В. бежали в Луцк к князю Ярославу Изяславичу и его племянникам, причем В. обещал им возвратить со временем волынские города. Ярослав Владимирович пошел к Луцку, сжег по пути два города и грозил предать огню всю Луцкую область, если сын не будет ему возвращен. Опасаясь гнева галицкого князя, Ярослав Изяславич не смел дольше держать у себя беглеца, но помог ему скрыться в Торческ, к Михаилу Юрьевичу, дяде по матери. Ольга удалилась к другому своему брату, великому князю Всеволоду, во Владимир-Залесский, постриглась там в монахини и умерла в 1181 г. В. недолго пробыл в Торческе, так как друзья Ярослава, Ростиславичи, осадили этот город и одним из условий мира поставили Михаилу возвращение его племянника в Галич. 

В 1183 г. Ярослав, видя, что В. не может исправиться, лишил его княжества и удалил от себя. Никто из князей не соглашался дать ему пристанище; наконец зять его, князь Северский Игорь Святославич, дозволил жить ему в Путивле. В летописи сказано, что он принял его с любовью, оказал ему великую почесть, два года держал у себя, а на третий год помирил с отцом. Чувствуя&lt;!-- 155--&gt; приближение смерти, Ярослав дал ему в удел Перемышль, клятвой обязав не искать Галича, а боярам и народу велел присягнуть своему побочному сыну Олегу. Ярослав скончался 1 октября 1187 года; в следующем же году в Галиче вспыхнул бунт, вследствие которого Олег бежал в Овруч к Рюрику Ростиславичу, а В., призванный галичанами, вокняжился там. Сделавшись галицким князем, он не образумился: по-прежнему предавался пьянству и разгулу, отнял у какого-то священника жену и обвенчался с нею вторым браком. Народ стал роптать; вспыхнул мятеж. Будь уверенность в успехе, галичане прогнали бы Владимира, но они опасались неудачи и ограничились требованием, чтобы князь выдал им попадью для казни, а сам выбрал бы жену, более достойную княжеского звания. Это они сделали с хитростью, желая избавиться от него и зная, что В. не отпустит попадью. Действительно, В. отправился к венгерскому королю Бэле, взяв с собой жену, двух сыновей от этого брака, своих приближенных и много драгоценностей. Волынский князь Роман Мстиславич породнился с Владимиром, отдав свою дочь Федору за его старшего сына (от брака с Болеславой, княжной Черниговской), но это не мешало Роману пересылаться с галичанами и возбуждать их против князя. После отъезда В. несколько времени княжил в Галиче призванный галичанами Роман, но, услыхав о походе венгерского короля к Галичу, он бежал оттуда. Венгерский король занял Галич и оставил там своего сына Андрея, которого назвал королем ''Галицким''. В., сопутствовавший ему в этом походе, был отведен им обратно в Венгрию и вместе с женой и детьми заключен в башню; все имущество В. он взял себе. Летописец замечает по этому поводу: «великий грех сделал король, потому что он дал клятву Владимиру». В 1190 г. В. бежал из Венгрии. Надо полагать, что два расположенных к нему сторожа помогли ему приготовиться к бегству; один он не имел бы возможности справиться со своей затеей: изрезав на длинные полосы шатер, поставленный для него на верху башни, он свил из них веревку и спустился на землю. Вышеупомянутые сторожа проводили Владимира в Германию к императору Фридриху Барбароссе. Узнав, что он сын сестры почему-то известного ему князя Всеволода, император принял его ласково и с великой почестью, приставил к нему своего человека и отправил в Польшу к королю Казимиру Справедливому с просьбой содействовать В. в получении Галича. За эту услугу В. обязался платить императору ежегодно по две тысячи гривен серебра. Казимир, завидуя, что Венгрия завладела Галичем, дал В. войско, под предводительством краковского воеводы Николая. Услыхав о приближении В. к границам Галицкого княжества, галичане восстали против венгров и выгнали Андрея, которого ненавидели за самовластие и распущенность его приближенных; Владимира они встретили с великой радостью, как своего наследственного князя. 

Не доверяя расположению поляков и преданности галичан и опасаясь мщения венгров и нападения волынского князя Романа, В. послал к своему дяде, великому князю Владимирскому Всеволоду Юрьевичу, с такой просьбой: «Отец и господин, удержи за мною Галич, а я со всем Галичем — Божий и твой, и в твоей воле буду находиться всегда». Всеволод обратился ко всем князьям и к польскому королю и взял с них клятву: не отнимать у Владимира Галича. Они сдержали слово, и В. мог, в свою очередь, оказать в 1191 г. помощь Казимиру Справедливому, у которого польский престол похитил было Мстислав III. В 1196 г., по просьбе Рюрика Ростиславича, В. отправился с Мстиславом Мстиславичем Удалым против Романа и опустошил его владения около Перемиля. 

Год смерти Владимира в точности не известен; в летописях не упомянуто о его кончине, а у польских историков мы встречаем разногласие как о причине его смерти (по мнению одних — он опился, по мнению других&lt;!-- 156--&gt; — отравлен), так и относительно года. В. умер между 1198 и 1200 годом, не оставив законного наследника, как утверждает Кадлубек; Галич был захвачен Романом и перешел, следовательно, из рода ''Ростиславичей'' в род ''Мономаховичей''. 

{{якорь|m7}}7) ''Григорий Василькович'', сын Василька Ростиславича, в 1124 г., после смерти отца своего, наследовал Теребовль. В 1125 г. после смерти Владимира Мономаха держал сторону своего старшего двоюродного брата Ростислава Володаревича против его родного брата Владимирка, желавшего отнять у него Перемышль. Год кончины его не известен. 

{{якорь|m8}}8) ''Даниил Мстиславич'', сын Мстислава Данииловича, упоминается в Галицко-Волынской летописи только в 1280 г., во время похода, предпринятого его дядей Львом Данииловичем, чтобы с помощью татар завоевать хотя пограничные города Польской земли. 

{{якорь|m9}}9) ''Иван Василькович'', сын Василька Ростиславича. В 1124 г., после смерти отца своего, наследовал Теребовль. В 1125 г., после смерти Владимира Мономаха, взял сторону Ростислава Володаревича (своего двоюродного брата), когда брат его, Владимирко, хотел отнять у него Перемышль. В 1139 г. великий князь Киевский Всеволод Ольгович посылал его и некоторых других князей против Изяслава Мстиславича, князя Владимира Волынского, за то, что он не хотел явиться к нему для переговоров о мире, но, напротив, намеревался идти войной к Киеву. Дело не дошло до сражения с Изяславом, и Иван Василькович вернулся к себе. Он скончался в 1141 г., и Галичскую волость взял его двоюродный брат Владимирко Володаревич. 

{{якорь|m10}}10) ''Иван Ростиславич Берладник'', внук Володаря Ростиславича, † в 1161 году. После смерти отца своего, Ростислава Володаревича, Иван Ростиславич получил от дяди Владимирка только Звенигород, где и жил, не пользуясь никакой властью. В 1144 г. галичане, во время отсутствия своего князя Владимирка, поехавшего на охоту, призвали к себе Ивана Ростиславича. Узнав об этом, Владимирко вернулся и подступил к Галичу. Осада города продолжалась три недели; жители, руководимые Иваном Ростиславичем, храбро сражались; наконец однажды ночью он сделал вылазку, потерял большую часть своих воинов и, будучи отрезан от Галича неприятельским войском, ушел на Дунай, а оттуда степью в Киев к великому князю Всеволоду Ольговичу. Затем больше 10 лет он скитался по разным областям Русской земли в качестве служилого князя. Так, например, в 1146 г., когда Святослав Ольгович просил помощи у Суздальского князя Юрия Долгорукого, желая освободить своего брата Игоря, захваченного великим князем Киевским Изяславом Мстиславичем: «случилось так Божиим милосердием, — как сказано в Киевской летописи, — прибежал к нему в Новгород (Северский) с поля битвы Иван Берладник». Тут впервые мы встречаем наименование Ивана Ростиславича «Берладником». Прилагательное это произошло от Берлада, «позднее Бырлата или Барлада», между Прутом и Серетом. Этот некогда многолюдный и укрепленный город, основанный близ развалин древней Дакийской Зузидавы, был населен бродягами, которые славились разбоями на море и на сухом пути. Вероятно, Ивана Ростиславича назвали «Берладником» за его бродячий образ жизни. 

Неизвестно, с какого поля битвы прибежал к Святославу Иван Берладник и в чем именно выразилась его помощь этому князю; знаем только, что когда к Святославу пришло известие о намерении Изяслава осадить его в Новгороде Северском, то Иван Берладник находился в числе близких лиц, посоветовавших ему спастись в лесную сторону. В том же году, или в следующем 1147 г., он взял со Святослава 200 гривен серебра и 12 гривен золота и перешел к Ростиславу Смоленскому, который вместе с Давидовичами собирался выступить против Святослава. В 1149 г. мы видим Берладника уже на службе у Юрия Долгорукого, по повелению которого он ходил с воинами против &lt;!-- 157--&gt;новгородских сборщиков дани. Сразившись, новгородцы стали на острове, а суздальцы с Берладником, или, как он назван в этом месте новгородской летописи, «князем Берладьским», расположились против них и начали делать город, т. е. возводить укрепление. На третий день новгородцы подъехали в лодках к этому укреплению, и произошло кровопролитное сражение, в котором погибло много новгородцев; суздальцев же, по замечанию летописи, побито «без числа». 

Затем до 1157 г. нет никаких известий о Берладнике. Все ли время он продолжал находиться у Юрия Долгорукого, или побывал в промежутке между 1149 и 1157 г. у других князей, не известно. В 1157 г., после неудачной осады Владимира-Волынского Юрием Долгоруким и его зятем Ярославом Галицким (сыном Владимирка Володаревича), Берладник был привезен, по приказанию Юрия, из Суздаля, в оковах. Юрий хотел выдать его своему зятю Ярославу Галицкому, и он прислал было уже за ним князя Святополка и Константина Серославича, воеводу галицкого, с многочисленной дружиной. За Берладника вступилось высшее духовенство. Митрополит и все настоятели монастырей начали говорить Юрию: «грех тебе; дав ему клятву целованием креста, ты его держишь в такой нужде и еще хочешь выдать на убийство». Юрий послушал их и отправил Берладника назад в Суздаль, окованного. Узнав об этом, Изяслав Давидович послал своих людей, которым удалось перехватить Берладника на пути и увезти его в Чернигов. В 1159 г. Ярослав Галицкий снова задумал добыть Берладника, чтобы погубить его, и уговорил всех главных князей Приднепровья, а также венгерского короля и польских князей, чтобы они упросили Изяслава Давидовича выдать им Берладника. Каждый из них отправил своего посла в Киев к Изяславу, но он решительно отказал в выдаче. Опасаясь дальнейших злоумышлений Ярослава, Берладник отправился в степь к половцам, пошел с ними в подунайские города, захватил два корабля, избил находившихся на них людей, воспользовался товарами и делал вред галицким рыболовам. К Кучельмину (ныне Кучурмик в Галиции, недалеко от северо-западной границы нынешней Бессарабии) он пошел уже со множеством половцев и 6000 ''берладников'' и был принят там с радостью. Из Кучельмина они направились к Ушице, но вооруженный отряд Ярослава вошел туда ранее. Осажденные стали сильно обороняться из города, а простые люди (смерды) через стены бросились к Берладнику, и перебежало их триста человек. Так как Б. не дозволил половцам взять город, то они рассердились на него и ушли. Изяслав послал за ним, привел его в Киев и начал войну с Ярославом, чтобы добыть волость Ивану Ростиславичу, к которому галичане присылали с такими речами: «как только увидим твои знамена, то Ярослава оставим». Поход Изяслава окончился весьма для него печально — Киев был у него отнят. В следующем 1160 г. Б. затворился в Выре с супругой Изяслава Давидовича, когда сам Изяслав ушел в степь, спасаясь от нападения Святослава Ольговича и Владимира Андреевича. В 1162 г. Иван Ростиславич скончался в Селуни (т. е. в Греции, в Салониках); говорили, будто бы его отравили. 

{{якорь|m11}}11) ''Лев Даниилович'', король Галицкий, † в 1301 г., второй из четырех сыновей Даниила Романовича, женатого на дочери Мстислава Удалого. Впервые он упоминается в 1240 г., когда вместе с отцом ездил в Венгрию: Даниил хотел женить его на дочери венгерского короля Бэлы, чтобы заручиться содействием Венгрии в борьбе с татарами, но Бэла отверг брачное предложение. Лев был в это время, по-видимому, еще ребенком, потому что в 1245 г., когда отец и дядя Василько послали его против Ростислава (сына князя Михаила Черниговского), пришедшего к Перемышлю, он был, как сказано в летописи, «столь юн, что ему и в сражение еще вступать невозможно было». Даже в 1249 г., при походе против того же Ростислава, по словам летописи, «Лев был еще очень молод, и Даниил поручил его &lt;!-- 158--&gt;тщательной заботе храброго боярина Василька». В следующем 1250 г., после того как Даниил побывал в Орде и снискал расположение хана, Бэла прислал сказать ему, что желает выдать дочь свою Констанцию за его сына Льва. Даниил с Львом и митрополитом Кириллом поехал в Изволин за невестой. В 1254 г. Л. вместе с отцом помогал своему тестю в войне против чехов, причем выказал мужество и находчивость и взял большую добычу. В 1255 г. участвовал в войне Даниила против ятвягов, убил их князя Стеикинта и брата его и, в доказательство победы, принес отцу их оружие. В том же году он отнял у татар город Бакоту, но, вследствие вероломства польского воеводы Милея, город этот был вскоре снова взят татарами. В 1256 г. победоносно сражался с ятвягами, а в 1258 г. с литовцами; на его долю пришлось много пленных при взятии литовского города Возвягла. В 1261 г. он пировал во Владимире-Волынском по случаю свадьбы своей двоюродной сестры, дочери Василька. Когда было получено известие, что татарский князь Бурандай ожидает встречи от Даниила и Василька, если они хотят считаться его друзьями, вместо Даниила отправился с Васильком Л. и должен был, вследствие приказания Бурандая, разрушить укрепления городов Данилова, Истожска и Львова. В 1262 г. он присутствовал на родственном княжеском съезде в Тернаве для заключения договора относительно земель Русской и Польской, причем договор был скреплен крестным целованием. В том же году Воишелг, сын литовского князя Миндовга, принял христианство и был восприемником при св. крещении Юрия, сына Льва. По смерти Миндовга и водворении порядка в Литовской земле, Воишелг вокняжился там в 1264 г. С ним вместе стал княжить женатый на его сестре Шварн, младший брат Льва, а в 1268 г. Шварн сделался единственным владетелем Литвы, потому что Воишелг постригся в монахи. Лев вдвойне завидовал Шварну: после смерти отца их, Даниила, в 1264 г. Льву досталось княжество Перемышльское, а Шварну — Галич, Холм и Дрогичин; к этим владениям присоединилось теперь Литовское княжество. Под предлогом переговоров о важном деле, Л. просил свидания у своего дяди Василька и желал, чтобы он пригласил и Воишелга. Так как Воишелг колебался, опасаясь недоброжелательства со стороны Льва, то Василько послал уговаривать его и ручался, что ему нечего опасаться. Воишелг приехал во Владимир-Волынский, и на Святой неделе знатнейший из приближенных короля Даниила, немец Маркольт, пригласил к себе на обед Василька, Воишелга и Льва. После обеда и изрядного винопития Василько отправился спать домой, а Воишелг в тот монастырь, где остановился; Л. поехал вслед за ним и стал упрашивать: «кум, давай пить еще». Кончилось это неумеренное винопитие ужасным преступлением: Лев убил Воишелга. Весьма возможно, что Львом руководила не только зависть, но и месть за брата Романа, умершего, по всему вероятию, от руки самого Воишелга или убитого по его приказанию. Шварн немногим пережил своего шурина. После его смерти в Литве стал княжить Тройден, а Галич, Холм и Дрогичин перешли по наследству к Льву, который столицу свою перенес в город Львов. В 1273 г. Л. помогал польскому князю Болеславу против князя воротиславского, а затем, последовав примеру Владимира Васильковича и брата Мстислава, послал своего воеводу с войском против ятвягов. Дело не дошло до сражения, потому что ятвяги испугались многочисленного войска, взявшего у них город Злину. Потом ятвягские князья приехали к Льву, Владимиру и Мстиславу просить мира, и они едва на него согласились. Летописец называет Тройдена «проклятым, беззаконным, не знавшим никакой жалости» и прибавляет, что его «беззаконные дела не мог описать от стыда». И с таким-то человеком Л. жил «в великой любви», и они пересылались подарками. Но дружба Тройдена оказалась ненадежна: в 1274 г. он послал войско к городу Дрогичину; город &lt;!-- 159--&gt;взяли ночью на самый первый день Св. Пасхи, а жителей избили всех, от мала до велика. Л. очень опечалился и, задумав отомстить, послал просить у татарского хана Менгутемира помощи против Литвы. Менгутемир не только дал войско, под начальством Ягурчина, но обязал всех заднепровских князей и многих других прийти с вспомогательными отрядами. Зимой князья стали собираться в поход и на общем совете решили всем вместе приступить к Новугородку (Новогрудку), а взяв его, идти дальше в Литовскую землю. К Новугородку раньше других подоспели: сын Романа Брянского, Олег, с татарами, Лев и двоюродный брат его, Владимир Василькович; остальные позамешкались в пути. Вопреки уговору, Л. тайком взял с татарами внешний город, а крепость осталась. На другой день по взятии города пришли Роман Брянский и Глеб Смоленский с большими силами. Они оба, а также и прочие князья, рассердились на Льва за то, что он «не счел их себе равными» и один с татарами взял город; вследствие этого они не пошли воевать в Литовскую землю, а разъехались по домам. 

В 1280 г., после смерти бездетного польского великого князя Болеслава, Лев хотел завладеть польским престолом, но бояре не допустили его до этого и выбрали Лешка, одного из пяти племянников Болеслава. Тогда Л. отправился в Орду к Ногаю, чтобы с помощью татар захватить хоть пограничные города на Украине. Ногай дал войско и принудил Владимира Васильковича, Мстислава и сына его, Даниила, выступить в поход вместе с Львом, что они и исполнили, так как не смели ослушаться. Л. заранее хвалился, что пойдет к Кракову, но вышло совершенно иначе: воины его разошлись грабить, а потому поляки убили многих бояр и лучших слуг его и часть татар, и Л. вернулся из похода, как сказано в летописи, «с великим бесчестием». В следующем 1281 г. Лешко, в свою очередь, пошел против Льва, взял у него город Перевореск, изрубил всех жителей, зажег город и затем удалился в свою землю. В 1282 г. Л. вьшужден был сопутствовать татарским войскам, приведенным Ногаем и Телебугой в Венгрию. Его скоро отпустили обратно, но в его отсутствие польский князь Болеслав (сын Сомовита, родного брата умершего Болеслава) опустошил его землю, что очень огорчило Льва. С помощью Владимира Л. выступил против Болеслава и захватил в окрестностях Вышгорода множество пленных, скота и лошадей. В 1283 г. Телебуга, по-терявший в Венгрии сто тысяч человек, опять собрал огромное войско, чтобы идти в Польщу и призвал с собой многих князей, между прочим Льва. Телебуга намеревался идти к Кракову, но, получив известие, что Ногай опередил его, пошел назад, к городу Львову. Две недели провели татары во владениях Льва; они не воевали, но не пускали жителей из города за съестными припасами, вследствие чего многие умерли от голода, а кто выезжал из города, то одних они убивали, а других ловили и, ограбив, пускали нагими, и те гибли от мороза, потому что зима была жестокая. По удалении Телебуги и Ногая, Л. счел, сколько людей погибло в его земле: оказалось, что 25 тысяч. В 1287 г. Телебуга и Алгуй предприняли поход в Польшу, и с ними, по их приказанию, русские князья, в том числе Владимир, Лев, Мстислав и Юрий Львович. Так как Владимир был сильно болен, то послал сказать Мстиславу, что отдает ему после смерти все владения и города, а Льву и племяннику Юрию тоже дал знать о своем распоряжении. Л. отвечал Владимиру: «и хорошо сделал, что отдал; разве я стану домогаться и отнимать после твоей кончины то, что ты ему дал? Мы все во власти Божией; дал бы Бог мне сохранить в теперешнее время и то, чем владею». Владимир не поехал в Польшу, вследствие болезни, и вернулся с дороги домой. В следующем 1288 г. Л. прислал к Владимиру перемышльского епископа Мемнона, чтобы он выпросил для него Брест, который, по выражению Льва, должен был служить «свечкой», &lt;!-- 160--&gt;поставленной Владимиром над гробом Даниила, Романа и Шварна. Владимир решительно отказал в просьбе Льва. В 1289 г., после смерти Владимира, сын Льва, Юрий, занял Брест. Узнав об этом, Мстислав послал спросить своего брата Льва, с его ли ведома Юрий занял город? Л. ответил, что его сын сделал это самовольно, по молодости, и что он велит выехать ему. В 1291 г. Л. пошел на помощь к Болеславу против вратиславского князя Генриха IV. Все, т. е. Болеслав, брат его, Конрад, и двоюродный брат Владислав ''Локеток'', обрадовались приходу Льва к Кракову, потому что, как сказано в летописи, он был «князь умный, храбрый и смелый на войне и во многих походах доказал свое мужество». Лев не взял Кракова вследствие измены приближенных Болеслава, которые распустили ложный слух о приближении многочисленного неприятельского войска. Посоветовавшись со своими боярами, Л. послал опустошать земли Генриха, и его воины вернулись целы и невредимы с громадной добычей. После этого Л. поехал в Чехию (Богемию) для свидания с королем, с которым он находился в самых дружественных отношениях. Л. заключил с ним мир навсегда и получил ценные подарки. В 1300 г. Лев, брат его, Мстислав, и еще несколько князей, услыхав о междоусобной войне в Польше между чешским королем Вацлавом и Владиславом Локетком, вошли в Сендомирскую область, наделали там много вреда, захватили значительную добычу и возвратились домой. Л. скончался в 1301 г., велев совершить погребение без всякой торжественности: монахи одели его в простой саван и вложили в руку изображение креста. 

{{якорь|m12}}12) ''Олег Ярославич'', сын Ярослава Владимировича и любимицы его, Анастасии. В 1170 г., когда жена Ярослава, Ольга Юрьевна, с сыном своим, Владимиром, ушла в Волынь вследствие семейных неладов, — в Галиче произошел мятеж: Анастасию сожгли, Олега послали в заточение, а Ярослава принудили вернуть к себе жену. В 1187 г., будучи уже на смертном одре, Ярослав дал Владимиру Перемышль, а Галич — Олегу, которого очень любил, причем заставил Владимира и галичан поклясться на кресте, что они не отнимут у Олега Галич. По смерти Ярослава они не сдержали клятвы и выгнали Олега; он бежал в Овруч к Рюрику, а Владимир завладел Галицким княжеством. 

{{якорь|m13}}13) ''Святослав Мстиславич'', второй сын Мстислава Изяславича. Имя его встречается в летописи только один раз: в 1173 г. Владимир, сын Ярослава Осмомысла, вместе с матерью своей бежал из Галича в Польшу. Владимир послал к Святославу, прося у него Червена. «Находясь там, — велел он сказать, — мне удобно будет иметь сношение с Галичем, а когда я займу Галич, то верну твой Бужск и еще три города прибавлю». Святослав дал ему Червен и обязался клятвою помогать ему. 

{{якорь|m14}}14) ''Юрий Львович'', король Галицкий, сын Льва Данииловича, род. в 1262 г., † около 1316 г. Восприемником его от купели при Св. Крещении был литовский князь Воишелг, принявший христианство незадолго до рождения Юрия. В 1277 г. татарский хан Ногай прислал сказать русским князьям, что так как они постоянно жалуются на Литву, то он дает им войско для похода против литовцев. Весной татары опередили князей и опустошили окрестности Новгородка (Новогрудка). Вследствие этого князья: Мстислав Даниилович, двоюродный брат его, Владимир Василькович, и племянник их, Юрий, решили направиться к Городну (Гродну?) по нетронутым местам. Мстислав и Ю., тайком от Владимира, послали ночью лучших своих бояр и слуг воевать. Не вдаваясь в подробности, скажем только, что бояре и слуги княжеские были частью побиты, частью взяты в плен и что пленных бояр удалось возвратить в обмен на жителей Городна, после того как князья взяли приступом башню, находившуюся у ворот города. В 1280 г. Ю. участвовал в походе в Польшу, предпринятом его отцом, с помощью татар, чтобы &lt;!-- 161--&gt;завоевать пограничные города. Поход окончился неудачно. В 1282 г., по приказанию татарских князей Ногая и Телебуги, русские князья, в том числе и Ю., совершили поход в Венгрию. В том же году Лев задумал отомстить польскому князю Болеславу за то, что он во время его отсутствия опустошил его землю. На помощь пришли литовцы. Когда они стояли в Мельнице, Лев прислал сказать Юрию: «сын мой, сам ты не ходи с литовцами; я убил у них князя Воишелга; как бы они не вздумали отомстить». Вследствие этого Юрий сам не пошел, а послал свое войско. В 1284 г. умер сын Юрия, младенец Михаил; весь народ оплакал его; похоронили его в гор. Холме, в церкви Св. Богородицы, построенной королем Даниилом. В 1287 г. Ю. снова участвовал в походе татар в Польшу. Владимир Василькович, вследствие тяжкой болезни, остался дома и послал сказать своему двоюродному брату Льву и сыну его Юрию, что он отдал всю свою землю и все города Мстиславу. В 1287 г. Ю. пришел к Люблину с войском, домогаясь для себя этого города и Люблинской области. Жители, видя, что войско немногочисленно, подняли его на смех, но были жестоко наказаны за свои издевательства; Ю. предал огню не только хлеб и селения, но даже леса, и вернулся домой с множеством пленных и с большой добычей. В 1288 г. Ю. послал к своему двоюродному дяде Владимиру Васильковичу с жалобой, что отец отнимает у него данные ему Владимиром Бельз, Червен и Холм, приказывая оставаться в Дрогичине и Мельнике, и с такой просьбой: «Прошу, как Бога, тебя, дай мне Брест, то мне было бы кстати». Владимир ответил, что так как все отдал Мстиславу, то ничего не может ему уделить; Мстислава он послал предупредить, чтобы он не вздумал что-либо дать Юрию. Между тем жители Бреста тайно прислали к Юрию посольство, и целовало оно крест, что после смерти Владимира они желают иметь его своим князем. В 1289 г., получив известие о кончине своего дяди, Ю. немедленно занял Брест, Каменец и Бельск и стал княжить там по совету, как сказано в летописи, «своих безрассудных молодых бояр и крамольников брестьян». Бояре Владимира и Мстислава советовали Мстиславу занять сначала города Бельз и Червень, принадлежавшие Юрию, а потом идти к Бресту. Но Мстислав хотел покончить дело мирным способом и послал спросить Юрия и отца его, Льва: самовольно занял Юрий Брест или по повелению Льва? При этом прибавил, что если Ю. не уедет из Бреста, то будут приведены татары и, с их помощью, он заставит уйти племянника, который будет виновником кровопролития. Лев испугался намерения брата привести татар и отправил к сыну посла, с приказанием очистить города, а в случае непослушания грозил идти против него вместе с Мстиславом и после смерти все свои владения, помимо него, передать Мстиславу. Ю. уехал из Бреста, предварительно ограбив и разрушив все дома своего дяди в Бресте, Каменце и Бельске. Те жители Бреста, которые были во главе заговорщиков, придумавших передать город Юрию, бежали вслед за ним до Дрогичина, потому что Ю. клялся не выдавать их Мстиславу. 

После смерти отца, в 1301 г., Ю. наследовал Галицкое королевство, а когда скончался дядя его, Мстислав, то и Владимирская область перешла к нему, и он, подобно своему деду Даниилу, стал именоваться ''королем Российским'' (''Rex Russiae''), как видно из его печати, сохранившейся в Кенигсбергском архиве. 

Юрий Львович был женат на дочери Тверского князя Ярослава. От этого брака у него было 3 сына: Михаил, как упомянуто выше, скончавшийся в младенчестве, Андрей и Лев, известные только по сношениям с Немецким Орденом. Юрий Львович скончался, очевидно, около 1316 г., потому что в это время в Галицко-Волынском королевстве господствовали Андрей и Лев и в грамотах своих назывались «князьями всей Русской земли, Галицкой и Владимирской». 

{{якорь|m15}}15) ''Ярослав Владимирович Осмомысл'', сын Владимирка Володаревича, &lt;!-- 162--&gt;князь Галицкий, † в 1187 г. Он женился в 1150 г. на Ольге Юрьевне, дочери Юрия Долгорукого, а в 1152 г., после неожиданной смерти отца (см. Владимирко Володаревич), будучи единственным сыном, наследовал Галицкое княжество. На другой день после смерти отца, которая произвела на него потрясающее впечатление, он послал вернуть с дороги Петра Бориславича, приезжавшего к Владимирку от великого князя Изяслава Мстиславича для расторжения мирного договора. Ярослав запретил своим гонцам сообщить Петру о причине вызова его в Галич, и тот, приехав на княжеский двор, удивился, когда княжеские слуги встретили его, все в черных одеждах. Войдя в дом князя, он увидал Ярослава сидящим на отцовском месте, в черной мантии и в клобуке; все окружающие были одеты так же, как и он. Петру поставили «столец», и он сел. Ярослав взглянул на Петра и заплакал. Когда Петру рассказали о странной болезни и кончине Владимирка, Я. обратился к нему с речью, которую просил передать Изяславу. Он желал, чтобы Изяслав смотрел на него как на второго сына. «Пусть Мстислав ездит подле твоего стремени с одной стороны, а я со всеми своими полками буду ездить с другой стороны». С таким наказом отпустил он Петра. 

Ho миролюбивым намерениям Ярослава не суждено было сбыться; галицкие бояре не желали, чтобы он отдал Изяславу киевские города, а потому Изяслав выступил в 1153 году в поход против Ярослава. На помощь Изяславу пришли многие князья; все они собрались у Владимира-Волынского, а затем переправились через реку Серет. Когда войска Изяслава и Ярослава находились на близком расстоянии друг от друга, галичане, не желая, чтобы Я. подвергался опасности, стали просить его удалиться в Теребовль и обещали, что кто останется жив, тот прибежит к нему и затворится вместе с ним. «Ты у нас ведь один, князь, — говорили они, — если с тобою что-либо сделается, то как нам быть». Сражение продолжалось от полудня до вечера; некоторые из союзных Изяславу князей бежали в то время, когда он, преследуя галичан, многих из них захватил в плен. Уцелевшие галичане спаслись в Теребовль, а Изяслав с небольшой дружиной остался ночевать на месте битвы и приказал перевязать и перебить пленных галичан, чтобы, в случае нападения из города, не иметь возле себя неприятелей. На другой день он ушел в Киев, взяв с собой только знатнейших галичан. От такой жестокой расправы «горестный плач раздался по всей Галицкой земле» — как сказано в летописи. 

В 1155 году Ярослав ходил к Луцку против Мстислава Изяславича, а в 1157 году — к Владимиру против него же. Оба раза он воевал не по собственному желанию, а был призываем на помощь своим тестем князем Юрием Долгоруким. Как видно, Ярослав опасался притязаний если не на все Галицкое княжество, то на некоторую часть его своего двоюродного брата Ив. Рост. Берладника (см. биографию этого князя), а потому старался погубить его. В 1157 г. Юрий Долгорукий готов был выдать ему Берладника, но Черниговский князь Изяслав Давидович послал своих людей перехватить его по дороге от Дорогобужа к Суздалю и приютил у себя в Чернигове. В 1159 г. Я. возобновил свои происки и уговорил многих русских князей, венгерского короля и польских князей отправить посольство к Изяславу Давидовичу, с просьбой выдать Берладника. Вследствие решительного отказа Изяслава образовалось два враждебных лагеря: с одной стороны Ярослав Галицкий, Мстислав Изяславич и Владимир Андреевич; с другой — Изяслав Давидович, Святослав Ольгович и Святослав Всеволодович. Изяслав, несмотря на советы близких людей, выступил в поход, намереваясь добыть волость Берладнику. Узнав об этом, Я. со своими союзниками двинулся на Киев; в то время Изяслав только что вышел оттуда и, думая загородить дорогу, поворотил к Белгороду, уже занятому противниками. Осада Белгорода&lt;!-- 163--&gt; продолжалась 12 дней и не могла быть удачна, так как берендеи и торки, составлявшие часть киевского войска, тайно сносились с осажденными и изменили Изяславу. Поняв их обман, Изяслав обратился в бегство и ушел в землю вятичей. Ярослав Галицкий и его союзники вступили в Киев 22 декабря 1159 г. и послали взять Ростислава Смоленского, которому еще перед походом целовали крест, что идут добывать Киев для него, как старшего из Мономаховичей. 

Если верить византийской хронике (в Галицко-Волынской летописи этого сведения нет), то Я. выдал свою дочь за венгерского короля Стефана III; в точности год нам не известен, но приблизительно это было в 1162—1164 гг. Когда невеста была уже отправлена в Венгрию, Я. получил от своего союзника, византийского императора Мануила, письмо с очень резким отзывом о Стефане, который, по мнению Мануила, отличался вероломством и не мог составить счастья в супружеской жизни. Ярослав не счел возможным возвратить дочь, а Стефан скоро развелся с ней, вследствие того что Я. держал сторону Византии против Венгрии. Несмотря на союз с императором Мануилом, Я. дружески принял в 1165 г. его племянника Андроника (сына старшего его брата Исаака, у которого Мануил предвосхитил престол), бежавшего из константинопольской тюрьмы. Я. принял его с великой любовью и дал ему «на утешение» несколько городов. Византийские историки пишут, что Андроник всегда ездил на охоту с Я., присутствовал при совещаниях с боярами, жил во дворце, обедал за княжеским столом и собирал для себя войско. В том же году Мануил прислал в Галич двух митрополитов, и они уговорили Андроника вернуться в Константинополь. Я. устроил торжественные проводы: Андронику сопутствовали галицкий епископ Козьма и бояре. 

Неизвестно, с какого времени расстроилась семейная жизнь Ярослава, но в 1173 г. его жена Ольга Юрьевна и сын Владимир, в то время уже женатый (см. его биографию), ушли из Галича в Польшу, так как Ольга Юрьевна не была в состоянии вынести предпочтение, которое Ярослав оказывал какой-то Анастасии, взятой им во дворец. 

Как видно, в Галиче существовало среди бояр две партии. Одна, под предводительством князя Святополка и воеводы Конятина Серославича, держалась стороны княгини Ольги и ее сына, а вторая — князя Ярослава, Анастасии и их сына Олега. В Галиче вспыхнул мятеж, закончившийся сожжением Анастасии на костре и изгнанием Олега. Главным поводом к возмущению было, по-видимому, желание бояр устранить преобладание какой-то «Чарговой чади», по всей вероятности, людей незнатного происхождения, когда-то сгруппировавшихся вокруг галицкого боярина Чарга и затем приблизившихся к Ярославу. Не решаясь прямо высказаться против них, бояре вмешались в семейные дела Ярослава и заставили его дать клятву, что он будет должным образом относиться к жене; но толку из этого вышло немного, потому что в 1174 г. жена и сын его ушли вторично и вынуждены были искать гостеприимства у одного из князей; на этот раз они нашли убежище у Ярослава Изяславича в Луцке. Сын Ярослава Осмомысла, Владимир, вел разнузданный образ жизни, и Я. то отсылал его от себя, то снова прощал. Жена Ярослава, Ольга Юрьевна, постриглась в монахини во Владимире-на-Клязьме, где княжил ее брат Всеволод ''Большое Гнездо'', и умерла в 1181 г. 

Вот как говорит Дашкевич об отношениях галицких бояр к своему князю и о причинах усиления их власти. «С 1144 г. в Галиче не было той смены князей, какая имела место в других областях, а правил один князь — без конкурентов». Князь был один, а земля была обширна. Естественно, что бояре получили в ней самую широкую власть. Они сидели не только в незначительных городах, но и в первостепенных. Они могли оставаться на одних местах очень долгое время, потому &lt;!-- 164--&gt;что не было обстоятельств, которые могли бы их заставить покидать их: после смерти отца они продолжали служить у заступавшего его место сына; так, у Ярослава были «мужи» его отца. Мы встречаем в летописи лиц, служивших князю в течение 20-ти лет. Управление областями должно было дать им особенную силу. Вследствие всего этого «княжи мужи» сделались крепкими земле и получили в ней важное значение; ставши же не только «княжими», но и «Галицкими» мужами, успевши достигнуть в своей земле могущества, они начали существовать как нечто постоянное, помимо воли князя». 

Перед кончиной своей, последовавшей, по-видимому, от тяжкой болезни, так как в летописи сказано, что он сильно исхудал, Я. созвал всю Галицкую землю — высшее духовенство, монахов, нищих и людей знатных и простых. В течение трех дней, по его приказанию, раздавали его «имение» нищим и по монастырям, и не могли раздать. Собиравшимся к его смертному одру он говорил: «Отцы, братья и сыновья, вот я оставляю этот суетный мир и отправляюсь к Творцу моему, а согрешил более других, как никто другой не согрешил. Отцы и братья, простите меня и отпустите мне». Галич он отдал Олегу (сыну своему от Анастасии), а Владимиру только Перемышль, и заставил Владимира и галичан дать клятву, что они не отнимут Галича у Олега. Ярослав скончался 1 октября 1187 г., а 2-го тело его погребено в церкви Св. Богородицы в Галиче. Он был князь мудрый, на что указывает прозвание Осмомысл (думающий за осьмерых), красноречивый, богобоязненный, пользовавшийся почетной известностью в иноземных государствах. Предпочитая заниматься делами внутреннего управления, он не шел сам на войну, а посылал войско, когда встречалась необходимость помогать кому-либо из князей в междоусобных войнах или против половцев. Так, например, он неоднократно отправлял галичан в помощь Мстиславу Изяславичу, а затем Давиду и Рюрику Ростиславичам. Летопись отмечает также его любовь к нищим, «странним» и монахам, его усердие к церквам и заботы о их устройстве и украшении.

Мы видели выше, что одна дочь Ярослава была неудачно выдана замуж за венгерского короля Стефана III. Другая дочь его была за князем Северским Игорем Святославичем, героем «Песни о полку Игореве», а третья — за Одоном, князем Познанским и Калишским. Вот какое обращение находится в этом древнем южно-русском поэтическом памятнике к Ярославу, тестю Игоря: «Галицкий Осмомысл-Ярослав! Ты высоко сидишь на своем златокованом престоле, оградил горы Карпатские своими сильными полками, заслонивши путь (венгерскому) королю, затворивши ворота Дуная, кидая тяжести чрез облака, правя суды до Дуная. Молва о грозах твоих обтекает земли, отворяешь врата Киевские, стреляешь с отцовского золотого трона салтанов (турецких султанов) за землями. Стреляй, Государь, Кончака, поганого раба, (мстя) за Русскую землю, за раны Игоря, буйного Святославича!» 

Биографии остальных Галицких князей см. под их именами в соответствующих томах Словаря. 

&lt;small&gt;Главный источник: «Летопись по Ипатскому списку», изд. Археограф. Ком., СПб., 1871 г., в которой помещены — начальная летопись (Повесть временных лет), летопись Киевская 1111—1200 гг. и Галицко-Волынская 1201—1292 гг. Перевод этих летописей сделан Клевановым и издан в Москве в 1871 г. под заглавием «Летописный рассказ событий Киевской, Волынской и Галицкой Руси от ее начала до половины XIV века». — Пособия: Карамзин, История государства Российского, изд. Эйнерлинга, СПб., 1842—44 гг. — Зубрицкий, История древнего Галицко-русского княжества, Львов, 1852—55 гг. — Его же, Историко-критическая повесть временных лет Червонной Руси, М., 1855 г. — Смирнов, Судьбы Червонной или Галицкой Руси, СПб., 1860 г. — Pr. Troubetzkoy, Histoire de la Russie Rouge, 1861. — Lelevel, Histoire de la Lithuanie et de la Rutenie. — Шараневич, История Галицко-Володимирской Руси, Львов, 1863 г. — Н. П. Дашкевич, Княжение Даниила Галицкого, Киев, 1873 г. — Филевич, Борьба Польши и Литвы-Руси за галицко-володимирское наследие, СПб., 1890 г. — Линниченко, Критический обзор новейшей литературы по истории Галицкой Руси (Журнал Мин. Нар. Просв., 1891 г.). — Батюшков: 1) Холмская &lt;!-- 165--&gt;Русь, СПб., 1887 г. — 2) Волынь, СПб., 1888 г. — 3) Белоруссия и Литва, СПб., 1890 г. — 4) Подолия, СПб., 1891 г. — 5) Бессарабия, СПб., 1892 г. — Энциклопедический лексикон Плюшара, СПб., 1837 и 1838 гг., тт. 9 и 11 (биографии князей на букву В). — Энциклопедический словарь, изд. Брокгауза и Ефрона, СПб., 1890—1895 гг., полутома 12, 33, 42, 53, 82. — Русские достопамятности, изд. Имп. Общ. Ист. и Др. Рос., М., 1844 г., ч. III., «Слово о плъку Игореве Святъславля пестворца стараго времени», объясненное по древним письменным памятникам Д. Дубенским. — Баумгартен: 1) Первая ветвь кн. Г-их (Лет. Ист.-Род. Общ. в Москве, 1908 г., вып. 4) и 2) Вторая ветвь кн. Г-их (там же, 1909 г., вып. 1).&lt;/small&gt;
{{РБС/Автор|В. Корсакова.}}

&lt;center&gt;'''Б. Князья Галича Костромского.'''&lt;/center&gt; {{якорь|Б. Князья Галича Костромского.}}

{{якорь|m16}}1) ''Дмитрий Иванович'', сын Ивана Феодоровича, внук Феодора Давидовича. В 1359 г. он «пожалован на княжение в Галич», т. е. утвержден ордынским ханом Наврусом в своей отчине, в которой княжил с 1354 г. В 1362 или 1363 г. его изгнал из Галича великий князь Московский Дмитрий Иванович; той же участи подвергся и кн. Иван Стародубский. Они отъехали к Нижегородскому князю Андрею Константиновичу, «скорбяще о княжениях своих», по выражению летописи. На ком был женат кн. Дмитрий Иванович — неизвестно; жена его была взята в плен великим князем Московским. У него был сын Василий, правнуки которого Дмитрий, по прозванию ''Береза'', Семен ''Осина'' и Иван ''Ива'' — являются родоначальниками дворянских фамилий ''Березиных'', ''Осининых'' и ''Ивиных''. От Семена Осины производят себя и Ляпуновы, что, однако, теперь оспаривается генеалогами. 

&lt;small&gt;Экземплярский, Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период с 1238 по 1505 г., II, 217—219 (источники см. в его книге).&lt;/small&gt;

{{якорь|m17}}2) ''Иван Давидович'', сын Давида Константиновича, известен только по некоторым родословным. В летописях не занесены ни год его рождения, ни год смерти и не сказано, был ли он на галицком княжении, а если был, то один или вместе с братьями. Родословные приписывают ему сына Дмитрия, того самого, которого Дм. Ив. Донской выгнал из Галича в 1362 или 1363 г. По мнению Экземплярского, этот Димитрий был не сыном его, а двоюродным внуком. 

&lt;small&gt;Экземплярский, Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период с 1238 по 1505 г., II, 210—218 (источники см. в его книге).&lt;/small&gt; 

{{якорь|m18}}3) ''Иван Дмитриевич Шемякин'', сын кн. Дмитрия Юрьевича ''Шемяки'' и жены его Софьи Дмитриевны, дочери кн. Заозерского. Впервые он упоминается в 1446 г. в договорной грамоте его отца с князьями Василием и Феодором Юрьевичами, внуками Василия Кирдяпы, кн. Суздальско-Шуйского. По этой договорной грамоте они должны быть между собой в дружбе и согласии, как жили их деды: кн. Дмитрий Иванович с кн. Дмитрием Константиновичем; устанавливаются родственные степени, вследствие чего кн. Иван Дмитриевич считается «брат ровный» кн. Василию Юрьевичу. «А добра ти нам, господине, — читаем в вышеупомянутой грамоте, — и твоему сыну хотети во всем везде, в Орде и на Руси; а нам, господине, тебе и твоему сыну кн. Ивану добра хотети во всем везде, в Орде и на Руси». В 1454 г., на другой год после смерти отца, кн. Ив. Дмитр. с матерью переехал из Новгорода в Псков; они прибыли туда 9-го апреля и были встречены всем духовенством, с крестами, а псковские посадники и весь Псков «прияша его с великою честию». Только три недели прожил кн. Ив. Дм. в Пскове: 1 мая 1454 г. он отъехал в Литву, причем псковичи дали ему на вече в дар 20 рублев; от литовского короля Казимира он получил «в кормление» Рыльск и Новгород Северский.

Великий князь Московский Василий Васильевич Темный насчитывал немало недругов среди удельных князей и опасался сближения их с новгородцами, что видно из дополнительной договорной грамоты Новгорода с ним и сыном его Иоанном Васильевичем в 1456 г. «А Великому Новугороду, — сказано там, — кн. Ивана Андреевича Можайского и его детей, кн. Ивана Дмитриевича Шемякина и его детей, и его матери кн. Софьи и ее детей и зятьи, Новугороду не примати». То же самое повторено в договорной грамоте Новгорода&lt;!-- 166--&gt; 1471 г. с великим князем Иоанном III и сыном его Иоанном Младым, где вышеупомянутые князья названы их «недругами». 

У кн. Ивана Дмитриевича было четыре сына: Семен, Владимир, Иван и Василий, по прозванию ''Шемячич''. Сведения сохранились только о младшем. 

&lt;small&gt;Полн. Собр. Рус. Лет., IV, стр. 215, 216. — Акты Археограф. Экспед., I, стр. 44, 66. — Собр. Госуд. Гр. и Договор., I, стр. 135. — Карамзин, История госуд. рос., тт. V и VI. — Соловьев, История России, т. IV. — Экземплярский, II, стр. 251, 315, 326, 439, 511.&lt;/small&gt; 

{{якорь|m19}}4) ''Константин Ярославич'', сын Ярослава Всеволодовича, упоминается в летописи в первый раз под 1238 г. в числе князей, уцелевших во время нашествия Батыя. В 1243 г. великий князь Ярослав Всеволодович поехал в Орду, по требованию Батыя, а сына своего Константина послал в Великую Татарию, на берега Амура, к великому хану Октаю. Константану не суждено было больше видеться с родителями: мать его умерла в 1244 г. во время его отсутствия (он вернулся домой в 1245 г.), а 30 сентября 1246 г., на обратном пути из Орды, умер его отец. Константин Ярославич княжил в Галиче с 1244 г., а с какого года он владел Дмитровом — неизвестно. У него было два сына: Давид и Василий. Летопись не сохранила имени его жены. Умер он весной 1255 г. 

&lt;small&gt;Экземплярский, II, 207—212 (источники см. в его книге).&lt;/small&gt; 

{{якорь|m20}}5) ''Юрий Дмитриевич'', третий сын Дмитрия Ивановича Донского; родился 26 ноября 1374 г. в Переяславле-Залесском и крещен преп. Сергием Радонежским, умер 6 июня 1434 года. По духовному завещанию своего отца, скончавшегося в 1389 г., он получил: Звенигород с волостями, несколько московских сел, Галич, названный Димитрием Донским куплею деда (Ивана Калиты), и прикупы отца: село Кузмодемьянское, село Богородицкое в Ростове, два села костромских, Борисовское и Микульское, и починок за Вяткой. 

В 1392 г., вследствие отказа новгородцев уплатить княжеские пошлины и восстановить подсудность Новгорода московскому митрополиту, кн. Юрий вместе с двоюродным дядей, кн. Владимиром Андреевичем Храбрым, ходил воевать новгородские волости по приказанию своего старшего брата Василия Дмитриевича, великого князя Московского. Осенью 1395 г. он был отправлен наказать татар, приходивших к Нижнему Новгороду, по приглашению Суздальского князя Семена Дмитриевича, желавшего вернуть свою отчину, ярлык на которую купил в Орде его родной племянник, великий князь Московский Василий Дмитриевич. Эти татары, покорившие болгарское царство на Каме, в русских летописях называются казанскими, хотя не только теперешняя Казань, но и старая, Иски-Казань, были основаны несколько позже, а царство Казанское возникло еще позже основания этих городов. Татары, сильно опустошив Нижний Новгород, бежали в Орду, услыхав, что великий князь собирает против них войско. Кн. Юрий взял города: Болгары Великие, Жукотин, Кашан (город на Каме), Кременчук и многие другие города и, во главе московского войска, воевал в этом крае в течение трех месяцев. В 1398 или 1399 г. кн. Юрий снова ходил в эту местность на кн. Семена Дмитриевича, но безуспешно. В 1411 году сыновья Суздальско-Нижегородского князя Бориса Константиновича выхлопотали в Орде ярлыки на свою прежнюю отчину. Василий Дмитриевич, имея сам ярлык на Нижний Новгород, послал в 1414 г. большое войско против князей, находившихся в этом городе: во главе войска стоял Юрий Дм., а с ним пошли князья Боровско-Серпуховские и Ростовские и костромская рать. Суздальско-Нижегородские князья бежали за реку Суру, а нижегородские бояре и жители с крестным ходом вышли навстречу к Юрию Дмитриевичу и прочим князьям; Ю. «изгоном» пошел за Нижегородскими князьями, но не мог настичь их и повернул от реки Суры в Нижний Новгород, откуда все князья, участвовавшие в походе, разошлись по своим волостям.&lt;!-- 167--&gt; 

В 1417 г. Василий Дмитриевич велел Юрию воевать новгородскую волость Заволочье, но Юрий сам не пошел, а послал туда своего боярина Глеба Семеновича, который вместе с новгородскими беглецами, с устюжанами и с вятчанами произвел великое опустошение, сжег Холмогоры и взял в плен двинских бояр. Новгородцы преследовали их и отбили как бояр, так и вообще новгородский полон. 

В феврале 1425 г. скончался Василий Дмитриевич, и Великое княжество московское перешло к десятилетнему сыну его, Василию Васильевичу. В духовном завещании Василий Дмитриевич поручил свою жену и сына Василия попечению своего тестя, великого князя литовского Витовта, и братьев своих Андрея и Петра Дмитриевичей; братьев Юрия и Константина Дмитриевичей он не упомянул в числе князей, которым поручил наследника-сына, совершенно основательно считая их нерасположенными к юному Василию. Немедленно после смерти Василия Дмитриевича митрополит Фотий послал в Звенигород боярина своего — звать Юрия Дм. на погребение брата, также, вероятно, и для принесения присяги Василию Васильевичу. Юрий не поехал в Москву, намереваясь оспаривать права своего племянника на великокняжеский стол. Дмитрий Донской, в духовном завещании, благословил сына своего Василия «своею отчиною — великим княжением»; следовательно, он закреплял великое княжение только за своим родом, и притом в нисходящей линии, не заботясь об утверждении ханом наследственных прав. Поводом для искания Юрием Дмитриевичем великокняжеского стола служила оговорка, сделанная Дмитрием Донским в духовном завещании, которое было написано до женитьбы его старшего сына Василия Дмитриевича. «А по грехом отымет Бог сына моего князя Василья, — читаем в завещании, — а хто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев удел, а того уделом поделит их моя княгиня». Слова эти надо понимать так: в случае, если Василий умрет бездетным, то его удел, т. е. Великое княжество московское, должно перейти к брату, следующему за ним по старшинству. Так как у Василия Дмитриевича остался сын, то он и должен был наследовать московский великокняжеский стол, но Юрий не хотел признать его прав. Удалившись в Галич, он отправил в Москву посла «з грозами»; вскоре между Василием Васильевичем и Юрием Дмитриевичем состоялось перемирие до Петрова дня, пользуясь которым Юрий стал готовиться к походу. Войско великого князя выступило раньше, и Юрий бежал со всем ополчением в Нижний Новгород, а затем переправился за реку Суру. Посланный за ним в погоню брат его, Константин, сославшись на невозможность перейти реку, прекратил преследование, а Юрий возвратился в Галич и снова послал просить перемирия, но уже на больший срок — на год. В июне того же 1425 года митрополит Фотий, по просьбе великого князя, отправился в Галич склонять Юрия к миру, но видя, что его увещания бессильны, разгневался и выехал из города, никого не благословив. По сказанию летописи, тотчас по отъезде митрополита открылся мор на людей. В ужасе от этой кары Божией, постигшей Галич, Юрий сел на коня и, догнав Фотия за озером в селе Пасынкове, со слезами умолил его вернуться в город. После того как Фотий благословил князя, город и галичан, мор прекратился. Для переговоров о мире Юрий послал своего боярина Бориса Галицкого и еще Даниила Чешка. Согласившись положиться на волю хана и считать великим князем того, которого он пожалует, соперники как будто успокоились и не торопились ехать в Орду. В 1428 г. между ними был заключен договор, невыгодный для Юрия, так как он назван по отношению к племяннику младшим братом. По этому договору Василий Васильевич не вмешивается в удел Юрия — Галич и Вятку и обязуется защищать его от врагов; Юрий не вступается в отчину Василия и в уделы своих младших братьев и обязывается не &lt;!-- 168--&gt;принимать к себе московских служебных князей. Василий Васильевич сдержал свое слово о помощи против неприятеля; в 1429 г., услыхав о нападении татар на Галич и о том, что они взяли Кострому, Плес и Лух, он послал в погоню за ними войско, под предводительством двух дядей и нескольких воевод. 

Только осенью 1431 г. племянник и дядя собрались в Орду: Василий Васильевич поехал в Успеньев день, в сопровождении умного и ловкого боярина Ив. Дм. Всеволожского; Ю. отправился туда три недели спустя. Каждый из князей имел своего доброжелателя в Орде: Василий Васильевич и его боярин поселились у московского «даруги» Миньбулата, а Юрия увез с собой на зимовку в Крым ордынский князь Ширин-Тегиня, обещая выхлопотать для него великокняжеский стол. Весной 1432 г. Юрий и Тегиня вернулись из Крыма, но Всеволожский сумел воспользоваться их отсутствием и добился того, что влиятельные ордынские князья вынудили у князя приказ — убить Тегиню, если он станет хлопотать за Юрия. Всеволожский своими льстивыми речами расположил не только ордынских князей, но и хана Улу-Махмета в пользу Василия Васильевича; например, он говорил: «господин наш, князь Юрий Дмитриевич, хочет взяти великое княжение по мертвой (духовной) грамоте отца своего, а не по твоему жалованию, ''волного'' царя…» Хан склонился на сторону Василия Васильевича и, отдавая ему великое княжение, велел Юрию вести под ним коня, но Василий Васильевич отказался от этой почести. Чтобы не слишком обидеть Юрия, хан придал к его вотчине Дмитров, бывший удел его брата Петра, умершего в 1428 г. — Василий Васильевич был посажен на великое княжение в самой Москве царевичем Мансырь-Уланом, который нарочно для этого был с ним прислан. Юрий вернулся из Орды в свой Звенигород, затем весьма недолго пробыл в Дмитрове и, опасаясь близости Москвы, ушел в Галич. Василий Васильевич воспользовался этим, выгнал из Дмитрова наместников Юрия и взял Дмитров за себя. 

После женитьбы Василия Васильевича 8 февраля 1433 г. на Марье Ярославовне, дочери Боровско-Серпуховского князя Ярослава Владимировича, Всеволожский перешел сначала в Углич к Константину Дмитриевичу, а затем в Галич к Юрию Дмитриевичу, и стал подговаривать его к войне с Василием Васильевичем. Такую перемену в поведении Всеволожского можно объяснить себе той обидой, которую нанесла Софья Витовтовна Василию Юрьевичу Косому на брачном пиру Василия Васильевича. Василий Юрьевич был женат на родной внучке Всеволожского, а так как пояс, подмененный тысяцким Вельяминовым на свадьбе Дмитрия Донского, принадлежал потом Всеволожскому и перешел к Василию Косому в числе приданого, полученного за женой, то Всеволожский счел себя оскорбленным выходкой Софьи Витовтовны и решил отомстить ее сыну. 

Великий князь узнал о походе своего дяди лишь в то время, когда Юрий с сыновьями и боярином Всеволожским были уже в Переславле. Не будучи в силах противостоять врагу, Василий Васильевич отправил к Юрию, находившемуся тогда у Троицкого монастыря (теперешняя Троице-Сергиева лавра) послов с предложением мира, но Юрий не пожелал вступать ни в какие переговоры. В апреле 1433 г. соперники сошлись в двадцати верстах от Москвы, на берегу Клязьмы; полки Василия были разбиты, а сам он, прибежав в Москву, взял с собой мать и жену и уехал в Тверь, а оттуда в Кострому. Узнав о местопребывании племянника, Ю., ставший великим князем Московским, пошел со своими сыновьями к Костроме и захватил там Василия. Так как у него не было особого удела, то Юрий выделил ему из великого княжества Коломну, которая постоянно отдавалась великими князьями старшему из их сыновей. Против такого решения сильно восставали сыновья Юрия и боярин Всеволожский, но Ю., побуждаемый своим любимцем, боярином Семеном Морозовым, привел свое намерение &lt;!-- 169--&gt;в исполнение, сделал прощальный пир, богато одарил Василия и отпустил с ним его бояр. По прибытии в Коломну Василий Васильевич начал созывать к себе людей, и к нему, оставляя Юрия, стали переходить князья, бояре, дворяне и простые люди, потому что, по словам одной из летописей, «не повыкли галичьским князем служити». Видя, что все оставляют отца, и приписывая такой оборот дела боярину Морозову, старшие сыновья Юрия убили отцовского любимца и бежали в Кострому. Оставшись один и сознавая непрочность своего положения в Москве, Юрий призвал Василия и добровольно передал ему великокняжеский стол, а также и Дмитров, взамен которого получил Бежецкий Верх. По мирному договору Юрий обязался за себя и за младшего сына своего, Дмитрия ''Красного'', не дружить с двумя старшими своими сыновьями, Василием ''Косым'' и Дмитрием ''Шемякой''. После этого Юрий ушел в Звенигород, а потом в Галич; он не выполнил, однако, данного обещания и в том же 1433 г. его полки участвовали в сражении старших его сыновей с войсками великого князя. За вероломство Юрия Галич был сожжен Василием. Юрий бежал на Белоозеро, потом вернулся в Галич и звал туда своих сыновей готовиться к походу. Весной 1434 г. произошло сражение в Ростовской области; войска великого князя были опять разбиты, а сам он бежал в Новгород. Бывший союзник Василия, кн. Иван Андреевич Можайский, видя, что перевес на стороне Юрия, ушел к Троицкому монастырю и вместе с Юрием отправился в Москву. Юрий легко овладел Москвой, взял в плен великих княгинь (мать и жену Василия Васильевича) и отправил их в Звенигород. Василий Васильевич перебрался из Великого Новгорода в Нижний Новгород и, видя невозможность устоять против сыновей Юрия, хотел бежать в Орду. В это время Юрий совершенно неожиданно скончался. 

С 1400 г. Юрий Дмитриевич был женат на Анастасии, дочери Юрия Святославовича Смоленского; она умерла в Звенигороде в 1422 г. От этого брака известны три сына: Василий ''Косой'', Дмитрий ''Шемяка'' и Дмитрий ''Красный'' (о них см. под их именами в соответствующих томах). 

&lt;small&gt;Собр. Госуд. Гр. и Договор., І и II (см. указатель). — Экземплярский, тт. І и II, см. указатель). — Шпилевский С. М., Древние города и другие булгарско-татарские памятники в Казанской губ., Казань, 1877 г., стр. 183—186.&lt;/small&gt; 

{{РБС/Автор|В. Корсакова.}}

=== См. также ===
* {{РБС/дубль|Берладник}}

[[Категория:РБС:Дворянские роды]]</text>
      <sha1>31a78a248usqjcvk9segmg7tiv45kzj</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592764</id>
      <parentid>4592749</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:18:18Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>Содержимое страницы заменено на «{{РБС|КАЧЕСТВО=5}} {{РБС/Оглавление статьи|Василько Романович|Василько Ростиславич|Владимир Володаревич|Владимир Львович|Владимир Ростиславич|Владимир Ярославич|Григорий Василькович|Даниил Мстиславич|Иван Василькович|Иван Ростислав...»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="1478" xml:space="preserve">{{РБС|КАЧЕСТВО=5}}
{{РБС/Оглавление статьи|Василько Романович|Василько Ростиславич|Владимир Володаревич|Владимир Львович|Владимир Ростиславич|Владимир Ярославич|Григорий Василькович|Даниил Мстиславич|Иван Василькович|Иван Ростиславич|Лев Даниилович|Олег Ярославич|Святослав Мстиславич|Юрий Львович|Ярослав Осмомысл|Дмитрий Иванович|Иван Давидович|Иван Дмитриевич Шемякин|Константин Ярославич|Юрий Дмитриевич| }}

&lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=144 to=145 onlysection=&quot;Галицкие (князья)&quot; /&gt;
&lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914) с. 144-145.djvu&quot; from=1 to=2 onlysection=&quot;Галицкие (князья)&quot; /&gt;
&lt;!-- Не знаю, как сделать, чтобы выводились правильный номера страниц 144 и 145 /вместо 1 и 2/--&gt;
&lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=146 to=169 onlysection=&quot;Галицкие (князья)&quot; /&gt;

[[Категория:РБС:Дворянские роды]]</text>
      <sha1>3eaqp0bsfgpd535qw9n4d51hnazar8y</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>РБС/ВТ/Галлидей, Метьюз</title>
    <ns>0</ns>
    <id>394899</id>
    <revision>
      <id>4592860</id>
      <parentid>4500679</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T09:10:15Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="294" xml:space="preserve">{{РБС|КАЧЕСТВО=5}}

&lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=177 to=177 onlysection=&quot;Галлидей, Метьюз&quot; /&gt;

[[Категория:РБС:Врачи]]
[[Категория:РБС:Доктора медицины]]</text>
      <sha1>0pmzqslr3wq7mplvjv4gv51uoyb1ggt</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>РБС/ВТ/Галлидей, Василий Матвеевич</title>
    <ns>0</ns>
    <id>395286</id>
    <revision>
      <id>4592858</id>
      <parentid>4500680</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T09:08:51Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="315" xml:space="preserve">{{РБС|КАЧЕСТВО=5}}

&lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=177 to=177 onlysection=&quot;Галлидей, Василий Матвеевич&quot; /&gt;

[[Категория:РБС:Врачи]]
[[Категория:РБС:Доктора медицины]]</text>
      <sha1>a9n29h0zhvf264lzba6v6hstej8mucp</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>РБС/ВТ/Галлер, Константин Петрович</title>
    <ns>0</ns>
    <id>395642</id>
    <revision>
      <id>4592826</id>
      <parentid>4020797</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T22:00:20Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="6889" xml:space="preserve">{{РБС
|КАЧЕСТВО=75%
|НАЗВАНИЕ=Галлер
|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=Галлер
|ВИКИПЕДИЯ=
|ВИКИТЕКА=
|ЭСБЕ=
|МЭСБЕ=
}}

'''Галлер,''' ''Константин Петрович'', музыкальный критик, композитор и педагог, родился в 1845 г., общее образование получил в 1-м кадетском корпусе, по окончании которого (1863) был выпущен корнетом в Кирасирский Ее Величества полк, затем перешел в Лубенский гусарский полк, но через несколько лет вышел в отставку, чувствуя призвание к музыке. Склонность эта обнаружилась у Г. еще в детстве; его первой учительницей игры на фортепиано была его мать, затем некий Паули. В 1867 г., по выходе в отставку, поступил в СПб. консерваторию, где занимался несколько лет под руководством профессоров Воячека, Иогансена, Зарембы и Римского-Корсакова (теория композиции), Черни (класс фортепиано), А. Рубинштейна (класс ансамбля) и Чиарди (класс флейты). Будучи учеником, на 3-м курсе, преподавал некоторое время теорию в младших классах консерватории, замещая профессоров Воячека и Иогансена. Однако Г. консерваторию не окончил, по крайней мере с дипломом. Посвятив себя музыкальной деятельности, Г. первоначально занялся композицией. Кроме романсов, нескольких сонат и фортепианных вещей, он написал: несколько увертюр для оркестра, кантату «Пир Валтассара» (отрывок из нее исп. 4 февр. 1884 г. в концерте Музык. Общ.); гимн «Родина» (исп. 1 ноября 1880 г. там же), хор «Спится мне младешенькой», неоконченную оперу «Марьина роща», оркестровал «Картинки с Востока» Шумана (исп. 1880). С 1874 г. посвятил себя главным образом педагогической и журнальной деятельности. Г. состоял преподавателем теории музыки и хорового пения в СПб. Учительском институте (с 1879 г.) и в музыкальных классах Педагогического музея Военного министерства (с 1880 г.). Издал: 1) Учебник хорового пения и теории музыки, приспос. к школьному изучению; 2) Сборник детских песен (Рай детей); 3) приготовил к печати «Сборник народных песен Лужского уезда». Музыкально-критическая деятельность Г. доставила ему известное положение. Исповедуя консервативное направление, Г. беспристрастно относился и к явлениям музыкальной жизни прогрессивного характера. Сотрудничал в «Биржев. Ведомостях» (с 1874 г.), «Молве», «Сыне Отечества» (здесь в 1876—77 гг. появились его «Очерки литературы русской музык. критики»), «Новостях», «Всемирной Иллюстрации» (1874—83, ряд биографических очерков и заметок о композиторах и знаменитых артистах), &lt;!-- --&gt;«Музык. свете» и «Баяне». Несколько статей Г. по педагогике напечатаны в «Русском начальном учителе», в котором, отдельными выпусками, появился и его учебник «Теория музыки и хорового пения». Состоял также постоянным сотрудником-корреспондентом в «Europe Artist» по музыке. Помимо музыки, Г. питал страсть к животным и особенно к птицам. Г. был охотник по природе и мечтал о восстановлении соколиной охоты; он был председателем общества соколиных охотников. Ряд статей Г. о жизни и нравах охотничьих птиц появились в русских («Природа и Охота») и иностранных журналах. Г. состоял в переписке с русскими и иностранными орнитологами. Скончался внезапно от разрыва сердца 15 апреля 1888 г.; погребен на Смоленском кладбище. Списка печатных работ Г. не существует. Довольно обширная музыкальная библиотека его, после смерти, попала к букинистам.

&lt;small&gt;Рубец, «Биогр. лексикон», стр. 17; «Баян», 1888, № 16 (некр.); «Новое Время», 1888, №№ 4358 и 4360 (некр.); «Новости», 1888, № 106 (некр.); «Петербург. газета», 1888, №№ 105 и 106 (некр.); «Музык. Обозр.», 1888, № 16 (некр.); «Ребус», 1888, № 18 (некр.); Риман, «Муз. словарь», стр. 283; Перепелицын, «Ист. муз. в России», стр. 212, 213, 236, 268; Перепелицын, «Муз. Слов.», стр. 73; «Музык. кал.-альманах», 1895, стр. 64; Энгель, «Краткий муз. слов.», стр. 39; Финдейзен, «Оч. 50-летия СПб. отд. И. P. M. О.», стр. 60. — Петербург. Некрополь, І, 529.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|Н. Финдейзен.}}

[[Категория:РБС:Музыкальные критики]]
[[Категория:РБС:Композиторы]]
[[Категория:РБС:Педагоги]]</text>
      <sha1>1uhy3bngyy0l7a93zqsqjaoaa2aj9dm</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592854</id>
      <parentid>4592826</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T08:49:48Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>Содержимое страницы заменено на «{{РБС|КАЧЕСТВО=5|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=Галлер}}  &lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=175 to=176 onlysection=&quot;Галлер, Константин Петрович&quot; /&gt;  [[Категория:РБС:Музыкальные критики]] [[Категория:РБС:Композиторы]] [[Категория:РБС:Педагоги]]»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="424" xml:space="preserve">{{РБС|КАЧЕСТВО=5|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=Галлер}}

&lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=175 to=176 onlysection=&quot;Галлер, Константин Петрович&quot; /&gt;

[[Категория:РБС:Музыкальные критики]]
[[Категория:РБС:Композиторы]]
[[Категория:РБС:Педагоги]]</text>
      <sha1>1l52ih07ycr2cgex174vbg2tawuvilb</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>РБС/ВТ/Галл, Роман Романович</title>
    <ns>0</ns>
    <id>395771</id>
    <revision>
      <id>4592857</id>
      <parentid>3659048</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T09:07:33Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="8857" xml:space="preserve">{{РБС
|ВИКИПЕДИЯ=
|ВИКИТЕКА=
|КАЧЕСТВО=3
|ЭСБЕ=
}}

'''Галл,''' ''Роман'' (''Роберт'') ''Романович'', адмирал, член Адмиралтейств-совета, родился 9 февраля 1761 г., принят из английского флота на русскую службу 31 декабря 1774 г. и пришел из Ливорно в Кронштадт в эскадре Грейга. Весь следующий год он находился в Морском корпусе для изучения морских наук и в 1776—1778 гг. был в плавании, сначала в Финском заливе, а затем в Балтийском море. 27 мая 1779 г. Г. был произведен в мичманы и в следующие два года совершил плавание от Кронштадта до Ливорно и обратно на фрегате «Симеон» в эскадре контр-адмирала Борисова. 1 января 1782 г. Г. был произведен в лей&amp;shy;тенанты и, совершив курс на «Симеоне» от Кронштадта до Английского канала, был назначен в Архангельск. В 1783—1784 гг. Г. сделал два перехода из Архангельска в Кронштадт на фрегате «Возьмислав» и корабле «Владислав».

В 1785 г. Галл был сначала в кампании на Кронштадтском рейде, а затем назначен в команду капитан-лейтенанта Биллингса, для исследования северо-восточных берегов Сибири. В 1786 г. он, будучи отправлен в дальнее плавание, прибыл в Охотск и тогда же был произведен в капитан-лейтенанты. Здесь он был оставлен для наблюдения за постройкой судов, для чего должен был отправиться в Нижнекамчатск. С окончанием&lt;!-- --&gt; судна «Черный орел» Г. вступил в командование им и в 1789—1792 гг. находился в плавании по Охотскому и Берингову морям, следуя за кораблем Биллингса «Слава». План Биллингса обогнуть Азию не увенчался успехом, и экспедиция вскоре вернулась обратно в Петербург (в 1794 г.). В этот период времени Г. был произведен в капитаны 2-го ранга (19 сентября 1789 г.). В 1795—1796 гг. он плавал сначала по Кронштадтскому рейду, а затем в Балтийском море, командуя последовательно кораблями «Принц Карл» и «Пантелеймон». В это же время, 13 ноября 1796 г., его произвели в капитаны 1-го ранга. В следующем году за участие в плавании у Красной Горки, под штандартом Государя, Г. был награжден шпагой с орденом св. Анны 3-й степени, а следующие два года плавал у берегов Англии и крейсировал с английской эскадрой в Немецком море у о. Текселя и был награжден орденом св. Владимира 4-й степени. В 1800 г. Г. был командирован в Москву. 14 марта 1801 г. произведен в капитан-командоры. Весь этот год и следующий Галл командовал кораблем «Св. Иоанн Креститель» при Кронштадтском порте, и в конце года, за 18 морских кампаний, награжден орденом св. Георгия 4-го класса. 9 января 1803 г. Г. произведен в контр-адмиралы и следующие два года командовал 3-й дивизией эскадры красного флага, вплоть до назначения (27 сент. 1804 г.) в Роченсальм командующим над находящимися там флотскими командами.

В период 1805—1807 гг. Г., по случаю разрыва с Англией, был устранен от должности и вместе с другими англичанами, находившимися на русской службе, был послан в Москву. Тем не менее 12-го декабря он был произведен в вице-адмиралы. Приняв русское подданство в 1810 г., Г. возвратился в Петербург и в следующем году (16 февраля) был назначен на должность главного командора Черноморского флота. В этом же году он плавал по Черному морю, разыскивая неприятельские суда. Два следующих года Г. крейсировал с флотом по Черному морю и 12 декабря 1812 г. был награжден орденом св. Анны 1-й степени. В 1816 г. Г. был назначен командиром Рижского порта и 27 августа 1821 г. ему была пожалована аренда в Лифляндии. Пять лет спустя, 29 декабря, он получил назначение на должность инспектора балтийских ластовых экипажей, в каковой и состоял до 1830 г. В этом году, 21 апреля, он был произведен в адмиралы с назначением главным командиром Архангельского порта и Архангельским военным губернатором.

В последующее время Г. получил следующие награды: в 1832 г. — орден св. Владимира 2-й степени, в 1835 г. — Белого Орла, в 1836 г. — св. Александра Невского, с назначением в члены Адмиралтейств-совета, и, наконец, в 1839 г. ему были пожалованы алмазные знаки к ордену Александра Невского. Умер Г. 23 января 1844 г. в Петербурге, скоропостижно, стоя на службе в Английской церкви. Погребен на Волковом лютеранском кладбище. Описание его путешествия к северо-восточным берегам Сибири было впервые издано в Лондоне в 1802 г. под заглавием: «An account of а geographical and astronomical expedition to the Northern parts of Russia, performed in the year 1785, to 1794, narrated from the original papers by Mart. Sayer», затем было переведено на немецкий, французский и итальянские языки. На русском языке оно появилось в переводе капитана Сарычева, участника кампании, в 1811 г. (СПб.) под заглавием: «Путешествие капитана Биллингса через Чукотскую землю, от Берингова пролива до Нижнеколымского острова, и плавание капитана Галла по сев.-вост. океану в 1791 г., с приложением словаря 12 наречий этих народов».

&lt;small&gt;Общий морской список; Дела архива Морск. Мин., изд. 1898 г., т. 8, стр. 747, т. 9, стр. 153, 258, 356, 385, 457, 507, 723—725, 743, т. 10, стр. 193, 198, 530, 583; «Сев. Пчела», 1844 г., № 22; «Московск. Вед.», 1844 г., № 15; Словарь Брокгауза-Ефрона (под словом Биллингс); «Рус. Стар.», 1889 г., т. 63, стр. 295—296; Петербургский Некрополь, т. І, стр. 540.&lt;/small&gt;

[[Категория:РБС:Адмиралы]]</text>
      <sha1>qmmipcrdby537jkbjz5yhmz0gmph44y</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592874</id>
      <parentid>4592857</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T10:42:28Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>Содержимое страницы заменено на «{{РБС|КАЧЕСТВО=5}}  &lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=177 to=178 onlysection=&quot;Галл, Роман Романович&quot; /&gt;  [[Категория:РБС:Адмиралы]]»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="247" xml:space="preserve">{{РБС|КАЧЕСТВО=5}}

&lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=177 to=178 onlysection=&quot;Галл, Роман Романович&quot; /&gt;

[[Категория:РБС:Адмиралы]]</text>
      <sha1>2iq6utr0rpexi0pmgf4w3z6b25vww2q</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>РБС/ВТ/Гальберг, Иван Иванович</title>
    <ns>0</ns>
    <id>395808</id>
    <revision>
      <id>4592882</id>
      <parentid>2258135</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T11:32:54Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="257" xml:space="preserve">{{РБС|КАЧЕСТВО=5}}

&lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=180 to=180 onlysection=&quot;Гальберг, Иван Иванович&quot; /&gt;

[[Категория:РБС:Архитекторы]]</text>
      <sha1>2pez0at0oukb3xovxsi45xuoyk0eh9p</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>РБС/ВТ/Галлер-Фиони, Гавриил Иванович</title>
    <ns>0</ns>
    <id>397227</id>
    <revision>
      <id>4592851</id>
      <parentid>3659049</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T08:47:52Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>Содержимое страницы заменено на «{{РБС|КАЧЕСТВО=5|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=Галлер}}  &lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=176 to=177 onlysection=&quot;Галлер-Фиони, Гавриил Иванович&quot; /&gt;  [[Категория:РБС:Учёные]]»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="304" xml:space="preserve">{{РБС|КАЧЕСТВО=5|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=Галлер}}

&lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=176 to=177 onlysection=&quot;Галлер-Фиони, Гавриил Иванович&quot; /&gt;

[[Категория:РБС:Учёные]]</text>
      <sha1>ehgxe6ypmxol0y1vv77wektzy8ynurj</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>РБС/ВТ/Гальберг, Самуил Иванович</title>
    <ns>0</ns>
    <id>398115</id>
    <revision>
      <id>4592879</id>
      <parentid>4034717</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T11:32:12Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="21040" xml:space="preserve">{{РБС
|КАЧЕСТВО=75%
|НАЗВАНИЕ=Гальберг
|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=
|ВИКИПЕДИЯ=
|ВИКИСКЛАД=
|ЭСБЕ=
}}

'''Гальберг,''' ''Самуил Иванович'' (''Самуил-Фридрих''), скульптор, род. в Эстляндской губ. 2 декабря 1787 г.; ум. в Петербурге 10 мая 1839 г. Сын небогатого, но довольно образованного, трудолюбивого и набожного шведа, занимавшегося управлением имениями разных помещиков, Г. семи лет, в 1795 г., был отдан в Академию Художеств, где в это время уже обучался его старший брат Иван, бывший потом архитектором при Кабинете Его Величества; другой его брат, Карл, бывший после секретарем в Департаменте Герольдии, тоже учился в Петербурге — в Первом Сухопутном Шляхетском корпусе; кроме них была еще сестра Анна, годом моложе нашего художника, вышедшая впоследствии замуж за известного филолога А. X. Востокова. Занятия Г. в Академии шли успешно. В 1803 г. он получил серебряную медаль второго достоинства, а в 1806 г. — такую же медаль первого достоинства; кроме того, в том же году он конкурировал со своим товарищем Крыловым по программе, заданной М. Н. Муравьевым: изобразить в барельефах «заслуги и славу гр. А. А. Мусина-Пушкина»; эскизы обоих конкурентов оказались настолько равными по достоинству, что обоим им было выдано по золотой медали. В следующем году он получил вторую золотую медаль за барельеф «Три отрока перед Навуходоносором» и первую серебряную медаль за лепление с натуры. В 1808 г., за барельеф «Марфа Посадница приводит жениха своей дочери, Мирослава, к деду своему &lt;!-- --&gt;Феодосию, который дает тому свой родовой меч», Г. получил первую золотую медаль. Медаль эта давала право на заграничную поездку за казенный счет; но так как в это время недостаток средств и политические условия задерживали отправку пенсионеров, то их оставляли для усовершенствования при Академии, давая им квартиру и стол и поручая руководство их занятиями одному из профессоров, так что одно время таких пенсионеров скопилось до тридцати человек. Таким же образом оставлен был и Г., работавший под руководством Мартоса. Только 30 июня 1817 г. его решено было отправить за границу, куда он и поехал лишь в июле 1818 г. В Риме Г. много рисовал в музеях и посещал лекции анатомии во французской академии; руководителем по скульптуре он выбрал себе знаменитого Торвальдсена. В феврале 1819 г. приехал в Рим Великий Князь Михаил Павлович. Давая заказы для поддержки русских пенсионеров, он заказал двоим скульпторам, Крылову и Г., исполнить статуи Гектора и Ахиллеса, говоря, что «два скульптора — два соперника, — пусть они представят двух великих соперников, и увидим, кто победит». За исполнение каждой статуи назначено было по 2500 р. Крылов и Г. бросили жребий, кому взять которого из соперников, и нашему художнику достался Ахиллес. В начале болезнь, а потом затруднения в материальных средствах задержали его работу, и он скоро охладел к ней, работал более головой, чем от сердца, работал долго и в конце сам остался неудовлетворен, хотя в Петербурге были ею очень довольны. Прежде чем он мог приступить к статуе Ахиллеса, он вылепил (1819 г.) бюст своего товарища В. А. Глинки, вышедший настолько удачно, что вызвал большие похвалы римских скульпторов и доставил автору немало заказов в этом роде. Г. предлагал даже прислать его в виде отчетной пенсионерской работы в Академию. По поводу этого бюста сам Г. писал, 7 ноября 1819 г.: «Наконец я кончил бюст Глинки. Портрет не только без зрачков, даже без бровей. Может быть, назовут меня нововводителем, и притом неудачным…» Бюст этот находится в Академии. В 1820 г. им исполнены эскиз «Бойца», мраморный бюст г-жи Мальцевой, только что умершей перед тем, и сделаны эскизы для ее надгробного памятника, но последний выполнен не был. Мартос советовал ему сделать бюст папы и через посланника поднести его государю, но на это художник не нашел времени. Точно так же не воспользовался и другим его советом, относительно бюста Кановы, который думали заказать ему от Академии,— так как Канова сам только что перед тем сделал колоссальный свой бюст, то Г. нашел неудобным и самое обращение к Канове с просьбой позировать после этого; он предложил лучше сделать копию с упомянутого бюста, но ответ Академии нам не известен. В 1821 г. Г. познакомился с кульмским героем, гр. А. И. Остерманом-Толстым. Тот засыпал его множеством заказов; многие из них остались потом без исполнения, но некоторые были выполнены. Так, он исполнил для него мраморный его бюст, статую, изображающую графа тяжело раненым (1822 г.), небольшую лежащую нимфу и бюст одной римской дамы. В 1824 г. оставлявший свой пост секретарь русского посольства, барон Ган, заказал Г-гу бюст посланника, или как тогда называли — министра, А. Я. Италинского, который был впервые высечен из мрамора самим художником и был потом повторен, тоже из мрамора, для князя Г. И. Гагарина. В 1823 г. он исполнил бюсты: княжны А. П. Волконской, из мрамора, княгини Трубецкой, покойной дочери М. Я. Нарышкиной (с миниатюрных ее портретов) и графини А. Ф. Закревской, урожденной графини Толстой (по заказу ее отца). В 1824 г. он сделал из мрамора с натуры бюст князя М. Б. Барклая-де-Толли. Приехавший в это время в Рим граф Сен-При хотел поручить ему сделать надгробный памятник брату, генералу русской службы, павшему при взятии Лаона. Наш художник был очень польщен таким заказом из Франции, составил эскизы, которые были посланы заказчику, но результатов никаких не получилось.

За это же время он исполнил, по заказу князя И. А. Гагарина, свою лучшую работу — «Молодой сатир прислушивается к звуку ветра в тростнике, или Изобретение музыки», высеченную из мрамора и находящуюся теперь в музее Александра III. Кроме того, он задумал было вылепить статую Евы, но почему-то не осуществил этого.

К 1826 г. относится бюст младшей дочери А. М. Корсаковой, Варвары. Тогда же он закончил небольшую статую «Мальчика, пускающего пузыри». В 1827 г. он сделал мраморный бюст Григ. Никанор. Оленина, зятя президента Академии, находящийся в музее Александра III. Граф Аракчеев, вознамерясь поставить в селе Грузине памятник Императору Александру І, обратился, по указанию Оленина, к Г. Памятник этот отлит из бронзы, и художник получил за него девять тысяч рублей. Все эти работы очень задержали пребывание Г. в Риме, так что он прожил там целых десять лет. Наконец в 1828 г. состоялось Высочайшее повеление: «Скульпторов Г. и Орловского вызвать в Петербург для сочинения проектов статуям фельдмаршалов князей Кутузова и Барклая-де-Толли, доставя им на путевые издержки по 150 червонных; по приезде же их сюда производить им жалованья по 3000 руб. в год каждому из Кабинета». Перед самым отъездом он успел еще сделать бюст графа Капо-д’Истрия. Исполнение памятников досталось Орловскому, а Г. вскоре (9 июля 1829 г.) был приглашен на должность профессора второй степени по классу скульптуры и орнаментов. В это время он имел уже звание академика; на звание же профессора ему была задана, 3 февраля 1831 г., программа: «Группа, представляющая человека, который усмиряет борзого коня; величина фигур должна быть во весь рост». Но художник, по-видимому, не стал работать этой программы. По крайней мере, 24 сентября 1836 г., он был возведен в звание профессора, единогласно, без программы, за приобретенную им «в чужих краях всеобщую известность произведенными им статуями из мрамора, изображающими «Начало музыки» и «Дитя, пускающее мыльные пузыри». 

Как преподаватель, Г. имел большое влияние на своих учеников, не только по своей специальности, но и на их общее развитие, так как, по тому времени, это был наиболее образованный художник во всей Академии. Недаром над его могилой К. П. Брюллов сказал: «Сегодня мы похоронили пол-академии». Его учениками были: Пименов, Ант. Иванов, Ставассер и Климченко. В 1829 г. Г. получил Высочайшее повеление, через князя Волконского, заняться проектом статуи Александра І, и вылепил бюст В. А. Перовского; может быть, к этому же времени относится и бюст A. A. Перовского; оба эти бюста находятся в музее Александра III. К следующему году относится бюст И. А. Крылова, находящийся в Румянцевском музее. В 1831 г. исполнен бюст А. Н. Оленина, находящийся в собрании С. С. Боткина, и бюст барона Дельвига, статуя Еврипида для Импер. Публичной Библиотеки и небольшая статуя Екатерины II для Академии Художеств, где, кроме нее, есть еще исполненная им же вскоре колоссальная гипсовая модель той же императрицы и вырубленная с этой модели в 1862 г. Бродским мраморная статуя; маленькие модели этой статуи имеются также в Зимнем дворце и в собрании И. И. Ваулина. 2 марта 1832 г. Государь выразил желание, чтобы Демут-Малиновский, Г. и Орловский занялись сочинениями барельефов и евангелистов для академической церкви, и для нее наш художник сделал барельеф «Явление Аврааму трех ангелов у дуба Мамврийского» и двух коленопреклоненных ангелов. В 1833 г. поручено ему, вместе с Мартосом и Демутом-Малиновским, заняться сочинением памятника Императрице Марий Феодоровне, который предполагалось воздвигнуть в церкви при Смольном монастыре; модель этого памятника работы Г. находится в собственной Его Величества Канцелярии по учреждениям Императрицы Марии. В этом же году Академия поручила ему сделать для конференц-зала мраморный бюст Николая I. В это же время он работал и над памятником Державину для Казани и представил в Совет Академии подробное изложение своего проекта. Впоследствии самый памятник выполнен был, уже после его смерти, Рамазановым и Климченко. В следующем году он сделал бюст И. П. Мартоса, отлитый в 1839 г. из бронзы бароном П. К. Клодтом и находящийся в музее Александра III. В это время он работал над памятником H. M. Карамзину для Симбирска, причем представил в Академию два проекта: один — с фигурой Карамзина, а другой — с Клио. Академия предпочла второй, и в таком виде он и был исполнен, уже по смерти Гальберга, Ставассером, Ант. Ивановым, Рамазановым, Климченко и бароном П. К. Клодтом. К 1837 г. относятся бюсты графа Ферзена и А. С. Пушкина. Кроме перечисленных работ, им же исполнены: бюсты П. Е. Доброхотова и П. А. Кикина (последний находится в Обществе Поощрения Художеств), барельеф Богоматери с Апостолами, в виде фриза (украшает одну из зал музея Александра III), два ангела в портике Троицкого собора в Петербурге и голова Изиды. Им же составлен проект надмогильного памятника С. Ф. Щедрину, законченный Ант. Ивановым и Ставассером и отлитый бароном П. К. Клодтом.

Г. был женат на дочери ректора скульптуры В. И. Демута-Малиновского, Елизавете Васильевне, и имел от нее двух дочерей: Елизавету, вышедшую за И. Ф. Эвальда, и Анну — за X. П. Носова. Погребен он на Волковом лютеранском кладбище, а жена его, умершая менее чем через год после него, — на Смоленском православном кладбище.

&lt;small&gt;«Журнал Изящных Искусств», 1825; Оленин А. Н., «Краткое историческое сведение о состоянии Императорской Академии Художеств», СПб., 1829; Отчет Академии Художеств за 1830 г.; «Художественная газета», 1837, 1838 и 1841 гг.; Фишер, «Указатель находящихся в Академии произведений», СПб., 1842; Рамазанов Н. А., «П. A. Ставассер. Оттиск из Русского Вестника», 1863; его же, «Материалы для истории художеств в России», М., 1863; «Сборник материалов для истории Императорской Академии Художеств», СПб., 1864—1866; Эвальд В. Д., «Скульптор С. И. Гальберг в его заграничных письмах и записках (прил. к «Вестнику Изящных Искусств», 1884 г.); Энцикл. Словарь Брокгауза-Ефрона (ст. А. И. Сомова); Архив Брюлловых, СПб., 1900; Барон Врангель H. H., «Русский музей Императора Александра III», СПб., 1904; его же, «Каталог старинных произведений искусств, хранящихся в Имп. Академии Художеств (прил. к «Старым годам», 1908 г.); Грабарь И., «История русского искусства», вып. 10; Петербургский Некрополь, СПб., 1912, т. I.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|А. Новицкий.}}

[[Категория:РБС:Скульпторы]]
[[Категория:Самуил Фридрих Иванович Гальберг]]</text>
      <sha1>ll78hv393vc11ln6dcgm40m4vfvr8mh</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Заблуждение Купидона (Лермонтов)/ПСС 1936 (СО)</title>
    <ns>0</ns>
    <id>424071</id>
    <revision>
      <id>4592830</id>
      <parentid>3953739</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T03:51:49Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Dpkmdp</username>
        <id>105196</id>
      </contributor>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3640" xml:space="preserve">{{Отексте
| КАЧЕСТВО              = 100%
| НАЗВАНИЕ              = Заблуждение Купидона
| АВТОР                 = [[Михаил Юрьевич Лермонтов]] ([[w:1814|1814]]—[[w:1841|1841]])
| ДАТАСОЗДАНИЯ          = 1828&lt;ref&gt;В автографе — поставленная Лермонтовым дата: «(1828)».  Написано в период учения Лермонтова в Московском университетском пансионе, под руководством знатока античной литературы, поэта и переводчика С. Е. Раича. Впервые опубликовано в 1889 г.&lt;/ref&gt;
| ДАТАПУБЛИКАЦИИ        = 1889&lt;ref&gt;Впервые в собрании сочинений под редакцией Висковатова (т. I, с. 1). &lt;/ref&gt;
| СОДЕРЖАНИЕ            = [[Стихотворения Лермонтова 1828—1836#1828|Стихотворения 1828]]  
| ИСТОЧНИК              = [http://feb-web.ru/feb/lermont/texts/lerm05/vol01/l512002-.htm?cmd=0 ПСС: В 5 т. 1935—1937.]&lt;ref&gt;Лермонтов М. Ю.  Заблуждение Купидона («Однажды женщины Эрота отодрали…») // Лермонтов М. Ю. Полное собрание сочинений: В 5 т. — М.; Л.: Academia, 1935—1937. Т. 1. Стихотворения, 1828—1835. — 1936. — С. 2. Электронная публикация: ФЭБ 
Адрес ресурса: http://feb-web.ru/feb/lermont/texts/lerm05/vol01/l512002-.htm 
&lt;br/&gt;Печатается по автографу в тетр. 2, № 6. Впервые — у Висковатова (I, 1). К 1828—1829 гг. относится ряд стихотворений «в древнем роде»; ср. ниже: «Цевница», «Пир», «Пан». Эти опыты — результат работы Лермонтова в литературном кружке под руководством С. Е. Раича (см. комментарий к стихотворению «Коварной жизнью недовольный») и занятий с А. Ф. Мерзляковым. &lt;/ref&gt; 
| ПРЕДЫДУЩИЙ            = [[Осень (Лермонтов)/ПСС 1936 (СО)|Осень]]
| СЛЕДУЮЩИЙ             = [[Цевница (Лермонтов)/ПСС 1936 (СО)|Цевница]]
| ДРУГОЕ                = 
}}
&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{poemx1|Заблуждение Купидона|

Однажды женщины Эрота отодрали; .....
Досадой раздражен, упрямое дитя,
Напрягши грозный лук, и за обиду мстя,
Не смея к женщинам, к нам ярость острой стали,
Не слушая мольбы усерднейшей, стремит.
Ваш подлый род один! — безумный говорит.

 *** 

С тех пор-то женщина любви не знает!..
И точно как рабов считает нас она....
Так в наказаниях всегда почти бывает:
Которые смирней, на тех падет вина! —..
|}}

{{примечания2}}
&lt;/div&gt;
{{PD-old-70}}

[[Категория:Поэзия Михаила Юрьевича Лермонтова]]
[[Категория:Русская поэзия, малые формы]]
[[Категория:Литература 1828 года]]
[[Категория:Тексты редакций]]</text>
      <sha1>9kk5coe16rj8ill1tqjd678yq8089v1</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Цевница (Лермонтов)/ПСС 1921 (ДО)</title>
    <ns>0</ns>
    <id>424116</id>
    <revision>
      <id>4592831</id>
      <parentid>1547527</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T04:02:21Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Dpkmdp</username>
        <id>105196</id>
      </contributor>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3132" xml:space="preserve">{{Отексте
|НАЗВАНИЕ  = Цѣвница. («На склонѣ горъ, близъ водъ, прохожій, зрѣлъ ли ты…»)
|КАЧЕСТВО  = 100%
|АВТОР     = [[Михаил Юрьевич Лермонтов|Михаилъ Юрьевичъ Лермонтовъ]]   (1814—1841)
|ДАТАСОЗДАНИЯ=1828
|ДАТАПУБЛИКАЦИИ=1861
|СОДЕРЖАНИЕ= [[Стихотворения Лермонтова 1828—1836#1828|Стихотворенія 1828]]
|ИСТОЧНИК=[http://lib.russportal.ru/index.php?id=authors.lermontov.lermontov1921_01_0004  Полное собраніе сочиненій М. Ю. Лермонтова в 4 т. Томъ первый. — Берлинъ: Издательство «Слово», 1921. — С. 4-5.]  
|ДРУГОЕ    =
|ПРЕДЫДУЩИЙ= [[Заблуждение Купидона (Лермонтов)/ПСС 1901 (ДО)|Заблужденіе Купидона]]
|СЛЕДУЮЩИЙ   = [[Поэт (Когда Рафаэль вдохновенный — Лермонтов)/ПСС 1921 (ДО)|Поэт (Когда Рафаэль...)]]
| НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ = 
}}
&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{poemx1|Цѣвница.|

{{indent|3}} На склонѣ горъ, близъ водъ, прохожій, зрѣлъ ли ты
Бесѣдку тайную, гдѣ грустныя мечты
Сидятъ задумавшись? Надъ ними сводъ акацій.
Тамъ нѣкогда стоялъ алтарь и музъ и грацій;
И кустъ прелестныхъ розъ, взлелѣянныхъ весной,
Тамъ нѣкогда, кругомъ черемухи млечной,
Струилъ свой ароматъ; шумя, съ прибрежной ивой
Шутилъ подчасъ зефиръ и рѣзвый и игривой;
Тамъ нѣкогда моя послѣдняя любовь
Питала сердце мнѣ и волновала кровь!
Сокрылось все теперь. Такъ поутру туманы
Отъ солнечныхъ лучей рѣдѣютъ средь поляны.
Исчезло все теперь; но ты осталось мнѣ,
Утѣха страждущихъ, спасенье въ тишинѣ,
О милое, души святое вспоминанье!
Тебѣ-жъ, о мирный кровъ, тѣхъ дней, когда страданье
Не вѣдало меня, я сохранилъ залогъ,
Который умертвить не можетъ грозный рокъ,
Мое веселіе, ужъ взятое гробницей,
И ржавый предковъ мечъ съ задумчивой цѣвницей!
|}}  

{{примечания2}}
&lt;/div&gt;
[[Категория:Поэзия Михаила Юрьевича Лермонтова]]
[[Категория:Поэзия в дореформенной орфографии]]
[[Категория:Русская поэзия, малые формы]]
[[Категория:Литература 1828 года]]
[[Категория:Тексты редакций]]</text>
      <sha1>jp8vb3j9az2wl5f54wp9mq60oxkeg4x</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Поэт (Когда Рафаэль вдохновенный — Лермонтов)/ПСС 1989 (СО)</title>
    <ns>0</ns>
    <id>424138</id>
    <revision>
      <id>4592840</id>
      <parentid>3470076</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T07:57:44Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Dpkmdp</username>
        <id>105196</id>
      </contributor>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4705" xml:space="preserve">{{Отексте
|КАЧЕСТВО=100%
|НАЗВАНИЕ    = Поэт («Когда Рафа́эль вдохновенный…»)
|АВТОР   = [[Михаил Юрьевич Лермонтов]] ([[w:1814|1814]]—[[w:1841|1841]])
|ДАТАСОЗДАНИЯ=[[w:1828|1828]]
|ДАТАПУБЛИКАЦИИ=[[w:1872|1872]]&lt;ref&gt;Впервые опубликовано в «Русской старине» (1872, кн. 2, стр. 294—295). Печатается по автографу — ГПБ, собрание рукописей Лермонтова, № 28 (в письме Лермонтова к М. А. Шан-Гирей от декабря 1828 г.), л. 2.  Автограф второй половины стихотворения — ПД, тетр. 2. Датируется 1828 годом по нахождению в письме к М. А. Шан-Гирей.&lt;/ref&gt; 
|СОДЕРЖАНИЕ=[[Стихотворения Лермонтова 1828—1836#1828|Стихотворения 1828]]  
|ИСТОЧНИК=Источник: [http://feb-web.ru/feb/lermont/texts/fvers/l21/l21-0642.htm ПСС 1989]&lt;ref&gt;Лермонтов М. Ю.  Поэт («Когда Рафа́эль вдохновенный…») // Лермонтов М. Ю. Полное собрание стихотворений: В 2 т. — Л.: Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1989.
Т. 1. Стихотворения и драмы. — 1989. — С. 64—65. Электронная публикация: ФЭБ. Адрес ресурса: http://feb-web.ru/feb/lermont/texts/fvers/l21/l21-0642.htm &lt;/ref&gt;
|ПРЕДЫДУЩИЙ= [[Цевница (Лермонтов)/ПСС 1989 (СО)|Цевница]]
|СЛЕДУЮЩИЙ   =  [[К Петерсону (Лермонтов)/ПСС 1989 (СО)|К П‹етерсо›ну]] 
| ДРУГОЕ=Стихотворен{{и}}е №4 (ПСС 1989) 
| НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ   = Поэт
}}
&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{poemx1|4. ПОЭТ|
Когда Рафа́эль вдохновенный
Пречистой девы лик священный
Живою кистью окончал, —
Своим искусством восхищенный,
Он пред картиною упал!
Но скоро сей порыв чудесный
Слабел в груди его младой,
И, утомленный и немой,
Он забывал огонь небесный.

Таков поэт: чуть мысль блеснет,
Как он пером своим прольет
Всю душу; звуком громкой лиры
Чарует свет и в тишине
Поет, забывшись в райском сне,
Вас, вас! души его кумиры!
И вдруг хладеет жар ланит,
Его сердечные волненья
Всё тише, и призра́к бежит!
Но долго, долго ум хранит
Первоначальны впечатленья.

''1828'' |}}
&lt;br /&gt;
[[File:Лермонтов - Мадонна с младенцем - с картины Гвидо Рени.jpg|300px|center|thumb|&lt;center&gt;М. Лермонтов. Мадонна с младенцем&lt;br/&gt; (с картины Гвидо Рени)&lt;/center&gt;]]
&lt;br /&gt;
{{примечания2}}
В стихотворении говорится о «Сикстинской мадонне» Рафаэля. Тема, вероятно, была предложена в пансионском литературном кружке С. Е. Раича.  В альм. «Цефей» (М., 1829), составленном из произведений участников этого кружка, имеется стхотворение «Видение Рафаэля», написанное другим пансионером (подпись: «К») — очевидно, одним из воспитанников Раича [[Николай Николаевич Колачевский|Н. Н. Колачевским]]. См. статью: Вацуро В. Э. Литературная школа Лермонтова // Лермонтовский сборник. Л., 1985. С. 49—90, где раскрыты многие источники лермонтовских поэтических цитат и заимствований в стихотворениях 1828—1829 гг.
&lt;/div&gt;


[[Категория:Поэзия Михаила Юрьевича Лермонтова]] 
[[Категория:Русская поэзия, малые формы]]
[[Категория:Литература 1828 года]]
[[Категория:Тексты редакций]]
[[Категория:ПСС в 2 т. (Лермонтов, 1989)]]</text>
      <sha1>oslvo9brhur2khli81y92pejsm1anse</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Поэт (Когда Рафаэль вдохновенный — Лермонтов)/ПСС 1921 (ДО)</title>
    <ns>0</ns>
    <id>424139</id>
    <revision>
      <id>4592839</id>
      <parentid>1548961</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T07:56:27Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Dpkmdp</username>
        <id>105196</id>
      </contributor>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3107" xml:space="preserve">{{Отексте
|НАЗВАНИЕ  = Поэтъ. («Когда Рафаэль вдохновенный…»)
|КАЧЕСТВО  = 100%
|АВТОР     = [[Михаил Юрьевич Лермонтов|Михаилъ Юрьевичъ Лермонтовъ]]   (1814—1841)
|ДАТАСОЗДАНИЯ=1828
|ДАТАПУБЛИКАЦИИ=1861
|СОДЕРЖАНИЕ= [[Стихотворения Лермонтова 1828—1836#1828|Стихотворенія 1828]]
|ИСТОЧНИК=[http://lib.russportal.ru/index.php?id=authors.lermontov.lermontov1921_01_0002  Полное собраніе сочиненій М. Ю. Лермонтова в 4 т. Томъ первый. — Берлинъ: Издательство «Слово», 1921. — С. 4-5.]  
|ДРУГОЕ    =
|ПРЕДЫДУЩИЙ= [[Цевница (Лермонтов)/ПСС 1921 (ДО)|Цевница]]
|СЛЕДУЮЩИЙ   = [[К Петерсону (Лермонтов)/ПСС 1891 (ДО)|Къ Петерсону]]
| НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ =Поэт 
}}
&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{poemx1|Поэтъ.|

{{indent|3}} Когда Рафаэль вдохновенный
Пречистой Дѣвы ликъ священный
Живою кистью окончалъ, —
Своимъ искусствомъ восхищенный,
Онъ предъ картиною упалъ.
Но скоро сей порывъ чудесный
Слабѣлъ въ груди его младой,
И утомленный и нѣмой,
Онъ забывалъ огонь небесный.
{{indent|3}} Таковъ поэтъ; чуть мысль блеснетъ,
Какъ онъ перомъ своимъ прольетъ
Всю душу, звукомъ громкой лиры
Чаруетъ свѣтъ и въ тишинѣ
Поетъ, забывшись въ райскомъ снѣ,
Васъ, васъ, души его кумиры!
И вдругъ хладѣетъ жаръ ланитъ,
Его сердечныя волненья
Все тише, и призракъ бѣжитъ.
Но долго, долго умъ хранитъ
Первоначальны впечатлѣнья.
|}}  
&lt;br /&gt;
[[File:Лермонтов Цевница 1828 - изд Введенского т1 1891.jpg|center|thumb|300px|&lt;center&gt;'''Цевница. Поэт''' (1828) ПСС в 4 т. ред. А. Введенского. — СПб.: А. Ф. Маркс, 1891. — Т. I. Стихотворения&lt;/center&gt;]]
[[File:Лермонтов - Мадонна с младенцем - с картины Гвидо Рени.jpg|300px|center|thumb|&lt;center&gt;М. Лермонтов. Мадонна с младенцем&lt;br/&gt; (с картины Гвидо Рени)&lt;/center&gt;]]
&lt;br /&gt;
{{примечания2}}
&lt;/div&gt;

[[Категория:Поэзия Михаила Юрьевича Лермонтова]]
[[Категория:Поэзия в дореформенной орфографии]]
[[Категория:Русская поэзия, малые формы]]
[[Категория:Литература 1828 года]]
[[Категория:Тексты редакций]]</text>
      <sha1>c9td09h4qzh1qr841qywblvfugtphk8</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>РБС/ВТ/Галич, Александр Иванович</title>
    <ns>0</ns>
    <id>428296</id>
    <revision>
      <id>4592824</id>
      <parentid>3877349</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T21:49:13Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>Содержимое страницы заменено на «{{РБС|КАЧЕСТВО=5|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=Галич}}  &lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=169 to=175 onlysection=&quot;Галич, Александр Иванович&quot; /&gt;  [[Категория:РБС:Философы]] [[Категория:Александр Иванович Галич|РБС]]»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="374" xml:space="preserve">{{РБС|КАЧЕСТВО=5|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=Галич}}

&lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=169 to=175 onlysection=&quot;Галич, Александр Иванович&quot; /&gt;

[[Категория:РБС:Философы]]
[[Категория:Александр Иванович Галич|РБС]]</text>
      <sha1>hnrj646tkod28pw16nl5n37mufftqbg</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Викитека:Проект:БСЭ1/Словник/40</title>
    <ns>4</ns>
    <id>430186</id>
    <revision>
      <id>4592864</id>
      <parentid>4590943</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T09:21:30Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Wlbw68</username>
        <id>37914</id>
      </contributor>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="73032" xml:space="preserve">{{Отексте
|НАЗВАНИЕ = Монада — Нага
|СОДЕРЖАНИЕ = [[../|Словник]] № {{SUBPAGENAME}}
|ПРЕДЫДУЩИЙ = [[Викитека:Проект:БСЭ1/Словник/39|Мерави — Момоты]] 
|СЛЕДУЮЩИЙ = [[Викитека:Проект:БСЭ1/Словник/41|Наган — Нидерландское искусство]]
|ВИКИПЕДИЯ = 
|ДРУГОЕ = '''Большая советская энциклопедия''' (1 издание), т. XL: Монада — Нага / Гл. ред. О. Ю. Шмидт. — Москва, Государственный институт «Советская энциклопедия», 1938. 
|НЕТ_АВТОРА =
}}


&lt;div class=wordlist1&gt;
== М ==
{{Статья в другом словнике|Момоты|}}
* {{Статья в словнике2|Монада||13}}
* {{Статья в словнике2|Монако||13—14}}
* {{Статья в словнике2|Монаков, Константин Николаевич|Монаков|14}}
* {{Статья в словнике2|Монаксонные формы||15}}
* {{Статья в словнике2|Монарх||15}}
* {{Статья в словнике2|Монархическая партия||15}}
* {{Статья в словнике2|Монархия||15—17}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Денисов}}
* {{Статья в словнике2|Монархомахи||17—18}}
* {{Статья в словнике2|Монастир, город в Югославии|Монастир|18}}
* {{Статья в словнике2|Монастир, город в Тунисе|Монастир|18}}
* {{Статья в словнике2|Монастыри||18}}
* {{Статья в словнике2|Монастырские крестьяне||18—19}}
* {{Статья в словнике2|Монастырские школы||19}}
* {{Статья в словнике2|Монастырский приказ||19}}
* {{Статья в словнике2|Монах, птица|Монах|19—20}}
* {{Статья в словнике2|Монахов, Николай Федорович|Монахов|20}}
* {{Статья в словнике2|Монацит||20—21}}
* {{Статья в словнике2|Монашенка||21}}
* {{Статья в словнике2|Монашество||21—32}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Я. Зутис, С. Веселовский}}
* {{Статья в словнике2|Монблан||33}}
* {{Статья в словнике2|Монгалла||33}}
* {{Статья в словнике2|Монголия||33—34}}
* {{Статья в словнике2|Монголия Внутренняя||34—40}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| В. Обручев. [+ред.] }}
* {{Статья в словнике2|Монголоведение||40}}
* {{Статья в словнике2|Монголо-татарское иго||40—48}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| М. Симхович}}
* {{Статья в словнике2|Монголо-татарское нашествие||48—58}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| М. Симхович}}
* {{Статья в словнике2|Монголы||58—66}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| С. Токарев, П. Старицина, Н. Подорожный}}
* {{Статья в словнике2|Монгольская литература||66—67}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Г. Санжеев}}
* {{Статья в словнике2|Монгольская лошадь||67—68}}
* {{Статья в словнике2|Монгольская народная республика||68—89}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| В. Обручев. [+ред.] }}
* {{Статья в словнике2|Монгольская раса||89—90}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Г. Дебец}}
* {{Статья в словнике2|Монгольские языки||90—93}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Н. П. }}
* {{Статья в словнике2|Монгольский Алтай||93}}
* {{Статья в словнике2|Монгольский верблюд||93}}
* {{Статья в словнике2|Монгольский театр||93—94}}
* {{Статья в словнике2|Монгольский язык||94}}
* {{Статья в словнике2|Монгольское искусство||94—97}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Н. Кюнер}}
* {{Статья в словнике2|Монгольфье, братья Жозеф и Жак Этьенн||97}}
* {{Статья в словнике2|Монд, Альфред Мориц|Монд|97—98}}
* {{Статья в словнике2|Мондизм||98}}
* {{Статья в словнике2|Мондино||98—99}}
* {{Статья в словнике2|Мон-Дор||99}}
* {{Статья в словнике2|Моне, Клод|Моне|99—100}}
* {{Статья в словнике2|Монель-металл||100—101}}
* {{Статья в словнике2|Монета||101—102}}
* {{Статья в словнике2|Монета разменная||102}}
* {{Статья в словнике2|Монетарная система||102}}
* {{Статья в словнике2|Монетная единица||102}}
* {{Статья в словнике2|Монетная регалия||102}}
* {{Статья в словнике2|Монетное дело||102—106}}
* {{Статья в словнике2|Монетный||106}}
* {{Статья в словнике2|Монетный двор||106}}
* {{Статья в словнике2|Монетный доход||106—107}}
* {{Статья в словнике2|Монетный паритет||107}}
* {{Статья в словнике2|Монж, Гаспар||107—108}}
* {{Статья в словнике2|Монжла, Макс||109}}
* {{Статья в словнике2|Монзи, Анатоль||109}}
* {{Статья в словнике2|Монизм||109—110}}
* {{Статья в словнике2|Монино||110}}
* {{Статья в словнике2|«Монитор оттоман»||110}}
* {{Статья в словнике2|Мониторы||110}}
* {{Статья в словнике2|Монк, Джордж||110—111}}
* {{Статья в словнике2|Мон-кмер||111}}
* {{Статья в словнике2|Монлозье, Франсуа Доминик де Рейно||111—112}}
* {{Статья в словнике2|Монлюсон||112}}
* {{Статья в словнике2|Монмартр||112}}
* {{Статья в словнике2|Монморанси, Матье Жан Фелисите||112}}
* {{Статья в словнике2|Монмуссо, Гастон||112—113}}
* {{Статья в словнике2|Монмут||113}}
* {{Статья в словнике2|Монмут, Джемс||113}}
* {{Статья в словнике2|Моноазокрасители||113—114}}
* {{Статья в словнике2|Моновариантная система||114}}
* {{Статья в словнике2|Моногамия||114—115}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| М. Косвен}}
* {{Статья в словнике2|Моногенная функция||115}}
* {{Статья в словнике2|Моногибрид||115—116}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| П. Шкварников}}
* {{Статья в словнике2|Моногония||116}}
* {{Статья в словнике2|Монография||116}}
* {{Статья в словнике2|Монодисперсная система||116}}
* {{Статья в словнике2|Монодия||116}}
* {{Статья в словнике2|Монодромная функция||116—117}}
* {{Статья в словнике2|Монокарпические растения||117}}
* {{Статья в словнике2|Моноклинальная складка||117}}
* {{Статья в словнике2|Моноклинная система||117}}
* {{Статья в словнике2|Монокристалл||117}}
* {{Статья в словнике2|Монокультура||117—120}}
* {{Статья в словнике2|Монолог||120—121}}
* {{Статья в словнике2|Монометаллизм||121—122}}
* {{Статья в словнике2|Мономолекулярные реакции||122}}
* {{Статья в словнике2|Мономолекулярный адсорбционный слой||122—124}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Таубман}}
* {{Статья в словнике2|Моноплан||124}}
* {{Статья в словнике2|Моноплегия||124}}
* {{Статья в словнике2|Моноподий||124}}
* {{Статья в словнике2|Монополии капиталистические||124—128}}
* {{Статья в словнике2|Монополия внешней торговли СССР||128—131}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| М. Тайц}}
* {{Статья в словнике2|Монополия государственная||131—133}}
* {{Статья в словнике2|Монорхизм||133}}
* {{Статья в словнике2|Моносахариды||133}}
* {{Статья в словнике2|Моносемия||133}}
* {{Статья в словнике2|Моносиликаты||133—134}}
* {{Статья в словнике2|Моносиллабические, или односложные языки||134}}
* {{Статья в словнике2|Моноспермия||134}}
* {{Статья в словнике2|Моноспора||134}}
* {{Статья в словнике2|Монотеизм||134—135}}
* {{Статья в словнике2|Монотип||135}}
* {{Статья в словнике2|Монотонная функция||135}}
* {{Статья в словнике2|Монотропия||135—136}}
* {{Статья в словнике2|Монофелиты||136}}
* {{Статья в словнике2|Монофизиты||136}}
* {{Статья в словнике2|Монофтонг||136}}
* {{Статья в словнике2|Монохазий||136}}
* {{Статья в словнике2|Монохлоруксусная кислота||136—137}}
* {{Статья в словнике2|Монохорд||137}}
* {{Статья в словнике2|Монохроматический свет||137}}
* {{Статья в словнике2|Монохроматоры||137—138}}
* {{Статья в словнике2|Монпелье||138}}
* {{Статья в словнике2|Мон-Пердю||138}}
* {{Статья в словнике2|Монреале||138}}
* {{Статья в словнике2|Монреаль||138—139}}
* {{Статья в словнике2|Монро, Джемс||139}}
* {{Статья в словнике2|Монро, Поль||139}}
* {{Статья в словнике2|Монро доктрина||139—140}}
* {{Статья в словнике2|Монровия||140}}
* {{Статья в словнике2|Монс||140}}
* {{Статья в словнике2|Монсени||140}}
* {{Статья в словнике2|Монсерра||141}}
* {{Статья в словнике2|Монсеррат||141}}
* {{Статья в словнике2|Монсиньи, Пьер Александр||141}}
* {{Статья в словнике2|Монсо-ле-Мин||141}}
* {{Статья в словнике2|Монсунд||141}}
* {{Статья в словнике2|Монтаж||141—142}}
* {{Статья в словнике2|Монталамбер, Шарль||142}}
* {{Статья в словнике2|Монтана||142—143}}
* {{Статья в словнике2|Монтанизм||143}}
* {{Статья в словнике2|Монтановая кислота||143}}
* {{Статья в словнике2|Монтанселитра||143}}
* {{Статья в словнике2|Монтаньес, Хуан Мартин||143—144}}
* {{Статья в словнике2|Монтанья, Бартоломео||144}}
* {{Статья в словнике2|Монтаньяры||144—146}}
* {{Статья в словнике2|Монтаржи||146}}
* {{Статья в словнике2|Монтгомери||146}}
* {{Статья в словнике2|Монтебелло||146}}
* {{Статья в словнике2|Монтеверди, Клавдио||146}}
* {{Статья в словнике2|Монтевидео||146—147}}
* {{Статья в словнике2|Монтегю, Норман||147}}
* {{Статья в словнике2|Монтежю||147—148}}
* {{Статья в словнике2|Монте-Карло||148—149}}
* {{Статья в словнике2|Монтекатини||149}}
* {{Статья в словнике2|Монтекуколи||149}}
* {{Статья в словнике2|Монтелиус, Оскар||149—150}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Брюсов}}
* {{Статья в словнике2|Монтель, Поль||150}}
* {{Статья в словнике2|Монтемайор, Хорхе, де||150}}
* {{Статья в словнике2|Монтень, Мишель Эйкем||150—152}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| В. Пиков, С. Ф. }}
* {{Статья в словнике2|Монтерей||152}}
* {{Статья в словнике2|Монтерлан, Анри||152}}
* {{Статья в словнике2|Монте-Роза||152}}
* {{Статья в словнике2|Монте Сан Джулиано||152}}
* {{Статья в словнике2|Монтескье, Шарль Луи||152—153}}
* {{Статья в словнике2|Монтеспан пещера||153—154}}
* {{Статья в словнике2|Монтесума||154}}
* {{Статья в словнике2|Монти, Винченцо||154}}
* {{Статья в словнике2|Монтиньи-на-Самбре||154}}
* {{Статья в словнике2|Монтичелли, Адольф||154}}
* {{Статья в словнике2|Монтклер||154—155}}
* {{Статья в словнике2|Монтобан||155}}
* {{Статья в словнике2|Монто-вик||155}}
* {{Статья в словнике2|Монтре||155}}
* {{Статья в словнике2|Монтский ярус и век||155}}
* {{Статья в словнике2|Монтэнь||155}}
* {{Статья в словнике2|Монтюкла, Жан Этьенн||155}}
* {{Статья в словнике2|«Monumenta Germaniae Historica»||155—156}}
* {{Статья в словнике2|Монументальность||156}}
* {{Статья в словнике2|Монури, Мишель Жозеф||156}}
* {{Статья в словнике2|Монферран, Огюст||156—157}}
* {{Статья в словнике2|Монферрато||157}}
* {{Статья в словнике2|Монфокон, Бернард||157}}
* {{Статья в словнике2|Монца||157}}
* {{Статья в словнике2|Монцонит||157}}
* {{Статья в словнике2|Мончегорск||157}}
* {{Статья в словнике2|Монче-тундра||157—158}}
* {{Статья в словнике2|Монье, Анри||158}}
* {{Статья в словнике2|Монюшко, Станислав||158}}
* {{Статья в словнике2|Моонзундская операция||158}}
* {{Статья в словнике2|Моор Д.||158—160}}
* {{Статья в словнике2|Мопа, Шарлемань Эмиль||160}}
* {{Статья в словнике2|Мопа, Этьенн||160}}
* {{Статья в словнике2|Мопассан, Гюи, де||160—162}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Л. Галицкий}}
* {{Статья в словнике2|Мопертюи, Пьер Луи||162}}
* {{Статья в словнике2|Мопла||162}}
* {{Статья в словнике2|МОПР||162—164}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| В. Спиру}}
* {{Статья в словнике2|Мопс||164—165}}
* {{Статья в словнике2|Мопу, Рене Никола||165}}
* {{Статья в словнике2|Мор, Антонис||165}}
* {{Статья в словнике2|Мор, Томас||165—168}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| В. Волгин}}
* {{Статья в словнике2|Морава||168}}
* {{Статья в словнике2|Моравия||168—170}}
* {{Статья в словнике2|Моравская Острава||170}}
* {{Статья в словнике2|Моравские братья||170}}
* {{Статья в словнике2|Морадабад||170}}
* {{Статья в словнике2|Моралес, Луис, де||170}}
* {{Статья в словнике2|Моралите||170—171}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| В. Блюменфельд}}
* {{Статья в словнике2|Моральное ожидание||171—172}}
* {{Статья в словнике2|Моратин, Леандро Фернандес, де||172}}
* {{Статья в словнике2|Мораторий||172—173}}
* {{Статья в словнике2|Моратува||173}}
* {{Статья в словнике2|Морбиан||173}}
* {{Статья в словнике2|Морг||173}}
* {{Статья в словнике2|Морган, Джон Пирпонт Старший и Младший||173—175}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| М. Диканский}}
* {{Статья в словнике2|Морган, Жак, де||175}}
* {{Статья в словнике2|Морган, К. Ллойд||175}}
* {{Статья в словнике2|Морган, Льюис Генри||175—178}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| М. Косвен}}
* {{Статья в словнике2|Морган, Томас Гент||178—179}}
* {{Статья в словнике2|Морганьи, Джамбаттиста||179}}
* {{Статья в словнике2|Моргартен||179}}
* {{Статья в словнике2|Морген||179}}
* {{Статья в словнике2|Мордвинов, Аркадий Григорьевич||180}}
* {{Статья в словнике2|Мордвинов, Николай Семенович||180}}
* {{Статья в словнике2|Мордовская Автономная Советская Социалистическая Республика||180—193}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| В. Ямушкин}}
* {{Статья в словнике2|Мордовская литература||193—194}}
* {{Статья в словнике2|Мордовский государственный драматический театр||194}}
* {{Статья в словнике2|Мордовский язык||194—195}}
* {{Статья в словнике2|Мордовцев, Даниил Лукич||195—196}}
* {{Статья в словнике2|Мордовщиково||196}}
* {{Статья в словнике2|Мордухай-Болтовский, Дмитрий Дмитриевич||196}}
* {{Статья в словнике2|Мордхеле||196}}
* {{Статья в словнике2|Море||196—202}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| К. Гуляева}}
* {{Статья в словнике2|Мореас, Жан||202—203}}
* {{Статья в словнике2|Морелия||203}}
* {{Статья в словнике2|Морелли, Джованни||203}}
* {{Статья в словнике2|Морелли||203—204}}
* {{Статья в словнике2|Морелль||205}}
* {{Статья в словнике2|Морение дерева||205}}
* {{Статья в словнике2|Моренный рельеф||205}}
* {{Статья в словнике2|Морены||205—206}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| И. Щукин}}
* {{Статья в словнике2|Мореплавателей острова||206}}
* {{Статья в словнике2|Морето-и-Каванья, Августин||206—207}}
* {{Статья в словнике2|Моретрясение||207}}
* {{Статья в словнике2|Мореходная астрономия||207—208}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Михайлов}}
* {{Статья в словнике2|Морея||208—209}}
* {{Статья в словнике2|Морж||209}}
* {{Статья в словнике2|Моржовец||209—210}}
* {{Статья в словнике2|Морзе, Самюел||210}}
* {{Статья в словнике2|Морзе азбука||210}}
* {{Статья в словнике2|Морзе аппарат||210—211}}
* {{Статья в словнике2|Мори, Жан Сифрен||211}}
* {{Статья в словнике2|Мори, Метью Фонтейн||211}}
* {{Статья в словнике2|Моризо, Берта||211}}
* {{Статья в словнике2|Морин||211}}
* {{Статья в словнике2|Моринда||211}}
* {{Статья в словнике2|Морион||211}}
* {{Статья в словнике2|Морис, Джон Фредерик Денисон||212}}
* {{Статья в словнике2|Мориски||212}}
* {{Статья в словнике2|Мориц, Жигмонд||213}}
* {{Статья в словнике2|Мориц, принц Оранский||213}}
* {{Статья в словнике2|Мориц Саксонский||213—214}}
* {{Статья в словнике2|Морковная муха||214}}
* {{Статья в словнике2|Морковь||214—215}}
* {{Статья в словнике2|Морлаки||215}}
* {{Статья в словнике2|Морлей, Джон||215—216}}
* {{Статья в словнике2|Мормоны||216}}
* {{Статья в словнике2|Морни, Шарль Огюст Луи Жозеф||216}}
* {{Статья в словнике2|Моро, Гюстав||217}}
* {{Статья в словнике2|Моро, Жан Виктор||217}}
* {{Статья в словнике2|Моро, Жан Мишель||217—218}}
* {{Статья в словнике2|Моро, Эжезипп||218}}
* {{Статья в словнике2|Мородунка||218}}
* {{Статья в словнике2|Морозобоины||218—219}}
* {{Статья в словнике2|Морозов, Александр Иванович||219}}
* {{Статья в словнике2|Морозов, Борис Иванович||219—220}}
* {{Статья в словнике2|Морозов, Николай Александрович||220—221}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| М. Клевенский}}
* {{Статья в словнике2|Морозов, Петр Осипович||221—222}}
* {{Статья в словнике2|Морозова, Феодосия Прокофьевна||222}}
* {{Статья в словнике2|Морозовская||222}}
* {{Статья в словнике2|Морозовская стачка||222—224}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| В. Бухина}}
* {{Статья в словнике2|Морондава||224}}
* {{Статья в словнике2|Моронес, Луис||224—225}}
* {{Статья в словнике2|Морони||225}}
* {{Статья в словнике2|Моронобу, Хисигава||225}}
* {{Статья в словнике2|Морось||225}}
* {{Статья в словнике2|Морошка||225}}
* {{Статья в словнике2|Моррас, Шарль||225}}
* {{Статья в словнике2|Моррис, Вильям||225—226}}
* {{Статья в словнике2|Морроу, Дуайт||226—227}}
* {{Статья в словнике2|Морская артиллерия||227—228}}
* {{Статья в словнике2|Морская болезнь||228—229}}
* {{Статья в словнике2|Морская гусеница||229}}
* {{Статья в словнике2|Морская капуста||229}}
* {{Статья в словнике2|Морская лисица||229—230}}
* {{Статья в словнике2|Морская пенка||230}}
* {{Статья в словнике2|Морская практика||230—231}}
* {{Статья в словнике2|Морская растительность||231—236}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Т. Щапова}}
* {{Статья в словнике2|Морская свинка||236}}
* {{Статья в словнике2|Морская свинья||236—237}}
* {{Статья в словнике2|Морская собака||237}}
* {{Статья в словнике2|Морская собачка||237}}
* {{Статья в словнике2|Морская трава||237}}
* {{Статья в словнике2|Морская фауна||237—238}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| И. Хибарин}}
* {{Статья в словнике2|Морская щука||238—239}}
* {{Статья в словнике2|Морская ящерица||239}}
* {{Статья в словнике2|Морские академии||239—240}}
* {{Статья в словнике2|Морские анемоны||240}}
* {{Статья в словнике2|Морские ветры||240}}
* {{Статья в словнике2|Морские войны||240—244}}
* {{Статья в словнике2|Морские ежи||244—245}}
* {{Статья в словнике2|Морские жолуди||245}}
* {{Статья в словнике2|Морские звезды||245—246}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| И. Ежиков}}
* {{Статья в словнике2|Морские змеи||246}}
* {{Статья в словнике2|Морские коровы||246—247}}
* {{Статья в словнике2|Морские лилии||247—248}}
* {{Статья в словнике2|Морские огурцы||246}}
* {{Статья в словнике2|Морские осадки||248—252}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| П. Авдусин}}
* {{Статья в словнике2|Морские отложения||252}}
* {{Статья в словнике2|Морские перья||252}}
* {{Статья в словнике2|Морские приливы и отливы||252}}
* {{Статья в словнике2|Морские силы||252—256}}
* {{Статья в словнике2|Морские суда||256}}
* {{Статья в словнике2|Морские течения||256}}
* {{Статья в словнике2|Морские уставы||256}}
* {{Статья в словнике2|Морские уточки||256—257}}
* Морское право ''257—259'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| И. Перетерский}}
* {{Статья в словнике2|Морское страхование||259}}
* {{Статья в словнике2|Морское ушко||259}}
* {{Статья в словнике2|Морской ангел||259—260}}
* {{Статья в словнике2|Морской арбитраж||260}}
* {{Статья в словнике2|Морской бобр||260}}
* {{Статья в словнике2|Морской дракон||260}}
* {{Статья в словнике2|Морской заяц (тюлень)||260}}
* {{Статья в словнике2|Морской заяц (моллюск)||260}}
* {{Статья в словнике2|Морской конек||260—261}}
* {{Статья в словнике2|Морской кот (акула)||261}}
* {{Статья в словнике2|Морской кот (скат)||261}}
* {{Статья в словнике2|Морской котик||261}}
* {{Статья в словнике2|Морской лев||261}}
* Морской лед ''261—263'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Добровольский}}
* {{Статья в словнике2|Морской лук||263}}
* {{Статья в словнике2|Морской окунь||263—264}}
* {{Статья в словнике2|Морской протест||264}}
* {{Статья в словнике2|Морской разбой||264}}
* {{Статья в словнике2|Морской салат||264}}
* {{Статья в словнике2|Морской слон||264—265}}
* {{Статья в словнике2|Морской таракан||265}}
* {{Статья в словнике2|Морской транспорт||265}}
* {{Статья в словнике2|Морской финик||265}}
* {{Статья в словнике2|Морской флот||265}}
* {{Статья в словнике2|Морской церемониал||265}}
* {{Статья в словнике2|Морской чорт||266}}
* {{Статья в словнике2|Морской язык||266}}
* Мортилье, Луи Лоран Габриель ''266—267'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Брюсов}}
* {{Статья в словнике2|Мортимер-Терно, Луи||267}}
* {{Статья в словнике2|Мортира||267}}
* {{Статья в словнике2|Мортье, Эдуар Адольф Казимир Жозеф||267—268}}
* {{Статья в словнике2|Морула||268}}
* {{Статья в словнике2|Морфа||268}}
* {{Статья в словнике2|Морфей||268}}
* {{Статья в словнике2|Морфема||268}}
* {{Статья в словнике2|Морфи, Пауль||268—269}}
* Морфий ''269—270'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Д. Катренко}}
* {{Статья в словнике2|Морфин||270}}
* {{Статья в словнике2|Морфинизм||270—271}}
* Морфогенез ''271—272'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| И. Шмальгаузен}}
* {{Статья в словнике2|Морфологическая классификация языков||272—273}}
* Морфология ''273—276'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| М. Н. и Р. Ш. }}
* Морфология животных ''276—284'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| И. Шмальгаузен}}
* {{Статья в словнике2|Морфология минералов||284}}
* Морфология растений ''284—292'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| М. Голенкин и Н. Комарницкий}}
* {{Статья в словнике2|Морфология суши||292}}
* {{Статья в словнике2|Морфометрия||292}}
* Морфотропизм ''292—293'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Капустинский}}
* {{Статья в словнике2|Морхауза комета||293}}
* {{Статья в словнике2|Моршанск||293}}
* {{Статья в словнике2|Моря на Луне||293}}
* {{Статья в словнике2|Моря скал||294}}
* {{Статья в словнике2|Морянка||294}}
* {{Статья в словнике2|Мосальск||294}}
* Москва ''294—404'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Э. Быковская, Н. Никитин, Ю. Беленький и Н. Рабинович [+ ред.]. }}
* Москва — Волга канал ''404—415'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| С. Жук, Б. Кикодзе}}
* {{Статья в словнике2|Москва — Донбасс||415—416}}
* Москва-река ''416'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Н. Дик}}
* {{Статья в словнике2|Москвин, Иван Михайлович|Москвин|416—418}}
* {{Статья в словнике2|«Москвитянин»||418}}
* {{Статья в словнике2|Москитовый берег||418}}
* {{Статья в словнике2|Москиты||418—419}}
* {{Статья в словнике2|Московия||419}}
* {{Статья в словнике2|Московская губерния||419}}
* Московская область ''419—437'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Н. Дик, Н. Никитин, И. Ростоцкий}}
* {{Статья в словнике2|Московская школа живописи||437—439}}
* {{Статья в словнике2|«Московские ведомости»||439}}
* {{Статья в словнике2|«Московский вестник»||439}}
* {{Статья в словнике2|Московский государственный университет||439—445}}
* {{Статья в словнике2|Московский договор между РСФСР и Афганистаном||445}}
* {{Статья в словнике2|Московский договор между РСФСР и Ираном||445—446}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Сперанский}}
* {{Статья в словнике2|Московский договор между РСФСР и Литвой||446—447}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Сперанский}}
* {{Статья в словнике2|Московский договор между РСФСР и Монголией||447—448}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Сперанский}}
* {{Статья в словнике2|Московский договор между РСФСР и Турцией||448—449}} {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Сперанский}}
* {{Статья в словнике2|«Московский наблюдатель»||449}}
* {{Статья в словнике2|Московский народный банк||449—450}}
* {{Статья в словнике2|Московский рабочий союз||450}}
* {{Статья в словнике2|«Московский телеграф»||450}}
* {{Статья в словнике2|Московский ярус и век||450}}
* {{Статья в словнике2|Московско-Донбасская железная дорога||450—451}}
* Московское государство ''451—474'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| С. Бахрушин}}
* {{Статья в словнике2|Московско-Киевская железная дорога||475}}
* {{Статья в словнике2|Мосли, Освальд|Мосли|475}}
* МОСПС театр ''475—476'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| С. Д. }}
* {{Статья в словнике2|Мосс||476}}
* {{Статья в словнике2|Моссамедес||476}}
* {{Статья в словнике2|Моссельбай||476}}
* {{Статья в словнике2|Моссельпром||476—478}}
* {{Статья в словнике2|Мост||478}}
* {{Статья в словнике2|Мост, Иоган|Мост|478}}
* {{Статья в словнике2|Мостаганем||478—479}}
* {{Статья в словнике2|Мостар||479}}
* {{Статья в словнике2|Мостарт, Ян|Мостарт|479}}
* Мостик измерительный ''479—480'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| М. Басик}}
* {{Статья в словнике2|Мостик Уитстона||480}}
* Мостовая ''480—484'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Страментов}}
* {{Статья в словнике2|Мостовщина||484}}
* {{Статья в словнике2|Мостовые краны||484}}
* {{Статья в словнике2|Мостовье||484}}
* Мосты ''484—495'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Н. Стрелецкий}}
* {{Статья в словнике2|Мосты металлические||495}}
* {{Статья в словнике2|Мосул||495—496}}
* {{Статья в словнике2|Мосьцицкий, Игнатий||496—497}}
* {{Статья в словнике2|Мосэнерго||497}}
* {{Статья в словнике2|Мотала||497}}
* {{Статья в словнике2|Мотальная машина||497—498}}
* {{Статья в словнике2|Мотеруэл||498}}
* {{Статья в словнике2|Мотет||498}}
* {{Статья в словнике2|Мотив||498}}
* {{Статья в словнике2|Мотив, в музыке||498—499}}
* Мотовагон ''499—502'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| П. Якобсон}}
* {{Статья в словнике2|Мотовилиха||502}}
* Мотовоз ''502—504'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| П. Якобсон}}
* {{Статья в словнике2|Мотор||504}}
* {{Статья в словнике2|Моторизация армий||504—506}}
* {{Статья в словнике2|Моторная реакция||506}}
* Моторно-рыболовные станции ''506—507'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Г. Глебов}}
* {{Статья в словнике2|Моторные лодки||507—508}}
* {{Статья в словнике2|Моторные суда||508}}
* {{Статья в словнике2|Мотоцикл||508—509}}
* {{Статья в словнике2|Моттелер, Юлиус|Моттелер|509}}
* {{Статья в словнике2|Мотыга||509}}
* {{Статья в словнике2|Мотыжное земледелие||509—510}}
* {{Статья в словнике2|Мотыльки||510}}
* {{Статья в словнике2|Мотыльковые||510}}
* {{Статья в словнике2|Моунт-Вернон||510}}
* {{Статья в словнике2|Моусон, Дуглас|Моусон|510}}
* {{Статья в словнике2|Мофетты||510}}
* {{Статья в словнике2|Мохаве||511}}
* {{Статья в словнике2|Мохаммед||511}}
* {{Статья в словнике2|Мохаммера||511}}
* {{Статья в словнике2|Мохевцы||511}}
* {{Статья в словнике2|Мохенджо-Даро||511}}
* {{Статья в словнике2|Моховик, гриб|Моховик|511—512}}
* {{Статья в словнике2|Моховик, глухарь|Моховик|512}}
* {{Статья в словнике2|Мохообразные||512}}
* Моцарт, Вольфганг Амедей ''512—515'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Е. Берлянд}}
* Моча ''515—521'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Брейтбург и Б. Збарский}}
* {{Статья в словнике2|Моча, река|Моча|521}}
* {{Статья в словнике2|Мочаги||521}}
* {{Статья в словнике2|Мочалов, Павел Степанович|Мочалов|521—522}}
* {{Статья в словнике2|Мочевая кислота||522—523}}
* {{Статья в словнике2|Мочевина||523—524}}
* {{Статья в словнике2|Мочевого пузыря камни||524—525}}
* {{Статья в словнике2|Мочевой пузырь||525—526}}
* {{Статья в словнике2|Мочегонные средства||526}}
* {{Статья в словнике2|Мочеизнурение несахарное||526}}
* {{Статья в словнике2|Мочеизнурение сахарное||526}}
* {{Статья в словнике2|Мочеиспускательный канал||526—527}}
* {{Статья в словнике2|Моченец||527}}
* {{Статья в словнике2|Мочеотделение||527—528}}
* {{Статья в словнике2|Мочеточник||528}}
* {{Статья в словнике2|Мошелес, Игнац||528}}
* {{Статья в словнике2|Мошенничество||528—529}}
* {{Статья в словнике2|Мошерош, Иоган||529}}
* {{Статья в словнике2|Мошки||529}}
* {{Статья в словнике2|Мошковский, Мориц||529}}
* {{Статья в словнике2|Мощи||529—530}}
* {{Статья в словнике2|Мощинское городище||530}}
* {{Статья в словнике2|Мощность||530—531}}
* {{Статья в словнике2|Мощность безваттная||531}}
* {{Статья в словнике2|Мощность ваттная||531}}
* {{Статья в словнике2|Мощность множества||531}}
* {{Статья в словнике2|Мощность электрического тока||531}}
* {{Статья в словнике2|Мпонгве||531}}
* {{Статья в словнике2|Мрамор||531—533}}
* {{Статья в словнике2|Мраморное море||533—534}}
* {{Статья в словнике2|Мраморный хрущ||534}}
* {{Статья в словнике2|Мрас-су||534}}
* {{Статья в словнике2|Мров-даг||534}}
* {{Статья в словнике2|Мста||534}}
* {{Статья в словнике2|Мстера||534—535}}
* {{Статья в словнике2|Мстино||535}}
* {{Статья в словнике2|Мстислав Мстиславич (Удалой)||535—536}}
* {{Статья в словнике2|Мстиславль||536}}
* {{Статья в словнике2|Мтиули||536}}
* {{Статья в словнике2|МТС||536}}
* {{Статья в словнике2|Муавия||536}}
* {{Статья в словнике2|Муавр, Абрагам, де|Муавр|536—537}}
* {{Статья в словнике2|Муавра формула||537}}
* {{Статья в словнике2|Мубаррас||537}}
* {{Статья в словнике2|Мувашшах||537}}
* {{Статья в словнике2|Мугань||537—538}}
* {{Статья в словнике2|Мугла||538}}
* {{Статья в словнике2|Мугоджары||538}}
* {{Статья в словнике2|Муданское перемирие||538—539}}
* {{Статья в словнике2|Мудаувар, Джамиль-аль||539}}
* {{Статья в словнике2|Мудросское перемирие||539}}
* {{Статья в словнике2|Мужеложество||539}}
* {{Статья в словнике2|Мужские дома||539}}
* Мужские союзы ''539—541'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Золотарев}}
* {{Статья в словнике2|Мужской род||541}}
* {{Статья в словнике2|Муза||541}}
* {{Статья в словнике2|Муза, род растений|Муза|541}}
* {{Статья в словнике2|Музарт||541}}
* {{Статья в словнике2|Музееведение||541}}
* {{Статья в словнике2|Музеи||541—549}}
* {{Статья в словнике2|Музеи сельско-хозяйственные в СССР||549—552}}
* {{Статья в словнике2|Музей А. М. Горького||552—553}}
* {{Статья в словнике2|Музей В. И. Ленина||553—556}}
* {{Статья в словнике2|Музей восточных культур||556}}
* {{Статья в словнике2|Музей государственный литературный||557}}
* Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина ''557—558'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Н. Гершензон}}
* {{Статья в словнике2|Музей нового западного искусства||558}}
* {{Статья в словнике2|Музей театральный||558—559}}
* {{Статья в словнике2|Музиль, Николай Игнатьевич|Музиль|559}}
* {{Статья в словнике2|Музыка||559—571}}
* {{Статья в словнике2|Музыкальная драма||571—572}}
* {{Статья в словнике2|Музыкальные звуки||572}}
* {{Статья в словнике2|Музыкальные инструменты||572}}
* {{Статья в словнике2|Музыкальный строй||572}}
* {{Статья в словнике2|Музыкальных инструментов производство||572—574}}
* {{Статья в словнике2|Муйжель, Виктор Васильевич|Муйжель|574}}
* {{Статья в словнике2|Муйнак||575}}
* {{Статья в словнике2|Мукалла||575}}
* {{Статья в словнике2|Мукден||575—576}}
* {{Статья в словнике2|Мукденская клика||576}}
* Мукомольно-крупяная промышленность ''576—585'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| И. Минков, Л. Розенштейн, Н. Р. }}
* {{Статья в словнике2|Мукоровые грибы||586}}
* {{Статья в словнике2|Муксун||586}}
* {{Статья в словнике2|Мул||586}}
* {{Статья в словнике2|Мулаты||586}}
* {{Статья в словнике2|Мулен||587}}
* {{Статья в словнике2|Мулла||587}}
* {{Статья в словнике2|Мулль||587}}
* {{Статья в словнике2|Муловодство||587}}
* {{Статья в словнике2|Мулуя||587}}
* {{Статья в словнике2|Мульда (синклиналь)||587}}
* {{Статья в словнике2|Мульда (река)||587}}
* {{Статья в словнике2|Мульмейн||587—588}}
* {{Статья в словнике2|Мультазим||588}}
* {{Статья в словнике2|Мультан||588}}
* {{Статья в словнике2|Мультатули||588}}
* {{Статья в словнике2|Мультиплекс||588—589}}
* Мультиплетные спектры ''589—591'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| И. Фабелинский}}
* {{Статья в словнике2|Мультипликация||591—592}}
* {{Статья в словнике2|Мультиротация||592}}
* {{Статья в словнике2|Мультон||592}}
* {{Статья в словнике2|Мульчирование||592}}
* {{Статья в словнике2|Мумификация||592}}
* {{Статья в словнике2|Мумия (краска)||592—593}}
* {{Статья в словнике2|Мумия||593}}
* {{Статья в словнике2|Муммий, Люций Ахейский|Муммий|593—594}}
* {{Статья в словнике2|Мунго||594}}
* {{Статья в словнике2|Мунго-Парк||594}}
* {{Статья в словнике2|Мунда||594—595}}
* {{Статья в словнике2|«Мундо обреро»||595}}
* {{Статья в словнике2|Мундыбаш||595—596}}
* Муне-Сюлли, Жан ''596'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Г. }}
* {{Статья в словнике2|Муни, Том|Муни|596—597}}
* ...
* {{Статья в словнике2|Муниципальный социализм||597—599}}
* {{Статья в словнике2|Муниципий||599}}
* {{Статья в словнике2|Мунк, Герман|Мунк|599—600}}
* Мунк, Эдвард ''600'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| В. Сидорова}}
* {{Статья в словнике2|Мункачи, Михаил||600—601}}
* {{Статья в словнике2|Мунку-Сардык||601}}
* {{Статья в словнике2|Мунтафик||601}}
* {{Статья в словнике2|Мунтения||601}}
* {{Статья в словнике2|Мунтжак||601}}
* {{Статья в словнике2|Мунье, Жан Жозеф|Мунье|601}}
* {{Статья в словнике2|Муонио||601—602}}
* {{Статья в словнике2|Мур||602}}
* {{Статья в словнике2|Мур, Самуэль|Мур|602}}
* {{Статья в словнике2|Мур, Томас|Мур|602}}
* {{Статья в словнике2|Мура свет||602}}
* {{Статья в словнике2|Муравский шлях||602—603}}
* {{Статья в словнике2|Муравьев, Михаил Николаевич|Муравьев|603}}
* {{Статья в словнике2|Муравьев, Никита Михайлович|Муравьев|603}}
* {{Статья в словнике2|Муравьев-Апостол, Матвей Иванович|Муравьев-Апостол|603—604}}
* {{Статья в словнике2|Муравьев-Апостол, Сергей Иванович|Муравьев-Апостол|604}}
* {{Статья в словнике2|Муравьеды||604—605}}
* Муравьи ''605—608'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| И. Ежиков, Н. Кузнецов}}
* {{Статья в словнике2|Муравьиная кислота||608}}
* {{Статья в словнике2|Муравьиные львы||608—609}}
* {{Статья в словнике2|Муравьиный альдегид||609}}
* {{Статья в словнике2|Муравьиный спирт||609}}
* {{Статья в словнике2|Мурад I||609}}
* {{Статья в словнике2|Мурад IV||609}}
* {{Статья в словнике2|Муранов, Матвей Константинович|Муранов|609}}
* {{Статья в словнике2|Муранский могильник||610}}
* {{Статья в словнике2|Мурацан||610}}
* {{Статья в словнике2|Мурашеед||610—611}}
* {{Статья в словнике2|Мураши||611}}
* {{Статья в словнике2|Мургаб (Памирский)||611}}
* {{Статья в словнике2|Мургаб (Туркменский)||611}}
* {{Статья в словнике2|Мурексидная реакция||611}}
* {{Статья в словнике2|Мурена||611—612}}
* {{Статья в словнике2|Мурень||612}}
* {{Статья в словнике2|Мурзук||612}}
* Мурильо, Эстебан Бартоломе ''612—613'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| К. Малицкая}}
* {{Статья в словнике2|Мурис||613—614}}
* {{Статья в словнике2|Мурманск||614—616}}
* Мурманская область ''616—625'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Г. Рихтер, Э. Давыдов}}
* {{Статья в словнике2|Мурманский берег||626}}
* {{Статья в словнике2|Мурманский округ||626}}
* {{Статья в словнике2|Мурмино||626}}
* {{Статья в словнике2|Мурнер, Томас|Мурнер|626}}
* {{Статья в словнике2|Муром||626}}
* {{Статья в словнике2|Муромати||626}}
* {{Статья в словнике2|Муромский могильник||626—627}}
* {{Статья в словнике2|Муромский огурец||627}}
* {{Статья в словнике2|Муромцев, Сергей Андреевич|Муромцев|627}}
* {{Статья в словнике2|Муроран||627}}
* {{Статья в словнике2|Муррей||627}}
* {{Статья в словнике2|Мурсия||627—628}}
* {{Статья в словнике2|Мурчены||628}}
* Мурчисон, Родерик ''628'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Г. Мирчинк}}
* {{Статья в словнике2|Мускардина||628}}
* {{Статья в словнике2|Мускарин||628}}
* Мускатник ''628—629'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Н. Комарницкий}}
* {{Статья в словнике2|Мускатный орех||629}}
* {{Статья в словнике2|Мускатный цвет||629}}
* {{Статья в словнике2|Мускатный шалфей||629}}
* {{Статья в словнике2|Мускаты||630}}
* {{Статья в словнике2|Мусковит||630}}
* {{Статья в словнике2|Мускоги||630}}
* {{Статья в словнике2|Мускрон||630}}
* {{Статья в словнике2|Мускулатура||630—631}}
* {{Статья в словнике2|Мускульный мешок||631}}
* {{Статья в словнике2|Мускус искусственный||631}}
* {{Статья в словнике2|Мускус натуральный||631—632}}
* {{Статья в словнике2|Мускусная крыса||632}}
* {{Статья в словнике2|Мускусный бык||632—633}}
* {{Статья в словнике2|Мускусный спрут||633}}
* Мусор ''633—635'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| В. Горбов}}
* Мусоргский, Модест Петрович ''635—639'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Ю. Келдыш}}
* Мусоросжигание ''639—642'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Ф. Бурче}}
* {{Статья в словнике2|Муссават||642—643}}
* {{Статья в словнике2|Муссаватисты||643}}
* {{Статья в словнике2|Муссерон||643}}
* {{Статья в словнике2|Муссинак, Леон|Муссинак|643—644}}
* {{Статья в словнике2|Муссолини, Бенито|Муссолини|644—646}}
* {{Статья в словнике2|Муссоны||646}}
* {{Статья в словнике2|Мус-таг||646}}
* {{Статья в словнике2|Мус-таг-ата||646}}
* {{Статья в словнике2|Мустанг||646—647}}
* {{Статья в словнике2|Мустафа I—IV||647}}
* {{Статья в словнике2|Мустафа Байракдар-паша||647}}
* {{Статья в словнике2|Мустафа Камель||647—648}}
* Мустьерская культура ''648—649'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Брюсов}}
* {{Статья в словнике2|Мусульманское восстание||649}}
* {{Статья в словнике2|Мусульманское искусство||649—650}}
* {{Статья в словнике2|Мусульманство||650}}
* {{Статья в словнике2|Мусхелишвили, Николай Иванович|Мусхелишвили|650}}
* {{Статья в словнике2|Мусякодзи, Санэацу||650}}
* {{Статья в словнике2|Мутазилиты||650}}
* {{Статья в словнике2|Мутанабби, аль||650—651}}
* {{Статья в словнике2|Мутаротация||651}}
* Мутации ''651—653'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| П. Рокицкий}}
* Мутационная теория ''653—654'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Парамонов}}
* {{Статья в словнике2|Мутация||654}}
* {{Статья в словнике2|Мутер, Рихард|Мутер|654}}
* {{Статья в словнике2|Мутовка||655}}
* {{Статья в словнике2|Мутсамуду||655}}
* {{Статья в словнике2|Муттра||655}}
* {{Статья в словнике2|Муфель||655}}
* {{Статья в словнике2|Муфлон||655}}
* {{Статья в словнике2|Муфтий||655}}
* Муфты ''655—657'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| В. Немцев}}
* {{Статья в словнике2|Муха||657}}
* {{Статья в словнике2|Мухавец||657}}
* {{Статья в словнике2|Мухаммед||657}}
* {{Статья в словнике2|Мухаммед I—VI, турецкие султаны||657—658}}
* {{Статья в словнике2|Мухаммед-Али||658—659}}
* {{Статья в словнике2|Мухаммед-Али-мирза||659}}
* {{Статья в словнике2|Мухаммед-ибн-Абд-ал-Ваххаб||659}}
* {{Статья в словнике2|Мухаммед-ибн-Сауд||659—660}}
* {{Статья в словнике2|Мухаммед-Махмуд-паша||660}}
* {{Статья в словнике2|Мухаммед Садык||660}}
* {{Статья в словнике2|Мухаррак||660}}
* {{Статья в словнике2|Мухаррем||660—661}}
* Мухи ''661—662'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Н. Кузнецов}}
* {{Статья в словнике2|Мухина, Вера Игнатьевна||662—663}}
* {{Статья в словнике2|Мухоловка||663}}
* {{Статья в словнике2|Мухомор||663—664}}
* {{Статья в словнике2|Мухосед||664}}
* {{Статья в словнике2|Муху||664}}
* {{Статья в словнике2|Муху-вяйн||664}}
* {{Статья в словнике2|Муций Сцевола||664}}
* {{Статья в словнике2|Муцины||664}}
* {{Статья в словнике2|Мучкап||665}}
* {{Статья в словнике2|Мучнеросные грибы||665}}
* Мучнистая роса ''665—666'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Бухгейм}}
* {{Статья в словнике2|Мучнистость||666}}
* {{Статья в словнике2|Мучной акар||666}}
* {{Статья в словнике2|Мучной червь||666}}
* {{Статья в словнике2|Мушкатный орех||666}}
* {{Статья в словнике2|Мушкет||666}}
* {{Статья в словнике2|Мушкетеры||666}}
* {{Статья в словнике2|Мушкетов, Иван Васильевич||666—667}}
* {{Статья в словнике2|Мушкетон||667}}
* Мушмула ''667—668'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| К. Покалюк}}
* {{Статья в словнике2|Муззин||668}}
* {{Статья в словнике2|Муя||668}}
* {{Статья в словнике2|МХАТ||668}}
* Мхи ''668—676'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| К. Мейер}}
* {{Статья в словнике2|Мценск||676}}
* {{Статья в словнике2|Мцхета||676}}
* {{Статья в словнике2|Мшанка||676}}
* Мшанки ''676—677'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Парамонов и М. Шульга-Нестеренко}}
* {{Статья в словнике2|Мшара||677—678}}
* Мыла ''678—682'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Т. Кефели}}
* {{Статья в словнике2|Мылва||682}}
* {{Статья в словнике2|Мыло зеленое||682}}
* {{Статья в словнике2|Мыловаренная промышленность||682}}
* {{Статья в словнике2|Мылонафт||682—683}}
* {{Статья в словнике2|Мыльная кора||683}}
* {{Статья в словнике2|Мыльное дерево||683}}
* {{Статья в словнике2|Мыльный камень||683}}
* {{Статья в словнике2|Мыльный корень||683—684}}
* {{Статья в словнике2|Мыльный спирт||684}}
* {{Статья в словнике2|Мыльнянка||684}}
* {{Статья в словнике2|Мыс||684}}
* {{Статья в словнике2|«Мысль»||685}}
* {{Статья в словнике2|Мысовск||685}}
* {{Статья в словнике2|Мыт (болезнь)||685}}
* {{Статья в словнике2|Мыт (пошлина)||685}}
* {{Статья в словнике2|Мытищи||685—686}}
* {{Статья в словнике2|Мытник||686}}
* {{Статья в словнике2|Мышанки||686}}
* {{Статья в словнике2|Мышевка||686—687}}
* {{Статья в словнике2|Мышега||687}}
* {{Статья в словнике2|Мышей||687}}
* {{Статья в словнике2|Мышечное чувство||687}}
* {{Статья в словнике2|Мышечные движения||687}}
* {{Статья в словнике2|Мышечные пластинки||687}}
* {{Статья в словнике2|Мышечные сокращения||687}}
* Мыши ''687—689'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| В. Гептнер}}
* {{Статья в словнике2|Мышиные||689}}
* {{Статья в словнике2|Мышиный горошек||689}}
* {{Статья в словнике2|Мышиный терн||689}}
* {{Статья в словнике2|Мышкин, Ипполит Никитич||689—690}}
* Мышцы ''690—706'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Гинецинский}}
* {{Статья в словнике2|Мышь сумчатая||706}}
* {{Статья в словнике2|Мышьяк||706—709}}
* {{Статья в словнике2|Мышьяковистая блеклая руда||709—710}}
* Мышьяковые руды ''710'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Е. Копченова}}
* {{Статья в словнике2|Мышьяковый колчедан||710}}
* {{Статья в словнике2|Мыщелок||710}}
* {{Статья в словнике2|Мьезен||710—711}}
* {{Статья в словнике2|Мьерес||711}}
* {{Статья в словнике2|Мэн-цзы||711}}
* {{Статья в словнике2|Мэотический ярус||711}}
* {{Статья в словнике2|МЮД||711}}
* {{Статья в словнике2|Мюзам, Эрих||711}}
* {{Статья в словнике2|Мюзик-холл||711—712}}
* {{Статья в словнике2|Мюкаррабы||712}}
* {{Статья в словнике2|Мюлер, Георг Элиас||712}}
* {{Статья в словнике2|Мюлленгоф, Карл||712}}
* {{Статья в словнике2|Мюллер, Адам Генрих||712—713}}
* {{Статья в словнике2|Мюллер, Вильгельм||713}}
* {{Статья в словнике2|Мюллер, Ганс||713}}
* {{Статья в словнике2|Мюллер, Герман||713—714}}
* Мюллер, Иоган ''714—715'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| И. Ежиков}}
* {{Статья в словнике2|Мюллер, Карл Отфрид||715}}
* Мюллер, Макс ''715—716'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| М. Н. }}
* {{Статья в словнике2|Мюллер, Софус||716—717}}
* {{Статья в словнике2|Мюллер, Фридрих||717}}
* {{Статья в словнике2|Мюллер, Фриц||717—718}}
* {{Статья в словнике2|Мюллерово стекло||718}}
* {{Статья в словнике2|Мюллеровская личинка||718}}
* {{Статья в словнике2|Мюлуз||718}}
* {{Статья в словнике2|Мюльгаузен||718}}
* {{Статья в словнике2|Мюльгейм||718—719}}
* Мюль-машина ''719—720'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Л. Глоцер}}
* {{Статья в словнике2|Мюнстер (город в Германии)||720}}
* {{Статья в словнике2|Мюнстер (провинция в Ирландии)||720}}
* {{Статья в словнике2|Мюнстерберг, Гуго||720—721}}
* Мюнстерская коммуна ''721'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Я. Зутис}}
* {{Статья в словнике2|Мюнхгаузен||721—722}}
* {{Статья в словнике2|Мюнхен||722—724}}
* {{Статья в словнике2|Мюнхен-Гладбах||724}}
* {{Статья в словнике2|Мюнхенская школа||724}}
* {{Статья в словнике2|Мюнцер, Томас|Мюнцер|724—725}}
* {{Статья в словнике2|Мюрат, Иоахим|Мюрат|725—726}}
* {{Статья в словнике2|Мюрже, Анри|Мюрже|726}}
* {{Статья в словнике2|Мюридизм||726—727}}
* {{Статья в словнике2|Мюрцштегское соглашение||727—728}}
* {{Статья в словнике2|Мюскадены||728—729}}
* {{Статья в словнике2|Мюссе, Альфред|Мюссе|729}}
* Мютюэлисты ''729—730'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Ф. Потемкин}}
* {{Статья в словнике2|Мягкая пшеница||730}}
* {{Статья в словнике2|Мягкая рухлядь||730}}
* {{Статья в словнике2|Мягкие согласные||730—731}}
* {{Статья в словнике2|Мягкий шанкр||731}}
* {{Статья в словнике2|Мягкое нёбо||731}}
* {{Статья в словнике2|Мягкотелки||731}}
* {{Статья в словнике2|Мягкотелые||731}}
* {{Статья в словнике2|Мязга||731}}
* {{Статья в словнике2|Мякижа||731}}
* {{Статья в словнике2|Мякина||731—732}}
* {{Статья в словнике2|Мякоть||732}}
* {{Статья в словнике2|Мяндовая сосна||732}}
* {{Статья в словнике2|Мясковский, Николай Яковлевич|Мясковский|732—733}}
* Мясная промышленность ''733—736'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| С. Шницер}}
* {{Статья в словнике2|Мясников, Александр Федорович|Мясников|736—737}}
* {{Статья в словнике2|Мясной скот||737—738}}
* {{Статья в словнике2|Мясной экстракт||738}}
* {{Статья в словнике2|Мясные мухи||739}}
* {{Статья в словнике2|Мясные овцы||739}}
* Мясные отравления ''739—741'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| А. Земец}}
* Мясо ''741—745'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Д. Злотников}}
* {{Статья в словнике2|Мясоедов, Григорий Григорьевич|Мясоедов|745—746}}
* Мясокомбинат ''746—750'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Я. Закс}}
* {{Статья в словнике2|Мясо-молочная кислота||750}}
* {{Статья в словнике2|Мясо-молочный скот||750—751}}
* {{Статья в словнике2|Мясопоставки||751—752}}
* {{Статья в словнике2|Мясо-шерстно-молочные овцы||752}}
* {{Статья в словнике2|Мясо-шерстные овцы||752}}
* {{Статья в словнике2|Мята||752—753}}
* {{Статья в словнике2|Мятлев, Иван Петрович|Мятлев|753—754}}
* {{Статья в словнике2|Мятлик||754}}
* {{Статья в словнике2|Мятное масло||754}}

== Н ==
* {{Статья в словнике2|Н||755}}
* {{Статья в словнике2|Наб||755}}
* {{Статья в словнике2|Наба||755}}
* {{Статья в словнике2|Набат||755}}
* {{Статья в словнике2|«Набат», журнал|«Набат»|756}}
* {{Статья в словнике2|Набатеи||756}}
* {{Статья в словнике2|Набег конницы||756—757}}
* {{Статья в словнике2|Набережные||757—758}}
* {{Статья в словнике2|Набережные Челны||758}}
* {{Статья в словнике2|Набивка||758}}
* {{Статья в словнике2|Набис||758—759}}
* {{Статья в словнике2|Наблюдательный пункт||759}}
* {{Статья в словнике2|Наблюдение||759}}
* {{Статья в словнике2|Набойка||759—760}}
* {{Статья в словнике2|Набонассар||760}}
* {{Статья в словнике2|Набонид||760}}
* {{Статья в словнике2|Наборное дело||760—763}}
* Наборные машины ''763—769'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Л. Петрокас}}
* {{Статья в словнике2|Набулус||763}}
* {{Статья в словнике2|Набухание||769}}
* {{Статья в словнике2|Нава||770}}
* {{Статья в словнике2|Наваб||770}}
* {{Статья в словнике2|Навага||770}}
* {{Статья в словнике2|Навангар||770}}
* {{Статья в словнике2|Наварин||770—771}}
* {{Статья в словнике2|Наварра||771—772}}
* {{Статья в словнике2|Наварх||772}}
* {{Статья в словнике2|Навахи||773}}
* {{Статья в словнике2|Навашин, Сергей Гаврилович||773}}
* {{Статья в словнике2|Навез, Франсуа Жозеф||773—774}}
* {{Статья в словнике2|Навесные сельско-хозяйственные машины||774}}
* {{Статья в словнике2|Наветренные острова||774—775}}
* {{Статья в словнике2|Навигационные приборы||775—776}}
* {{Статья в словнике2|Навигационный акт||776}}
* {{Статья в словнике2|Навигация||776—777}}
* {{Статья в словнике2|Навиграф||777—778}}
* {{Статья в словнике2|Навкрарии||778}}
* {{Статья в словнике2|Навкратис||778}}
* Наводнения ''778—779'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| Е. Близняк}}
* {{Статья в словнике2|Навоз||779—781}}
* {{Статья в словнике2|Навозники||781}}
* {{Статья в словнике2|Навозохранилище||781}}
* {{Статья в словнике2|Навой||781}}
* {{Статья в словнике2|Наволок||781}}
* {{Статья в словнике2|Наволоки||781}}
* {{Статья в словнике2|Навроцкий, Александр Александрович||781—782}}
* {{Статья в словнике2|Навсикая||782}}
* {{Статья в словнике2|Навуходоносор II||782}}
* {{Статья в словнике2|Навье, Луи Мари Анри|Навье|782}}
* Навязчивые состояния ''782—784'' {{БСЭ1/Автор статьи в словнике| М. Серейский}}
* {{Статья в словнике2|Нага||784}}
{{Статья в другом словнике|Наган|}}
&lt;/div&gt;

[[Категория:Викитека:Проект:БСЭ1/Словник|40]]</text>
      <sha1>ofhtsbpgqijr0ytlees55gll280fyrb</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>БСЭ1/Бубен</title>
    <ns>0</ns>
    <id>640833</id>
    <revision>
      <id>4592829</id>
      <parentid>2595366</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T00:03:02Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Wlbw68</username>
        <id>37914</id>
      </contributor>
      <comment>оформление</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="1481" xml:space="preserve">{{БСЭ1 |КАЧЕСТВО = 3 |ВИКИПЕДИЯ = }}

'''БУБЕН''' ({{razr2|бубны}}), музыкальный инструмент, принадлежащий к группе ударных; употребляется для ритмического сопровождения музыки и танца. Б. состоит из широкого обруча, по одному краю которого натянута кожа (телячья или ослиная), в самом обруче прорезав продольные отверстия, где прикреплены медные пластинки, издающие бряцающий звук. Звук на Б. получают различными способами: ударяя колотушкой по коже, скользя пальцами по краю ее, либо ударяя кистью руки или же локтем. Принадлежа к старейшему типу музыкальных барабанов, бубны были распространены еще в библейское время у евреев. В настоящее время имеют широкое распространение у цыган и различных народов Востока. В соединении с цимбалами и скрипкой Б. входит в состав своеобразного украинского оркестра («тpoiстa музика»).</text>
      <sha1>i3y941jk1gvv5x9d4l2rumusflggake</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Телеграмма Алексея Клещева в БШПД о разоблачении командира партизанского отряда имени А.В. Суворова как украинского националиста (17.5.43)</title>
    <ns>0</ns>
    <id>914134</id>
    <revision>
      <id>4592745</id>
      <parentid>4592660</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T14:39:50Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Lozman</username>
        <id>607</id>
      </contributor>
      <comment>оформление, качество текста</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="6799" xml:space="preserve">{{Отексте
| НАЗВАНИЕ = Телеграмма секретаря Пинского подпольного обкома КП(б)Б А.Е. Клещева в БШПД о разоблачении командира партизанского отряда имени А.В. Суворова Б. Лукашука&lt;ref&gt;В 1975 г. следственный отдел УКГБ при СМ БССР по Брестской области возбудил уголовное дело по факту убийства бывшего комиссара партизанского отряда им. А.В. Суворова бригады им. В.М. Молотова Пинского соединения Бориса Николаевича Михайловского, 1912 г.р., и других партизан этого же отряда. Расследование показало, что в ночь с 29 на 30 марта 1943 г. в одной из землянок в урочище Полагин в районе д. Большие Болоты Кобринского района были убиты партизаны отряда: Б.Н. Михайловский (комиссар отряда), Н.П. Козырев, М.М. Михайлов (командиры взводов), И.В. Ершов, И.Г. Снидко (командиры отделений). Убийство совершили по приказу командира отряда Бориса Константиновича Лукашука, 1901 г.р., партизаны 3-й группы отряда. В апреле 1943 г. командованием межрайштаба и партизанами отряда проведено расследование убийства, а также сделано заключение, что Б.К. Лукашук и другие лица, признанные виновными в совершении преступления, являлись украинскими националистами, имели связь с украинским националистическим подпольем. Признанные виновными были расстреляны. Однако документальных материалов, свидетельствовавших о проводившемся расследовании весной 1943 г., не найдено. Доказательств, свидетельствовавших о связи Б.К. Лукашука и других лиц, причастных к убийству, с украинскими националистами, а также данных, подтверждавших принадлежность этих лиц к организации украинских националистов, не было обнаружено. В результате уголовное дело было прекращено в связи со смертью вышеупомянутых лиц, а по некоторым партизанам, выполнявшим приказы Б.К. Лукашука, прекращено в связи с отсутствием в их действиях состава преступления (НАРБ. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 167).&lt;/ref&gt; как украинского националиста
| ДАТАПУБЛИКАЦИИ = 17.05.1943
| АВТОР = [[w:Клещёв, Алексей Ефимович|Алексей Ефимович Клещёв]]
| ИСТОЧНИК = {{книга|автор=|часть=|заглавие=ОУН-УПА в Беларуси. 1939-1953 гг.: документы и материалы|оригинал=|томов=|ссылка=http://history.org.ua/LiberUA/978-985-06-2166-5/978-985-06-2166-5.pdf|ссылка часть=|ответственный=сост. В. И. Адамушко (и др.); редкол.: В. И. Адамушко (и др.)|издание=2-е издание|место=Минск|издательство=Высш. шк.|год=2012|том=|страницы=40|страниц=|серия=|isbn=}}
| ВИКИПЕДИЯ = Деятельность украинских националистов в Белоруссии
| ВИКИЦИТАТНИК =
| ВИКИСКЛАД =
| ДРУГОЕ = Архив: НАРБ. Ф. 4п. Оп. 33а. Д. 429. Л. 106. Копия.
| ИЗОБРАЖЕНИЕ = 
| ОПИСАНИЕИЗОБРАЖЕНИЯ =
| ПРЕДЫДУЩИЙ =
| СЛЕДУЮЩИЙ =
| КАЧЕСТВО = 4
| ЛИЦЕНЗИЯ = RusGov
| НАВИГАЦИЯ =
}}

&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{right|17 мая 1943 г.}}

{{right|тов. Пономаренко, Калинину}}

Украинский националистический центр заслал [в] Волпинский&lt;ref group=*&gt;Так в тексте.&lt;/ref&gt;, Жабчицкий, Ивановский, Дрогичинский р-ны группу националистов в кол-ве 76 чел., которая втянула в свою организацию командира отряда им. Суворова Лукашука Бориса и 5 бойцов бригады им. Молотова. В конце апреля группа националистов была раскрыта и уничтожена. Изъято 5 пулеметов, 76 винтовок, 7 гранат, много патронов.

За время гнусной работы группы националистов, по ее заданию, Лукашук расстрелял комиссара отряда Михайловского Бориса Николаевича и 4 партизан. В бандитской группе изъяты секретные документы: списки командиров и политработников, коммунистов и комсомольцев для последующей террористической работы, националистические крестики и медальоны-фотокарточки, листовки националистического центра. Следствие продолжаем.

{{right|Клещев}}

{{примечания|title=|group=*}}

== Примечания ==
&lt;references/&gt;
&lt;/div&gt;

[[Категория:Документы 1943 года]]
[[Категория:Документы НКВД СССР]]
[[Категория:Вторая мировая война]]
[[Категория:Движение Сопротивления во время Второй мировой войны]]
[[Категория:Документы СССР периода Великой Отечественной войны]]
[[Категория:Официальные документы Республики Беларусь]]</text>
      <sha1>enw2a9unhg39zeqp0d3xh7gw7yyy399</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Географический лексикон Российскаго государства или Словарь описующий по азбучному порядку реки озера моря горы города крепос.pdf/21</title>
    <ns>104</ns>
    <id>931814</id>
    <revision>
      <id>4592866</id>
      <parentid>3996002</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T09:41:42Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>V1adis1av</username>
        <id>1808</id>
      </contributor>
      <comment>вычитка</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3982" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;KartaBY&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул||АЛE.|АЛЕ.|7}}
{{Висячий отступ/с|1em}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin='Александрова слобода' /&gt;нынѣ еще въ хорошемъ состоянїи находятся.{{Висячий отступ/к}}&lt;section end='Александрова слобода' /&gt;

&lt;section begin='Александровская крепость' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АЛЕКСАНДРОВCКАЯ крѣпость, на восточномъ берегу́ рѣки́ ''Днѣпра'', на устьѣ ''Московкой'' рѣчки, ни́же порогов, а не доѣжжая Запорожской сѣчи, построена въ 1770. году.}}&lt;section end='Александровская крепость' /&gt;

&lt;section begin='Александроневский монастырь' /&gt;{{Висячий отступ/н|1em}}АЛЕКСАНДРОНЕВСКОЙ ''монастырь'', одинъ изъ числа ставропигїальныхъ Россїйскаго государства, разстоянїемъ отъ Санктпетербургской крѣпости въ пяти верстахъ, при ''Невѣ'' рѣкѣ, основанъ въ честь Святаго Великаго Князя {{razr|Александра Невскаго}}, въ 1712. году блаженныя и вѣчной славы достойныя памяти &lt;big&gt;Государемъ  Императоромъ ПЕТРОМЪ ВЕЛИКИМЪ&lt;/big&gt;, и со временъ &lt;big&gt;Его Величества&lt;/big&gt; украшенъ многими каменными строенїями, составляющими большей квадратъ, котораго въ каждомъ углу есть церковь, а между церквами монашескїя кельи, построенныя на Неву рѣку въ два этажа. Въ срединѣ была соборная церковь, но оная упала; нынѣ же вновь строится. Въ семъ монастырѣ съ 1724. го́ду почиваютъ мощи Святаго {{razr|Александра Невскаго}} въ великолѣпной серебреной ракѣ, сдѣланной по повелѣнїю блаженныя памяти &lt;big&gt;Государыни Императрицы ''ЕЛИСАВЕТЪ ПЕТРОВНЫ''&lt;/big&gt;, въ верхней церквѣ, въ нижней же погребены нѣкоторыя особы изъ &lt;big&gt;Императорской фамиліи&lt;/big&gt;, какъ &lt;big&gt;Императоръ ''ПЕТРЪ III''. и Великая Княгиня ''АННА''&lt;/big&gt;. Въ сей монастырь каждый годъ 30. числа́ Августа, то есть: въ день праздника Святаго {{razr|Александра Невскаго}}, бываетъ великий ходъ, которой иногда и &lt;big&gt;Ея Императорское Величество высочайшимъ своимъ присутствіемъ&lt;/big&gt; удостоивать изволитъ. Санктпетербургской Архїепископъ, которой также есть и Архимандритъ оного Александроневскаго монастыря, имѣетъ въ немъ свое пребыванїе; а Санктпетербургскую Епархиїю учредить изволила &lt;big&gt;Государыня Императрица ''ЕЛИСАВЕТЪ ПЕТРОВНА''&lt;/big&gt;. За симъ монастыремъ было 25464 души, нынѣ казенныя, вѣдомства государственной Коллегїи Экономїи и ея конторы. Монаховъ въ немъ съ настоятелями по {{перенос|духовно|му}}&lt;section end='Александроневский монастырь' /&gt;&lt;noinclude&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>tfkxuych65cw0noq0o3m1um6e41kcct</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592867</id>
      <parentid>4592866</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T09:44:16Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>V1adis1av</username>
        <id>1808</id>
      </contributor>
      <minor />
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3986" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;KartaBY&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул||АЛE.|АЛЕ.|7}}
{{Висячий отступ/с|1em}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin='Александрова слобода' /&gt;нынѣ еще въ хорошемъ состоянїи находятся.{{Висячий отступ/к}}&lt;section end='Александрова слобода' /&gt;

&lt;section begin='Александровская крепость' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АЛЕКСАНДРОВCКАЯ крѣпость, на восточномъ берегу́ рѣки́ ''Днѣпра'', на устьѣ ''Московкой'' рѣчки, ни́же порогов, а не доѣжжая Запорожской сѣчи, построена въ 1770. году́.}}&lt;section end='Александровская крепость' /&gt;

&lt;section begin='Александроневский монастырь' /&gt;{{Висячий отступ/н|1em}}АЛЕКСАНДРОНЕВСКОЙ ''монастырь'', одинъ изъ числа ставропигїальныхъ Россїйскаго государства, разстоянїемъ отъ Санктпетербургской крѣпости въ пяти верстахъ, при ''Невѣ'' рѣкѣ, основанъ въ честь Святаго Великаго Князя {{razr|Александра Невскаго}}, въ 1712. году́ блаженныя и вѣчной славы достойныя памяти &lt;big&gt;Государемъ  Императоромъ ПЕТРОМЪ ВЕЛИКИМЪ&lt;/big&gt;, и со временъ &lt;big&gt;Его Величества&lt;/big&gt; украшенъ многими каменными строенїями, составляющими большей квадратъ, котораго въ каждомъ углу есть церковь, а между церквами монашескїя кельи, построенныя на Неву рѣку въ два этажа. Въ срединѣ была соборная церковь, но оная упала; нынѣ же вновь строится. Въ семъ монастырѣ съ 1724. го́ду почиваютъ мощи Святаго {{razr|Александра Невскаго}} въ великолѣпной серебреной ракѣ, сдѣланной по повелѣнїю блаженныя памяти &lt;big&gt;Государыни Императрицы ''ЕЛИСАВЕТЪ ПЕТРОВНЫ''&lt;/big&gt;, въ верхней церквѣ, въ нижней же погребены нѣкоторыя особы изъ &lt;big&gt;Императорской фамиліи&lt;/big&gt;, какъ &lt;big&gt;Императоръ ''ПЕТРЪ III''. и Великая Княгиня ''АННА''&lt;/big&gt;. Въ сей монастырь каждый годъ 30. числа́ Августа, то есть: въ день праздника Святаго {{razr|Александра Невскаго}}, бываетъ великий ходъ, которой иногда и &lt;big&gt;Ея Императорское Величество высочайшимъ своимъ присутствіемъ&lt;/big&gt; удостоивать изволитъ. Санктпетербургской Архїепископъ, которой также есть и Архимандритъ оного Александроневскаго монастыря, имѣетъ въ немъ свое пребыванїе; а Санктпетербургскую Епархиїю учредить изволила &lt;big&gt;Государыня Императрица ''ЕЛИСАВЕТЪ ПЕТРОВНА''&lt;/big&gt;. За симъ монастыремъ было 25464 души, нынѣ казенныя, вѣдомства государственной Коллегїи Экономїи и ея конторы. Монаховъ въ немъ съ настоятелями по {{перенос|духовно|му}}&lt;section end='Александроневский монастырь' /&gt;&lt;noinclude&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>ekwbyo367fgjqex6onsgpbdrxsm5fpv</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Географический лексикон Российскаго государства или Словарь описующий по азбучному порядку реки озера моря горы города крепос.pdf/22</title>
    <ns>104</ns>
    <id>931992</id>
    <revision>
      <id>4592870</id>
      <parentid>3997635</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T10:10:05Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>V1adis1av</username>
        <id>1808</id>
      </contributor>
      <comment>вычитка</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4618" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;KartaBY&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|8|АЛE.|АЛТ.|}}
{{Висячий отступ/с|1em|}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin='Александроневский монастырь' /&gt;{{перенос2|духовно|му}} штату положено 50 человѣкъ. При семъ монастырѣ есть семинарїя, въ которой обучаются молодые люди, посвящаемые въ духовные чины, Латинскому, Греческому, Еврейскому и Нѣмецкому языкамъ, Стихотворству, Реторикѣ, Философїи и Богословїю. При монастырѣ есть два большихъ регулярныхъ сада, въ которыхъ сдѣланы весьма изрядныя и прїятныя гульбища, а позади оныхъ есть не малое озеро, на острову коего построены преизрядныя бесѣдки.{{Висячий отступ/к}}&lt;section end='Александроневский монастырь' /&gt;

&lt;section begin='Алексеевская станица' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АЛЕКСѢЕВСКАЯ станица Донскихъ козаковъ при рѣкѣ ''Бузулукъ'', впадающей въ ''Хоперъ'', а ''Хоперъ'' впадаетъ въ рѣку ''Донъ''.}}&lt;section end='Алексеевская станица' /&gt;

&lt;section begin='Алексеевск' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АЛЕКСѢЕВСКЪ {{razr|пригородъ}}, Оренбургской губернїи, при рѣкѣ ''Самарѣ'', которая въ Волгу впала, подсудной Самарской воеводской канцелярїи, отъ города ''Самары'' го́рою 25, а по рѣкѣ ''Самарѣ'' вверьхъ верстъ съ 40, построенъ поберегу́ той рѣки́, гдѣ впадаетъ рѣка ''Кинелъ'', на высокомъ и отъ натуры крѣпкомъ мѣстѣ. Жи́ла въ немъ до двухъ сотъ домовъ; церковь во имя Алексѣя человѣка Божїя. Поскаскамъ застроенъ онъ извѣстнымъ {{razr|Александромъ}} Сергѣевымъ около 1700. го́ду, и именованъ ''Алексѣевскъ'' въ честь &lt;big&gt;Царевичу АЛЕКСѢЮ ПЕТРОВИЧУ&lt;/big&gt;. Съ нача́ла поселено было тамъ, подъ вѣдомствомъ Самарскаго Атамана, Козаковъ жалованныхъ 100 человѣкъ, которое число и понынѣ состоитъ; но оные, такъ какъ и Самарскїе, всѣ взяты въ Оренбургъ, а вмѣсто ихъ опредѣлены другїе.}}&lt;section end='Алексеевск' /&gt;

&lt;section begin='Алексин' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АЛЕКСИНЪ городъ Московской губернїи, Тулской провинцїи, при ''Окѣ'' рѣкѣ, разстоянїемъ отъ Тулы 60, а отъ Москвы во 130 верстахъ. Купечества въ немъ 276 душъ.}}&lt;section end='Алексин' /&gt;

&lt;section begin='Алеутские острова' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АЛЕУТСКІЕ ''острова'', вновь найденные за Камчаткою къ Америкѣ, но съ довольными обстоятельствами еще не описаны.}}&lt;section end='Алеутские острова' /&gt;

&lt;section begin='Алешна' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АЛЕШНА пригородъ Бѣлогородской губернїи и провинцїи.}}&lt;section end='Алешна' /&gt;

&lt;section begin='Алтайские горы' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АЛТАЙСКІЯ го́ры, раздѣляющїя Сибирскую губернїю къ Югу отъ земли́ Калмыцкой, а отрогъ оныхъ къ Индїи простиращїй прежъ сего межъ Калмыцкимъ и Мунгальскимъ владѣнїямъ былъ границею. Въ сихъ горахъ между ''Иртыша'' и ''Оби'' рѣки́ есть богатые серебряные рудники, откуда руда привозится въ ''Барноулъ'' и тамъ выплавливается.}}&lt;section end='Алтайские горы' /&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>h6hgufck6gwvfqx9jus12iksvigthc1</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Географический лексикон Российскаго государства или Словарь описующий по азбучному порядку реки озера моря горы города крепос.pdf/23</title>
    <ns>104</ns>
    <id>931993</id>
    <revision>
      <id>4592872</id>
      <parentid>3997739</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T10:17:06Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>V1adis1av</username>
        <id>1808</id>
      </contributor>
      <comment>вычитка</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4350" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;KartaBY&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул||АМА. АМТ.|АМУ. АНА.|9}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin='Алтын' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АЛТЫНЪ ''озеро'', или ТЕЛЕСКОЕ, названїе сїе получило отъ живущаго при немъ Татарскаго народа, называемого ''Телесы''. Татаре называеютъ его АЛТЫНЪКУЛЬ, а Калмыки АЛТИНЪНОРЪ. Оно длиною 126 верстъ, а шириною 84 версты́. Подъ Сѣверъ простирающаяся половина онаго иногда зимою замерзаетъ, такъ что по льду ходить можно, а полуденная никогда не замерзаетъ. Дно глубоко и каменисто, вода въ семъ озерѣ, какъ и въ прочихъ тамошнихъ рѣкахъ, прибавляется, не по обыкновенїю другихъ странъ, въ срединѣ самаго лѣта, когда отъ жестокихъ жаровъ снѣгъ на высокихъ горахъ растаявши въ оное озеро стекаетъ; отъ вешней же теплоты оной снѣгъ разстаять не можетъ.}}&lt;section end='Алтын' /&gt;

&lt;section begin='Аманакская слобода' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АМАНАКСКАЯ Ландмилицкая слобода, Оренбургской губернїи, въ Ставропольскомъ уѣздѣ, при рѣчкѣ ''Аманакѣ'', впадающей въ рѣку ''Кинель''. Изъ оной слободы, какъ и изъ прочихъ, молодыми людьми комплетуются расположенныя въ Оренбургскихъ крѣпостяхъ Билярской, Сергіевской и Алексѣевской Ландмилицкїе полки.}}&lt;section end='Аманакская слобода' /&gt;

&lt;section begin='Амгинская слобода' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АМГИНСКАЯ слобода, Иркуцкой губернїи, Якуцкого уѣзда, на рѣкѣ ''Амгѣ'', впадающей въ рѣку ''Алданъ'', гдѣ Россїйскими переведенцами заведено хлѣбопашество, которое для  раннихъ морозовъ покинули, и нынѣ тамошнїе жители отъ одного токмо скотоводства пропитанїе имѣютъ.}}&lt;section end='Амгинская слобода' /&gt;

&lt;section begin='Амгинский железный завод' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АМГИНСКОЙ ''желѣзной заводъ'', въ уѣздѣ города Иркутска, при рѣчкѣ ''Амгѣ'', впадающей въ озеро ''Байкаль''. 200 верстъ отъ ''Иркутска'', заведенъ лѣтъ тому назадъ съ 35. Иркутскимъ жителемъ Ѳедоромъ Ланинымъ, пото́мъ пришелъ въ упадокъ, и нынѣ уже́ не въ дѣйствїи.}}&lt;section end='Амгинский железный завод' /&gt;

&lt;section begin='Амур' /&gt;{{Висячий отступ/н|1em}}АМУРЪ ''рѣка'', называется Манжурами ''Захалинъ-Ула'', Китайцами ''Гелонгъ Кїангъ'', или ''Хелундзанъ'', а Тунгусами ''Шилкиръ'', ''Шилкаръ'', или ''Зилкаръ'', начальное свое происхожденїе имѣетъ изъ соединенїя разныхъ рѣкъ, которыя внутри Россїйскихъ границъ, или въ близости оныхъ, вершины свои имѣютъ. Она протекаетъ разныя зе́мли такъ называемой Китайцами восточной Татарїи, и впадаетъ подъ сѣверною широтою 53. град. или нѣсколько меньше въ ''Океанъ''. Сїя рѣка нѣсколько лѣтъ состояла подъ Россїйскимъ {{перенос|вла|дѣнїемъ}}&lt;section end='Амур' /&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>j67vdygqe5pg7vphdx5od35nvoyhqmo</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Географический лексикон Российскаго государства или Словарь описующий по азбучному порядку реки озера моря горы города крепос.pdf/24</title>
    <ns>104</ns>
    <id>932069</id>
    <revision>
      <id>4592878</id>
      <parentid>3998591</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T11:31:54Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>V1adis1av</username>
        <id>1808</id>
      </contributor>
      <comment>вычитка</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4723" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;KartaBY&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|10|АНГ. АНД.|АНЗ. АНТ.|}}
{{Висячий отступ/с|1em|}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin='Амур' /&gt;{{перенос2|вла|дѣнїемъ}}, и бывшїя при оной происхожденїя описаны въ Собранїи Россиїйской Исторїи во 2. томѣ стран. 293. и слѣд. и въ Ежемѣсячныхъ Сочиненїяхъ 1757. го́ду.{{Висячий отступ/к}}&lt;section end='Амур' /&gt;

&lt;section begin='Анадырский острог' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АНАДЫРСКОЙ ''острогъ'', Иркутской губернїи въ Якутскомъ уѣздѣ, при рѣкѣ ''Анадырѣ'', впадающей въ восточной Океанъ, разстоянїемъ отъ Якутска 2779, а отъ устья рѣки ''Анадыра'' 480 верстъ. Сїе есть крайнее по оной странѣ Россїйское селенїе, лежащее отъ Иркутска въ 5210, отъ Тобольска въ 7635 верстахъ.}}&lt;section end='Анадырский острог' /&gt;

&lt;section begin='Ангара' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АНГАРА ''рѣка'', въ Иркутской губернїи, проистекаетъ изъ ''Байкала о́зера'', и въ Илимскомъ уѣздѣ имя ''Тунгуски'' принимаетъ; ''верьхняя-Ангара'' впадаетъ въ Байкалъ съ сѣверовосточной стороны.}}&lt;section end='Ангара' /&gt;

&lt;section begin='Ангинская Монастырская слобода' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АНГИНСКАЯ ''Монастырская слобода'', Иркутской губернїи въ Верьхоленскомъ дистриктѣ, при рѣкѣ ''Ангѣ'', впадающей в рѣку Лену.}}&lt;section end='Андреева' /&gt;

&lt;section begin='Андреева' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АНДРЕЕВА, большая Татарская деревня въ Астраханской губернїи на Россїйской границѣ отъ ''Кизляра'' къ Персїи, между рѣками ''Сулакъ'' и ''Аксай'', и между горами и лѣсами, а потому и отъ натуры крѣпкое мѣсто. Оное взято было Россїанами штурмомъ въ 1722. году́, и совсѣмъ раззорено, но жители Нагайскїе Татаре предавшись пото́мъ подъ власть Россїйскую, оное опять устроили. Они имѣютъ своего Князя, которой получаетъ всѣ доходы сего мѣ́ста и принадлежащихъ къ оному малыхъ деревень, не платя Россїи никакой по́дати.}}&lt;section end='Андреева' /&gt;

&lt;section begin='Андрусова' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АНДРУССОВА деревня, въ Смоленской губернїи, при рѣчкѣ ''Городнѣ'', между Смоленскимъ и городомъ Мстиславлемъ, славна тѣмъ, что въ оной въ 1667. году́ между Россїею и Польшею заключено на 13 лѣтъ перемирїе.}}&lt;section end='Андрусова' /&gt;

&lt;section begin='Анзерский остров' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АНЗЕРСКОЙ ''островъ'' Архангелогородской губернїи въ Двинскомъ уѣздѣ, на Бѣломъ Морѣ, отъ Соловецкаго о́строва подъ сѣверъ; на ономъ находится монастырь ''Анзерской'' Скитъ, славной строгимъ житїемъ монаховъ.}}&lt;section end='Анзерский остров' /&gt;

&lt;section begin='Аннингоф' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АННИНГОФЪ Императорской увеселительной домъ близъ Санктпетербурга.}}&lt;section end='Аннингоф' /&gt;

&lt;section begin='Аннинский медный завод' /&gt;{{Висячий отступ/н|1em}}АННИНСКОЙ ''мѣдной заводъ'', Казанской губернїи въ уѣздѣ го́рода Кунгура, при верьшинѣ рѣчки ''Бабки'', впадающей въ рѣку ''Сылву'', а сїя впала въ Чусовую; построенъ&lt;section end='Аннинский медный завод' /&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>m9liyszngiod9j171z25qp2na83hx0d</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Географический лексикон Российскаго государства или Словарь описующий по азбучному порядку реки озера моря горы города крепос.pdf/25</title>
    <ns>104</ns>
    <id>932072</id>
    <revision>
      <id>4592886</id>
      <parentid>3999024</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T11:41:50Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>V1adis1av</username>
        <id>1808</id>
      </contributor>
      <comment>вычитка</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4498" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;KartaBY&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул||АНУ.  АНЦ.|АРА.|11}}
{{Висячий отступ/с|1em|}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin='Аннинский медный завод' /&gt;въ 1760. году́ о 12 печахъ принадлежитъ Его Сїятельству Графу Ивану Григорьевичу Чернышеву.{{Висячий отступ/к}}&lt;section end='Аннинский медный завод' /&gt;

&lt;section begin='Антиновская станица' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АНТИНОВСКАЯ станица Волжскихъ козаковъ, при рѣкѣ ''Волгѣ'', на западномъ ея берегу, не много пониже города Дмитрїевска, или Камышенки.}}&lt;section end='Антиновская станица' /&gt;

&lt;section begin='Антониев монастырь' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АНТОНІЕВЪ Римлянина монастырь, разстоянїемъ въ дву верстахъ отъ Нова го́рода, при рѣкѣ ''Волховѣ'', одинъ изъ знатнѣйшишъ въ сей странѣ. Основатель онаго ''Святый Антонїй'' Римлянинъ въ 1147. году́ во ономъ скончался и погребенъ, коего и мощи въ семъ монастырѣ почиваютъ. Здѣсь есть семинарїя для обученїя молодыхъ людей.}}&lt;section end='Антониев монастырь' /&gt;

&lt;section begin='Ануйская крепость' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АНУЙСКАЯ ''крѣпость'', Сибирской губернїи, въ Тобольской Провинцїи, сотстоящая подъ вѣдомствомъ го́рода Кузнецка, при рѣкѣ ''Ануйѣ'', впадающей въ рѣку ''Обь'', разстоянїемъ онаго жъ вѣдомства отъ Катунской крѣпости въ 21 верстъ.}}&lt;section end='Ануйская крепость' /&gt;

&lt;section begin='Анцен' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АНЦЕНЪ, былъ напередъ сего крѣпкой за́мокъ, нынѣ усадьба Рижской губернїи въ Дерптскомъ уѣздѣ.}}&lt;section end='Анцен' /&gt;

&lt;section begin='Арабат' /&gt;{{Висячий отступ|1em|АРАБАТЪ, или АРБАТЪ, крѣпкой городъ на Крымскомъ полуостровѣ, въ которомъ содержался Турецкой гарнизонъ. Оной взятъ Россїйскимъ оружїемъ 18. Июня 1771. году.}}&lt;section end='Арабат' /&gt;

&lt;section begin='Арал' /&gt;{{Висячий отступ/н|1em}}АРАЛЪ ''озеро'', или ''море'', въ нѣкоторыхъ Россїйскихъ извѣстїяхъ называемо ''Синимъ моремъ'', отъ чего и ''Синяя Орда Татрская за Яйкомъ'' упоминается; Татаре же называютъ оное ''Аралъ дингисъ'', что значитъ ''островитое море''; ибо на немъ есть множество острововъ, на которых Аральской народъ жительствуетъ. Окружность онаго по измѣренїи сочиняетъ восемь сотъ девять верстъ. Оно почти во всемъ такого же состоянїя, какъ и ''Каспїйское''; ибо въ него также многїя и большїя рѣ́ки впали, а изъ него никакой рѣки́ и видимаго протоку нѣтъ. Рыбы въ немъ такое же множество и тѣхъ же родовъ, какъ и въ Каспїйскомъ; потому есть причина думать, не имѣетъ ли оно съ симъ моремъ или съ какими нибудь другими водами подземнаго сообщения. Вода въ нем хотя и соленая, однако по нуждѣ и в пи́щу употреблена быть можетъ; берега́ по большей части низкїе, около которыхъ, такъ какъ и у Каспїйскаго мо́ря, на {{перенос|не|малое}}&lt;section end='Арал' /&gt;&lt;noinclude&gt;
&lt;references /&gt;
&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>c1ilen3v3lmywckk9lsjmvioepjh02s</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Географический лексикон Российскаго государства или Словарь описующий по азбучному порядку реки озера моря горы города крепос.pdf/26</title>
    <ns>104</ns>
    <id>932191</id>
    <revision>
      <id>4592888</id>
      <parentid>3999207</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T11:48:09Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>V1adis1av</username>
        <id>1808</id>
      </contributor>
      <comment>вычитка</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3884" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;KartaBY&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|12|АРА.|АРГ.|}}
{{Висячий отступ/с|1em|}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin='Арал' /&gt;{{перенос2|не|малое}} разстоянїе ростетъ камышъ. Мѣстами находятся при берегахъ и го́ры. Какая въ немъ глубина, о томъ обстоятельнаго извѣстїя хотя еще нѣтъ, однако по скаскѣ многократно бывалыхъ тамъ людей, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ у самыхъ береговъ довольно глубоко и дно песчаное. Аральской народъ на островахъ онаго живущей для ходу по немъ хотя одни малыя лодки употребляютъ, но сказываютъ, что по немъ и морскимъ немалымъ судамъ ходить можно. Изъ знатныхъ и вѣдомыхъ рѣкъ впали въ него слѣдующїя: первая и знатная ''Сырдарья''; верьшина ея между полуднемъ и востокомъ изъ горы ''Акъ Тау'', которая лежитъ выше ''Ташкента''. Вторая въ верьхъ отъ Сырдарьи протокомъ шириною версты́ на двѣ, (но имя ея въ описанїи пропущено); она для тихаго теченїя подобна больше болоту нежели рѣкѣ. Третїя ''Улу'' или ''Амударья'', шириною болѣе восмидесяти саженъ, и имѣетъ довольную глубину. По сей въ верьхъ могли бы ходить не малыя суда, ежели бы отъ имѣющихся на ней пороговъ препятствїя не было. Вершины ея изъ вышепомянутой же горы ''Акъ-Тау''. Впрочемъ по Аральскому мо́рю судами ходить можно въ ''Каралпаки'' и ''Аральцы'', а по онымъ двумъ рѣкамъ до Туркестана, Самарханта и Ташкента кои построены на каналахъ, изъ оныхъ рѣкъ проведенныхъ. Изъ того жъ мо́ря по ''Улударьѣ'' можно ходить судами въ ''Хиву'', въ ''Бухарїю'' и далѣе, токмо около онаго мо́ря на строенїе судовъ годнаго лѣсу не находится. Сего ради въ предложенїяхъ прежнихъ временъ разсуждаемо было, чтобъ потребныя для тамошняго ходу суда, построя около Оренбурга, и разобравъ по частямъ, съ потребными припасами туда вывозить, какъ то по имѣющимся въ Оренбургской губернской Канцелярїи дѣламъ явно. По сказанїямъ Каракалпакъ и Аральцовъ, около сего мо́ря жительствующихъ, въ срединѣ онаго находится ''горло'' или ''пучина'', куда въ близость никакому судну не можно подходить; ибо втянувъ въ себя затопляетъ.{{Висячий отступ/к}}&lt;section end='Арал' /&gt;

&lt;section begin='Армашевская слобода' /&gt;{{Висячий отступ/н|1em}}АРМАШЕВСКАЯ слобода, Екатиринбургскаго Горнаго вѣдомства, въ {{перенос|''Алапаев''|скомъ}}&lt;section end='Армашевская слобода' /&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>032kfgk4zcw5gd3w62xs2r07qqmoz6k</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Географический лексикон Российскаго государства или Словарь описующий по азбучному порядку реки озера моря горы города крепос.pdf/27</title>
    <ns>104</ns>
    <id>932195</id>
    <revision>
      <id>4592890</id>
      <parentid>4000044</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T11:58:19Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>V1adis1av</username>
        <id>1808</id>
      </contributor>
      <comment>вычитка</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4484" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;KartaBY&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул||АРГ.|АРЕ.|13}}
{{Висячий отступ/с|1em|}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin='Армашевская слобода' /&gt; {{перенос2|Алапаеп|''скомъ''}} дистриктѣ, при рѣкѣ ''Решѣ'', которая одну версту пониже ''Невїанской'' онаго жъ вѣдомства слободы, съ рѣкою ''Нейвою'' соединяется, отъ куда названїе рѣки́ ''Ницы'' нача́ло свое имѣетъ. Оная слобода разстоянїемъ отъ Екатеринбурга во 113 верстахъ.{{Висячий отступ/к}}&lt;section end='Армашевская слобода' /&gt;

&lt;section begin='Арамильская слобода' /&gt; {{Висячий отступ|1em|АРАМИЛЬСКАЯ слобода, принадлежащая къ Екатеринбургскому Горному вѣдомству, въ Екатеринбургскомъ дистриктѣ, при втеченїи рѣчки ''Арамиля'' въ рѣку ''Исетъ'', отъ Екатеринбурга въ 22 верстахъ.}}&lt;section end='Арамильская слобода' /&gt;

&lt;section begin='Аргашь' /&gt; {{Висячий отступ|1em|АРГАШЬ пригородъ, Казанской губернїи, Синбирской провинцїи, стои́тъ на линїи осыпанной землянымъ валомъ, простирающейся отъ Синбирска до рѣки́ ''Суры'', которая сдѣлана во время владѣнїя блаженныя памяти &lt;big&gt;Государя Царя АЛЕКСѢЯ МИХАЙЛОВИЧА&lt;/big&gt;.}}&lt;section end='Аргашь' /&gt;

&lt;section begin='Аргунский острог' /&gt; {{Висячий отступ|1em|АРГУНЬСКОЙ ''острогъ'', Иркутской губернїи въ Нерчинскомъ уѣздѣ, на западномъ берегу рѣки́ ''Аргуни'', разстоянїемъ отъ устья ея 265, а отъ Нерчинска прямо горами 296 верстъ. Сей острогъ сперва заложенъ былъ въ 1681. году́ на восточной сторонѣ рѣки ''Аргуни'' для собиранїя ясака съ живущихъ въ той странѣ ''Тунгусовъ'', но въ 1689. году перенесенъ на нынѣшнее мѣсто. Около лежащая страна весьма плодородна и здорова; но стужа тамъ бываетъ черезвычайно велика, такъ что лѣтомъ земля во многихъ мѣстахъ не болѣе, какъ на аршинъ съ четвертью разтаиваетъ. Притомъ и былъ тамъ иногда весною не большее землетрясенїе, а иногда и въ началѣ зимы оное оказывалося. Китайцы ставятъ по рѣкѣ ''Аргуню'' на своей сторонѣ каждой годъ новые пограничные столбы.}}&lt;section end='Аргунский острог' /&gt;

&lt;section begin='Аргунские серебрянные заводы' /&gt; {{Висячий отступ/н|1em}}АРГУНЬСКІЕ ''серебреные заводы'', называются также и ''Нерчинскими'', Иркутской губернїи въ Нерчинскомъ уѣздѣ. Плавильня стоитъ при рѣчкѣ ''Тузачи'', разстоянїемъ 14 верстъ отъ рѣки ''Аргуны'' и 6 верстъ отъ рѣчки ''Серебренки'', въ долинѣ между двумя горами, простирающимися отъ запада къ востоку. Ру́ды хотя и не глубоко лежатъ, однако часто находятъ ихъ множество въ кучѣ, и притомъ они довольно прибыточны, такъ что въ фунтѣ чистаго серебра бываетъ полтретья червонныхъ самаго чистого зо́лота. Съ сихъ заводовъ привозится въ Санктпетербургской {{перенос|монет|ной}}&lt;section end='Аргунские серебрянные заводы' /&gt;&lt;noinclude&gt;
&lt;references /&gt;
&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>izgbgum4lod6vj3x6wp6p7l7ipk9s9g</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:БСЭ-1 Том 64. Электрофор - Эфедрин (1934).pdf/189</title>
    <ns>104</ns>
    <id>977518</id>
    <revision>
      <id>4592789</id>
      <parentid>4123121</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T16:10:17Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Egor</username>
        <id>8124</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="13061" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Egor&quot; /&gt;__NOEDITSECTION____NOINDEX__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;&lt;/noinclude&gt;
&lt;section begin=&quot;энграмма&quot;/&gt;'''ЭНГРАММА''', термин, употребляемый нем. ученым Семоном для обозначения следов, образующихся в нервной системе под влиянием действия каких-нибудь раздражителей. Э. образует, по представлению Семона, биологич. основу ассоциативной деятельности и памяти. Семон одновременно признает, что {{razr|энграммирование}} составляет один из путей наследования приобретенных признаков. Энграммированию как процессу непосредственного закрепления в нервной системе следов раздражения, по Семону, соответствует процесс {{razr|экфорирования}}, составляющий механизм воспроизведения следов раздражения. Оба понятия (Э., экфория) используются в современной психологии и психопатологии для обозначения процессов взаимного перехода физиологических и психических явлений. Один из крупнейших психиатров современности, виталист Е. Блейер, эти понятия вводит в свое учение о «психоиде» — всеобщей одушевленности т. н. органической материи. Макс Рейнингер в своей «Психофизической проблеме» использует те же понятия для теории «частичного психофизического параллелизма».&lt;section end=&quot;энграмма&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;энгстрем&quot;/&gt;'''ЭНГСТРЕМ''' (Engström), Альберт (род. 1869), известный шведский писатель и художник-карикатурист. Его проникнутые юмором рассказы из жизни рыбаков, крестьян и рабочих лишены однако социальной заостренности. Основатель и редактор известного шведского юмористического журнала «Strix», в котором высмеивает мещанство.

[[Категория:БСЭ1:Персоналии]]&lt;section end=&quot;энгстрем&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;эндемические формы&quot;/&gt;'''ЭНДЕМИЧЕСКИЕ ФОРМЫ''', {{razr|эндемичные формы}}, {{razr|эндемики}} (от греч. endemos — местный, туземный), животные и растения, распространенные только в определенной географической области. Так например, байкальский тюлень (Phoca sibirica) — эндемичный вид Байкала, широконосые обезьяны — эндемичный подотряд Южной Америки. Часто Э. ф. являются в то же время и {{razr|автохтонными}}, т. е. возникшими в той же области (напр. байкальский тюлень), но это не обязательно. Так, зубр эндемичен для Кавказского хребта (беловежский зубр в наст. время истреблен), но возник, по всем данным, в низменностях Средней Европы.&lt;section end=&quot;эндемические формы&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;эндемия&quot;/&gt;'''ЭНДЕМИЯ''', постоянное существование в данной местности какой-либо заразной болезни вследствие наличия определенных условий, способствующих сохранению возбудителями инфекции их ''{{lsafe|Вирулентность|вирулентности}}'' (см.) и перманентной передаче раз возникшей в этой местности инфекции. Такие местности носят название {{razr|эндемических очагов}} данной болезни. Так напр., малярия эндемична везде, где имеются гаметоносители, комары-анофелес (передатчики) и климатические условия, способствующие размножению комара и паразита малярии в его теле. В существовании эндемических очагов и в возникновении в них эпидемических вспышек, нередко перебрасывающихся и в другие местности, решающее значение имеют социально-бытовые моменты, а также общая и санитарная культура населения. См. также ''{{lsafe|Эпидемиология}}'' и ''{{lsafe|Эпидемия|Эпидемии}}''.&lt;section end=&quot;эндемия&quot;/&gt;


&lt;section begin=&quot;эндепанданс бельж&quot;/&gt;'''«ЭНДЕПАНДАНС БЕЛЬЖ»''' («L'Indépendance belge»), виднейшая политическая газета Бельгии европейского значения. Осн. в 1829 как орган либеральной (впоследствии фритредерской) буржуазии. С начала текущего столетия перешла в руки промышленного магната и «филантропа» Сольвея и взяла ориентацию на вовлечение Бельгии в политику англо-французского блока против Германии.{{Примечание ВТ|В редакции 2-ого завода, в 1-ом заводе — на англо-французский блок против Германии и на бельгийский империализм.}} Политическим редактором долгое время был Ролан де ''Марес'' (см.){{Примечание ВТ|В энциклопедии нет такой статьи.}}, одновременно работавший в парижском ''{{lsafe|«Тан», газета|«Тан»}}'' (см.), а после империалистской войны занявший в последнем пост политич. редактора. Ныне «Э. Б.» является собственностью Гиманса, многократно мин. иностранных дел, и Макса, известного своим национализмом бургомистра Брюсселя.&lt;section end=&quot;эндепанданс бельж&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;эндер&quot;/&gt;'''ЭНДЕР''' (Ender), Отто (p.&amp;nbsp;1875), австр. политич. деятель. После крушения Габсбургской монархии отстаивал идею присоединения Форарльберга к Швейцарии; в качестве члена союзного совета выступал сторонником широкого областного партикуляризма. В 1930/31 был союзным канцлером и создал буржуазную концентрацию, к-рую поддерживали морально и с.-д. К СССР относился враждебно и пытался, хотя и неудачно, запретить ввоз в Австрию некоторых советских продуктов с. х-ва.

[[Категория:БСЭ1:Персоналии]]&lt;section end=&quot;эндер&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;эндерле&quot;/&gt;'''ЭНДЕРЛЕ''', Август (род. 1887), деятель герм. профдвижения, металлист, в 1905 вступил в с.-д. партию. До империалистской войны принимал активное участие в профдвижении, занимая ряд руководящих постов. В этот период Э. примыкал к левому крылу как в профдвижении, так и в с.-д. партии. В 1914—18 Э. за антимилитаристскую пропаганду в армии несколько раз привлекался к военному суду.{{Примечание ВТ|В редакции 2-ого завода, в 1-ом заводе — В армии в 1914—18 Э. за антимилитаристскую пропаганду несколько раз привлекался к военному суду.}} С 1921 по 1925 Э. работал в качестве редактора профсоюзного отдела органа КПГ «Роте фане»; с декабря 1922 по июль 1923 был представителем герм. революционной профоппозиции в Исполбюро Профинтерна. С активизацией правых в герм. профдвижении Э. окончательно определился как один из лидеров брандлерианцев и во главе всей группы оппортунистов после IV Конгресса Профинтерна был исключен из рядов революционного герм. профдвижения.

[[Категория:БСЭ1:Персоналии]]&lt;section end=&quot;эндерле&quot;/&gt;


&lt;section begin=&quot;эйнджел&quot;/&gt;'''Э(Й)НДЖЕЛ''' (Angell), Норман (род. 1874), англ. публицист; б. редактор парижского изд. «Дейли мейл»{{Примечание ВТ|В редакции 2-ого завода, в 1-ом заводе — «Дейли мейль»}}. Известен изданной в 1909 книгой «Великая ошибка» («The great Illusion»), в к-рой на основании анализа международных экономических отношений эпохи империализма утверждал, что война не может принести победы ни одной воюющей стороне, и призывал приостановить вооружение. Во время империалистской войны занял оборонческую позицию и своими работами, изданными в САСШ, пропагандировал вступление САСШ в войну. По окончании войны вместе с ''{{lsafe|Кейнс, Джон Мейнард|Кейнсом}}'' (см.) вел кампанию за пересмотр Версальского договора, в частности в 1919 опубликовал работу под названием «Мирный договор и экономический хаос» («The Peace Treaty and the Economic Chaos», 1919). В 1926 издал работу «Должна ли Британия итти по пути Москвы» («Must Britain Travel the Moscow Road»), которая являлась предостережением англ. буржуазии со стороны мелкобуржуазного пацифиста, испуганного ростом революционных настроений среди англ. пролетариата. В 1929 был избран от рабочей партии в парламент; в 1931 получил от лейбористского правительства титул сэра; на выборах 1931 в парламент не переизбран.

[[Категория:БСЭ1:Персоналии]]&lt;section end=&quot;эйнджел&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;энди&quot;/&gt;'''ЭНДИ''' (d'Indy), Венсан, также {{razr|Д'Энди}} (1851—1931), франц. композитор и музыковед. Один из основателей муз.- педагогического института — Sсhola cantorum (1896) и французского национального музыкального об-ва (1871) (см. ''{{lsafe|Французская музыка}}''). Ранний период композиторской деятельности Энди проходил под влиянием Листа и Вагнера, позднее сменившимся глубоким увлечением искусством Сезара


{{Примечания ВТ}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>lb6lffpsvwzasromg1t6o0xy2czs7m7</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Путешествие по Северу России в 1791 году 1886.pdf/235</title>
    <ns>104</ns>
    <id>989699</id>
    <revision>
      <id>4592791</id>
      <parentid>4184963</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T17:14:10Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Borealex</username>
        <id>68165</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="8160" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Borealex&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__
&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;{{Heading|2|{{Колонтитул|right=191|center=17{{sfrac|15|X}}—{{sfrac|9|XI}}91. ОПИСАНІЕ ГОРОДА ТОТЬМЫ.}}}}&lt;/noinclude&gt;{{ВАР|{{nop}}
Приходскія: 3)&amp;nbsp;Троицкая, двуэтажная, верхній этажъ во имя Живоначальной Троицы; въ нижнемъ два престола&amp;nbsp;— Благовѣщенію и Казанской Пресвятыя Богородицы; 4)&amp;nbsp;Воскресенская, на Старомъ Посадѣ у соленыхъ варницъ, двуэтажная, въ верху&amp;nbsp;— Воскресенію Христову, внизу&amp;nbsp;— Николаю Чудотворцу, во ономъ нижнемъ этажѣ подъ спудомъ препочиваютъ мощи Христа ради юродиваго или блаженнаго іерея Максима, тотемскаго уроженца. Въ Успенскомъ приходѣ двѣ церкви: 5)&amp;nbsp;холодная, для лѣтней службы, во имя Воскресенія Христова; въ ней подъ спудомъ же препочиваютъ мощи Андрея Блаженнаго, уроженца Тотемскаго же уѣзда, съ Толшемскаго устья, разстояніемъ отъ города въ пятидесяти верстахъ; 6)&amp;nbsp;теплая, для зимней службы; въ ней настоящій храмъ&amp;nbsp;— Успенію Пресвятыя Богородицы, придѣльные&amp;nbsp;— Николаю Чудотворцу и блаженнымъ Прокофію, Іоанну Устюжскимъ Чудотворцамъ. 7)&amp;nbsp;Рождественская, двуэтажная; въ нижнемъ этажѣ Рождеству Христову, въ верхнемъ&amp;nbsp;— Николаю Чудотворцу; возлѣ оной Рождественской церкви тотемскій купецъ Осипъ Іевлевичь Нератовъ строитъ своимъ капиталомъ каменную новую церковь во имя великомученицы Параскевы; 8)&amp;nbsp;Стрѣтеніевская, двуэтажная жь; въ верхнемъ этажѣ Стрѣтенію Господню, въ нижнемъ Клименту Папы Римскому. Въ Архангельскомъ приходѣ двѣ церкви: 9)&amp;nbsp;двуэтажная о трехъ престолахъ; въ низу настоящій&amp;nbsp;— Успенію Пресвятыя Богородицы, придѣлъ&amp;nbsp;— Николаю Чудотворцу, въ верху&amp;nbsp;— Архангелу Михаилу. 10)&amp;nbsp;великомученику Георгію. Въ Предтеченскомъ приходѣ двѣ церкви: 11)&amp;nbsp;одноэтажная о двухъ престолахъ; настоящій&amp;nbsp;— Іоанну Предтечи, придѣльный&amp;nbsp;— Иліи Пророку; 12)&amp;nbsp;внедавнѣ построена и внутри изрядно украшена тотемскимъ купцомъ Григорьемъ Алексѣевичемъ Пановымъ, двуэтажная; внизу&amp;nbsp;— Входу Господню во Іерусалимъ, въ верху&amp;nbsp;— Николаю Чудотворцу. 13)&amp;nbsp;Петро-Павловская, двуэтажная жь; въ верхнемъ этажѣ одинъ престолъ первоверховнымъ апостоламъ Петру и Павлу, въ нижнемъ&amp;nbsp;— Казанской Божіей Матери и святителемъ Аѳонасію и Кириллы патріархомъ Александрійскимъ. 14)&amp;nbsp;На другой сторонѣ Сухоны, гдѣ до штатнаго положенія былъ дѣвичій монастырь, а нынѣ приходская, городская жь, церковь; въ ней настоящій для лѣтняго служенія храмъ&amp;nbsp;— Владимірской Богоматери,&lt;!--
--&gt;|&lt;!--
--&gt;{{nop}}
Приходские: 3)&amp;nbsp;Троицкая, двуэтажная, верхний этаж во имя Живоначальной Троицы; в нижнем два престола&amp;nbsp;— Благовещению и Казанской Пресвятыя Богородицы; 4)&amp;nbsp;Воскресенская, на Старом Посаде у соленых варниц, двуэтажная, вверху&amp;nbsp;— Воскресению Христову, внизу&amp;nbsp;— Николаю Чудотворцу, во оном нижнем этаже под спудом препочивают мощи Христа ради юродивого или блаженного иерея Максима, тотемского уроженца. В Успенском приходе две церкви: 5)&amp;nbsp;холодная, для летней службы, во имя Воскресения Христова; в ней под спудом же препочивают мощи Андрея Блаженного, уроженца Тотемского же уезда, с Толшемского устья, расстоянием от города в пятидесяти верстах; 6)&amp;nbsp;тёплая, для зимней службы; в ней настоящий храм&amp;nbsp;— Успению Пресвятыя Богородицы, придельные&amp;nbsp;— Николаю Чудотворцу и блаженным Прокофию, Иоанну Устюжским Чудотворцам. 7)&amp;nbsp;Рождественская, двуэтажная; в нижнем этаже Рождеству Христову, в верхнем&amp;nbsp;— Николаю Чудотворцу; возле оной Рождественской церкви тотемский купец Осип Иевлевич Нератов строит своим капиталом каменную новую церковь во имя великомученицы Параскевы; 8)&amp;nbsp;Стретениевская, двуэтажная ж; в верхнем этаже Стретению Господню, в нижнем Клименту Папы Римскому. В Архангельском приходе две церкви: 9)&amp;nbsp;двуэтажная о трёх престолах; внизу настоящий&amp;nbsp;— Успению Пресвятыя Богородицы, придел&amp;nbsp;— Николаю Чудотворцу, вверху&amp;nbsp;— Архангелу Михаилу. 10)&amp;nbsp;великомученику Георгию. В Предтеченском приходе две церкви: 11)&amp;nbsp;одноэтажная о двух престолах; настоящий&amp;nbsp;— Иоанну Предтечи, придельный&amp;nbsp;— Илии Пророку; 12)&amp;nbsp;внедавне построена и внутри изрядно украшена тотемским купцом Григорьем Алексеевичем Пановым, двуэтажная; внизу&amp;nbsp;— Входу Господню во Иерусалим, вверху&amp;nbsp;— Николаю Чудотворцу. 13)&amp;nbsp;Петро-Павловская, двуэтажная ж; в верхнем этаже один престол первоверховным апостолам Петру и Павлу, в нижнем&amp;nbsp;— Казанской Божией Матери и святителем Афонасию и Кириллы патриархом Александрийским. 14)&amp;nbsp;На другой стороне Сухоны, где до штатного положения был девичий монастырь, а ныне приходская, городская ж, церковь; в ней настоящий для летнего служения храм&amp;nbsp;— Владимирской Богоматери,
}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>kvsrgha083hz0gtxjs5m62rhnqk5pa0</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Подводный камень (Авдеев)</title>
    <ns>0</ns>
    <id>997796</id>
    <revision>
      <id>4592885</id>
      <parentid>4515677</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T11:41:18Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Kuzzim</username>
        <id>88136</id>
      </contributor>
      <comment>Содержимое страницы заменено на «{{Отексте | АВТОР                 = Михаил Васильевич Авдеев | НАЗВАНИЕ              = Подводный камень | ДАТАПУБЛИКАЦИИ        = 1860 | ИСТОЧНИК              = Авдеев М. В. Поездка на кумыс. Роман. Рассказы. Очерк. — Уфа: Башкирское книжное издательство, 1987. — (Се...»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="833" xml:space="preserve">{{Отексте
| АВТОР                 = Михаил Васильевич Авдеев
| НАЗВАНИЕ              = Подводный камень
| ДАТАПУБЛИКАЦИИ        = 1860
| ИСТОЧНИК              = Авдеев М. В. Поездка на кумыс. Роман. Рассказы. Очерк. — Уфа: Башкирское книжное издательство, 1987. — (Серия «Золотые родники»).; [http://az.lib.ru/a/awdeew_m_w/text_1860_podvodny_kamen.shtml az.lib.ru]
| КАЧЕСТВО              = 1 
| ПОДЗАГОЛОВОК = Роман
}}

&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
==Оглавление==
* [[/Часть 1|Часть 1]]
* [[/Часть 2|Часть 2]]
&lt;/div&gt;

{{PD-RusEmpire}}

[[Категория:Подводный камень (Авдеев)]]</text>
      <sha1>on6sphmue0z4q6v3w8zin6rrscpz5nc</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/149</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1083433</id>
    <revision>
      <id>4592760</id>
      <parentid>4383495</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:03:33Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4096" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |51—52 ст.|131}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
законом недееспособными к гражданской деятельности, не имеют права непосредственного обращения к суду. Вместо них, к судебной защите их прав могут обращаться только законные их представители.

Так: ''за лиц, состоящих под опекою'', должны действовать их опекуны (ст. 19). Состоящими под опекою почитаются малолетние, не достигшие 17-ти лет от роду; по достижении этого возраста они приобретают право самостоятельно искать и отвечать на суде, хотя бы формально опека и не была снята с них (73 № 1355; 75 № 205; 79 № 270 и др.); признанные в установленном порядке душевнобольными (ст. 19); глухонемые до достижения ими 21 года от роду и те из них, кои по достижении этого возраста будут признаны недееспособными к самостоятельной деятельности (см. 99 № 116); лица, над коими учреждена опека по особому Высочайшему повелению, если в последнем не сделано по этому предмету какого-либо исключения (79 № 369). Опекуны же должны представлять на суде собственников тех имуществ, которые берутся в опеку по неимению в виду самих собственников вследствие ли нахождения их в безвестном отсутствии (05 № 58), или вследствие смерти и отсутствия наследников умершего (78 № 290), а равно вследствие неизвестности, кому именно принадлежит данное имущество (03 № 73). Но в тех случаях, когда учреждением опеки над имуществом собственник оного не подвергается полному ограничению в своей дееспособности, такие собственники могут искать и отвечать на суде, как, например — в случае учреждения опеки по случаю судебного раздела между наследниками (75 № 428), или по случаю объявления собственника расточителем. В последнем случае собственник вправе и сам предъявлять иски, но лишь с соблюдением условий, указанных в 20 ст., в противном случае суд обязан прекратить начатое им дело (р. 19 сен. 12 по д. Гижицкого); независимо от сего, иск могут предъявить и его опекуны, если найдут это нужным (90 № 66).

Во всех этих случаях, если опека учреждена в лице нескольких опекунов, все они ''совокупно'' должны представлять личность опекаемого (72 № 375; 80 № 4; 99 № 51 и др.). Исключение из этого допускается в тех лишь случаях: а) когда одному опекуну вверена личность опекаемого, а другому {{Перенос|заведо|вание}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;
{{колонтитул|||&lt;small&gt;9*&lt;/small&gt;}}&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>j955qrdc6s76ardgi7c4qac7zzlkhmv</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/198</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1088530</id>
    <revision>
      <id>4592788</id>
      <parentid>4385162</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:40:45Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3803" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|180|58&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;

'''58&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt;. Вызов ответчика чрез публикацию в ведомостях производится применительно к статьям 294, 295 (по зак. 23 Марта 1912 г.; Собр. Узак., ст. 534), 297 (по зак. 23 Марта 1912 г.; Собр. Узак., ст. 534), 298, 299, 301 (по зак. 23 Марта 1912 г.; Собр. Узак., ст. 534) и 302.'''

{{left sidenote|Публикация о вызове.}}I. Признав предъявленный к безвестно отсутствующему ответчику иск подлежащим принятию, мировой судья обязан немедленно составить объявление о вызове. В объявлении должны быть указаны те же сведения, что и в повестке (ст. 61) за исключением указания, на какое число ответчик вызывается к суду, так как при вызове чрез публикацию заседание на определенное число не может быть назначено: ответчику дается на явку шестимесячный срок (ст. 299 п. 3), в течение коего он всегда вправе явиться и указать свое местожительство. Посему, если ответчик не является в течение означенного срока, дело не может быть назначено ранее истечения оного, разве бы истец заявил, что ему стало известным, где живет ответчик (ст. 302). Но те сведения, которые должны быть помещаемы в повестках и публикациях о вызове, они должны быть изложены более подробно, а именно: с совершенной точностью (звание, имя, отчество и фамилия) должно быть указано, кто и куда вызывается, по иску кем предъявленному (тоже — звание, имя, отчество и фамилия) и о чем именно. Здесь должно быть означено содержание дела и представленные истцом документы, настолько ясно, чтобы вызываемый не встретил затруднений в том, что иск предъявлен ''именно к нему и по делу, которое ему не может быть неизвестно''. Всякое отступление от сего правила (73 № 1449; 77 № 311), всякая неправильность и ошибка, как, напр., ошибка в отчестве вызываемого (92 № 23), делают вызов недействительным и служат поводом к уничтожению всего решения, даже по вступлении его в законную силу.

Такие последствия должны наступать и в том случае, когда ответчик вызывается чрез публикацию вследствие сокрытия истцом такого обстоятельства (ложное указание на безвестное отсутствие), при известности которого ответчик мог бы быть лично&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>htkmnukp2k8e7l283gsg6rh3o4xzzm4</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/323</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1101909</id>
    <revision>
      <id>4592787</id>
      <parentid>4425923</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:40:07Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4343" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |81—82&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.|305}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
помечен другим числом (74 № 124; 75 № 589; 77 № 128), и т. п. Он может опровергать и свидетельские показания; но если судья признает их достоверными, недостоверность их должна быть доказана или письменными актами, или тоже свидетелями.

{{right sidenote|Последствия доказанности возражений ответчика.}}XXIII. ''Доказанность возражений ответчика'' может иметь своим последствием признание иска опровергнутым тогда лишь, когда истец в свою очередь не представит новых доказательств в опровержение доказательств ответчика. Но т. к. закон не стесняет тяжущихся в праве представлять новые доказательства во все время процесса, то и истец может ссылаться на новые доказательства, коими находит возможным опровергнуть все, что доказано ответчиком, и подкрепить свои требования. А как сторонам предоставляются равные права в процессе, то и ответчик не лишен права опровергать эти новые доказательства истца таким же путем, как и первые. Таким образом, стороны могут представлять все новые и новые доказательства, пока не истощатся все имеющиеся у них средства, и судья не вправе уклониться от рассмотрения представляемых ими данных, разве бы только он признал все спорные факты вполне разъясненными и не усматривал бы ни малейшего в том сомнения. Но ни в каком случае он не вправе обвинить тяжущегося в недоказанности утверждаемых им положений, не приняв от него тех доказательств, коими тяжущийся подкрепляет эти положения. Само же собою разумеется, это должно иметь место, когда представляются доказательства, предустановленные законом, Доказательства непредустановленные судья не только вправе, но и обязан не принимать к рассмотрению, в подтверждение чего бы то ни было они представлялись.

Поясним это примером: иск о взыскании долга по векселю, выданному ответчиком третьему лицу, от коего по правильной надписи он перешел к истцу. Опровергать этот иск ссылкою на безденежность векселя ответчик может тогда лишь, когда сошлется на доказательства, во-1-х, безденежности векселя и, во-2-х на то, что о безденежности оного истцу было известно во время приобретения от первого приобретателя (01 № 108; 04 № 45). Безденежность векселя может быть доказываема не иначе, как письменными доказательствами (91 № 60; 99 № 100; 06 № 5 и др.), а знание о сем приобретателя может быть {{Перенос|доказы|ваемо}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;
{{колонтитул|||&lt;small&gt;20&lt;/small&gt;}}&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>q5c78o5bq37lktlwdt6b9u8mj61ya26</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/433</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1105866</id>
    <revision>
      <id>4592786</id>
      <parentid>4486400</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:39:29Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3710" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |111 ст.|415}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
что спор заявлен не против всего акта, а против его отдельной части (71 № 184; 73 № 893) и т. п. и т. п.

Но с другой стороны он не должен приступать к исследованию, не истребовав от стороны, представившей акт, отзыва о желании или нежелании ее воспользоваться тем актом, или когда она заявит, что берет тот акт обратно. Точно также он не вправе приступить к исследованию или продолжать начатое, когда заявляется прямое обвинение, обязывающее его передать дело прокурору.

Приступив к исследованию или постановив передать дело в уголовный суд, он не вправе не приостановить производства, разве, согласно просьбе сторон, возможно было войти в рассмотрение дела в тех частях оного, которых заподозренный акт не касается.

По заявлении прямого обвинения, а равно и по признании после надлежащего исследования акта подложным, он не вправе не передать тот акт в уголовный суд. В последнем случае, т. е. когда судья признает акт подложным, акт этот не может быть не передан в уголовный суд даже и тогда, когда сторона, представившая его, заявит желание взять его обратно (69 № 342).

Судья не вправе подвергать штрафу тяжущегося, заявившего спор, если исследования акта не было и спор не признан недоказанным (75 № 125), а равно, когда за примирением сторон спор о подлоге не мог быть разрешен (00 № 69).

Наконец, мировой судья не вправе присудить иск, основанный на акте, который по его исследованию был признан подложным (01 № 75; 02 № 40).

Вот те обязанности мирового судьи, неисполнение коих должно почитаться нарушением правил о производстве дел по спору о подлоге.

Что касается последствий сих нарушений, то они не могут состоять в чем-либо ином, кроме отмены постановлений судьи, если таковые будут обжалованы заинтересованною стороною, почему нам остается выяснить один только вопрос — в каком порядке эти постановления могут быть обжалуемы?

И здесь, как и во всех других случаях нарушения судом предписанных законом правил, на те определения, коими {{Перенос|закан|чивается}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>9ix6yombrr4w3exwzujlf2kadcfwr29</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/460</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1107580</id>
    <revision>
      <id>4592785</id>
      <parentid>4488202</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:38:41Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4316" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|442|118 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
было, было бы крайне недобросовестно со стороны соглашающегося доказывать это, и предосудительно, со, стороны суда допускать такую недобросовестность. Но не следует смешивать опровержение прямого смысла актов с опровержением содержания его, т. е. доказывания того, что, изложенного в акте — соглашения и его условий — никогда не было, с доказыванием несоответствия содержания акта действительности. В акте, напр., сказано, что А продал В такую-то вещь за такую-то сумму; значит А действительно продал ту вещь В и за ту цену, которая показана в акте, и доказывать, что этого не было, т. е., что А не продавал, В не покупал, или А продал, а В купил не за ту цену, значит опровергать факт несомненный. Но если спор идет о том, что В, хотя в акте и сказано, что уплатил А покупную сумму, в действительности не уплатил, то тут идет речь, не об опровержении прямого смысла акта, а о несоответствии его действительности, доказывать чего закон не воспрещает, устанавливая лишь правило, коим ограничиваются самые способы доказывания, а именно тем, что содержание формально совершенных или засвидетельствованных актов нельзя доказывать свидетельскими показаниями. Но если по отношению формальных актов закон делает только это исключение, то оно, как правило ограничительное, не может быть толкуемо распространительно, и потому в опровержение содержания и формальных актов могут быть допущены всякие другие доказательства, кроме свидетельских показаний, а следовательно и присяга.

Вот те случаи, в коих мировой судья не должен допускать присяги. Следовательно, во, всех остальных, когда тяжущиеся просят о допущении одного из них к присяге в подтверждение или опровержение такого факта, который имеет существенное в деле значение, т. е. от признания коего доказанным или недоказанным должна зависеть сущность самого решения, мировой судья не вправе отклонить просьбу тяжущихся.

{{ls|Последствия нарушения сих правил.}}VIII. Присяга тяжущихся есть один из видов судебных доказательств. Посему, разрешение вопроса о допустимости или недопустимости присяги в данном случае, а равно о ее силе и значении как доказательства есть то же, что разрешение вопроса о допустимости или недопустимости всякого другого доказательства и оценки оного. А. как правильность или неправильность {{Перенос|разре|шения}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>1n3jitnrwxkpzdonq5bt99cq9oynarq</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/474</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1108969</id>
    <revision>
      <id>4592783</id>
      <parentid>4492822</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:37:17Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4224" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|456|123 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;

{{ls|Избрание сведущих людей.}}I. Сведущие люди должны избираться тяжущимися по общему их на то согласию. Только при отсутствии согласия мировой судья вправе сам избрать и назначить их. Таков закон, точное соблюдение коего требует и правительствующий сенат (74 № 572). Но точное соблюдение сего правила не всегда возможно и часто вызывает некоторые недоумения. Постараемся разъяснить их.

1. Сделав вывод о необходимости истребования заключения сведущих людей, мировой судья тут же должен постановить определение о сем, назначив при этом тяжущимся срок для избрания экспертов, причем он вправе, если находит возможным, сказать в этом определении, что в случае неизбрания тяжущимися, он сам назначает таких-то лиц (74 № 662). Определение это должно быть постановлено в судебном заседании (73 № 932) и немедленно объявлено наличным тяжущимся, которые тогда же вправе заявить судье, что они избирают таких-то лиц, или что они не придут к соглашению и предоставляют судье сделать выбор по своему усмотрению. Но и при этом они не лишены права представить свои возражения против лиц, избранных судьей, или, другими словами, заявлять против них отводы, в основание коих должны быть полагаемы те же правила, по которым отводятся свидетели, как это следует и из текста нового закона, изображенного в 124&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст., по силе коего, вызов, допрос сведущих людей и пр. производится по правилам для допроса свидетелей. Если посему которая-либо из сторон не воспользуется этим предоставленным ей правом, то, впоследствии, она уже не вправе обвинять судью в нарушении порядка избрания сведущих людей (73 № 1506).

2. Но все это относится к случаям, когда обе стороны присутствуют в заседании судьи при постановлении определения об истребовании заключения экспертов. Нередки же случаи, когда одна из них и даже обе не находятся налицо, потому ли что заявили просьбу о разрешении дела в их отсутствие, или потому, что судье предоставляется постановить заочное решение, — как должен поступать судья в таких случаях? Правильнее ответить на этот вопрос так: судья обязан назначить тяжущимся срок для избрания экспертов по соглашению между собою и выждать истечения его. Объявлять же об этом отсутствующим тяжущимся он не обязан по тому основанию, что {{Перенос|поря|док}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>m5rznil7r8m01ak0fsbqk82s7fmb2r5</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/475</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1108970</id>
    <revision>
      <id>4592784</id>
      <parentid>4492824</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:37:49Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4056" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |123 ст.|457}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|поря|док}} объявления судебных решений и определений один для всех: провозглашение резолюции в публичном заседании, о чем стороны не могут не знать, и потому сами должны нести последствия неявки к назначенному сроку.

Впрочем, в тех случаях, когда истец или ответчик заявляют ходатайство о рассмотрении дела в их отсутствии и просят о высылке им копий имеющих последовать определений, прилагая при том необходимые для сего средства, — судья должен удовлетворить эту последнюю просьбу.

3. Каким путем мировой судья должен определять, кто может быть избран им в эксперты для выяснения того или другого специального вопроса? Конечно, как местный житель, он может знать местных специалистов по тем или другим отраслям знания, и в этих случаях он всегда и без всякого затруднения может сделать надлежащий выбор. Но возможно и то, что ему совершенно неизвестно, кому можно поручить исследование данного предмета, и тогда ему остается два выхода: если стороны, не приходя к соглашению, все-таки указывают тех лиц, которые, по мнению каждой из них, обладают надлежащими сведениями, он вправе сделать выбор из таким путем указанных ему лиц (79 № 4). Если же и такого указания ему никто не сделал, он вправе просить подлежащее учреждение сообщить ему сведения об имеющихся в данной местности специалистах, что даст ему полную возможность исполнить свою обязанность.

4. Нередко случается, что тяжущиеся приходят к соглашению и указывают экспертами не местных жителей, а людей, живущих где-либо далеко от места, в котором подлежит произвести исследование спорного предмета, — вправе ли судья не удовлетворить просьбы тяжущихся о вызове указанных ими людей? Вправе в том только случае, когда стороны не исполнят в назначенный им для сего срок требования о представлении суммы, необходимой на уплату вызываемым путевого довольствия согласно 862 статье.

Вследствие сего, коль скоро тяжущиеся заявили такую просьбу, мировой судья прежде всего должен постановить определение об обязании просителей представить необходимую сумму денег, а по представлении ее — о назначении экспертами указанных ему лиц и о вызове их на точно определенный день.&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>t168okzrm5ouhf6kfkqwvanufmrv4qp</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/502</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1123669</id>
    <revision>
      <id>4592782</id>
      <parentid>4587473</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:36:35Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3983" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|484|125—126 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;

Разрешение жалобы, поданной тою или другою стороною, т. е. истцом или ответчиком, зависит от съезда, которому принадлежат все те права установления как наличности всех требуемых законом условий, так и достоверности иска, кои предоставлены мировому судье. Посему, съезд вправе и отменить определение последнего и изменить его в том или другом направлении.

Но определения съезда по сему предмету не подлежат обжалованию в кассационном порядке (74 № 342; 76 № 404).

Ответчик, против коего приняты меры обеспечения, всегда вправе просить того же судью, которым они допущены, об отмене их, представив доказательства недостоверности предъявленного к нему иска, или же указывая на неподсудность судье этого дела и т. п. Признавая эти указания заслуживающими уважения, мировой судья вправе постановить новое определение об отмене обеспечения, так как при наличности таких доказательств обстоятельства могут быть признаны измерявшимися (75 № 633), что дает судье право отменить и изменить свое собственное определение (891 ст.). Но определение об отмене допущенного обеспечения не подлежит исполнению прежде истечения срока на обжалование его, а если жалоба подана, прежде разрешения ее второй инстанцией.

{{ls|Замена одного способа обеспечения другим.}}X. Независимо от сего, ответчику предоставляется еще один путь просить об освобождении его имущества от допущенного ограничения, это — просить ''о замене одного способа обеспечения другим''.

Разрешение таких просьб может последовать не прежде, как по выслушании объяснений истца, для чего он должен быть вызван в заседание с подробным указанием, для чего он вызывается и какую меру предлагает ответчик взамен прежней. Если ответчик подал прошение о замене, то копия его должна быть сообщена истцу.

Если со стороны последнего не будет заявлено спора, то мировой судья не вправе отказать ответчику, за исключением лишь тех случаев, когда предметом иска является право собственности на какое-либо точно определенное имущество, которое, по признании иска правильным, должно быть передано ответчику в натуре и, следовательно, не может быть заменено никаким&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>1lslz1b9ghzpac116kb2oir6z1nkcbx</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/525</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1123716</id>
    <revision>
      <id>4592781</id>
      <parentid>4587637</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:36:10Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3978" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |128&lt;sup&gt;3&lt;/sup&gt; ст.|507}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;

Однако, как в том и другом случаях, третьему лицу приходится прибегать к содействию суда для защиты его прав и фигурировать на суде в качестве или ответчика или истца. Уже одно это, не говоря о возможности проигрыша дела, не может не почитаться нарушением его интересов, дающим ему законное право домогаться устранения грозящих ему опасностей чрез вступление в возникший между двумя другими лицами процесс совокупно с тою или другою стороною для совместной защиты их общих интересов.

Вот именно эти основания и должны быть в виду мирового судьи при разрешении просьбы третьего лица о дозволении ему принять участие в данном деле. А так как закон предоставляет усмотрению судьи разрешение подобных просьб, то, хотя бы и ни одна из сторон не спорила, против ходатайства третьего лица, он всегда вправе сам возбудить вопрос о наличности у просителя рассматриваемого интереса, а тем более он обязан сделать это, когда которая-либо из сторон оспаривает право просителя на вступление его в их дело.

{{rs|Данные для установления сего.}}IV. Итак, для признания за третьим лицом права на вступление в чужой процесс прежде всего необходимо установление наличности у просителя интереса в деле в том смысле, как это указано в предыдущем объяснении, для чего третье лицо обязано в своей просьбе изложить с надлежащей подробностью те основания, которые дают ему право ходатайствовать о разрешении вступления, а в известных случаях представить и надлежащие доказательства, без чего мировой судья будет иметь законное основание оставить без уважения такое ходатайство, как ни на чем не основанное.

Независимо от сего в просьбе третьего лица должно быть указано — на которую из двух тяжущихся сторон оно вступает. Это необходимо ввиду того, что при дополнительном вступлении вступщик должен явиться только пособником того или другого из тяжущихся, сообразно чему и должны определяться его процессуальные права. Посему, если это в просьбе не указано с надлежащею точностью, мировой судья будет иметь полное право оставить эту просьбу без уважения, не входя в рассмотрение самого права на вступление.&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>0ekdngw2oqk1ppqnaz4njgkruob54uq</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Викитека:GUS2Wiki</title>
    <ns>4</ns>
    <id>1124158</id>
    <revision>
      <id>4592837</id>
      <parentid>4592593</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T07:23:11Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Alexis Jazz</username>
        <id>93739</id>
      </contributor>
      <comment>Updating gadget usage statistics from [[Special:GadgetUsage]] ([[phab:T121049]])</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="2833" xml:space="preserve">{{#ifexist:Project:GUS2Wiki/top|{{/top}}|This page provides a historical record of [[Special:GadgetUsage]] through its page history. To get the data in CSV format, see wikitext. To customize this message or add categories, create [[/top]].}}
{|style=&quot;width:100%; color:#606000; background-color: #FFFFE0; border:1px solid #EEEE80; padding:2px; margin-bottom:1em&quot; cellpadding=0
|-
|&lt;imagemap&gt;Image:Clock and warning.svg|20px
rect 100 100 100 100 [[##]]
desc none&lt;/imagemap&gt;
| Следующие данные '''взяты из кеша''', последний раз он обновлялся в '''2022-07-23T14:31:56Z'''.
|}
{| class=&quot;sortable wikitable&quot;
! Гаджет !! data-sort-type=&quot;number&quot; | Количество участников !! data-sort-type=&quot;number&quot; | Активные участники
|-
|BKL || 27 || 8
|-
|BlockOptions || 18 || 1
|-
|CleanDeleteReasons || 16 || 2
|-
|Contribsrange || 48 || 3
|-
|Deyatificator || 152 || 15
|-
|DotsSyntaxHighlighter || 43 || 9
|-
|FlaggedRevs || 107 || 9
|-
|HideCentralNotice || 8 || 4
|-
|HighlightRedirects || 23 || 7
|-
|HotCat || 159 || 17
|-
|OCR-toolbar || 33 || 11
|-
|OCRincEditNotice || data-sort-value=&quot;Infinity&quot; | По умолчанию || data-sort-value=&quot;Infinity&quot; | По умолчанию
|-
|OftenUsedToolbar || 13 || 5
|-
|UTCLiveClock || 110 || 4
|-
|addThisArticles || 13 || 0
|-
|autodel || 20 || 2
|-
|convenientDiscussions || 8 || 5
|-
|exlinks || 90 || 5
|-
|extWikiLinksMarker || data-sort-value=&quot;Infinity&quot; | По умолчанию || data-sort-value=&quot;Infinity&quot; | По умолчанию
|-
|externalLinksEdit || 30 || 7
|-
|histcomb || 136 || 11
|-
|markadmins || 186 || 13
|-
|markblocked || 140 || 11
|-
|pagenominator || 8 || 3
|-
|popups || 12 || 3
|-
|preview || 115 || 8
|-
|purge || 57 || 4
|-
|referenceTooltips || data-sort-value=&quot;Infinity&quot; | По умолчанию || data-sort-value=&quot;Infinity&quot; | По умолчанию
|-
|roundCorners || 102 || 5
|-
|summary || 85 || 8
|-
|urldecoder || 117 || 9
|-
|watchlist || 37 || 2
|-
|wikEdDiff || 14 || 5
|}
* [[Служебная:Использование гаджетов]]
* [[w:en:Wikipedia:GUS2Wiki/Script|GUS2Wiki]]
&lt;!-- data in CSV format:
BKL,27,8
BlockOptions,18,1
CleanDeleteReasons,16,2
Contribsrange,48,3
Deyatificator,152,15
DotsSyntaxHighlighter,43,9
FlaggedRevs,107,9
HideCentralNotice,8,4
HighlightRedirects,23,7
HotCat,159,17
OCR-toolbar,33,11
OCRincEditNotice,default,default
OftenUsedToolbar,13,5
UTCLiveClock,110,4
addThisArticles,13,0
autodel,20,2
convenientDiscussions,8,5
exlinks,90,5
extWikiLinksMarker,default,default
externalLinksEdit,30,7
histcomb,136,11
markadmins,186,13
markblocked,140,11
pagenominator,8,3
popups,12,3
preview,115,8
purge,57,4
referenceTooltips,default,default
roundCorners,102,5
summary,85,8
urldecoder,117,9
watchlist,37,2
wikEdDiff,14,5
--&gt;</text>
      <sha1>go5sf45i5n99yd8yjxlg71xqi23md6f</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/650</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124278</id>
    <revision>
      <id>4592779</id>
      <parentid>4590956</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:34:49Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4126" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|632|152&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
приостановлении последнего была заявлена просьба. При отсутствии хоть одного из этих условий о приостановлении не может быть речи, что в отношении первого из этих условий понятно само собою. Второе вытекает из того, что мировой судья не вправе вмешиваться в автономию сторон и предпринимать какие-либо меры в защиту той или другой стороны, если об этом нет просьбы.

Итак, ответчик, желающий, чтобы допущенное судьею предварительное исполнение было приостановлено, обязан заявить о том просьбу. Просьба эта не может быть заявлена прежде подачи отзыва, так как, доколе отзыв не подан, заочное решение не может быть ни изменено, ни отменено судьею, постановившим его, и потому должно сохранить свою силу, пока не будет отменено высшей инстанцией. Но как только отзыв подан и принят судьею, является предположение о возможности отмены решения со всеми его последствиями. Посему закон и предоставляет ответчику право заявить судье просьбу о приостановлении как при самой подаче отзыва, так и во все последующее время до постановления нового решения. А как при этом закон не устанавливает никакой особенной формы сих просьб, то таковые могут быть заявляемы и письменно и словесно, в самом отзыве или отдельно от него.

{{ls|Рассмотрение ее.}}II. Если рассматриваемая просьба подана, судья обязан приступить к рассмотрению ее не позднее трех дней и по ее принятии, То обстоятельство, что закон устанавливает Особый срок для рассмотрения этих просьб, а не предписывает разрешать их немедленно, указывает на то, что разрешению их должно предшествовать объяснение сторон, для чего последние должны быть уведомляемы о дне заседания по сему вопросу, и уже от них может зависеть — явиться или не явиться по сделанному им вызову. Что мировой судья обязан в этих случаях вызывать обе стороны, подтверждается и тем общим правилом, по коему всякое частное ходатайство одной из сторон, когда таковое касается прав или интересов другой, подлежит рассмотрению не иначе, как по уведомлении этой другой стороны (ст. 568—570).

Уважить или не уважить такую просьбу, конечно, зависит от мирового судьи, но как в том, так и в другом случае судья обязан указать в своем определении те основания, по коим&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>iwqwrk3mib9il2bfyi9aqt2zk4s1rt9</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/652</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124280</id>
    <revision>
      <id>4592780</id>
      <parentid>4590960</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:35:16Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4258" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|634|153 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;

{{ls|Значение второго заочного решения.}}I. Ответчик, подавший отзыв на заочное решение, может не явиться и к вторичному разбирательству дела, вследствие чего и вновь постановленное решение будет заочным, но только в том смысле, что оно постановлено в отсутствии ответчика, подобно тому, как и во всех других случаях постановления решении в отсутствии ответчиков, прямо или косвенно не пожелавших принять участие в производстве дела первой инстанции. В смысле же возможности отмены или изменения его тем же судьей, второе заочное решение, как и все те, которые хотя и постановляются заочно, но заочными не почитаются, — оно не признается и отзыв на него не допускается. Оно может быть обжаловано только в апелляционном порядке.

Мало этого, второе заочное решение не пользуется и другими преимуществами, предоставленными первому. Так, копия его не сообщается ответчику; оно почитается объявленным в день провозглашения резолюции в публичном заседании, с какового дня исчисляется и срок на обжалование его как истцом, так и ответчиком. Так должно быть рассматриваемо всякое второе заочное решение, т. е. постановленное по отзыву ответчика на первое, даже и в тех случаях, когда первоначально ответчик вовсе не был вызываем к суду (73 № 866) или когда вместо ответчика в заседание суда являлся его поверенный, не уполномоченный на ведение дела (90 № 103) и т. п.

{{ls|Третье заочное решение.}}II. Однако, возможны и бывают на практике случаи неправильного принятия мировым судьей отзыва на второе заочное решение и постановление третьего. Последствием такой неправильности может быть уничтожение этого третьего решения съездом, но лишь тогда, когда истец принесет на это решение жалобу и будет просить об этом; если же истец, не требуя уничтожения третьего решения, ограничивается обжалованием оного по существу, то и съезд должен ограничиться рассмотрением этого решения по существу, не касаясь вопроса о неправильности принятия отзыва на второе решение (69 № 7).

Вообще, неправильное принятие отзыва должно быть обжаловано истцом, без чего съезд не вправе возбуждать вопрос о такой неправильности. Признавая же жалобу правильной, съезд должен уничтожить лишь последующее производство; возникшее по отзыву ответчика. Производство же, предшествовавшее сему,&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>gpb1vs1v8s8nt248h0f4n38mtmmm4b2</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/668</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124300</id>
    <revision>
      <id>4592778</id>
      <parentid>4591022</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:34:26Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4242" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|650|155&lt;sup&gt;2&lt;/sup&gt;—155&lt;sup&gt;5&lt;/sup&gt; ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
им в допущении сделать замечание. Но тут является вопрос, — как продолжительно должно быть время, в течение коего тяжущийся может требовать дозволения сделать замечание на протокол? На этот вопрос закон не дает ответа. Но он требует, чтобы тяжущиеся подписывали протокол вслед за его составлением. Этот момент и должен считаться за начало течения того срока, в течение коего тяжущийся может сделать свое замечание, ибо только тут он получает возможность ознакомиться с содержанием протокола. Тут же, если тяжущийся по рассмотрении протокола подписал его, право его на сделание замечания должно почитаться прекратившимся, ибо коль скоро тяжущийся скрепил протокол своего подписью, не сделав никакой оговорки, он этим самым признал содержание протокола. правильным (72 № 851; 75 № 294). Но ведь может случиться, что в то же заседание тяжущийся не в состоянии будет подробно ознакомиться с протоколом и откажется удостоверить правильность его своею подписью, — вправе ли он явиться в камеру судьи на другой или третий день и требовать представления ему протокола для ознакомления и сделания на нем подписи? Прежде, когда в уставе гражд. суд. не было специальных правил о протоколах, правительствующий сенат разъяснил, что возникающие в деле вопросы о правильности составления протоколов, в виду отсутствия на то указания в уст. гр. суд., должны, на основании 9 ст., разрешаться по правилам, установленным на этот предмет в уставе уголовного судопроизводства, а именно, ''в течение семи дней'' со дня, назначенного для прочтения решения в окончательной форме, тяжущийся вправе явиться в суд и потребовать предъявления ему протокола и потом сделать на него замечание (79 № 150). Это разъяснение должно быть применимо и к делам, производящимся в мировых установлениях, с тою только разницею, что в этих установлениях протоколы должны составляться не ко дню, назначенному для прочтения решения в окончательной форме, когда только стороны и могут ознакомиться с протоколом, а немедленно по составлении протокола; посему и течение этого срока должно исчисляться с момента, когда протокол был составлен и мог быть подписан сторонами. В течение этого времени тяжущемуся должно быть предоставлено сделать свои замечания, и мировой судья не&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>9sks6972axwzxbq0esvuhtj13704qi8</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>БСЭ1/Мородунка</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124349</id>
    <revision>
      <id>4592833</id>
      <parentid>4591431</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T04:30:52Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>TextworkerBot</username>
        <id>53992</id>
      </contributor>
      <minor />
      <comment>ссылка перенесена в Викиданные (ВИКИПЕДИЯ)</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="1227" xml:space="preserve">{{БСЭ1
|ВИКИДАННЫЕ = 
|ВИКИТЕКА=
|ВИКИСКЛАД=
|ВИКИСЛОВАРЬ=
|ВИКИЦИТАТНИК=
|ВИКИУЧЕБНИК=
|ВИКИНОВОСТИ=
|ВИКИВИДЫ=
|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=
|КАЧЕСТВО=
}}
'''МОРОДУНКА''', Terekia (Xenus) cinerea, кулик, широко распространенный в Сев. Азии и с.-в. Европе (до Финляндии и Зап. области). Зимовка — в Африке и Юж. Азии. Окраска М. — серовато-буроватая с примесью белого и черноватого на верхней стороне тела; низ белый с бурыми пестринками на зобе и боках; клюв длинный, загнутый кверху; крыло  — 12—14 ''см''; вес  — 70 ''г''. Держится у берегов воды и в сырых травянистых открытых местах. Кладка — в конце мая, июне — из 4 яиц. Гнездо плоское, из травы, камыша и т. п. Пища — насекомые, черви и другие мелкие беспозвоночные.</text>
      <sha1>9v9lig7z4o9xyrqrvqsu16py3k5x1o8</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>БСЭ1/Морозобоины</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124350</id>
    <revision>
      <id>4592834</id>
      <parentid>4591434</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T04:30:53Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>TextworkerBot</username>
        <id>53992</id>
      </contributor>
      <minor />
      <comment>ссылка перенесена в Викиданные (ВИКИПЕДИЯ)</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="2385" xml:space="preserve">{{БСЭ1
|ВИКИДАННЫЕ = 
|ВИКИТЕКА=
|ВИКИСКЛАД=
|ВИКИСЛОВАРЬ=
|ВИКИЦИТАТНИК=
|ВИКИУЧЕБНИК=
|ВИКИНОВОСТИ=
|ВИКИВИДЫ=
|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=
|КАЧЕСТВО=
}}
'''МОРОЗОБОИНЫ''', поражения коры и древесины ветвей и стволов деревьев под влиянием морозов. М. имеют вид трещин, образующихся вдоль стволов. Образование М. объясняется неравномерным сжатием коры и древесины при низких температурах. Сжатие слоев тканей в стволах деревьев происходит как в результате обеднения их водой (образование льда), так и вследствие непосредственного действия низкой температуры. Внутренние части ствола (древесина) охлаждаются медленнее, чем поверхностные (кора), вследствие чего и происходит разрыв коры и внешних слоев древесины при резком охлаждении. М. в результате жизнедеятельности дерева и образования ''{{Lsafe|Каллус|каллуса}}'' (см.) затягиваются; однако вновь образовавшаяся ткань не в состоянии противостоять даже незначительному сжатию, наступающему зимой. Вследствие повторных разрывов коры и неравномерного разрастания каллуса под влиянием внедряющихся микроорганизмов (бактерий и грибков) на стволах образуются различного рода наплывы, получившие в садовой практике название «раковых» образований. Для предохранения от М. в плодоводстве рекомендуется обмазка или опрыскивание стволов и ветвей деревьев известковым молоком.</text>
      <sha1>m08ne2ist15oe2rjbg3w34gc0m1o44z</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>БСЭ1/Морозов, Александр Иванович</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124352</id>
    <revision>
      <id>4592835</id>
      <parentid>4591444</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T04:30:55Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>TextworkerBot</username>
        <id>53992</id>
      </contributor>
      <minor />
      <comment>ссылка перенесена в Викиданные (ВИКИПЕДИЯ)</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="1757" xml:space="preserve">{{БСЭ1
|ВИКИДАННЫЕ = 
|ВИКИТЕКА=
|ВИКИСКЛАД=
|ВИКИСЛОВАРЬ=
|ВИКИЦИТАТНИК=
|ВИКИУЧЕБНИК=
|ВИКИНОВОСТИ=
|ВИКИВИДЫ=
|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=
|КАЧЕСТВО=
}}
'''МОРОЗОВ''', Александр Иванович (1835—1904), художник-жанрист, учился в Академии художеств; в 1863 вышел из Академии в числе 14 конкурентов на золотую медаль. В 1864 получил звание академика за картину «Выход из псковской церкви», выполненную в духе обличительного жанра 60-х гг. В дальнейшем момент обличения исчезает в его творчестве, но Морозов остается художником народных сцен и типов («Бесплатная сельская школа», 1865, «Омутнинский завод», 1885, «Точильщик» и др.) и одним из ранних представителей реалистической струи в русском искусстве. М. работал также в области пейзажа и портрета. Выставлялся, гл. обр., на академических передвижных выставках. Свежесть и сочность колорита сочетаются в произведениях М. с тонкостью академич. рисунка. Лучшие работы М. находятся в Гос. Третьяковской галлерее в Москве.

[[Категория:БСЭ1:Персоналии]]</text>
      <sha1>hkzsa1lngkrivxmiseqfsc1ons8vfuh</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>БСЭ1/Морозов, Борис Иванович</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124353</id>
    <revision>
      <id>4592836</id>
      <parentid>4591446</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T04:30:58Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>TextworkerBot</username>
        <id>53992</id>
      </contributor>
      <minor />
      <comment>ссылка перенесена в Викиданные (ВИКИПЕДИЯ)</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4093" xml:space="preserve">{{БСЭ1
|ВИКИДАННЫЕ = 
|ВИКИТЕКА=
|ВИКИСКЛАД=
|ВИКИСЛОВАРЬ=
|ВИКИЦИТАТНИК=
|ВИКИУЧЕБНИК=
|ВИКИНОВОСТИ=
|ВИКИВИДЫ=
|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=
|КАЧЕСТВО=
}}
'''МОРОЗОВ''', Борис Иванович (1590—1661), боярин, ближайший советник Алексея Михайловича. По вступлении Алексея Михайловича на престол Морозов, пользуясь доверием молодого царя, фактически захватил в свои руки управление государством. Он упрочил свое влияние, женившись в 1647 на Анне Милославской, сестре царицы. Свою власть М. широко использовал для личного обогащения. Он стал одним из крупнейших феодалов в стране. Ему принадлежало около трехсот сел и деревень в 17 уездах, тысячи дворов, десятки тысяч подвластного населения. М. владел железоделательными, поташными, кирпичными заводами, вел экспортную торговлю поташом и нефтью, внутри государства торговал хлебом, вином, мехами. В принадлежавших М. житницах сосредоточивалось до 400 тыс. пудов хлеба, предназначенного к продаже. Кроме того, М. занимался ростовщичеством и сдавал на откуп принадлежавшие ему перевозы, мосты, лавки, кузницы, мельницы, винокурни, сенокосы, рыбные ловли. Бесчисленные злоупотребления М., Милославских и их многочисленной родни, возраставшая тяжесть налогов, введение новых откупов вызывали в народе растущее недовольство. 25/V 1648 во время восстания, вспыхнувшего в Москве в связи с введением новой пошлины на соль, народ потребовал у царя выдачи М. Царь укрыл его в своем дворце. Народ разгромил дом М. Ближайшие помощники М. — начальник пушкарского приказа окольничий Траханиотов и начальник земского приказа Леонтьев, а также думный дьяк Назар Чистой — были убиты. М. был отправлен в фиктивную ссылку в Кириллов-Белозерский монастырь. Через 2 месяца он снова вернулся в Москву. Заседал в приказах — стрелецком, по иноземным делам и Большой казны. Был непременным членом всех совещаний в царской Думе. Негласно продолжал руководить правительственной деятельностью. В 1654 назначен дворовым воеводой (высшее военное звание) и командующим «государевым полком». Участвовал в составлении Уложения. Был одним из первых приверженцев западных обычаев. Покровительствовал иностранным купцам и заводчикам, ведшим коммерческие дела в России. До самой смерти М. оставался правой рукой Алексея Михайловича.
[[Категория:БСЭ1:Персоналии]]</text>
      <sha1>9x46o1c9to31qf6n3dpua6b2f7bde18</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Людмила Яковлевна Круковская</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124364</id>
    <revision>
      <id>4592819</id>
      <parentid>4592606</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T20:41:36Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Wlbw68</username>
        <id>37914</id>
      </contributor>
      <comment>/* Книги */ оформление</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4795" xml:space="preserve">{{Обавторе
| ФАМИЛИЯ        = Круковская
| ИМЕНА          = Людмила Яковлевна
| ВАРИАНТЫИМЁН   = 
| ОПИСАНИЕ       = журналистка, писательница и переводчица
| ДРУГОЕ         = 
| ДАТАРОЖДЕНИЯ   = 15 августа 1860
| МЕСТОРОЖДЕНИЯ  = Виленская губерния
| ДАТАСМЕРТИ     = 1948
| МЕСТОСМЕРТИ    = 
| ИЗОБРАЖЕНИЕ    = 
| ВИКИДАННЫЕ     = 
| ВИКИПЕДИЯ      = 
| ВИКИЦИТАТНИК   = 
| ВИКИСКЛАД      = 
| ВИКИЛИВР       = 
| ЭСБЕ           = 
| Google         = 
}}
== Библиография ==
=== Книги ===
* Н. А. Морозов : Очерки жизни и деятельности / Л. Круковская. - Москва : К. Ф. Некрасов, 1912 (Ярославль). - 96 с., 1 л. фронт. (портр.); 18. - (Биографическая библиотека; № 4).
* [[Н. А. Морозов (Круковская)|Н. А. Морозов]] : Очерк жизни и деятельности / Л. Круковская. - [Петроград] : Петрогр. сов. р. и к. д., 1919. - 80 с., 1 л. фронт. (портр.); 21 см.; — {{источник|Круковская. Н. А. Морозов (1919).pdf|Скан}}; — [https://dlib.rsl.ru/01009139321 скан в РГБ]
* [[Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский (Круковская)|Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский]] : По книге проф. [[Шимон Аскенази|Шимона Аскенази]]: „Лукасиньский“ / Л. Я. Круковская. - Петербург : Гос. изд-во, 1920. - 70, [1] с., 1 л. фронт. (портр.); 24 см. - (Историко-революционная библиотека).; — {{источник|Круковская. Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский (1920).pdf|Скан}}

=== Переводы ===
* [[Эмиль Дриан]]. [[Авиатор Тихого океана (Дриан; Круковская)|Авиатор Тихого океана]] : [Борьба белой и желтой расы] / Капитан Данри; Пер. с фр. Л. Круковской. - Санкт-Петербург : тип. &quot;Улей&quot;, 1911. - 372, [1] с., 40 ил.; 19. 
* [[Кармен Сильва]]. Под родным кровом : Мемуары Кармен Сильвы (королевы Румынской) / Пер. с нем. Л. Я. Круковской. - [Петроград] : &quot;Прометей&quot; Н. Н. Михайлова, [1914]. - [8], 253 с., 5 л. фронт. (портр.) : ил.; 21.
*  [[Леон Людвиг Сапега]]. Мемуары князя Л. Сапеги. [1803-1863] / Предисл. гр. Станислава Тарновского; Вступ. ст. и примеч. Бронислава Павловского; Пер. с пол. Л.Я. Круковской. - Петроград : &quot;Прометей&quot; Н. Н. Михайлова, ценз. 1915. - 316 с.; 23.; — [http://elib.shpl.ru/ru/nodes/22071-sapega-l-l-memuary-knyazya-l-sapegi-1803-1863-per-s-pol-pg-1915 скан в ГПИБ]

== Ссылки ==
* [https://www.google.ru/books/edition/Русская_интеллигенци/wboWAQAAIAAJ?hl=ru&amp;gbpv=1&amp;bsq=Круковская,+Людмила+Яковлевна&amp;dq=Круковская,+Людмила+Яковлевна&amp;printsec=frontcover Русская интеллигенция : Автобиографии и биобиблиографические документы в собрании С.А. Венгерова : Аннот. указ. : В 2. т. / Рос. акад. наук. Ин-т рус. лит. (Пушк. дом); Под ред. В.А. Мыслякова. - СПб. : Наука, 2001-____. - 24 см. Т. 1: А-Л. Т. 1. - 2001. - 638, [1] с., [7] л. ил., порт. : факс.; ISBN 5-02-028495-5  / С. 243]
* [http://portal.rusarchives.ru/guide/lf_ussr/kro_kul.shtml#:~:text=КРУКОВСКАЯ%20Людмила%20Яковлевна%20(1859-1948)%2C%20писательница%2C,г.%2C%20участник%20Великой%20Отечественной%20войны  Архивные справочники / ЛИЧНЫЕ АРХИВНЫЕ ФОНДЫ В ГОСУДАРСТВЕННЫХ ХРАНИЛИЩАХ СССР]
{{АП|ГОД=1948|ВОВ=|ГОДРЕАБИЛИТАЦИИ=}}
[[Категория:Писатели России]]
[[Категория:Писатели на русском языке]]
[[Категория:Переводчики]]</text>
      <sha1>hqxr1miryp70p8fo6aq0gvkesq81nx3</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu/147</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124372</id>
    <revision>
      <id>4592741</id>
      <parentid>4591523</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T14:28:16Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <minor />
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="13890" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул||ГАЛИЦКІЕ.|147}}&lt;/noinclude&gt;{{ВАР2|изъ Любеча В. заѣхалъ помолиться въ кіевскій монастырь Св. Михаила. Подстрекаемый Давидомъ, говорившимъ: «если мы не схватимъ Василька, то не придется княжить ни тебѣ въ Кіевѣ, ни мнѣ во Владимірѣ», — Святополкъ послалъ звать Василька къ себѣ на именины. Несмотря на отказъ Василька, спѣшившаго домой, чтобы выступить въ походъ противъ поляковъ, великій князь настойчиво приглашалъ его повидаться. В. согласился, не подозрѣвая коварнаго замысла Давида. Когда онъ ѣхалъ верхомъ на конѣ къ великому князю, его встрѣтилъ одинъ изъ его отроковъ и предупредилъ, что князья намѣреваются схватить его. В. твердо вѣрилъ, что его двоюродные дяди не захотятъ нарушить клятву, только что данную въ Любечѣ, и въѣхалъ на княжескій дворъ съ немногими провожатыми. Святополкъ вышелъ къ нему навстрѣчу, и они вмѣстѣ вошли въ теплую комнату; явился и Давидъ. Потомъ, подъ предлогомъ, что надо распорядиться угощеніемъ, Святополкъ вышелъ изъ комнаты. Давидъ оробѣлъ, оставшись вдвоемъ съ Василькомъ, и тоже ушелъ. Послѣ этого Василька заперли въ комнатѣ, заковали въ двойныя оковы и приставили къ нему караулъ. На другой день Святополкъ созвалъ бояръ и кіевлянъ и сообщилъ имъ то, что слышалъ отъ Давида. Они совѣтовали разслѣдовать слухи и казнить Василька, если онъ виновенъ; если же невиненъ, то взыскать за клевету съ Давида. По наступленіи ночи Василька отвезли въ Бѣлгородъ, небольшой городокъ верстахъ въ 10 отъ Кіева. Въ лѣтописи подробно разсказана сцена ослѣпленія Василька, по приказанію Давида Игоревича. По ослѣпленіи, Василька замертво положили въ повозку и повезли во Владиміръ, куда по тряской дорогѣ (было начало ноября, стояли морозы и пришлось ѣхать по замерзшей грязи) прибыли на шестой день. Василька посадили подъ стражу и приставили караулить его 30 человѣкъ и двухъ княжескихъ отроковъ.

Когда Владиміръ Мономахъ услыхалъ объ этомъ злодѣяніи, онъ пришелъ въ ужасъ и послалъ звать къ себѣ двоюродныхъ братьевъ своихъ, Давида и Олега Святославичей, чтобы рѣшить, какъ пресѣчь зло въ самомъ началѣ. Когда они собрались всѣ вмѣстѣ, то отправили своихъ людей къ Святополку съ упреками. Безхарактерный Святополкъ оправдывался и всю вину приписывалъ исключительно Давиду. Если бы не мольбы кіевскаго митрополита Николая и вдовы кн. Всеволода, то князья приступили бы къ Кіеву; но, выслушавъ митрополита и свою мачеху, Владиміръ Мономахъ согласился не нарушать мира съ Святополкомъ, при условіи, чтобы онъ пошелъ противъ Давида и взялъ бы его въ плѣнъ, или прогналъ бы. В. пробылъ въ заключеніи мѣсяцевъ пять, такъ какъ былъ взятъ Давидомъ въ ноябрѣ, а выпущенъ весной.

Интересна бесѣда его съ Василіемъ (повидимому священникомъ или монахомъ), продолжателемъ Несторовой лѣтописи. «Любя истину, — говорилъ Василько, — я открою тебѣ душу свою. Богъ наказалъ меня за гордость. Зная, что идутъ ко мнѣ союзные торки, берендеи, половцы и печенѣги, я думалъ въ своей надменности: теперь скажу брату Володарю и Давиду: дайте мнѣ только свою младшую дружину, а сами пейте и веселитесь. Зимою выступлю, лѣтомъ завоюю Польшу. Земля у насъ небогата жителями: пойду на Дунайскихъ булгаровъ, и плѣнниками ея населю я пустошь. А тамъ буду проситься у Святополка и Владиміра на общихъ враговъ отечества, на злодѣевъ половцевъ; добуду славы или положу голову за русскую землю; иного помышленія не было въ сердцѣ моемъ ни на Святополка, ни на Давида»…

Въ лѣтописи сказано, что когда сталъ приближаться Свѣтлый праздникъ 1098 г., то Давидъ выступилъ въ походъ, желая захватить Теребовль, принадлежавшій Васильку. Братъ Василька, Володарь, встрѣтилъ Давида у Бужска, осадил его и заключилъ миръ только тогда, когда Давидъ освободилъ Василька изъ заключенія. Вскорѣ послѣ этого В. и Володарь осадили городъ Всеволожъ, взяли его приступомъ и сожгли, а жителей, бѣжавшихъ изъ города, В. велѣлъ избить. Потомъ князья пришли къ Владиміру и послали сказать жителямъ, что не намѣрены воевать съ ними, если они 
|из Любеча В. заехал помолиться в киевский монастырь Св. Михаила. Подстрекаемый Давидом, говорившим: «если мы не схватим Василька, то не придется княжить ни тебе в Киеве, ни мне во Владимире», — Святополк послал звать Василька к себе на именины. Несмотря на отказ Василька, спешившего домой, чтобы выступить в поход против поляков, великий князь настойчиво приглашал его повидаться. В. согласился, не подозревая коварного замысла Давида. Когда он ехал верхом на коне к великому князю, его встретил один из его отроков и предупредил, что князья намереваются схватить его. В. твердо верил, что его двоюродные дяди не захотят нарушить клятву, только что данную в Любече, и въехал на княжеский двор с немногими провожатыми. Святополк вышел к нему навстречу, и они вместе вошли в теплую комнату; явился и Давид. Потом, под предлогом, что надо распорядиться угощением, Святополк вышел из комнаты. Давид оробел, оставшись вдвоем с Васильком, и тоже ушел. После этого Василька заперли в комнате, заковали в двойные оковы и приставили к нему караул. На другой день Святополк созвал бояр и киевлян и сообщил им то, что слышал от Давида. Они советовали расследовать слухи и казнить Василька, если он виновен; если же невинен, то взыскать за клевету с Давида. По наступлении ночи Василька отвезли в Белгород, небольшой городок верстах в 10 от Киева. В летописи подробно рассказана сцена ослепления Василька по приказанию Давида Игоревича. По ослеплении Василька замертво положили в повозку и повезли во Владимир, куда по тряской дороге (было начало ноября, стояли морозы и пришлось ехать по замерзшей грязи) прибыли на шестой день. Василька посадили под стражу и приставили караулить его 30 человек и двух княжеских отроков. 

Когда Владимир Мономах услыхал об этом злодеянии, он пришел в ужас и послал звать к себе двоюродных братьев своих, Давида и Олега Святославичей, чтобы решить, как пресечь зло в самом начале. Когда они собрались все вместе, то отправили своих людей к Святополку с упреками. Бесхарактерный Святополк оправдывался и всю вину приписывал исключительно Давиду. Если бы не мольбы киевского митрополита Николая и вдовы кн. Всеволода, то князья приступили бы к Киеву; но, выслушав митрополита и свою мачеху, Владимир Мономах согласился не нарушать мира со Святополком, при условии, чтобы он пошел против Давида и взял бы его в плен или прогнал бы. В. пробыл в заключении месяцев пять, так как был взят Давидом в ноябре, а выпущен весной. 

Интересна беседа его с Василием (по-видимому священником или монахом), продолжателем Несторовой летописи. «Любя истину, — говорил Василько, — я открою тебе душу свою. Бог наказал меня за гордость. Зная, что идут ко мне союзные торки, берендеи, половцы и печенеги, я думал в своей надменности; теперь скажу брату Володарю и Давиду: дайте мне только свою младшую дружину, а сами пейте и веселитесь. Зимой выступлю, летом завоюю Польшу. Земля у нас небогата жителями: пойду на Дунайских булгаров, и пленниками ее населю я пустошь. A там буду проситься у Святополка и Владимира на общих врагов отечества, на злодеев-половцев; добуду славы или положу голову за русскую землю; иного помышления не было в сердце моем ни на Святополка, ни на Давида…» 

В летописи сказано, что когда стал приближаться Светлый праздник 1098 г., то Давид выступил в поход, желая захватить Теребовль, принадлежавший Васильку. Брат Василька, Володарь, встретил Давида у Бужска, осадил его и заключил мир только тогда, когда Давид освободил Василька из заключения. Вскоре после этого В. и Володарь осадили город Всеволож, взяли его приступом и сожгли, а жителей, бежавших из города, В. велел избить. Потом князья пришли к Владимиру и послали сказать жителям, что не намерены воевать с ними, если они }}&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>9wugwmpmgk3gprm6vd5gpp3trv0v6ua</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592742</id>
      <parentid>4592741</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T14:30:11Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="13989" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул||ГАЛИЦКІЕ.|147}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галицкие (князья)&quot;/&gt;{{ВАР2
|изъ Любеча В. заѣхалъ помолиться въ кіевскій монастырь Св. Михаила. Подстрекаемый Давидомъ, говорившимъ: «если мы не схватимъ Василька, то не придется княжить ни тебѣ въ Кіевѣ, ни мнѣ во Владимірѣ», — Святополкъ послалъ звать Василька къ себѣ на именины. Несмотря на отказъ Василька, спѣшившаго домой, чтобы выступить въ походъ противъ поляковъ, великій князь настойчиво приглашалъ его повидаться. В. согласился, не подозрѣвая коварнаго замысла Давида. Когда онъ ѣхалъ верхомъ на конѣ къ великому князю, его встрѣтилъ одинъ изъ его отроковъ и предупредилъ, что князья намѣреваются схватить его. В. твердо вѣрилъ, что его двоюродные дяди не захотятъ нарушить клятву, только что данную въ Любечѣ, и въѣхалъ на княжескій дворъ съ немногими провожатыми. Святополкъ вышелъ къ нему навстрѣчу, и они вмѣстѣ вошли въ теплую комнату; явился и Давидъ. Потомъ, подъ предлогомъ, что надо распорядиться угощеніемъ, Святополкъ вышелъ изъ комнаты. Давидъ оробѣлъ, оставшись вдвоемъ съ Василькомъ, и тоже ушелъ. Послѣ этого Василька заперли въ комнатѣ, заковали въ двойныя оковы и приставили къ нему караулъ. На другой день Святополкъ созвалъ бояръ и кіевлянъ и сообщилъ имъ то, что слышалъ отъ Давида. Они совѣтовали разслѣдовать слухи и казнить Василька, если онъ виновенъ; если же невиненъ, то взыскать за клевету съ Давида. По наступленіи ночи Василька отвезли въ Бѣлгородъ, небольшой городокъ верстахъ въ 10 отъ Кіева. Въ лѣтописи подробно разсказана сцена ослѣпленія Василька, по приказанію Давида Игоревича. По ослѣпленіи, Василька замертво положили въ повозку и повезли во Владиміръ, куда по тряской дорогѣ (было начало ноября, стояли морозы и пришлось ѣхать по замерзшей грязи) прибыли на шестой день. Василька посадили подъ стражу и приставили караулить его 30 человѣкъ и двухъ княжескихъ отроковъ.

Когда Владиміръ Мономахъ услыхалъ объ этомъ злодѣяніи, онъ пришелъ въ ужасъ и послалъ звать къ себѣ двоюродныхъ братьевъ своихъ, Давида и Олега Святославичей, чтобы рѣшить, какъ пресѣчь зло въ самомъ началѣ. Когда они собрались всѣ вмѣстѣ, то отправили своихъ людей къ Святополку съ упреками. Безхарактерный Святополкъ оправдывался и всю вину приписывалъ исключительно Давиду. Если бы не мольбы кіевскаго митрополита Николая и вдовы кн. Всеволода, то князья приступили бы къ Кіеву; но, выслушавъ митрополита и свою мачеху, Владиміръ Мономахъ согласился не нарушать мира съ Святополкомъ, при условіи, чтобы онъ пошелъ противъ Давида и взялъ бы его въ плѣнъ, или прогналъ бы. В. пробылъ въ заключеніи мѣсяцевъ пять, такъ какъ былъ взятъ Давидомъ въ ноябрѣ, а выпущенъ весной.

Интересна бесѣда его съ Василіемъ (повидимому священникомъ или монахомъ), продолжателемъ Несторовой лѣтописи. «Любя истину, — говорилъ Василько, — я открою тебѣ душу свою. Богъ наказалъ меня за гордость. Зная, что идутъ ко мнѣ союзные торки, берендеи, половцы и печенѣги, я думалъ въ своей надменности: теперь скажу брату Володарю и Давиду: дайте мнѣ только свою младшую дружину, а сами пейте и веселитесь. Зимою выступлю, лѣтомъ завоюю Польшу. Земля у насъ небогата жителями: пойду на Дунайскихъ булгаровъ, и плѣнниками ея населю я пустошь. А тамъ буду проситься у Святополка и Владиміра на общихъ враговъ отечества, на злодѣевъ половцевъ; добуду славы или положу голову за русскую землю; иного помышленія не было въ сердцѣ моемъ ни на Святополка, ни на Давида»…

Въ лѣтописи сказано, что когда сталъ приближаться Свѣтлый праздникъ 1098 г., то Давидъ выступилъ въ походъ, желая захватить Теребовль, принадлежавшій Васильку. Братъ Василька, Володарь, встрѣтилъ Давида у Бужска, осадил его и заключилъ миръ только тогда, когда Давидъ освободилъ Василька изъ заключенія. Вскорѣ послѣ этого В. и Володарь осадили городъ Всеволожъ, взяли его приступомъ и сожгли, а жителей, бѣжавшихъ изъ города, В. велѣлъ избить. Потомъ князья пришли къ Владиміру и послали сказать жителямъ, что не намѣрены воевать съ ними, если они 
|из Любеча В. заехал помолиться в киевский монастырь Св. Михаила. Подстрекаемый Давидом, говорившим: «если мы не схватим Василька, то не придется княжить ни тебе в Киеве, ни мне во Владимире», — Святополк послал звать Василька к себе на именины. Несмотря на отказ Василька, спешившего домой, чтобы выступить в поход против поляков, великий князь настойчиво приглашал его повидаться. В. согласился, не подозревая коварного замысла Давида. Когда он ехал верхом на коне к великому князю, его встретил один из его отроков и предупредил, что князья намереваются схватить его. В. твердо верил, что его двоюродные дяди не захотят нарушить клятву, только что данную в Любече, и въехал на княжеский двор с немногими провожатыми. Святополк вышел к нему навстречу, и они вместе вошли в теплую комнату; явился и Давид. Потом, под предлогом, что надо распорядиться угощением, Святополк вышел из комнаты. Давид оробел, оставшись вдвоем с Васильком, и тоже ушел. После этого Василька заперли в комнате, заковали в двойные оковы и приставили к нему караул. На другой день Святополк созвал бояр и киевлян и сообщил им то, что слышал от Давида. Они советовали расследовать слухи и казнить Василька, если он виновен; если же невинен, то взыскать за клевету с Давида. По наступлении ночи Василька отвезли в Белгород, небольшой городок верстах в 10 от Киева. В летописи подробно рассказана сцена ослепления Василька по приказанию Давида Игоревича. По ослеплении Василька замертво положили в повозку и повезли во Владимир, куда по тряской дороге (было начало ноября, стояли морозы и пришлось ехать по замерзшей грязи) прибыли на шестой день. Василька посадили под стражу и приставили караулить его 30 человек и двух княжеских отроков. 

Когда Владимир Мономах услыхал об этом злодеянии, он пришел в ужас и послал звать к себе двоюродных братьев своих, Давида и Олега Святославичей, чтобы решить, как пресечь зло в самом начале. Когда они собрались все вместе, то отправили своих людей к Святополку с упреками. Бесхарактерный Святополк оправдывался и всю вину приписывал исключительно Давиду. Если бы не мольбы киевского митрополита Николая и вдовы кн. Всеволода, то князья приступили бы к Киеву; но, выслушав митрополита и свою мачеху, Владимир Мономах согласился не нарушать мира со Святополком, при условии, чтобы он пошел против Давида и взял бы его в плен или прогнал бы. В. пробыл в заключении месяцев пять, так как был взят Давидом в ноябре, а выпущен весной. 

Интересна беседа его с Василием (по-видимому священником или монахом), продолжателем Несторовой летописи. «Любя истину, — говорил Василько, — я открою тебе душу свою. Бог наказал меня за гордость. Зная, что идут ко мне союзные торки, берендеи, половцы и печенеги, я думал в своей надменности; теперь скажу брату Володарю и Давиду: дайте мне только свою младшую дружину, а сами пейте и веселитесь. Зимой выступлю, летом завоюю Польшу. Земля у нас небогата жителями: пойду на Дунайских булгаров, и пленниками ее населю я пустошь. A там буду проситься у Святополка и Владимира на общих врагов отечества, на злодеев-половцев; добуду славы или положу голову за русскую землю; иного помышления не было в сердце моем ни на Святополка, ни на Давида…» 

В летописи сказано, что когда стал приближаться Светлый праздник 1098 г., то Давид выступил в поход, желая захватить Теребовль, принадлежавший Васильку. Брат Василька, Володарь, встретил Давида у Бужска, осадил его и заключил мир только тогда, когда Давид освободил Василька из заключения. Вскоре после этого В. и Володарь осадили город Всеволож, взяли его приступом и сожгли, а жителей, бежавших из города, В. велел избить. Потом князья пришли к Владимиру и послали сказать жителям, что не намерены воевать с ними, если они }}&lt;section end=&quot;Галицкие (князья)&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>0q6j2x8j45pzzgvxshvsx3dimmmele5</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu/167</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124450</id>
    <revision>
      <id>4592739</id>
      <parentid>4592294</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T14:27:07Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="14091" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул||ГАЛИЦКІЕ.|167}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галицкие (князья)&quot;/&gt;{{ВАР2
|

Въ 1417 г. Василій Дмитріевичъ велѣлъ Юрію воевать новгородскую волость Заволочье, но Юрій самъ не пошелъ, а послалъ туда своего боярина Глѣба Семеновича, который вмѣстѣ съ новгородскими бѣглецами, съ устюжанами и съ вятчанами произвелъ великое опустошеніе, сжегъ Холмогоры и взялъ въ плѣнъ двинскихъ бояръ. Новгородцы преслѣдовали ихъ и отбили какъ бояръ, такъ и вообще новгородскій полонъ.

Въ февралѣ 1425 г. скончался Василій Дмитріевичъ, и великое княжество московское перешло къ десятилѣтнему сыну его Василію Васильевичу. Въ духовномъ завѣщаніи Василій Дмитріевичъ поручилъ свою жену и сына Василія попеченію своего тестя, великаго князя литовскаго Витовта, и братьевъ своихъ Андрея и Петра Дмитріевичей; братьевъ Юрія и Константина Дмитріевичей онъ не упомянулъ въ числѣ князей, которымъ поручилъ наслѣдника-сына, совершенно основательно считая ихъ нерасположенными къ юному Василію. Немедленно послѣ смерти Василія Дмитріевича митрополитъ Фотій послалъ въ Звенигородъ боярина своего — звать Юрія Дм. на погребеніе брата, также вѣроятно и для принесенія присяги Василію Васильевичу. Юрій не поѣхалъ въ Москву, намѣреваясь оспаривать права своего племянникана великокняжескій столъ. Дмитрій Донской, въ духовномъ завѣщаніи, благословилъ сына своего Василія «своею отчиною — великимъ княженіемъ»; слѣдовательно онъ закрѣплялъ великое княженіе только за своимъ родомъ и притомъ въ нисходящей линіи, не заботясь объ утвержденіи ханомъ наслѣдственныхъ правъ. Поводомъ для исканія Юріемъ Дмитріевичемъ великокняжескаго стола служила оговорка, сдѣланная Дмитріемъ Донскимъ въ духовномъ завѣщаніи, которое было написано до женитьбы его старшаго сына Василія Дмитріевича. «А по грѣхомъ отыметъ Богъ сына моего князя Василья, — читаемъ въ завѣщаніи, — а хто будетъ подъ тѣмъ сынъ мой, ино тому сыну моему княжъ Васильевъ удѣлъ, а того удѣломъ подѣлитъ ихъ моя княгиня». Слова эти надо понимать такъ: въ случаѣ, если Василій умретъ бездѣтнымъ, то его удѣлъ, т.{{нд}}е. веллкое княжество московское, должно перейти къ брату, слѣдующему за нимъ по старшинству. Такъ какъ у Василія Дмнтріевича остался сынъ, то онъ и долженъ былъ наслѣдовать московскій великокняжескій столъ, но Юрій не хотѣлъ признать его правъ. Удалившись въ Галичъ, онъ отправилъ въ Москву посла «з грозами»; вскорѣ между Васильемъ Васильевичемъ и Юрьемъ Дмитріевичемъ состоялось перемиріе до Петрова дня, пользуясь которымъ Юрій сталъ готовиться къ походу. Войско великаго князя выступило раньше, и Юрій бѣжалъ со всѣмъ ополченіемъ въ Нижній-Новгородъ, а затѣмъ переправился за рѣку Суру. Посланный за нимъ въ погоню братъ его Константинъ, сославшись на невозможность перейти рѣку, прекратплъ преслѣдованіе, а Юрій возвратился въ Галичъ и снова послалъ просить перемирія, но уже на больший срокъ — на годъ. Въ іюнѣ того же 1425 года митрополитъ Фотій, по просьбѣ великаго князя, отправился въ Галичъ склонять Юрія къ миру, но видя, что его увѣщанія безсильны, разгнѣвался и выѣхалъ изъ города, никого не благословивъ. По сказанію лѣтописи, тотчасъ по отъѣздѣ митрополита открылся моръ на людей. Въ ужасѣ отъ этой кары Божіей, постигшей Галичъ, Юрій сѣлъ на коня и, догнавъ Фотія за озеромъ въ селѣ Пасынковѣ, со слезами умолилъ его вернуться въ городъ. Послѣ того, какъ Фотій благословилъ князя, городъ и галичанъ, моръ прекратился. Для переговоровъ о мирѣ Юрій послалъ своего боярина Бориса Галицкаго и еще Даніила Чешка. Согласившись положиться на волю хана и считать великимъ княземъ того, котораго онъ пожалуетъ, соперники какъ-будто успокоились и не торопились ѣхать въ Орду. Въ 1428 г. между ними былъ заключенъ договоръ, невыгодный для Юрія, такъ какъ онъ названъ по отношенію къ племяннику младшимъ братомъ. По этому договору Василій Васильевичъ не вмѣшивается въ удѣлъ Юрія — Галичъ и Вятку и обязуется защищать его отъ враговъ; Юрій не вступается въ отчину Василія и въ удѣлы своихъ младшихъ братьевъ и обязывается не
|

В 1417 г. Василий Дмитриевич велел Юрию воевать новгородскую волость Заволочье, но Юрий сам не пошел, а послал туда своего боярина Глеба Семеновича, который вместе с новгородскими беглецами, с устюжанами и с вятчанами произвел великое опустошение, сжег Холмогоры и взял в плен двинских бояр. Новгородцы преследовали их и отбили как бояр, так и вообще новгородский полон. 

В феврале 1425 г. скончался Василий Дмитриевич, и Великое княжество московское перешло к десятилетнему сыну его, Василию Васильевичу. В духовном завещании Василий Дмитриевич поручил свою жену и сына Василия попечению своего тестя, великого князя литовского Витовта, и братьев своих Андрея и Петра Дмитриевичей; братьев Юрия и Константина Дмитриевичей он не упомянул в числе князей, которым поручил наследника-сына, совершенно основательно считая их нерасположенными к юному Василию. Немедленно после смерти Василия Дмитриевича митрополит Фотий послал в Звенигород боярина своего — звать Юрия Дм. на погребение брата, также, вероятно, и для принесения присяги Василию Васильевичу. Юрий не поехал в Москву, намереваясь оспаривать права своего племянника на великокняжеский стол. Дмитрий Донской, в духовном завещании, благословил сына своего Василия «своею отчиною — великим княжением»; следовательно, он закреплял великое княжение только за своим родом, и притом в нисходящей линии, не заботясь об утверждении ханом наследственных прав. Поводом для искания Юрием Дмитриевичем великокняжеского стола служила оговорка, сделанная Дмитрием Донским в духовном завещании, которое было написано до женитьбы его старшего сына Василия Дмитриевича. «А по грехом отымет Бог сына моего князя Василья, — читаем в завещании, — а хто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев удел, а того уделом поделит их моя княгиня». Слова эти надо понимать так: в случае, если Василий умрет бездетным, то его удел, т. е. Великое княжество московское, должно перейти к брату, следующему за ним по старшинству. Так как у Василия Дмитриевича остался сын, то он и должен был наследовать московский великокняжеский стол, но Юрий не хотел признать его прав. Удалившись в Галич, он отправил в Москву посла «з грозами»; вскоре между Василием Васильевичем и Юрием Дмитриевичем состоялось перемирие до Петрова дня, пользуясь которым Юрий стал готовиться к походу. Войско великого князя выступило раньше, и Юрий бежал со всем ополчением в Нижний Новгород, а затем переправился за реку Суру. Посланный за ним в погоню брат его, Константин, сославшись на невозможность перейти реку, прекратил преследование, а Юрий возвратился в Галич и снова послал просить перемирия, но уже на больший срок — на год. В июне того же 1425 года митрополит Фотий, по просьбе великого князя, отправился в Галич склонять Юрия к миру, но видя, что его увещания бессильны, разгневался и выехал из города, никого не благословив. По сказанию летописи, тотчас по отъезде митрополита открылся мор на людей. В ужасе от этой кары Божией, постигшей Галич, Юрий сел на коня и, догнав Фотия за озером в селе Пасынкове, со слезами умолил его вернуться в город. После того как Фотий благословил князя, город и галичан, мор прекратился. Для переговоров о мире Юрий послал своего боярина Бориса Галицкого и еще Даниила Чешка. Согласившись положиться на волю хана и считать великим князем того, которого он пожалует, соперники как будто успокоились и не торопились ехать в Орду. В 1428 г. между ними был заключен договор, невыгодный для Юрия, так как он назван по отношению к племяннику младшим братом. По этому договору Василий Васильевич не вмешивается в удел Юрия — Галич и Вятку и обязуется защищать его от врагов; Юрий не вступается в отчину Василия и в уделы своих младших братьев и обязывается не }}&lt;section end=&quot;Галицкие (князья)&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>ptk7s8sxyygm5yy0kcy3ixa3s14ac1b</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592744</id>
      <parentid>4592739</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T14:37:50Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <minor />
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="14091" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул||ГАЛИЦКІЕ.|167}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галицкие (князья)&quot;/&gt;{{ВАР2
|

Въ 1417 г. Василій Дмитріевичъ велѣлъ Юрію воевать новгородскую волость Заволочье, но Юрій самъ не пошелъ, а послалъ туда своего боярина Глѣба Семеновича, который вмѣстѣ съ новгородскими бѣглецами, съ устюжанами и съ вятчанами произвелъ великое опустошеніе, сжегъ Холмогоры и взялъ въ плѣнъ двинскихъ бояръ. Новгородцы преслѣдовали ихъ и отбили какъ бояръ, такъ и вообще новгородскій полонъ.

Въ февралѣ 1425 г. скончался Василій Дмитріевичъ, и великое княжество московское перешло къ десятилѣтнему сыну его Василію Васильевичу. Въ духовномъ завѣщаніи Василій Дмитріевичъ поручилъ свою жену и сына Василія попеченію своего тестя, великаго князя литовскаго Витовта, и братьевъ своихъ Андрея и Петра Дмитріевичей; братьевъ Юрія и Константина Дмитріевичей онъ не упомянулъ въ числѣ князей, которымъ поручилъ наслѣдника-сына, совершенно основательно считая ихъ нерасположенными къ юному Василію. Немедленно послѣ смерти Василія Дмитріевича митрополитъ Фотій послалъ въ Звенигородъ боярина своего — звать Юрія Дм. на погребеніе брата, также вѣроятно и для принесенія присяги Василію Васильевичу. Юрій не поѣхалъ въ Москву, намѣреваясь оспаривать права своего племянникана великокняжескій столъ. Дмитрій Донской, въ духовномъ завѣщаніи, благословилъ сына своего Василія «своею отчиною — великимъ княженіемъ»; слѣдовательно онъ закрѣплялъ великое княженіе только за своимъ родомъ и притомъ въ нисходящей линіи, не заботясь объ утвержденіи ханомъ наслѣдственныхъ правъ. Поводомъ для исканія Юріемъ Дмитріевичемъ великокняжескаго стола служила оговорка, сдѣланная Дмитріемъ Донскимъ въ духовномъ завѣщаніи, которое было написано до женитьбы его старшаго сына Василія Дмитріевича. «А по грѣхомъ отыметъ Богъ сына моего князя Василья, — читаемъ въ завѣщаніи, — а хто будетъ подъ тѣмъ сынъ мой, ино тому сыну моему княжъ Васильевъ удѣлъ, а того удѣломъ подѣлитъ ихъ моя княгиня». Слова эти надо понимать такъ: въ случаѣ, если Василій умретъ бездѣтнымъ, то его удѣлъ, т.{{нд}}е. веллкое княжество московское, должно перейти къ брату, слѣдующему за нимъ по старшинству. Такъ какъ у Василія Дмнтріевича остался сынъ, то онъ и долженъ былъ наслѣдовать московскій великокняжескій столъ, но Юрій не хотѣлъ признать его правъ. Удалившись въ Галичъ, онъ отправилъ въ Москву посла «з грозами»; вскорѣ между Васильемъ Васильевичемъ и Юрьемъ Дмитріевичемъ состоялось перемиріе до Петрова дня, пользуясь которымъ Юрій сталъ готовиться къ походу. Войско великаго князя выступило раньше, и Юрій бѣжалъ со всѣмъ ополченіемъ въ Нижній-Новгородъ, а затѣмъ переправился за рѣку Суру. Посланный за нимъ въ погоню братъ его Константинъ, сославшись на невозможность перейти рѣку, прекратилъ преслѣдованіе, а Юрій возвратился въ Галичъ и снова послалъ просить перемирія, но уже на больший срокъ — на годъ. Въ іюнѣ того же 1425 года митрополитъ Фотій, по просьбѣ великаго князя, отправился въ Галичъ склонять Юрія къ миру, но видя, что его увѣщанія безсильны, разгнѣвался и выѣхалъ изъ города, никого не благословивъ. По сказанію лѣтописи, тотчасъ по отъѣздѣ митрополита открылся моръ на людей. Въ ужасѣ отъ этой кары Божіей, постигшей Галичъ, Юрій сѣлъ на коня и, догнавъ Фотія за озеромъ въ селѣ Пасынковѣ, со слезами умолилъ его вернуться въ городъ. Послѣ того, какъ Фотій благословилъ князя, городъ и галичанъ, моръ прекратился. Для переговоровъ о мирѣ Юрій послалъ своего боярина Бориса Галицкаго и еще Даніила Чешка. Согласившись положиться на волю хана и считать великимъ княземъ того, котораго онъ пожалуетъ, соперники какъ-будто успокоились и не торопились ѣхать въ Орду. Въ 1428 г. между ними былъ заключенъ договоръ, невыгодный для Юрія, такъ какъ онъ названъ по отношенію къ племяннику младшимъ братомъ. По этому договору Василій Васильевичъ не вмѣшивается въ удѣлъ Юрія — Галичъ и Вятку и обязуется защищать его отъ враговъ; Юрій не вступается въ отчину Василія и въ удѣлы своихъ младшихъ братьевъ и обязывается не
|

В 1417 г. Василий Дмитриевич велел Юрию воевать новгородскую волость Заволочье, но Юрий сам не пошел, а послал туда своего боярина Глеба Семеновича, который вместе с новгородскими беглецами, с устюжанами и с вятчанами произвел великое опустошение, сжег Холмогоры и взял в плен двинских бояр. Новгородцы преследовали их и отбили как бояр, так и вообще новгородский полон. 

В феврале 1425 г. скончался Василий Дмитриевич, и Великое княжество московское перешло к десятилетнему сыну его, Василию Васильевичу. В духовном завещании Василий Дмитриевич поручил свою жену и сына Василия попечению своего тестя, великого князя литовского Витовта, и братьев своих Андрея и Петра Дмитриевичей; братьев Юрия и Константина Дмитриевичей он не упомянул в числе князей, которым поручил наследника-сына, совершенно основательно считая их нерасположенными к юному Василию. Немедленно после смерти Василия Дмитриевича митрополит Фотий послал в Звенигород боярина своего — звать Юрия Дм. на погребение брата, также, вероятно, и для принесения присяги Василию Васильевичу. Юрий не поехал в Москву, намереваясь оспаривать права своего племянника на великокняжеский стол. Дмитрий Донской, в духовном завещании, благословил сына своего Василия «своею отчиною — великим княжением»; следовательно, он закреплял великое княжение только за своим родом, и притом в нисходящей линии, не заботясь об утверждении ханом наследственных прав. Поводом для искания Юрием Дмитриевичем великокняжеского стола служила оговорка, сделанная Дмитрием Донским в духовном завещании, которое было написано до женитьбы его старшего сына Василия Дмитриевича. «А по грехом отымет Бог сына моего князя Василья, — читаем в завещании, — а хто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев удел, а того уделом поделит их моя княгиня». Слова эти надо понимать так: в случае, если Василий умрет бездетным, то его удел, т. е. Великое княжество московское, должно перейти к брату, следующему за ним по старшинству. Так как у Василия Дмитриевича остался сын, то он и должен был наследовать московский великокняжеский стол, но Юрий не хотел признать его прав. Удалившись в Галич, он отправил в Москву посла «з грозами»; вскоре между Василием Васильевичем и Юрием Дмитриевичем состоялось перемирие до Петрова дня, пользуясь которым Юрий стал готовиться к походу. Войско великого князя выступило раньше, и Юрий бежал со всем ополчением в Нижний Новгород, а затем переправился за реку Суру. Посланный за ним в погоню брат его, Константин, сославшись на невозможность перейти реку, прекратил преследование, а Юрий возвратился в Галич и снова послал просить перемирия, но уже на больший срок — на год. В июне того же 1425 года митрополит Фотий, по просьбе великого князя, отправился в Галич склонять Юрия к миру, но видя, что его увещания бессильны, разгневался и выехал из города, никого не благословив. По сказанию летописи, тотчас по отъезде митрополита открылся мор на людей. В ужасе от этой кары Божией, постигшей Галич, Юрий сел на коня и, догнав Фотия за озером в селе Пасынкове, со слезами умолил его вернуться в город. После того как Фотий благословил князя, город и галичан, мор прекратился. Для переговоров о мире Юрий послал своего боярина Бориса Галицкого и еще Даниила Чешка. Согласившись положиться на волю хана и считать великим князем того, которого он пожалует, соперники как будто успокоились и не торопились ехать в Орду. В 1428 г. между ними был заключен договор, невыгодный для Юрия, так как он назван по отношению к племяннику младшим братом. По этому договору Василий Васильевич не вмешивается в удел Юрия — Галич и Вятку и обязуется защищать его от врагов; Юрий не вступается в отчину Василия и в уделы своих младших братьев и обязывается не }}&lt;section end=&quot;Галицкие (князья)&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>mp75xeu1v5b6ps44qz6dcn47wrtx1xg</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592747</id>
      <parentid>4592744</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T14:49:25Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="14091" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул||ГАЛИЦКІЕ.|167}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галицкие (князья)&quot;/&gt;{{ВАР2
|

Въ 1417 г. Василій Дмитріевичъ велѣлъ Юрію воевать новгородскую волость Заволочье, но Юрій самъ не пошелъ, а послалъ туда своего боярина Глѣба Семеновича, который вмѣстѣ съ новгородскими бѣглецами, съ устюжанами и съ вятчанами произвелъ великое опустошеніе, сжегъ Холмогоры и взялъ въ плѣнъ двинскихъ бояръ. Новгородцы преслѣдовали ихъ и отбили какъ бояръ, такъ и вообще новгородскій полонъ.

Въ февралѣ 1425 г. скончался Василій Дмитріевичъ, и великое княжество московское перешло къ десятилѣтнему сыну его Василію Васильевичу. Въ духовномъ завѣщаніи Василій Дмитріевичъ поручилъ свою жену и сына Василія попеченію своего тестя, великаго князя литовскаго Витовта, и братьевъ своихъ Андрея и Петра Дмитріевичей; братьевъ Юрія и Константина Дмитріевичей онъ не упомянулъ въ числѣ князей, которымъ поручилъ наслѣдника-сына, совершенно основательно считая ихъ нерасположенными къ юному Василію. Немедленно послѣ смерти Василія Дмитріевича митрополитъ Фотій послалъ въ Звенигородъ боярина своего — звать Юрія Дм. на погребеніе брата, также вѣроятно и для принесенія присяги Василію Васильевичу. Юрій не поѣхалъ въ Москву, намѣреваясь оспаривать права своего племянникана великокняжескій столъ. Дмитрій Донской, въ духовномъ завѣщаніи, благословилъ сына своего Василія «своею отчиною — великимъ княженіемъ»; слѣдовательно онъ закрѣплялъ великое княженіе только за своимъ родомъ и притомъ въ нисходящей линіи, не заботясь объ утвержденіи ханомъ наслѣдственныхъ правъ. Поводомъ для исканія Юріемъ Дмитріевичемъ великокняжескаго стола служила оговорка, сдѣланная Дмитріемъ Донскимъ въ духовномъ завѣщаніи, которое было написано до женитьбы его старшаго сына Василія Дмитріевича. «А по грѣхомъ отыметъ Богъ сына моего князя Василья, — читаемъ въ завѣщаніи, — а хто будетъ подъ тѣмъ сынъ мой, ино тому сыну моему княжъ Васильевъ удѣлъ, а того удѣломъ подѣлитъ ихъ моя княгиня». Слова эти надо понимать такъ: въ случаѣ, если Василій умретъ бездѣтнымъ, то его удѣлъ, т.{{нд}}е. великое княжество московское, должно перейти къ брату, слѣдующему за нимъ по старшинству. Такъ какъ у Василія Дмнтріевича остался сынъ, то онъ и долженъ былъ наслѣдовать московскій великокняжескій столъ, но Юрій не хотѣлъ признать его правъ. Удалившись въ Галичъ, онъ отправилъ въ Москву посла «з грозами»; вскорѣ между Васильемъ Васильевичемъ и Юрьемъ Дмитріевичемъ состоялось перемиріе до Петрова дня, пользуясь которымъ Юрій сталъ готовиться къ походу. Войско великаго князя выступило раньше, и Юрій бѣжалъ со всѣмъ ополченіемъ въ Нижній-Новгородъ, а затѣмъ переправился за рѣку Суру. Посланный за нимъ въ погоню братъ его Константинъ, сославшись на невозможность перейти рѣку, прекратилъ преслѣдованіе, а Юрій возвратился въ Галичъ и снова послалъ просить перемирія, но уже на больший срокъ — на годъ. Въ іюнѣ того же 1425 года митрополитъ Фотій, по просьбѣ великаго князя, отправился въ Галичъ склонять Юрія къ миру, но видя, что его увѣщанія безсильны, разгнѣвался и выѣхалъ изъ города, никого не благословивъ. По сказанію лѣтописи, тотчасъ по отъѣздѣ митрополита открылся моръ на людей. Въ ужасѣ отъ этой кары Божіей, постигшей Галичъ, Юрій сѣлъ на коня и, догнавъ Фотія за озеромъ въ селѣ Пасынковѣ, со слезами умолилъ его вернуться въ городъ. Послѣ того, какъ Фотій благословилъ князя, городъ и галичанъ, моръ прекратился. Для переговоровъ о мирѣ Юрій послалъ своего боярина Бориса Галицкаго и еще Даніила Чешка. Согласившись положиться на волю хана и считать великимъ княземъ того, котораго онъ пожалуетъ, соперники какъ-будто успокоились и не торопились ѣхать въ Орду. Въ 1428 г. между ними былъ заключенъ договоръ, невыгодный для Юрія, такъ какъ онъ названъ по отношенію къ племяннику младшимъ братомъ. По этому договору Василій Васильевичъ не вмѣшивается въ удѣлъ Юрія — Галичъ и Вятку и обязуется защищать его отъ враговъ; Юрій не вступается въ отчину Василія и въ удѣлы своихъ младшихъ братьевъ и обязывается не
|

В 1417 г. Василий Дмитриевич велел Юрию воевать новгородскую волость Заволочье, но Юрий сам не пошел, а послал туда своего боярина Глеба Семеновича, который вместе с новгородскими беглецами, с устюжанами и с вятчанами произвел великое опустошение, сжег Холмогоры и взял в плен двинских бояр. Новгородцы преследовали их и отбили как бояр, так и вообще новгородский полон. 

В феврале 1425 г. скончался Василий Дмитриевич, и Великое княжество московское перешло к десятилетнему сыну его, Василию Васильевичу. В духовном завещании Василий Дмитриевич поручил свою жену и сына Василия попечению своего тестя, великого князя литовского Витовта, и братьев своих Андрея и Петра Дмитриевичей; братьев Юрия и Константина Дмитриевичей он не упомянул в числе князей, которым поручил наследника-сына, совершенно основательно считая их нерасположенными к юному Василию. Немедленно после смерти Василия Дмитриевича митрополит Фотий послал в Звенигород боярина своего — звать Юрия Дм. на погребение брата, также, вероятно, и для принесения присяги Василию Васильевичу. Юрий не поехал в Москву, намереваясь оспаривать права своего племянника на великокняжеский стол. Дмитрий Донской, в духовном завещании, благословил сына своего Василия «своею отчиною — великим княжением»; следовательно, он закреплял великое княжение только за своим родом, и притом в нисходящей линии, не заботясь об утверждении ханом наследственных прав. Поводом для искания Юрием Дмитриевичем великокняжеского стола служила оговорка, сделанная Дмитрием Донским в духовном завещании, которое было написано до женитьбы его старшего сына Василия Дмитриевича. «А по грехом отымет Бог сына моего князя Василья, — читаем в завещании, — а хто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев удел, а того уделом поделит их моя княгиня». Слова эти надо понимать так: в случае, если Василий умрет бездетным, то его удел, т. е. Великое княжество московское, должно перейти к брату, следующему за ним по старшинству. Так как у Василия Дмитриевича остался сын, то он и должен был наследовать московский великокняжеский стол, но Юрий не хотел признать его прав. Удалившись в Галич, он отправил в Москву посла «з грозами»; вскоре между Василием Васильевичем и Юрием Дмитриевичем состоялось перемирие до Петрова дня, пользуясь которым Юрий стал готовиться к походу. Войско великого князя выступило раньше, и Юрий бежал со всем ополчением в Нижний Новгород, а затем переправился за реку Суру. Посланный за ним в погоню брат его, Константин, сославшись на невозможность перейти реку, прекратил преследование, а Юрий возвратился в Галич и снова послал просить перемирия, но уже на больший срок — на год. В июне того же 1425 года митрополит Фотий, по просьбе великого князя, отправился в Галич склонять Юрия к миру, но видя, что его увещания бессильны, разгневался и выехал из города, никого не благословив. По сказанию летописи, тотчас по отъезде митрополита открылся мор на людей. В ужасе от этой кары Божией, постигшей Галич, Юрий сел на коня и, догнав Фотия за озером в селе Пасынкове, со слезами умолил его вернуться в город. После того как Фотий благословил князя, город и галичан, мор прекратился. Для переговоров о мире Юрий послал своего боярина Бориса Галицкого и еще Даниила Чешка. Согласившись положиться на волю хана и считать великим князем того, которого он пожалует, соперники как будто успокоились и не торопились ехать в Орду. В 1428 г. между ними был заключен договор, невыгодный для Юрия, так как он назван по отношению к племяннику младшим братом. По этому договору Василий Васильевич не вмешивается в удел Юрия — Галич и Вятку и обязуется защищать его от врагов; Юрий не вступается в отчину Василия и в уделы своих младших братьев и обязывается не }}&lt;section end=&quot;Галицкие (князья)&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>5cce0srifygsj6ch3madfrq3efpvjit</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu/168</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124451</id>
    <revision>
      <id>4592746</id>
      <parentid>4592330</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T14:48:50Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="14062" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул|168|ГАЛИЦКІЕ.|}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галицкие (князья)&quot;/&gt;{{ВАР2
|принимать къ себѣ московскихъ служебныхъ князей. Василій Васильевичъ сдержалъ сво е сло во о помощи противъ непріятеля; въ 1429 г., услыхавъ о нападеніи татаръ на Галичъ и о томъ, что они взяли Кострому, Плесъ и Лухъ, онъ послалъ въ погоню за ними войско, подъ предводительствомъ двухъ дядей и нѣсколькихъ воеводъ.

Только осенью 1431 г. племянникъ и дядя собрались въ Орду: Василій Васильевичъ поѣхалъ въ Успеньевъ день, въ сопровожденіи умнаго и ловкаго боярина Ив. Дм. Всеволожскаго; Ю. отправился туда три недѣли спустя. Каждый изъ князей имѣлъ своего доброжелателя въ Ордѣ: Василій Васильевичъ и его бояринъ поселились у московскаго «даруги» Миньбулата, а Юрія увезъ съ собой на зимовку въ Крымъ ордынскій князь Ширинъ-Тегиня, обѣщая выхлопотать для него великокняжескій столъ. Весной 1432 г. Юрій и Тегиня вернулись изъ Крыма, но Всеволожскій сумѣлъ воспользоваться ихъ отсутствіемъ и добился того, что вліятельные ордынскіе князья вынудили у князя приказъ — убить Тегиню, если онъ станетъ хлопотать за Юрія. Всеволожскій своими льстивыми рѣчами расположилъ не только ордынскихъ князей, но и хана Улу-Махмета въ пользу Василія Васильевича; напримѣръ онъ говорилъ: «господинъ нашъ князь Юрій Дмитріевичъ хочетъ взяти великое княженіе по мертвой (духовной) грамотѣ отца своего, а не по твоему жалованію, ''волного'' царя»… Ханъ склонился на сторону Василія Васильевича и, отдавая ему великое княженіе, велѣлъ Юрію вести подъ нимъ коня, но Василій Васильевичъ отказался отъ этой почести. Чтобы не слишкомъ обидѣть Юрія, ханъ придалъ къ его вотчинѣ Дмитровъ, бывшій удѣлъ его брата Петра, умершаго въ 1428 г. — Василій Васильевичъ былъ посаженъ на великое княженіе въ самой Москвѣ царевичемъ Мансырь-Уланомъ, который нарочно для этого былъ съ нимъ присланъ. Юрій вернулся изъ Орды въ свой Звенигородъ, затѣмъ весьма недолго пробылъ въ Дмитровѣ и, опасаясь близости Москвы, ушелъ въ Галичъ. Василій Васильевичъ воспользовался этимъ, выгналъ изъ Дмитрова намѣстниковъ Юрія и взялъ Дмитровъ за себя.

Послѣ женитьбы Василія Васильевича 8 февраля 1433 г. на Марьѣ Ярославовнѣ, дочери Боровско-Серпуховского князя Ярослава Владиміровича, Всеволожскій перешелъ сначала въ Угличъ къ Константину Дмитріевичу, а затѣмъ въ Галичъ къ Юрію Дмитріевичу, и сталъ подговаривать его къ войнѣ съ Васильемъ Васильевичемъ. Такую перемѣну въ поведеніи Всеволожскаго можно объяснить себѣ той обидой, которую нанесла Софья Витовтовна Василію Юрьевичу Косому на брачномъ пиру Василія Васильевича. Василій Юрьевичъ былъ женатъ на родной внучкѣ Всеволожскаго, а такъ какъ поясъ, подмѣненный тысяцкимъ Вельяминовымъ на свадьбѣ Дмитрія Донского, принадлежалъ потомъ Всеволожскому и перешелъ къ Василію Косому въ числѣ приданаго, полученнаго за женой, то Всеволожскій счелъ себя оскорбленнымъ выходкой Софьи Витовтовны и рѣшилъ отомстить ея сыну.

Великій князь узналъ о походѣ своего дяди лишь въ то время, когда Юрій съ сыновьями и бояриномъ Всеволожскимъ были уже въ Переславлѣ. Не будучи въ силахъ противостоять врагу, Василій Васильевичъ отправилъ къ Юрію, находившемуся тогда у Троицкаго монастыря (теперешняя Троице-Сергіева лавра) пословъ съ предложеніемъ мира, но Юрій не пожелалъ вступать ни въ какіе переговоры. Въ апрѣлѣ 1433 г. соперники сошлись въ двадцати верстахъ отъ Москвы, на берегу Клязьмы; полки Василія были разбиты, а самъ онъ, прибѣжавъ въ Москву, взялъ съ собой мать и жену и уѣхалъ въ Тверь, а оттуда въ Кострому. Узнавъ о мѣстопребываніи племянника, Ю., ставшій великимъ княземъ Московскимъ, пошелъ съ своими сыновьями къ Костромѣ и захватилъ тамъ Василія. Такъ какъ у него не было особаго удѣла, то Юрій выдѣлилъ ему изъ великаго княжества Коломну, которая постоянно отдавалась великими князьями старшему изъ ихъ сыновей. Противъ такого рѣшенія сильно вовставали сыновья Юрія и бояринъ Всеволожскій, но Ю., побуждаемый своимъ любимцемъ, бояриномъ Семеномъ Морововымъ, привелъ свое намѣреніе
|принимать к себе московских служебных князей. Василий Васильевич сдержал свое слово о помощи против неприятеля; в 1429 г., услыхав о нападении татар на Галич и о том, что они взяли Кострому, Плес и Лух, он послал в погоню за ними войско, под предводительством двух дядей и нескольких воевод. 

Только осенью 1431 г. племянник и дядя собрались в Орду: Василий Васильевич поехал в Успеньев день, в сопровождении умного и ловкого боярина Ив. Дм. Всеволожского; Ю. отправился туда три недели спустя. Каждый из князей имел своего доброжелателя в Орде: Василий Васильевич и его боярин поселились у московского «даруги» Миньбулата, а Юрия увез с собой на зимовку в Крым ордынский князь Ширин-Тегиня, обещая выхлопотать для него великокняжеский стол. Весной 1432 г. Юрий и Тегиня вернулись из Крыма, но Всеволожский сумел воспользоваться их отсутствием и добился того, что влиятельные ордынские князья вынудили у князя приказ — убить Тегиню, если он станет хлопотать за Юрия. Всеволожский своими льстивыми речами расположил не только ордынских князей, но и хана Улу-Махмета в пользу Василия Васильевича; например, он говорил: «господин наш, князь Юрий Дмитриевич, хочет взяти великое княжение по мертвой (духовной) грамоте отца своего, а не по твоему жалованию, ''волного'' царя…» Хан склонился на сторону Василия Васильевича и, отдавая ему великое княжение, велел Юрию вести под ним коня, но Василий Васильевич отказался от этой почести. Чтобы не слишком обидеть Юрия, хан придал к его вотчине Дмитров, бывший удел его брата Петра, умершего в 1428 г. — Василий Васильевич был посажен на великое княжение в самой Москве царевичем Мансырь-Уланом, который нарочно для этого был с ним прислан. Юрий вернулся из Орды в свой Звенигород, затем весьма недолго пробыл в Дмитрове и, опасаясь близости Москвы, ушел в Галич. Василий Васильевич воспользовался этим, выгнал из Дмитрова наместников Юрия и взял Дмитров за себя. 

После женитьбы Василия Васильевича 8 февраля 1433 г. на Марье Ярославовне, дочери Боровско-Серпуховского князя Ярослава Владимировича, Всеволожский перешел сначала в Углич к Константину Дмитриевичу, а затем в Галич к Юрию Дмитриевичу, и стал подговаривать его к войне с Василием Васильевичем. Такую перемену в поведении Всеволожского можно объяснить себе той обидой, которую нанесла Софья Витовтовна Василию Юрьевичу Косому на брачном пиру Василия Васильевича. Василий Юрьевич был женат на родной внучке Всеволожского, а так как пояс, подмененный тысяцким Вельяминовым на свадьбе Дмитрия Донского, принадлежал потом Всеволожскому и перешел к Василию Косому в числе приданого, полученного за женой, то Всеволожский счел себя оскорбленным выходкой Софьи Витовтовны и решил отомстить ее сыну. 

Великий князь узнал о походе своего дяди лишь в то время, когда Юрий с сыновьями и боярином Всеволожским были уже в Переславле. Не будучи в силах противостоять врагу, Василий Васильевич отправил к Юрию, находившемуся тогда у Троицкого монастыря (теперешняя Троице-Сергиева лавра) послов с предложением мира, но Юрий не пожелал вступать ни в какие переговоры. В апреле 1433 г. соперники сошлись в двадцати верстах от Москвы, на берегу Клязьмы; полки Василия были разбиты, а сам он, прибежав в Москву, взял с собой мать и жену и уехал в Тверь, а оттуда в Кострому. Узнав о местопребывании племянника, Ю., ставший великим князем Московским, пошел со своими сыновьями к Костроме и захватил там Василия. Так как у него не было особого удела, то Юрий выделил ему из великого княжества Коломну, которая постоянно отдавалась великими князьями старшему из их сыновей. Против такого решения сильно восставали сыновья Юрия и боярин Всеволожский, но Ю., побуждаемый своим любимцем, боярином Семеном Морозовым, привел свое намерение }}&lt;section end=&quot;Галицкие (князья)&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>n5x8juqvjgrzzc63zcm2c61l6hcchgg</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu/169</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124452</id>
    <revision>
      <id>4592754</id>
      <parentid>4592297</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:00:37Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="14517" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул||ГАЛИЧЪ.|169}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галицкие (князья)&quot;/&gt;{{ВАР2
|въ исполненіе, сдѣлалъ прощальный пиръ, богато одарилъ Ваоилія и отпустилъ съ нимъ его бояръ. По прибытіи въ Коломну, Василій Васильевичъ началъ созывать къ себѣ людей, и къ нему, оставляя Юрія, стали переходить князья, бояре, дворяне и простые люди, потому что, по словамъ одной изъ лѣтописей, «не повыкли галичьскимъ княземъ служити». Видя, что всѣ оставляютъ отца, и приписывая такой оборотъ дѣла боярину Морозову, старшіе сыновья Юрія убили отцовскаго любимца и бѣжали въ Кострому. Оставшись одинъ и сознавая непрочность своего положенія въ Москвѣ, Юрій призвалъ Василія и добровольно передалъ ему великокняжескій столъ, а такше и Дмитровъ, взамѣнъ котораго получилъ Бѣжецкій Верхъ. По мирному договору Юрій обязался за себя и за младшаго сына своего, Дмитрія Краснаго, не дружить съ двумя старшими своими сыновьями, Василіемъ Косымъ и Дмитріемъ Шемякой. Послѣ этого Юрій ушелъ въ Звенигородъ, а потомъ въ Галичъ; онъ не еыполиилъ однако даннаго обѣщанія и въ томъ же 1433 г. его полки участвовали въ сраженіи старшихъ его сыновей съ войсками великаго князя. За вѣроломство Юрія Галичъ былъ сожженъ Василіемъ. Юрій бѣжалъ на Бѣлоозеро, потомъ вернулся въ Галичъ и звалъ туда своихъ сыновей готовиться къ походу. Весной 1434 г. произошло сраженіе въ Ростовской области; войска великаго князя были опять разбиты, а самъ онъ бѣжалъ въ Новгородъ. Бывшій союзиикъ Василія, кн. Иванъ Андреевичъ Можайскій, видя, что перевѣсъ на сторонѣ Юрія, ушелъ къ Троицкому монастырю и вмѣетѣ съ Юріемъ отправился въ Москву. Юрій легко овладѣлъ Москвой, взялъ въ плѣнъ великихъ княгинь (мать и жену Василія Васильевича) и отправилъ ихъ въ Звенигородъ. Василій Васильевичъ перебрался изъ Великаго Новгорода въ Нижній-Новгородъ и, видя невозможность устоять противъ сыновей Юрія, хотѣлъ бѣжать въ Орду. Въ это время Юрій совершенно неожиданно скончался.

Съ 1400 г. Юрій Дмитріевичъ былъ женатъ на Анастасіи, дочери Юрія Святославовича Смолецскаго; она умерла въ Звенигородѣ въ 1422 г. Отъ этого брака извѣстны три сына: Василій ''Косой'', Дмитрій ''Шемяка'' и Дмитрій ''Красный'' (о нихъ см. подъ ихъ именами вь соотвѣтствующихъ томахъ).

&lt;small&gt;Собр. Госуд. Гр. и Договор., I и ІІ (см. указатель). — Экземплярскій, тт. I и II см. указатель). — Шпилевскій, С. М. Древніе города и другіе булгарско-татарскіе памятники въ Казанской губ. Казань. 1877 г., стр. 183—186.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|В. Корсакова.}}
| в исполнение, сделал прощальный пир, богато одарил Василия и отпустил с ним его бояр. По прибытии в Коломну Василий Васильевич начал созывать к себе людей, и к нему, оставляя Юрия, стали переходить князья, бояре, дворяне и простые люди, потому что, по словам одной из летописей, «не повыкли галичьским князем служити». Видя, что все оставляют отца, и приписывая такой оборот дела боярину Морозову, старшие сыновья Юрия убили отцовского любимца и бежали в Кострому. Оставшись один и сознавая непрочность своего положения в Москве, Юрий призвал Василия и добровольно передал ему великокняжеский стол, а также и Дмитров, взамен которого получил Бежецкий Верх. По мирному договору Юрий обязался за себя и за младшего сына своего, Дмитрия ''Красного'', не дружить с двумя старшими своими сыновьями, Василием ''Косым'' и Дмитрием ''Шемякой''. После этого Юрий ушел в Звенигород, а потом в Галич; он не выполнил, однако, данного обещания и в том же 1433 г. его полки участвовали в сражении старших его сыновей с войсками великого князя. За вероломство Юрия Галич был сожжен Василием. Юрий бежал на Белоозеро, потом вернулся в Галич и звал туда своих сыновей готовиться к походу. Весной 1434 г. произошло сражение в Ростовской области; войска великого князя были опять разбиты, а сам он бежал в Новгород. Бывший союзник Василия, кн. Иван Андреевич Можайский, видя, что перевес на стороне Юрия, ушел к Троицкому монастырю и вместе с Юрием отправился в Москву. Юрий легко овладел Москвой, взял в плен великих княгинь (мать и жену Василия Васильевича) и отправил их в Звенигород. Василий Васильевич перебрался из Великого Новгорода в Нижний Новгород и, видя невозможность устоять против сыновей Юрия, хотел бежать в Орду. В это время Юрий совершенно неожиданно скончался. 

С 1400 г. Юрий Дмитриевич был женат на Анастасии, дочери Юрия Святославовича Смоленского; она умерла в Звенигороде в 1422 г. От этого брака известны три сына: Василий ''Косой'', Дмитрий ''Шемяка'' и Дмитрий ''Красный'' (о них см. под их именами в соответствующих томах). 

&lt;small&gt;Собр. Госуд. Гр. и Договор., І и II (см. указатель). — Экземплярский, тт. І и II, см. указатель). — Шпилевский С. М., Древние города и другие булгарско-татарские памятники в Казанской губ., Казань, 1877 г., стр. 183—186.&lt;/small&gt; 

{{РБС/Автор|В. Корсакова.}}}}&lt;section end=&quot;Галицкие (князья)&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Галичъ''' ''(Говоровъ, Никифоровъ)'', ''Александръ Ивановичъ'', русскій философъ, профессоръ Петербургскаго университетапо каѳедрѣ исторіи философіи, родился въ 1783 г. въ гор. Трубчевскѣ, Орловской губ. Первоначальная его фамилія была Говоровъ, но по обычаю, господствовавшему тогда въ духовныхъ учебныхъ заведеніяхъ, онъ, будучи въ семинаріи, перемѣнилъ ее на Никифорова въ память имени дѣда, а затѣмъ, поступивъ въ педагогическій институтъ, переименовалъ себя въ Галича. Его дѣдъ и отецъ были духовнаго званія (отецъ — дьячкомъ), люди необразованные. Дѣдъ однако понялъ, что его внукъ обладаетъ большими способностями и что изъ него долженъ получиться хорошій человѣкъ. Онъ самъ занялся его воспитаніемъ и на одиннадцатомъ году опредѣлилъ его въ Сѣвскую семинарію (1793). Дойдя до философскаго класса, Г. почувствовалъ непреодолимое влеченіе къ умозрительнымъ наукамъ и весь отдался философіи. Въ 1803 г., окончивъ семинарію, онъ, въ числѣ нѣкоторыхъ способнѣйшихъ студентовъ поступилъ въ С.-Пб. учительскую гимнавію, которая вскорѣ была переименована въ педагогическій институгь. Какъ и въ семинаріи, главнымъ его предметомъ изученія была философія, но также много занимался древними языками и литературой. Галичъ усердно поглощалъ все, что попадалось ему въ руки по любимому предмету. Считаясь лучшимъ ученикомъ, онъ, вмѣстѣ съ другими избранными, былъ въ 1808 г. отправленъ за границу для усовершенствованія своихъ познаній. Г. направился въ Гельмштедтъ къ тамошнему, извѣстному въ то время, профессору Шульце и занимался подъ его руководствомъ въ теченіе двухъ лѣтъ, въ то же время изучая нѣмецкій, французскій, {{перенос|англій|скій}}
|'''Галич''' ''(Говоров, Никифоров)'', ''Александр Иванович'', русский философ, профессор Петербургского университета по кафедре истории философии, родился в 1783 г. в гор. Трубчевске Орловской губ. Первоначальная его фамилия была Говоров, по обычаю, господствовавшему тогда в духовных учебных заведениях, он, будучи в семинарии, переменил ее на Никифорова в память имени деда, а затем, поступив в педагогический институт, переименовал себя в Галича. Его дед и отец были духовного звания (отец — дьячком), люди необразованные. Дед, однако, понял, что его внук обладает большими способностями и что из него должен получиться хороший человек. Он сам занялся его воспитанием и на одиннадцатом году определил его в Севскую семинарию (1793). Дойдя до философского класса, Г. почувствовал непреодолимое влечение к умозрительным наукам и весь отдался философии. В 1803 г., окончив семинарию, он, в числе некоторых способнейших студентов, поступил в СПб. учительскую гимназию, которая вскоре была переименована в педагогический институт. Как и в семинарии, главным его предметом изучения была философия, но также много занимался древними языками и литературой. Галич усердно поглощал все, что попадалось ему в руки по любимому предмету. Считаясь лучшим учеником, он, вместе с другими избранными, был в 1808 г. отправлен за границу для усовершенствования своих познаний. Г. направился в Гельмштедт к тамошнему, известному в то время, профессору Шульце и занимался под его руководством в течение двух лет, в то же время изучая немецкий, французский, {{перенос|англий|ский}}}}&lt;section end=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>ghc62pbfk02yxeltwstwdr4jmcqv6oi</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592761</id>
      <parentid>4592754</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:13:38Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="14829" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул||ГАЛИЧЪ.|169}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галицкие (князья)&quot;/&gt;{{ВАР2
|въ исполненіе, сдѣлалъ прощальный пиръ, богато одарилъ Василія и отпустилъ съ нимъ его бояръ. По прибытіи въ Коломну, Василій Васильевичъ началъ созывать къ себѣ людей, и къ нему, оставляя Юрія, стали переходить князья, бояре, дворяне и простые люди, потому что, по словамъ одной изъ лѣтописей, «не повыкли галичьскимъ княземъ служити». Видя, что всѣ оставляютъ отца, и приписывая такой оборотъ дѣла боярину Морозову, старшіе сыновья Юрія убили отцовскаго любимца и бѣжали въ Кострому. Оставшись одинъ и сознавая непрочность своего положенія въ Москвѣ, Юрій призвалъ Василія и добровольно передалъ ему великокняжескій столъ, а такше и Дмитровъ, взамѣнъ котораго получилъ Бѣжецкій Верхъ. По мирному договору Юрій обязался за себя и за младшаго сына своего, Дмитрія Краснаго, не дружить съ двумя старшими своими сыновьями, Василіемъ Косымъ и Дмитріемъ Шемякой. Послѣ этого Юрій ушелъ въ Звенигородъ, а потомъ въ Галичъ; онъ не еыполиилъ однако даннаго обѣщанія и въ томъ же 1433 г. его полки участвовали въ сраженіи старшихъ его сыновей съ войсками великаго князя. За вѣроломство Юрія Галичъ былъ сожженъ Василіемъ. Юрій бѣжалъ на Бѣлоозеро, потомъ вернулся въ Галичъ и звалъ туда своихъ сыновей готовиться къ походу. Весной 1434 г. произошло сраженіе въ Ростовской области; войска великаго князя были опять разбиты, а самъ онъ бѣжалъ въ Новгородъ. Бывшій союзиикъ Василія, кн. Иванъ Андреевичъ Можайскій, видя, что перевѣсъ на сторонѣ Юрія, ушелъ къ Троицкому монастырю и вмѣетѣ съ Юріемъ отправился въ Москву. Юрій легко овладѣлъ Москвой, взялъ въ плѣнъ великихъ княгинь (мать и жену Василія Васильевича) и отправилъ ихъ въ Звенигородъ. Василій Васильевичъ перебрался изъ Великаго Новгорода въ Нижній-Новгородъ и, видя невозможность устоять противъ сыновей Юрія, хотѣлъ бѣжать въ Орду. Въ это время Юрій совершенно неожиданно скончался.

Съ 1400 г. Юрій Дмитріевичъ былъ женатъ на Анастасіи, дочери Юрія Святославовича Смолецскаго; она умерла въ Звенигородѣ въ 1422 г. Отъ этого брака извѣстны три сына: {{ЭСБЕ/Ссылка|Василий Юрьевич Косой|Василій ''Косой''}}, {{РБС/Ссылка|Димитрий Шемяка и Димитрий Красный|Дмитрій ''Шемяка'' и Дмитрій ''Красный''}} (о нихъ см. подъ ихъ именами вь соотвѣтствующихъ томахъ).

&lt;small&gt;Собр. Госуд. Гр. и Договор., I и ІІ (см. указатель). — Экземплярскій, тт. I и II см. указатель). — Шпилевскій, С. М. Древніе города и другіе булгарско-татарскіе памятники въ Казанской губ. Казань. 1877 г., стр. 183—186.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|В. Корсакова.}}
| в исполнение, сделал прощальный пир, богато одарил Василия и отпустил с ним его бояр. По прибытии в Коломну Василий Васильевич начал созывать к себе людей, и к нему, оставляя Юрия, стали переходить князья, бояре, дворяне и простые люди, потому что, по словам одной из летописей, «не повыкли галичьским князем служити». Видя, что все оставляют отца, и приписывая такой оборот дела боярину Морозову, старшие сыновья Юрия убили отцовского любимца и бежали в Кострому. Оставшись один и сознавая непрочность своего положения в Москве, Юрий призвал Василия и добровольно передал ему великокняжеский стол, а также и Дмитров, взамен которого получил Бежецкий Верх. По мирному договору Юрий обязался за себя и за младшего сына своего, Дмитрия ''Красного'', не дружить с двумя старшими своими сыновьями, Василием ''Косым'' и Дмитрием ''Шемякой''. После этого Юрий ушел в Звенигород, а потом в Галич; он не выполнил, однако, данного обещания и в том же 1433 г. его полки участвовали в сражении старших его сыновей с войсками великого князя. За вероломство Юрия Галич был сожжен Василием. Юрий бежал на Белоозеро, потом вернулся в Галич и звал туда своих сыновей готовиться к походу. Весной 1434 г. произошло сражение в Ростовской области; войска великого князя были опять разбиты, а сам он бежал в Новгород. Бывший союзник Василия, кн. Иван Андреевич Можайский, видя, что перевес на стороне Юрия, ушел к Троицкому монастырю и вместе с Юрием отправился в Москву. Юрий легко овладел Москвой, взял в плен великих княгинь (мать и жену Василия Васильевича) и отправил их в Звенигород. Василий Васильевич перебрался из Великого Новгорода в Нижний Новгород и, видя невозможность устоять против сыновей Юрия, хотел бежать в Орду. В это время Юрий совершенно неожиданно скончался. 

С 1400 г. Юрий Дмитриевич был женат на Анастасии, дочери Юрия Святославовича Смоленского; она умерла в Звенигороде в 1422 г. От этого брака известны три сына: {{ЭСБЕ/Ссылка|Василий Юрьевич Косой|Василий ''Косой''}}, {{РБС/Ссылка|Димитрий Шемяка и Димитрий Красный|Дмитрий ''Шемяка'' и Дмитрий ''Красный''}} (о них см. под их именами в соответствующих томах). 

&lt;small&gt;Собр. Госуд. Гр. и Договор., І и II (см. указатель). — Экземплярский, тт. І и II, см. указатель). — Шпилевский С. М., Древние города и другие булгарско-татарские памятники в Казанской губ., Казань, 1877 г., стр. 183—186.&lt;/small&gt; 

{{РБС/Автор|В. Корсакова.}}}}&lt;section end=&quot;Галицкие (князья)&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Галичъ''' ''(Говоровъ, Никифоровъ)'', ''Александръ Ивановичъ'', русскій философъ, профессоръ Петербургскаго университетапо каѳедрѣ исторіи философіи, родился въ 1783 г. въ гор. Трубчевскѣ, Орловской губ. Первоначальная его фамилія была Говоровъ, но по обычаю, господствовавшему тогда въ духовныхъ учебныхъ заведеніяхъ, онъ, будучи въ семинаріи, перемѣнилъ ее на Никифорова въ память имени дѣда, а затѣмъ, поступивъ въ педагогическій институтъ, переименовалъ себя въ Галича. Его дѣдъ и отецъ были духовнаго званія (отецъ — дьячкомъ), люди необразованные. Дѣдъ однако понялъ, что его внукъ обладаетъ большими способностями и что изъ него долженъ получиться хорошій человѣкъ. Онъ самъ занялся его воспитаніемъ и на одиннадцатомъ году опредѣлилъ его въ Сѣвскую семинарію (1793). Дойдя до философскаго класса, Г. почувствовалъ непреодолимое влеченіе къ умозрительнымъ наукамъ и весь отдался философіи. Въ 1803 г., окончивъ семинарію, онъ, въ числѣ нѣкоторыхъ способнѣйшихъ студентовъ поступилъ въ С.-Пб. учительскую гимнавію, которая вскорѣ была переименована въ педагогическій институгь. Какъ и въ семинаріи, главнымъ его предметомъ изученія была философія, но также много занимался древними языками и литературой. Галичъ усердно поглощалъ все, что попадалось ему въ руки по любимому предмету. Считаясь лучшимъ ученикомъ, онъ, вмѣстѣ съ другими избранными, былъ въ 1808 г. отправленъ за границу для усовершенствованія своихъ познаній. Г. направился въ Гельмштедтъ къ тамошнему, извѣстному въ то время, профессору Шульце и занимался подъ его руководствомъ въ теченіе двухъ лѣтъ, въ то же время изучая нѣмецкій, французскій, {{перенос|англій|скій}}
|'''Галич''' ''(Говоров, Никифоров)'', ''Александр Иванович'', русский философ, профессор Петербургского университета по кафедре истории философии, родился в 1783 г. в гор. Трубчевске Орловской губ. Первоначальная его фамилия была Говоров, по обычаю, господствовавшему тогда в духовных учебных заведениях, он, будучи в семинарии, переменил ее на Никифорова в память имени деда, а затем, поступив в педагогический институт, переименовал себя в Галича. Его дед и отец были духовного звания (отец — дьячком), люди необразованные. Дед, однако, понял, что его внук обладает большими способностями и что из него должен получиться хороший человек. Он сам занялся его воспитанием и на одиннадцатом году определил его в Севскую семинарию (1793). Дойдя до философского класса, Г. почувствовал непреодолимое влечение к умозрительным наукам и весь отдался философии. В 1803 г., окончив семинарию, он, в числе некоторых способнейших студентов, поступил в СПб. учительскую гимназию, которая вскоре была переименована в педагогический институт. Как и в семинарии, главным его предметом изучения была философия, но также много занимался древними языками и литературой. Галич усердно поглощал все, что попадалось ему в руки по любимому предмету. Считаясь лучшим учеником, он, вместе с другими избранными, был в 1808 г. отправлен за границу для усовершенствования своих познаний. Г. направился в Гельмштедт к тамошнему, известному в то время, профессору Шульце и занимался под его руководством в течение двух лет, в то же время изучая немецкий, французский, {{перенос|англий|ский}}}}&lt;section end=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>3qiij8diopobivyulc6rh0s8u6cu3bc</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592762</id>
      <parentid>4592761</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:14:53Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="14829" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул||ГАЛИЧЪ.|169}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галицкие (князья)&quot;/&gt;{{ВАР2
|въ исполненіе, сдѣлалъ прощальный пиръ, богато одарилъ Василія и отпустилъ съ нимъ его бояръ. По прибытіи въ Коломну, Василій Васильевичъ началъ созывать къ себѣ людей, и къ нему, оставляя Юрія, стали переходить князья, бояре, дворяне и простые люди, потому что, по словамъ одной изъ лѣтописей, «не повыкли галичьскимъ княземъ служити». Видя, что всѣ оставляютъ отца, и приписывая такой оборотъ дѣла боярину Морозову, старшіе сыновья Юрія убили отцовскаго любимца и бѣжали въ Кострому. Оставшись одинъ и сознавая непрочность своего положенія въ Москвѣ, Юрій призвалъ Василія и добровольно передалъ ему великокняжескій столъ, а также и Дмитровъ, взамѣнъ котораго получилъ Бѣжецкій Верхъ. По мирному договору Юрій обязался за себя и за младшаго сына своего, Дмитрія Краснаго, не дружить съ двумя старшими своими сыновьями, Василіемъ Косымъ и Дмитріемъ Шемякой. Послѣ этого Юрій ушелъ въ Звенигородъ, а потомъ въ Галичъ; онъ не выполнилъ однако даннаго обѣщанія и въ томъ же 1433 г. его полки участвовали въ сраженіи старшихъ его сыновей съ войсками великаго князя. За вѣроломство Юрія Галичъ былъ сожженъ Василіемъ. Юрій бѣжалъ на Бѣлоозеро, потомъ вернулся въ Галичъ и звалъ туда своихъ сыновей готовиться къ походу. Весной 1434 г. произошло сраженіе въ Ростовской области; войска великаго князя были опять разбиты, а самъ онъ бѣжалъ въ Новгородъ. Бывшій союзиикъ Василія, кн. Иванъ Андреевичъ Можайскій, видя, что перевѣсъ на сторонѣ Юрія, ушелъ къ Троицкому монастырю и вмѣетѣ съ Юріемъ отправился въ Москву. Юрій легко овладѣлъ Москвой, взялъ въ плѣнъ великихъ княгинь (мать и жену Василія Васильевича) и отправилъ ихъ въ Звенигородъ. Василій Васильевичъ перебрался изъ Великаго Новгорода въ Нижній-Новгородъ и, видя невозможность устоять противъ сыновей Юрія, хотѣлъ бѣжать въ Орду. Въ это время Юрій совершенно неожиданно скончался.

Съ 1400 г. Юрій Дмитріевичъ былъ женатъ на Анастасіи, дочери Юрія Святославовича Смолецскаго; она умерла въ Звенигородѣ въ 1422 г. Отъ этого брака извѣстны три сына: {{ЭСБЕ/Ссылка|Василий Юрьевич Косой|Василій ''Косой''}}, {{РБС/Ссылка|Димитрий Шемяка и Димитрий Красный|Дмитрій ''Шемяка'' и Дмитрій ''Красный''}} (о нихъ см. подъ ихъ именами вь соотвѣтствующихъ томахъ).

&lt;small&gt;Собр. Госуд. Гр. и Договор., I и ІІ (см. указатель). — Экземплярскій, тт. I и II см. указатель). — Шпилевскій, С. М. Древніе города и другіе булгарско-татарскіе памятники въ Казанской губ. Казань. 1877 г., стр. 183—186.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|В. Корсакова.}}
| в исполнение, сделал прощальный пир, богато одарил Василия и отпустил с ним его бояр. По прибытии в Коломну Василий Васильевич начал созывать к себе людей, и к нему, оставляя Юрия, стали переходить князья, бояре, дворяне и простые люди, потому что, по словам одной из летописей, «не повыкли галичьским князем служити». Видя, что все оставляют отца, и приписывая такой оборот дела боярину Морозову, старшие сыновья Юрия убили отцовского любимца и бежали в Кострому. Оставшись один и сознавая непрочность своего положения в Москве, Юрий призвал Василия и добровольно передал ему великокняжеский стол, а также и Дмитров, взамен которого получил Бежецкий Верх. По мирному договору Юрий обязался за себя и за младшего сына своего, Дмитрия ''Красного'', не дружить с двумя старшими своими сыновьями, Василием ''Косым'' и Дмитрием ''Шемякой''. После этого Юрий ушел в Звенигород, а потом в Галич; он не выполнил, однако, данного обещания и в том же 1433 г. его полки участвовали в сражении старших его сыновей с войсками великого князя. За вероломство Юрия Галич был сожжен Василием. Юрий бежал на Белоозеро, потом вернулся в Галич и звал туда своих сыновей готовиться к походу. Весной 1434 г. произошло сражение в Ростовской области; войска великого князя были опять разбиты, а сам он бежал в Новгород. Бывший союзник Василия, кн. Иван Андреевич Можайский, видя, что перевес на стороне Юрия, ушел к Троицкому монастырю и вместе с Юрием отправился в Москву. Юрий легко овладел Москвой, взял в плен великих княгинь (мать и жену Василия Васильевича) и отправил их в Звенигород. Василий Васильевич перебрался из Великого Новгорода в Нижний Новгород и, видя невозможность устоять против сыновей Юрия, хотел бежать в Орду. В это время Юрий совершенно неожиданно скончался. 

С 1400 г. Юрий Дмитриевич был женат на Анастасии, дочери Юрия Святославовича Смоленского; она умерла в Звенигороде в 1422 г. От этого брака известны три сына: {{ЭСБЕ/Ссылка|Василий Юрьевич Косой|Василий ''Косой''}}, {{РБС/Ссылка|Димитрий Шемяка и Димитрий Красный|Дмитрий ''Шемяка'' и Дмитрий ''Красный''}} (о них см. под их именами в соответствующих томах). 

&lt;small&gt;Собр. Госуд. Гр. и Договор., І и II (см. указатель). — Экземплярский, тт. І и II, см. указатель). — Шпилевский С. М., Древние города и другие булгарско-татарские памятники в Казанской губ., Казань, 1877 г., стр. 183—186.&lt;/small&gt; 

{{РБС/Автор|В. Корсакова.}}}}&lt;section end=&quot;Галицкие (князья)&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Галичъ''' ''(Говоровъ, Никифоровъ)'', ''Александръ Ивановичъ'', русскій философъ, профессоръ Петербургскаго университетапо каѳедрѣ исторіи философіи, родился въ 1783 г. въ гор. Трубчевскѣ, Орловской губ. Первоначальная его фамилія была Говоровъ, но по обычаю, господствовавшему тогда въ духовныхъ учебныхъ заведеніяхъ, онъ, будучи въ семинаріи, перемѣнилъ ее на Никифорова въ память имени дѣда, а затѣмъ, поступивъ въ педагогическій институтъ, переименовалъ себя въ Галича. Его дѣдъ и отецъ были духовнаго званія (отецъ — дьячкомъ), люди необразованные. Дѣдъ однако понялъ, что его внукъ обладаетъ большими способностями и что изъ него долженъ получиться хорошій человѣкъ. Онъ самъ занялся его воспитаніемъ и на одиннадцатомъ году опредѣлилъ его въ Сѣвскую семинарію (1793). Дойдя до философскаго класса, Г. почувствовалъ непреодолимое влеченіе къ умозрительнымъ наукамъ и весь отдался философіи. Въ 1803 г., окончивъ семинарію, онъ, въ числѣ нѣкоторыхъ способнѣйшихъ студентовъ поступилъ въ С.-Пб. учительскую гимнавію, которая вскорѣ была переименована въ педагогическій институгь. Какъ и въ семинаріи, главнымъ его предметомъ изученія была философія, но также много занимался древними языками и литературой. Галичъ усердно поглощалъ все, что попадалось ему въ руки по любимому предмету. Считаясь лучшимъ ученикомъ, онъ, вмѣстѣ съ другими избранными, былъ въ 1808 г. отправленъ за границу для усовершенствованія своихъ познаній. Г. направился въ Гельмштедтъ къ тамошнему, извѣстному въ то время, профессору Шульце и занимался подъ его руководствомъ въ теченіе двухъ лѣтъ, въ то же время изучая нѣмецкій, французскій, {{перенос|англій|скій}}
|'''Галич''' ''(Говоров, Никифоров)'', ''Александр Иванович'', русский философ, профессор Петербургского университета по кафедре истории философии, родился в 1783 г. в гор. Трубчевске Орловской губ. Первоначальная его фамилия была Говоров, по обычаю, господствовавшему тогда в духовных учебных заведениях, он, будучи в семинарии, переменил ее на Никифорова в память имени деда, а затем, поступив в педагогический институт, переименовал себя в Галича. Его дед и отец были духовного звания (отец — дьячком), люди необразованные. Дед, однако, понял, что его внук обладает большими способностями и что из него должен получиться хороший человек. Он сам занялся его воспитанием и на одиннадцатом году определил его в Севскую семинарию (1793). Дойдя до философского класса, Г. почувствовал непреодолимое влечение к умозрительным наукам и весь отдался философии. В 1803 г., окончив семинарию, он, в числе некоторых способнейших студентов, поступил в СПб. учительскую гимназию, которая вскоре была переименована в педагогический институт. Как и в семинарии, главным его предметом изучения была философия, но также много занимался древними языками и литературой. Галич усердно поглощал все, что попадалось ему в руки по любимому предмету. Считаясь лучшим учеником, он, вместе с другими избранными, был в 1808 г. отправлен за границу для усовершенствования своих познаний. Г. направился в Гельмштедт к тамошнему, известному в то время, профессору Шульце и занимался под его руководством в течение двух лет, в то же время изучая немецкий, французский, {{перенос|англий|ский}}}}&lt;section end=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>jx0fdl9c8tyjzky1zd8y9mjzq8m9emu</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592846</id>
      <parentid>4592762</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T08:39:10Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <minor />
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="14830" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул||ГАЛИЧЪ.|169}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галицкие (князья)&quot;/&gt;{{ВАР2
|въ исполненіе, сдѣлалъ прощальный пиръ, богато одарилъ Василія и отпустилъ съ нимъ его бояръ. По прибытіи въ Коломну, Василій Васильевичъ началъ созывать къ себѣ людей, и къ нему, оставляя Юрія, стали переходить князья, бояре, дворяне и простые люди, потому что, по словамъ одной изъ лѣтописей, «не повыкли галичьскимъ княземъ служити». Видя, что всѣ оставляютъ отца, и приписывая такой оборотъ дѣла боярину Морозову, старшіе сыновья Юрія убили отцовскаго любимца и бѣжали въ Кострому. Оставшись одинъ и сознавая непрочность своего положенія въ Москвѣ, Юрій призвалъ Василія и добровольно передалъ ему великокняжескій столъ, а также и Дмитровъ, взамѣнъ котораго получилъ Бѣжецкій Верхъ. По мирному договору Юрій обязался за себя и за младшаго сына своего, Дмитрія Краснаго, не дружить съ двумя старшими своими сыновьями, Василіемъ Косымъ и Дмитріемъ Шемякой. Послѣ этого Юрій ушелъ въ Звенигородъ, а потомъ въ Галичъ; онъ не выполнилъ однако даннаго обѣщанія и въ томъ же 1433 г. его полки участвовали въ сраженіи старшихъ его сыновей съ войсками великаго князя. За вѣроломство Юрія Галичъ былъ сожженъ Василіемъ. Юрій бѣжалъ на Бѣлоозеро, потомъ вернулся въ Галичъ и звалъ туда своихъ сыновей готовиться къ походу. Весной 1434 г. произошло сраженіе въ Ростовской области; войска великаго князя были опять разбиты, а самъ онъ бѣжалъ въ Новгородъ. Бывшій союзиикъ Василія, кн. Иванъ Андреевичъ Можайскій, видя, что перевѣсъ на сторонѣ Юрія, ушелъ къ Троицкому монастырю и вмѣетѣ съ Юріемъ отправился въ Москву. Юрій легко овладѣлъ Москвой, взялъ въ плѣнъ великихъ княгинь (мать и жену Василія Васильевича) и отправилъ ихъ въ Звенигородъ. Василій Васильевичъ перебрался изъ Великаго Новгорода въ Нижній-Новгородъ и, видя невозможность устоять противъ сыновей Юрія, хотѣлъ бѣжать въ Орду. Въ это время Юрій совершенно неожиданно скончался.

Съ 1400 г. Юрій Дмитріевичъ былъ женатъ на Анастасіи, дочери Юрія Святославовича Смолецскаго; она умерла въ Звенигородѣ въ 1422 г. Отъ этого брака извѣстны три сына: {{ЭСБЕ/Ссылка|Василий Юрьевич Косой|Василій ''Косой''}}, {{РБС/Ссылка|Димитрий Шемяка и Димитрий Красный|Дмитрій ''Шемяка'' и Дмитрій ''Красный''}} (о нихъ см. подъ ихъ именами вь соотвѣтствующихъ томахъ).

&lt;small&gt;Собр. Госуд. Гр. и Договор., I и ІІ (см. указатель). — Экземплярскій, тт. I и II см. указатель). — Шпилевскій, С. М. Древніе города и другіе булгарско-татарскіе памятники въ Казанской губ. Казань. 1877 г., стр. 183—186.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|В. Корсакова.}}
| в исполнение, сделал прощальный пир, богато одарил Василия и отпустил с ним его бояр. По прибытии в Коломну Василий Васильевич начал созывать к себе людей, и к нему, оставляя Юрия, стали переходить князья, бояре, дворяне и простые люди, потому что, по словам одной из летописей, «не повыкли галичьским князем служити». Видя, что все оставляют отца, и приписывая такой оборот дела боярину Морозову, старшие сыновья Юрия убили отцовского любимца и бежали в Кострому. Оставшись один и сознавая непрочность своего положения в Москве, Юрий призвал Василия и добровольно передал ему великокняжеский стол, а также и Дмитров, взамен которого получил Бежецкий Верх. По мирному договору Юрий обязался за себя и за младшего сына своего, Дмитрия ''Красного'', не дружить с двумя старшими своими сыновьями, Василием ''Косым'' и Дмитрием ''Шемякой''. После этого Юрий ушел в Звенигород, а потом в Галич; он не выполнил, однако, данного обещания и в том же 1433 г. его полки участвовали в сражении старших его сыновей с войсками великого князя. За вероломство Юрия Галич был сожжен Василием. Юрий бежал на Белоозеро, потом вернулся в Галич и звал туда своих сыновей готовиться к походу. Весной 1434 г. произошло сражение в Ростовской области; войска великого князя были опять разбиты, а сам он бежал в Новгород. Бывший союзник Василия, кн. Иван Андреевич Можайский, видя, что перевес на стороне Юрия, ушел к Троицкому монастырю и вместе с Юрием отправился в Москву. Юрий легко овладел Москвой, взял в плен великих княгинь (мать и жену Василия Васильевича) и отправил их в Звенигород. Василий Васильевич перебрался из Великого Новгорода в Нижний Новгород и, видя невозможность устоять против сыновей Юрия, хотел бежать в Орду. В это время Юрий совершенно неожиданно скончался. 

С 1400 г. Юрий Дмитриевич был женат на Анастасии, дочери Юрия Святославовича Смоленского; она умерла в Звенигороде в 1422 г. От этого брака известны три сына: {{ЭСБЕ/Ссылка|Василий Юрьевич Косой|Василий ''Косой''}}, {{РБС/Ссылка|Димитрий Шемяка и Димитрий Красный|Дмитрий ''Шемяка'' и Дмитрий ''Красный''}} (о них см. под их именами в соответствующих томах). 

&lt;small&gt;Собр. Госуд. Гр. и Договор., І и II (см. указатель). — Экземплярский, тт. І и II, см. указатель). — Шпилевский С. М., Древние города и другие булгарско-татарские памятники в Казанской губ., Казань, 1877 г., стр. 183—186.&lt;/small&gt; 

{{РБС/Автор|В. Корсакова.}}}}&lt;section end=&quot;Галицкие (князья)&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Галичъ''' ''(Говоровъ, Никифоровъ)'', ''Александръ Ивановичъ'', русскій философъ, профессоръ Петербургскаго университета по каѳедрѣ исторіи философіи, родился въ 1783 г. въ гор. Трубчевскѣ, Орловской губ. Первоначальная его фамилія была Говоровъ, но по обычаю, господствовавшему тогда въ духовныхъ учебныхъ заведеніяхъ, онъ, будучи въ семинаріи, перемѣнилъ ее на Никифорова въ память имени дѣда, а затѣмъ, поступивъ въ педагогическій институтъ, переименовалъ себя въ Галича. Его дѣдъ и отецъ были духовнаго званія (отецъ — дьячкомъ), люди необразованные. Дѣдъ однако понялъ, что его внукъ обладаетъ большими способностями и что изъ него долженъ получиться хорошій человѣкъ. Онъ самъ занялся его воспитаніемъ и на одиннадцатомъ году опредѣлилъ его въ Сѣвскую семинарію (1793). Дойдя до философскаго класса, Г. почувствовалъ непреодолимое влеченіе къ умозрительнымъ наукамъ и весь отдался философіи. Въ 1803 г., окончивъ семинарію, онъ, въ числѣ нѣкоторыхъ способнѣйшихъ студентовъ поступилъ въ С.-Пб. учительскую гимнавію, которая вскорѣ была переименована въ педагогическій институгь. Какъ и въ семинаріи, главнымъ его предметомъ изученія была философія, но также много занимался древними языками и литературой. Галичъ усердно поглощалъ все, что попадалось ему въ руки по любимому предмету. Считаясь лучшимъ ученикомъ, онъ, вмѣстѣ съ другими избранными, былъ въ 1808 г. отправленъ за границу для усовершенствованія своихъ познаній. Г. направился въ Гельмштедтъ къ тамошнему, извѣстному въ то время, профессору Шульце и занимался подъ его руководствомъ въ теченіе двухъ лѣтъ, въ то же время изучая нѣмецкій, французскій, {{перенос|англій|скій}}
|'''Галич''' ''(Говоров, Никифоров)'', ''Александр Иванович'', русский философ, профессор Петербургского университета по кафедре истории философии, родился в 1783 г. в гор. Трубчевске Орловской губ. Первоначальная его фамилия была Говоров, по обычаю, господствовавшему тогда в духовных учебных заведениях, он, будучи в семинарии, переменил ее на Никифорова в память имени деда, а затем, поступив в педагогический институт, переименовал себя в Галича. Его дед и отец были духовного звания (отец — дьячком), люди необразованные. Дед, однако, понял, что его внук обладает большими способностями и что из него должен получиться хороший человек. Он сам занялся его воспитанием и на одиннадцатом году определил его в Севскую семинарию (1793). Дойдя до философского класса, Г. почувствовал непреодолимое влечение к умозрительным наукам и весь отдался философии. В 1803 г., окончив семинарию, он, в числе некоторых способнейших студентов, поступил в СПб. учительскую гимназию, которая вскоре была переименована в педагогический институт. Как и в семинарии, главным его предметом изучения была философия, но также много занимался древними языками и литературой. Галич усердно поглощал все, что попадалось ему в руки по любимому предмету. Считаясь лучшим учеником, он, вместе с другими избранными, был в 1808 г. отправлен за границу для усовершенствования своих познаний. Г. направился в Гельмштедт к тамошнему, известному в то время, профессору Шульце и занимался под его руководством в течение двух лет, в то же время изучая немецкий, французский, {{перенос|англий|ский}}}}&lt;section end=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>byssokdcgq07lgmrx5ucv373inzpg2w</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592847</id>
      <parentid>4592846</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T08:39:39Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="14837" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул||ГАЛИЧЪ.|169}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галицкие (князья)&quot;/&gt;{{ВАР2
|въ исполненіе, сдѣлалъ прощальный пиръ, богато одарилъ Василія и отпустилъ съ нимъ его бояръ. По прибытіи въ Коломну, Василій Васильевичъ началъ созывать къ себѣ людей, и къ нему, оставляя Юрія, стали переходить князья, бояре, дворяне и простые люди, потому что, по словамъ одной изъ лѣтописей, «не повыкли галичьскимъ княземъ служити». Видя, что всѣ оставляютъ отца, и приписывая такой оборотъ дѣла боярину Морозову, старшіе сыновья Юрія убили отцовскаго любимца и бѣжали въ Кострому. Оставшись одинъ и сознавая непрочность своего положенія въ Москвѣ, Юрій призвалъ Василія и добровольно передалъ ему великокняжескій столъ, а также и Дмитровъ, взамѣнъ котораго получилъ Бѣжецкій Верхъ. По мирному договору Юрій обязался за себя и за младшаго сына своего, Дмитрія Краснаго, не дружить съ двумя старшими своими сыновьями, Василіемъ Косымъ и Дмитріемъ Шемякой. Послѣ этого Юрій ушелъ въ Звенигородъ, а потомъ въ Галичъ; онъ не выполнилъ однако даннаго обѣщанія и въ томъ же 1433 г. его полки участвовали въ сраженіи старшихъ его сыновей съ войсками великаго князя. За вѣроломство Юрія Галичъ былъ сожженъ Василіемъ. Юрій бѣжалъ на Бѣлоозеро, потомъ вернулся въ Галичъ и звалъ туда своихъ сыновей готовиться къ походу. Весной 1434 г. произошло сраженіе въ Ростовской области; войска великаго князя были опять разбиты, а самъ онъ бѣжалъ въ Новгородъ. Бывшій союзиикъ Василія, кн. Иванъ Андреевичъ Можайскій, видя, что перевѣсъ на сторонѣ Юрія, ушелъ къ Троицкому монастырю и вмѣетѣ съ Юріемъ отправился въ Москву. Юрій легко овладѣлъ Москвой, взялъ въ плѣнъ великихъ княгинь (мать и жену Василія Васильевича) и отправилъ ихъ въ Звенигородъ. Василій Васильевичъ перебрался изъ Великаго Новгорода въ Нижній-Новгородъ и, видя невозможность устоять противъ сыновей Юрія, хотѣлъ бѣжать въ Орду. Въ это время Юрій совершенно неожиданно скончался.

Съ 1400 г. Юрій Дмитріевичъ былъ женатъ на Анастасіи, дочери Юрія Святославовича Смолецскаго; она умерла въ Звенигородѣ въ 1422 г. Отъ этого брака извѣстны три сына: {{ЭСБЕ/Ссылка|Василий Юрьевич Косой|Василій ''Косой''}}, {{РБС/Ссылка|Димитрий Шемяка и Димитрий Красный|Дмитрій ''Шемяка'' и Дмитрій ''Красный''}} (о нихъ см. подъ ихъ именами вь соотвѣтствующихъ томахъ).

&lt;small&gt;Собр. Госуд. Гр. и Договор., I и ІІ (см. указатель). — Экземплярскій, тт. I и II см. указатель). — Шпилевскій, С. М. Древніе города и другіе булгарско-татарскіе памятники въ Казанской губ. Казань. 1877 г., стр. 183—186.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|В. Корсакова.}}
| в исполнение, сделал прощальный пир, богато одарил Василия и отпустил с ним его бояр. По прибытии в Коломну Василий Васильевич начал созывать к себе людей, и к нему, оставляя Юрия, стали переходить князья, бояре, дворяне и простые люди, потому что, по словам одной из летописей, «не повыкли галичьским князем служити». Видя, что все оставляют отца, и приписывая такой оборот дела боярину Морозову, старшие сыновья Юрия убили отцовского любимца и бежали в Кострому. Оставшись один и сознавая непрочность своего положения в Москве, Юрий призвал Василия и добровольно передал ему великокняжеский стол, а также и Дмитров, взамен которого получил Бежецкий Верх. По мирному договору Юрий обязался за себя и за младшего сына своего, Дмитрия ''Красного'', не дружить с двумя старшими своими сыновьями, Василием ''Косым'' и Дмитрием ''Шемякой''. После этого Юрий ушел в Звенигород, а потом в Галич; он не выполнил, однако, данного обещания и в том же 1433 г. его полки участвовали в сражении старших его сыновей с войсками великого князя. За вероломство Юрия Галич был сожжен Василием. Юрий бежал на Белоозеро, потом вернулся в Галич и звал туда своих сыновей готовиться к походу. Весной 1434 г. произошло сражение в Ростовской области; войска великого князя были опять разбиты, а сам он бежал в Новгород. Бывший союзник Василия, кн. Иван Андреевич Можайский, видя, что перевес на стороне Юрия, ушел к Троицкому монастырю и вместе с Юрием отправился в Москву. Юрий легко овладел Москвой, взял в плен великих княгинь (мать и жену Василия Васильевича) и отправил их в Звенигород. Василий Васильевич перебрался из Великого Новгорода в Нижний Новгород и, видя невозможность устоять против сыновей Юрия, хотел бежать в Орду. В это время Юрий совершенно неожиданно скончался. 

С 1400 г. Юрий Дмитриевич был женат на Анастасии, дочери Юрия Святославовича Смоленского; она умерла в Звенигороде в 1422 г. От этого брака известны три сына: {{ЭСБЕ/Ссылка|Василий Юрьевич Косой|Василий ''Косой''}}, {{РБС/Ссылка|Димитрий Шемяка и Димитрий Красный|Дмитрий ''Шемяка'' и Дмитрий ''Красный''}} (о них см. под их именами в соответствующих томах). 

&lt;small&gt;Собр. Госуд. Гр. и Договор., І и II (см. указатель). — Экземплярский, тт. І и II, см. указатель). — Шпилевский С. М., Древние города и другие булгарско-татарские памятники в Казанской губ., Казань, 1877 г., стр. 183—186.&lt;/small&gt; 

{{РБС/Автор|В. Корсакова.}}}}&lt;section end=&quot;Галицкие (князья)&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Галичъ''' ''(Говоровъ, Никифоровъ)'', ''Александръ Ивановичъ'', русскій философъ, профессоръ Петербургскаго университета по каѳедрѣ исторіи философіи, родился въ 1783 г. въ гор. Трубчевскѣ, Орловской губ. Первоначальная его фамилія была Говоровъ, но по обычаю, господствовавшему тогда въ духовныхъ учебныхъ заведеніяхъ, онъ, будучи въ семинаріи, перемѣнилъ ее на Никифорова въ память имени дѣда, а затѣмъ, поступивъ въ педагогическій институтъ, переименовалъ себя въ Галича. Его дѣдъ и отецъ были духовнаго званія (отецъ — дьячкомъ), люди необразованные. Дѣдъ однако понялъ, что его внукъ обладаетъ большими способностями и что изъ него долженъ получиться хорошій человѣкъ. Онъ самъ занялся его воспитаніемъ и на одиннадцатомъ году опредѣлилъ его въ Сѣвскую семинарію (1793). Дойдя до философскаго класса, Г. почувствовалъ непреодолимое влеченіе къ умозрительнымъ наукамъ и весь отдался философіи. Въ 1803 г., окончивъ семинарію, онъ, въ числѣ нѣкоторыхъ способнѣйшихъ студентовъ поступилъ въ С.{{нд}}Пб. учительскую гимназію, которая вскорѣ была переименована въ педагогическій институгь. Какъ и въ семинаріи, главнымъ его предметомъ изученія была философія, но также много занимался древними языками и литературой. Галичъ усердно поглощалъ все, что попадалось ему въ руки по любимому предмету. Считаясь лучшимъ ученикомъ, онъ, вмѣстѣ съ другими избранными, былъ въ 1808 г. отправленъ за границу для усовершенствованія своихъ познаній. Г. направился въ Гельмштедтъ къ тамошнему, извѣстному въ то время, профессору Шульце и занимался подъ его руководствомъ въ теченіе двухъ лѣтъ, въ то же время изучая нѣмецкій, французскій, {{перенос|англій|скій}}
|'''Галич''' ''(Говоров, Никифоров)'', ''Александр Иванович'', русский философ, профессор Петербургского университета по кафедре истории философии, родился в 1783 г. в гор. Трубчевске Орловской губ. Первоначальная его фамилия была Говоров, по обычаю, господствовавшему тогда в духовных учебных заведениях, он, будучи в семинарии, переменил ее на Никифорова в память имени деда, а затем, поступив в педагогический институт, переименовал себя в Галича. Его дед и отец были духовного звания (отец — дьячком), люди необразованные. Дед, однако, понял, что его внук обладает большими способностями и что из него должен получиться хороший человек. Он сам занялся его воспитанием и на одиннадцатом году определил его в Севскую семинарию (1793). Дойдя до философского класса, Г. почувствовал непреодолимое влечение к умозрительным наукам и весь отдался философии. В 1803 г., окончив семинарию, он, в числе некоторых способнейших студентов, поступил в СПб. учительскую гимназию, которая вскоре была переименована в педагогический институт. Как и в семинарии, главным его предметом изучения была философия, но также много занимался древними языками и литературой. Галич усердно поглощал все, что попадалось ему в руки по любимому предмету. Считаясь лучшим учеником, он, вместе с другими избранными, был в 1808 г. отправлен за границу для усовершенствования своих познаний. Г. направился в Гельмштедт к тамошнему, известному в то время, профессору Шульце и занимался под его руководством в течение двух лет, в то же время изучая немецкий, французский, {{перенос|англий|ский}}}}&lt;section end=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>crggwtprvovyb5i77uqihupbfwgcfq7</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu/170</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124453</id>
    <revision>
      <id>4592793</id>
      <parentid>4592298</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T18:02:55Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="14593" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул|170|ГАЛИЧЪ.|}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|{{перенос2|англій|скій}}, италіанскій и испанскій языки (впослѣдствіи онъ еще настолько изучилъ польскій языкъ, что занималъ мѣсто переводчика при министерствѣ государственныхъ имуществъ). Въ 1810 г. Г. переѣхалъ въ Геттингенъ, слушалъ лекціи Бутервега и увлекся ученіемъ Шеллинга. Ему казалось, что послѣ разгрома Кантомъ метафизической догматики и послѣ идеализацій Фихте, одинъ только Шеллингъ въ состояніи былъ повести философію къ рѣшенію задачъ новымъ путемъ и примирить субъективныя и объективныя начала истины. Когда истекъ срокъ его пребыванія за границей, онъ испросилъ себѣ позволеніе еще остаться на годъ и отправился въ путешествіе по Европѣ. Въ продолженіе этого времени онъ осмотрѣлъ всѣ замѣчательныя мѣста южной Германіи, посѣтилъ Англію, Францію и на нѣкоторое время остановился въ Вѣнѣ. Въ 1813 г. онъ пріѣхалъ въ Петербургъ и подвергся строгому экзамену по философіи въ конференцш педагогическаго института. Кромѣ этого онъ долженъ былъ представить диссертацію, которая могла бы служить отчасти программою будущихъ его лекцій. Диссертація была одобрена назначенными для разсмотрѣнія ея профессорами, хотя Велланскій — первый и популярнѣйшій въ Россіи философъ-шеллингіанецъ — указалъ и на недостатки ея. По его словамъ, диссертація Г. соединяла въ себѣ «высокое съ низкимъ, важное съ малозначащимъ, тайное съ открытымъ, труднопонимаемое съ удобопонятнымъ и пр.» Тѣмъ не менѣе свой отзывъ Велланскій закончилъ слѣдующими словами: «изъ сочиненія Галича явствѵетъ, что онъ имѣетъ столько же любви, сколько и способности къ философіи. Историческія познанія его въ оной обширны, а существенное содержаніе какъ прежней, такъ и нынѣшней философіи ему весьма извѣстно». Такимъ обраэомъ конференція института признала Г. вполнѣ достойнымъ занять каѳедру философіи, хотя и рѣшила, что диссертацію его «по множеству содержащихся въ ней новыхъ и либо никѣмъ, либо самымъ малымъ числомъ философовъ принятыхъ умозрѣній» печатать не слѣдуетъ. Кромѣ этого ему было внушѳно, чтобы «при преподаваніи въ россійскихъ училищахъ философскихъ наукъ отнюдь не вводилъ своей системы, а держался бы книгъ, начальствомъ введенныхъ». Курсъ философіи, читанный Г. въ институтѣ, заключалъ всѣ ея признанныя въ то время части, то{{нд}}есть логику, психологію, метафизику и этику. Съ мая 1814 г. до іюня 1815 г. Г. состоялъ преподавателемъ русской и латинской словесности въ Царскосельскомъ лицеѣ. Но ученый философъ оказался плохимъ педагогомъ. Ему нужна была аудиторія, а не классъ, который нуждался въ постоянномъ наблюденіи и въ направленіи еще неустановившейся мысли у ученика. Но воспитанники относились къ нему съ любовью; въ особенности будущій поэтъ Пушкинъ полюбилъ Г. за его умъ, веселость и непринужденность. Но начальство вскорѣ подмѣтило, что у педагога, который не донималъ склоненіями и спряженіями, воспитанники не скоро выучатся по{{нд}}латыни, и Г. было предложено взамѣнъ латинскаго языка заниматься философіей въ благородномъ пансіовѣ при институтѣ, а затѣмъ русскимъ языкомъ въ Петропавловскомъ нѣмецкомъ училищѣ. Но и здѣсь онъ не смогъ осилить дѣла педагогики. Г., весьма здраво разсуждающій о педагогикѣ, оказалъ мало успѣха на практикѣ, благодаря чему и здѣсь онъ принужденъ былъ оставить преподаваніе. Въ 1817 г. онъ былъ произведенъ въ экстраординарные профессора и въ этомъ званіи занялъ каѳедру философіи во вновь открытомъ въ 1819 г. С.{{нд}}Пб. университетѣ. Онъ весь отдался своему дѣлу, — отдался съ любовью, съ рѣдкимъ жаромъ и энергіей; кажется, у него не было мыслей, не входящихъ въ сферу его ученой дѣятельности. Въ это же время и ученая его репутація возрастала, особенно съ изданіемъ его труда «Исторія философскихъ системъ», С.{{нд}}Пб. 1818—1819 г., 2 ч. Этотъ трудъ, составленный по нѣмецкимъ историкамъ философіи Захеру, Асту, Теннеману и др., былъ большой рѣдкостью въ тогдашней русской ученой литературѣ. Онъ не являлся простымъ переводомъ иностраннаго автора или компиляціей. Это былъ трудъ глубоко свѣдущаго въ философіи ученаго, который польвовался многими источниками, но со {{перенос|стро|гой}}
|{{перенос2|англий|ский}}, итальянский и испанский языки (впоследствии он еще настолько изучил польский язык, что занимал место переводчика при министерстве государственных имуществ). В 1810 г. Г. переехал в Геттинген, слушал лекций Бутервега и увлекся учением Шеллинга. Ему казалось, что после разгрома Кантом метафизической догматики и после идеализаций Фихте, один только Шеллинг в состоянии был повести философию к решению задач новым путем и примирить субъективные и объективные начала истины. Когда истек срок его пребывания за границей, он испросил себе позволение еще остаться на год и отправился в путешествие по Европе. В продолжении этого времени он осмотрел все замечательные места южной Германии, посетил Англию, Францию и на некоторое время остановился в Вене. В 1813 г. он приехал в Петербург и подвергся строгому экзамену по философии в конференции педагогического института. Кроме этого, он должен был представить диссертацию, котороя могла бы служить отчасти программой будущих его лекций. Диссертация была одобрена назначенными для рассмотрения ее профессорами, хотя Велланский — первый и популярнейший в России философ-шеллингианец — указал и на недостатки ее. По его словам, диссертация Г. соединяла в себе «высокое с низким, важное с малозначащим, тайное с открытым, труднопонимаемое с удобопонятным и проч.». Тем не менее свой отзыв Велланский закончил следующими словами: «из сочинения Галича явствует, что он имеет столько же любви, сколько и способности к философии. Исторические познания его в оной обширны, а существенное содержание как прежней, так и нынешней философии ему весьма известно». Таким образом, конференция института признала Г. вполне достойным занять кафедру философии, хотя и решила, что диссертацию его «по множеству содержащихся в ней новых и либо никем, либо самым малым числом философов принятых умозрений» печатать не следует. Кроме этого, ему было внушено, чтобы «при преподавании в российских училищах философских наук отнюдь не вводил своей системы, а держался бы книг, начальством введенных». Курс философии, читанный Г. в институте, заключал все ее признанные в то время части, то есть логику, психологию, метафизику и этику. С мая 1814 г. до июня 1815 г. Г. состоял преподавателем русской и латинской словесности в Царскосельском лицее. Но ученый философ оказался плохим педагогом. Ему нужна была аудитория, а не класс, который нуждался в постоянном наблюдении и в направлении еще неустановившейся мысли у ученика. Но воспитанники относились к нему с любовью; в особенности будущий поэт Пушкин полюбил Г. за его ум, веселость и непринужденность. Но начальство вскоре подметило, что у педагога, который не донимал склонениями и спряжениями, воспитанники не скоро выучатся по-латыни, и Г. было предложено взамен латинского языка заниматься философией в благородном пансионе при институте, а затем русским языком в Петропавловском немецком училище. Но и здесь он не смог осилить дела педагогики. Г., весьма здраво рассуждающий о педагогике, оказал мало успеха на практике, благодаря чему и здесь он принужден был оставить преподавание. В 1817 г. он был произведен в экстраординарные профессора и в этом звании занял кафедру философии во вновь открытом в 1819 г. СПб. университете. Он весь отдался своему делу — отдался с любовью, с редким жаром и энергией; кажется, у него не было мыслей, не входящих в сферу его ученой деятельности. В это же время и ученая его репутация возрастала, особенно с изданием его труда «История философских систем», СПб., 1818—1819 гг., 2 ч. Этот труд, составленный по немецким историкам философии Захеру, Асту, Теннеману и др., был большой редкостью в тогдашней русской ученой литературе. Он не являлся простым переводом иностранного автора или компиляцией. Это был труд глубоко сведущего в философии ученого, который пользовался многими источниками, но со {{перенос|стро|гой}}}}&lt;section end=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>6mzhp0vsad8lyt5lczxzqscx2dlcd5u</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592794</id>
      <parentid>4592793</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T18:06:00Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="14593" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул|170|ГАЛИЧЪ.|}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|{{перенос2|англій|скій}}, италіанскій и испанскій языки (впослѣдствіи онъ еще настолько изучилъ польскій языкъ, что занималъ мѣсто переводчика при министерствѣ государственныхъ имуществъ). Въ 1810 г. Г. переѣхалъ въ Геттингенъ, слушалъ лекціи Бутервега и увлекся ученіемъ Шеллинга. Ему казалось, что послѣ разгрома Кантомъ метафизической догматики и послѣ идеализацій Фихте, одинъ только Шеллингъ въ состояніи былъ повести философію къ рѣшенію задачъ новымъ путемъ и примирить субъективныя и объективныя начала истины. Когда истекъ срокъ его пребыванія за границей, онъ испросилъ себѣ позволеніе еще остаться на годъ и отправился въ путешествіе по Европѣ. Въ продолженіе этого времени онъ осмотрѣлъ всѣ замѣчательныя мѣста южной Германіи, посѣтилъ Англію, Францію и на нѣкоторое время остановился въ Вѣнѣ. Въ 1813 г. онъ пріѣхалъ въ Петербургъ и подвергся строгому экзамену по философіи въ конференцш педагогическаго института. Кромѣ этого онъ долженъ былъ представить диссертацію, которая могла бы служить отчасти программою будущихъ его лекцій. Диссертація была одобрена назначенными для разсмотрѣнія ея профессорами, хотя Велланскій — первый и популярнѣйшій въ Россіи философъ-шеллингіанецъ — указалъ и на недостатки ея. По его словамъ, диссертація Г. соединяла въ себѣ «высокое съ низкимъ, важное съ малозначащимъ, тайное съ открытымъ, труднопонимаемое съ удобопонятнымъ и пр.» Тѣмъ не менѣе свой отзывъ Велланскій закончилъ слѣдующими словами: «изъ сочиненія Галича явствуетъ, что онъ имѣетъ столько же любви, сколько и способности къ философіи. Историческія познанія его въ оной обширны, а существенное содержаніе какъ прежней, такъ и нынѣшней философіи ему весьма извѣстно». Такимъ обраэомъ конференція института признала Г. вполнѣ достойнымъ занять каѳедру философіи, хотя и рѣшила, что диссертацію его «по множеству содержащихся въ ней новыхъ и либо никѣмъ, либо самымъ малымъ числомъ философовъ принятыхъ умозрѣній» печатать не слѣдуетъ. Кромѣ этого ему было внушѳно, чтобы «при преподаваніи въ россійскихъ училищахъ философскихъ наукъ отнюдь не вводилъ своей системы, а держался бы книгъ, начальствомъ введенныхъ». Курсъ философіи, читанный Г. въ институтѣ, заключалъ всѣ ея признанныя въ то время части, то{{нд}}есть логику, психологію, метафизику и этику. Съ мая 1814 г. до іюня 1815 г. Г. состоялъ преподавателемъ русской и латинской словесности въ Царскосельскомъ лицеѣ. Но ученый философъ оказался плохимъ педагогомъ. Ему нужна была аудиторія, а не классъ, который нуждался въ постоянномъ наблюденіи и въ направленіи еще неустановившейся мысли у ученика. Но воспитанники относились къ нему съ любовью; въ особенности будущій поэтъ Пушкинъ полюбилъ Г. за его умъ, веселость и непринужденность. Но начальство вскорѣ подмѣтило, что у педагога, который не донималъ склоненіями и спряженіями, воспитанники не скоро выучатся по{{нд}}латыни, и Г. было предложено взамѣнъ латинскаго языка заниматься философіей въ благородномъ пансіовѣ при институтѣ, а затѣмъ русскимъ языкомъ въ Петропавловскомъ нѣмецкомъ училищѣ. Но и здѣсь онъ не смогъ осилить дѣла педагогики. Г., весьма здраво разсуждающій о педагогикѣ, оказалъ мало успѣха на практикѣ, благодаря чему и здѣсь онъ принужденъ былъ оставить преподаваніе. Въ 1817 г. онъ былъ произведенъ въ экстраординарные профессора и въ этомъ званіи занялъ каѳедру философіи во вновь открытомъ въ 1819 г. С.{{нд}}Пб. университетѣ. Онъ весь отдался своему дѣлу, — отдался съ любовью, съ рѣдкимъ жаромъ и энергіей; кажется, у него не было мыслей, не входящихъ въ сферу его ученой дѣятельности. Въ это же время и ученая его репутація возрастала, особенно съ изданіемъ его труда «Исторія философскихъ системъ», С.{{нд}}Пб. 1818—1819 г., 2 ч. Этотъ трудъ, составленный по нѣмецкимъ историкамъ философіи Захеру, Асту, Теннеману и др., былъ большой рѣдкостью въ тогдашней русской ученой литературѣ. Онъ не являлся простымъ переводомъ иностраннаго автора или компиляціей. Это былъ трудъ глубоко свѣдущаго въ философіи ученаго, который польвовался многими источниками, но со {{перенос|стро|гой}}
|{{перенос2|англий|ский}}, итальянский и испанский языки (впоследствии он еще настолько изучил польский язык, что занимал место переводчика при министерстве государственных имуществ). В 1810 г. Г. переехал в Геттинген, слушал лекций Бутервега и увлекся учением Шеллинга. Ему казалось, что после разгрома Кантом метафизической догматики и после идеализаций Фихте, один только Шеллинг в состоянии был повести философию к решению задач новым путем и примирить субъективные и объективные начала истины. Когда истек срок его пребывания за границей, он испросил себе позволение еще остаться на год и отправился в путешествие по Европе. В продолжении этого времени он осмотрел все замечательные места южной Германии, посетил Англию, Францию и на некоторое время остановился в Вене. В 1813 г. он приехал в Петербург и подвергся строгому экзамену по философии в конференции педагогического института. Кроме этого, он должен был представить диссертацию, котороя могла бы служить отчасти программой будущих его лекций. Диссертация была одобрена назначенными для рассмотрения ее профессорами, хотя Велланский — первый и популярнейший в России философ-шеллингианец — указал и на недостатки ее. По его словам, диссертация Г. соединяла в себе «высокое с низким, важное с малозначащим, тайное с открытым, труднопонимаемое с удобопонятным и проч.». Тем не менее свой отзыв Велланский закончил следующими словами: «из сочинения Галича явствует, что он имеет столько же любви, сколько и способности к философии. Исторические познания его в оной обширны, а существенное содержание как прежней, так и нынешней философии ему весьма известно». Таким образом, конференция института признала Г. вполне достойным занять кафедру философии, хотя и решила, что диссертацию его «по множеству содержащихся в ней новых и либо никем, либо самым малым числом философов принятых умозрений» печатать не следует. Кроме этого, ему было внушено, чтобы «при преподавании в российских училищах философских наук отнюдь не вводил своей системы, а держался бы книг, начальством введенных». Курс философии, читанный Г. в институте, заключал все ее признанные в то время части, то есть логику, психологию, метафизику и этику. С мая 1814 г. до июня 1815 г. Г. состоял преподавателем русской и латинской словесности в Царскосельском лицее. Но ученый философ оказался плохим педагогом. Ему нужна была аудитория, а не класс, который нуждался в постоянном наблюдении и в направлении еще неустановившейся мысли у ученика. Но воспитанники относились к нему с любовью; в особенности будущий поэт Пушкин полюбил Г. за его ум, веселость и непринужденность. Но начальство вскоре подметило, что у педагога, который не донимал склонениями и спряжениями, воспитанники не скоро выучатся по-латыни, и Г. было предложено взамен латинского языка заниматься философией в благородном пансионе при институте, а затем русским языком в Петропавловском немецком училище. Но и здесь он не смог осилить дела педагогики. Г., весьма здраво рассуждающий о педагогике, оказал мало успеха на практике, благодаря чему и здесь он принужден был оставить преподавание. В 1817 г. он был произведен в экстраординарные профессора и в этом звании занял кафедру философии во вновь открытом в 1819 г. СПб. университете. Он весь отдался своему делу — отдался с любовью, с редким жаром и энергией; кажется, у него не было мыслей, не входящих в сферу его ученой деятельности. В это же время и ученая его репутация возрастала, особенно с изданием его труда «История философских систем», СПб., 1818—1819 гг., 2 ч. Этот труд, составленный по немецким историкам философии Захеру, Асту, Теннеману и др., был большой редкостью в тогдашней русской ученой литературе. Он не являлся простым переводом иностранного автора или компиляцией. Это был труд глубоко сведущего в философии ученого, который пользовался многими источниками, но со {{перенос|стро|гой}}}}&lt;section end=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>4cfuaqxmlkd0s18qt3szz1jgu7spvd9</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu/171</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124454</id>
    <revision>
      <id>4592798</id>
      <parentid>4592299</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T18:18:31Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="14510" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул||ГАЛИЧЪ.|171}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|{{перенос2|стро|гой}} критической разборчивостью, и излагалъ свои мысли съ безпристрастіемъ добросовѣстнаго историка и съ проницательной обоснованностью недюжиннаго мыслителя. Во второмъ томѣ своего замѣчательнаго труда онъ изложилъ ученіе Шеллинга, или точнѣе одну изъ системъ его ученія, просто и общедоступно, такъ что русская публика впервые ознакомилась съ ней въ полномъ объемѣ. Въ общемъ уже этотъ первый трудъ Галича произвелъ нѣкоторую сенсацію въ образованныхъ кругахъ русскаго общества.

Но въ самый разгаръ дѣятельности Г. произошелъ извѣстный разгромъ Петербургскаго университета. Тогдашній исправляющій должность попечителя, извѣстный Руничъ, желая чѣмъ-либо отличиться предъ начальствомъ, завелъ новую систему надзора за университетомъ: то онъ сносился оъ «двусмысленными университетскими личностями», то отбиралъ тетрадки съ лекціями у студентовъ и проч. Результатомъ такой дѣятельности Рунича было обвиненіе, предъявленное нѣкоторымъ профессорамъ, въ томъ числѣ и Галичу, въ безбожіи и въ пропагандѣ революціонныхъ идей. Для разслѣдованія и наказанія виновныхъ былъ назначенъ тотъ же Руничъ. Небезынтересно въ данномъ случаѣ его «Представленіе Министру Народнаго Просвѣщенія кн. Голицыну о С.{{нд}}Пб. университетѣ за 1821—1822 г.», напечатанное въ «Др. и Нов. Росс.» за 1880 г. и могущее служить яркимъ образчикомъ взглядовъ докладчика. О6винительные пункты были составлены, главнымъ образомъ, на основаніи выписокъ изъ студенческихъ тетрадей. Кромѣ того поводомъ къ обвиненію Г. послужила и его «Исторія философскихъ системъ», за которую, между прочимъ, авторъ въ 1819 г. получилъ Высочайшую благодарность. Обвинительный актъ былъ формулированъ вопросомъ: излагая разныя системы философовъ, зачѣмъ онъ (Галичъ) ихъ не опровергъ? Не принимая во вниманіе, что Г., какъ историкъ, не обязанъ было этого дѣлать, тѣмъ болѣе, что въ этой книгѣ онъ излагалъ исторію человѣческой мысли, а не свои мнѣнія, Руничъ сравнивалъ книгу эту съ заряженнымъ пистолетомъ, положеннымъ среди дѣтей. «Я самъ, — говорилъ онъ, — если бы не былъ истиннымъ христіаниномъ, и если бы благодать свыше меня не осѣнила, я самъ не отвѣчаю за свои поползновенія при чтеніи книги Галича». Производство дѣла Г. было назначено на 4{{нд}}е ноября. Обвнненный Руничемъ въ томъ, что предпочитаетъ язычество христіанству, «распутную философію дѣвственной невѣстѣ Христовой церкви, безбожнаго Канта — Христу, а Шеллинга — Духу Святому», Г. долженъ былъ въ отдѣльной комнатѣ написать отвѣтъ на вопросы обвиненія.

Отвѣтъ былъ приблизительно слѣдующій: «Сознавая невозможность опровергнуть предложенные мнѣ вопросные пункты, прошу не помянуть грѣховъ юности и невѣдѣнія». Чтобы доказать искренность раскаянія, ибо «наружность можетъ быть обманчива», Г{{нд}}у предложили издать свою книгу «и въ предисловіи къ оной торжественно описать обращеніе и отреченіе отъ мнимаго просвѣщенія, на лжеименитомъ разумѣ основаннаго». Но Г. не проронилъ ни одного звука. Молчаніе его, очевидно, было истолковано Руничемъ, какъ знакъ согласія, ибо въ своемъ донесеніи министру (см. выше) онъ указываетъ на обѣщаніе Г. издать такое предисловіе. 

По свидѣтельству А. Никитенка поведеніе Г. въ засѣданіи конференціи отличалось особеннымъ характеромъ, который былъ совершенно согласенъ съ его душевными свойствами: «Онъ не обнаружилъ ни смущенія, ни желанія отразить наносимые ему удары. Увидѣвъ во всемъ происходившемъ въ университетскомъ дѣлѣ какую-то роковую необходимость и чувствуя, что ему не одолѣть враждебныхъ силъ, онъ, кажется, принялъ систему полной покорности судьбѣ и рѣшился ждать спокойно всего, что случится». Такимъ образомъ Г. занялъ въ этомъ университетскомъ инцидентѣ пассивное положеніе. Онъ только съ нетерпѣніемъ ожидалъ окончавія этого дѣла, мѣшающаго ему думать, работать. Дѣло кончилоеь тѣмъ, что Г. сохранилъ званіе экстраординарнаго профессора и оставленъ при университетѣ «для какой-нибудь нефилософской службы», но принужденъ былъ перенести свою дѣятельность въ кабинетъ. Прежніе его слушатели и вообще 
|{{перенос2|стро|гой}} критической разборчивостью, и излагал свои мысли с беспристрастием добросовестного историка и с проницательной обоснованностью недюжинного мыслителя. Во втором томе своего замечательного труда он изложил учение Шеллинга, или, точнее, одну из систем его учения, просто и общедоступно, так что русская публика впервые ознакомилась с ней в полном объеме. В общем уже этот первый труд Галича произвел некоторую сенсацию в образованных кругах русского общества.

Но в самый разгар деятельности Г. произошел известный разгром Петербургского университета. Тогдашний исправляющий должность попечителя, известный Рунич, желая чем-либо отличиться перед начальством, завел новую систему надзора за университетом: то он сносился с «двусмысленными университетскими личностями», то отбирал тетрадки с лекциями у студентов и проч. Результатом такой деятельности Рунича было обвинение, предъявленное некоторым профессорам, в том числе и Галичу, в безбожии и в пропаганде революционных идей. Для расследования и наказания виновных был назначен тот же Рунич. Небезынтересно в данном случае его «Представление Министру Народного Просвещения кн. Голицыну о СПб. университете за 1821—1822 гг.», напечатанное в «Др. и Нов. Росс.» за 1880 г. и могущее служить ярким образчиком взглядов докладчика. Обвинительные пункты были составлены, главным образом, на основании выписок из студенческих тетрадей. Кроме того, поводом к обвинению Г. послужила и его «История философских систем», за которую, между прочим, автор в 1819 г. получил Высочайшую благодарность. Обвинительный акт был формулирован вопросом: излагая равные системы философов, зачем он (Галич) их не опроверг? Не принимая во внимание, что Г. как историк не обязан был этого делать, тем более что в этой книге он излагал историю человеческой мысли, а не свои мнения, Рунич сравнивал книгу эту с заряженным пистолетом, положенным среди детей. «Я сам, — говорил он, — если бы не был истинным христианином, и если бы благодать свыше меня не осенила, я сам не отвечаю за свои поползновения при чтении книги Галича». Производство дела Г. было назначено на 4-е ноября. Обвиненный Руничем в том, что предпочитает язычество христианству, «распутную философию девственной невесте Христовой церкви, безбожного Канта — Христу, а Шеллинга — Духу Святому», Г. должен был в отдельной комнате написать ответ на вопросы обвинения.

Ответ был приблизительно следующий: «Сознавая невозможность опровергнуть предложенные мне вопросные пункты, прошу не помянуть грехов юности и неведения». Чтобы доказать искренность раскаяния, ибо «наружность может быть обманчива», Г. предложили издать свою книгу «и в предисловии к оной торжественно описать обращение и отречение от мнимого просвещения, на лжеименитом разуме основанного». Но Г. не проронил ни одного звука. Молчание его, очевидно, было истолковано Руничем как знак согласия, ибо в своем донесении министру (см. выше) он указывает на обещание Г. издать такое предисловие.

По свидетельству А. Никитенко, поведение Г. в заседании конференции отличалось особенным характером, который был совершенно согласен с его душевными свойствами: «Он не обнаружил ни смущения, ни желания отразить наносимые ему удары. Увидев во всем происходившем в университетском деле какую-то роковую необходимость и чувствуя, что ему не одолеть враждебных сил, он, кажется, принял систему полной покорности судьбе и решился ждать спокойно всего, что случится». Таким образом, Г. занял в этом университетском инциденте пассивное положение. Он только с нетерпением ожидал окончания этого дела, мешающего ему думать, работать. Дело кончилось тем, что Г. сохранил звание экстраординарного профессора и оставлен при университете «для какой-нибудь нефилософской службы», но принужден был перенести свою деятельность в кабинет. Прежние его слушатели и вообще }}&lt;section end=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>kxxg6qegbu7x4nq2nj8q51u07ngapnv</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu/172</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124455</id>
    <revision>
      <id>4592804</id>
      <parentid>4592301</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T18:25:08Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="14343" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул|172|ГАЛИЧЪ.|}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|любознательные молодые люди предложили ему частнымъ образомъ читать имъ курсъ философіи, на что, конечно, Г. охотно согласился. Такимъ образомъ на квартирѣ его образовалась маленькая аудиторія человѣкъ въ 10—15. Правда, эти занятія носили скорѣе случайный характеръ, такъ какъ зачастую «аудиторія» Г. пустовала, но все же профессоръ находилъ лучшимъ заниматься любимымъ дѣломъ съ небольшими группами студентовъ, чѣмъ принять предложенныя университетомъ должности секретаря училищнаго комитета или архиваріуса и переводчика при Правленіи.

Въ ноябрѣ 1828 г. Г. вошелъ въ Совѣтъ съ просьбой о назначеніи его профессоромъ на каѳедру древностей и теоріи изящнаго. На это Совѣтъ отвѣтилъ Г., что каѳедра эта ненужна, и вмѣстѣ съ тѣмъ постановилъ назначить Г. «приличную должность, а дотолѣ производить ему прежнее жалованіе», Попечитель Бороздинъ представилъ ходатайство Г. министру и вторично повторилъ его, находя уже «не только воѳможнымъ, но и нужнымъ» поручить Г. просимую каѳедру. Отвѣтъ отъ министра послѣдовалъ только послѣ того, когда уже самъ Совѣтъ началъ хлопотать о назначеніи Г. на каѳедру «теоріи изящнаго». Однако его ходатайство было отложено до имѣвшагося уже въ виду преобраэованія университета. Наступило и преобразованіе, а опальный профессоръ былъ забытъ. Мало того: у него отняли квартиру и лишили жалованія, какъ заштатнаго профессора. Въ это же время онъ былъ оффиціально уволенъ отъ службы циркуляромъ отъ З февр. 1837 г. Еще за годъ до увольненія Г. ходатайствовалъ черезъ Совѣтъ о разрѣшеніи ему открыть «философскія бесѣды» частнымъ обрааомъ, на что также министерство отвѣтило отказомъ. Сильная нужда, однако, заставила Г. взятъся ва работу, совершенно ничего общаго не имѣвшую съ задачами философа. Благодаря прежнимъ своимъ ученикамъ, Г. въ 1838 г. занялъ мѣсто переводчика при одномъ изъ департаментовъ министерства государственныхъ имуществъ, а затѣмъ, по рекомендаціи И. Д. Якобсона, его перевели въ качествѣ начальника архива въ провіантскій департаментъ. Такая забота учениковъ о своемъ бывшемъ учителѣ не могла не тронуть Г.: «отъ нихъ не стыдно принять помощь: они мнѣ родные, насъ соединяетъ союзъ идей», говорилъ онъ. Несмотря на то, что матеріальныя условія на новомъ мѣстѣ давали Г. возможность заниматься своими излюбленными науками, странно какъ-то было видѣть философа за писаніемъ описи документовъ о поставкѣ крупы или муки въ армію. «Вотъ куда я попалъ, — говорилъ онъ, — въ общество мышей и крысъ, съ которыми долженъ вести войну ради обезпеченія казенныхъ бумагъ. Но это, я думаю, будетъ легче, нежели вести войну съ гонителями наукъ и просвѣщенія». Повидимому Г. началъ привыкать къ департаментской службѣ, даже получилъ чинъ статскаго совѣтника, но это былъ кажущійся покой. Въ душѣ его происходили цѣлыя бури, а тутъ еще пожаръ уничтожилъ его два труда, надъ которыми онъ просидѣлъ многіе годы: «Всеобщее право» и «Философія исторіи человѣчества». По свидѣтельству Никитенка эти труды были совершенно закончены и уже приготовлены къ печати. Это обстоятельство и потеря всей своей библіотеки какъ-будто переполнили чашу его страданій: душевныя его силы были настолько потрясены, что онъ съ этого времени запилъ. Онъ не упалъ такъ низко, чтобы сдѣлаться настоящимъ пьяницей, но во всякомъ случаѣ все чаще и чаще прибѣгалъ къ вину, хотя и продолжалъ попрежнему служить. Онъ окончательно забросилъ работу по философіи, и его скорѣе можно было встрѣтить въ билліардной, чѣмъ у себя за столомъ, за работой. Этому обстоятельству также способствовала и неудачная семейная жизнь: его жена, женщина грубая, съ низкой нравственностью, заставляла не однажды профессора бѣжать изъ дому. Умеръ Г. 9 сентября 1848 г. въ Царскомъ Селѣ отъ холеры и погребенъ на Казанскомъ кладбищѣ.

Кромѣ вышеупомянутой «Исторіи философскихъ системъ» имѣютъ значеніе слѣдующіе труды Галича: «Опытъ науки изящнаго» (С.{{нд}}Пб. 1825), «Черты умозрительной философіи, выбранныя изъ В{{нд}}б{{нд}}ра, Кл{{нд}}на, Т{{нд}}н{{нд}}ра и др. и изданныя
|любознательные молодые люди предложили ему частным образом читать им курс философии, на что, конечно, Г. охотно согласился. Таким образом на квартире его образовалась маленькая аудитория человек в 10—15. Правда, эти занятия носили скорее случайный характер, так как зачастую «аудитория» Г. пустовала, но все же профессор находил лучшим заниматься любимым делом с небольшими группами студентов, чем принять предложенные университетом должности секретаря училищного комитета или архивариуса и переводчика при Правлении.

В ноябре 1828 г. Г. вошел в Совет с просьбой о назначении его профессором на кафедру древностей и теории изящного. На это Совет ответил Г., что кафедра эта не нужна, и вместе с тем постановил назначить Г. «приличную должность, а дотоле производить ему прежнее жалование». Попечитель Бороздин представил ходатайство Г. министру и вторично повторить его, находя уже «не только возможным, но и нужным» поручить Г. просимую кафедру. Ответ от министра последовал только после того, когда уже сам Совет начал хлопотать о назначений Г. на кафедру «теории изящного». Однако его ходатайство было отложено до имевшегося уже в виду преобравования университета. Наступило и преобразование, а опальный профессор был забыт. Мало того: у него отняли квартиру и лишили жалования как заштатного профессора. В это же время он был официально уволен от службы циркуляром от 3 февраля 1837 г. Еще за год до увольнения Г. ходатайствовал через Совет о разрешении ему открыть «философские беседы» частным образом, на что так же министерство ответило отказом. Сильная нужда, однако, заставила Г. взяться за работу, совершенно ничего общего не имевшую с задачами философа. Благодаря прежним своим ученикам, Г. в 1838 г. занял место переводчика при одном из департаментов министерства государственных имуществ, а затем, по рекомендации И. Д. Якобсона, его перевели в качестве начальника архива в провиантский департамент. Такая забота учеников о своем бывшем учителе не могла не тронуть Г.: «от них не стыдно принять помощь: они мне родные, нас соединяет союз идей», — говорил он. Несмотря на то что материальные условия на новом месте давали Г. возможность заниматься своими излюбленными науками, странно как-то было видеть философа за писанием описи документов о поставке крупы или муки в армию. «Вот куда я попал, — говорил он, — в общество мышей и крыс, с которыми должен вести войну ради обеспечения казенных бумаг. Но это, я думаю, будет легче, нежели вести войну с гонителями наук и просвещения». По-видимому, Г. начал привыкать к департаментской службе, даже получил чин статского советника, но это был кажущийся покой. В душе его происходили целые бури, а тут еще пожар уничтожил его два труда, над которыми он просидел многие годы: «Всеобщее право» и «Философия истории человечества». По свидетельству Никитенко, эти труды были совершенно закончены и уже приготовлены к печати. Это обстоятельство и потеря всей своей библиотеки как будто переполнили чашу его страданий: душевные его силы были настолько потрясены, что он с этого времени запил. Он не упал так низко, чтобы сделаться настоящим пьяницей, но, во всяком случае, все чаще и чаще прибегал к вину, хотя и продолжал по-прежнему служить. Он окончательно забросил работу по философии, и его скорее можно было встретить в бильярдной, чем у себя за столом, за работой. Этому обстоятельству также способствовала и неудачная семейная жизнь: его жена, женщина грубая, с низкой нравственностью, заставляла не однажды профессора бежать из дому. Умер Г. 9 сентября 1848 г. в Царском Селе от холеры и погребен на Казанском кладбище.

Кроме вышеупомянутой «Истории философских систем», имеют значение следующие труды Галича: «Опыт науки изящного» (СПб., 1825), «Черты умозрительной философии, выбранные из В{{нд}б{{нд}ра, Кл{{нд}на, Т{{нд}н{{нд}ра и др. и изданные }}&lt;section end=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>t5sgnd642es1edqpt4yf99g69vx202q</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592805</id>
      <parentid>4592804</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T18:26:42Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="14356" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул|172|ГАЛИЧЪ.|}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|любознательные молодые люди предложили ему частнымъ образомъ читать имъ курсъ философіи, на что, конечно, Г. охотно согласился. Такимъ образомъ на квартирѣ его образовалась маленькая аудиторія человѣкъ въ 10—15. Правда, эти занятія носили скорѣе случайный характеръ, такъ какъ зачастую «аудиторія» Г. пустовала, но все же профессоръ находилъ лучшимъ заниматься любимымъ дѣломъ съ небольшими группами студентовъ, чѣмъ принять предложенныя университетомъ должности секретаря училищнаго комитета или архиваріуса и переводчика при Правленіи.

Въ ноябрѣ 1828 г. Г. вошелъ въ Совѣтъ съ просьбой о назначеніи его профессоромъ на каѳедру древностей и теоріи изящнаго. На это Совѣтъ отвѣтилъ Г., что каѳедра эта ненужна, и вмѣстѣ съ тѣмъ постановилъ назначить Г. «приличную должность, а дотолѣ производить ему прежнее жалованіе», Попечитель Бороздинъ представилъ ходатайство Г. министру и вторично повторилъ его, находя уже «не только воѳможнымъ, но и нужнымъ» поручить Г. просимую каѳедру. Отвѣтъ отъ министра послѣдовалъ только послѣ того, когда уже самъ Совѣтъ началъ хлопотать о назначеніи Г. на каѳедру «теоріи изящнаго». Однако его ходатайство было отложено до имѣвшагося уже въ виду преобраэованія университета. Наступило и преобразованіе, а опальный профессоръ былъ забытъ. Мало того: у него отняли квартиру и лишили жалованія, какъ заштатнаго профессора. Въ это же время онъ былъ оффиціально уволенъ отъ службы циркуляромъ отъ З февр. 1837 г. Еще за годъ до увольненія Г. ходатайствовалъ черезъ Совѣтъ о разрѣшеніи ему открыть «философскія бесѣды» частнымъ обрааомъ, на что также министерство отвѣтило отказомъ. Сильная нужда, однако, заставила Г. взятъся ва работу, совершенно ничего общаго не имѣвшую съ задачами философа. Благодаря прежнимъ своимъ ученикамъ, Г. въ 1838 г. занялъ мѣсто переводчика при одномъ изъ департаментовъ министерства государственныхъ имуществъ, а затѣмъ, по рекомендаціи И. Д. Якобсона, его перевели въ качествѣ начальника архива въ провіантскій департаментъ. Такая забота учениковъ о своемъ бывшемъ учителѣ не могла не тронуть Г.: «отъ нихъ не стыдно принять помощь: они мнѣ родные, насъ соединяетъ союзъ идей», говорилъ онъ. Несмотря на то, что матеріальныя условія на новомъ мѣстѣ давали Г. возможность заниматься своими излюбленными науками, странно какъ-то было видѣть философа за писаніемъ описи документовъ о поставкѣ крупы или муки въ армію. «Вотъ куда я попалъ, — говорилъ онъ, — въ общество мышей и крысъ, съ которыми долженъ вести войну ради обезпеченія казенныхъ бумагъ. Но это, я думаю, будетъ легче, нежели вести войну съ гонителями наукъ и просвѣщенія». Повидимому Г. началъ привыкать къ департаментской службѣ, даже получилъ чинъ статскаго совѣтника, но это былъ кажущійся покой. Въ душѣ его происходили цѣлыя бури, а тутъ еще пожаръ уничтожилъ его два труда, надъ которыми онъ просидѣлъ многіе годы: «Всеобщее право» и «Философія исторіи человѣчества». По свидѣтельству Никитенка эти труды были совершенно закончены и уже приготовлены къ печати. Это обстоятельство и потеря всей своей библіотеки какъ-будто переполнили чашу его страданій: душевныя его силы были настолько потрясены, что онъ съ этого времени запилъ. Онъ не упалъ такъ низко, чтобы сдѣлаться настоящимъ пьяницей, но во всякомъ случаѣ все чаще и чаще прибѣгалъ къ вину, хотя и продолжалъ попрежнему служить. Онъ окончательно забросилъ работу по философіи, и его скорѣе можно было встрѣтить въ билліардной, чѣмъ у себя за столомъ, за работой. Этому обстоятельству также способствовала и неудачная семейная жизнь: его жена, женщина грубая, съ низкой нравственностью, заставляла не однажды профессора бѣжать изъ дому. Умеръ Г. 9 сентября 1848 г. въ Царскомъ Селѣ отъ холеры и погребенъ на Казанскомъ кладбищѣ.

Кромѣ вышеупомянутой «Исторіи философскихъ системъ» имѣютъ значеніе слѣдующіе труды Галича: «Опытъ науки изящнаго» (С.{{нд}}Пб. 1825), «Черты умозрительной философіи, выбранныя изъ В{{нд}}б{{нд}}ра, Кл{{нд}}на, Т{{нд}}н{{нд}}ра и др. и изданныя
|любознательные молодые люди предложили ему частным образом читать им курс философии, на что, конечно, Г. охотно согласился. Таким образом на квартире его образовалась маленькая аудитория человек в 10—15. Правда, эти занятия носили скорее случайный характер, так как зачастую «аудитория» Г. пустовала, но все же профессор находил лучшим заниматься любимым делом с небольшими группами студентов, чем принять предложенные университетом должности секретаря училищного комитета или архивариуса и переводчика при Правлении.

В ноябре 1828 г. Г. вошел в Совет с просьбой о назначении его профессором на кафедру древностей и теории изящного. На это Совет ответил Г., что кафедра эта не нужна, и вместе с тем постановил назначить Г. «приличную должность, а дотоле производить ему прежнее жалование». Попечитель Бороздин представил ходатайство Г. министру и вторично повторить его, находя уже «не только возможным, но и нужным» поручить Г. просимую кафедру. Ответ от министра последовал только после того, когда уже сам Совет начал хлопотать о назначений Г. на кафедру «теории изящного». Однако его ходатайство было отложено до имевшегося уже в виду преобравования университета. Наступило и преобразование, а опальный профессор был забыт. Мало того: у него отняли квартиру и лишили жалования как заштатного профессора. В это же время он был официально уволен от службы циркуляром от 3 февраля 1837 г. Еще за год до увольнения Г. ходатайствовал через Совет о разрешении ему открыть «философские беседы» частным образом, на что так же министерство ответило отказом. Сильная нужда, однако, заставила Г. взяться за работу, совершенно ничего общего не имевшую с задачами философа. Благодаря прежним своим ученикам, Г. в 1838 г. занял место переводчика при одном из департаментов министерства государственных имуществ, а затем, по рекомендации И. Д. Якобсона, его перевели в качестве начальника архива в провиантский департамент. Такая забота учеников о своем бывшем учителе не могла не тронуть Г.: «от них не стыдно принять помощь: они мне родные, нас соединяет союз идей», — говорил он. Несмотря на то что материальные условия на новом месте давали Г. возможность заниматься своими излюбленными науками, странно как-то было видеть философа за писанием описи документов о поставке крупы или муки в армию. «Вот куда я попал, — говорил он, — в общество мышей и крыс, с которыми должен вести войну ради обеспечения казенных бумаг. Но это, я думаю, будет легче, нежели вести войну с гонителями наук и просвещения». По-видимому, Г. начал привыкать к департаментской службе, даже получил чин статского советника, но это был кажущийся покой. В душе его происходили целые бури, а тут еще пожар уничтожил его два труда, над которыми он просидел многие годы: «Всеобщее право» и «Философия истории человечества». По свидетельству Никитенко, эти труды были совершенно закончены и уже приготовлены к печати. Это обстоятельство и потеря всей своей библиотеки как будто переполнили чашу его страданий: душевные его силы были настолько потрясены, что он с этого времени запил. Он не упал так низко, чтобы сделаться настоящим пьяницей, но, во всяком случае, все чаще и чаще прибегал к вину, хотя и продолжал по{{нд}}прежнему служить. Он окончательно забросил работу по философии, и его скорее можно было встретить в бильярдной, чем у себя за столом, за работой. Этому обстоятельству также способствовала и неудачная семейная жизнь: его жена, женщина грубая, с низкой нравственностью, заставляла не однажды профессора бежать из дому. Умер Г. 9 сентября 1848 г. в Царском Селе от холеры и погребен на Казанском кладбище.

Кроме вышеупомянутой «Истории философских систем», имеют значение следующие труды Галича: «Опыт науки изящного» (СПб., 1825), «Черты умозрительной философии, выбранные из В{{нд}}б{{нд}}ра, Кл{{нд}}на, Т{{нд}}н{{нд}}ра и др. и изданные }}&lt;section end=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>p3ta55ms2o39m1aja9k50ucl86mvp45</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu/173</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124456</id>
    <revision>
      <id>4592806</id>
      <parentid>4592302</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T18:37:46Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="14549" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул||ГАЛИЧЪ.|173}}&lt;/noinclude&gt;А. С{{нд}}имъ» (С.{{нд}}Пб. 1829), — краткое изложеніе философіи Шеллинга, и «Картина человѣка, опытъ наставительнаго чтенія о предметахъ самопознанія для всѣхъ образованныхъ сословій» (С.{{нд}}Пб. 1834). Этотъ послѣдній трудъ нужно считать наиболѣе важнымъ, да и работалъ надъ нимъ Г. немало. За этотъ трудъ онъ получилъ половинную Демидовскую премію. Академія мотивировала выдачу только половины преміи тѣмъ; что авторъ иногда выражается слогомъ, не принятымъ въ философскихъ трактатахъ; академическая комиссія, оцѣнившая работу Г., между прочимъ, высказывала сожалѣніе, что Г. «не умѣлъ лучше согласовать форму съ достоинствомъ своего предмета», но во всякомъ случаѣ признавала трудъ его не компиляціей, «а собственнымъ достояніемъ автора». Значеніе этого труда состоитъ не только въ широтѣ плана и постановкѣ вопроса о философской антропологіи, но и въ самой разработкѣ отдѣльныхъ деталей, изъ которыхъ многія были едва только затронуты даже въ нѣмецкой литературѣ того времени. Въ этомъ трудѣ Г. не порвалъ окончательно съ школой Шеллинга и не выработалъ самостоятельной системы, въ его разсужденіяхъ остается еще метафизическая закваска, но критическій умъ не позволилъ ему ни погрязнуть въ мертвомъ догматизмѣ, ни превратиться въ оракула нѣмецкой натурфилософіи. Если идеи Шеллинга на этотъ разъ играютъ второстепенную роль, то все же авторъ относится къ этой школѣ и въ частности къ ея русскому представителю Велланскому съ большимъ уваженіемъ. И если онъ утверждаетъ, что силы и стихіи природы слились въ человѣкѣ и что всѣ радіусы мірозданія находятъ въ природѣ его соборное мѣсто, то понимаетъ это онъ совсѣмъ въ иномъ смыслѣ, чѣмъ натурфилософы, не въ космическомъ, а скорѣе въ психологическомъ. Разрѣшая задачу антропологіи, Г. утверждаетъ, что психологическій ея элементъ «не можетъ быть разлученъ» отъ физіологическаго и что эадача антропологіи дать полную картину человѣка, а не описать отдѣльный какой-либо уголъ его существованія. Поэтому существеннѣйшими задачами антропологіи Г, считалъ опредѣленіе положенія человѣка въ ряду другихъ существъ, самопознаніе, отысканіе цѣлей существованія человѣка и выясненіе значенія всѣхъ наукъ при помощи антропологической точки зрѣнія. По его мнѣнію даже такія науки, какъ богословіе и философія, нуждаются въ антропологическомъ основаніи. Безъ содѣйствія же ея (антропологіи) философія слишкомъ легко теряетъ изъ виду свои цѣли и границы и превращается въ систему фантазій или въ кичливую систематику. Значеніе антропологіи для моралистовъ, политиковъ, педагоговъ, по мнѣнію Г., очевидно. Пренебреженіе же ею порождаетъ «удушливыя» системы этики, отчасти «буйное вольнодумство», отчасти «ригоризмъ, подавляющій всѣ свободные и высокіе порывы». Указывая на своихъ русскихъ предшественниковъ, авторъ подчеркиваетъ бѣдность тогдашней русской философіи и антропологической литературы. За исключеніемъ двухъ — трехъ оригинальныхъ сочиненій (между ними и «Біологическое изслѣдованіе» Велланскаго) и нѣсколькихъ переводныхъ, все остальное, по его мнѣнію, никуда не годный хламъ. Работая надъ этимъ своимъ трудомъ, Г. не думалъ создать свою новую философскую систему и не имѣлъ въ виду полнаго объясненія міровыхъ процессовъ, не гнался за абсолютной сущностью вещей, о чемъ самъ мечталъ въ юношескіе годы. Онъ поставилъ передъ собой болѣе скромную, но зато и болѣе выполнимую задачу: всестороннее изученіе человѣка и притомъ съ возможно болѣе широкой точки зрѣнія, приближающейся къ той, которая была для антропологіи установлена еще Кантомъ. Этотъ вполнѣ самостоятельно предпринятый трудъ русскаго философа обратилъ на себя большое вниманіе мыслящей части русскаго общества. И если появлялись въ журналахъ неблагопріятныя рецензіи на «Картину человѣка», то правъ былъ декабристъ Кюхельбекеръ, говоря, что о	такой книгѣ гораздо легче говорить, чѣмъ ее написать. Подробный разборъ этого сочиненія помѣщенъ М. Филипповымъ въ «Рус. Богатствѣ» 1894 г. № 4.

Замѣчательнымъ явленіемъ въ нашей тогдашней литературѣ, какъ первый опытъ философіи изящнаго и философіи
|A. С{{нд}}им» (СПб., 1829) — краткое изложение философии Шеллинга, и «Картина человека, опыт наставительного чтения о предметах самопознания для всех образованных сословий» (СПб., 1834). Этот последний труд нужно считать наиболее важным, да и работал над ним Г. немало. За этот труд он получил половинную Демидовскую премию. Академия мотивировала выдачу только половины премии тем, что автор иногда выражается слогом, не принятым в философских трактатах; академическая комиссия, оценившая работу Г., между прочим, высказывала сожаление, что Г. «не умел лучше согласовать форму с достоинством своего предмета», но, во всяком случае, признавала труд его не компиляцией, «а собственным достоянием автора». Значение этого труда состоит не только в широте плана и постановке вопроса о философской антропологии, но и в самой разработке отдельных деталей, из которых многие были едва только затронуты даже в немецкой литературе того времени. В этом труде Г. не порвал окончательно со школой Шеллинга и не выработал самостоятельной системы, в его рассуждениях остается еще метафизическая закваска, но критический ум не позволил ему ни погрязнуть в мертвом догматизме, ни превратиться в оракула немецкой натурфилософии. Если идеи Шеллинга на этот раз играют второстепенную роль, то все же автор относится к этой школе и, в частности, к ее русскому представителю, Велланскому, с большим уважением. И если он утверждает, что силы и стихии природы слились в человеке и что все радиусы мироздания находят в природе его соборное место, то понимает это он совсем в ином смысле, чем натурфилософы, не в космическом, а скорее в психологическом. Разрешая задачу антропологии, Г. утверждает, что психологический ее элемент «не может быть разлучен» от физиологического и что задача антропологии дать полную картину человека, а не описать отдельный какой-либо угол его существования. Поэтому существеннейшими задачами антропологии Г. считал определение положения человека в ряду других существ, самопознание, отыскание целей существования человека и выяснение значения всех наук при помощи антропологической точки зрения. По его мнению, даже такие науки, как богословие и философия, нуждаются в антропологическом основании. Без содействия же ее (антропологии) философия слишком легко теряет из виду свои цели и границы и превращается в систему фантазий или в кичливую систематику. Значение антропологии для моралистов, политиков, педагогов, по мнению Г., очевидно. Пренебрежение же ею порождает «удушливые» системы этики, отчасти «буйное вольнодумство», отчасти «ригоризм, подавляющий все свободные и высокие порывы». Указывая на своих русских предшественников, автор подчеркивает бедность тогдашней русской философии и антропологической литературы. За исключением двух-трех оригинальных сочинений (между ними и «Биологическое исследование» Велланского) и нескольких переводных, все остальное, по его мнению, никуда не годный хлам. Работая над этим своим трудом, Г. не думал создать свою новую философскую систему и не имел в виду полного объяснения мировых процессов, не гнался за абсолютной сущностью вещей, о чем сам мечтал в юношеские годы. Он поставил перед собой более скромную, но зато и более выполнимую задачу: всестороннее изучение человека, и притом с возможно более широкой точки зрения, приближающейся к той, которая была для антропологии установлена еще Кантом. Этот вполне самостоятельно предпринятый труд русского философа обратил на себя большое внимание мыслящей части русского общества. И если появлялись в журналах неблагоприятные рецензии на «Картину человека», то прав был декабрист Кюхельбекер, говоря, что о такой книге гораздо легче говорить, чем ее написать. Подробный разбор этого сочинения помещен М. Филипповым в «Рус. Богатстве», 1894 г., № 4.

Замечательным явлением в нашей тогдашней литературе, как первый опыт философии изящного и философии }}&lt;section end=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>hpvzqek01kj28oruuzptvf4lktxymbj</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu/174</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124457</id>
    <revision>
      <id>4592807</id>
      <parentid>4592303</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T18:45:16Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="14524" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул|174|ГАЛИЧЪ.|}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|искусства по новѣйшимъ началамъ, было появленіе книги Галича: «Опытъ науки изящнаго» (С.{{нд}}Пб. 1825). Еще бъ своей исторіи философіи, Г., давая очеркъ ученія Шеллинга, правда довольно бѣгло, развилъ его эстетическую теорію. Въ своемъ же «опытѣ» онъ идетъ почти самостоятельнымъ путемъ. Въ противоположность Велланскому, который, «раздувая искры Шеллинга и Окена», считалъ себя смѣлымъ иниціаторомъ, Г., обладая гораздо большей долей независимости, считалъ себя болѣе проводникомъ идей западныхъ мыслителей. Задавшись вопросомъ: существуетъ ли эстетика, какъ особая наука, независимая отъ философіи, Г. отвѣчаетъ отрицательно. Эстетика требуетъ твердыхъ и ясныхъ началъ, даваемыхъ общей системой человѣческаго знанія, а эта система и есть философія. По его мнѣнію, основной двигатель творчества (художественнаго) есть не что иное, какъ истина. Первая ступень теоріи художественнаго («изящнаго») была лишь теоріей чувственнаго познанія. Красота разсматривалась лишь какъ «пріятная натуральность». Вторую ступень составляетъ періодъ логическихъ соображеній объ изящномъ. Третій періодъ былъ начатъ еще Платономъ, возстановленъ Винкельманомъ и прододженъ Гердеромъ и Шлегелемъ. Здѣсь господствующимъ началомъ является творческая фантазія, согласіе идеи съ формой и красота, какъ отраженіе бытія. Сущностью художественнаго творчества, по Галичу, является стремленіе къ неограниченному, безконечному, указывающее на принадлежность человѣка къ двумъ мірамъ — чувственно-органическому и духовно-нравственному. Эстетическая потребность одновременно обнимаетъ чувство, умъ и волю. Поэтому и идея художественности должна совмѣщать въ себѣ всѣ основныя идеи научной работы, чувственнаго наслажденія и нравственнаго подвига, Слѣдуя ученію о такъ называемомъ «безкорыстіи» эстетическаго чувства, Г. приходитъ къ теоріи «искусства для искусства». Переходя кь разбору отношенія между искусствомъ и потребностями будничной жизни, онъ не отрицаетъ утилитарнаго значенія его, но придаетъ «полезности» искусства второстепенную роль. По его мнѣнію искусство, дѣйствующее подъ воздѣйствіемъ понятій о пользѣ, есть не болѣе какъ развитое ремесло. Чтобы возвыситься на степень изящнаго искусства, оно должно происходить свободно «изъ внутренней потребности». Художественное произведеніе должно «равномѣрнымъ развитіемъ и возвышеніемъ силъ души пробудить въ немъ (т.{{нд}}е. въ зрителѣ или читателѣ) живое чувство прямо человѣческаго бытія». Кромѣ этихъ трудовъ, Г. написалъ еще слѣдующіе: 1) Теорія краснорѣчія для всѣхъ родовъ прозаическихъ сочиненій, извлеченная изъ нѣмецкой библіотеки словесныхъ наукъ (С.{{нд}}Пб. 1830 г.); 2) Логика, выбранная изъ Клейна (С.{{нд}}Пб. 1831 г.); 3) Нравоученіе Герлаха, пер. съ нѣм. съ дополн. (1833); 4) Роспись идеаламъ греческой пластики («Лѣтопись факультетовъ» 1835 г., изд. Галича и Плаксина); 5) «Лексиконъ философскихъ предметовъ» (С.{{нд}}Пб. 1845 г.), 2 выпуска (доходитъ до буквы В): 6) «Словарь русскихъ синонимовъ» (1840 г.), ч. I., также не оконченный трудъ. Своимъ Лексикономъ, равно какъ и краткимъ «Опытомъ философскаго словаря», приложеннымъ къ «Исторіи философскихъ системъ», Г. положилъ начало русской философской лексикѣ. Имя Галича связано съ именемуего геніальнаго ученика по лицею: Пушкинъ любившій, какъ указано выше, своего профессора, посвятилъ ему два посланія и упомянулъ о немъ въ стихотвореніи 1814 года «Пирующіе студенты». По свидѣтельству самого Пушкина Г. ободрялъ его на поприщѣ, имъ избранномъ, и заставилъ его написать для экзамена 1815 г. «Воспоминанія въ Царскомъ Селѣ».

Какъ на наиболѣе выдающееся качество въ характерѣ Г., указываютъ на любовь его къ наукѣ и честное и благородное обращеніе съ ней. Дѣйствительно, та отрасль ея, которая такъ увлекла Г., позволяла допускать много гипотетическаго и мысль находила широчайшій просторъ, однако онъ не позволялъ себѣ ни произвольныхъ гаданій, ни отступленій отъ условій строгаго научнаго метода. А знаніе почти всѣхъ европейскихъ языковъ и древнихъ, давало ему возможность, прибѣгая къ {{перенос|срав|неніиям}}
|искусства по новейшим началам, было появление книги Галича: «Опыт науки изящного» (СПб., 1825). Еще в своей истории философии Г., давая очерк учения Шеллинга, правда довольно бегло, развил его эстетическую теорию. В своем же «опыте» он идет почти самостоятельным путем. В противоположность Велланскому, который, «раздувая искры Шеллинга и Окена», считал себя смелым инициатором, Г., обладая гораздо большей долей независимости, считал себя более проводником идей западных мыслителей. Задавшись вопросом: существует ли эстетика как особая наука, независимая от философии, Г. отвечает отрицательно. Эстетика требует твердых и ясных начал, даваемых общей системой человеческого знания, а эта система и есть философия. По его мнению, основной двигатель творчества (художественного) есть не что иное, как истина. Первая ступень теории художественного («изящного») была лишь теорией чувственного познания. Красота рассматривалась лишь как «приятная натуральность». Вторую ступень составляет период логических соображений об изящном. Третий период был начат еще Платоном, восстановлен Винкельманом и продолжен Гердером и Шлегелем. Здесь господствующим началом является творческая фантазия, согласие идеи с формой и красота как отражение бытия. Сущностью художественного творчества, по Галичу, является стремление к неограниченному, бесконечному, указывающее на принадлежность человека к двум мирам — чувственно-органическому и духовно-нравственному. Эстетическая потребность одновременно обнимает чувство, ум и волю. Поэтому и идея художественности должна совмещать в себе все основные идеи научной работы, чувственного наслаждения и нравственного подвига. Следуя учению о так называемом «бескорыстии» эстетического чувства, Г. приходит к теории «искусства для искусства». Переходя к разбору отношения между искусством и потребностями будничной жизни, он не отрицает утилитарного значения его, но придает «полезности» искусства второстепенную роль. По его мнению, искусство, действующее под воздействием понятий о пользе, есть не более как развитое ремесло. Чтобы возвыситься на степень изящного искусства, оно должно происходить свободно «из внутренней потребности». Художественное произведение должно «равномерным развитием и возвышением сил души пробудить в нем (т. е. в зрителе или читателе) живое чувство прямо человеческого бытия». Кроме этих трудов, Г. написал еще следующие: 1) Теория красноречия для всех родов прозаических сочинений, извлеченная из немецкой библиотеки словесных наук (СПб., 1830 г.); 2) Логика, выбранная из Клейна (СПб., 1831 г.); 3) Нравоучение Герлаха, пер. с нем. с доп. (1833); 4) Роспись идеалам греческой пластики («Летопись факультетов», 1835 г., изд. Галича и Плаксина); 5) «Лексикон философских предметов» (СПб., 1845 г.), 2 выпуска (доходит до буквы В); 6) «Словарь русских синонимов» (1840 г.), ч. І., так же не оконченный труд. Своим Лексиконом, равно как и кратким «Опытом философского словаря», приложенным к «Истории философских систем», Г. положил начало русской философской лексике. Имя Галича связано с именем его гениального ученика по лицею: Пушкин, любивший, как указано выше, своего профессора, посвятил ему два послания и упомянул о нем в стихотворении 1814 года «Пирующие студенты». По свидетельству самого Пушкина, Г. ободрял его на поприще, им избранном, и заставил его написать для экзамена 1815 г. «Воспоминания в Царском Селе».

Как на наиболее выдающееся качество в характере Г. — указывают на любовь его к науке и честное и благородное обращение с ней. Действительно, та отрасль ее, которая так увлекла Г., позволяла допускать много гипотетического, и мысль находила широчайший простор, однако он не позволял себе ни произвольных гаданий, ни отступлений от условий строгого научного метода. A знание почти всех европейских языков и древних давало ему возможность, прибегая к {{перенос|срав|нениям}}}}&lt;section end=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>61a84deqhe5m7svnirwdx4jitsvjp0r</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu/175</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124458</id>
    <revision>
      <id>4592825</id>
      <parentid>4592304</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T21:59:31Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="16141" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул||ГАЛЛЕРЪ.|175}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|{{перенос2|срав|неніиям}} и повѣркѣ, детально и тщательно разрабатывать свой предметъ. Для своего времени Г. былъ крупной умственной силой и имя его останется записаннымъ на страницахъ исторіи русской мысли. Біографія Галича написана академикомъ А. В. Никитенкомъ (напечатана въ «Журн. Мин. Нар. Просв.» 1869, № 1, и отдѣльно С.{{нд}}Пб. 1869).

&lt;small&gt;Словари Брокгаузъ—Ефронъ, Южакова и Геннади; «Исторія рос. философіи», арх. Гавріила, Каз. 1840, стр. 98; «Матер. для исторіи просв. въ Рос.», Е. Ѳеоктистова въ «Русскомъ Вѣстн.», 1864, № 6, 7, 8 и отд. С.{{нд}}Пб. 1865; «Чт. въ Имп. Общ. Ист. и Др. Рос.», 1862 г., кн. III, стр. 179—206; Барсуковъ, «Жизнь и труды Погодина», С.{{нд}}Пб. 1900, т. І, стр. 51, 279, т. II, стр. 49, т. III, стр. 349—350, т. IV, стр. 243, 270; Н. Гречъ, «Записки о моей жизни» С.{{нд}}Пб. 1886, стр. 290, 295, 296, I, II, XIV, XV, XVI, ХIХ, XX; В. Григорьевъ. «50{{нд}}лѣтіе С.{{нд}}Пб. Ун{{нд}}та»; Бѣлинскій, соч. т. II, стр. 239; «Рус. Стар.» 1889, № 6, стр. 577; Плетневъ, «Мелк. крит. разб.», т. II, стр.530—531; «Міръ Божій» 1897, № 7, стр. 218—223, № 8, стр. 108—114, № 10, стр. 132—133; ib. 1898, № 1, стр. 235—269; «Сынъ Отеч.», 1818, № 40; «Вѣстн. Евр.», 1818, № 44; «Русская Мысль», 1895, № 4, стр.76; «Библ. Листы», 1825, № 36; «Московскій Телеграфъ», 1826, № 6, стр. 126, 1831, ч. 38, стр. 85; «Біографія Магницкаго», Е. Ѳеоктистова, 1865; М. Сухомлиновъ, «Матер. для ист. образ. въ Рос.» С.{{нд}}Пб. 1866; «Литер. газета», 1831 № 32; «Телескопъ», 1831, т. V, стр. 550; 1836, т. 32, стр. 197; «Сѣв. Пчела», 1834, № 61; «Библ.для чт.», 1835, т. XIII, отд. VI, стр. 34; «Отеч. Зап.», 1846, № 4, т. 45, отд. ѴІ, стр. 74—77; «Современникъ», 1846, т. 42, стр. 220—221; Селезневъ, «Ист. Очеркъ Имп. Лицея», С.{{нд}}Пб., 1861, стр. 100; Колубовскій, «Прибавленіе къ Ибервегъ-Гейнце»; «Рус. Архивъ», 1865, № 10 и 11; «Историч. Вѣстникъ» 1880, т. 2, стр.233; 1899, т. 76, стр. 535, т. 77, стр. 192—193, 202, 205; 1901, т. 86, стр. 158; «Р. Стар.», 1889, т. 61, стр, 302. т. 62, стр. 578, 582, 584, 590, 593, т. 63, стр. 55, 56, 266, 280, т. 64, стр. 743; 1890, т. 66, стр. 276; 1891, т. 70, стр. 420, 638, 648, 655; т. 71, стр. 96, 292, 308, 567, т. 72, стр. 78, 683; Петербург. Некрополь, I, 528; Э. Радловъ, «А. И. Галичъ» (Пушкинъ, изд. Брокгаузъ—Ефрона, т. I, стр. 241—246); Венгеровъ, Источники слов. рус. писат., т. І.&lt;/small&gt; 

{{РБС/Автор|А. Ельницкій.}}
|{{перенос2|срав|нениям}} и поверке, детально и тщательно разрабатывать свой предмет. Для своего времени Г. был крупной умственной силой, и имя его останется записанным на страницах истории русской мысли. Биография Галича написана академиком А. В. Никитенко (напечатана в «Журн. Мин. Нар. Просв.», 1869, № 1, и отдельно, СПб., 1860).

&lt;small&gt;Словари Брокгауза-Ефрона, Южакова и Геннади; «История рос. философии» арх. Гавриила, Каз., 1840, стр. 98; «Матер. для истории просв. в Рос.» Е. Феоктистова в «Русском Вестнике», 1864, № 6, 7, 8, и отд., СПб., 1865; «Чт. в Имп. Общ. Ист. и Др. Рос.», 1862 г., кн. III, стр, 179—206; Барсуков, «Жизнь и труды Погодина», Спб., 1900, т. І, стр. 51, 279, т. II, стр. 49, т. III, стр. 349—350, т. IV, стр. 243, 270; Н. Греч, «Записки о моей жизни», СПб., 1886, стр. 290, 295, 296, І, II, XIV, XV, XVI, ХIХ, XX; В. Григорьев. «50{{нд}}летие СПб. Университета»; Белинский, Сочинения, т. II, стр. 239; «Рус. Стар.», 1889, № 6, стр. 577; Плетнев, «Мелк. крит. разб.», т. II, стр. 530—531; «Мир Божий», 1897, № 7, стр. 218—223, № 8, стр. 108—114, № 10, стр. 132—133; ib., 1898, № 1, стр. 235—269; «Сын Отеч.», 1818, № 40; «Вестн. Евр.», 1818, № 44; «Русская Мысль», 1895, № 4, стр. 76; «Библ. Листы», 1825, № 36; «Московский Телеграф», 1826, № 6, стр. 126, 1831, ч. 38, стр. 85; «Биография Магницкого» Е. Феоктистова, 1865; M. Сухомлинов, «Матер. для ист. образ. в Рос.», СПб., 1866; «Литер. газета», 1831, № 32; «Телескоп», 1831, т. V, стр. 550; 1836, т. 32, стр. 197; «Сев. Пчела», 1834, № 61; «Библ. для чт.», 1835, т. XIII, отд. VI, стр. 34; «Отеч. Зап.», 1846, № 4, т. 45, отд. VІ, стр. 74—77; «Современник», 1846, т. 42, стр. 220—221; Селезнев, «Ист. Очерк Имп. Лицея», СПб., 1861, стр. 100; Колубовский, «Прибавление к Ибервегь-Гейнце»; «Рус. Архив», 1865, № 10 и 11; «Историч. Вестник», 1880, т. 2, стр. 233; 1899, т. 76, стр. 535, т. 77, стр. 192—193, 202, 205; 1901, т. 86, стр. 158; «Р. Стар.», 1889, т. 61, стр, 302, т. 62, стр. 578, 582, 584, 590, 593, т. 63, стр. 55, 56, 266, 280, т. 64, стр. 743; 1890, т. 66, стр. 276; 1891, т. 70, стр. 420, 638, 648, 655; т. 71, стр. 96, 292, 308, 567, т. 72, стр. 78, 683; Петербургский Некрополь, І, 528; Э. Радлов, «А. И. Галич» (Пушкин, изд. Брокгауза-Ефрона, т. І, стр. 241—246); Венгеров, Источники слов. рус. писат., т. І.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|А. Ельницкий.}}}}&lt;section end=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Галлер, Константин Петрович&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Галлеръ''', ''Константинъ Петровичъ'', музыкальный критикъ, композиторъ и педагогъ, родился въ 1845 г., общее образованіе получилъ въ 1-мъ кадетскомъ корпусѣ, по окончаніи котораго (1863) былъ выпущенъ корнетомъ въ Кирасирскій Ея Величества полкъ, затѣмъ перешелъ въ Лубенскій гусарскій полкъ, но черезъ нѣсколько лѣтъ вышелъ въ отставку, чувствуя призваніе къ музыкѣ. Склонность эта обнаружнлась у Г. еще въ дѣтствѣ; его первой учительницей игры на фортепіано была его мать, затѣмъ нѣкій Паули. Въ 1867 г., по выходѣ въ отставку, поступилъ въ С.{{нд}}Пб. консерваторію, гдѣ занимался нѣсколько лѣтъ подъ руководствомъ профессоровъ Воячека, Іогансена, Зарембы и Римскаго-Корсакова (теорія композиціи), Чернц (классъ фортепіано), А. Рубинштейна (классъ ансамбля) и Чіарди (классъ флейты), Будучи ученикомъ, на 3{{нд}}мъ курсѣ, преподавалъ нѣкоторое время теорію въ младшихъ классахъ консерваторіи, замѣщая профессоровъ Воячека и Іогансена. Однако, Г. консерваторію не окончилъ, по крайней мѣрѣ съ дипломомъ. Посвятивъ себя музыкальной дѣятельности, Г. первоначально занялся композиціей. Кромѣ романсовъ, нѣсколышхъ сонатъ и фортепіанныхъ вещей, онъ написалъ; нѣсколько увертюръ для оркестра, кантату «Пиръ Валтассара» (отрывокъ изъ нея исп. 4 февр. 1884 г., въ концертѣ Музык. Общ.); гимнъ «Родина» (исп. 1  ноября 1880 г. тамъ же), хоръ «Спится мнѣ младешенькой», неоконченную оперу «Марьина роща», оркестровалъ «Картинки съ {{опечатка|Востока|Вотока|О1}}» Шумана (исп. 1880). Съ 1874 г. посвятилъ себя главнымъ образомъ педагогической и журнальной дѣятельности. Г. состоялъ преподавателемъ теоріи музыки и хорового пѣнія въ С.{{нд}}Пб. Учительскомъ Институтѣ (съ 1879 г.) и въ музык. классахъ Педагогич. музея Военнаго министерства (съ 1880 г.). Издалъ: 1) Учебникъ хорового пѣнія и теоріи музыки, приспос. къ школьному изученію; 2) Сборникъ дѣтскихъ пѣсенъ (Рай дѣтей); 3) приготовилъ къ печати «Сборникъ народныхъ пѣсенъ Лужскаго уѣзда». Музыкально-критическая дѣятельность Г. доставила ему извѣстное положеніе. Исповѣдуя консервативное направленіе, Г. безпристрастно относился и къ явленіямъ музыкальной жизни прогрессивнаго характера. Сотрудничалъ въ «Биржев. Вѣдомостяхъ» (съ 1874 г.), «Молвѣ», «Сынѣ Отечества» (здѣсь въ 1876—77 г. появились его «Очерки литературы русской музык. критики»), «Новостяхъ», «Всемірной Иллюстраціи» (1874—83, рядъ біографическихъ очерковъ и замѣтокъ о композиторахъ и знаменитыхъ артистахъ), 
|'''Галлер,''' ''Константин Петрович'', музыкальный критик, композитор и педагог, родился в 1845 г., общее образование получил в 1{{нд}}м кадетском корпусе, по окончании которого (1863) был выпущен корнетом в Кирасирский Ее Величества полк, затем перешел в Лубенский гусарский полк, но через несколько лет вышел в отставку, чувствуя призвание к музыке. Склонность эта обнаружилась у Г. еще в детстве; его первой учительницей игры на фортепиано была его мать, затем некий Паули. В 1867 г., по выходе в отставку, поступил в СПб. консерваторию, где занимался несколько лет под руководством профессоров Воячека, Иогансена, Зарембы и Римского-Корсакова (теория композиции), Черни (класс фортепиано), А. Рубинштейна (класс ансамбля) и Чиарди (класс флейты). Будучи учеником, на 3{{нд}}м курсе, преподавал некоторое время теорию в младших классах консерватории, замещая профессоров Воячека и Иогансена. Однако Г. консерваторию не окончил, по крайней мере с дипломом. Посвятив себя музыкальной деятельности, Г. первоначально занялся композицией. Кроме романсов, нескольких сонат и фортепианных вещей, он написал: несколько увертюр для оркестра, кантату «Пир Валтассара» (отрывок из нее исп. 4 февр. 1884 г. в концерте Музык. Общ.); гимн «Родина» (исп. 1 ноября 1880 г. там же), хор «Спится мне младешенькой», неоконченную оперу «Марьина роща», оркестровал «Картинки с Востока» Шумана (исп. 1880). С 1874 г. посвятил себя главным образом педагогической и журнальной деятельности. Г. состоял преподавателем теории музыки и хорового пения в СПб. Учительском институте (с 1879 г.) и в музыкальных классах Педагогического музея Военного министерства (с 1880 г.). Издал: 1) Учебник хорового пения и теории музыки, приспос. к школьному изучению; 2) Сборник детских песен (Рай детей); 3) приготовил к печати «Сборник народных песен Лужского уезда». Музыкально-критическая деятельность Г. доставила ему известное положение. Исповедуя консервативное направление, Г. беспристрастно относился и к явлениям музыкальной жизни прогрессивного характера. Сотрудничал в «Биржев. Ведомостях» (с 1874 г.), «Молве», «Сыне Отечества» (здесь в 1876—77 гг. появились его «Очерки литературы русской музык. критики»), «Новостях», «Всемирной Иллюстрации» (1874—83, ряд биографических очерков и заметок о композиторах и знаменитых артистах), }}&lt;section end=&quot;Галлер, Константин Петрович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>6tiup2ryu49wmhxymv0mfc7zmdlapfg</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592842</id>
      <parentid>4592825</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T08:28:16Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="16141" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул||ГАЛЛЕРЪ.|175}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|{{перенос2|срав|неніиям}} и повѣркѣ, детально и тщательно разрабатывать свой предметъ. Для своего времени Г. былъ крупной умственной силой и имя его останется записаннымъ на страницахъ исторіи русской мысли. Біографія Галича написана академикомъ А. В. Никитенкомъ (напечатана въ «Журн. Мин. Нар. Просв.» 1869, № 1, и отдѣльно С.{{нд}}Пб. 1869).

&lt;small&gt;Словари Брокгаузъ—Ефронъ, Южанова и Геннади; «Исторія рос. философіи», арх. Гавріила, Каз. 1840, стр. 98; «Матер. для исторіи просв. въ Рос.», Е. Ѳеоктистова въ «Русскомъ Вѣстн.», 1864, № 6, 7, 8 и отд. С.{{нд}}Пб. 1865; «Чт. въ Имп. Общ. Ист. и Др. Рос.», 1862 г., кн. III, стр. 179—206; Барсуковъ, «Жизнь и труды Погодина», С.{{нд}}Пб. 1900, т. І, стр. 51, 279, т. II, стр. 49, т. III, стр. 349—350, т. IV, стр. 243, 270; Н. Гречъ, «Записки о моей жизни» С.{{нд}}Пб. 1886, стр. 290, 295, 296, I, II, XIV, XV, XVI, ХIХ, XX; В. Григорьевъ. «50{{нд}}лѣтіе С.{{нд}}Пб. Ун{{нд}}та»; Бѣлинскій, соч. т. II, стр. 239; «Рус. Стар.» 1889, № 6, стр. 577; Плетневъ, «Мелк. крит. разб.», т. II, стр.530—531; «Міръ Божій» 1897, № 7, стр. 218—223, № 8, стр. 108—114, № 10, стр. 132—133; ib. 1898, № 1, стр. 235—269; «Сынъ Отеч.», 1818, № 40; «Вѣстн. Евр.», 1818, № 44; «Русская Мысль», 1895, № 4, стр.76; «Библ. Листы», 1825, № 36; «Московскій Телеграфъ», 1826, № 6, стр. 126, 1831, ч. 38, стр. 85; «Біографія Магницкаго», Е. Ѳеоктистова, 1865; М. Сухомлиновъ, «Матер. для ист. образ. въ Рос.» С.{{нд}}Пб. 1866; «Литер. газета», 1831 № 32; «Телескопъ», 1831, т. V, стр. 550; 1836, т. 32, стр. 197; «Сѣв. Пчела», 1834, № 61; «Библ.для чт.», 1835, т. XIII, отд. VI, стр. 34; «Отеч. Зап.», 1846, № 4, т. 45, отд. ѴІ, стр. 74—77; «Современникъ», 1846, т. 42, стр. 220—221; Селезневъ, «Ист. Очеркъ Имп. Лицея», С.{{нд}}Пб., 1861, стр. 100; Колубовскій, «Прибавленіе къ Ибервегъ-Гейнце»; «Рус. Архивъ», 1865, № 10 и 11; «Историч. Вѣстникъ» 1880, т. 2, стр.233; 1899, т. 76, стр. 535, т. 77, стр. 192—193, 202, 205; 1901, т. 86, стр. 158; «Р. Стар.», 1889, т. 61, стр, 302. т. 62, стр. 578, 582, 584, 590, 593, т. 63, стр. 55, 56, 266, 280, т. 64, стр. 743; 1890, т. 66, стр. 276; 1891, т. 70, стр. 420, 638, 648, 655; т. 71, стр. 96, 292, 308, 567, т. 72, стр. 78, 683; Петербург. Некрополь, I, 528; Э. Радловъ, «А. И. Галичъ» (Пушкинъ, изд. Брокгаузъ—Ефрона, т. I, стр. 241—246); Венгеровъ, Источники слов. рус. писат., т. І.&lt;/small&gt; 

{{РБС/Автор|А. Ельницкій.}}
|{{перенос2|срав|нениям}} и поверке, детально и тщательно разрабатывать свой предмет. Для своего времени Г. был крупной умственной силой, и имя его останется записанным на страницах истории русской мысли. Биография Галича написана академиком А. В. Никитенко (напечатана в «Журн. Мин. Нар. Просв.», 1869, № 1, и отдельно, СПб., 1860).

&lt;small&gt;Словари Брокгауза-Ефрона, Южакова и Геннади; «История рос. философии» арх. Гавриила, Каз., 1840, стр. 98; «Матер. для истории просв. в Рос.» Е. Феоктистова в «Русском Вестнике», 1864, № 6, 7, 8, и отд., СПб., 1865; «Чт. в Имп. Общ. Ист. и Др. Рос.», 1862 г., кн. III, стр, 179—206; Барсуков, «Жизнь и труды Погодина», Спб., 1900, т. І, стр. 51, 279, т. II, стр. 49, т. III, стр. 349—350, т. IV, стр. 243, 270; Н. Греч, «Записки о моей жизни», СПб., 1886, стр. 290, 295, 296, І, II, XIV, XV, XVI, ХIХ, XX; В. Григорьев. «50{{нд}}летие СПб. Университета»; Белинский, Сочинения, т. II, стр. 239; «Рус. Стар.», 1889, № 6, стр. 577; Плетнев, «Мелк. крит. разб.», т. II, стр. 530—531; «Мир Божий», 1897, № 7, стр. 218—223, № 8, стр. 108—114, № 10, стр. 132—133; ib., 1898, № 1, стр. 235—269; «Сын Отеч.», 1818, № 40; «Вестн. Евр.», 1818, № 44; «Русская Мысль», 1895, № 4, стр. 76; «Библ. Листы», 1825, № 36; «Московский Телеграф», 1826, № 6, стр. 126, 1831, ч. 38, стр. 85; «Биография Магницкого» Е. Феоктистова, 1865; M. Сухомлинов, «Матер. для ист. образ. в Рос.», СПб., 1866; «Литер. газета», 1831, № 32; «Телескоп», 1831, т. V, стр. 550; 1836, т. 32, стр. 197; «Сев. Пчела», 1834, № 61; «Библ. для чт.», 1835, т. XIII, отд. VI, стр. 34; «Отеч. Зап.», 1846, № 4, т. 45, отд. VІ, стр. 74—77; «Современник», 1846, т. 42, стр. 220—221; Селезнев, «Ист. Очерк Имп. Лицея», СПб., 1861, стр. 100; Колубовский, «Прибавление к Ибервегь-Гейнце»; «Рус. Архив», 1865, № 10 и 11; «Историч. Вестник», 1880, т. 2, стр. 233; 1899, т. 76, стр. 535, т. 77, стр. 192—193, 202, 205; 1901, т. 86, стр. 158; «Р. Стар.», 1889, т. 61, стр, 302, т. 62, стр. 578, 582, 584, 590, 593, т. 63, стр. 55, 56, 266, 280, т. 64, стр. 743; 1890, т. 66, стр. 276; 1891, т. 70, стр. 420, 638, 648, 655; т. 71, стр. 96, 292, 308, 567, т. 72, стр. 78, 683; Петербургский Некрополь, І, 528; Э. Радлов, «А. И. Галич» (Пушкин, изд. Брокгауза-Ефрона, т. І, стр. 241—246); Венгеров, Источники слов. рус. писат., т. І.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|А. Ельницкий.}}}}&lt;section end=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Галлер, Константин Петрович&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Галлеръ''', ''Константинъ Петровичъ'', музыкальный критикъ, композиторъ и педагогъ, родился въ 1845 г., общее образованіе получилъ въ 1-мъ кадетскомъ корпусѣ, по окончаніи котораго (1863) былъ выпущенъ корнетомъ въ Кирасирскій Ея Величества полкъ, затѣмъ перешелъ въ Лубенскій гусарскій полкъ, но черезъ нѣсколько лѣтъ вышелъ въ отставку, чувствуя призваніе къ музыкѣ. Склонность эта обнаружнлась у Г. еще въ дѣтствѣ; его первой учительницей игры на фортепіано была его мать, затѣмъ нѣкій Паули. Въ 1867 г., по выходѣ въ отставку, поступилъ въ С.{{нд}}Пб. консерваторію, гдѣ занимался нѣсколько лѣтъ подъ руководствомъ профессоровъ Воячека, Іогансена, Зарембы и Римскаго-Корсакова (теорія композиціи), Чернц (классъ фортепіано), А. Рубинштейна (классъ ансамбля) и Чіарди (классъ флейты), Будучи ученикомъ, на 3{{нд}}мъ курсѣ, преподавалъ нѣкоторое время теорію въ младшихъ классахъ консерваторіи, замѣщая профессоровъ Воячека и Іогансена. Однако, Г. консерваторію не окончилъ, по крайней мѣрѣ съ дипломомъ. Посвятивъ себя музыкальной дѣятельности, Г. первоначально занялся композиціей. Кромѣ романсовъ, нѣсколышхъ сонатъ и фортепіанныхъ вещей, онъ написалъ; нѣсколько увертюръ для оркестра, кантату «Пиръ Валтассара» (отрывокъ изъ нея исп. 4 февр. 1884 г., въ концертѣ Музык. Общ.); гимнъ «Родина» (исп. 1  ноября 1880 г. тамъ же), хоръ «Спится мнѣ младешенькой», неоконченную оперу «Марьина роща», оркестровалъ «Картинки съ {{опечатка|Востока|Вотока|О1}}» Шумана (исп. 1880). Съ 1874 г. посвятилъ себя главнымъ образомъ педагогической и журнальной дѣятельности. Г. состоялъ преподавателемъ теоріи музыки и хорового пѣнія въ С.{{нд}}Пб. Учительскомъ Институтѣ (съ 1879 г.) и въ музык. классахъ Педагогич. музея Военнаго министерства (съ 1880 г.). Издалъ: 1) Учебникъ хорового пѣнія и теоріи музыки, приспос. къ школьному изученію; 2) Сборникъ дѣтскихъ пѣсенъ (Рай дѣтей); 3) приготовилъ къ печати «Сборникъ народныхъ пѣсенъ Лужскаго уѣзда». Музыкально-критическая дѣятельность Г. доставила ему извѣстное положеніе. Исповѣдуя консервативное направленіе, Г. безпристрастно относился и къ явленіямъ музыкальной жизни прогрессивнаго характера. Сотрудничалъ въ «Биржев. Вѣдомостяхъ» (съ 1874 г.), «Молвѣ», «Сынѣ Отечества» (здѣсь въ 1876—77 г. появились его «Очерки литературы русской музык. критики»), «Новостяхъ», «Всемірной Иллюстраціи» (1874—83, рядъ біографическихъ очерковъ и замѣтокъ о композиторахъ и знаменитыхъ артистахъ), 
|'''Галлер,''' ''Константин Петрович'', музыкальный критик, композитор и педагог, родился в 1845 г., общее образование получил в 1{{нд}}м кадетском корпусе, по окончании которого (1863) был выпущен корнетом в Кирасирский Ее Величества полк, затем перешел в Лубенский гусарский полк, но через несколько лет вышел в отставку, чувствуя призвание к музыке. Склонность эта обнаружилась у Г. еще в детстве; его первой учительницей игры на фортепиано была его мать, затем некий Паули. В 1867 г., по выходе в отставку, поступил в СПб. консерваторию, где занимался несколько лет под руководством профессоров Воячека, Иогансена, Зарембы и Римского-Корсакова (теория композиции), Черни (класс фортепиано), А. Рубинштейна (класс ансамбля) и Чиарди (класс флейты). Будучи учеником, на 3{{нд}}м курсе, преподавал некоторое время теорию в младших классах консерватории, замещая профессоров Воячека и Иогансена. Однако Г. консерваторию не окончил, по крайней мере с дипломом. Посвятив себя музыкальной деятельности, Г. первоначально занялся композицией. Кроме романсов, нескольких сонат и фортепианных вещей, он написал: несколько увертюр для оркестра, кантату «Пир Валтассара» (отрывок из нее исп. 4 февр. 1884 г. в концерте Музык. Общ.); гимн «Родина» (исп. 1 ноября 1880 г. там же), хор «Спится мне младешенькой», неоконченную оперу «Марьина роща», оркестровал «Картинки с Востока» Шумана (исп. 1880). С 1874 г. посвятил себя главным образом педагогической и журнальной деятельности. Г. состоял преподавателем теории музыки и хорового пения в СПб. Учительском институте (с 1879 г.) и в музыкальных классах Педагогического музея Военного министерства (с 1880 г.). Издал: 1) Учебник хорового пения и теории музыки, приспос. к школьному изучению; 2) Сборник детских песен (Рай детей); 3) приготовил к печати «Сборник народных песен Лужского уезда». Музыкально-критическая деятельность Г. доставила ему известное положение. Исповедуя консервативное направление, Г. беспристрастно относился и к явлениям музыкальной жизни прогрессивного характера. Сотрудничал в «Биржев. Ведомостях» (с 1874 г.), «Молве», «Сыне Отечества» (здесь в 1876—77 гг. появились его «Очерки литературы русской музык. критики»), «Новостях», «Всемирной Иллюстрации» (1874—83, ряд биографических очерков и заметок о композиторах и знаменитых артистах), }}&lt;section end=&quot;Галлер, Константин Петрович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>hzd6gkknrn42fn8c4p88w367t4jcwdk</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592844</id>
      <parentid>4592842</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T08:37:54Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="16147" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул||ГАЛЛЕРЪ.|175}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|{{перенос2|срав|неніиям}} и повѣркѣ, детально и тщательно разрабатывать свой предметъ. Для своего времени Г. былъ крупной умственной силой и имя его останется записаннымъ на страницахъ исторіи русской мысли. Біографія Галича написана академикомъ А. В. Никитенкомъ (напечатана въ «Журн. Мин. Нар. Просв.» 1869, № 1, и отдѣльно С.{{нд}}Пб. 1869).

&lt;small&gt;Словари Брокгаузъ—Ефронъ, Южанова и Геннади; «Исторія рос. философіи», арх. Гавріила, Каз. 1840, стр. 98; «Матер. для исторіи просв. въ Рос.», Е. Ѳеоктистова въ «Русскомъ Вѣстн.», 1864, № 6, 7, 8 и отд. С.{{нд}}Пб. 1865; «Чт. въ Имп. Общ. Ист. и Др. Рос.», 1862 г., кн. III, стр. 179—206; Барсуковъ, «Жизнь и труды Погодина», С.{{нд}}Пб. 1900, т. І, стр. 51, 279, т. II, стр. 49, т. III, стр. 349—350, т. IV, стр. 243, 270; Н. Гречъ, «Записки о моей жизни» С.{{нд}}Пб. 1886, стр. 290, 295, 296, I, II, XIV, XV, XVI, ХIХ, XX; В. Григорьевъ. «50{{нд}}лѣтіе С.{{нд}}Пб. Ун{{нд}}та»; Бѣлинскій, соч. т. II, стр. 239; «Рус. Стар.» 1889, № 6, стр. 577; Плетневъ, «Мелк. крит. разб.», т. II, стр.530—531; «Міръ Божій» 1897, № 7, стр. 218—223, № 8, стр. 108—114, № 10, стр. 132—133; ib. 1898, № 1, стр. 235—269; «Сынъ Отеч.», 1818, № 40; «Вѣстн. Евр.», 1818, № 44; «Русская Мысль», 1895, № 4, стр.76; «Библ. Листы», 1825, № 36; «Московскій Телеграфъ», 1826, № 6, стр. 126, 1831, ч. 38, стр. 85; «Біографія Магницкаго», Е. Ѳеоктистова, 1865; М. Сухомлиновъ, «Матер. для ист. образ. въ Рос.» С.{{нд}}Пб. 1866; «Литер. газета», 1831 № 32; «Телескопъ», 1831, т. V, стр. 550; 1836, т. 32, стр. 197; «Сѣв. Пчела», 1834, № 61; «Библ.для чт.», 1835, т. XIII, отд. VI, стр. 34; «Отеч. Зап.», 1846, № 4, т. 45, отд. ѴІ, стр. 74—77; «Современникъ», 1846, т. 42, стр. 220—221; Селезневъ, «Ист. Очеркъ Имп. Лицея», С.{{нд}}Пб., 1861, стр. 100; Колубовскій, «Прибавленіе къ Ибервегъ-Гейнце»; «Рус. Архивъ», 1865, № 10 и 11; «Историч. Вѣстникъ» 1880, т. 2, стр.233; 1899, т. 76, стр. 535, т. 77, стр. 192—193, 202, 205; 1901, т. 86, стр. 158; «Р. Стар.», 1889, т. 61, стр, 302. т. 62, стр. 578, 582, 584, 590, 593, т. 63, стр. 55, 56, 266, 280, т. 64, стр. 743; 1890, т. 66, стр. 276; 1891, т. 70, стр. 420, 638, 648, 655; т. 71, стр. 96, 292, 308, 567, т. 72, стр. 78, 683; Петербург. Некрополь, I, 528; Э. Радловъ, «А. И. Галичъ» (Пушкинъ, изд. Брокгаузъ—Ефрона, т. I, стр. 241—246); Венгеровъ, Источники слов. рус. писат., т. І.&lt;/small&gt; 

{{РБС/Автор|А. Ельницкій.}}
|{{перенос2|срав|нениям}} и поверке, детально и тщательно разрабатывать свой предмет. Для своего времени Г. был крупной умственной силой, и имя его останется записанным на страницах истории русской мысли. Биография Галича написана академиком А. В. Никитенко (напечатана в «Журн. Мин. Нар. Просв.», 1869, № 1, и отдельно, СПб., 1860).

&lt;small&gt;Словари Брокгауза-Ефрона, Южакова и Геннади; «История рос. философии» арх. Гавриила, Каз., 1840, стр. 98; «Матер. для истории просв. в Рос.» Е. Феоктистова в «Русском Вестнике», 1864, № 6, 7, 8, и отд., СПб., 1865; «Чт. в Имп. Общ. Ист. и Др. Рос.», 1862 г., кн. III, стр, 179—206; Барсуков, «Жизнь и труды Погодина», Спб., 1900, т. І, стр. 51, 279, т. II, стр. 49, т. III, стр. 349—350, т. IV, стр. 243, 270; Н. Греч, «Записки о моей жизни», СПб., 1886, стр. 290, 295, 296, І, II, XIV, XV, XVI, ХIХ, XX; В. Григорьев. «50{{нд}}летие СПб. Университета»; Белинский, Сочинения, т. II, стр. 239; «Рус. Стар.», 1889, № 6, стр. 577; Плетнев, «Мелк. крит. разб.», т. II, стр. 530—531; «Мир Божий», 1897, № 7, стр. 218—223, № 8, стр. 108—114, № 10, стр. 132—133; ib., 1898, № 1, стр. 235—269; «Сын Отеч.», 1818, № 40; «Вестн. Евр.», 1818, № 44; «Русская Мысль», 1895, № 4, стр. 76; «Библ. Листы», 1825, № 36; «Московский Телеграф», 1826, № 6, стр. 126, 1831, ч. 38, стр. 85; «Биография Магницкого» Е. Феоктистова, 1865; M. Сухомлинов, «Матер. для ист. образ. в Рос.», СПб., 1866; «Литер. газета», 1831, № 32; «Телескоп», 1831, т. V, стр. 550; 1836, т. 32, стр. 197; «Сев. Пчела», 1834, № 61; «Библ. для чт.», 1835, т. XIII, отд. VI, стр. 34; «Отеч. Зап.», 1846, № 4, т. 45, отд. VІ, стр. 74—77; «Современник», 1846, т. 42, стр. 220—221; Селезнев, «Ист. Очерк Имп. Лицея», СПб., 1861, стр. 100; Колубовский, «Прибавление к Ибервегь-Гейнце»; «Рус. Архив», 1865, № 10 и 11; «Историч. Вестник», 1880, т. 2, стр. 233; 1899, т. 76, стр. 535, т. 77, стр. 192—193, 202, 205; 1901, т. 86, стр. 158; «Р. Стар.», 1889, т. 61, стр, 302, т. 62, стр. 578, 582, 584, 590, 593, т. 63, стр. 55, 56, 266, 280, т. 64, стр. 743; 1890, т. 66, стр. 276; 1891, т. 70, стр. 420, 638, 648, 655; т. 71, стр. 96, 292, 308, 567, т. 72, стр. 78, 683; Петербургский Некрополь, І, 528; Э. Радлов, «А. И. Галич» (Пушкин, изд. Брокгауза-Ефрона, т. І, стр. 241—246); Венгеров, Источники слов. рус. писат., т. І.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|А. Ельницкий.}}}}&lt;section end=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Галлер, Константин Петрович&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Галлеръ''', ''Константинъ Петровичъ'', музыкальный критикъ, композиторъ и педагогъ, родился въ 1845 г., общее образованіе получилъ въ 1{{нд}}мъ кадетскомъ корпусѣ, по окончаніи котораго (1863) былъ выпущенъ корнетомъ въ Кирасирскій Ея Величества полкъ, затѣмъ перешелъ въ Лубенскій гусарскій полкъ, но черезъ нѣсколько лѣтъ вышелъ въ отставку, чувствуя призваніе къ музыкѣ. Склонность эта обнаружнлась у Г. еще въ дѣтствѣ; его первой учительницей игры на фортепіано была его мать, затѣмъ нѣкій Паули. Въ 1867 г., по выходѣ въ отставку, поступилъ въ С.{{нд}}Пб. консерваторію, гдѣ занимался нѣсколько лѣтъ подъ руководствомъ профессоровъ Воячека, Іогансена, Зарембы и Римскаго-Корсакова (теорія композиціи), Чернц (классъ фортепіано), А. Рубинштейна (классъ ансамбля) и Чіарди (классъ флейты), Будучи ученикомъ, на 3{{нд}}мъ курсѣ, преподавалъ нѣкоторое время теорію въ младшихъ классахъ консерваторіи, замѣщая профессоровъ Воячека и Іогансена. Однако, Г. консерваторію не окончилъ, по крайней мѣрѣ съ дипломомъ. Посвятивъ себя музыкальной дѣятельности, Г. первоначально занялся композиціей. Кромѣ романсовъ, нѣсколышхъ сонатъ и фортепіанныхъ вещей, онъ написалъ; нѣсколько увертюръ для оркестра, кантату «Пиръ Валтассара» (отрывокъ изъ нея исп. 4 февр. 1884 г., въ концертѣ Музык. Общ.); гимнъ «Родина» (исп. 1 ноября 1880 г. тамъ же), хоръ «Спится мнѣ младешенькой», неоконченную оперу «Марьина роща», оркестровалъ «Картинки съ {{опечатка|Востока|Вотока|О1}}» Шумана (исп. 1880). Съ 1874 г. посвятилъ себя главнымъ образомъ педагогической и журнальной дѣятельности. Г. состоялъ преподавателемъ теоріи музыки и хорового пѣнія въ С.{{нд}}Пб. Учительскомъ Институтѣ (съ 1879 г.) и въ музык. классахъ Педагогич. музея Военнаго министерства (съ 1880 г.). Издалъ: 1) Учебникъ хорового пѣнія и теоріи музыки, приспос. къ школьному изученію; 2) Сборникъ дѣтскихъ пѣсенъ (Рай дѣтей); 3) приготовилъ къ печати «Сборникъ народныхъ пѣсенъ Лужскаго уѣзда». Музыкально-критическая дѣятельность Г. доставила ему извѣстное положеніе. Исповѣдуя консервативное направленіе, Г. безпристрастно относился и къ явленіямъ музыкальной жизни прогрессивнаго характера. Сотрудничалъ въ «Биржев. Вѣдомостяхъ» (съ 1874 г.), «Молвѣ», «Сынѣ Отечества» (здѣсь въ 1876—77 г. появились его «Очерки литературы русской музык. критики»), «Новостяхъ», «Всемірной Иллюстраціи» (1874—83, рядъ біографическихъ очерковъ и замѣтокъ о композиторахъ и знаменитыхъ артистахъ), 
|'''Галлер,''' ''Константин Петрович'', музыкальный критик, композитор и педагог, родился в 1845 г., общее образование получил в 1{{нд}}м кадетском корпусе, по окончании которого (1863) был выпущен корнетом в Кирасирский Ее Величества полк, затем перешел в Лубенский гусарский полк, но через несколько лет вышел в отставку, чувствуя призвание к музыке. Склонность эта обнаружилась у Г. еще в детстве; его первой учительницей игры на фортепиано была его мать, затем некий Паули. В 1867 г., по выходе в отставку, поступил в СПб. консерваторию, где занимался несколько лет под руководством профессоров Воячека, Иогансена, Зарембы и Римского-Корсакова (теория композиции), Черни (класс фортепиано), А. Рубинштейна (класс ансамбля) и Чиарди (класс флейты). Будучи учеником, на 3{{нд}}м курсе, преподавал некоторое время теорию в младших классах консерватории, замещая профессоров Воячека и Иогансена. Однако Г. консерваторию не окончил, по крайней мере с дипломом. Посвятив себя музыкальной деятельности, Г. первоначально занялся композицией. Кроме романсов, нескольких сонат и фортепианных вещей, он написал: несколько увертюр для оркестра, кантату «Пир Валтассара» (отрывок из нее исп. 4 февр. 1884 г. в концерте Музык. Общ.); гимн «Родина» (исп. 1 ноября 1880 г. там же), хор «Спится мне младешенькой», неоконченную оперу «Марьина роща», оркестровал «Картинки с Востока» Шумана (исп. 1880). С 1874 г. посвятил себя главным образом педагогической и журнальной деятельности. Г. состоял преподавателем теории музыки и хорового пения в СПб. Учительском институте (с 1879 г.) и в музыкальных классах Педагогического музея Военного министерства (с 1880 г.). Издал: 1) Учебник хорового пения и теории музыки, приспос. к школьному изучению; 2) Сборник детских песен (Рай детей); 3) приготовил к печати «Сборник народных песен Лужского уезда». Музыкально-критическая деятельность Г. доставила ему известное положение. Исповедуя консервативное направление, Г. беспристрастно относился и к явлениям музыкальной жизни прогрессивного характера. Сотрудничал в «Биржев. Ведомостях» (с 1874 г.), «Молве», «Сыне Отечества» (здесь в 1876—77 гг. появились его «Очерки литературы русской музык. критики»), «Новостях», «Всемирной Иллюстрации» (1874—83, ряд биографических очерков и заметок о композиторах и знаменитых артистах), }}&lt;section end=&quot;Галлер, Константин Петрович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>96kg5zuj7kygd5trj6jmivtmceppr7z</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592845</id>
      <parentid>4592844</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T08:38:15Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="16151" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул||ГАЛЛЕРЪ.|175}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|{{перенос2|срав|неніиям}} и повѣркѣ, детально и тщательно разрабатывать свой предметъ. Для своего времени Г. былъ крупной умственной силой и имя его останется записаннымъ на страницахъ исторіи русской мысли. Біографія Галича написана академикомъ А. В. Никитенкомъ (напечатана въ «Журн. Мин. Нар. Просв.» 1869, № 1, и отдѣльно С.{{нд}}Пб. 1869).

&lt;small&gt;Словари Брокгаузъ—Ефронъ, Южанова и Геннади; «Исторія рос. философіи», арх. Гавріила, Каз. 1840, стр. 98; «Матер. для исторіи просв. въ Рос.», Е. Ѳеоктистова въ «Русскомъ Вѣстн.», 1864, № 6, 7, 8 и отд. С.{{нд}}Пб. 1865; «Чт. въ Имп. Общ. Ист. и Др. Рос.», 1862 г., кн. III, стр. 179—206; Барсуковъ, «Жизнь и труды Погодина», С.{{нд}}Пб. 1900, т. І, стр. 51, 279, т. II, стр. 49, т. III, стр. 349—350, т. IV, стр. 243, 270; Н. Гречъ, «Записки о моей жизни» С.{{нд}}Пб. 1886, стр. 290, 295, 296, I, II, XIV, XV, XVI, ХIХ, XX; В. Григорьевъ. «50{{нд}}лѣтіе С.{{нд}}Пб. Ун{{нд}}та»; Бѣлинскій, соч. т. II, стр. 239; «Рус. Стар.» 1889, № 6, стр. 577; Плетневъ, «Мелк. крит. разб.», т. II, стр.530—531; «Міръ Божій» 1897, № 7, стр. 218—223, № 8, стр. 108—114, № 10, стр. 132—133; ib. 1898, № 1, стр. 235—269; «Сынъ Отеч.», 1818, № 40; «Вѣстн. Евр.», 1818, № 44; «Русская Мысль», 1895, № 4, стр.76; «Библ. Листы», 1825, № 36; «Московскій Телеграфъ», 1826, № 6, стр. 126, 1831, ч. 38, стр. 85; «Біографія Магницкаго», Е. Ѳеоктистова, 1865; М. Сухомлиновъ, «Матер. для ист. образ. въ Рос.» С.{{нд}}Пб. 1866; «Литер. газета», 1831 № 32; «Телескопъ», 1831, т. V, стр. 550; 1836, т. 32, стр. 197; «Сѣв. Пчела», 1834, № 61; «Библ.для чт.», 1835, т. XIII, отд. VI, стр. 34; «Отеч. Зап.», 1846, № 4, т. 45, отд. ѴІ, стр. 74—77; «Современникъ», 1846, т. 42, стр. 220—221; Селезневъ, «Ист. Очеркъ Имп. Лицея», С.{{нд}}Пб., 1861, стр. 100; Колубовскій, «Прибавленіе къ Ибервегъ-Гейнце»; «Рус. Архивъ», 1865, № 10 и 11; «Историч. Вѣстникъ» 1880, т. 2, стр.233; 1899, т. 76, стр. 535, т. 77, стр. 192—193, 202, 205; 1901, т. 86, стр. 158; «Р. Стар.», 1889, т. 61, стр, 302. т. 62, стр. 578, 582, 584, 590, 593, т. 63, стр. 55, 56, 266, 280, т. 64, стр. 743; 1890, т. 66, стр. 276; 1891, т. 70, стр. 420, 638, 648, 655; т. 71, стр. 96, 292, 308, 567, т. 72, стр. 78, 683; Петербург. Некрополь, I, 528; Э. Радловъ, «А. И. Галичъ» (Пушкинъ, изд. Брокгаузъ—Ефрона, т. I, стр. 241—246); Венгеровъ, Источники слов. рус. писат., т. І.&lt;/small&gt; 

{{РБС/Автор|А. Ельницк{{и}}й.}}
|{{перенос2|срав|нениям}} и поверке, детально и тщательно разрабатывать свой предмет. Для своего времени Г. был крупной умственной силой, и имя его останется записанным на страницах истории русской мысли. Биография Галича написана академиком А. В. Никитенко (напечатана в «Журн. Мин. Нар. Просв.», 1869, № 1, и отдельно, СПб., 1860).

&lt;small&gt;Словари Брокгауза-Ефрона, Южакова и Геннади; «История рос. философии» арх. Гавриила, Каз., 1840, стр. 98; «Матер. для истории просв. в Рос.» Е. Феоктистова в «Русском Вестнике», 1864, № 6, 7, 8, и отд., СПб., 1865; «Чт. в Имп. Общ. Ист. и Др. Рос.», 1862 г., кн. III, стр, 179—206; Барсуков, «Жизнь и труды Погодина», Спб., 1900, т. І, стр. 51, 279, т. II, стр. 49, т. III, стр. 349—350, т. IV, стр. 243, 270; Н. Греч, «Записки о моей жизни», СПб., 1886, стр. 290, 295, 296, І, II, XIV, XV, XVI, ХIХ, XX; В. Григорьев. «50{{нд}}летие СПб. Университета»; Белинский, Сочинения, т. II, стр. 239; «Рус. Стар.», 1889, № 6, стр. 577; Плетнев, «Мелк. крит. разб.», т. II, стр. 530—531; «Мир Божий», 1897, № 7, стр. 218—223, № 8, стр. 108—114, № 10, стр. 132—133; ib., 1898, № 1, стр. 235—269; «Сын Отеч.», 1818, № 40; «Вестн. Евр.», 1818, № 44; «Русская Мысль», 1895, № 4, стр. 76; «Библ. Листы», 1825, № 36; «Московский Телеграф», 1826, № 6, стр. 126, 1831, ч. 38, стр. 85; «Биография Магницкого» Е. Феоктистова, 1865; M. Сухомлинов, «Матер. для ист. образ. в Рос.», СПб., 1866; «Литер. газета», 1831, № 32; «Телескоп», 1831, т. V, стр. 550; 1836, т. 32, стр. 197; «Сев. Пчела», 1834, № 61; «Библ. для чт.», 1835, т. XIII, отд. VI, стр. 34; «Отеч. Зап.», 1846, № 4, т. 45, отд. VІ, стр. 74—77; «Современник», 1846, т. 42, стр. 220—221; Селезнев, «Ист. Очерк Имп. Лицея», СПб., 1861, стр. 100; Колубовский, «Прибавление к Ибервегь-Гейнце»; «Рус. Архив», 1865, № 10 и 11; «Историч. Вестник», 1880, т. 2, стр. 233; 1899, т. 76, стр. 535, т. 77, стр. 192—193, 202, 205; 1901, т. 86, стр. 158; «Р. Стар.», 1889, т. 61, стр, 302, т. 62, стр. 578, 582, 584, 590, 593, т. 63, стр. 55, 56, 266, 280, т. 64, стр. 743; 1890, т. 66, стр. 276; 1891, т. 70, стр. 420, 638, 648, 655; т. 71, стр. 96, 292, 308, 567, т. 72, стр. 78, 683; Петербургский Некрополь, І, 528; Э. Радлов, «А. И. Галич» (Пушкин, изд. Брокгауза-Ефрона, т. І, стр. 241—246); Венгеров, Источники слов. рус. писат., т. І.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|А. Ельницкий.}}}}&lt;section end=&quot;Галич, Александр Иванович&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Галлер, Константин Петрович&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Галлеръ''', ''Константинъ Петровичъ'', музыкальный критикъ, композиторъ и педагогъ, родился въ 1845 г., общее образованіе получилъ въ 1{{нд}}мъ кадетскомъ корпусѣ, по окончаніи котораго (1863) былъ выпущенъ корнетомъ въ Кирасирскій Ея Величества полкъ, затѣмъ перешелъ въ Лубенскій гусарскій полкъ, но черезъ нѣсколько лѣтъ вышелъ въ отставку, чувствуя призваніе къ музыкѣ. Склонность эта обнаружнлась у Г. еще въ дѣтствѣ; его первой учительницей игры на фортепіано была его мать, затѣмъ нѣкій Паули. Въ 1867 г., по выходѣ въ отставку, поступилъ въ С.{{нд}}Пб. консерваторію, гдѣ занимался нѣсколько лѣтъ подъ руководствомъ профессоровъ Воячека, Іогансена, Зарембы и Римскаго-Корсакова (теорія композиціи), Чернц (классъ фортепіано), А. Рубинштейна (классъ ансамбля) и Чіарди (классъ флейты), Будучи ученикомъ, на 3{{нд}}мъ курсѣ, преподавалъ нѣкоторое время теорію въ младшихъ классахъ консерваторіи, замѣщая профессоровъ Воячека и Іогансена. Однако, Г. консерваторію не окончилъ, по крайней мѣрѣ съ дипломомъ. Посвятивъ себя музыкальной дѣятельности, Г. первоначально занялся композиціей. Кромѣ романсовъ, нѣсколышхъ сонатъ и фортепіанныхъ вещей, онъ написалъ; нѣсколько увертюръ для оркестра, кантату «Пиръ Валтассара» (отрывокъ изъ нея исп. 4 февр. 1884 г., въ концертѣ Музык. Общ.); гимнъ «Родина» (исп. 1 ноября 1880 г. тамъ же), хоръ «Спится мнѣ младешенькой», неоконченную оперу «Марьина роща», оркестровалъ «Картинки съ {{опечатка|Востока|Вотока|О1}}» Шумана (исп. 1880). Съ 1874 г. посвятилъ себя главнымъ образомъ педагогической и журнальной дѣятельности. Г. состоялъ преподавателемъ теоріи музыки и хорового пѣнія въ С.{{нд}}Пб. Учительскомъ Институтѣ (съ 1879 г.) и въ музык. классахъ Педагогич. музея Военнаго министерства (съ 1880 г.). Издалъ: 1) Учебникъ хорового пѣнія и теоріи музыки, приспос. къ школьному изученію; 2) Сборникъ дѣтскихъ пѣсенъ (Рай дѣтей); 3) приготовилъ къ печати «Сборникъ народныхъ пѣсенъ Лужскаго уѣзда». Музыкально-критическая дѣятельность Г. доставила ему извѣстное положеніе. Исповѣдуя консервативное направленіе, Г. безпристрастно относился и къ явленіямъ музыкальной жизни прогрессивнаго характера. Сотрудничалъ въ «Биржев. Вѣдомостяхъ» (съ 1874 г.), «Молвѣ», «Сынѣ Отечества» (здѣсь въ 1876—77 г. появились его «Очерки литературы русской музык. критики»), «Новостяхъ», «Всемірной Иллюстраціи» (1874—83, рядъ біографическихъ очерковъ и замѣтокъ о композиторахъ и знаменитыхъ артистахъ), 
|'''Галлер,''' ''Константин Петрович'', музыкальный критик, композитор и педагог, родился в 1845 г., общее образование получил в 1{{нд}}м кадетском корпусе, по окончании которого (1863) был выпущен корнетом в Кирасирский Ее Величества полк, затем перешел в Лубенский гусарский полк, но через несколько лет вышел в отставку, чувствуя призвание к музыке. Склонность эта обнаружилась у Г. еще в детстве; его первой учительницей игры на фортепиано была его мать, затем некий Паули. В 1867 г., по выходе в отставку, поступил в СПб. консерваторию, где занимался несколько лет под руководством профессоров Воячека, Иогансена, Зарембы и Римского-Корсакова (теория композиции), Черни (класс фортепиано), А. Рубинштейна (класс ансамбля) и Чиарди (класс флейты). Будучи учеником, на 3{{нд}}м курсе, преподавал некоторое время теорию в младших классах консерватории, замещая профессоров Воячека и Иогансена. Однако Г. консерваторию не окончил, по крайней мере с дипломом. Посвятив себя музыкальной деятельности, Г. первоначально занялся композицией. Кроме романсов, нескольких сонат и фортепианных вещей, он написал: несколько увертюр для оркестра, кантату «Пир Валтассара» (отрывок из нее исп. 4 февр. 1884 г. в концерте Музык. Общ.); гимн «Родина» (исп. 1 ноября 1880 г. там же), хор «Спится мне младешенькой», неоконченную оперу «Марьина роща», оркестровал «Картинки с Востока» Шумана (исп. 1880). С 1874 г. посвятил себя главным образом педагогической и журнальной деятельности. Г. состоял преподавателем теории музыки и хорового пения в СПб. Учительском институте (с 1879 г.) и в музыкальных классах Педагогического музея Военного министерства (с 1880 г.). Издал: 1) Учебник хорового пения и теории музыки, приспос. к школьному изучению; 2) Сборник детских песен (Рай детей); 3) приготовил к печати «Сборник народных песен Лужского уезда». Музыкально-критическая деятельность Г. доставила ему известное положение. Исповедуя консервативное направление, Г. беспристрастно относился и к явлениям музыкальной жизни прогрессивного характера. Сотрудничал в «Биржев. Ведомостях» (с 1874 г.), «Молве», «Сыне Отечества» (здесь в 1876—77 гг. появились его «Очерки литературы русской музык. критики»), «Новостях», «Всемирной Иллюстрации» (1874—83, ряд биографических очерков и заметок о композиторах и знаменитых артистах), }}&lt;section end=&quot;Галлер, Константин Петрович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>4d5dc8cvf707pj8y5y3bpwf2mkglmku</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/672</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124461</id>
    <revision>
      <id>4592706</id>
      <parentid>4592314</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T12:12:47Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4082" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|654|156 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|не|правильно}}, напр. с нарушением правил о подсудности (72 № 1091) и т. п.; 2) все судебные и правительственные места и должностные лица, на обязанность коих возложено оказывать содействие по приведению решения в исполнение, не могут уклоняться от исполнения этой обязанности под каким бы то ни было предлогом, и 3) тяжущиеся, по спору коих постановлено решение, не могут требовать рассмотрения дела вновь, за исключением случаев, в коих дозволяется просить о пересмотре решений по вновь открывшимся обстоятельствам или вследствие обнаружения подлога в актах, на коих оно основано. Они не в праве предъявлять вновь иск о том же предмете, представляя, например, новые доказательства в подтверждение как того, что истцу неправильно отказано в иске, или потому, что ответчик неправильно присужден к чему-либо (72 № 23; 77 № 375). Посему, кто бы, т. е. истец ли или ответчик, ни предъявил такой иск, в нем всегда должно быть отказано, ''если только привлеченный к суду в качестве ответчика потребует этого'', указав на то, что дело уже решено единожды и тем бывшее в споре право погашено навсегда (ст. 589).

Таким образом, если ответчик делает такое возражение, называемое ''возражением о решенном деле'', суду не остается ничего более, как установить факт разрешения того же спора и вступления решения в силу закона и постановить решение об отказе истцу в его иске, не входя в дальнейшее разбирательство, ибо установлением означенного факта, он устанавливает отсутствие у истца права, о защите коего он предъявил такой иск.

Но так суд может поступить в том лишь случае, если ответчик сделает названное возражение. Без сего же сам суд не вправе ни отказать истцу в иске без проверки представленных им данных, ни прекратить производство (73 № 1555). Он обязан разрешить вновь возникший спор так, как бы он никогда не был разрешаем (71 № 181). Это потому, что возбуждением того же спора вновь нарушаются права противной стороны; посему, если последняя не возражает, значит она не находит нарушения ее интересов. Вследствие сего, постановленное при таких условиях решение может восприять силу закона (71 № 181), а первое теряет уже свое значение, как будто его и не было никогда (95 № 81).&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>hafdpqskznr9ise97yzj5kdpo6mhy5s</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592776</id>
      <parentid>4592706</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:33:09Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4081" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|654|156 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|не|правильно}}, напр. с нарушением правил о подсудности (72 № 1091) и т. п.; 2) все судебные и правительственные места и должностные лица, на обязанность коих возложено оказывать содействие по приведению решения в исполнение, не могут уклоняться от исполнения этой обязанности под каким бы то ни было предлогом, и 3) тяжущиеся, по спору коих постановлено решение, не могут требовать рассмотрения дела вновь, за исключением случаев, в коих дозволяется просить о пересмотре решений по вновь открывшимся обстоятельствам или вследствие обнаружения подлога в актах, на коих оно основано. Они не вправе предъявлять вновь иск о том же предмете, представляя, например, новые доказательства в подтверждение как того, что истцу неправильно отказано в иске, или потому, что ответчик неправильно присужден к чему-либо (72 № 23; 77 № 375). Посему, кто бы, т. е. истец ли или ответчик, ни предъявил такой иск, в нем всегда должно быть отказано, ''если только привлеченный к суду в качестве ответчика потребует этого'', указав на то, что дело уже решено единожды и тем бывшее в споре право погашено навсегда (ст. 589).

Таким образом, если ответчик делает такое возражение, называемое ''возражением о решенном деле'', суду не остается ничего более, как установить факт разрешения того же спора и вступления решения в силу закона и постановить решение об отказе истцу в его иске, не входя в дальнейшее разбирательство, ибо установлением означенного факта, он устанавливает отсутствие у истца права, о защите коего он предъявил такой иск.

Но так суд может поступить в том лишь случае, если ответчик сделает названное возражение. Без сего же сам суд не вправе ни отказать истцу в иске без проверки представленных им данных, ни прекратить производство (73 № 1555). Он обязан разрешить вновь возникший спор так, как бы он никогда не был разрешаем (71 № 181). Это потому, что возбуждением того же спора вновь нарушаются права противной стороны; посему, если последняя не возражает, значит она не находит нарушения ее интересов. Вследствие сего, постановленное при таких условиях решение может восприять силу закона (71 № 181), а первое теряет уже свое значение, как будто его и не было никогда (95 № 81).&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>j5c20c0gd9tzlqz949mq5sspf3z6xix</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu/176</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124462</id>
    <revision>
      <id>4592843</id>
      <parentid>4592318</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T08:37:10Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="15023" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул|176|ГАЛЛЕРЪ — ФІОНИ.|}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галлер, Константин Петрович&quot;/&gt;{{ВАР2
|«Музык. свѣтѣ» и «Баянѣ». Нѣсколько. статей Г. по педагогикѣ напечатаны въ «Русскомъ начальномъ учителѣ», въ которомъ, отдѣльными выпусками, появился и его учебникъ «Теорія музыки и хорового пѣнія». Состоялъ также постояннымъ сотрудникомъ корреспондентомъ въ «Europe Artiste» по музыкѣ. Помимо музыки, Г. питалъ страсть къ животнымъ и особенно къ птицамъ. Г. былъ охотникъ по природѣ и мечталъ о возстановленіи соколиной охоты; онъ былъ предсѣдателемъ общества соколиныхъ охотниковъ. Рядъ статей Г. о жизни и нравахъ охотничьихъ птицъ появились въ русскихъ («Природа и Охота») и иностранныхъ журналахъ. Г. состоялъ въ перепискѣ съ русскими и иностранными орнитологами. Скончался внезапно отъ разрыва сердца 15 апрѣля 1888 г.; погребенъ ва Смоленскомъ кладбищѣ. Списка печатныхъ работъ Г. не существуетъ. Довольно обширная музыкальная библіотека его, послѣ смерти, попала къ букинистамъ.

&lt;small&gt;Рубецъ, «Біогр. лексиконъ», стр. 17; Баянъ,, 1888, № 16 (некр.); «Новое Время», 1888, 4358 и 4360 (некр.); «Новости», 1888, № 106 (некр.); «Петербург. газета», 1888, № 105 и 106 (некр.); «Мувык. Обозр.», 1888, № 16 (некр.); Ребусъ, 1888, № 18 (некр.); Риианъ, «Муз. словарь», стр. 283; Перепелицынъ, «Ист. муз. въ Россіи», стр. 212, 213, 236, 268; Перепелицыкъ, «Муз. Слов.», стр. 73; «Музык. кал. альманахъ», 1895, стр. 64; Энгель, «Краткій муз. слов.», стр. 39; Финдейзенъ, «Оч. 6О{{нд}}лѣтія С.{{нд}}Пб. отд. И. Р. М. О.», стр. 60. — Петербург. Некрополь, I, 529.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|Н. Финдейзен{{ъ}}.}}
|«Музык. свете» и «Баяне». Несколько статей Г. по педагогике напечатаны в «Русском начальном учителе», в котором, отдельными выпусками, появился и его учебник «Теория музыки и хорового пения». Состоял также постоянным сотрудником-корреспондентом в «Europe Artist» по музыке. Помимо музыки, Г. питал страсть к животным и особенно к птицам. Г. был охотник по природе и мечтал о восстановлении соколиной охоты; он был председателем общества соколиных охотников. Ряд статей Г. о жизни и нравах охотничьих птиц появились в русских («Природа и Охота») и иностранных журналах. Г. состоял в переписке с русскими и иностранными орнитологами. Скончался внезапно от разрыва сердца 15 апреля 1888 г.; погребен на Смоленском кладбище. Списка печатных работ Г. не существует. Довольно обширная музыкальная библиотека его, после смерти, попала к букинистам.

&lt;small&gt;Рубец, «Биогр. лексикон», стр. 17; «Баян», 1888, № 16 (некр.); «Новое Время», 1888, №№ 4358 и 4360 (некр.); «Новости», 1888, № 106 (некр.); «Петербург. газета», 1888, №№ 105 и 106 (некр.); «Музык. Обозр.», 1888, № 16 (некр.); «Ребус», 1888, № 18 (некр.); Риман, «Муз. словарь», стр. 283; Перепелицын, «Ист. муз. в России», стр. 212, 213, 236, 268; Перепелицын, «Муз. Слов.», стр. 73; «Музык. кал.-альманах», 1895, стр. 64; Энгель, «Краткий муз. слов.», стр. 39; Финдейзен, «Оч. 50{{нд}}летия СПб. отд. И. P. M. О.», стр. 60. — Петербург. Некрополь, І, 529.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|Н. Финдейзен.}}}}&lt;section end=&quot;Галлер, Константин Петрович&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Галлер-Фиони, Гавриил Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Галлеръ-Фіони''' ''(Haller), Гавріилъ Ивановичъ'', статскій совѣтникъ, директоръ Виленскаго Дворянскаго института, родился въ 1798 г., умеръ въ С.{{нд}}Петербургѣ 14 мая 1854 г. Получивъ домашнее воспитаніе, на 13{{нд}}мъ году поступилъ въ учебное заведеніе, гдѣ обнаружилъ способность къ живописи. Онъ занимался ботаникой и составилъ живописный гербарій. По окончаніи ученія, Г. въ 1816 г. поступилъ на службу по вѣдомству Путей Сообщенія и Публичныхъ зданій. Затѣмъ состоялъ при строительныхъ комитетахъ въ Москвѣ и въ штабѣ военныхъ поселеній, гдѣ въ 1832 г. достигъ званія инспектора строительной комиссіи. Въ 1825 г. приглашенъ преподавателемъ механики и рисованія въ Московскій Технологическій институтъ и былъ адъюнктомъ Московскаго университета. Въ 1834 г., вслѣдствіе пожара, истребившаго Лефортовскую часть Москвы, генералъ-губернаторъ князь Д. В. Голицынъ учредилъ комитетъ для постройки новой части, и Г. былъ членомъ этого комитета. Въ 1835 г., состоя при Московскомъ генералъ-губернаторѣ, награжденъ брилліантовымъ перстнемъ. Въ томъ же (1835 г.) въ чинѣ коллежскаго совѣтника назначенъ директоромъ Бѣлостокской гимназіи, которую онъ преобразовалъ, затѣмъ назначенъ инспекторомъ училищъ Бѣлорусскаго учебнаго округа и, наконецъ, директоромъ Виленскаго Дворянскаго института. Въ 1842 г. произведенъ въ статскіе совѣтники и въ 1847 г. награжденъ орденомъ св. Анны 2 ст., а въ 1849 г. — св. Анны 2 ст., украшен. Императорской короной. Въ 1852 г. по прошенію уволенъ въ отставку съ пенсіономъ. Некрологъ его въ «Сѣверной Пчелѣ» указываетъ, что имъ въ Москвѣ изданы по механикѣ переводы съ англійскаго, но какіе именно — не сообщено. Съ 1816 г. по 1836 г. Г. постоянно занимался живописью. Въ Москвѣ въ 1818 г. онъ двукратно посвящалъ Императрицѣ Елизаветѣ Алексѣевнѣ картины, изображающія плоды и цвѣты, за что получилъ брилліантовый перстень, и пожелалъ быть избраннымъ въ члены Академіи, которая предложила ему для званія академика написать картину масляными красками на тему, соотвѣтствовавшую усмотрѣннымъ въ немъ способностямъ и дарованію къ подражанію природѣ. Въ ноябрѣ 1819 г. онъ представилъ картину «цвѣты и закуски» и 25{{нд}}го получилъ званіе академика. Картина эта находится въ Академіи художествъ. Г. былъ почетнымъ членомъ Императорскаго Общества испытателей природы при Московскомъ университетѣ. Погребенъ въ Воскресенскомъ монастырѣ въ Петербургѣ. На памятникѣ его слѣдующая надпись, характеризующая его душевныя свойства: «Вотъ имя славное твое въ лучахъ блеститъ! Такъ образъ твой горитъ въ сердцахъ, плѣненныхъ красотой твоей, душой высокой, добротой въ твоихъ дѣлахъ, чувствъ, мыслей скромной простотой».

&lt;small&gt;«Петербургскій Некрополь», I, 529; «Сѣверная пчела», 1854, № 194; Сомовъ, «Картинная&lt;/small&gt;
|'''Галлер-Фиони''' (''Haller''), ''Гавриил Иванович'', статский советник, директор Виленского Дворянского института; родился в 1798 г., умер в С.-Петербурге 14 мая 1854 г. Получив домашнее воспитание, на 13{{нд}}м году поступил в учебное заведение, где обнаружил способность к живописи. Он занимался ботаникой и составил живописный гербарий. По окончании учения Г. в 1816 г. поступил на службу по ведомству Путей Сообщения и Публичных зданий. Затем состоял при строительных комитетах в Москве и в штабе военных поселений, где в 1832 г. достиг звания инспектора строительной комиссии. В 1825 г. приглашен преподавателем механики и рисования в Московский Технологический институт и был адъюнктом Московского университета. В 1834 г., вследствие пожара, истребившего Лефортовскую часть Москвы, генерал-губернатор князь Д. В. Голицын учредил комитет для постройки новой части, и Г. был членом этого комитета. В 1835 г., состоя при Московском генерал-губернаторе, награжден бриллиантовым перстнем. В том же (1835 г.) в чине коллежского советника назначен директором Белостокской гимназии, которую он преобразовал, затем назначен инспектором училищ Белорусского учебного округа и, наконец, директором Виленского Дворянского института. В 1842 г. произведен в статские советники и в 1847 г. награжден орденом св. Анны 2{{нд}}й ст., а в 1849 г. — св. Анны 2{{нд}}й ст., украшен. Императорской короной. В 1852 г. по прошению уволен в отставку с пенсионом. Некролог его в «Северной Пчеле» указывает, что им в Москве изданы по механике переводы с английского, но какие именно — не сообщено. С 1816 г. по 1836 г. Г. постоянно занимался живописью. В Москве в 1818 г. он двукратно посвящал Императрице Елизавете Алексеевне картины, изображающие плоды и цветы, за что получил бриллиантовый перстень, и пожелал быть избранным в члены Академии, которая предложила ему для звания академика написать картину масляными красками на тему, соответствовавшую усмотренным в нем способностям и дарованию к подражанию природе. В ноябре 1819 г. он представил картину «цветы и закуски» и 25{{нд}}го получил звание академика. Картина эта находится в Академии художеств. Г. был почетным членом Императорского Общества испытателей природы при Московском университете. Погребен в Воскресенском монастыре в Петербурге. На памятнике его следующая надпись, характеризующая его душевные свойства: «Вот имя славное твое в лучах блестит! Так образ твой горит в сердцах, плененных красотой твоей, душой высокой, добротой в твоих делах, чувств, мыслей скромной простотой».

&lt;small&gt;«Петербургский Некрополь», І, 529; «Северная пчела», 1854, № 194; Сомов, «Картинная&lt;/small&gt;}}&lt;section end=&quot;Галлер-Фиони, Гавриил Иванович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>nhy4bfik39zg8mbafwnusmnvpqwmp8u</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592849</id>
      <parentid>4592843</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T08:44:11Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <minor />
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="15023" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул|176|ГАЛЛЕРЪ — ФІОНИ.|}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галлер, Константин Петрович&quot;/&gt;{{ВАР2
|«Музык. свѣтѣ» и «Баянѣ». Нѣсколько. статей Г. по педагогикѣ напечатаны въ «Русскомъ начальномъ учителѣ», въ которомъ, отдѣльными выпусками, появился и его учебникъ «Теорія музыки и хорового пѣнія». Состоялъ также постояннымъ сотрудникомъ корреспондентомъ въ «Europe Artiste» по музыкѣ. Помимо музыки, Г. питалъ страсть къ животнымъ и особенно къ птицамъ. Г. былъ охотникъ по природѣ и мечталъ о возстановленіи соколиной охоты; онъ былъ предсѣдателемъ общества соколиныхъ охотниковъ. Рядъ статей Г. о жизни и нравахъ охотничьихъ птицъ появились въ русскихъ («Природа и Охота») и иностранныхъ журналахъ. Г. состоялъ въ перепискѣ съ русскими и иностранными орнитологами. Скончался внезапно отъ разрыва сердца 15 апрѣля 1888 г.; погребенъ ва Смоленскомъ кладбищѣ. Списка печатныхъ работъ Г. не существуетъ. Довольно обширная музыкальная библіотека его, послѣ смерти, попала къ букинистамъ.

&lt;small&gt;Рубецъ, «Біогр. лексиконъ», стр. 17; Баянъ,, 1888, № 16 (некр.); «Новое Время», 1888, 4358 и 4360 (некр.); «Новости», 1888, № 106 (некр.); «Петербург. газета», 1888, № 105 и 106 (некр.); «Мувык. Обозр.», 1888, № 16 (некр.); Ребусъ, 1888, № 18 (некр.); Риманъ, «Муз. словарь», стр. 283; Перепелицынъ, «Ист. муз. въ Россіи», стр. 212, 213, 236, 268; Перепелицынъ, «Муз. Слов.», стр. 73; «Музык. кал. альманахъ», 1895, стр. 64; Энгель, «Краткій муз. слов.», стр. 39; Финдейзенъ, «Оч. 6О{{нд}}лѣтія С.{{нд}}Пб. отд. И. Р. М. О.», стр. 60. — Петербург. Некрополь, I, 529.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|Н. Финдейзен{{ъ}}.}}
|«Музык. свете» и «Баяне». Несколько статей Г. по педагогике напечатаны в «Русском начальном учителе», в котором, отдельными выпусками, появился и его учебник «Теория музыки и хорового пения». Состоял также постоянным сотрудником-корреспондентом в «Europe Artist» по музыке. Помимо музыки, Г. питал страсть к животным и особенно к птицам. Г. был охотник по природе и мечтал о восстановлении соколиной охоты; он был председателем общества соколиных охотников. Ряд статей Г. о жизни и нравах охотничьих птиц появились в русских («Природа и Охота») и иностранных журналах. Г. состоял в переписке с русскими и иностранными орнитологами. Скончался внезапно от разрыва сердца 15 апреля 1888 г.; погребен на Смоленском кладбище. Списка печатных работ Г. не существует. Довольно обширная музыкальная библиотека его, после смерти, попала к букинистам.

&lt;small&gt;Рубец, «Биогр. лексикон», стр. 17; «Баян», 1888, № 16 (некр.); «Новое Время», 1888, №№ 4358 и 4360 (некр.); «Новости», 1888, № 106 (некр.); «Петербург. газета», 1888, №№ 105 и 106 (некр.); «Музык. Обозр.», 1888, № 16 (некр.); «Ребус», 1888, № 18 (некр.); Риман, «Муз. словарь», стр. 283; Перепелицын, «Ист. муз. в России», стр. 212, 213, 236, 268; Перепелицын, «Муз. Слов.», стр. 73; «Музык. кал.-альманах», 1895, стр. 64; Энгель, «Краткий муз. слов.», стр. 39; Финдейзен, «Оч. 50{{нд}}летия СПб. отд. И. P. M. О.», стр. 60. — Петербург. Некрополь, І, 529.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|Н. Финдейзен.}}}}&lt;section end=&quot;Галлер, Константин Петрович&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Галлер-Фиони, Гавриил Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Галлеръ-Фіони''' ''(Haller), Гавріилъ Ивановичъ'', статскій совѣтникъ, директоръ Виленскаго Дворянскаго института, родился въ 1798 г., умеръ въ С.{{нд}}Петербургѣ 14 мая 1854 г. Получивъ домашнее воспитаніе, на 13{{нд}}мъ году поступилъ въ учебное заведеніе, гдѣ обнаружилъ способность къ живописи. Онъ занимался ботаникой и составилъ живописный гербарій. По окончаніи ученія, Г. въ 1816 г. поступилъ на службу по вѣдомству Путей Сообщенія и Публичныхъ зданій. Затѣмъ состоялъ при строительныхъ комитетахъ въ Москвѣ и въ штабѣ военныхъ поселеній, гдѣ въ 1832 г. достигъ званія инспектора строительной комиссіи. Въ 1825 г. приглашенъ преподавателемъ механики и рисованія въ Московскій Технологическій институтъ и былъ адъюнктомъ Московскаго университета. Въ 1834 г., вслѣдствіе пожара, истребившаго Лефортовскую часть Москвы, генералъ-губернаторъ князь Д. В. Голицынъ учредилъ комитетъ для постройки новой части, и Г. былъ членомъ этого комитета. Въ 1835 г., состоя при Московскомъ генералъ-губернаторѣ, награжденъ брилліантовымъ перстнемъ. Въ томъ же (1835 г.) въ чинѣ коллежскаго совѣтника назначенъ директоромъ Бѣлостокской гимназіи, которую онъ преобразовалъ, затѣмъ назначенъ инспекторомъ училищъ Бѣлорусскаго учебнаго округа и, наконецъ, директоромъ Виленскаго Дворянскаго института. Въ 1842 г. произведенъ въ статскіе совѣтники и въ 1847 г. награжденъ орденомъ св. Анны 2 ст., а въ 1849 г. — св. Анны 2 ст., украшен. Императорской короной. Въ 1852 г. по прошенію уволенъ въ отставку съ пенсіономъ. Некрологъ его въ «Сѣверной Пчелѣ» указываетъ, что имъ въ Москвѣ изданы по механикѣ переводы съ англійскаго, но какіе именно — не сообщено. Съ 1816 г. по 1836 г. Г. постоянно занимался живописью. Въ Москвѣ въ 1818 г. онъ двукратно посвящалъ Императрицѣ Елизаветѣ Алексѣевнѣ картины, изображающія плоды и цвѣты, за что получилъ брилліантовый перстень, и пожелалъ быть избраннымъ въ члены Академіи, которая предложила ему для званія академика написать картину масляными красками на тему, соотвѣтствовавшую усмотрѣннымъ въ немъ способностямъ и дарованію къ подражанію природѣ. Въ ноябрѣ 1819 г. онъ представилъ картину «цвѣты и закуски» и 25{{нд}}го получилъ званіе академика. Картина эта находится въ Академіи художествъ. Г. былъ почетнымъ членомъ Императорскаго Общества испытателей природы при Московскомъ университетѣ. Погребенъ въ Воскресенскомъ монастырѣ въ Петербургѣ. На памятникѣ его слѣдующая надпись, характеризующая его душевныя свойства: «Вотъ имя славное твое въ лучахъ блеститъ! Такъ образъ твой горитъ въ сердцахъ, плѣненныхъ красотой твоей, душой высокой, добротой въ твоихъ дѣлахъ, чувствъ, мыслей скромной простотой».

&lt;small&gt;«Петербургскій Некрополь», I, 529; «Сѣверная пчела», 1854, № 194; Сомовъ, «Картинная&lt;/small&gt;
|'''Галлер-Фиони''' (''Haller''), ''Гавриил Иванович'', статский советник, директор Виленского Дворянского института; родился в 1798 г., умер в С.-Петербурге 14 мая 1854 г. Получив домашнее воспитание, на 13{{нд}}м году поступил в учебное заведение, где обнаружил способность к живописи. Он занимался ботаникой и составил живописный гербарий. По окончании учения Г. в 1816 г. поступил на службу по ведомству Путей Сообщения и Публичных зданий. Затем состоял при строительных комитетах в Москве и в штабе военных поселений, где в 1832 г. достиг звания инспектора строительной комиссии. В 1825 г. приглашен преподавателем механики и рисования в Московский Технологический институт и был адъюнктом Московского университета. В 1834 г., вследствие пожара, истребившего Лефортовскую часть Москвы, генерал-губернатор князь Д. В. Голицын учредил комитет для постройки новой части, и Г. был членом этого комитета. В 1835 г., состоя при Московском генерал-губернаторе, награжден бриллиантовым перстнем. В том же (1835 г.) в чине коллежского советника назначен директором Белостокской гимназии, которую он преобразовал, затем назначен инспектором училищ Белорусского учебного округа и, наконец, директором Виленского Дворянского института. В 1842 г. произведен в статские советники и в 1847 г. награжден орденом св. Анны 2{{нд}}й ст., а в 1849 г. — св. Анны 2{{нд}}й ст., украшен. Императорской короной. В 1852 г. по прошению уволен в отставку с пенсионом. Некролог его в «Северной Пчеле» указывает, что им в Москве изданы по механике переводы с английского, но какие именно — не сообщено. С 1816 г. по 1836 г. Г. постоянно занимался живописью. В Москве в 1818 г. он двукратно посвящал Императрице Елизавете Алексеевне картины, изображающие плоды и цветы, за что получил бриллиантовый перстень, и пожелал быть избранным в члены Академии, которая предложила ему для звания академика написать картину масляными красками на тему, соответствовавшую усмотренным в нем способностям и дарованию к подражанию природе. В ноябре 1819 г. он представил картину «цветы и закуски» и 25{{нд}}го получил звание академика. Картина эта находится в Академии художеств. Г. был почетным членом Императорского Общества испытателей природы при Московском университете. Погребен в Воскресенском монастыре в Петербурге. На памятнике его следующая надпись, характеризующая его душевные свойства: «Вот имя славное твое в лучах блестит! Так образ твой горит в сердцах, плененных красотой твоей, душой высокой, добротой в твоих делах, чувств, мыслей скромной простотой».

&lt;small&gt;«Петербургский Некрополь», І, 529; «Северная пчела», 1854, № 194; Сомов, «Картинная&lt;/small&gt;}}&lt;section end=&quot;Галлер-Фиони, Гавриил Иванович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>63us44w0wemjsl0seud50dzr9qxcogj</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592850</id>
      <parentid>4592849</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T08:44:41Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <minor />
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="15023" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул|176|ГАЛЛЕРЪ — ФІОНИ.|}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галлер, Константин Петрович&quot;/&gt;{{ВАР2
|«Музык. свѣтѣ» и «Баянѣ». Нѣсколько. статей Г. по педагогикѣ напечатаны въ «Русскомъ начальномъ учителѣ», въ которомъ, отдѣльными выпусками, появился и его учебникъ «Теорія музыки и хорового пѣнія». Состоялъ также постояннымъ сотрудникомъ корреспондентомъ въ «Europe Artiste» по музыкѣ. Помимо музыки, Г. питалъ страсть къ животнымъ и особенно къ птицамъ. Г. былъ охотникъ по природѣ и мечталъ о возстановленіи соколиной охоты; онъ былъ предсѣдателемъ общества соколиныхъ охотниковъ. Рядъ статей Г. о жизни и нравахъ охотничьихъ птицъ появились въ русскихъ («Природа и Охота») и иностранныхъ журналахъ. Г. состоялъ въ перепискѣ съ русскими и иностранными орнитологами. Скончался внезапно отъ разрыва сердца 15 апрѣля 1888 г.; погребенъ ва Смоленскомъ кладбищѣ. Списка печатныхъ работъ Г. не существуетъ. Довольно обширная музыкальная библіотека его, послѣ смерти, попала къ букинистамъ.

&lt;small&gt;Рубецъ, «Біогр. лексиконъ», стр. 17; Баянъ,, 1888, № 16 (некр.); «Новое Время», 1888, 4358 и 4360 (некр.); «Новости», 1888, № 106 (некр.); «Петербург. газета», 1888, № 105 и 106 (некр.); «Музык. Обозр.», 1888, № 16 (некр.); Ребусъ, 1888, № 18 (некр.); Риманъ, «Муз. словарь», стр. 283; Перепелицынъ, «Ист. муз. въ Россіи», стр. 212, 213, 236, 268; Перепелицынъ, «Муз. Слов.», стр. 73; «Музык. кал. альманахъ», 1895, стр. 64; Энгель, «Краткій муз. слов.», стр. 39; Финдейзенъ, «Оч. 6О{{нд}}лѣтія С.{{нд}}Пб. отд. И. Р. М. О.», стр. 60. — Петербург. Некрополь, I, 529.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|Н. Финдейзен{{ъ}}.}}
|«Музык. свете» и «Баяне». Несколько статей Г. по педагогике напечатаны в «Русском начальном учителе», в котором, отдельными выпусками, появился и его учебник «Теория музыки и хорового пения». Состоял также постоянным сотрудником-корреспондентом в «Europe Artist» по музыке. Помимо музыки, Г. питал страсть к животным и особенно к птицам. Г. был охотник по природе и мечтал о восстановлении соколиной охоты; он был председателем общества соколиных охотников. Ряд статей Г. о жизни и нравах охотничьих птиц появились в русских («Природа и Охота») и иностранных журналах. Г. состоял в переписке с русскими и иностранными орнитологами. Скончался внезапно от разрыва сердца 15 апреля 1888 г.; погребен на Смоленском кладбище. Списка печатных работ Г. не существует. Довольно обширная музыкальная библиотека его, после смерти, попала к букинистам.

&lt;small&gt;Рубец, «Биогр. лексикон», стр. 17; «Баян», 1888, № 16 (некр.); «Новое Время», 1888, №№ 4358 и 4360 (некр.); «Новости», 1888, № 106 (некр.); «Петербург. газета», 1888, №№ 105 и 106 (некр.); «Музык. Обозр.», 1888, № 16 (некр.); «Ребус», 1888, № 18 (некр.); Риман, «Муз. словарь», стр. 283; Перепелицын, «Ист. муз. в России», стр. 212, 213, 236, 268; Перепелицын, «Муз. Слов.», стр. 73; «Музык. кал.-альманах», 1895, стр. 64; Энгель, «Краткий муз. слов.», стр. 39; Финдейзен, «Оч. 50{{нд}}летия СПб. отд. И. P. M. О.», стр. 60. — Петербург. Некрополь, І, 529.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|Н. Финдейзен.}}}}&lt;section end=&quot;Галлер, Константин Петрович&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Галлер-Фиони, Гавриил Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Галлеръ-Фіони''' ''(Haller), Гавріилъ Ивановичъ'', статскій совѣтникъ, директоръ Виленскаго Дворянскаго института, родился въ 1798 г., умеръ въ С.{{нд}}Петербургѣ 14 мая 1854 г. Получивъ домашнее воспитаніе, на 13{{нд}}мъ году поступилъ въ учебное заведеніе, гдѣ обнаружилъ способность къ живописи. Онъ занимался ботаникой и составилъ живописный гербарій. По окончаніи ученія, Г. въ 1816 г. поступилъ на службу по вѣдомству Путей Сообщенія и Публичныхъ зданій. Затѣмъ состоялъ при строительныхъ комитетахъ въ Москвѣ и въ штабѣ военныхъ поселеній, гдѣ въ 1832 г. достигъ званія инспектора строительной комиссіи. Въ 1825 г. приглашенъ преподавателемъ механики и рисованія въ Московскій Технологическій институтъ и былъ адъюнктомъ Московскаго университета. Въ 1834 г., вслѣдствіе пожара, истребившаго Лефортовскую часть Москвы, генералъ-губернаторъ князь Д. В. Голицынъ учредилъ комитетъ для постройки новой части, и Г. былъ членомъ этого комитета. Въ 1835 г., состоя при Московскомъ генералъ-губернаторѣ, награжденъ брилліантовымъ перстнемъ. Въ томъ же (1835 г.) въ чинѣ коллежскаго совѣтника назначенъ директоромъ Бѣлостокской гимназіи, которую онъ преобразовалъ, затѣмъ назначенъ инспекторомъ училищъ Бѣлорусскаго учебнаго округа и, наконецъ, директоромъ Виленскаго Дворянскаго института. Въ 1842 г. произведенъ въ статскіе совѣтники и въ 1847 г. награжденъ орденомъ св. Анны 2 ст., а въ 1849 г. — св. Анны 2 ст., украшен. Императорской короной. Въ 1852 г. по прошенію уволенъ въ отставку съ пенсіономъ. Некрологъ его въ «Сѣверной Пчелѣ» указываетъ, что имъ въ Москвѣ изданы по механикѣ переводы съ англійскаго, но какіе именно — не сообщено. Съ 1816 г. по 1836 г. Г. постоянно занимался живописью. Въ Москвѣ въ 1818 г. онъ двукратно посвящалъ Императрицѣ Елизаветѣ Алексѣевнѣ картины, изображающія плоды и цвѣты, за что получилъ брилліантовый перстень, и пожелалъ быть избраннымъ въ члены Академіи, которая предложила ему для званія академика написать картину масляными красками на тему, соотвѣтствовавшую усмотрѣннымъ въ немъ способностямъ и дарованію къ подражанію природѣ. Въ ноябрѣ 1819 г. онъ представилъ картину «цвѣты и закуски» и 25{{нд}}го получилъ званіе академика. Картина эта находится въ Академіи художествъ. Г. былъ почетнымъ членомъ Императорскаго Общества испытателей природы при Московскомъ университетѣ. Погребенъ въ Воскресенскомъ монастырѣ въ Петербургѣ. На памятникѣ его слѣдующая надпись, характеризующая его душевныя свойства: «Вотъ имя славное твое въ лучахъ блеститъ! Такъ образъ твой горитъ въ сердцахъ, плѣненныхъ красотой твоей, душой высокой, добротой въ твоихъ дѣлахъ, чувствъ, мыслей скромной простотой».

&lt;small&gt;«Петербургскій Некрополь», I, 529; «Сѣверная пчела», 1854, № 194; Сомовъ, «Картинная&lt;/small&gt;
|'''Галлер-Фиони''' (''Haller''), ''Гавриил Иванович'', статский советник, директор Виленского Дворянского института; родился в 1798 г., умер в С.-Петербурге 14 мая 1854 г. Получив домашнее воспитание, на 13{{нд}}м году поступил в учебное заведение, где обнаружил способность к живописи. Он занимался ботаникой и составил живописный гербарий. По окончании учения Г. в 1816 г. поступил на службу по ведомству Путей Сообщения и Публичных зданий. Затем состоял при строительных комитетах в Москве и в штабе военных поселений, где в 1832 г. достиг звания инспектора строительной комиссии. В 1825 г. приглашен преподавателем механики и рисования в Московский Технологический институт и был адъюнктом Московского университета. В 1834 г., вследствие пожара, истребившего Лефортовскую часть Москвы, генерал-губернатор князь Д. В. Голицын учредил комитет для постройки новой части, и Г. был членом этого комитета. В 1835 г., состоя при Московском генерал-губернаторе, награжден бриллиантовым перстнем. В том же (1835 г.) в чине коллежского советника назначен директором Белостокской гимназии, которую он преобразовал, затем назначен инспектором училищ Белорусского учебного округа и, наконец, директором Виленского Дворянского института. В 1842 г. произведен в статские советники и в 1847 г. награжден орденом св. Анны 2{{нд}}й ст., а в 1849 г. — св. Анны 2{{нд}}й ст., украшен. Императорской короной. В 1852 г. по прошению уволен в отставку с пенсионом. Некролог его в «Северной Пчеле» указывает, что им в Москве изданы по механике переводы с английского, но какие именно — не сообщено. С 1816 г. по 1836 г. Г. постоянно занимался живописью. В Москве в 1818 г. он двукратно посвящал Императрице Елизавете Алексеевне картины, изображающие плоды и цветы, за что получил бриллиантовый перстень, и пожелал быть избранным в члены Академии, которая предложила ему для звания академика написать картину масляными красками на тему, соответствовавшую усмотренным в нем способностям и дарованию к подражанию природе. В ноябре 1819 г. он представил картину «цветы и закуски» и 25{{нд}}го получил звание академика. Картина эта находится в Академии художеств. Г. был почетным членом Императорского Общества испытателей природы при Московском университете. Погребен в Воскресенском монастыре в Петербурге. На памятнике его следующая надпись, характеризующая его душевные свойства: «Вот имя славное твое в лучах блестит! Так образ твой горит в сердцах, плененных красотой твоей, душой высокой, добротой в твоих делах, чувств, мыслей скромной простотой».

&lt;small&gt;«Петербургский Некрополь», І, 529; «Северная пчела», 1854, № 194; Сомов, «Картинная&lt;/small&gt;}}&lt;section end=&quot;Галлер-Фиони, Гавриил Иванович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>72tgs5u5f3d1ac0vpsv7cnxofcazo6m</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu/177</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124465</id>
    <revision>
      <id>4592856</id>
      <parentid>4592326</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T09:07:12Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="14841" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул||ГАЛЛИДЕЙ — ГАЛЛЪ.|177}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галлер-Фиони, Гавриил Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|&lt;small&gt;галлерея Импер. Академіи Художествъ, I, стр. 107—168; «Матер. для ист. Ак. Худ.», т. II, 119, 143.&lt;/small&gt;
|&lt;small&gt;галерея Имп. Академии Художеств, I, стр. 167—168; «Матер. для ист. Акад. Худ.», т. II, 119, 143.&lt;/small&gt;}}&lt;section end=&quot;Галлер-Фиони, Гавриил Иванович&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Галлидей, Василий Матвеевич&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Галлидей''', ''Василій (Вильямъ) Матвѣевичъ'' (William Haliday), ст. сов., докторъ медицины, сынъ доктора {{РБС/Ссылка|Галлидей, Метьюз|Метьюза Галидея}}, родился въ С.{{нд}}Петербургѣ 3 октября 1759 г., изучалъ медицину въ продолженіе шести лѣтъ въ Эдинбургѣ, Лондонѣ и Тюбингенѣ; въ послѣднемъ получилъ докторскій дипломъ по защитѣ диссертаціи: De investigandae crystalli fodinarum occonomiae quibusdam periculis (1785 г.). По выдержаніи экзамена въ медицинской коллегіи получилъ право практики въ Россіи 18 сентября 1785 г., а 14 октября того же года назначенъ докторомъ въ г. Рыльскъ въ Курское намѣстничество. Скоро получилъ извѣстность искусными операціями при каменной болѣзни и по просьбѣ генералъ-губернатора былъ назначенъ коллегіей на мѣсто умершаго оператора и штабъ-лѣкаря Горбатовскаго. 19 апрѣля 1792 г. уволенъ въ отставку по прошенію «за старостію», но въ 1796 г. заключилъ съ княземъ П. П. Долгоруковымъ на 3 года контрактъ въ томъ, что будетъ служить губернскимъ докторомъ при Московскомъ губернскомъ правленіи и кромѣ того докторомъ въ Бронницахъ; жалованье будетъ получать изъ обоихъ мѣстъ, а жить будетъ въ Москвѣ. Въ это время пришло назначеніе Г. операторомъ въ Владимірскую врачебную управу, но онъ не принялъ этого мѣста, а требовалъ исполненія заключеннаго съ нимъ контракта или увольненія отъ службы, и 28 апрѣля 1797 г. уволенъ Умеръ 17 декабря 1825 г. Погребенъ на Смоленскомъ евангелическомъ кладбищѣ въ Петербургѣ.

&lt;small&gt;Чистовичъ, «Исторія первыхъ медицинскихъ школъ въ Россіи»; {{ЭСБЕ/Ссылка|Галлидей, Матвей|Брокгаузъ—Ефронъ, Словарь}}; Петербургскій Некрополь, I, 530.&lt;/small&gt;
|'''Галлидей,''' ''Василий'' (''Вильям'') ''Матвеевич'' (William Haliday), ст. сов., доктор медицины, сын доктора {{РБС/Ссылка|Галлидей, Метьюз|Метьюза Галидея}}, родился в С.{{нд}}Петербурге 3 октября 1759 г., изучал медицину в продолжение шести лет в Эдинбурге, Лондоне и Тюбингене; в последнем получил докторский диплом по защите диссертации: De investigandae crystalli fodinarum occonomiae quibusdam periculis (1785 г.). По выдержании экзамена в медицинской коллегии получил право практики в России 18 сентября 1785 г., а 14 октября того же года назначен доктором в гор. Рыльск в Курское наместничество. Скоро получил известность искусными операциями при каменной болезни и по просьбе генерал-губернатора был назначен коллегией на место умершего оператора и штаб-лекаря Горбатовского. 19 апреля 1792 г. уволен в отставку по прошению «за старостью», но в 1796 г. заключил с князем П. П. Долгоруковым на 3 года контракт в том, что будет служить губернским доктором при Московском губернском правлении и, кроме того, доктором в Бронницах; жалованье будет получать из обоих мест, а жить будет в Москве. В это время пришло назначение Г. оператором во Владимирскую врачебную управу, но он не принял этого места, а требовал исполнения заключенного с ним контракта или увольнения от службы, и 28 апреля 1797 г. уволен. Умер 17 декабря 1825 г. Погребен на Смоленском евангелическом кладбище в Петербурге.

&lt;small&gt;Чистович, «История первых медицинских школ в России»; {{ЭСБЕ/Ссылка|Галлидей, Матвей|Брокгауз-Ефрон, Словарь}}; Петербургский Некрополь, І, 530.&lt;/small&gt;}}&lt;section end=&quot;Галлидей, Василий Матвеевич&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Галлидей, Метьюз&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Галлидей''' (Haliday), ''Метьюзъ (Матвѣй)'', докторъ медицины, родился въ 1735 г. Служилъ врачемъ при канцлерѣ графѣ М. И. Воронцовѣ и въ 1764 г. сопровождалъ его за границу. Послѣ смерти канцлера вдова его подарила Г. изъ библіотеки мужа болѣе 200 книгъ по медицинѣ и физикѣ. Затѣмъ онъ служилъ въ С.{{нд}}Петербургскомъ оспенномъ домѣ. Въ октябрѣ 1771 г., во время чумы, былъ командированъ въ Москву. Въ 1787 {{опечатка|т.|г.|О1}} прививалъ оспу Великимъ Княжнамъ Александрѣ, Маріи и Еленѣ Павловнамъ. Высочайшимъ указомъ 14 мая 1799 г. пожалованъ въ 5{{нд}}й классъ за усердные труды при привитіи оспы Вел. Кн. Николаю Павловичу и Вел. Кн. Аннѣ Павловнѣ. Занявшись коммерціей, основалъ торговый домъ и купилъ сосѣдній съ Васильевскимъ островъ — Голодай, названіе котораго представляетъ собою искаженную фамилію его бывшаго владѣльца. Его сынъ — {{РБС/Ссылка|Галлидей, Василий Матвеевич|Вильямъ Г.}} (см. выше).

&lt;small&gt;Словарь Брокгаузъ-Ефронъ. — В. Губертъ, «Оспа и оспопрививаніе». — Сборникъ Импер. Историч. Общ., т. 62., стр. 619. — Архивъ кн. Воронцова, т. XXIX, стр. 193, 265, 266, т. XXXII, стр. 81, 97, 98, 103.&lt;/small&gt;
|'''Галлидей''' (Haliday), ''Метьюз'' (''Матвей''), доктор медицины, родился в 1735 г. Служил врачом при канцлере графе M. И. Воронцове и в 1764 г. сопровождал его за границу. После смерти канцлера вдова его подарила Г. из библиотеки мужа более 200 книг по медицине и физике. Затем он служил в С.{{нд}}Петербургском оспенном доме. В октябре 1771 г., во время чумы, был командирован в Москву. В 1787 {{опечатка|т.|г.|О1}} прививал оспу Великим Княжнам Александре, Марии и Елене Павловнам. Высочайшим указом 14 мая 1799 г. пожалован в 5{{нд}}й класс за усердные труды при привитии оспы Вел. Кн. Николаю Павловичу и Вел. Кн. Анне Павловне. Занявшись коммерцией, основал торговый дом и купил соседний с Васильевским остров — Голодай, название которого представляет собой искаженную фамилию его бывшего владельца. Его сын — {{РБС/Ссылка|Галлидей, Василий Матвеевич|Вильям Г.}} (см. выше).

&lt;small&gt;Словарь Брокгауза-Ефрона. — В. Губерт, «Оспа и оспопрививание». — Сборник Имп. Историч. Общ., т. 62., стр. 619. — Архив кн. Воронцова, т. XXIX, стр. 193, 265, 266, т. XXXII, стр. 81, 97, 98, 103.&lt;/small&gt;}}&lt;section end=&quot;Галлидей, Метьюз&quot;/&gt; 

&lt;section begin=&quot;&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Галлъ''', ''Романъ (Робертъ) Романовичъ'', адмиралъ, членъ Адмиралтействъ-совѣта, родился 9 февраля 1761 г., принятъ изъ англійскаго флота на русскую службу 31 декабря 1774 г. и пришелъ изъ Ливорно въ Кронштадтъ въ эскадрѣ Грейга. Весь слѣдующій годъ онъ находился въ Морскомъ корпусѣ для изученія морскихъ наукъ и въ 1776—1778 гг. былъ въ плаваніи, сначала въ Финскомъ заливѣ, а затѣмъ въ Балтійскомъ морѣ. 27 мая 1779 г. Г. былъ произведенъ въ мичманы и въ слѣдующіе два года совершилъ плаваніе отъ Кронштадта до Ливорно и обратно на фрегатѣ «Симеонъ» въ эскадрѣ контръ-адмирала Борисова. 1 января 1782 г. Г. былъ произведенъ въ лейтенанты и, совершивъ курсъ на «Симеонѣ» отъ Кронштадта до Англійскаго канала, былъ назначенъ въ Архангельскъ. Въ 1783—1784 гг. Г. сдѣлалъ два перехода изъ Архангельска въ Кронштадтъ на фрегатѣ «Возьмиславъ» и кораблѣ «Владиславъ».

Въ 1785 г. Галлъ былъ сначала въ кампаніи на Кронштадтскомъ рейдѣ, а затѣмъ назначенъ въ команду капитанъ-лейтенанта Биллингса, для изслѣдованія сѣверо-восточныхъ береговъ Сибири. Въ 1786 г. онъ, будучи отправленъ въ дальнее плаваніе, прибылъ въ Охотскъ и тогда же былъ произведенъ въ капитанъ-лейтенанты. Здѣсь онъ былъ оставленъ для наблюденія за постройкой судовъ, для чего долженъ былъ отправиться въ Нижнекамчатскъ. Съ {{перенос|окон|чаніемъ}}
|'''Галл,''' ''Роман'' (''Роберт'') ''Романович'', адмирал, член Адмиралтейств-совета, родился 9 февраля 1761 г., принят из английского флота на русскую службу 31 декабря 1774 г. и пришел из Ливорно в Кронштадт в эскадре Грейга. Весь следующий год он находился в Морском корпусе для изучения морских наук и в 1776—1778 гг. был в плавании, сначала в Финском заливе, а затем в Балтийском море. 27 мая 1779 г. Г. был произведен в мичманы и в следующие два года совершил плавание от Кронштадта до Ливорно и обратно на фрегате «Симеон» в эскадре контр-адмирала Борисова. 1 января 1782 г. Г. был произведен в лейтенанты и, совершив курс на «Симеоне» от Кронштадта до Английского канала, был назначен в Архангельск. В 1783—1784 гг. Г. сделал два перехода из Архангельска в Кронштадт на фрегате «Возьмислав» и корабле «Владислав».

В 1785 г. Галл был сначала в кампании на Кронштадтском рейде, а затем назначен в команду капитан-лейтенанта Биллингса, для исследования северо-восточных берегов Сибири. В 1786 г. он, будучи отправлен в дальнее плавание, прибыл в Охотск и тогда же был произведен в капитан-лейтенанты. Здесь он был оставлен для наблюдения за постройкой судов, для чего должен был отправиться в Нижнекамчатск. С {{перенос|окон|чанием}}}}&lt;section end=&quot;Галл, Роман Романович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>etyldyecb5ldxgm2g4x861wwabqxbwi</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592862</id>
      <parentid>4592856</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T09:12:13Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="14880" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул||ГАЛЛИДЕЙ — ГАЛЛЪ.|177}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галлер-Фиони, Гавриил Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|&lt;small&gt;галлерея Импер. Академіи Художествъ, I, стр. 107—168; «Матер. для ист. Ак. Худ.», т. II, 119, 143.&lt;/small&gt;
|&lt;small&gt;галерея Имп. Академии Художеств, I, стр. 167—168; «Матер. для ист. Акад. Худ.», т. II, 119, 143.&lt;/small&gt;}}&lt;section end=&quot;Галлер-Фиони, Гавриил Иванович&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Галлидей, Василий Матвеевич&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Галлидей''', ''Василій (Вильямъ) Матвѣевичъ'' (William Haliday), ст. сов., докторъ медицины, сынъ доктора {{РБС/Ссылка|Галлидей, Метьюз|Метьюза Галидея}}, родился въ С.{{нд}}Петербургѣ 3 октября 1759 г., изучалъ медицину въ продолженіе шести лѣтъ въ Эдинбургѣ, Лондонѣ и Тюбингенѣ; въ послѣднемъ получилъ докторскій дипломъ по защитѣ диссертаціи: De investigandae crystalli fodinarum occonomiae quibusdam periculis (1785 г.). По выдержаніи экзамена въ медицинской коллегіи получилъ право практики въ Россіи 18 сентября 1785 г., а 14 октября того же года назначенъ докторомъ въ г. Рыльскъ въ Курское намѣстничество. Скоро получилъ извѣстность искусными операціями при каменной болѣзни и по просьбѣ генералъ-губернатора былъ назначенъ коллегіей на мѣсто умершаго оператора и штабъ-лѣкаря Горбатовскаго. 19 апрѣля 1792 г. уволенъ въ отставку по прошенію «за старостію», но въ 1796 г. заключилъ съ княземъ П. П. Долгоруковымъ на 3 года контрактъ въ томъ, что будетъ служить губернскимъ докторомъ при Московскомъ губернскомъ правленіи и кромѣ того докторомъ въ Бронницахъ; жалованье будетъ получать изъ обоихъ мѣстъ, а жить будетъ въ Москвѣ. Въ это время пришло назначеніе Г. операторомъ въ Владимірскую врачебную управу, но онъ не принялъ этого мѣста, а требовалъ исполненія заключеннаго съ нимъ контракта или увольненія отъ службы, и 28 апрѣля 1797 г. уволенъ Умеръ 17 декабря 1825 г. Погребенъ на Смоленскомъ евангелическомъ кладбищѣ въ Петербургѣ.

&lt;small&gt;Чистовичъ, «Исторія первыхъ медицинскихъ школъ въ Россіи»; {{ЭСБЕ/Ссылка|Галлидей, Матвей|Брокгаузъ—Ефронъ, Словарь}}; Петербургскій Некрополь, I, 530.&lt;/small&gt;
|'''Галлидей,''' ''Василий'' (''Вильям'') ''Матвеевич'' (William Haliday), ст. сов., доктор медицины, сын доктора {{РБС/Ссылка|Галлидей, Метьюз|Метьюза Галидея}}, родился в С.{{нд}}Петербурге 3 октября 1759 г., изучал медицину в продолжение шести лет в Эдинбурге, Лондоне и Тюбингене; в последнем получил докторский диплом по защите диссертации: De investigandae crystalli fodinarum occonomiae quibusdam periculis (1785 г.). По выдержании экзамена в медицинской коллегии получил право практики в России 18 сентября 1785 г., а 14 октября того же года назначен доктором в гор. Рыльск в Курское наместничество. Скоро получил известность искусными операциями при каменной болезни и по просьбе генерал-губернатора был назначен коллегией на место умершего оператора и штаб-лекаря Горбатовского. 19 апреля 1792 г. уволен в отставку по прошению «за старостью», но в 1796 г. заключил с князем П. П. Долгоруковым на 3 года контракт в том, что будет служить губернским доктором при Московском губернском правлении и, кроме того, доктором в Бронницах; жалованье будет получать из обоих мест, а жить будет в Москве. В это время пришло назначение Г. оператором во Владимирскую врачебную управу, но он не принял этого места, а требовал исполнения заключенного с ним контракта или увольнения от службы, и 28 апреля 1797 г. уволен. Умер 17 декабря 1825 г. Погребен на Смоленском евангелическом кладбище в Петербурге.

&lt;small&gt;Чистович, «История первых медицинских школ в России»; {{ЭСБЕ/Ссылка|Галлидей, Матвей|Брокгауз-Ефрон, Словарь}}; Петербургский Некрополь, І, 530.&lt;/small&gt;}}&lt;section end=&quot;Галлидей, Василий Матвеевич&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Галлидей, Метьюз&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Галлидей''' (Haliday), ''Метьюзъ (Матвѣй)'', докторъ медицины, родился въ 1735 г. Служилъ врачемъ при канцлерѣ графѣ М. И. Воронцовѣ и въ 1764 г. сопровождалъ его за границу. Послѣ смерти канцлера вдова его подарила Г. изъ библіотеки мужа болѣе 200 книгъ по медицинѣ и физикѣ. Затѣмъ онъ служилъ въ С.{{нд}}Петербургскомъ оспенномъ домѣ. Въ октябрѣ 1771 г., во время чумы, былъ командированъ въ Москву. Въ 1787 {{опечатка|т.|г.|О1}} прививалъ оспу Великимъ Княжнамъ Александрѣ, Маріи и Еленѣ Павловнамъ. Высочайшимъ указомъ 14 мая 1799 г. пожалованъ въ 5{{нд}}й классъ за усердные труды при привитіи оспы Вел. Кн. Николаю Павловичу и Вел. Кн. Аннѣ Павловнѣ. Занявшись коммерціей, основалъ торговый домъ и купилъ сосѣдній съ Васильевскимъ островъ — Голодай, названіе котораго представляетъ собою искаженную фамилію его бывшаго владѣльца. Его сынъ — {{РБС/Ссылка|Галлидей, Василий Матвеевич|Вильямъ Г.}} (см. выше).

&lt;small&gt;Словарь Брокгаузъ-Ефронъ. — В. Губертъ, «Оспа и оспопрививаніе». — Сборникъ Импер. Историч. Общ., т. 62., стр. 619. — Архивъ кн. Воронцова, т. XXIX, стр. 193, 265, 266, т. XXXII, стр. 81, 97, 98, 103.&lt;/small&gt;
|'''Галлидей''' (Haliday), ''Метьюз'' (''Матвей''), доктор медицины, родился в 1735 г. Служил врачом при канцлере графе M. И. Воронцове и в 1764 г. сопровождал его за границу. После смерти канцлера вдова его подарила Г. из библиотеки мужа более 200 книг по медицине и физике. Затем он служил в С.{{нд}}Петербургском оспенном доме. В октябре 1771 г., во время чумы, был командирован в Москву. В 1787 {{опечатка|т.|г.|О1}} прививал оспу Великим Княжнам Александре, Марии и Елене Павловнам. Высочайшим указом 14 мая 1799 г. пожалован в 5{{нд}}й класс за усердные труды при привитии оспы Вел. Кн. Николаю Павловичу и Вел. Кн. Анне Павловне. Занявшись коммерцией, основал торговый дом и купил соседний с Васильевским остров — Голодай, название которого представляет собой искаженную фамилию его бывшего владельца. Его сын — {{РБС/Ссылка|Галлидей, Василий Матвеевич|Вильям Г.}} (см. выше).

&lt;small&gt;Словарь Брокгауза-Ефрона. — В. Губерт, «Оспа и оспопрививание». — Сборник Имп. Историч. Общ., т. 62., стр. 619. — Архив кн. Воронцова, т. XXIX, стр. 193, 265, 266, т. XXXII, стр. 81, 97, 98, 103.&lt;/small&gt;}}&lt;section end=&quot;Галлидей, Метьюз&quot;/&gt; 

&lt;section begin=&quot;Галл, Роман Романович&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Галлъ''', ''Романъ (Робертъ) Романовичъ'', адмиралъ, членъ Адмиралтействъ-совѣта, родился 9 февраля 1761 г., принятъ изъ англійскаго флота на русскую службу 31 декабря 1774 г. и пришелъ изъ Ливорно въ Кронштадтъ въ эскадрѣ Грейга. Весь слѣдующій годъ онъ находился въ Морскомъ корпусѣ для изученія морскихъ наукъ и въ 1776—1778 гг. былъ въ плаваніи, сначала въ Финскомъ заливѣ, а затѣмъ въ Балтійскомъ морѣ. 27 мая 1779 г. Г. былъ произведенъ въ мичманы и въ слѣдующіе два года совершилъ плаваніе отъ Кронштадта до Ливорно и обратно на фрегатѣ «Симеонъ» въ эскадрѣ контръ-адмирала Борисова. 1 января 1782 г. Г. былъ произведенъ въ лейтенанты и, совершивъ курсъ на «Симеонѣ» отъ Кронштадта до Англійскаго канала, былъ назначенъ въ Архангельскъ. Въ 1783—1784 гг. Г. сдѣлалъ два перехода изъ Архангельска въ Кронштадтъ на фрегатѣ «Возьмиславъ» и кораблѣ «Владиславъ».

Въ 1785 г. Галлъ былъ сначала въ кампаніи на Кронштадтскомъ рейдѣ, а затѣмъ назначенъ въ команду капитанъ-лейтенанта Биллингса, для изслѣдованія сѣверо-восточныхъ береговъ Сибири. Въ 1786 г. онъ, будучи отправленъ въ дальнее плаваніе, прибылъ въ Охотскъ и тогда же былъ произведенъ въ капитанъ-лейтенанты. Здѣсь онъ былъ оставленъ для наблюденія за постройкой судовъ, для чего долженъ былъ отправиться въ Нижнекамчатскъ. Съ {{перенос|окон|чаніемъ}}
|'''Галл,''' ''Роман'' (''Роберт'') ''Романович'', адмирал, член Адмиралтейств-совета, родился 9 февраля 1761 г., принят из английского флота на русскую службу 31 декабря 1774 г. и пришел из Ливорно в Кронштадт в эскадре Грейга. Весь следующий год он находился в Морском корпусе для изучения морских наук и в 1776—1778 гг. был в плавании, сначала в Финском заливе, а затем в Балтийском море. 27 мая 1779 г. Г. был произведен в мичманы и в следующие два года совершил плавание от Кронштадта до Ливорно и обратно на фрегате «Симеон» в эскадре контр-адмирала Борисова. 1 января 1782 г. Г. был произведен в лейтенанты и, совершив курс на «Симеоне» от Кронштадта до Английского канала, был назначен в Архангельск. В 1783—1784 гг. Г. сделал два перехода из Архангельска в Кронштадт на фрегате «Возьмислав» и корабле «Владислав».

В 1785 г. Галл был сначала в кампании на Кронштадтском рейде, а затем назначен в команду капитан-лейтенанта Биллингса, для исследования северо-восточных берегов Сибири. В 1786 г. он, будучи отправлен в дальнее плавание, прибыл в Охотск и тогда же был произведен в капитан-лейтенанты. Здесь он был оставлен для наблюдения за постройкой судов, для чего должен был отправиться в Нижнекамчатск. С {{перенос|окон|чанием}}}}&lt;section end=&quot;Галл, Роман Романович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>e69ijjhad1kjrdgoxk9q88jkqejahdl</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/675</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124466</id>
    <revision>
      <id>4592777</id>
      <parentid>4592321</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:33:43Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3938" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |156 ст.|657}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;

{{rs|Тождество оснований исков.}}VII. Наконец, для признания двух исков тождественными необходимо, чтобы основания их были тождественны. Под основанием иска подразумевается то правоотношение, из коего иск проистекает (00 № 36) и заключается в предполагаемом со стороны истца нарушении ответчиком принадлежащего истцу права, вытекающего из закона или договора (88 № 102). Так, например: вещь может принадлежать данному лицу в собственность, может быть дана ему собственником в пользование, или может находиться в его незаконном владении. Во всех этих трех случаях отношения лица к вещи различны. Посему, если кто-либо нарушит это его отношение, то этим создаст особое основание для предъявления к нарушителю иска о восстановлении нарушенного права; основанием исков о праве собственности будет право собственности; о восстановлении владения — факт владения; о предоставлении продолжать пользование — право пользования.

Это различие оснований исков дает право на последовательное предъявление всех трех исков одним и тем же истцом и об одном и том же имении к одному и тому же ответчику, который против этих исков не может защищаться возражением о решенном деле. На этом основании, если истцу отказано в иске о восстановлении нарушенного ответчиком владения известным имением, то он может предъявить к нему иск о праве собственности на то имение; при отказе ему в этом иске, он может требовать восстановления его права пользования, если у него было таковое.

Но если истцу отказано в одном из этих исков, то он уже не может предъявить тот же иск вновь, хотя бы в подтверждение его он ссылался на новые доказательства, как например: если истцу отказано в иске о праве собственности, которое он выводит из прав законного наследования, то он не вправе во втором иске выводить свое право собственности из факта давностного владения, ибо в обоих этих исках основание одно — право собственности; а как приобретено это право истцом, — это суть основание возникновения права собственности, но не основание иска.

Засим, в спорах о решенном деле часто приходится наблюдать еще следующее:&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>04t3kmqivbkt975hulci0w9qjqmphgc</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/692</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124493</id>
    <revision>
      <id>4592736</id>
      <parentid>4592451</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T14:12:35Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3895" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|674|161&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt;—161&lt;sup&gt;2&lt;/sup&gt; ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
подтверждено истцом особо представленным для сего доказательством, а именно это и не дозволяется законом.

б) Истец требует отобрать от ответчика разные вещи, которые он отдал ему в заклад для обеспечения занятой у него суммы, каковую он и уплатил ему; несмотря на это, ответчик не возвращает ему его вещей. Здесь точно также, прежде чем признать ответчика обязанным возвратить истцу его вещи, необходимо установить уплату истцом занятой у него суммы, а для этого опять нужно войти в рассмотрение доказательств уплаты долга, чего закон не дозволяет.

Но если истец представляет такие примерно, обязательства: «я, такой-то, обязуюсь уплатить такому-то за его содействие в приобретении такого-то имения такую-то сумму», или «я, такой-то, получив от такого-то следующий мне по закладной долг и взятые у него в обеспечение этого долга вещи, обязуюсь возвратить через неделю со дня выдачи сего», — требуемое законом условие в наличности, ибо обязанность исполнения ответчиком принятого на себя обязательства не поставлена в зависимость от чего-либо и с очевидностью явствует из акта обязательства.

В последних случаях понудительное исполнение допустимо, хотя бы срок исполнения обязательства был означен не точно определенным днем, а истечением известного периода времени или же определение его предоставлено усмотрению истца, как это делается при выдаче обязательств «сроком до востребования», ибо наступление этих сроков всегда может быть установлено исключительно на основании содержания акта обязательства.
{{---|width=10%}}
'''161&lt;sup&gt;2&lt;/sup&gt;. Указанные в статье 161&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; акты не могут подлежать понудительному исполнению: 1) когда сие исполнение направлено против казенного управления и 2) когда заключающееся в акте обязательство погашено давностью, истечение коей с очевидностью явствует из самого содержания акта.''' &lt;small&gt;Там же, ст. 161&lt;sup&gt;2&lt;/sup&gt;.&lt;/small&gt;

{{ls|Случаи недопустимости понудительного исполнения: а) против казенных управлений;}}I. В двух случаях и при наличности всех требуемых законом условий понудительное исполнение не допускается:&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>1uu9g5i1c6voxof3gzkokjbkt2m31ov</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/702</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124507</id>
    <revision>
      <id>4592771</id>
      <parentid>4592486</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:31:25Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3770" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|684|161&lt;sup&gt;4&lt;/sup&gt;—161&lt;sup&gt;5&lt;/sup&gt; ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
вытекает из того, что раз закон предоставляет предъявлять требования о понудительном исполнении к наследникам умершего при условии представления доказательств тому, что они утверждены в правах наследства, то этим самым он делает исключение из правила 1 п. 161&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.

Итак, если в определении суда об утверждении содолжников в правах наследства указаны наследственные доли каждого из них, мировой судья не вправе уклониться в определении тех отдельных частей целого, которые каждый из ответчиков должен уплатить в погашение наследственного долга. Напротив того, раз доли сонаследников не определены с точностью, судья вправе отказать просителю в требовании об обращении акта к исполнению, сославшись на 1 п. 161&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; статьи.
{{---|width=10%}}
'''161&lt;sup&gt;5&lt;/sup&gt;. В просьбе о понудительном исполнении по антам о платеже денег должны быть положительно определены взыскиваемая по акту капитальная сумма и причитающиеся неустойка и проценты, условленные и узаконенные, а по векселю — также сопряженные с протестом издержки и определенное в законе вознаграждение (Уст. Вексел., изд. 1903 г., ст.ст. 45, 53, 102 и 103).'''

{{ls|Просьба о понудительном исполнении}}I. Императивная форма этой статьи: — «в просьбе о понудительном исполнении по актам о платеже денег должны быть положительно определены взыскиваемая по акту» и т. д., — вызывает вопрос о последствиях неисполнения сего предписания закона, а именно — как должен поступить судья, получив просьбу, в которой не указано что-либо из поименованного в сей статье? Не обязан ли он возвратить такую просьбу или оставить ее без движения до исправления оказавшегося в ней недостатка.

Если принять, во внимание, что для обращения акта к понудительному исполнению мировой судья должен сделать на нем надпись, в которой должно быть обозначено, «что именно должно быть исполнено понудительно», без чего и самое исполнение невозможно, то необходимо признать, что существенною частью рассматриваемых просьб должно быть точное указание той суммы,&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>7hz5e9t1td4yitw2wjj6x5yes2bch4r</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/705</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124510</id>
    <revision>
      <id>4592772</id>
      <parentid>4592491</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:31:52Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3624" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |161&lt;sup&gt;7&lt;/sup&gt;—161&lt;sup&gt;8&lt;/sup&gt; ст.|687}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|за|явит}} отвод о неподсудности ему данного дела. Но в делах о понудительном исполнении ответчик не вызывается к суду, а потому он лишен всякой возможности заявить отвод. Следует ли из этого, что без отвода со стороны ответчика мировой судья не вправе отказать просителю в выдаче ему приказа на понудительное исполнение против ответчика, очевидно не подлежавшего ему по правилам о местной подсудности?

На этот вопрос необходимо ответить отрицательно. Если закон воспрещает суду возбуждать вопросы о неподсудности ему дела по правилам о местной подсудности, то только потому, что разрешение этого вопроса предоставляется усмотрению самого ответчика, который по явке в суд, всегда вправе заявить отвод. Но в делах о понудительном, исполнении ответчик лишен возможности сделать это, а потому предоставление истцу права предъявлять свои требования, где ему вздумается, было бы равносильно оставлению ответчика без всякой защиты против произвола истца. Посему необходимо признать, что в рассматриваемых делах мировой судья сам должен следить за соблюдением правила разбираемой статьи и руководствоваться статьей 79.
{{---|width=10%}}
'''161&lt;sup&gt;8&lt;/sup&gt;. Мировой судья, признав ходатайство просителя подлежащим удовлетворению в порядке понудительного исполнения, полагает о сем, не вызывая ответчика, резолюцию на самом акте, а при недостатке на нем для сего места —  на отдельном пришитом к нему листе, но так, чтобы начало резолюции приходилось на самом акте. Резолюция должна заключать в себе: 1) означение года, месяца и числа, когда она постановлена; 2) звания, имена и фамилии или прозвища взыскателя и ответчика; 3) означение времени выдачи и рода акта; 4) означение, что именно должно быть исполнено понудительно; 5) означение присужденных с ответчика судебных издержек, а также вознаграждения за ведение дела в размере, указанном в статье 161&lt;sup&gt;22&lt;/sup&gt;, и 6) подпись и печать мирового судьи.'''&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>3u4vce5mwvh55shfmbo9p13zmoxeshm</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/717</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124528</id>
    <revision>
      <id>4592773</id>
      <parentid>4592515</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:32:14Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3235" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |161&lt;sup&gt;14&lt;/sup&gt;—161&lt;sup&gt;19&lt;/sup&gt; ст.|699}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
установления права на взыскание неустойки. При таком разрешении просьбы взыскателя последний вправе предъявить иск только о неустойке. О капитале же и о процентах дело должно почитаться окончательно решенным. Коль же скоро ходатайство взыскателя отклонено всецело, он вправе предъявить иск во всем объеме обязательства должника. 
{{---|width=10%}}
'''161&lt;sup&gt;16&lt;/sup&gt;. Кроме случая, указанного в статье 161&lt;sup&gt;11&lt;/sup&gt;, ответчик может в течение ''семи дней'', со дня вручения первой повестки об исполнении, обратиться к мировому судье по месту совершения исполнительных действий с просьбою о приостановлении допущенного по акту понудительного исполнения. Такая просьба разрешается судьею, по соображении представленных ответчиком против требований взыскателя возражений, незамедлительно и во всяком случае не далее ''трех дней'' по поступлении оной.''' &lt;small&gt;Там же II, ст. 161&lt;sup&gt;16&lt;/sup&gt;.&lt;/small&gt;

'''161&lt;sup&gt;17&lt;/sup&gt;. Просьба о приостановлении исполнения может быть подана мировому судье чрез судебного пристава, который немедленно представляет ее по принадлежности.''' &lt;small&gt;Там же II, ст. 161&lt;sup&gt;17&lt;/sup&gt;.&lt;/small&gt;

'''161&lt;sup&gt;18&lt;/sup&gt;. Подача ответчиком просьбы, упомянутой в статье 161&lt;sup&gt;16&lt;/sup&gt;, останавливает, впредь до разрешения оной, выдачу принадлежащих ответчику денег или ценных бумаг взыскателю и сдачу или очистку состоящего в найме имущества, а равно продажу имущества, на которое обращено взыскание. Приостановление исполнения теряет силу в случае признания судьею просьбы о сем незаслуживающею уважения. В случае же признания таковой уважительною, судья вправе приостановить и все прочие исполнительные действия, потребовав от ответчика, буде признает нужным, представления обеспечения.''' &lt;small&gt;Там же II ст. 161&lt;sup&gt;18&lt;/sup&gt;.&lt;/small&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>fp55jez0lk1zel8py721skxlw74ee7p</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/727</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124541</id>
    <revision>
      <id>4592775</id>
      <parentid>4592547</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:32:35Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4049" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |161&lt;sup&gt;20&lt;/sup&gt; ст.|709}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;

'''161&lt;sup&gt;20&lt;/sup&gt;. Распоряжение мирового судьи о приостановлении исполнения теряет силу, если не будет подтверждено в ''месячный'' срок постановлением суда, коему, на основании статьи 161&lt;sup&gt;11&lt;/sup&gt;, подведом иск ответчика об освобождении от взыскания.''' &lt;small&gt;Там же II, ст. 161&lt;sup&gt;20&lt;/sup&gt;.&lt;/small&gt;

{{rs|Время, на которое исполнение приостанавливается.}}I. Приостановление начатого понудительного исполнения по акту прежде предъявления иска о признании этого акта недействительным, либо утратившим почему-либо свою силу, или вообще об отсутствии у взыскателя права на получение удовлетворения по нем, допускается с тою целью, чтобы предупредить опасность предъявления сего иска тогда, когда это будет уже совершенно бесполезно, когда взыскатель получит удовлетворение, а поворот исполнения считается невозможным, или по крайней мере крайне затруднителен.

Но охраняя таким путем интересы должника, закон не мог не предусмотреть, что предоставляя должнику весьма продолжительное или неопределенное время на предъявление его иска, он оставит интересы взыскателя без надлежащей защиты.

Вот, в видах ограждения интересов взыскателя, должнику дается месяц времени, в течение коего он должен представить исполняющему решение судебному приставу удостоверение подлежащего суда о том, что им подтверждено распоряжение мирового судьи о приостановлении. Если же удостоверение не будет представлено в течение означенного месячного срока, судебный пристав будет вправе возобновить по требованию взыскателя приостановленные исполнительные действия.

{{rs|Подтверждение сделанного судьей распоряжения.}}II. Из буквального смысла закона явствует, что суд, в котором должник обязан предъявить свой иск, должен подтвердить распоряжение мирового судьи о приостановлении исполнительных действий. — Что же это должно означать? Что этот суд должен сделать или в чем он обязан убедиться, чтобы дать требуемое от него подтверждение?

Очевидно, что для сего он должен войти в поверку правильности принятым мировым судьей оснований допущенного им приостановления. Но как же это рассматривать, — как обязанность или только право его, т. е. — обязан ли суд входить в&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>2wiof9su7gg2z7fyztbhglyppu46d1k</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/733</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124547</id>
    <revision>
      <id>4592707</id>
      <parentid>4592555</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T12:14:47Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4135" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |161&lt;sup&gt;24&lt;/sup&gt; ст.|715}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;

Второе условие относится к существу обязательства, изложенного в мировой сделке. Прежде всего, обязательство это должно быть ''односторонним'', то есть чтобы исполнение его не находилось в зависимости от какого-либо условия, наступление коего нужно установить предварительно. Таким образом, мировая сделка, по своему содержанию ни в каком случае не может быть договором двусторонним, т. е. таким, понудительное исполнение по коему не допускается на основании общего правила, изображенного в статье 161&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; (см. объясн. к ней).

Затем, предметом обязательства по мировой сделке должно быть то же, что по правилу 161&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст. может быть предметом всякого акта, подлежащего понудительному исполнению, а именно: обязательство уплатить известную, сумму денег, или возвратить какое-либо движимое имущество, либо очистить помещение и вообще всякую недвижимость, находящуюся у обязавшегося лица ''по договору найма, срок коего истек''.

Это последнее правило в практике может вызывать такой вопрос: может ли подлежать понудительному исполнению такая мировая сделка, по которой тяжущийся обязан очистить помещение в доме противной стороны или сдать ему его недвижимое имение, если в ней не сказано, по какому основанию та недвижимость находится у обязавшегося? — Такие случаи всегда возможны, ибо спорящие, заключая мировую сделку, обыкновенно не обращают внимания на то, чтобы в ней были подробно изложены все те отношения между ними, из коих возник спор, дошедший до суда и закончившийся их примирением. Так, возможна такая сделка: «я, такой-то, обязуюсь к такому-то времени сдать такому-то находящееся ныне в моем владении такое-то имение». Но владение недвижимостью может иметь самые разнообразные основания; прекращение же его путем обращения акта, к понудительному исполнению возможно тогда лишь, когда оно основано на договоре найма, срок коего истек. Вот, из этого и возникает вопрос: вправе ли мировой судья допустить исполнение по такой сделке, не убедившись в том, что имение находится во владении ответчика на основании договора найма, и если не вправе, то может ли он убедиться в этом из других, представленных ему данных?

Мы считаем, что этот вопрос должен быть разрешен&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>knmmwnrih3dn1754qcisxz72fvt8k27</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/737</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124563</id>
    <revision>
      <id>4592810</id>
      <parentid>4592645</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T20:12:49Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4411" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |162—165 ст.|719}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;

{{rs|Основания допустимости обжалования судебных постановлений.}}II. Первое, что здесь должно быть выяснено, это те основания, по которым закон допускает обжалование судебных постановлений. Основания эти заключаются в следующем:

Каждое судебное постановление может клониться или к пользе, или ко вреду тяжущегося. Если оно клонится ко вреду его, то он имеет право думать, что такое постановление неправильно, несогласно с законом и нарушает его права или интересы. Отсюда вытекает вполне естественное желание требовать восстановления его права путем отмены или изменения состоявшегося против него постановления властью высшей инстанции. Выше же (III объясн. к 139—139&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.), мы говорили, что судебные постановления бывают двух родов — ''решения по существу'' и ''частные определения'', же собою разумеется, что как те, так и другие могут быть неправильны и тем нарушать права тяжущихся, почему последним предоставляется право приносить жалобы и на решения и на определения, но на первые ''апелляционные'' жалобы, или, правильнее — ''апелляции'', а на последние — ''частные'' жалобы. В настоящих статьях содержатся правила обжалования ''решений'', а о порядке обжалования частных определений говорится в ст. 166—169. Рассмотрим прежде первые.

{{rs|Просьбы о пересмотре решений.}}III. Неправильность решения может являться, следствием и вины суда и вины тяжущихся. Нарушение закона, форм и обрядов судопроизводства всегда вменяется в вину суда и всегда может влечь отмену решения. Но если виновником неправильности решения является та или другая сторона, не озаботившаяся своевременно представить доказательства в подтверждение своего права, или обжаловать неправильности, допущенные судом и т. п., — то и последствия сего должны падать на нее, почему она и не вправе требовать исправления ею самою сделанных ошибок. Бывают, однако, случаи, когда в неправильности решения не могут быть обвинены ни суд, ни тяжущиеся, когда несоответствие решения истине является следствием совершенно случайных обстоятельств, нисколько не зависящих ни от суда, ни от тяжущихся. Так, напр. — к одному из наследников предъявляется иск о взыскании причитающейся на его долю части наследственного долга, таковой иск удовлетворяется судом ввиду отсутствия сколько-нибудь основательных возражений. Затем, по тому же обязательству предъявляется такой же иск, к&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>coulonjr5vh49nuug41yfzqavhrl3au</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/739</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124565</id>
    <revision>
      <id>4592813</id>
      <parentid>4592650</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T20:15:55Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4167" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |162—165 ст.|721}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
коих он оправдал его (74 № 611; 76 № 339; 81 № 141; 82 № 87 и др.). Впрочем, бывают случаи, когда и оправданная решением сторона не лишена права обжаловать оное. Это в тех случаях, когда она оправдана небезусловно, а с известным условием, несмотря на то, что она требовала безусловного оправдания, как, напр.: — ответчик просил признать истца не имеющим вовсе права на иск, а мировой судья признал, что такого права у него нет лишь в настоящее время, но может быть в будущем по наступлении известного события, и потому отказывает истцу по преждевременности его иска, что конечно не может не нарушать прав ответчика, так как окончательно он не освобожден от возможности привлечения его к ответу. Но ясно, что и в этом случае право на принесение апелляции обусловливается тем, что права тяжущегося не ограждены вполне и окончательно и потому могут почитаться нарушенными.

Итак, ''тот тяжущийся, права, которого ни в чем не нарушены состоявшимся решением, не вправе обжаловать оное''. Но, наоборот, — если решение постановлено против данного тяжущегося, хотя бы в самой малой части, — ''право этого тяжущегося на принесение апелляции безусловно'', и не может быть отнято у него ни под каким предлогом. Так, в судебной практике утвердительно разрешены следующие вопросы о праве принимавших участие в деле при рассмотрении его в первой инстанции, приносить апелляции: а) относительно собственника, предъявившего иск, касающийся его недвижимого имения, которое он впоследствии продал (77 № 361), б) относительно истца, получившего исполнительный лист на приведение в исполнение решения, в части постановленного в его пользу (69 № 676); в) относительно доверителя, поверенный коего изъявил удовольствие на состоявшееся решение (71 № 232) и г) относительно каждого из солидарных ответчиков, когда он требует отмены всего решения (88 № 57; 89 №№ 60, 61; 95 № 11; 03 № 45).

Нет, конечно, надобности долго останавливаться на том, что право апелляции принадлежит не только лицам, фактически принимавшим участие в производстве суда первой инстанции, но и всем тем, которые, по сказанному выше (V объясн. к 156 ст.), признаются юридически тождественны с непосредственными участниками в деле, ибо если им принадлежат все права их {{Перенос|право|дателей}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>ng4d43ggdd49spla53tas2d0uci4rud</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский (Круковская)</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124567</id>
    <revision>
      <id>4592716</id>
      <parentid>4592697</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T12:57:18Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Wlbw68</username>
        <id>37914</id>
      </contributor>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="304545" xml:space="preserve">{{пишу}}{{Отексте
| АВТОР                 = [[Людмила Яковлевна Круковская|Л. Я. Круковская]]
| НАЗВАНИЕ              = Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский
| ЧАСТЬ                 = 
| ПОДЗАГОЛОВОК          = 
| ИЗЦИКЛА               = 
| ИЗСБОРНИКА            = 
| СОДЕРЖАНИЕ            = 
| ДАТАСОЗДАНИЯ          = 
| ДАТАПУБЛИКАЦИИ        = 1920
| ЯЗЫКОРИГИНАЛА         = 
| НАЗВАНИЕОРИГИНАЛА     = 
| ПОДЗАГОЛОВОКОРИГИНАЛА = 
| ДАТАПУБЛИКАЦИИОРИГИНАЛА = 
| ПЕРЕВОДЧИК            = &lt;!-- Для отображения заполните ЯЗЫКОРИГИНАЛА --&gt;
| ИСТОЧНИК              = Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский : По книге проф. [[Шимон Аскенази|Шимона Аскенази]]: &quot;Лукасиньский&quot; / Л. Я. Круковская. - Петербург : Гос. изд-во, 1920. - 70, [1] с., 1 л. фронт. (портр.); 24 см. - (Историко-революционная библиотека).; — {{источник|Круковская. Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский (1920).pdf|Скан}}
| ДРУГОЕ                = 
| ВИКИПЕДИЯ             = 
| ВИКИДАННЫЕ            = &lt;!-- id элемента темы --&gt;
| ОГЛАВЛЕНИЕ            = 
| ПРЕДЫДУЩИЙ            = 
| СЛЕДУЮЩИЙ             = 
| КАЧЕСТВО              = &lt;!-- оценка по 4-х бальной шкале --&gt;
| ЛИЦЕНЗИЯ              = 
| НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ       = 
| ДРУГИЕПЕРЕВОДЫ        = 
}}
&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;

&lt;center&gt;&lt;big&gt;&lt;big&gt;'''ШЛИССЕЛЬБУРГСКИЙ УЗНИК'''&lt;/big&gt;&lt;/big&gt;&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;&lt;big&gt;'''ВАЛЕРИАН ЛУКАСИНЬСКИЙ'''&lt;/big&gt;&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;По книге проф. {{razr2|Шимона Аскеназы}}:&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;{{razr2|ЛУКАСИНЬСКИЙ}}&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;ВСТУПЛЕНИЕ.&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

До выхода в свет капитального и обширного двухтомного труда профессора Аскеназы о Лукасиньском, имя этой беспримерной жертвы дикого насилия было совершенно затеряно. «Тюремный мрак, окутывавший его при жизни,—говорит проф. Аскеназы,—поглотил также все его посмертные следы». Извлечь их из этого мрака дело далеко не легкое, и его можно было выполнить лишь отчасти: настолько глубоко и тщательно затерты эти следы. Все стремления и порывы Лукасиньского, как яркого выразителя современной ему эпохи, были тесно сплетены с историческими событиями Польши, с судьбой польского народа. И для того, чтобы характеризовать деятельность Лукасиньского, необходимо было дать хотя бы сжатый исторический обзор этих событий. Предлагаемое краткое извлечение из двухтомного труда проф. Аскеназы имеет целью ознакомить более широкие круги читателей с весьма важными сторонами жизни Царства Польского, а образ Лукасиньского будет «живым факелом, освещающим темную глубь той политической сцены, на которой разыгралась история Польши и России, в эпоху Александра». Вместе с тем жизнеописание Лукасиньского представляет огромный интерес еще и потому, что оно может служить лишней иллюстрацией той бесчеловечной в бессмысленной жестокости, какой подвергались самые бескорыстные и самоотверженные борцы за свободу».


&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;{{razr2|ГЛАВА I}}.&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;'''Детство и молодые годы.'''&lt;/center&gt;

Лукасиньский родился в Варшаве 14 апреля 1786 года. Отец его, небогатый шляхтич, женился на Люции Грудзинской из Плоцкого воеводства. От этого брака, кроме старшего сына Валериана, у них родилось еще четверо детей: две дочери—Юзефа и Текля и два сына—Антон и Юлиан. Последний, самый младший, был от рождения калекой. Родители, невидимому вследствие увеличивавшихся с течением времени материальных затруднений, проживали попеременно то в Варшаве, в Старом Городе, где умер отец; то в деревне, в Плоцком воеводстве, где в имении Павлове умерла мать. Валериан рос в тяжелых домашних условиях и в эпоху самых тяжелых народных бедствий. Маленьким мальчиком он был свидетелем резни в предместье Праге и окончательной гибели отечества. Юношеские годы он провел под суровой ферулой прусского владычества. Однако, на месте своего рождения он мог почерпнуть достаточно оживляющих и возвышающих душу элементов. Не даром он принадлежал к мелкой полумещанской варшавской шляхте и родился в памятную эпоху, на закате XVIII в. Мещанская и пролетарская Варшава оставалась совершенно безучастной в течение всего упомянутого рокового столетия, слегка оживляясь лишь во время тех или иных выборов и относясь еще почти пассивно к насилиям, творившимся на ее глазах над народом. Но стоило ей лишь один раз во время Великого сейма проснуться для самосознания, один раз взяться за дело, во время восстания, чтобы проникнуться новым настроением, стать могучим источником новой народной энергии. Юноша-Лукасиньский проникался на каждом шагу этой особой атмосферой, которой были больше всего пропитаны все утолки родного квартала в Старом Городе. Несмотря на все материальные затруднения в родительском доме, Лукасиньский получил весьма тщательное образование. Он владел в совершенстве французским и немецким языком, и позже на службе выделялся знаниями в области математики, статистики и географии. Кроме того, он отличался большой начитанностью не только в родной литературе, но и в особенности во французской. Любя точные науки, он не пренебрегал и чтением серьезных книг по истории, общественным наукам и юриспруденции, часто цитировал наизусть Плутарха, Монтескье и Чацкого. Ему пришлось, вероятно, много потрудиться для своего образования, так как он не обладал никакими талантами и был человеком средних способностей, с тяжелым, медлительным мышлением. Но ценою больших усилий он проявлял часто проницательность и замечательную тонкость ума. Он отличался не столько живостью ума, сколько спокойною рассудительностью и, главным образом, глубоким сознанием ответственности за свои действия. Он мыслил строго, логически, точно, и то, что однажды обдумал, проводил с железною последовательностью, без всякого снисхождения к себе и другим. Но отношению к людям у него выработалась с течением времени, путем опыта, какая-то трезвая, скептическая, иногда просто презрительная, недоверчивость, де-, лившая его малообщительным. «Железный характер»—говорили о нем в семье. Но, в действительности, под холодною внешностью в нем таился внутренний огонь и чувствительность. Он был лишен личного честолюбия, но все его благородные стремления были направлены на служение своему народу. В нем жила огромная совесть, твердость и готовность к самопожертвованию за свободу и для блага родины. Замкнутый и малоразговорчивый, он обычно хорошо владел собою, но неожиданно вспыхивал с неудержимой силой. Это была во многих отношениях типичная душа мазура. Он был среднего роста, худощавого сложения, с правильными чертами лица, высоким лбом, серыми глазами и русыми волосами.

Когда в 1806 г. Наполеон разбил пруссаков и освободил таким образом подвластную им до тех пор область, для Лукасиньского явилась возможность вступить, на, призыв Домбровского и Понятовского, в ряды войск под национальные знамена.

Лукасиньский пребывал в то время у родственников своей матери, недалеко от Млавы. Там формировался под начальством Игнатия Зелиньского пехотный стрелковый батальон, в который и вступил Лукасиньский (15 апреля 1807 г.) «добровольцем в качестве фурьера». Вместе с этим батальоном—позднее переименованным в пятый стрелковый полк, причисленный ко II легиону Занончека, Лукасиньский участвовал в летней кампании против пруссаков и русских и был вскоре (7 июля) произведен в адъютанты и затем, по заключении Тильзитского мира, в подпоручики (1 февраля 1808 г.). При реорганизации войск герцогства Варшавского он вскоре перешел (1 марта 1808 г.) в шестой пехотный полк, сформированный из калишан под начальством Юлиана Серавского и к которому уже раньше была присоединена часть стрелков Зелиньского. Набирая рекрут в Ченстохове и Калите, он завязал здесь первые знакомства и дружбу, которая позже сыграла важную роль в его жизни. В это же время он был назначен адъютантом при инспекторе по рекрутскому набору Константине Яблоновском.

Но мирная организационная работа длилась недолго. Вспыхнула австрийская война 1809 г. Эрцгерцог Фердинанд, во главе превосходных сил, вторгся в герцогство Варшавское. Понятовский, после генерального сражения под Рашыном, отступил с польской армией в Галицию. С самого начала военных действий, в апреле, мае и июне, шестой пехотный полк отличился в битве под Рашыном, в ночных штыковых атаках в предместии Гуры, на сандомирских бастионах, и затем при обороне Сандомира.

Трудно установить точно, насколько канцелярская работа позволяла Лукасиньскому принимать личное участие во всей этой выдающейся деятельности его полка. Верно только то, что Лукасиньский ревностно исполнял свои обязанности, так как именно тогда, во время похода, он был (7 мая) произведен в поручики. Тем временем операции Понятовского в Галиции постепенно расширялись, и в скором времени он захватил почти всю австрийскую область. Поэтому тотчас приступили к организации национального войска в освобожденной Галиции. Как бы по чудесному мановению, тотчас возникло несколько новых полков, несколько десятков тысяч новобранцев вступило в ряды войск. Это было гораздо более серьезным долом, чем произведенное два года тому назад в прусской области, ибо теперь оно явилось плодом исключительно собственных усилий, без посторонней помощи, и было делом в полном смысле слова революционным. Галицийская организация 1809 г. была делом не столько чисто военным, сколько народно-повстанческим, и произвела сильное впечатление на молодой ум Лукасиньского. Он сошелся в это время в Галиции с кружком людей, близких к прежним эмигрантам после восстания Костюшки или даже принимавших в нем участие. Они проводили свою революционную идею на чужбине, в Париже, в легионах и затем принесли ее обратно на родину, в Герцогство Варшавское. Весьма вероятно, что именно тогда молодой офицер встретился с Андреем Городыским—одним из самых выдающихся представителей той группы, которая оказывала сильное влияние на тайную организацию не только в эпоху Герцогства, но и в Царстве Польском. В это самое время Лукасиньский был очевидно принят в военную масонскую ложу. 5 июля 1809 г. он вместе с целым кружком своих новых друзей вступил в чине капитана во вновь сформированный первый пехотный галицийско-французский полк. Покидая свой шестой линейный полк с установившеюся репутацией для нового формирующегося полка, набранного из дезертиров, добровольцев и пленных, Лукасиньский руководствовался чисто гражданскими мотивами. Первый батальон нового полка состоял из иностранцев—немцев, французов и итальянцев, второй баталион—из литовцев, третий—из русинов, большею частью не понимавших польской команды и даже внешним обликом значительно отличавшихся от остального войска. Но, быть может, именно внешний вид этой разношерстной толпы солдат, собранных под общее освободительное знамя, послужил для Лукасиньского особой побудительной причиной, поощрявшей н направлявшей его к великой идее единения всех разнообразных, разделенных элементов в один общенародный центр. Большое влияние в этом отношении оказал на него замечательный человек, с которым он встретился еще в Ломже, Казимир Махницкий, получивший серьезное образование в университетах Гейдельберга и Гааги. По возвращении из-за границы, Махницкий состоял судьей в Ломже, где Лукасиньский и сошелся с ним. Вскоре Махницкий стал не только советчиком, но и в полном смысле слова морально-политическим руководителем Лукасиньского во всех делах тайного общества, а позже и во время самых тяжелых преследований. Он выдержал, не дрогнув, все изысканные тюремные пытки и оттолкнул с холодным презрением милостивые великокняжеские искушения и выдержал до конца—дольше и непоколебимее всех, даже самого Лукасиньского. И именно он, человек непоколебимого характера, оказался позже, во время ноябрьской революции, самым подходящим руководителем военного восстания. Забытый и молчаливый, он окончил жизнь на далекой чужбине, в стороне от шума и эмигрантских передряг.

Весной 1809 г. Махницкий, по первому призыву, покинул свое судейское кресло и уже в мае вступил, в качестве простого солдата, в ряды национальной армии. В начале июля, в один день с Лукасиньским, он был произведен в поручики первого галицко-русского полка, и с тех пор между ними завязалась более близкая дружба. Наступил критический 1813 г. Разбитая великая армия отступала на запад, и вслед за ней на Герцоство Варшавское надвинулась преследовавшая ее русская армия. Остатки польской армии, под начальством Иосифа Понятовского, покинув Варшаву, остановились в Кракове, где, после страшного московского поражения, происходила лихорадочная реорганизация армии. Туда же весной 1813 г. был переведен вместе со всем административным органом и Лукасиньский, в то время как его ближайшие друзья заперлись в осажденном Замостье и принимали вместе с генералом Гауке участие в продолжительней защите крепости. Но положение польского войска, направлявшегося под начальством Понятовского через Краков на запад, было, с общественной, а не военной точки зрения, гораздо более тяжелым и двусмысленным. Лучшие люди, вроде Князевича, Хлопицкого и др., ушли. Но, несмотря на все сомнения, Лукасиньский пошел до конца за своим главнокомандующим, проделал всю саксонскую кампанию, участвовал в защите Дрездена и здесь попал в плен к австрийцам (12 ноября 1813 г.).

Он был отправлен в Венгрию, где пробыл в заключении около полугода. Тем временем Александр I. вместе с неутомимым польским деятелем Адамом Чарторыйским, вступил в Париж и примял там весной 1814 г. депутацию от польской армии, которую взял под свою опеку и обеспечил ей свободное возвращение на родину. Таким образом был освобожден и Лукасиньский, возвратившийся в июне 1814 г. в Варшаву, где тотчас приступили к реорганизации польской армии под русским протекторатом. Но как судьба Польши, так и реорганизация армии оставались еще в течение почти целого года в неопределенном положении. Подобно тому, как надежда на могущество Наполеона не оправдалась в прошлом, в будущем могла не оправдаться и надежда на великодушие Александра. Поэтому невольно зарождалась мысль, что главным образом следует рассчитывать лишь на свои силы. Эта мысль была подтверждена защитниками Замостья и Махницким в частности. Крепость Замостье, обеспеченная провиантом лишь на три месяца и защищавшаяся девять месяцев, показала, что может сделать неисчерпаемая энергия даже маленькой горсти защитников.

Несмотря на холод, голод, скорбут, на огромную смертность, на уничтожение домов для топлива, наконец, на употребление в пищу кошек, ворон, мышей и крыс, все, в том числе и Махницкий, уже в чине майора, хладнокровно исполняли свои тяжелые обязанности. Здесь, невидимому, и зародилась мысль о необходимости самостоятельной организации, без всякой посторонней помощи, народных сил в виде тайных союзов. Эта мысль, получив широкое распространение, стала осуществляться в различных направлениях и непосредственно повлияла на Лукасиньского. Существуют указания, что, уже на обратном пути из Франции на родину, в польских войсках зарождались, иногда на короткое время, тайные, чисто военные союзы на патриотической основе. Один подобный союз возник в 1814 г. в Виттенберге, по инициативе генерала Михаила Брониковского в качестве наместника и при участии командира эскадрона Петра Лаговского под именем Домбровского. Союз был организован в восьми отрядах, носивших имена Батория, Ходкевича, Костюшки, Ленинского, Понятовского, Сулковского, Либерадского и погибшего под Сан-Доминго Яблоновского. Это тайное общество было скорее плодом фантазии неопытных инициаторов, нежели живым центром заговора, и существовало главным образом лишь на бумаге. В это самое время аналогичные попытки обнаружились и вне военной сферы. Первый шаг для этого сделали псевдоякобинец и карьерист Андрей Городыский, находившийся вместе о Лукасиньским в 1813 г. в Дрездене. Раньше Городыский предлагая свои, услуги Наполеону, рассказывая при этом небылицы о каком-то могущественном, а в действительности фиктивном «Патриотическом Обществе» на Подоли и Украине и обещая вызвать там общее восстание. Так. как несомненно, что на предприятии Городыского отразилось прогрессивное течение мысли, начиная с Коллонтая, то для полного уяснения дальнейшего развития народного самосознания в указанном направлении, по которому следовал и Лукасиньский со своими товарищами и последователям и, необходимо, считаться и с бесцельными начинаниями Городыского.

Когда Лукасиньский возвращался ни родину вместе с тысячами своих товарищей по оружию, ближайшее будущее и даже настоящее их родины представлялось еще в крайне неопределенном и мрачном свете. Армия Герцогства Варшавского очутилась в особенно затруднительном положении. Она, повидимому, сохранила своих прежних вождей, но вместе с тем очутилась под начальством великого князя Константина Павловича. Она, реорганизовывалась спешно, но на счет русской казны и не зная определенно для кого—для русского ли императора или для Польши?

Вот почему летом 1814 г. Польские офицеры обратились к своему главнокомандующему со следующим, вернее всего им же вдохновленным, воззванием: «Ты зовешь нас снова в ряды войск; наша молодежь много раз вступала на твой зов в эти ряды, ибо ты звал ее во имя самого священного стремления бороться за отнятое у отцов наших Королевство. Офицеры являются гражданами одной общей родины и, как ее сыны, вооружались за нее и берегут кровь свою для нее. Скажи нам, что ты представляешь собой теперь и для чего велишь кам взять оружие. Ты, думающий лишь о восстановлении земли отцов, спроси у победителя от нашего имени—что он требует от нас? Мы в его власти, но лишь одна родина может требовать нашей крови для ее блага». Домбровский передал это воззвание через Константина Павловиче государю и представил Константину подробный проект наступления польской армии собственными силами против пруссаков и Австрии, если бы эти державы вздумали ставить препятствия восстановлению Царства Польского. Это смелое предложение вызвало лишь подозрение царя и великого князя по отношению к предприимчивому польскому генералу.

Одновременно некоторыми молодыми офицерами была предпринята с большою осторожностью тайная организация в среде польской армии. В конце 1814 г. под руководством двух инженерных офицеров, Игнатия Прондзиньского, его приятеля Клеменса Колачковского и молоденького, но полного огня Густава Малаховского возникло «Общество истинных поляков», в основу которого положено «société de quatre», так как к нему не могло принадлежать более четырех человек одновременно. Вновь поступающих принимали не в масках, а с глубоко надвинутыми фуражками и закутанными в плащи с поднятыми воротниками, так что нельзя было узнать их лица. Из трех вновь принимаемых в общество, двое, не зная имени третьего, ожидали его в темной приемной. Принятие было обставлено большою таинственностью. Общество существовало недолго и в 1815 г. прекратило свое существование. Лукасиньский не принадлежал к этому обществу. По возвращении на родину, он вступил в реорганизованную польскую армию  и приказом великого князя был назначен в чине капитана в четвертый линейный полк под начальство полковника Игнатия Мыцельского. Четвертый полк пользовался особою милостью Константина Павловича, постоянно квартировал в Варшаве и набирался из варшавской молодежи—из ремесленников, рабочих, частных служащих и т. п., из так-называемой «уличной молодежи», превосходившей своею ловкостью, выправкой и изяществом даже гвардейские полки. Среди них было не мало плутов, авантюристов, обманщиков и даже воров. Известно, что однажды кто-то из них украл шутки ради бобровую шинель великого князя. Все это искупалось веселостью и ловкостью, и они были несомненными любимцами Варшавы. Константин всюду отдавал им преимущество и ставил их в пример другим полкам. Говорили даже, что он сам оказывал им помощь во всем и заблаговременно предупреждал о том, что нужно иметь в виду на смотрах, парадах и маневрах. Лукасиньский, уроженец Варшавы, очутился в этом специально варшавском полку как в хорошо знакомой ему среде, и хотя он значительно выделялся в легкомысленной полковой атмосфере строгостью своих убеждений и серьезным характером, пользовался все-таки уважением начальства и товарищей и любовью подчиненных ему солдат. 30 марта 1817 г. он был произведен в майоры. Всецело отдаваясь выполнению своих служебных обязанностей, Лукасиньский вел скромную жизнь пехотного офицера, живущего на свое скудное жалование, вдали от светского шума варшавских салонов, куда имели доступ лишь более привилегированные по богатству или связям, как Скшинецкий, Прондзиньский и др. Скромный майор четвертого полка стоял вне этого светского круговорота. Он пережил не мало горя в своей домашней жизни: потерял мать, и на его попечении остался брат Юлиан—калека. Другой брат—Антон—имел мало общего с ним и не был посвящен позже в опасную деятельность Валериана, гибель которого совершенно не коснулась его. Любимая сестра Текля вышла замуж за Яна Лэмпицкого и покинула Варшаву. Приблизительно в то же время Валериан обручился с Фредерикой Стрыеньской. Но они откладывали свою свадьбу из года в год, ожидая более благоприятного времени, и так и не дождались его.

В Варшаве у Лукасиньского был целый кружок более близких друзей, главным образом товарищей по оружию. Но кроме того у Лукасиньского появились в это время некоторые новые знакомства, непосредственно связанные с его последующею деятельностью и явившиеся следствием его общения с варшавскими масонами, к которым он имел доступ в качестве члена военной масонской ложи. Таким образом он сошелся с Казимиром Бродзиньским—поручиком артиллерии и вместе с тем поэтом, оплакивавшим в чувствительных стихах «белые березы над зеленой московской дорогой», или разоренное московское население. Усердный масон Бродзиньский, брат ложи храма Изиды в Варшаве, познакомился с Лукасиньским в масонских кругах, заслужил его доверие и уважение и был им посвящен в ближайшую национально-масонскую деятельность. Но еще большее значение имело для Лукасиньского знакомство, также через посредство масонского братства, с выдающимся членом апелляционного суда в Варшаве—Венгжецким. Он принадлежал к предыдущему поколению Великого сейма и восстания Костюшки, был первым президентом столицы Царства Польского, имевшим мужество ответить Константину на его незаконное требование военной реквизиции у варшавских ремесленников: «Здесь не Азия, В. В., и народ имеет свои права!» Это был суровый, сильный духом, старик, проникнутый насквозь любовью к простому народу и с прогрессивными демократическими взглядами. Резко защищая наполеоновское законодательство, он говорил: «шляхтич боится кодекса из страха постепенно потерять свою власть над крестьянином; его беспокоит, что придется заседать в суде рядом с мещанином и крестьянином» и т. д. Венгжецкий принадлежал к числу масонов еще школы Игнатия Потоцкого и Четырехлетнего сейма, состоял в дружбе с Игнатием Потоцким—министром просвещенния и исповеданий в первые годы Ц. П. и главой польского масонства.

Венгжецкий достиг всех высших масонских степеней и стал постоянным посредником между Лукасиньским и варшавским Великим Востоком, а также специалистом по вопросу о сочетании социально-революционных идей с масонскими обрядами. Лукасиньский также не ограничивал своей деятельности мертвящей военной службой. Он зорко следил и горячо отзывался на все вопросы общественной жизни Ц. П. в ее общем течении и развитии, и даже в отдельных проявлениях. Чрезвычайно интересным свидетельством в этом отношении может послужить изданное в то время и единственное вышедшее из-под пера Лукасиньского сочинение, касающееся еврейского вопроса. Этот вопрос принимал резкое направление уже в эпоху Герцогства Варшавского и разгорелся в переходное время между падением Герцогства и возникновением Царства Польского.

В первые же годы после Конгресса он стал живо обсуждаться в печати, общественном мнении и законодательстве. Еще в 1815 г. этим вопросом, в благожелательном для евреев духе, занялся влиятельный «Варшавский Дневник». На его столбцах выступил ксендз Ксаверий Шанявский, кафедральный варшавский каноник, призывая к гуманному отношению к евреям, к уравнению их с остальным населением в податях, требуя взамен от евреев приспособления их к бытовым условиям народа. Для упорствующих же он просил у Александра «предоставления определенной территории для образования Еврейского Царства». В том же журнале выступил с резким возражением Сташиц в статье «О причинах вреда, приносимого евреями, и способах превращения их в полезных членов общества». В следующем 1816 году спокойно и беспристрастно выступили ксендз Лэнтовский в Варшаве со статьей «О евреях в Польше» и Станислав Качковский в Калише со статьей «Взгляд на евреев», чем и закончились на этот раз прения по еврейскому вопросу.

Но в феврале 1817 года, после первого нормального набора в Ц. П., в ряды польской армии вступили вновь призванные евреи, до того времени, после первой неудачной попытки в начале Герцогства, совершенно освобождавшиеся от военной службы. В это же время еврейский вопрос во всей своей широте подлежал обсуждению на предстоявшем первом сейме Царства Польского в 1818 г. Поэтому в печати снова разгорелся спор. Генерал Винцент Красиньский издал в Париже на французском языке и опубликовал на польском языке в «Газете Варшавского Герцогства» резкую статью, посвященную наместнику Зайончеку—«Aperçu sur les juifs». Он смотрел на евреев, как на граждан всей вселенной, не признающих никакой родины, не привязанных ни к какому государству. Он утверждал, что польские евреи подчиняются лишь одному главному вождю, имеющему пребывание в Азии с титулом «князь рабства», высказывал сомнение в возможности превратить их в граждан, хотя в конце-концов давал довольно либеральные общие указания для реформ быта польских евреев, взятые из соответствующего проекта времен Четырехлетнего сейма и сочинения Чацкого о евреях. Выводы генерала довел до конца анонимный автор статьи «Меры против евреев», который, исказив случайно брошенную мысль ксензда Шанявского, добивался, чтобы просто обратились к Александру с требованием о насильственном выселении всех евреев из Ц. П. и водворении их «на границах Великой Тартарии». В сравнительно более мягком, но, в общем, родственном ему, духе написана также анонимная брошюра «О евреях», где автор, сомневаясь в выполнимости принудительной эмиграции, советовал сосредоточить евреев в особых селениях—«вернее в новых городах», наряду с соответствующей «реформой еврейской религии». На более глубоком чувстве справедливости, местных интересах и совершенно иных, более умеренных, принципах обосновал свою статью «О реформе еврейского народа» Иосиф Вышиньский, призывая к систематической постепенной работе для поднятия культурности и гражданственности в среде еврейского народа. Эти четыре статьи вызвали целый ряд иных, на эту же тему, и побудили Лукасипнекого издать в 1818 г. книжку под названием «Размышления некоего офицера о признанной необходимости устройства евреев в нашем государстве и о некоторых статьях на эту тему, вышедших в свет в настоящее время».—«Я  не написал никогда ни одной статьи»,—говорит скромный автор в предисловии,—«обремененный моими постоянными, непосредствейийми служебными обязанностями, я мог приобресть лишь некоторые общие сведения но местному законодательству и государственному управлению». Тем не менее, эти «Размышления», написанные ясно, спокойно и связно, свидетельствовали как об основательном исследовании предмета, так и о зрелом, проницательном суждении гражданина. «Евреи приносят стране вред и могут даже стать опасными для нее. Но нам необходимо еще убедиться, могут ли они сделаться полезными». На этот вопрос Лукасиньский отвечает утвердительно. Он резко упрекает евреев в их заблуждениях и проступках, в «равнодушии к стране, в которой они живут». «Евреи—народ изобретательный, развращенный продолжительной эксилоатацией нашего крестьянства—не скоро откажутся от этого выгодного занятия». Но, вместе с тем, он подчеркивает страшную нужду, царящую в среде еврейских масс, ответственность всего общества за «презрение, оказываемое евреям в самом широком смысле этого слова». «До тех пор, пока мы не перестанем оказывать евреям презрение... до тех пор мы не можем надеяться на то, чтобы они могли стать иными, чем теперь. Что такое любовь к родине и отчего это чувство чуждо евреям?.. Единственным и действительным связующим звеном этого чувства является любовь к известной стране и связь с известным народом. Тот, у кого нет во всей стране ни родных, ни друзей, наверно не будет привязан к ней». Вот почему нужно создать такое родство, дружбу и духовное общение. Затем автор указывает серьезные меры для народного образования евреев, допущения их в цехи и корпорации. Наконец, он настойчиво доказывает, что еврейский вопрос теснейшим образом связан с вопросом общей социальной реформы, а именно в области крестьянского вопроса. «Эпоха реорганизации евреев в нашей стране совпадет с эпохой просвещения крестьян». Что касается упомянутых четырех статей, то Лукасиньский с трого осуждает обе анонимные брошюры—одну, где речь идет о насильственном выселении, как «совершенно нелепую,»—и вторую—как противоречащую понятиям о терпимости и свободе. Но он высоко оценивает разумные советы Вышиньского и, наконец, очень резко высказывается против статьи генерала. Красиньского, не разделяет его ложных и тенденциозных в своей основе взглядов, а его более положительные выводы Лукаснвьский считает целиком взятыми из других сочинений. Генерал, невидимому крайне возмущенный, отвечал в весьма регкой и довольно нелепой форме. Он издевался над Лукасиньским за его сострадание к еврейской бедноте, обвинял его в предосудительном «нерасположении к шляхте» и выступлении в роли еврейского защитника, «против убеждений всей страны». Безусловная независимость убеждений Лукасиньского ярко характеризуется этой полемикой скромного майора с влиятельным командиром гвардии, в том же году произведенным в царские генерал-лейтенанты и в сеймового маршала, с которым считались военные и правительственные сферы, а в те времена—и общественное мнение. Тем временем приближалась решающая эпоха его жизни, исходный пункт его исторической роли и трагической судьбы. Лукасиньский был призван занять место вождя при выполнении одной из самых тяжелых я неблагодарных народных задач, требовавшей полного самоотречения и связанной с большою ответственностью—в тайном союзе. Результаты его работы—«Национальное Масонство и Патриотическое Общество в своем возникновении, росте н упадке»—находятся в такой тесной связи с политической историей Ц. П., что невозможно точно понять и уяснить себе их, не ознакомившись, хотя бы в общих чертах, с параллельным течением этой истории. Кроме того, его деятельность находится в известной связи с политикой Александра I, его стремлениями и направлением его польской политики. Вот почему необходимо прежде всего несколько осветить эти вопросы общего значения, а именно те пункты, где они сходятся и тесно связаны с стремлениями Лукасиньского.

&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;{{razr2|ГЛАВА II}}.&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;'''Лукасиньский и польское масонство.'''&lt;/center&gt;

Создание Царства Польского на Венском конгрессе в 1814—1815 г.г. совершалось среди тяжелых условий и поэтому оно было завершено лишь на половину и в ущерб польскому народу. Возрождению Польши рядом с Россией в более обширных территориальных размерах воспротивились как Западная Европа, так и решающий голос России. Не удалось даже спасти Герцогство Варшавское в его целом, так как существенную часть его пришлось отдать Пруссии для Познани; не удалось также добиться присоединения хотя бы части Литвы. Но и то, что осталось Царство Польское в своем позднейшем географическом составе, было создано с большим трудом и хуже всего, что не было уверенности в завтрашнем дне и в будущем не предвиделось полной безопасности.

Царство Польское получило тесную, урезанную территорию и, несмотря на некоторые недостатки, либеральную для того времени и в общем хорошую конституцию. Александр I, в расцвете сил, 38 лет от роду, вступая в управление Польшей, намеревался первоначально придерживаться и развивать конституцию и расширить территорию на счет Литвы, а в дальнейшем даже на счет Галиции и Познани. Но в то же время, верный своему двуличному характеру и подчиняясь своему обоюдоострому положению, сохранял за собой возможность во всякое время ограничить как конституцию, так и территорию. Эти две идеи, прогрессивная и регрессивная, освободительная и репрессивная, всегда совмещались в его голове, причем ни одна из них никогда не уступала вполне своего места другой и в известные периоды одна из них брала верх над другой. Первая — прогрессивная — преобладала в первой половине, а вторая—в последней половине того десятилетия, в течение котоporo ему суждено было еще жить и править Польшей. Его внутреннее раздвоение обнаружилось с самого начала при законодательном устроении Царства Польского и установлении в нем государственного аппарата. Это выразилось не только во внесенных лично им в текст конституции значительных ограничениях, но и, главным образом, в предоставлении Польши во власть Константана Павловича и под наблюдение Новосильцова. Из всех сыновей Павла Константин больше всего походил на отца и по его примеру больше всех ненавидел Екатерину. Он поражал и отталкивал с первого взгляда своею внешностью, В этом нескладном теле билась необузданная, дикая, безумно-пылкая душа. Он носил в себе двойное наследственное бремя—развращенность Екатерины и деспотизм Павла. Не обладая личною храбростью, он был проникнут слепою любовью не к истинному военному служению, основанному на самопожертвовании и чести, а к солдатчине мирного времени, к солдатчине парадов, казарм и железной дисциплине. В его болезненно-пылком и в своей основе слабом характере таились однако и более чистые, благородные элементы, как и в мрачной душе его отца. Поставленный в тупик и всем сердцем ненавидевший Константина, Немцевич говорит о нем: &lt;Это чудовище—человек, делающий все с опрометчивостью, не имеет себе равного на земле—умный и безумный, жестокий и гуманный». И подобный человек, невероятное соединение самых противоречивых черт характера, был назначен главнокомандующим польских войск и тем самым и фактическим наместником Царства Польского. Но поляки, отданные во власть подобного правителя, умели своим влиянием по крайней мере отчасти подавить в нем злые инстинкты, разбудить лучшие чувства и в известной мере привязать его к себе. Константин вступил в управление Польшей, полный ненависти к ней, но, изгнанный из нее, ушел полный жалости к ней. Первые шаги его в Организационном Комитете обнаружили некоторую сдержанность и даже известное уважение к поседевшим на поле брани польским вождям, а также заботы о польском солдате. Но это продолжалось недолго. Под влиянием придворной камарильи, ок вскоре обнаружил свое глубоко неприязненное отношение ко всему польскому и стал быстро и усиленно подкапываться под еще свежее и неустойчивое здание новой конституции. Болезненная подозрительность и беспощадная жестокость больше всего отозвалась, конечно, в польских войсках и приняла особенно резкую форму с назначением полномочным комиссаром Ц. П. Н. Н. Новосильцова—самого ярого и жестокого преследователя и мучителя Лукасиньского, заключавшего в тюрьмы и высылавшего в Сибирь несовершеннолетних детей за какую-нибудь польскую песенку. Кутила и пьяница, он превратил все политические процессы в Польше и Литве в источник своих доходов. Известно также, что он не даром старался так усердно уничтожить в Польше франмасонство, так как после закрытия масонских лож он воспользовался солидными капиталами польского Великого Востока. И хотя он, по обыкновению, постарался уничтожить все следы своих злоупотреблений, тем не менее они-явно обнаружены позднейшими исследованиями. После первых столкновений Константина с Военным Комитетом осенью 1814 г. все выдающиеся вожди польской армии вышли в отставку, и таким образом армия всецело подпала под власть Константина. Вскоре последовали позорные и трагические события. За малейшие проступки как солдаты, так и офицеры подвергались самым жестоким взысканиям. Прославленные парады на Саксонской площади стали мучением и ужасом для польских офицеров, которых старались всячески задеть и унизить. Перед Пасхой 1816 г. покончил с собой оскорбленный Константином капитан Водзиньский, а за ним последовали многочисленные товарищи—один за другим. В течение первых четырех лет командования армией Константина насчитано до 49 самоубийств среди одних офицеров.

В начале марта 1818 г. Александр прибыл в Варшаву на первый польский сейм и оставался там около семи недель, до конца апреля. Тогда-то, гневно устраняя всякую оппозицию со стороны Константина и тогдашнего русского министра иностранных дел Каподистрии, Александр сделал огромный шаг вперед в деле освобождения Польши и дарования ей прав. Но, как оказалось позже, это была пе более как ракета, мимолетный фейерверк красноречия или, как выразился со свойственной ему бесцеремонностью Константин, «слова императора являются не более как фальшивой монетой».

Пребывание Александра в Варшаве в 1818 г. было кульминационной точкой его благожелательных отношений к Польше.

Уже в 1819 г. эти отношения стали осложняться и портиться. Весной 1819 г. в варшавских газетах появилось несколько резких, оппозиционных статей. Статьи Кициньского и Моравского в «Ежедневной Газете» вызвали страшные репрессии со стороны Константина. Против издателей были приняты самые суровые меры, печатание газет было прекращено и типографии закрыты. В то же время, под давлением Константина, Зайончек издал ряд предписаний, касающихся цензуры периодических изданий и книг. Одновременно в среде войска произошло событие, еще более раздражившее Константина, особенно внимательного к военной дисциплине. В июне обнаружилось, что находившийся в Замостье под арестом подпоручик второго полка пехотных стрелков Игнатий Погоновский составил план взятия крепости, предварительно убедив для этого гарнизон перейти на его сторону и затем вместе с ним ворваться в Галицию. Это безумное предприятие было заранее обнаружено и без всяких усилий ликвидировало. Но для предубежденного и подозрительного Константина этого было достаточно. В Петербург тотчас полетели донесения, рисовавшие в самых мрачных красках положение дел в Царстве Польском. Вся страна изображалась как находящаяся под влиянием грозных волнений накануне взрыва. Эти донесения вызвали новые репрессии, уже продиктованные Александром. Вот почему в 1820 г. во время своего пребывания в Варшаве на втором сейме он был настроен совершенно иначе, чем два года тому назад... Относясь подозрительно, недоверчиво, Александр как бы искал повода для того, чтобы взять обратно все свои обещания и предписания. Поводом послужила оппозиция сейма, вставшего во главе с Винцентом Немойовским на защиту свободы. Покидая Варшаву, Александр сказал брату, что дает ему «carte blanche», т.-е. полную свободу действий. Таким образом были покончены все счеты с конституцией и открыта широкая дорога для реакции и репрессий.

Это самый темный и до настоящего времени недостаточно выясненный момент в царствовании Александра. Вместе с тем это ключ к выяснению некоторых важнейших вопросов, связанных с его отношением к Царству Польскому вообще и к польским тайным обществам в частности. Эти, на первый взгляд, весьма отдаленные вопросы имеют, однако, непосредственное и часто даже решающее значение для выяснения многих важных и крайне сложных обстоятельств, касающихся возникновения тайных обществ и судьбы Лукасиньского. Надо заметить, что с 1821 до 1825 г.г. сильным влиянием на польские дела пользовался Новосильцев. Главным средством для удержания этого влияния послужили для Новосильцева непосредственные и непрерывные сношения его с Александром. При этом он все время старался поддерживать тревожное, подозрительное настроение императора, установившееся за время его последнего пребывания в Варшаве. Новосильцов, получив разрешение посылать императору еженедельные рапорты из Варшавы, стал широко пользоваться этим разрешением и буквально засыпал Александра постоянными донесениями о следствиях, заговорах и арестах, не давая ему опомниться и все глубже погружая его в душную атмосферу опасений и преследований. Существуют еще некоторые указания на то, что Англия и Австрия, заинтересованные в недопущении угрожавшей ежеминутно в то время войны между Россией и Турцией, в числе иных дипломатических средств, прибегли к устрашению Александра возможным восстанием в Царстве Польском. Для этого пускались в ход различные английские или австрийские «фабрикации», умышленно подсовывавшиеся русской полиции, откуда уже доходили до Александра и производили на него желательное устрашающее действие. Результатом подобных дипломатических фабрикаций и донесений Новосильцова явились страшные репрессии и резкая перемела в отношениях Александра к Польше во втором пятилетии существования Царства Польского.

На таком общем фоне русско-польской жизни стала обрисовываться работа Лукасиньского, начатая первоначально в форме Национального масонства. То было время, когда во всех европейских государствах возникали одно за другим различные тайные общества, большею частью близкие к масонству или даже просто происшедшие из него. Самое большое количество тайных обществ появилось у самого угнетенного в те времена народа—итальянцев. Эти тайные общества заимствовали у масонства его формальную сторону, значительно улучшая при этом чисто организационную технику в смысле большей централизации работы и обеспечения тайны своей деятельности. Общества, возникшие в Пруссии, были большею частью санкционированы правительством и носили характер патриотической организации. По возвращении в Петербург из Вены после конгресса, Александр также задумал организовать у себя полутайное общество по образцу немецкого Tugendbund’а, выросшего из масонства. Он надеялся таким образом пересадить на русскую почву патриотическое немецкое общество и сделать его орудием своей политики для непосредственного влияния на общество. Так под эгидой Александра возродилось в России масонство в широких размерах и в направлении, точно соответствующем политическим стремлениям монарха. Масонство существовало в России с 1731 года, но широкое распространение оно получило лишь в 1815 г. по возвращении Александра из Парижа, где он был сам тогда принят в ложу. В том же году возникла в Петербурге утвержденная правительством Великая ложа Астрея, от которой разрослось, особенно в 1818 году, несколько десятков филиальных лож в различных местностях империи, главным образом в Петербурге и западных губерниях. В первую очередь организовались, под покровительством царя, военно-масонские ложи, в которых принимали участие самые выдающиеся гвардейские офицеры. Нельзя не отмстить, что большую роль в русском франмасонстве уже в то время играли поляки и были также специально польские ложи (Белого Орла). Но в 1822 г. (13 августа), когда Александр постепенно отрешился от своих либеральных начинаний, он решил уничтожить всякую терпимую до того времени деятельность тайных обществ в России и приказом на имя министра внутренних дел Кочубея распорядился закрыть все существующие в России под какими бы то ни было названиями тайные общества и, в особенности, масонские ложи. В это самое время (август 1822 г.) Александр, проездом через Варшаву, провел там целую неделю и интересовался первой стадией начавшегося тогда дела Лукасиньского.

Лукасиньский, за исключением своей принадлежности к военному масонству, не принимал до того времени никакого непосредственного и деятельного участия в работе тайных союзов, предшествовавших созданию Царства Польского. Он возвратился на родину для несения военной службы, но не для политической и, тем более, конспиративной деятельности. Но вскоре ему пришлось вступить и на этот путь не из склонности к подобной деятельности, не из самолюбия, не в ослеплении забияки и с легким сердцем, а потому, что должен был вступить на него, движимый тяжелой судьбой народа и сознанием своей тяжелой обязанности гражданина. Психологический процесс, толкнувший его на этот путь, важный для понимания человека и его деятельности, имеет еще и более широкое значение. Лукасиньский указал сам на некоторые психологические побуждения, направившие его на избранный им путь как в своих более подробных показаниях вскоре после приговора, так и в предсмертных автобиографических и политических записках, написанных в уединении шлиссельбургской крепости, вдали от мира живого. И хотя ко всем этим позднейшим тюремным свидетельствам следует относиться не иначе как с большою осторожностью, принимая во внимание исключительные обстоятельства, среди которых они составлялись, все-таки в них можно найти не одно вполне естественное и правдивое психологии ское и историческое указание.

«Вспоминаю часто,—говорит Лукасиньский в своем собственноручном показании,—когда в 1814 г. нам, находившимся в австрийском плену в Венгрии, приказали возвращаться на родину, мы знали почти наверно, что возвращаемся под прежнее управление страной, при котором мы ее покинули. Неуверенность в нашей судьбе, связанная с мыслью увидеть разоренный мстительным врагом край, наполняли мою душу таким трепетом, что я с отвращением приближался к границам бывшего Герцогства. Но каково было мое удивление, когда, по прибытии в Краков, я увидел веселые и довольные лица, всюду и везде говорили о благосклонном покровительстве царя осиротевшему народу. Хвалили членов временного Верховного Совета, в особенности Ланского, Вавжецкого и кн. Любецкого, тешили себя надеждой на восстановление Польши и будущее благосостояние, надеждой, которую им велел питать милостивый монарх. Ничто не может сравниться с тою радостью, наполнившею наши сердца, при виде того, что милостивое небо ниспослало нам такую неожиданную помощь и покровительство. Начались рекрутские наборы, офицерам стали выплачивать жалованье. Эта новая, никогда не практиковавшаяся щедрость, как плата жалования бездействующей армии, совершенно покорила нас. Я находился в это время в столице в обществе офицеров различных чинов и оружия и мог поэтому лучше всего убедиться в общем настроении.

«Настало время создавать полки, и здесь, как по мановению волшебного жезла, все изменило свой прежний вид.

«Неслыханная до сих пор суровая дисциплина и часто повторявшиеся примеры строгости—быть может, и очень нужные, ибо кто из частных людей может знать виды и намерения правительства—наполняли мою душу несказанной печалью. Мне казалось слишком строгой мерой неслыханное у нас до сих пор исключение офицеров из списков. По счастливой случайности, я попал в четвертый линейный полк. Благодаря знакомству со всякими правилами организации, я стал необходимым помощником полковника Мыцельского и заслужил его доверие. Этот уважаемый командир, преданный своим обязанностям, ответственный перед правительством и нами самими за наше дурное поведение, часто рекомендовал мне, в виду моих постоянных сношений, по обязанностям службы, со всеми офицерами, напоминать им чаще и просить, чтобы они вели себя спокойно. Пример, подаваемый высшими офицерами, и мои старания выполнить данное мне поручение вполне удовлетворяли ожидания командира. Слыша вокруг себя нарекания, я старался не увеличивать число этих плачущих господ, но изливал иногда свою скорбь перед теми, кому доверял, как-то: перед Махницким и Козаковским, жалея стольких несчастных офицеров, самым большим преступлением которых была болтовня. Это недостаток, являющийся почти отличительной чертой поляков и, если не ошибаюсь, на-веки неискоренимый. Мы вспоминали, как всюду проклинали Наполеона и французов, иногда и справедливо, но все-таки усердно помогали им; бранили Понятовского и однако любили его!..»

К этим сдержанным следственным показаниям, предназначавшимся для Константина, позднейшие, написанные уже перед лицом смерти, шлиссельбургские записки Лукасиньского прибавляют гораздо более резкие и правдивые сведения. Здесь он мог открыто описать те ужасные впечатления, которые должна была произвести на него, как поляка и офицера, применявшаяся Константином «тирания в армии». «Во время смотра прибывшего из Франции отряда, один солдат, выступив, как это было принято, вперед и отдав честь, хотел доложить о чем-то—наградой за такую мнимую дерзость было сто палочных ударов. Тогда-то мы узнали и убедились, чего можно ожидать от подобного вождя. Самым малым наказанием за малейший проступок было сто палок; в других случаях доходило до тысячи. Он не любил проливать кровь, но находил удовлетворение в истязании людей. Кандалы, состоящие из пушечных ядер с цепями весом в 18 фунтов, заключенные носили сплошь и рядом на спине во время тяжелых работ. Всякий раз, когда Константин бывал в Замостье, он ходил среди узников, из которых очень многих знал и при своей необыкновенной памяти помнил их имена и проступки, и с величайшим удовольствием издевался над ними.. Рекрутский набор производился в конце осени и в начале зимы. Но Константин желал, чтобы к весне они могли уже вступить в ряды войск, и поэтому приходилось обучать их зимой, несмотря на мороз и ненастье. Молодой рекрут, лишенный своего тулупа или тяжелой сермяга, в легкой поношенной одежде, обучался маршировать. Само собой понятно, что необходимо было очень крепкое здоровье для того, чтобы не простудиться и не получить чахотку. Но это считалось пустяком».

Затем Лукасиньский, на основании своих технических сведений, указывает на самые разнообразные—в мелочах и серьезных делах—отрицательные стороны военного командования Константина. И, отдавая справедливость его усердным заботам о материальной и внешней стороне благосостояния простого солдата, Лукасиньский сурово упрекает Константина в «развращении военной администрации, удаляемой за то, что она была хорошей», в «ловко посеянной розни между русскими и польскими войсками», в систематическом унижении польского офицерства и т. д. Особенно скорбит этот заботливый майор четвертого полка, вспоминая, как в результате приказа Константина от сентября 1819 г. перевести полк в новые плохо построенные казармы—среди солдат вспыхнуло заразительное воспаление глаз, «вследствие которого лишились зрения известное число офицеров и много солдат». Но Лукасиньский не был только военным, и исключительным предметом его забот были не только эти, хотя и очень важные, специальные обвинения. Напротив, ом прекрасно понимал различные стороны политического положения страны как в области внутреннего хозяйства, так и по отношению к монарху. Он охватывал все основные вопросы—общественные, конституционные, законодательные, отдавал себе отчет в их свойствах и делал вывод, на основании принятого ими неблагоприятного оборота—что необходимо предпринять что-нибудь оздоровляющее их. Нужно отметить, что Лукасиньский давно и живо заинтересовался крестьянским вопросом. Ему были известны освободительные намерения Александра, и не чужды были ему также проекты, касавшиеся устройства польских крестьян.


Этот вопрос был затронут еще до восстановления Царства Польского по первоначальной инициативе Костюшки. Лукасиньский был также знаком с вопросными пунктами, разосланными по всей Польше Чарторыйским и редактированными Городыским, от которого Лукасиньский и мог получить сведения об этом. Более подробные сведения о крестьянском вопросе он получил несомненно от одного из наиболее близких ему в то время людей, адвоката Шредера, который близко соприкасался с пародом, был замешан в 1817 г. в дело 1'упииьского п выступал в качестве энергичного заступника крестьян против собственников и арендаторов, как защитник ломжинского трибунала и уполномоченный угнетаемых крестьян. Шредер лелеял широкую мысль соединения крестьянского и общенародного дела. «Этот спокойный человек,—говорит о нем Лукасиньский,—составил себе еще иной план объединения родины, а именно заинтересовать и вызвать восстание всех крестьян, обещая им какие-нибудь особенные свободы». Когда однажды возник разговор по этому вопросу между ним и Махницким, Шредер, возвращаясь к своему плану, сказал: «Если придется обратиться к крестьянам,—что мы можем обещать им?» Здесь Махницкий, выйдя из себя, употребив неприличное выражение, спросил его: «Что же ты можешь им дать? Что ты можешь им обещать?» Вскоре после этого Шредер пришел ко мне и жаловался на Махницкого. Я сказал ему: «Твоя мысль очень хороша, но преждевременна. Ты хочешь приступить к жатве прежде, чем посеял». Из вышеприведенных слов Лукасиньского, взятых из одного из его показаний, можно вывести заключение, что он, подобно Махницкому,' был противником наделения крестьян землей путем экспроприации н скорее склонялся к способам, основанным на выкупе, который имел в виду в свое время Костюшко. Насколько этот вопрос был близок ему, ясно свидетельствуют чувства, выраженные им несколько десятков лет спустя в Шлиссельбурге: «Не позаботились об обеспечении и утверждении свободы для крестьян. Следовало обязательно устроить этих людей, составляющих всю мощь государства». Обремененное войной, временное правительство Герцогства не могло этого довести до конца, и после того решение судьбы крестьян было отсрочено. Александр, много говоривший об освобождении крестьян во всех губерниях, населенных поляками, велел подавать прошения, но забывал о тех, которые были уже свободны и ждали лишь установления отношений между землевладельцами и населением этих земель. Это положило начало недоразумениям между этими классами. Некоторые поляки, еще до создания Царства Польского, обратились, вероятно с разрешения государственного совета, ко всем жителям, требуя представления проектов, касающихся вышеуказанного вопроса. Проекты посыпались со всех сторон и направлялись в министерство внутренних дел. Когда же объявили о восстановлении Царства Польского, о конституции и новом правительстве—никто о них не вспомнил. Некоторые неблагоразумные землевладельцы, ослепленные корыстолюбием, в случаях спора с крестьянами, говорили: «ваша свобода окончилась, царь не любит свободы, не дал ее никому в своем государстве и не позволяет даже думать о ней; о вашей свободе написано много проектов, по они были оставлены без последствий». Отсюда возникла ненависть и взаимное недоверие между шляхтой и крестьянами....Меня удивляет лишь то, что на трех сеймах (при Александре) ве поднимался даже вопрос о крестьянах»...

У Лукасипьского складывались одновременно и в других вопросах, как более общих, так и чисто национальных, историкополитические убеждения различными путями, но в общем выводе повлиявшие па его окончательное решение, несмотря на критический склад ума, несмотря на свою чисто национальную индивидуальность, он был поклонником Наполеона. И это поклонение выражалось не в рабской преданности, не в слепом и наивном энтузиазме, а было основано па трезвом суждении и здравом понимании народных интересов. «И Александр, и Наполеон стремились восстановить Польшу, по цели их были различны. Первому Польша нужна была для себя; второй требовал ее существования для человечества и для безопасности Европы и—прибавлю еще— питая тайную надежду приобрести для Франции благодарного и могущественного союзника. Правда, Наполеон сначала требовал жертв, не давая никакого определенного обещания, и позже, создав Герцогство Варшавское, все еще требовал новых жертв... И этот «обманщик» умел настолько очаровать поляков, что даже теперь имя его благословляется как во дворце богача, так и в убогой хате крестьянина?..»

У Лукасипьского были довольно точные сведения о положении польского вопроса на венском конгрессе, об отрицательном отношении западных держав, и в особенности Англии, к восстановлению Польши. Гарантии конгресса он считал во всех отношениях недостаточными: «Постановления конгресса я находил и нахожу написанными в столь неясных и неопределенных выражениях, что они не могут даже быть названы обязательными для кого бы то пи было». Ему были знакомы—и притом с малоизвестными в то время подробностями—жалобы Чарторыского царю на Константина, имевшие целью добиться удаления его из Варшавы. Он знал о безусловно враждебном первоначальном настроении цесаревича, который, «сидя как циклоп в своей пещере», подстрекаемый и направляемый Новосильцевым, старался разрушить конституцию и самое Царство Польское. Он знал, наконец, точно о литовских обещаниях Александра, понимал их первостепенное значение, по полагал, что не следует выжидать, сложа руки, их осуществления, а, вооружившись инициативой, пойти им навстречу, ускорить и обеспечить их реализацию, охраняя одновременно конституцию Царства Польского от вносимых в нее ограничений. Подобного рода мысли, продиктованные, с одной стороны, основными конституционными и территориальными задачами, с другой стороны, возникшие под влиянием первоначального непримиримого отношения Константина и его дикого военного командования, стали теперь проникать в общественное самосознание Польши. У самых опытных и благоразумных людей стало невольно зарождаться убеждение, что так продолжаться не может и что необходимо заранее подумать об обеспечении самых насущных общенародных интересов.

«Человек, не имеющий никакого значения,—так писал о себе восьмидесятилетний старик в своем вечном заключении, подводя последний итог своей жизни,—которое дается рождением, средствами, заслугами или известными талантами, взял на себя тяжелую и опасную миссию—принести помощь и облегчение несчастным соотечественникам, поднять народный дух, направить умы к одной цели, сблизить людей между собой, внушить им взаимное уважение и, наконец, надежду на лучшую будущность. Видя тяжелее положение войска и нелучшее положение всей страны, принимая во внимание, что никто не думает дать какое-нибудь облегчение, я решил сам искать исхода. Из числа различных средств я избрал франмасонство, как влиятельное и терпимое в стране. Нужно было только приспособить это учреждение к предпринятой цели, ограничив сферу его влияния и превратив его из космополитического в национальное».

Масонские ложи, как известно, организованы в ХУШ в. в Англии. В первой половине XVIII века масонство проникло в Саксонию, а оттуда непосредственно привилось в Польше. Организатор первой дрезденской ложи «Трех белых орлов» (1738 г.) граф Рутовскпй, сводный брат короля, открыл в следующем году отделение этой ложи в Варшаве (1739 г.). Во второй половине того же века, как в иных странах, так и в Польше, масонство, служившее до того времени главным образом пустым, бесцельным барским развлечением, стало приобретать известное политическое значение. В 1789 г. к Великому Востоку принадлежали все самые выдающиеся сторонники реформ, и работа лож была в тесной связи с политической работой четырехлетнего сейма. Наконец, деятельность масонского Великого Востока в Польше, приостановленная в 1792 г., временно снова оживилась во время восстания Костюгаки, затем совершенно прекратилась в конце 179-1 г. вместе с последним разделом Польши и падением Речи Посполитой. С момента возникновения Герцогства Варшавского немедленно возродилось прежнее польское масонство, но на совершенно новых началах, йойдя в тесную связь, вместо прусских и английских организаций, с французским Великим Востоком. Одна за другой возникали с 23 декабря 1807 г. объединенные французские и польские ложи и обновлялись старые. В масонских ложах состояли отныне почти все министры, множество выдающихся государственных деятелей и военных. В течение 1811 и 1812 г.г. были приложены все усилия к тому, чтобы масонство приняло чисто национальный характер и не прекращало своей деятельности.

Еще в 1813 году, по занятии Варшавы русскими, некоторые ложи продолжали тайно свою деятельность.

Когда местные дола приняли более благоприятный оборот, польский Великий Восток занял свое прежнее выдающееся положение и мог даже значительно расширить свою работу, и в августе 1814 г. официально была открыта первая ложа, по возвращении в Варшаву великого мастера Станислава Потоцкого. После венского конгресса произошло торжественное третье восстановление (24 мая 1815 г.) польского национального Великого Востока. Здесь решающее влияние оказало отношение самого Александра. Решив воспользоваться масонской организацией для своих политических целей, царь, приблизительно в это время, вернее во время своего первого пребывания в Париже, установил сношепия с масонством, признав его формально. И нс подлежит никакому сомнению, что с тех пор Александр, хотя и в величайшей тайне, числился официально членом польского Великого Востока. При-этом Александр вносил довольно значительные суммы на специальные благотворительные дела. Нет возможности определит!, точно сумму этих взносов, но в кассу варшавского Великого

Востока, как оказалось, было им внесено несколько десятков тысяч польских злотых, а в момент секвестра тамошних масонских капиталов нашли среди них тайную рубрику личного счета монарха в 29.146 и. зл. Александр, в своих отношениях к масонству, стремился превратить его в государственное учреждение, подчинить его своему ближайшему надзору и руководству. В этом вопросе, как и в других, Александр обнаруживал двойственность, одновременно созидая и разрушая. Он хотел воспользоваться польским масонством для соответствующей подготовки общественного мнения, для проложения пути своим политическим начинаниям и польско-русскому сближению.

Лукасиньский принадлежал к масонству уже давно, вероятно со времени своего вступления в военную ложу во время галицийской кампании 1809 г., во не достиг высшей седьмой ступени розенкрейцера, не состоял в Высшем Капитуле, и его имя не найдено в сохранившихся списках главных капитулов масонских лож. Однако, он был очень хорошо осведомлен о всех самых насущных делах Великого Польского Востока во время восстановления Ц. П.; ему был известен весь ход предпринятой конституционной реформы и возникших на этой почве раздоров среди польского масонства. Из близких Лукасиньскому людей в делах Высшего Капитула встречается имя Шредера, возведенного в апреле 1819 г. во вторую ступень. При этом следует отметить поразительную подробность: Шредер был посвящен в кавалеры Розового Креста—стариком Макроттом. Этот отставной, несмотря на свой еще преклонный возраст, деятельный шпион сначала Игель-штрома, а под конец Константина, издавна щеголял с розовым крестом на груди в варшавском провинциальном капитуле, в собственном помещении капитула, некогда знаменитом дворце Дзя-лыньских. Здесь четверть века тому назад происходили перед восстанием совещания заговорщиков во главе с Костюшко. В то время за ними шпионил тот же, торжественно выступавший теперь, масонский сановник капитула. В том же капитуле объединенных братьев заседал также бывший командир Лукасипьского, будущий шпион, полковник Шнайдер. Состоявший в дружбе с Лукасинь-ским, Бродзиньский занимал влиятельный ноет секретаря Великого Востока, принадлежал к самым деятельным представителям оппозиции и изложил по его поручению весь ход конституционного спора в виде объяснения для более широкого круга масонов. Но самым серьезным информатором Лукасипьского был, несомненно, Веигжецкий, заседавший в Высшем Капитуле, бывший одновременно полномочным представителем провинциальной литовской ложи при варшавском Великом Востоке. Он был посвя-щеп во все тайные сплетения и сталкивавшиеся здесь течения, главные факторы, пружины и следствия которых находились далеко за пределами причудливо-театрального масонства, лежали в области серьезных, насущных жизненных вопросов и были очень тесно связаны с соответствующей, чисто политической ориентацией самого монарха.

Эта неизменно двойственная и потерпевшая перелом в 1818— 1820 г.г. ориентация монарха была такого рода, что вносила всюду дезориентацию. Его изменчивое отношение, попеременно благосклонное или враждебное—то придавало смелость, то сбивало с пути. Масонская польско-литовская уния была предпринята и ваключена не иначе, как с его одобрения, на что явно ссылался в своих конфиденциальных разъяснениях варшавский капитул. Яд- вместе с тем им равно были санкционированы все строгие применения правил. Он то строго придерживался своих собственных обширных предначертаний, оповещенных па четырехлетием сейме, то руководствовался тактикой, приспособленной к задачам русского масонства и связанных с ним организаций (упраздненного Союза благоденствия и, главным образом, искусно созданного чуть ли не по непосредственным указаниям царя и под его контролем русского Tugendbund’a—-Союза общественного благоденствия).

Лукасиньский — скромный пехотный майор, Лукасиньский вместе со своим четвертым полком был, правда, не раз предметом гордости Константина во время представления полка Александру на парадах и маневрах. Но, невидимому, Лукасиньскому никогда не представился случай лично подойти ближе к царю. Несомненно одно, что Лукасиньский зорко приглядывался к царю, старался проникнуть взором в его скрытную душу и проникал довольно глубоко, так как еще по истечении полувека в своих шлиссельбургских записках называет его «принужденным и искусственным» (artificiel), замечает в нем под улыбающейся маской— притворство, а в глазах—какую-то неуверенность и безумно. Что касается Константина—то Лукасиньский, высоко ценимый своим начальством, как выдающийся, примерный офицер, был лично хорошо известен цесаревичу.

В последних своих записках, вспоминая свои разговоры с Константином, он приводит слова его: «я знаю, что ты ешь на обед!». Из того, что Лукасиньский в своих тщательно и обдуманно составленных следственных показаниях два раза упоминает, что «вследствие последующих доносов Константин потерял веру в мой характер»—вытекает, что до этого он пользовался этим довольно близким доверием.

В начале 1819 г., когда с одной стороны обнаружился перелом в польском масонстве, а с другой—вызванные речью Александра на прошлогоднем сейме, казалось, близкие к осуществлению надежды, когда одновременно, невидимому, созревали и другие широкие либеральные замыслы монарха, один из самых выдающихся людей этого крута, Венгжецкий сделал Лукаспньскому чрезвычайно знаменательное заявление. Он сообщил ему, что &lt;в беседе с генералом Ружнецким слышал от него, что польское масонство не представляет для поляков той пользы, какую могло бы представлять, если бы в пего было внесено хоть немного национального элемента». Эта провокаторская инсинуация Руж-непкого, приведенная в вышеупомянутых общих и осторожных выражениях в одном из первых показаний Лукасиньского, явилась одной цз серьезных побудительных причин, ускоривших решение Лукасиньского создать национальное масонство. «Мысль генерала Ружпецкого—свидетельствует Лукасиньскпй позднее, в более обширном и исчерпывающем собственноручном показании, что масонству следует придать национальный характер—была для меня настолько убедительной, что из опасения, чтобы он не предупредил меня, я приступил самым спешным образом к созданию подобного общества».

Весьма важно отметить, что основной принцип—наг{иональ-ность, на которой, как па главном фундаменте, Лукасиньскпй построил все свои общественные взгляды, вполне соответствовала тем политическим взглядам на польский вопрос, которые официально высказывал Александр. Признание польской народности, как общего правового и политического фактора, связующего все три разделенные области, составляло в полном смысле слова главную часть постановлений венского конгресса. Этот принцип был торжественно санкционирован Александром в его первом обращении к полякам.

Таким образом организация, основанная на национальности, не была еще сама по себе революционной по отношению к Александру и даже с известной точки зрения являлась как бы удобным вспомогательным учреждением, иду щим рука об руку с первоначальными широкими реформаторскими задачами его польской политики. Несомненно, что Лукасиньскпй так понимал первоначально свое предприятие. Он стремился объединить и поднять национальное чувство во всей Польше и в армии и хотел вместе с тем подготовить народ и армию для того, чтобы ускорить проведение в жизнь упомянутых намерений Александра; очевидно, он верил, что царь не откажется от своих обязанностей и обещаний. При этом для Лукасиньского было ¿ажно, чтобы, в противном случае, народ сохранил всю свою энергию и был готов отстоять свою свободу. Лукасипьский совершенно не думал о преждевременном восстании. Он понимал, что необходима более глубокая и длительная подготовка и что для этого требуется время и безопасность. С этою мыслью, после продолжительного зрелого размышления, окончательно побуждаемый к этому упомянутым сообщением Вснгжецкого, Лукасипьский приступил весною 1819 г. к организации Национального масонства.

Церемония открытия Национального масонства состоялась в Варшаве 3 мая 1819 г. Первые совещания происходили в квартире Шредера и в присутствии подполковника Козаковского.

С самого начала, при составлении первых статей устава, в среду основателей был введен — факт весьма знаменательный — малознакомый Лукасиньскому, хотя и товарищ его по галицийской кампании, а теперь представитель правительства, как адъютант военного министра Гауке, Скробецкий. Он доставил Лукаспньскому известный немецкий манускрипт об устройстве масонских лож, взятый из бумаг Гауке. Это напоминает факт снабжения таким же документом организаторов русского Союза Благоденствия, основанного за несколько месяцев до того в предшествовавшем 1818 г. Работа по составлению устава Национального масонства была распределена следующим образом: Лукасиньскому поручалась редакция общего проекта конституции союза, Козаковскому—церемония посвящения членов, Шредеру— порядок работ, Скробецкому—инструкция по требующимся от членов союза квалификациям. Основным правилом было установлено, что к союзу могут принадлежать лишь одни военные и фрапма-соны. В качестве мнимой основной цели была, выставлена взаимная помощь и «сохранение -национальности и славы поляков живых или умерших, которые словом или делом способствовали прославлению своей родины». Все это должно было однако подготовляться и приводиться в исполнение в величайшей тайне, в чем основатели давали друг другу особую клятву перед вступлением в союз.

Организационные совещания происходили летом и осенью 1819 г. в течение полугода то у Шредера, то у Лукаспньского и Козаковского, то—подробность также не без значения—в квартире полковника Мыцельского в его отсутствие. Принимали участие своими советами Венгжецкий и Махницкий, как достигшие высших ступеней масонства и поэтому’ хорошо знакомые со всей его обрядовой стороной. Помимо установленного разделения труда, самую главную редакторскую работу во всех частях производил один Лукасипьский, вероятно советуясь с глазу на глаз с Мах-

пицким. Национальное масонство разделялось, как обычно, на капитул и ложу, но они были гораздо более обособлены друг от друга, чем в обыкновенном масонстве. Капитул составляли одни лишь учредители, и он &lt; ыл безусловно тайным. Члены его пользовались вместо своих имен псевдонимами, соответствовавшими их инициалам: Лукасиньский назывался Ликургом, Козаковский— Катоном, Шредер—Сципионом (8гге(1ег), Скробецкий — Солоном. Махницкий, избранный почетным членом капитула, держался принципиально в стороне, не подписал ни одного акта и не пользовался псевдонимами. *

Конституция союза была выработана в виде двух отдельных частей для капитула н ложи. Пер ую часть устава подписали четыре основателя союза своими псевдонимами; из второй части издавались только извлечения без подписи. Позлее Махницкий занялся соединением обеих частей в одно. Но не сохранились ни этот единый устав Национального масонства, ни самая важная первая часть, веро ¡тио позже вошедшая в устав Патриотического Общества. Найдено лишь одно отдельное извлечение из второй части, остальные подробности приходится восстанавливать по различи ¡»ш показаниям.

Образцом для Национального масонства послужила самая простая старая английская система деления масоноз на три разряда: учеников, подмастерьев и мастеров. Для каждого разряда существовал св й ритуал, разделенный на отдельные статьи о декорации лож, их открытии и закрытии, катехизис данного разряда и т. д. В обычные символические мае некие обрядности в польском национальном масонстве внесены еще различные изменения и дополнения для того, чтобы придать ему чисто национальный характер. Наир., читали стихотворение Краспцкого «Святая любовь к отчизне», в катехизисе в ответ па вопрос: «как тебя зовут?», вместо обычного масонского «Тубал-Каин», значилось сначала «Стефан Баторий», а позже «Чарнецкий». Во втором разряде подмастерье (товарищ) обязывался присягой к «неограниченному послушанию» капитулу и мастеру и к хранению «тайн, присущих моему теперешнему разряду, не сообщая их никому чужому, ни члену низшего разряда масонского с -юза, хотя бы это стоило мне жизни». Затем мастер, принимающий нового члена, произносил речь, составленную целиком Лукасиньским.

Необходимо отметить, что Лукасиньский*обнаружил здесь, при введении в устав польского национального масонства масонских обрядностей третьего разряда, глубокую вдумчивость.

Согласно легенде, открываемой адептам третьего разряда обыкновенного масонства, аллегорический Хирам, строитель Соломонова храма и покровитель масонства был убит тремя подмастерьями — изменниками, нанесшими ему три смертельных раны — у западных, южных и, наконец, у восточных врат, где он пал мертвым, завещая своим потомкам священную месть и восстановление храма. Эту древнемасонскую аллегорию Лукасйнь-ский перенес па Польшу трех разделов, три раза раненой, но бессмертной и ожидающей своего возрождения и отмщения Речи Посполитой. Это была светлая, современная идея, и нелепая масонская формалистика была для нее не более как внешней оболочкой. В ней таилась какая-то особенная поэтическая нежность, способная извлечь из этих пустых, затасканных, космос политических обрядностей известные, влияющие на польское воображение, моменты и вызвать в польской душе специфические национальные отзвуки. Здесь оказал влияние и нарождавшийся в то время романтизм. Этот майор четвертого полка принадлежал к поколению, которое еще читало Оссиана, хотя бы в новом переводе Бродзпньского, и начинало уже зачитываться Байроном. А. упоминание о «гробницах» в катехизисе для посвященных второго разряда (подмастерьев) Лукасиньский заимствовал у революционера Вольнея, знаменитую книгу которого «Развалины или размышления о народных революциях», переведенную на родной язык для блага польского народа — во время восстания Костюшки — он очевидно читал еще в молодости. «Приветствую вас, священные гробницы, уравнивающие короля и раба, немые свидетели священного принципа равенства — гласило знаменитое обращение в «Развалинах». — «Я увидел тень, поднимающуюся с гробниц и направляющую свои шаги к возрожденной отчизне». Быть может, это является также отголоском прославившейся в те времена элегии «Iscpolcri-&gt; изгнанного из собственного отечества Foscolo, автора популярного «Ortis’a». У Вольнея Лукасиньский заимствовал также эмблемы в виде урны и меча, аллегорию законодателя Ликурга, и несомненно почерпнул для себя не одну яркую мысль из этой пламенной апологии лозунга «свобода, равенство и справедливость».

Первым и единственным распорядителем Национального масонства «высокопреподобным мастером» был от начала до конца Лукасиньский, ио лишь с титулом «наместника начальника». —«На пост начальника», как он утверждает сам, мы искали с самого начала какое-нибудь выдающееся лицо. На этот пост предназначался Венгжсцкий, очевидно больше ради авторитета и, вернее, для вида, так как совершенно не подходил для подобного рода деятельности. Как бы то ни было, но фактическое руководство было всецело в руках Лукасиньского. Невидимому, он уже тогда имел в виду, в случае необходимости, пригласить на пост

Шписсольб. узник.                                                    3 начальника находившегося в Дрездене генерала Князевича. Членский взнос достигал по первому разряду 6 польск. зл., во втором разряде—12 польск. зл., а в третьем—18 польск. зл. ежемесячно и был довольно значителен при их скромных средствах; позже взнос был до одного франка, по примеру французских союзов. Кроме того Лукаспньский сделал вначале значительный взнос из собственных средств па неотложные текущие расходы, отказавшись от его возвращения и прося записать эти деньги в статью доходов. Эти взносы предназначались большею частью на филантропические цели, главным» образом на пособия для неимущих воинов и их семейств. Кассиром состоял сначала Скробецкий, а затем поручик четвертого полка Тарковский.

Большинство членов принял на свою ответственность Лука-синьскпй, и, несмотря па то, что ложа первоначально предназначалась лишь для военных, он принял в число членов много гражданских лиц и в том числе Бродзиньского. Кроме того были приняты меры для широкого распространения возможно большего числа лож в провинции. Деятельность Национального масонства, согласно руководящей идее его, не должна была ограничиваться территорией Царства Польского, а распространялась и на остальные области разделенной Полыни. Польское масонство оказало большое влияние на широкие общественные круги и в особенности па молодежь, среди которой стали возникать общества и союзы университетской молодежи. Эти союзы были большею частью плодом самых чистых порывов молодой души, лишенных революционного характера. Главным двигателем их было чувство взаимной братской любви, любовь к науке, свободе и больше всего --горячая любовь к своей родине. Все эти многочисленные союзы польской молодежи оставались в весьма отдаленной связи с Национальным масонством, хотя бессознательно все о. ;и склонялись к нему, во имя общей патриотической идеи. Вмесе с тем, уже в силу своей многочисленности и юношеской геосторо нести; они невольно подвергали опасности деятельность Лукасигь того, тем более, что в начале 1820 г. власти удвоили свою бдг ность; во все стороны была направлена полиция, и Новосйл • ч,г напал па след тайных организаций. Лукаспньский ясно представлял себе затруднительность положения и грозившую польскому масонству опасность.

«11а каждом заседании ложи я советовал сохранять скромность и сдержанность в обычных разговорах, чтобы ни едины:; словом не задеть правительство. Наоборот, я советовал отзываться о нем всегда с похвалой. Наш уголовный кодекс (масонский) предписывал исключение из общества тех, которые, после двукратного напоминания, в третий раз не исполнили этой обязанности. Я не ставлю себе этого в заслугу и поступаю так не из любви к правительству, а из осторожности». Но было слишком трудно сдерживать в теоретических рамках подобного р^да организации, стремящиеся к практической деятельности. Эта трудность является неизбежною слабой стороной каждой подобной организации, представляющей по своему характеру скопление энергии высокого напряжения, прилагаемой к усиленной работе революционным темпом. При необыкновенной бдительности Константина Новосильцова положение польского масонства становилось весьма рискованным. Опасность увеличивали еще такие горячие головы, как Шредер и посвященный в тайны Национального масонства полковник Шнайдер.

Шредер занялся составлением проекта новой конституции »я народа и главным образом движимый своею излюбленною и столь революционною в тогдашних условиях мыслью привлечь крестьянство обещанием безвозмездного наделения землей. Еще неистовее вел себя полковник Шнайдер, постоянно кричавший о республике и необходимости немедленно революционизировать низшие слои городского варшавского населения.—«Я вижу, что ты не знаешь Варшавы,—говорил он раздраженно тщетно сдерживавшему его Лукасиньскому.—Ты судишь о ней по высшему классу людей, по купцам и некоторым избалованным ремесленникам. Познакомься с людьми тяжелого труда, как-то—с мясниками, кузнецами и т. и., и будешь иначе судить о Варшаве. Нужно, чтобы ты, переодевшись, отправился со мной вечером в различные харчевни, где эти люди проводят время, и тогда ты узнаешь их и убедишься, каким доверием я пользуюсь у них».

В виду подобных условий, Лукасиньскому приходилось считаться с возрастающей со дня па день опасностью обнаружения деятельности польского масонства и с другой стороны—с несдержанными порывами отдельных членов союза, которые могли ежеминутно способствовать гибели всего предприятия. Вот почему Лукасиньский вынужден был держать кормило крепкою, почти диктаторской рукой, не считаясь со своими соучастниками. При его суровом по природе своей, непоколебимом до резкости, характере его поступки вызывали недовольство, озлобление и зависть, глухие жалобы па деспотизм и пренебрежение. «Лукасиньский, казалось, хотел взять на себя всю ответственность», так характерно суммирует все обвинения один из его иротивников и учредителей союза. Так было в действительности, и это лучше всего характеризует Лукасиньского и положение национального масонства.

*

Среди подобных условий опечаленному Лукаснпьскому приходили в голову весьма грустные и глубокие мысли. «Достойно внимания и дальнейшего исследования, почему национальное масонство, поставившее себе такую ясную и довольно определенную цель, каковою является национальность, оставило своих членов в неуверенности и, если можно так выразиться, в полной неизвестности по отношению к этой цели, позволяя каждому из них создавать себе цель по своему усмотрению. Почему Вроиецкий и Кикерницкий виделп в польском масонстве Tugendbund, Шнайдер— республику, Шредер—моральное средство объединения Польши, Скробецкий—возвращенце армии в то положение, в каком она находилась во времена Герцогства Варшавского, Масловский—ниспровержение старого масонства, а жители Великой Польши—тайную подготовку революции? Для того, чтобы ясно и кратко ответить на этот вопрос, приведу мнение одного из философов XVII века: «Для людей грубых и неотесанных необходима религия столь же грубая и неотесанная, как они сами». Национальность была слишком тонкой для этих людей. Это был дух, не поддававшийся их .осязанию; им нужно было что-то материальное, иначе каждый из лих создавал себе цель по своему вкусу, точно так же, как идолопоклонники создают себе идолов». Часть этих печальных мыслей следует отнести на счет reservatio mentalis признания во время тюремного заключения, где приходилось умалчивать о революционной идее союза.

Но в них просвечивает одновременно искреннее убеждение Лукасииьского—плод тяжелого опыта.

В виду всех вышеупомянутых обстоятельств, приблизилось время закрытия национального масонства, и нужно было сделать это, не теряя времени.

Лукасипьский воспользовался существовавшими в среде союза раздорами и претензиями к нему и, собрав всех основателей ц главных членов, объявил о прекращении деятельности Национального масонства. Это произошло в августе 1820 г., после почти шестнадцатимссячного существования организации.

Вскоре после этого Лукасипьский создал новую организацию— Патриотическое Общество—возникшее и развившееся средн значительно ухудшившихся условий общего положения, еще более скользких и опасных, чем те, при которых существовал его прототип-Национальное масонство. Против него подымалась во всей своей силе политическая реакция, охватившая Царство Польское, и многоголовая, мпогоокая тайная полиция, являвшаяся самой усердной и самой ловкой рабой этой реакции.

ГЛАВА Ш.
Патриотическое общество.
Все отдал родине своей

Еще в начале юных дней.

(&lt; Узник*, Ф. Волховской).

К ликвидации Национальна™ масонства Лукасинъского толкнуло прежде всего возникновение в Познани на месте Национального масонства—Общества Косиньеров. Это громкое дело было затеяно по инициативе генералов Прондзиньского и Уминьского— оба весьма честолюбивые и преследовавшие, главным образом, свои личные цели и интересы в ущерб общественным целям. Лука-синьский не доверял ни тому пи другому.

Но когда Общество Косиньеров обратилось к нему из Познани с предложением образовать новое Патриотическое Общество, Лука-сипьский решил согласиться на это, оставляя за собой возможность направить деятельность нового общества по тому руслу, которое он сам найдет наиболее целесообразным.

«Невозможно останавливать лодку, когда се уносит поток воды. Я считал даже моей обязанностью вступить в Общество и ввести туда некоторые светлые личности, чтобы удержать жителей Великой Польши и тем самым снять со всех нас грозившую нам ответственность»,—писал Лукасипьский в Шлиссельбурге.

Первое организационное собрание состоялось 1 мая 1821 г. под председательством Уминьского, и речь шла о главных целях, преследуемых организацией нового общества, которое в конечном результате должно было прежде всего привести к идеалу восстановления Польши, соединив разделенные польские области. Что касается средств, которые должны были привести к этой цели, и самой формы лх осуществления, то в этом отношении не было еще ни единства, ни ясности взглядов. Идейное разногласие было тем более резким, что наряду с вышеуказанным и более отдаленным делом восстановления прежним варшавским членам предстояло разрешить более насущный вопрос о конституции в виду назревшей необходимости положить конец дальнейшим нарушениям основных законов Царства Польского. После краткого, но резкого столкновения между Лукасиньским и Умииьскпм, ближайшее рассмотрение этих важнейших вопросов было отложено на некоторое время, и приступили к подробному решению организационных вопросов. При этом исходным пунктом прений явилось стремление согласовать статуты Познанского Общества Косиньеров с установлениями бывшего варшавского Национального масонства. Лукасипьский пишет в своих шлиссельбургских записках, что «он стремился осуществить давно лелеянную им мысль изменить при помощи Патриотического общества весь строй управления Польшей и умиротворить всю страну, избрав из сената и депутатской палаты по меньшей .мере 3 лиц, которые могли бы представить царю жалкое положение страны и просить об изменении системы управления и смены правящих лиц».

Всю Польшу, в границах бывшей Речи Посполитой, разделили, на одном из первых собраний, на семь областей: варшавскую, познанскую, литовскую, волынскую, краковскую, львовскую и военную. Военная область охватывала всю армию Царства Польского и, согласно сохранившимся указаниям, литовский корпус.Эта область составляла истинный центр тяжести всего союза, и руководителю ее предназначалась самая трудная и самая опасная роль. И запять этот пост пришлось, конечно, Лукасипьскому, единственному человеку из тринадцати совещавшихся, беззаветно и самоотверженно преданному делу. Он взял на себя управление военной областью, а тем самым и главную ответственность и главное бремя навязанного ему соперниками предприятия. Второе собрание состоялось на следующий день, 2 мая. При каких условиях приходилось в то время начинать работу и как трудно и рискованно было собрать несколько человек под бдительным оком тайной полиции, можно судить по характерной картине, описанной Лукасиньским.—«Мы собрались в квартире Прондзиньского, проживавшего в то время на Налевках во флигеле, выходившем в сад Красиньских. Кто-то из присутствовавших доложил, что осторожность требует, чтобы не собираться в частных домах и что лучше всего устраивать совещания в общественных местах, по крайней мере такие совещания, во время которых не нужно ничего записывать. Кициньский, поддерживая это заявление, советовал отправиться па Прагу, обещая указать одну гостиницу, при которой имеется небольшой садик. При этом он прибавил, что у этой самой гостиницы ожидает его бричка, ла которой он поедет по окончании совещания домой, в Грохово. И мы отправились на Прагу, идя попарно далеко друг от друга. Мы вошли постепенно, врозь в указанную нам гостиницу и садик. Ио это не скрылось от взора полицейских, и тотчас появилось двое из них для наблюдения за нами. Один из них вошел в садик, а второй остался во дворе и стал расспрашивать шинкарку. Опоздавший Шредер слышал этот разговор и дал нам знать, что за нами следят. Мы догадались уж^ сами, что нами выбрано неподходящее место для собраний, и вскоре мы ушли оттуда и направились в Варшаву, в Hôtel de Wilna на Долгой улице, где и состоялось наше совещание в комнате Собапьского».

Вскоре после этого из деревни приехал в Варшаву Махницкий, «одобрил мое решение, присоединился к нам, наделял нас своими советами и наставлениями». К тому времени в Патриотическом Обществе возникли распри и недоразумения между членами комитета. В результате некоторые члены, как Прондзиньский и др., вышли из состава комитета, и вся ответственность и руководительство всецело легли на Лукасиньского. У него, как и у Махницкого, несомненно, не было и мысли о самовозвеличении, ибо эти самоотверженные люди готовы были во всякое время занять второстепенное место и поставить во главе дела людей, известных всему народу—как-то Киязевича или Выбицкого. Выдающейся и характерной чертой взглядов Лукасиньского на организацию союзов является, наряду с критическим отношением к майской конституции, безусловное признание действовавшей конституции Царства Польского. Знаменитый защитник Лукасиньского перед военным судом, адвокат Доминик Кшивошевский, хорошо осведомленный о главных стремлениях своего несчастного клиента, обратил позже внимание Сеймового Суда па то именно обстоятельство, что Лука-сипьский решительно избегал применения и призрака конституции 3 мая к делу Патриотического Общества, так как, по его мнению, не только современная конституция (Царства Польского), но даже дрезденская (Герцогства Варшавского) несравненно превосходят ее по следующим причинам: майская конституция не уничтожила крепостного права, а обе последние отменяли его. Вот почему применение конституции 3 мая вызвало бы сильный отпор со стороны самих крестьян; она не разрешала третьему сословию приобретать недвижимости без ограничения, а последние две допускали это, она не обеспечивала неограниченной свободы религий п т. д.—словом, это был лишь первый шаг, сделанный народом, только что проснувшимся от векового сна, и чтение ее в настоящее время нс может произвести никакого впечатления в сравнении с современными узаконениями».

Взгляды Лукасиньского в этом вопросе обусловливались прежде всего его живой заботой о судьбе крестьянства, меньше всего обеспеченного в майской конституции. Он считал в этом отношении недостаточной даже и конституцию Царства Польского. Как сказано выше, Лукасиньский, уже при организации Патриотического Общества, очень интересовался крестьянским вопросом и никак ле мог примириться с тем, что сеймовое законодательство совершенно умолчало о нем. Лукасиньский, имея в виду дальнейшее восстановление Полыни, считал необходимым укрепить и сорганизовать общественное мнение, вывести его из оцепенения, подготовить для того, чтобы оно могло стоять на страже законодательных гарантий, которым грозила опасность. Патриотическое Общество должно было сделаться одним пз могущественных орудий для этого. «Я усматривал, что этот союз может дать еще иные выгоды, т.-е. дать общественному мнению желательное направление, самое полезное для страны... Мне казалось, что мы станем двигателями общественного мнения... У меня было еще намерение направить это мнение при помощи периодического издания. Махницкий знал об этом, а Шредер лишь догадывался—это был мой личный проект, о котором я не говорил никому, выжидая, пока Общество разрастется и в него войдут лучшие люди». Это воззрение вполне соответствовало тогдашним взглядам Чарторыского и Плятераи им, очевидно, руководствовались при выборе трех членов Центрального Комитета из Сената и палаты депутатов. Эти члены предназначались для непосредственного обращения, в случае надобности, к царю от имени всего края. Кроме того, невидимому, намеревались или, по крайней мере, заранее считались с возможностью подавать коллективные прошения и петиции.

В то самое время, когда Патриотическое Общество под руководством Лукасиньского делало первые неверные и опасные шаги, грозная враждебная сила под предводительством Новосильцова развивала свою лихорадочную и успешную работу. Новосильцов сосредоточил все свои старания, главным образом, на двух целях—на окончательном уничтожении Национального масонства и па раздувании и продолжении начатых расследований среди учащихся. Таким образом он добился, что 6 ноября 1821 г. был издан наместником приказ о закрытии всех тайных обществ, какова бы ли была их цель. Тайным же считалось всякое общество, не разрешенное правительством.

Что касается дела по обвинению учащихся в организации тайных союзов, то здесь существенную помощь оказала Ново-сильцову берлинская полиция, сообщившая ему через русского министра иностранных дел Нессельроде, что ею собран важный следственный материал, добытый обысками и арестами. Па основании этого материала указывалось на существование тайных обществ среди учащейся молодежи берлинского и бреславльского университетов. Вслед за этим важным сообщением начались репрессии среди вилепских и варшавских студентов. Следственная Комиссия работала в течение целого года, но следствие, благодаря генералу Гауке, закончилось довольно счастливо, и сам Новосильцов не слишком настаивал на строгом приговоре, так как в

|это время он уже занялся гораздо более серьезным делом. Он подготовлял теперь гибель Национального масонства и военный суд над Лукасиньским.

Русское правительство, в лице Константина, несмотря на все доносы, смотрело сквозь пальцы па полулегальный польский союз Национального масонства, существовавшего под флагом «национальности» и масонства.. Этот союз имел точки соприкосновения с первыми русскими тайными союзами, возникшими под покровительством царя, и в общем был слишком близок к недавней, постепенно изменявшейся польской политике Александра.

Совершенно иначе обстояло дело с Патриотическим Обществом, возникшим в 1821 г. Вся организация этого общества происходила в строжайшей тайне, чисто конспиративным путем, и малейшее отклонение с этого пути могло бы повлечь за собой весьма плачевные последствия для Патриотического Общества и главным образом для больше всех рисковавшего Лукасиньского.

Уже несколько месяцев спустя после основания общества, когда оно было еще в первоначальной стадии развития, конспиративная тайна, недостаточно оберегаемая, постепенно, различными путями измены и шпионства, стала проникать наружу и дошла до Новосильцова, Константина- и Александра. Первый роковой шаг был сделан в Варшаве. Лукасиньский, озабоченный расширением деятельности общества в армии, поступил крайне неосторожно, согласившись на предложение председателя варшавского отдела Велгжецкого и посвятив в дела Общества Шнайдера.

Последний был допущен в Национальное масонство, ио до того времени совершенно не знал о возникновении Патриотического Общества. В августе 1821 г. Лукасиньский поручил Шредеру представить Шнайдеру все дело, как возобновление бывшего Лукасиньский, против которого, главным образом, был направлен донос. Константин был неприятно поражен тем, что донос коснулся четвертого полка, особенно любимого и выделяемого им. И он немедленно дал волю своему гневу, усилив, втрое наказание, определенное приговором военного суда по делу двух обвиненных в дезертирстве рядовых четвертого полка. Надо отдать справедливость, что Константин отнесся вначале весьма сдержанно к доносу Шнайдера, и так как среди упомянутых в доносе офицеров находился адъютант генерала Гауке Скробецкий, то приказал Гауке прежде всего потребовать от Скробецкого в строгой тайне точного письменного изложения подробностей об организации Общества. Скробецкий не был допущен в Патриотическое Общество и мог дать сведения лишь о польском масонстве, по возможности менее компрометирующие. Вместе с тем он в тот же день предостерег Махницкого, сообщив, что до Константина дошли сведения о Национальном масонстве. Лукасиньский, тотчас осведомленный об этом, сильно встревожился, и очевидно не тем, что обнаружилось существование Национального масонства, а опасностью, грозившею тайне Патриотического Общества. Легко было догадаться, что донос исходил исключительно от Шнайдера. Махницкий и Шредер тотчас—а это было спустя неделю после того, как Шнайдеру вручили статут о гминах—отправились к Шнайдеру и потребовали от него возвращения документа. Но Шнайдер не мог его возвратить, так как, как сказано выше, он передал его Константину и поэтому нагло отговаривался тем, что сжег его, опасаясь обыска. Подобный ответ и поведение Шнайдера не оставляло никакого сомнения в его измене, и Махницкий предвидел с этого момента неизбежную гибель общества и его основателей.

общества Национального масонства, и уполномочить его организовать гмину из варшавских ремесленников. Для этого он поручил передать Шнайдеру четвертый статут о гминах, взятый из составленного Лукаснньским устава Патриотического Общества. Шредер говорил Лукасиньскому, что не хочет иметь никаких сношений со Шнайдером, по, спустя некоторое время, пришлось уступить настояниям Лукасиньского и передать Шнайдеру два экземпляра упомянутого* статута. Шнайдер, очевидно, только .этого и выжидал. Трудно сказать, добивался ли он возпагражде-, ния или протекции в виду тяготевших на нем тяжелых обвинений \ среди них обвинения в двоеженстве. Вероятно, он нуждался iTOM и в другом. Во всяком случае в августе того же года в

tax Константина находился уже весь статут о гминах. При м было оговорено значительное число военных и в особенности


Вскоре после этого, в сентябре 1821 г., Константин потребовал от Лукасиньского безусловно тайного письменного изложения всего дела. Лукасиньский был уже подготовлен к этому и исполнил приказ быстро, изложив все в форме, не возбуждавшей никаких подозрений, писал исключительно о Национальном масонстве.

Он представил его как отдельную масонскую ложу на чисто идейной, отнюдь не активной, национальной основе. Но самым поразительным в этой декларации является особое подчеркивание Лукасиньским провокаторской попытки Ружнецкого.—«В первых числах июня 1819 г.,—писал Лукасиньский,—Венгжецкий сказал/ &lt;что наше масонство значительно больше заинтересовало бы ш поляков, если бы в нем было что-нибудь национальное». Э пас—т.-е. Лукасиньского и Шредера—очень поразило, и в особе мости меня, организовавшего когда-то ложу в Замостье, и внушило мысль о реформе масонства».

Константин, прочитав представленную ему декларацию Лука-сипьского, признал ее недостаточной и в сентябре того же года пригласил его в Бельведер для устных объяснений. Аудиенция носила строго конфиденциальный характер; не был допущен даже Курута и самые приближенные русские генералы. Присутствовал лишь один генерал Гауке. Нет никакой возможности установить подробно, что произошло между этими двумя собеседниками в присутствии безмолвного, как статуя, Гауке, и осталось неизвестным, о чем беседовали в кабинете Константина—всесильный цесаревич и майор—руководитель тайного польского общества. Несомненно одно, что Лукасиньский был приглашен для объяснений не в качестве обвиняемого, а вернее для дружеской беседы. Константин отнесся с явной благосклонностью и доверием, а Лукасиньский отвечал очень осторожно и обдуманно. В своих позднейших показаниях Лукасиньский упоминает о некоторых подробностях этой беседы. Но эти показания, предназначавшиеся для Новосильцова и следственной комиссии, не могут содержать всей правды, а лишь характеризуют особое настроение этой любопытной беседы.—«По привычке делать все с осмотрительностью,—говорит Лукасиньский,— и помня, что тайна принадлежит не мне одному*—он не рискнул подробнее показать Константину организацию нового Патриотического Общества, возникшего из известного ему польского масонства. &lt;Я заметил, что великий князь раздражался, когда я задумывался, подбирая педостававшие мне выражения; видно было, что он приписывал это чему-то иному». Константин потребовал от Лукасинь-ского «честного слова в том, что он не будет больше принимать участия в чем-либо подобном». Это честное слово, хотя и вынужденное, в известной мере связывало его и заставило ограничить до минимума свое личное участие в работе общества. «На самом деле,—говорит он в позднейшем показании,—я не только прекратил свою деятельность, но и стал вести дневник, где записывал все, что делал каждый час и где я бывал, чтобы, в случае подозрения, можно было оправдать себя». Весь этот образ действий служил источником тяжелых моральных страданий для человека с такой чистой душой, как у Лукасиньского.—&lt;Не добившись, что Патриотическое Общество имело политические цели,—пишет в своих шлиссельбургских записках Лукасиньский,—по поводу упомянутой беседы в Бельведере, Константин закончил беседу заявлением, что он не доведет этого до сведения царя, который никогда не простил бы главным образом потому, что это произошло в армии. Но он поставил условием, чтобы общество было ликвидировано, прибавив при этом, что будет следить... Я знал хорошо Константина и понимал причины подобных поблажек. Я был уверен, что в. свое время буду строго наказан. Но, не находя никакого способа избежать своей судьбы, смиренно ждал ее решения».

Вскоре, в конце 1821 г., совершенно постороннее событие прпвело к резкому столкновению Лукасиньского с Константином. После сенсационного дела Мигурского и двух его товарищей, сделавших неудачную попытку бежать из крепости Замостья, и после того, как они получили по несколько сот палочных ударов, Константин приказа.! предать военному суду трех офицеров замойской комендатуры—Гола невского, Каргера и Козловского. Их обвинили в недосмотре за заключенными, значительно облегчившем их бегство. Лукасиньский к своему несчастью был назначен в состав суда, который должен был вынести приговор этим офицерам Это имело для него роковые последствия. Первоначально суд вынес довольно мягкий приговор. Но Константин потребовал более строгого наказания в виде десятилетнего заключения в кандалах. Он понимал военный суд по своему и смотрел на него не как на самостоятельный и независимый орган правосудия, а как на слепое орудие в руках главнокомандующего. В данном случае он просто приказал председателю суда над упомянутыми тремя офицерами генералу Жимирскому вынести новый приговор, исключительно строгий и заранее им указанный. Все судьи уступили этому требованию; воспротивился лишь Лукасиньский, а вслед за ним и Жимирский. Лукасиньский рассказывает об этом деле, способствовавшем его гибели, в своих шлиссельбургских записках следующее:

«Вскоре после беседы (в Бельведере) был назначен военный суд из шести членов под председательством генерала Жимирского для суда вад плац-майором Замостья с двумя его адъютантами. Решение суда было принято единогласно и подписано, и приговор был вынесен па основании законов. Константин, потребовав к себе Жимирского, изъявил ему свое недовольство приговором и потребовал, чтобы кара была заменена указываемым Константином наказанием, и закончил беседу словами: «выбирайте—придерживаться ли закона или воли великого князя». Пять членов суда подчинились приказу, Лукасиньский остался при прежнем решении, а генерал Жимирский позже присоединился к нему. Константин, когда ему был представлен нриговор, и он убедился, что уже раньше провинившийся Лукасиньский, вместо того, чтобы загладить свою вину, осмелился ослушаться—воспылал гневом. Сначала он с бешенством накинулся па Жимирского, выдержавшего бурю хладнокровно. Нс столь хладнокровно отнесся к такой же буре полковник Богуславский, командир четвертого полка... На него

выговоры и нападки посыпались, как град: &lt;Ты отзывался хорошо о Лукасиньском, а теперь видишь, какой он человек... Он не только организует тайно бунты, но даже открыто оказывает мне непослушание*. Несчастный полковник, храбрый па поле брани, но робкий в присутствии Константина, собрал все свои силы, чтобы выйти из кабинета, и затем лишился чувств и был отнесен офицерами в коляску.

Желание Константина было удовлетворено, и в первой половине декабря 1821 г. был вынесен суровый приговор, осуждавший Гола-чевского и Каргера на десятилетнее заключение в кандалах. Поставив па своем, Константин значительно смягчил наказание, сократив его для Голачевского до одного года заключения в Мод-лине, а Каргера—па пять лет каторжных работ без кандалов в Замостье.

Непоколебимая позиция, занятая Лукасиньским в этом деле, очень повредила ему в мнении цесаревича и повела к роковым последствиям. Первое чувствительное наказание обрушилось на него немедленно: приказом от 8 декабря 1821 г. он был переведен «на исправление», т.-е. исключен из действующей армии и назначен в распоряжение главнокомандующего. Подобные назначения практиковались в наполеоновские времена в виде обеспечения отслуживших срок и неспособных более для военпой службы. Во время реставрации этот способ применялся как средство для удаления из французской армии неподходящих по своему образу мыслей офицеров. Этому примеру последовал Константин, вопреки ясно выраженному закону, сначала при организации армии Царства Польского в виде массовых исключений для чистки армии, а позже в качестве известного рода наказания. Для Лукасинь-ского, в его опасном положении, это наказание было более чувствительным, чем удаление из армии. Оно отдавало его во власть Константина, под страхом военной дисциплины и под угрозой военного кодекса. Удаленный из своего полка и из Варшавы, он был прикомандирован к штабу уланской дивизии, сначала в Красный Став, а затем в Лэнчну и Седлец. На первый взгляд свободный, он в сущности состоял под специальным надзором командира дивизии, Адама Виртембергского, который, несмотря на свой громкий титул, не гнушался поддерживать постоянные сношения с тайной полицией. Ему пришлось прожить полгода в таком мучительном состоянии и пассивном выжидании угрожавшей ему гибели. II его угнетало больше, чем беспокойство о собственной судьбе, больше чем предчувствие близкого несчастия, тяжелое чувство ненадежности его нового предприятия. «Оторванный от всех знакомых, от столичного шума, предоставленный почти исключительно себе в Красном Ставе, Лэнчне и Седлеце, я имел достаточно времени для того, чтобы подумать о делах и людях. С болью сердца я убедился, что ошибался^ считая поляков способными для подобных союзов. Я понимал, что многолетние страдания, знакомство с другими пародами и несколько более высокая культура придавала моим соотечественникам известный характер и национальный дух, который, казалось, проявился во время последних испытаний. Но это было лишь минутным явлением, следы которого невозможно найти в настоящее время. Проследив мысленно целый р/гд людей, их характеры, их нелепые поступки, упорство и самоуверенность и, наконец, убедившись, что почти все они вступили в общество без всякого призвания, не задумываясь о личной опасности,—я решил, что подобный союз, даже при самых благоприятных обстоятельствах, не принесет никакой пользы родине. Наоборот, он может ежемипутно лишь принести ей вред. Будучи так настроен, я морально уже не принадлежал к союзу, но все-таки стоял на его страже, ибо этого требовал мой характер». В этих словах сквозит страшная безнадежность, которую нужно уважать, по не принимать буквально; нужно отбросить ретроспективное отчаяние заживо погребенной жертвы.

Тотчас после исключения Лукасиньского из полка и высылки его из Варшавы, в декабре 1821 г., началось первое тайное следствие против него. Характерно, что до этого времени Константин действительно оставлял его в покое, удовлетворившись вполне представленными в Бельведере объяснениями. Таким образом, несмотря на явный, столь губительный для Лукасиньского донос Шнайдера, за истекшие с того момента четыре месяца нет никакого следа каких-либо следственных розысков против Лукасиньского. Лишь в декабре, быть может, движимый чувством мести за обнаруженное Лукасииьским упорство в деле Голачевского или же своими своеобразными понятиями о чести и субординации, Кон-стантин решил начать против него самое строгое следствие с целью окончательно проверить тяготевший на Лукасиньском донос.

Сначала Константин обратил внимание ка Махницкого, о котором много говорил в своем доносе Шнайдер и совершенно-умалчивал в своей декларации Дукасиньскпй. Над Махницким был установлен тайный надзор еще в конце сентября, но он не дал никаких результатов и был прекращен в декабре. С тех пор все подозрения Константина сосредоточились на Лукасиньском. Он собирался сам ехать в Петербург для доклада об этом важном доносе и поэтому хотел выяснить все подробности. И он. предпринял самое спешное и безапелляционное следствие над Лукасиньским, поручив его своей верной контр-полиции—Макроту и Шлею—в полной тайне от высшей тайной полиции и центрального полицейского бюро и даже от Новосильцова. Он приказал незаметно следить за делами и сношениями Лукасипьского в Красноставе и одновременно сделать тайно обыск в его запертой после его отъезца квартире в Варшаве. В особенности рекомендовалось ознакомиться с его бумагами, запертыми в сундуке, поставленном на чердаке. Одновременно Константин приказал организовать тайный надзор за Шнайдером, в котором он подозревал агента-провокатора, подосланного к нему Ружнецким или Новосильцевым. Макрот тотчас приступил к делу, которое было очень щекотливым, так как необходимо было действовать так, чтобы не вызвать преждевременной тревоги в среде членов союза. Один из самых ловких агентов тайной полиции, переодетый военным ииса-I рем, нанял в конце декабря квартиру в доме, где проживал Лука-сипъекий. Победив различные технические затруднения, с соблюдением возможной осторожности, он привел в конце декабря 1822 г. после полуночи Макрота и Шлея на чердак. На улице ожидала приготовленная повозка, па которой намеревались отвести найденные бумаги в Бельведер. «При помощи гвоздя» легко были вскрыты все замки, и после тщательного обыска, кроме старых судебных дел, ничего подозрительного не найдено. Несмотря на это, начатые розыски усердно продолжались.

В начале февраля агенту удалось познакомиться с некоей девицей Пазд.зерской—возлюбленной бывшего лакея Лукасипьского. Она проживала с двумя модистками в том же доме «на полном пансионе» у какой-то подозрительной вдовы. Агент тайной полиции устроил для этих девиц торжественный пир, на который пригласил еще двух своих товарищей, людей солидных и «влиятельных», т.-е. Шлея и Макрота.

Двое занялись модистками, а Макрот победил сердце Паздзер-ской и узнал от нее различные интимные подробности о Лука-сииьском. Ему удалось даже уговорить ее переменить квартиру, где он мог бы свободнее посещать ее. Вскоре он тайно от нее обыскал ее запертый сундук, а также оставленный у нее сундук ; лакея. Но нашел в них лишь любовные письма лакея и книги Лукасипьского. Вся эта одиссея была представлена Константину, обошлась, согласно приложенному Макротом счету, в 1.216 польских злотых и не дала никаких результатов. Неутомимый Макрот однако не успокоился. «Так как все розыски,—писал он,—оказались безрезультатными, то необходимо проследить за майором Махницким' и другими, на которых указывают как на самых усердных членов секты Косиньеров. Необходимо заслужить доверие прислуги этих членов для того, чтобы с их помощью сделать обыск в квартирах этих господ, зорко следить за домами, где они бывают, и войти в сношения с их друзьями, проследить—не выносят ли они какие-нибудь бумаги, не устраиваются ли собрания, добиться дружеских отношений с девушкой, живущей на содержании лакея Лукасиньского, обыскать квартиру Фишера, дружившего с Лукаспньским. Назначенная затем следственная комиссия после двухмесячной бесплодной работы не обладала никакими серьезными данными по делу Лукасиньского. Наконец, 22 октября 1822 года неожиданно бйл арестован Лукасиньский.

ГЛАВА IV.
Суд и первые годы заточения.
Умер не тот, кто сражен, как герой, Умерли те, что сразили...

(^Реквием», Л. Федоров).

Среди хранившихся старых бумаг калишского казначейства нашли и доставили Константину экземпляр ритуала ложи второй степени Национального масонства, целиком написанный собственноручно Лукаспньским п в свое время переданный Добжицкому. Упоминание в этом несомненно подлинном документе о «двух реках и двух морях», как границах Польши, и отсутствие упоминания об Александре окончательно погубило Лукасиньского в глазах Константина. Лукасиньский проживал тогда в Седлеце па полной свободе с того момента, как он подписал потребованную у него в мае декларацию с отречением от всяких тайных обществ. Теперь оп был вытребован в Варшаву и здесь тотчас по прибытии неожиданно арестован. Одновременно в Варшаве были арестованы Махницкий и Шредер и все трое заключены в новой политической тюрьме—в бывшем кармелитском монастыре ла Лешие, куда были перевезены прежние узники из доминиканского монастыря и где теперь происходили совещания следственной комиссии. Перед Лукасиньским открылся тяжелый путь полувекового заключения. Войдя в угрюмое здание кармелитов, он простился навсегда со свободой и, переходя из тюрьмы в тюрьму, наконец, нашел свою могилу в Шлиссельбурге. Тюрьма, в которую Лукасиньский был заключен с самого начала, была только-что перестроена, стены были еще покрыты сыростью, и многие узники тяжело захворали. Камерн были исключительно одиночные, и заключенные держались в строгом одиночестве, их называли не по именам, а по номерам камер. Лукасиньский помещался во втором этаже в камере под № 13. Его охраняли очень строго. Под его камерой помещался Циховский, и Лукасиньский беседовал с ним при помощи перестукивания и получал иногда некоторые сведения о ходе следствия. Махницкий занимал №15 также во втором этаже. Это была самая обширная камера в два окна, в которую его поместили из опасения за его здоровье и жизнь. Махницкий раз-навсегда отказался пользоваться какими бы то ни было льготами, даже допускаемыми строгими тюремными правилами. Он отказался даже от разрешавшихся время от времени прогулок по коридору под конвоем и никогда не выходил из своей камеры.

С арестом Лукасиньского, Махницкого и Шредера, в октябре 1822 г. дела следственной комиссии .значительно поправились я вступили в новую, более плодотворную стадию. Комиссия получила новое название «Следственной комиссии для расследования Национального масонства». Но работы предстояло еще много.

Лукасиньский давал показания с большою осторожностью, ограничиваясь лишь подтверждением своих устных и письменных объяснений, данных еще в сентябре Константину. Такой же тактики придерживался первоначально и Шредер, а Махницкий— хранил упорное молчание.

Лукасиньский избрал с момента своего ареста самую удачную и единственно возможную для него тактику. Он не мог хранить полное молчание в виду несомненного факта своей роли руководителя и письменного показания, которое вынужден был дать Константину. Он не скрывал существования Национального масонства, а приводил подробности, указывал на его легальность и ссылался на ликвидацию его до запрещения тайных обществ. Но он не сказал пи единого слова о Патриотическом Обществе. Когда в конце ноября ему показали в комиссии упомянутые два документа, он сразу признал представленный ему написанный им национально-масонский ритуал, но категорически опровергал, что знает что-либо о втором наиболее компрометирующем документе— статуте о гминах. Он старался как-нибудь связать в своих показаниях вновь открытую деятельность Патриотического Общества, в особенности распространение военных гмин, с предшествующею деятельностью Национального масонства для того, чтобы создать из этих двух категорий одно нераздельное целое, менее доступное для политических и судебных преследований. Что касается Национального масонства, то он брал всю ответственность исключи-

Шлиссельб. узник.                                                    4 тельно на себя, как на организатора и начальника, тщательно выгораживая других обвиняемых. Следственная комиссия отнеслась особенно благосклонно к Шредеру, и некоторый свет на эту благосклонность бросает Лукасиньский в своих шлиссельбургских записках.

«Если нужно было искать виновных, то можно было найти их в Лукасиньском и Шредере. Но этому помешала молодая жена Шредера, которая при помощи Новосильцова добилась, что ее мужа заменили Добжицким. Таким образом в своем окончательном заключении следственная комиссия обвиняла, главным образом, четырех оставшихся подсудимых - Лукаспийского, Махницкого, Добжицкого и Кошутского, не находя никаких смягчающих их вину обстоятельств, особенно для Лукасипьского, признанного «главным деятелем и начальником». В течение четырех месяцев оставался открытым вопрос, как поступить с ними дальше, подвергнуть ли их наказанию административным порядком или же предать суду—уголовному или военному. И лишь осенью 1823 г. решено было предать всех обвиняемых военному суду.

Лукасиньскому, допрошенному первым, было просто прочитано его предыдущее показание, декларация и очные ставки перед следственной комиссией, причем допрос сводился лишь к подтверждению им подлинности этих актов. Через пять дней точно так же поступили и с остальными обвиняемыми, и были устроены очные ставки между Шнайдером и Лукасиньским, Шредером и Махницким, Лукасиньским и Доброгойскнм и Кошутским. В качестве свидетелей, кроме целого ряда старых «замешанных» в это дело, были привлечены еще двое новых — подполковники Прондзиньский и Козаковский. Это было результатом некоторых подробностей, приведенных под конец Лукасиньским в его показаниях. В январе 1823 г. Лукасиньский, уже по окончании своего первоначального допроса, сам обратился к следственной комиссии с заявлением, что весною 1821 г. он слышал от Козаковского, будто бы подполковник Голуховский сообщил ему, что «принят в какое-то тайное общество в квартире подполковника Прондзинь-ского, где его приняли в масках три члена». Это показание неожиданно скомпрометировало до сих пор пезамешашиого в дело Прондзиньского, который в своих записках очень жалуется поэтому на Лукасипьского. Сам Лукасиньский в своих позднейших тюремных записках выясняет причины, побудившие его сделать это сенсационное показание. Он хотел таким образом предостеречь членов общества, не попавших в подозрение, и главным &lt; бразом неосторожных познанских членов, и заставить их соблюдать осторожность. Он постарался связать дело Национального масонства с Патриотическим Обществом и со старым, следовательно, неопасным делом «истинных поляков». Он надеялся еще заинтересовать таким путем Константина и добиться личного свидания с ним. Наконец, он взваливал вину главным образом на Голуховского, уже умершего в то время. В конце апреля 1824 г. комиссия закончила свою работу, допросив в последний раз обвиняемых. Им еще раз представили все дело и предложили выбрать себе защитников. Лукасиньский избрал для себя первоначально Козловского, который, как замешанный в дело «истинных поляков», не мог выступить на суде и был заменен адвокатом Токарским. Добжицкий избрал себе в защитники Тарчевского, Шредер — Кеджиньского, Кошутский — Огродовича. Доброгойский заявил о готовности принять защитника, назначенного ему официально судом. Махницкий в своем последнем показании не преминул сурово осудить неблаговидные поступки следственной комиссии, а затем заявил, что не желает никакого защитника. По представлению Гауке, как председателя’военного суда, министр юстиции Бадени назначил защитниками троих, избранных подсудимыми, Токарского, Кеджиньского и Огродовича, а вместо отказавшегося Тарчевского, как состоявшего на государственной службе, был назначен Маевский. Доброгойскому же и Махницкому были назначены официальные защитники—Кшивошевский и Торосевич.

Заседания военного суда начались в начале июня 1824 г. в так называемом ордонанцгаузе г. Варшавы на Саксонской площади, в нижнем этаже умышленно выбранного очень тесного помещения, для того, чтобы по возможности ограничить гласность суда. Наплыв публики был очень велпк, но в зал заседаний попали лишь немногие, вследствие небольшого числа мест, предназначенных для публики и отделенных решеткой. Поставленные по приказу Константина у дверей адыдтанты пропускали лишь известных им лиц, получивших билеты для входа в зал заседаний. Обвиняемых ввели в зал без кандалов, в сопровождении своих защитников, и поместили в ряд, за решеткой, лицом к суду и спиной к публике. Защитникам было строго воспрещено касаться самой слабой стороны дела, т.-е. вопроса о компетенции военного суда, так как подведомственность этого дела военному суду вызывала сомнение— в виду того, что подсудимые являлись людьми статскими и преступлению придали чисто политический характер. Общее внимание привлекал, конечно, Лукасиньский. Он держал себя на суде с достоинством и полным спокойствием. Точно так же вели себя Добжицкий и Кошутский, не обнаруживая ни малейшего малодушия. Махницкий выделялся на суде, как и во время допроса, своим гордым, почти презрительным отношением к след-ствежпой комиссии. Когда ему, между прочим, указали на найденное у Лукасиньского его письмо, содержащее перечисление нарушений конституций, он иронически потребовал от суда, чтобы это обвинение было прочитано при открытых дверях перед собравшейся публикой. Неприятное впечатление производил Шредер, невидимому, рассчитывавший на милость суда. Жалость и симпатию возбуждал старик Доброгойский, доставленный в суд из Уяз-довского госпиталя—больной и разбитый.

После девяти заседаний военного суда трое из шести обвиняемых были освобождены. Остальные трое—Лукасиньский, Доброгойский и Добжицкий—были приЬнаны виновными в доказанном государственном преступлении и осуждены: первый — на девять лет каторжных работ, а два последних—на шесть лет каторжных работ.

Упомянутый приговор был оглашен публично в судебной палате 18 июня 1824 г. и в тот же день объявлен официально трем узникам кармелитского монастыря, причем им объявили, что апелляция не допускается и приговор будет представлен па благоусмотрение царя.

В актах не имеется никакого указания на непосредственную просьбу Лукасиньского и его товарищей о смягчении их участи. Константин не хотел, очевидно, значительного уменьшения наказания и ходатайствовал перед Александром лишь формально, во исполнение данного суду обещания. Царь сократил срок каторжных работ для Лукасиньского до 7 лет, а для остальных двоих — до 4 лет. «Всякий признает, что подобная милость,—пишет с горечью Лукасиньский,—является издевательством над несчастными и что было бы лучше и приличнее просто утвердить приговор».

Монаршая конфирмация приговора была доставлена в Варшаву в отсутствие Константина, наход! лшегося за границей. Наместник Зайончек, для которого, как и для всех, суровость монарха в этой мнимой милости явилась полной неожиданностью, не хотел очевидно взять на себя приведение в исполнение наложенной кары. И поэтому он, через Куруту, выразил Константину желание отложить исполнение приговора до возвращения его из-за границы. Константин, для которого такая отсрочка вовсе не была на руку, строгим приказом из Франкфурта на Майне потребовал от Зайон-чека немедленно, &lt;не откладывая ни на минуту, выполнить «высочайшую волю» во второй половине сентября в присутствии всего варшавского гарнизона и затем отвезти всех трех осужденных в крепость Замостье. К выполнению приговора было присту-нлепо 1 октября, причем первым делом были освобождены трое оправданных, отданных лишь под надзор полиции. Одновременно с этим приступили к исполнению приговора над тремя осужденными—Лукасиньским, Доброгойским и Добжицким.

Монаршая конфирмация приговора была им прочитана накануне в тюрьме плац-майором Аксамитовским, но ожидающий их публичный позор держали от них в тайне до последней минуты из опасения перед каким-нибудь актом отчаяния или самоубийства. На следующий день с утра (2 октября 1824 г.) на них надели офицерские мундиры, украшенные всеми знаками отличия, и. в открытой военной повозке под сильным эскортом конных жандармов отвезли в лагерь за Повопзсковскую рогатку. Здесь были выстроены в виде карре откомандированные для этой печальной церемонии, согласно приказу Константина, отряды польских и русских войск от варшавского гарнизона: четвертый, пятый, седьмой и первый пехотный линейный полки в полном составе, батальон саперов, четвертый полк улапов, отряды гвардии, пехоты и. кавалерии. Крутом толпилась черная, молчаливая толпа собравшихся людей. Узников ввели па середину четыреугольиика, поставили в ряд на расстоянии друг от друга и около каждого поместили по два жандарма с обнаженными саблями. Войска взяли на караул, аудитор громким голосом прочитал приговор, конфирмованный царем. Ударили в барабан. Главный столичный палач, высокий широкоплечий мужчина, весь в черном, приблизился к осужденным и, начиная с Лукасиньского, сорвал с них погоны и знаки отличия и сломал над их головами сабли. Затем, при помощи палача, с них сорвали мундиры, одели в серые тюремные халаты и обрили головы. После этого их усадили на землю, !и кузнецы тотчас заковали па сапогах приготовленные кандалы в 22 фунта весом, дали им тачки и при оглушительном барабанном бое приказали пройти перед фронтом войск. Никто не промолвил ни слова, толпа наблюдала с затаенным дыханием, войска стояли неподвижно. Но по лицу многих офицеров и солдат,—как уверяет Добжицкий,—и у русских текли слезы. Первым шел Лукасиньский. Ноги его путались в кандалах, впивавшихся в высокие, грубые ботфорты. Он был очень бледен, но сильно толкал тачку вперед, вперив взор по направлению к фронтовой линии, глядя прямо в глаза командирам и солдатам. Тотчас по окончании этой ужасной церемонии, его забрали, посадили вместе с двумя товарищами в повозку и, под эскортом жандармов, отвезли в Замостье для отбывания наказания. Здесь на следующий день их заковали в новые кандалы прямо на тело. Это было облегчением, ибо от кандалов, закованных на сапогах, сделались сплошные рапы. До сих нор, хотя п в следственной тюрьме,—он был офицером, граждаии-слом, человеком. Теперь ои ие был больше человеком.

После нескольких дней мучительного путешествия, Лукасинь-ский был доставлен из Варшавы в Замостье (6 октября 1824 г,) и здесь был разлучен со своими двумя товарищами и помещен я отдельный так-называемый львовский каземат, в первый дисциплинарный батальон. Комендант крепости, полковник Гуртиг, обращался с ним, как и с другими заключенными, с солдатскою грубостью. На каждого заключенного полагалось по 10 грошей в день .на содержание. Причем командир дисциплинарного батальона, майор Размысловский, мучивший и обиравший узников, брал из этого в свою пользу 2 гроша на* стирку, бритье и ваксу.

Заключенные получали полтора фунта хлеба, ячменную кашу, % фунта очень плохого мяса, вечером—гороховую кашу. Казематы полуподвальные, со сводами, совершенно не отапливались зимой. Узники спали па скамейках или под ними, без всякой подстилки, с изголовием из гладких досок вместо подушки. Узники употреблялись для тяжелых крепостных работ—сооружения земляных укреплений, переноски земли и мусора, каменотесных работ и гашения извести. Работы производились ежедневно, не исключая воскресений, кроме только шести дней в году—Рождества, Нового года, Пасхи и Троицы. Во многих случаях узники подвергались телесным пак^аниям. Для этого употреблялись палки известной формы, в полтора дюйма толщины, на ремне. Часто случалось, что наказуемый умирал под ударами. В конце апреля 1825 года скончался Доброгойский. Лишь накануне смерти с него были сняты кандалы, благодаря хлопотам гарнизонного доктора Любель-ского. Перед самой смертью Доброгойский послал через своих товарищей по заключению прощальный привет Лукасиньскому и просил у него прощения за то, что он по своему неблагоразумию способствовал, во время допроса следственной комиссией, обшей гибели. С тех пор Лукасиньского перевели на место Доброгойского в люблинский каземат. Здесь его поместили не в большой тюремной камере, а в маленькой соседу1 комнатке вместе с десятью заключенными. Среди них, рядом с Лукасипьским, помещался молодой Тадеуш Суминьский, сын плоцкого обывателя и солдат 1 пехотного полка, осужденный два года тому назад за нарушение субординации и дезертирство на 12 лет крепости,—срок, сокращенный Константином до * 5 лет. Это была смелая, горячая и порывистая натура. Длинными вечерами, когда, по окончании работ, осужденные запирались в темноте, Лукасиньский рассказывал этим простым людям, товарищам по несчастию, неизвестные им прекрасные, знаменитые истории из Плутарха, говорил о Спарте и Фивах, о Пелопиде и Эпамин' нде, о низвержении фивянами спартанского ига, о греческих героях и борцах за свободу, о низверженных тиранах и восстановленной народной свободе, говорил о Польше.

Летом 1825 года среди заключенных в люблинском каземате, с ведома Лукасипьского и под деятельным руководством Сумпнь-ского, возник заговор, имевший целью вырваться на свободу, завладеть крепостью и пробраться в Галицию. Существует версия, по которой намерения Лукасиньского были гораздо шире и он продолжал будто бы и после заключения свою деятельность в Патриотическом Обществе, уцелевшем благодаря его сдержанности в своих показаниях. Все это шло будто бы параллельно с третьим Варшавским сеймом, который должен был «отвлечь бдительность властей от тайно готовящегося восстания», сигналом для которого должна была послужить попытка Лукасиньского в Замостье. Но вся эта романтическая история ни на чем не основана и лишена не только достоверности, по и правдоподобия, ибо не могло быть и речи о каком-либо общении Лукасипьского с внешним миром, а тем более с руководителями Патриотического Общества. С другой стороны, существует совершенно противоположная версия этого таинственного дела, хотя тоже недоказанная, но, быть может, заключающая в себе долю правды.

«Ни Константин, ни Новосильцов, каждый из них по разным причинам, не забывали о Лукасиньском, не переставали следить за ним, в убеждении, что они могут узнать от него очень много. Они составили план, как добиться у него полной исповеди—план дьявольский, который оказался вполне удачным.

«Все пружины, пущенные в ход для этой темной махинации— неизвестны. Но я убедился во время предпринятых мною в Замостье (в 1831 г.) поисков, как и среди бумаг, оставшихся там после коменданта Гуртига, что для Лукасиньского была устроена ловушка и между узниками было заключено условие с ведома Константина сделать попытку будто бы овладеть крепостью и начать восстание. Повидимому, Лукасиньский пе хотел принимать участия в заговоре—потому ли, что пе доверял ему, или же потому, что пе надеялся на возможность его осуществления. Но Суминьский вступил в него со всем пылом своей молодости». Так пишет весьма важный свидетель. И в сущности весьма правдоподобно, что среди узников, окружавших Лукасиньского, было достаточно подставных провокаторов и шпионов, которые действовали под режиссерством Константина. Но пока все это остается в области догадок, а фактически дело происходило следующим образом:

28 августа 1825 г. в час пополудни отряд из 200 узников, среди которых находились Лукасиньский и Суминь-ский, был выведем для работ за линию фортов за люблинскими воротами, под эскортом спешившихся улапов и ветеранов. При этом (случай редкий и исключительный) при отраде не было ни одного офицера. Вдруг из шеренги выскочил Суминьский, бросился па одного из улапов,—Кадлубка,—ударом кулака повалил его па-земь, вырвал у него саблю и крикнул: «Товарищи! час освобождения настал! Да здравствует наш начальник майор Лукасиньский!» Он хотел увлечь за собой товарищей, но никто, пи один человек не двинулся с места, несмотря на то, что по крайней мере более десяти человек были посвящены в заговор. «Видя это, разжигаемый их оцепенением, Суминьский бросился на остолбеневших узников с саблей в руке и, размахивая ею, стал гнать их вперед, как стадо. И узники, ветераны и стража с обнаженными саблями (весьма странное явление)—все бросились вперед, направляясь за линию фортов крепости».

Только тогда солдат 4-го егерского полка, Поньско, преградил путь Суминьскому и ударом сабли обезоружил его. В это время подбежало семь арестантов, очевидно «участники заговора», и один из них, Ян Якубовский, отбывавший наказание, солдат 2-го полка конных стрелков, ударом лома повалил Суминьского на землю, а подпрапорщик Буссов и унтер-офицер Былиньский— 4-го уланского полка—окончательно обезоружили его. Началось самое строгое следствие, и Суминьский, после немилосердных пыток, показал, наконец, что его поощрял па это Лукасиньский, намеревавшийся выгнать гарнизон, захватить крепость, потребовать у царя освобождения, а в противном случае, подложив мину, взорвать крепость вместе с собою. Лукасиньский, немедленно допрошенный Гуртигом, признал лишь, что действительно поощрял к этому шагу Суминьского с целью совместного бегства. Гуртит представил Константину рапорт об этом событии лишь через два дня, подчеркнув, что у Лукасильского и Суминьского не было никаких сообщников. Военный полковой суд в Замостье спешно закончил следствие и приговорил обоих обвиняемых к смертной казни через расстреляние (10 сентября 1825 г.). Выслушав приговор, оба заявили, па предложенный им вопрос, что они отказываются от всякого ходатайства о помиловании, предпочитая быть казненными.

«Слабый, еле держась на логах,—так описывает в немногих словах Лукасиньский это событие в своих шлиссельбургских записках,—собрав последние силы, я хотел вырваться па свободу м вызвать бунт, ио план нс удался: меня предали военному суду и приговорили к расстрелу».

Рапорт Гуртига, полученный в Варшаве в начале сентября, был тотчас отослан Курутой Константину в Эмс. Вместе с тем Курута отправил в Замостье дежурного генерала Раутонпгграуха для дополнительного следствия на месте. Константин, получив рапорт, немедленно прислал Куруте следующий приказ: «Лукасиньский и Суминьский должны быть подвергнуты, в присутствии всех заключенных и бригадною генерала Малетского, телесному наказанию в гораздо более строгой мере, чем это практиковалось над другими узниками, бежавшими когда-либо из Замостья. Настоящий приказ должен быть немедленно сообщен Гуртигу, и сечение произвести тотчас. Оба преступника будут содержаться с этого времени в безусловном одиночестве, срок наказания удваивается, т.-е. продолжен до 14 лет для Лукасипьского и до 10 лет для Суминьского. Но и по истечении срока ни Лукасиньский, ни Суминьский не могут быть освобождены иначе, как по моему приказу. Кроме того, необходимо экстренно и самым энергичным образом нарядить новое следствие для того, чтобы найти сообщников Лукасипьского и Суминьского, ибо трудно допустить, чтобы таковых не было. Семь поименованных арестантов и среди них Лабузинский, которого вовсе не допрашивали, должны быть подвергнуты новому допросу, причем следует принять строгие меры, если в таковых встретится надобность».

Однако, приведение в исполнение этих приказов было задержано Курутой, потому что он переслал в Эмс только-что вынесенный: приговор полкового суда и ожидал конфирмации Константина. Константин же, получив одновременно рапорт Раутен-штрауха из Замостья, вторым приказом Куруте (23 сентября) совершенно кассиройал упомянутый приговор на том основании, что Лукасиньский и Суминьский, как отбывающие еще наказание по прежним приговорам, не могут подлежать новому военному суду. При этом он подтвердил свои оба прежних приказа подвергнуть их позорному телесному наказанию в назидание другим узникам, и после этого содержать их в одиночном заключении, закованными в ручные и ножные кандалы.

Но совершенно неожиданно, независимо от' упомянутых двух приказов, в тот же день был экстренно' выслан в Замостье чиновник особых поручений при генерале Раутенштраухе, капитан Гюбнер, с третьим приказом Ку руты Гуртигу. Из сделанных раньше распоряжений теперь были отменены «те, которые касаются Лукаснньского. Он должен быть подвергнут допросу по делу распространения тайного общества, к которому он принадлежал, Гюбнером, согласно данным ему устным инструкциям».

Произошло очень важное событие: Лукасиньскпй рении открыть существование Патриотического Общества. Какие причины склонили его к этому решению, па которое не могло до сих пор вынудить его ни самое искусное следствие, ни трехлетиям тюремная пытка? Эти побуждения были вероятно столь же чисты, как й его безупречная душа. Им руководил не страх, который был ему чужд. Он уже давно принес себя в жертву. Раз он требовал для себя расстрела, то не мог испытывать страха перед удвоенным сроком тюремного заключения; перенося со стоицизмом физические страдания самой тяжелой неволи каторжных работ, он не мог устрашиться физической боли телесного наказания. Нельзя также допустить, чтобы он испытывал страх перед самым позором. Ибо после того, как год тому назад он пережил этот позор в присутствии своих товарищей по оружию во время страшной экзекуции ла Повонзковском поле, теперь не могла внушить страха унизительная кара в присутствии каторжников.

Главным двигателем было здесь не чувство самосохранения, лишь то, что Лукасиньскпй в конце концов усомнился, после мучительных-размышлений в тюремном одиночестве, в людях и в самом своем тайпом предприятии.

Он чувствовал, что его предприятие, уцелевшее там в Варшаве, благодаря его молчанию, уже находится в подозрении, выслеживается властями, что оно попало в руки людей, которым он не доверял. Такие мысли привели Лукасиньйого к решению ликвидировать все одним взмахом, открыв все властям. Но необходимо было еще подумать о том, чтобы его признание не повлекло за собой гибель многих, до сих пор не пострадавших товарищей. Устранению этого сомнения главным образом способствовал Раутепштраух, приехавший па следствие в Замостье в сентябре, беседовавший с Лукасиньскпй и предчувствовавший, что Лукасиньскпй склонен раскрыть тайпу. И он мог сообщить Лукасипьскому точные сведения об амнистии Александра в январе 1824 г. и обещал ему безопасность людей, скомпрометированных показаниями Лукасиньского о Патриотическом Обществе. И во всяком случае, можно смело подтвердить, что из всех поименованных Лукасипьским лиц никто не подвергался преследованиям.

Тем временем, в половине октября, был приведен в исполнение приговор над несчастным Суминьским. На площади установили под сильным конвоем всех заключенных, привели бледного, обросшего Лукасиньского и поставили у стены внутри карре. Затем на его глазах, закованный в ручные и ножные кандалы, Суминьский получил 400 палочных ударов. По окончании экзекуции окровавленного преступника заперли в подземелья, а Лукасиньского оставили в ордонанцгаузс, где допрос продолжался после Гюбнера присланным для этой цели из Варшавы Колзаковым. Прежде, всего на вопрос, кто подал ему первую мысль об организации Патриотического Общества, преследовавшего очевидно политические цели, Лукасиньскпй (17 октября 1825 г.) дал исчерпывающие показания. Начав с прежнего категорического утверждения, что главным побудителем создания Патриотического Общества явился Ружнецкий, он сообщил все скрывавшиеся до сих пор подробности открытия Общества, рассказал о событиях в Познани, прибытии Умпиьского, собрании на Белянах, организации и росте Общества. В тот же день он собственноручно изложил свое показание письменно, дополнив многими подробностями глубокого психологпче’ского и личного свойства, отчасти обращаясь прямо к Константину.— «Позже выяснится,—писал он,—что я и Махницкий, скрывая много, были тем не менее самыми правдивыми в сравнении с другими. Причиной этого является то, что каждый из них хотел лишь оправдать себя, не думая об остальных. Я же думал о всех, не щадя себя. Я презираю всякую ложь; я применял ее только там, где я считал обязательным пользоваться ею для спасения многих людей от беды, в которую я сам попал. Я ненавижу также лесть и никогда не пресмыкался в передних богатых людей. Поэтому у меня пет никаких оснований утаивать что-либо и прикрывать себя или других &gt;.

В самом деле, даже это письменное показание, предназначенное ас! Ьопмпеш и считавшееся со специфическими особенностями характера Константина, обнаруживало, наряду с искренностью, большую сдержанность, весьма зрелую обдуманность, тонкое понимание некоторых сторон в организации союза. На следующий день, он во втором показании дал между прочим объяснения о союзе «истинных поляков» и участии в нем Прондзипьского, а также о некоторых важнейших вопросах, касающихся Патриотического Общества, в ответ па заданные ему вопросы. Кроме того продиктовал наизусть Гюбнеру устав Общества, несколько сократив его и с пропусками. Этим закончился допрос в Замостье.

Получив показания Лукасиньского, Константин немедленно, в половине ноября, возвратился в Варшаву. Но он не воспользовался ими для репрессивных мер, не тронул никого из упоминаемых в них лиц, хотя многие из них занимали выдающиеся должности и 'спокойно продолжали исполнять свои обязанности, первоначально не подозревая даже, что они известны грозному начальнику как основатели или члены Патриотического Общества.

Тем временем (29 ноября т. г.) Константин приказал для облегчения дальнейшего допроса препроводить Лукасиньского и Добжицкого из Замостья в Гуру в строжайшей тайпе, по одиночке, так, чтобы один нс знал о судьбе другого.

Ночью 30 ноября Лукасиньский, все еще в кандалах, с завязанными глазами, тщательно закутанный в казацкую бурку, был вывезен поручиком гвардии Радухиным из Замостья и доставлен в Гуру. На следующий день ночью точно так же был вывезен казацким подпрапорщиком и Добжицкий. В Гуре их поместили в казармах пешей гвардейской артиллерии, находившихся во флигеле бернардинского монастыря, под надзор русского полковника Корфа — человека, как свидетельствует Лукасиньский в своих шлиссельбургских записках—&lt; чрезвычайно благородного и почтенного &gt;, старавшегося по мере своих сил облегчить участь несчастных узников своим гуманным отношением к ним. Через две недели, в половине декабря, сюда прибыли Новосильцов и Курута для продолжения допроса, к которому с особенным коварством готовился первый. Лукасиньский в своем собственноручном письменном показании дал краткие, точные и сдержанные, никого не компрометирующие, ответы на приготовленные Новосильцовым щекотливые вопросы, касающиеся сцены первого собрания в Бе-ляпах, устава Косиньеров, влияния союза на варшавскую прессу, сношений с Князевичем и какой-то другой «известной особой», подразумевая под пей Адама Чарторыского и т. д. Одним словом, Лукасиньский вел себя точно так же, как и при двукратном допросе еще в начале января 1826 г.

Этим допросом Константин решил закончить все дело, считая даже политически нежелательным бесконечное расширение следственно-репрессивных дел.

В этот момент пришла весть о внезапной смерти Александра I, и вскоре вспыхнуло восстание декабристов. Когда из показаний Пестеля обнаружилась связь декабристов с польскими тайными обществами, в конце января 1826 г. был арестован камер-юнкер Яблоновский, допрошенный сначала в Киеве, доставленный в Петербург и выслушанный Николаем лично. Николай обратился тотчас после этого к Константину, требуя производства строгого следствия в Варшаве. Но Константин воспротивился этому и лишь в половине января сообщил Николаю о попытке Лукасань-ского в Замостье, утверждая, что показания русских заговорщиков являются ложным вымыслом, брошенным ими на Царство Польское и на польскую армию в целях своего оправдания.

Дело Патриотического Общества он считал* законченным и упорно отказывался начинать новое следствие. Но Николай все-таки настоял на своем и заставил нарядить новую следственную комиссию из пяти поляков и пяти русских под председательством Станислава Замойского. В самый день открытия заседаний этой комиссии (20 февраля 1826 г.) были произведены первые аресты,, и затем они происходили ежедневно. Все эти аресты не имели никакого отношения к показаниям Лукасиньского в Замостье, со времени которых прошло четыре месяца (от 17 ноября 1825 г. до 20 февраля 1826 г.), и в течение этого времени буквально никто не был арестован. Лукасиньский не имел ничего общего с этими арестами, ему даже не были известны причины их, так как он совершенно не знал ничего о позднейших делах Патриотического Общества после того, как он был заключен в крепость. Его ни разу не допрашивала также следственная комиссия. И лишь единственный раз, в первой половине июня по личному приказу Константина, Лукасиньского препроводили ночью с такими же предосторожностями, как из Замостья в Гуру, из Гуры в Варшаву. И здесь в строгой тайпе поместили в Литейный двор и под самым строгим надзором приставленного к нему русского капитана Бажина и ветеранов волынского гвардейского полка. Одновременно привезли туда же и Добжицкого, а в сентябре они были отправлены обратно в Гуру. Летом 1827 г. он был снова привезен вместе с Добжицким из Гуры в Варшаву и снова помещен в Литейный двор.’ Совершенно изолированный, не видя никого, кроме наблюдающей за ним стражи, он только один раз, в конце июля, во время пожара большой пятиэтажной суконной фабрики Френкеля, помещавшейся на Литейном дворе, в самую опасную минуту, когда пламя уже охватывало флигель, в котором помещалась его камера, встретился с Добжицким. Их привели обоих в квартиру Бажина, и они могли в течение нескольких часов, хотя и в присутствии русского солдата, свободно поговорить по-польски. Наконец, еще несколько месяцев спустя, в ноябре 1827 г., он в последний раз был вызвал вновь учрежденной, вместо следственной комиссии, сенаторской варшавской делегацией. Здесь Лукасиньский в последний раз видел и слышал поляков. После того ноябрьского дня он свыше сорока лет был отрезан от мира и своей родины.

В 1828 г. закрылся сеймовый суд, во время которого имя Лукасиньского вспоминалось не раз. В 1829 г. Николай был провозглашен царем польским, а в 1830 г. открылся четвертый и последний сейм. Лукасиньский все еще оставался в заключении, но уже как единственный из осужденных военным судом. Добжицкий, по истечении четырехлетнего срока его наказания, был освобожден в октябре 1828 г. Лукасиньский продолжал влачить существование в абсолютной тайне, в волынских казармах Варшавы, в маленькой, полутемной конуре, во втором этаже, где окно было умышленно заколочено с боков и сверху, так что свет проникал лишь через небольшое отверстие. Он сидел по целым дням на прикрепленном к полу табурете; закованный в те же кандалы, которые были надеты во время экзекуции на Повонзков-ском поле. На сейме 1830 года благородный Густав Малаховский, бывший член Патриотического Общества, а теперь один из самых уважаемых в палате депутатов, имел смелость, в конце июня, накануне закрытия сейма, подать петицию царю о помиловании Лукасиньского. «Трудно высказать, с какою благодарностью палата депутатов и народ, представителем которого она является, убедились бы. что все рапы заживи, все скорби улеглись, все жалобы забыты . Николай I остался глухим на этот красноречивый призыв. Быть .может все-таки, под влиянием этой петиции, в 1830 г. с Лукасиньского были сняты оковы.

Ио наступила ночь 29 ноября 1830 г., и в Варшаве вспыхнула революция.

Лукасиньского вероятно разбудили приближавшиеся из города, все ближе и все сильнее—крики, выстрелы п набат. Он верно вскочил в темноте и, подавляя биение собственного сердца и звон цепей, прислушивался с затаенным дыханием к глухому шуму надвигавшейся бури. И какое тупое, смертельное отчаяние должно было охватить его, когда на следующий день, 30 ноября, в 10 часов утра волыпцы в боевом строю, очевидно отступая перед революцией, выступили из казарм и, поместив Лукасиньского силою в средину своих рядов, увели с собой за город. Отсюда, при отступлении русских войск с Константином из Царства Польского, его забрали с собой и окольными путями шли на Пулавы и Влодаву. В последний раз Лукасиньского видели во Влодаве. В жалкой сермяге, с бородой по пояс, его вели пешком на веревке лод конным конвоем с обнаженными саблями. Его вели таким способом до Белостока, откуда он был передан по приказу Константина, через генерала Гсрстеицвейга—главнокомандующему Дибичу с поручением отправить в крепость Динабург или Бобруйск.

Генерал Розен, которому Лукасипьский был передан Дибичем, избрал Бобруйск, как ближайшую крепость, и поместил его там, донеся об этом Николаю. Но Николай положил собственноручную резолюцию: «немедленно тайно перевезти Лукасиньского из Бобруйска в Шлиссельбург» и потребовал от Константина более подробных сведений об этом выдающемся преступнике. Ночью 5 января 1831 г. Лукасиньского повезли из Бобруйска па санях по замерзшей Ладоге и заточили в подвале «Секретной башни» в Шлиссельбурге.

В освобожденной Варшаве слитком поздно вспомнили о несчастном узнике, лишь несколько дней спустя, при распространившейся вести об открытой в волынских' казармах тюремной камере, вспомнили о Лукасиньском. Поиски были предприняты адвокатом Кшивошевским, защитником Патриотического Общества перед военным и сеймовым судом. Муниципальный совет допросил арестованного Любовидзкого и Макрота, штаб-лекаря волынского полка Эрнвиха и генерала Ессакова, но ничего по мог узнать от них по этому, вопросу. Ессаков поместил даже в варшавских газетах заявление, в котором он возмущенно выражал протест против слуха, что в его полку кто-то находился в заключении. Но через две недели, в конце декабря 1830 г., при просмотре счетов Куруты, касающихся высшей военной тайной полиции, найдены там неопровержимые доказательства пребывания Лукасиньского в волынских казармах. Но было уже поздно— Лукаснньский был тогда уже на пути к Шлиссельбургу. В конце января 1831 г. поручик Антон Лукаснньский обратился от имени родных к Паролевому Жонду с просьбой напомнить русским о Валериане Лукасиньском. Народовый Жонд, передав просьбу главнокомандующему народной армией кн. Радзивиллу, просил его «начать переговоры ио этому вопросу с русскими властями с целью возвратить Лукасиньского в Польшу в обмен на русских заложников». Затем этот вопрос возбуждался несколько раз, и ответ был получен от Скшинецкого лишь после битвы под Остро-ленкой, когда всякая надежда на спасение Лукасиньского была потеряна. За .ним уже закрылись ворота Шлиссельбургской крепости.

ГЛАВА V.
В Шлиссельбурге.
Как злые коршуны над пищею кровавой,

Сидели над своей добычею цари...

(Из революц. стихотв.).

Комендант этой крепости генерал Колотинский, еще за неделю до прибытия Лукасиньского в Шлиссельбург, получил секретный приказ от начальника главного штаба графа Чернышева, изданный тотчас по получении донесения Розена и Дибича об этом необыкновенном польском узнике. Приказ гласил: согласно высочай-

шей воле «преступника из Царства Польского Лукасиньского принять и содержать в Шлиссельбургской крепости, как государственного преступника, самым тайным образом, так, чтобы, кроме коменданта крепости, никто не знал даже его имени и откуда он прислан*.

Вследствие этого, по прибытии Лукасиньского в Шлиссельбург в январе 1831 г., приняты чрезвычайные меры предосторожности и применены самые строгие, даже здесь не практиковавшиеся по отношению к другим узникам—меры. Его поместили в подвале так-называемого «Секретного Замка». Так называлась старинная массивная башня, е^це шведских времен, расположенная среди шлиссельбургской крепости и в настоящее время называвшаяся «Светличной башней». Следуя строгому царскому приказу, его совершенно отрезали от мира и людей. Сторожившим его солдатам было строжайше воспрещено вступать с ним в беседу, молча подавали ему пищу и в случае крайней необходимости войти в его камеру—впускали одновременно несколько человек.

Одновременно с ним сидел в Шлиссельбурге до 1834 г. еще один узник—католик, декабрист Иосиф Поджио, которого, по его просьбе, несколько раз навестил настоятель католической церкви св. Екатерины в Петербурге—ксендз Шимановский, не допущенный, однако, к Лукасиньскому.

Так жил или, вернее, 'только не умирал в течение длинною ряда лет Лукасиньский. В продолжение четверти века от начала его заключения пет никаких следов его существования. Тайна охранялась так строго, что присутствие этого загадочного узника в Шлиссельбурге стало с течением времени загадочным даже для тех лиц, которые ио своей профессии, казалось, должны были скорее всего знать об этом.

Так, в мае 1850 года начальник Третьего Отделения от имени шефа жандармов обратился к военному министру с вопросом, в чем именно состоит преступление этого старого поляка, содержащегося в шлиссельбургской крепости, и на каком основании его содержат там. Военный министр — Александр Чернышев— старый генерал, женатый на польке и заклятый враг поляков, в своем обширном ответе шефу жандармов Алексею Орлову, мог объяснить лишь то, что Лукасиньский заключен в крепость на основании личного повеления Николая I. Первое сведение очевидца о Лукасиньском было получено от М. А. Бакунина. Бакунин за участие в дрезденском восстании в 1849 году был арестован в Ольмюце и, выданный затем Австрией Николаю, содержался в Шлиссельбургской крепости от 1854 до 1857 г.г. В первый год свеего заключения ои увидел Лукасиньского, когда тот в виде исключения, вследствие болезни, был выпущен из своей камеры на прогулку.

«Однажды во время прогулки, — рассказывал позже вырвавшийся на свободу Бакунин,—Меня поразила никогда не встречавшаяся мне фигура старца с длинной бородой, сгорбленного, но с военной вынравкой. К нему был приставлен отдельный дежурный офицер, не позволявший приближаться к нему. Этот старец передвигался медленной, слабой, как бы неровной походкой и не оглядываясь. Среди дежурных офицеров был один благородный, сочувствующий человек. От него я узнал, что этот узник был майором Лукасиньским. Я употреблял с того момента все усилия на то, чтобы снова увидеть его и поговорить с ним. Это облегчил мне тот же достойный офицер. Спустя несколько недель, во время дежурства этого офицера, Лукасиньского снова вывели под его охраной. Согласно заблаговременному условию, я, незаметно для остальных заключенных, подошел к нему близко и сказал вполголоса:—«Лукасиньский!»

Он вздрогнул всем телом и обратил ко мне полуслепые глаза.— «Кто?» спросил он.—«Узник этого года!» — «Который теперь год?»—Я ответил.— «Кто в Польше?» — «Николай!» — «Константин?» — «Умер!» — «Что в Польше?» — «Скоро будет хорошо!» — Вдруг он отвернулся, остановился, я видел, как ои тяжело дышал, и тотчас двинулся вперед своим обычным, слабым, мерным шагом. Когда снова наступило время дежурства этого офицера, первый мой вопрос был о Лукасиньском. Офицер сказал, что Лукасиньский находился несколько дней в волнении, бредил. Это приписывали действию воздуха. Затем он снова вернулся в свое полусонное состояние. Я спросил офицера, не может ли он поговорить когда-нибудь с ним, помочь ему в чем-нибудь? Офицер ответил, что в его камеру можно входить лишь втроем и потому никак невозможно этого сделать. Больше я Лукасиньского не видел».

Тем временем умер Николай I, воцарился Александр П. Казалось, тяжелое прошлое сглаживалось и приближались новые, лучшие времена. Широкая амнистия в сентябре 1856 г. даровала свободу самым тяжелым преступникам прошлого царствования, декабристам, осужденным за военное сопротивление и за одну мысль о цареубийстве, которые возвратились из сибирских рудников на родину. А в подвале «Секретного замка» попреж-нему, без перемены, без срока, агонизировал Лукасиньский. Первоначальный семилетний срок заключения, согласно судебному приговору и конфирмации Александра I от 1824 г., давно истек, в ноябре 1831 г. Даже произвольно удвоенный в 1825 г. при-

Шлисс»л*6. увкик.                                                    5

— вв
озом Консхажтина четырладцатнлетний срок также закончился в ноябре 1838 г. Но не было даже речи о смягчении его страшной участи. В июне 1858 г. проживавшая в Варшаве лю бимая сестра Лукасиньского, Темя Лэмпицкая, обратилась к Александру П с петицией и просила об облегчении участи ее несчастного брата. Из прошения ясно обнаружилось, что старушка не имела никакого понятия о его судьбе: она покорно просила, если он жив, то, приняв во внимание давно истекший срок заключения, возвратить его родине и семье.

В случае же его смерти сообщить ей об этом. После этого напоминания па короткое время занялись делом Лукасиньского, и возник даже в том же 1858 г. следующий проект: «Лукасиньского, если комендант крепости Шлиссельбург признает возможным, освободить, принимая во внимание его теперешний образ мыслей, и сослать в одну из наиболее отдаленных губерний, приняв надлежащие меры для устранения вреда, который он мог бы причинить, и после предварительного соглашения с военным министром».

Но этот план был в конце концов забыт. Лукасиньский остался в прежнем положении, Лэмпицкая не получила никакою ответа, и на ее прошении имеется собственноручная резолюция начальника Ш отделения Потапова: «оставить, без ответа*.

Лишь спустя еще несколько лет Лукасиньский дождался некоторого облегчения своей участи. В 1861 году новый комендант Шлиссельбурга генерал-майор Лопарский—более гуманный, чем его предшественники, тронутый видом беспримерных страданий Лукасиньского, предпринял, по собственной инициативе, «без всякой просьбы с моей стороны»—как выразился Лукасиньский в письме к Лопарскому—усиленное ходатайство о даровании ему хотя бы частичной свободы. Это ходатайство, возобновляемое в течение полугода, было первоначально безрезультатным. Но в конце концов, как видно благодаря вмешательству кн. Александра Суворова—военного губернатора Петербурга, ходатайство было хоть отчасти удовлетворено, и III отделение подало мотивированный рапорт о Лукасиньском.

Перечислив в нем все его необыкновенные преступления, указывалось, со слов Лекарского, на то, что в течение 31 года своего заключения в Шлиссельбурге Лукасиньский вел себя хорошо, переносит свое наказание безропотно, с христианским смирением и считал бы большою милостью для себя освобождение из «Секретного замка». Принимая во внимание, что этот семидесятилетиий старец «очень слаб, плохо слышит и поражен каменною болезнью», генерал Лепарский заявлял, что считал бы необходимым освободить его от заключения и поместить в одну из камер нижнего

этажа, ассигновав на его содержание прежние 30 копеек в дель. На эти деньги он мог бы получать обычную арестантскую пищу. Для надзора же за ним можно назначать поочередно рядового караульной команды, с которым ему разрешалось бы совершать прогулку внутри крепости.

Однако, в заключение Третье Отделение, очевидно с целью противодействовать вышеуказанному предложению Лепарского, прибавило от себя, что «в 1858 году, при пересмотре этого дела, предполагалось, если будет признано нужным, «¡освободить» Лукасинь-ского и выслать его со всеми возможными предосторожностями. Приведение в исполнение рапорта III отделения, т.-е. ссылка в Сибирь, была бы просто гибельной для Лукасиньского и была бы равносильна смертному приговору для такого изможденного старца. Но царь положил па рапорте собственноручную резолюцию карандашом: «поступить согласно решению генерала Лепарского». Царская резолюция была передана Лепарскому, и через несколько дней—9 марта 1862 г.— Лукасиньскому была объявлена «высочайшая милость» и он был освобожден из «Секретного замка». «Он протянул руки к небу» — как докладывал растроганный Лепарский—«и горячие слезы текли на грудь старика».

Таким образом в тюремной жизни Лукасиньского произошла перемена. Хотя он оставался попрежнему арестантом п продолжал содержаться под строгим надзором в Шлиссельбурге и назывался теперь «бывшим арестантом» или «секретным узником», но условия его жизни значительно изменились к лучшему. Он пользовался теперь большею свободой, получил светлую и сравнительно удобную камеру, немного одежды и самые необходимые вещи, на которые было ассигновано 100 рублей—на стол, письменные принадлежности, книги, а иногда и газеты. В июне 1862 г. к нему был допущен, по его просьбе, поддержанной Лепарским, католический священник, из рук которого он принял причастие. Теперь он имел возможность бывать в доме Лепарского, где он пользовался уважением и заботами. В особенности молодая дочь Лепарского Ольга окружала его сердечною заботливостью и заслужила его глубокую благодарность. Его посещали также многие сочувствовавшие ему русские из Петербурга, иногда и высокопоставленные, вроде Александра, Суворова, приезжали взглянуть на него, как на чудо. И в этом сострадательном любопытстве чужих людей таилось что-то унизительное. Таким путем до него доходили теперь вести из внешнего мира и главным образом из Польши. Он узнал постепенно все, что произошло в течение этого долгого сорокалетнего срока, узнал все, что происходило в Полнее в эту пору исторического перелома в 1862—1863 г.г.

В 1863 г., уже полупомешанный, Лукасиньский «тал вести чтв-то вроде дневника, одновременно представлявшего собой собрание отрывочных воспоминаний, отчасти политического содержания. Он закончил эти воспоминания «Новым (ст. стиля) 1864 годом» и позже в различное время прибавил еще некоторые заметки и отдельные мысли. И видно, что его дрожащая старческая рука с трудом держала перо и с неменьшим трудом он, очевидно, подыскивал польские слова, пересыпая своп заметки руссипизмами. Он касался главным образом, в общих чертах, времен Герцогства Варшавского и Конгресса, упоминая о своих трудах и наблюдениях. От Александра он переходит к Николаю, которого знал лишь по слухам, на которого так надеялись и который обманул эти надежды. «Поляки ожидали от пего не эффектного зрелища коронации, не молитвы и жареных быков, а чего-то иного, более важного, т.-е. облегчения своих страданий и улучшения своего положения в будущем».—Он разбирал также причины ноябрьского восстания и его неудачи. «Поляки, слабые и жившие в разладе, не найдя человека, заслужившего общее уважение, как Костюшко и Понятовский, должны были неизбежно покориться. Он останавливается также в своих записках на Александре II, на первых его реформах и особенно па освобождении крестьян, «давшем России миллионы граждан». Затем он говорит с глубокою скорбью об отношении Александра к Польше, о жестоких способах подавления восстания и лишь частично дошедших до Лукасиньского репрессиях Берга и Муравьева, о выступлениях Каткова, с которыми он имел возможность ознакомиться из русских газет. Характерно, что Лукасипьский в своих записках упрекает русских ученых в отсутствии гуманности и рассудительности, в восстановлении одной народности против другой путем религиозного фанатизма. «В нашем просвещенном веке ученые представляют собой в Европе нравственную и умственную аристократию, более уважаемую, чем аристократия по рождению. Они являются там истинными жрецами, хранителями священного огня на алтаре науки и искусства. Европейские ученые несли людям мир и согласие. Русские же ученые проповедуют ненависть и месть, благодаря их стараниям поляки пользуются ненавистью. «Что же произойдет в конце концов», с отчаянием восклицает Лукасиньский. И вспоминает по этому случаю, что Наполеон, умирая в изгнании, среди других правил, оставил три самых важных: 1) общественное мнение сильно, и его следует уважать, 2) время насилий и завоеваний прошло и 3) силой ничего нельзя создать (la force ne crée rien). Справедливость этих правил подтверждается его собственною гибелью». Он много раз возвращается в своих записках к последнему правилу, под-чвркияля бессилье насилия. Все свои мысли о Польше и ее исторических отношениях к России он соединил в пять пунктов, составляющих его «завещание». В этих пяти пунктах сосредоточены выводы, вытекающие из настоящих воспоминаний и долгих размышлений. Я не принадлежу больше этому миру. «Свободный от страха и надежд и даже от предрассудков, предубеждений и страстей, мало соприкасаясь с настоящим, - я живу исключительно в прошлом. Прошедшее это мой пост, па котором я подготовляю себя к далекому путешествию в неизведанные края будущего. В таком настроении я надеюсь вскоре предстать перед престолом Всемогущего и понесу с собой эти пять пунктов, в виде жалобы па несправедливость и тиранию. Я буду просить ио наказания, пе мести и даже не строгой справедливости, а лишь отеческого наставления для виновных, облегчения для страдающих и, наконец, мира, согласия и благословения для обоих народов. Мой голос слабее голоса вопиющего в пустыне, его не услышит ни одно живое существо... Поляк по рождению и воспитанию, я ненавидел Россию и ее жителей. Это был результат впечатлений, которые произвели па меня кровавые картины 1794 г. Годы, а с ними и опыт и глубже продуманная вера смягчила мои склонности и чувства. Продолжая любить больше всего мою родину, я не мог ненавидеть ни одного народа. И хотя я родился и воспитывался в католической религии, я представляю собою христианина по духу и истине, уважаю каждую религию и ее обряды, ценю только нравственность и хорошие дела. Мой последний вздох будет посвящен моей родине, и последняя молитва будет за ее благополучие п за счастье тех, кто поддерживал ее и служил ей, кто остался ей верен в несчастии и делил с ней ее страдания».

В самом конце тетради, содержащей эти записки, после некоторых дополнительных примечаний, написанных в течение того же

1864 г., также собственноручно написана Лукасиньским, в первой половине следующего 1865 г., отдельная глава, озаглавленная «Молитва». «Это ежедневная молитва, которую я читаю обыкновенно, во время прогулки», писал он в письме Лепарскому в ноябре

1865 г. Вероятно, он читал ее до тех пор, пока был в сознании в дни своей медленной смерти. Она начинается и оканчивается одной и той же фразой: «Есть что-то там в вышине, что расстраивает все планы смертных» (Il у a quelque chose en haut, qui dérange les desseins des mortels). Вся молитва полна забот и бесконечной любви к родине, а затем и ко всему человечеству. Это одновременно мольба и жалоба и как бы расчет с Богом умирающего в страшном одиночестве, в стенах Шлиссельбургской крепости

воеьмкде«ятплетжего старика. В июне 1865 г. Лукасиньского поразил удар. В течение нескольких месяцев, до сентября, он, по его собственным словам, «изображал собой не более как движущийся автомат, думающий лишь о том, чтобы скорее отправиться ad patres. В октябре того же года он поправился настолько, что написал собственноручное письмо Лепарскому, покинувшему к тому времени пост коменданта Шлиссельбургской крепости. Это было длинное, единственное сохранившееся, письмо Лукасиньского, написанное па половину по-польски и по-французски. В этом письме, на ряду с проблесками топкой мысли, обнаруживались явные следы прогрессирующей душевной болезни. «Я представляю собой или великого безумца или великого мудреца. Я подобен молодому возлюбленному, намеревающемуся написать коротенькую записку к своей возлюбленной и не знающему, где и как остановиться, и пишущему длинное послание. В Варшаве обо мне много говорят, сожалея,, что я переношу здесь различные страдания. Но там, в Варшаве, есть множество людей гораздо более несчастных, чем я, и их страдания болезненно отзываются в моей душе... Из всех членов Вашей семьи, генерал, чаще всего вспоминаю Ольгу. Я заметил, что перед отъездом она была грустна— желаю ей веселости и душевного покоя... Это бессвязное письмо является верным отражением моей головы и царящего в ней хаоса. Серьезное и смешное, веселое и грустное—все в ней перепутано без всякого порядка... Где я? Кто я? Одинокий и чужой, как сказочный вечный жид, без кровли и без отчизны. Что для меня Петербург, Париж, Лондон и весь мир, раз я не могу найти мою родину и могилу».

Весной 1866 г., по свидетельству студента-медика Степуша, видевшего случайно Лукасиньского в Шлиссельбурге, он был еще на ногах, «говорил языком польско-русско-французским п не терял надежды выйти на свободу». Все стремления его родных получить разрешение па свидание с ним остались без результата. С 1867 г. пет никаких сведений о Лукасипьском. Повидимому, его ум совершенно померк. 27 февраля 1868 г. новый комендант Шлиссельбургской крепости, генерал-майор Гринбладт, представил Александру П следующий рапорт: «Всеподданнейше доношу В. И. В., что содержавшийся в вверенной мне крепости секретный арестант Лукасиньский сегодня волею божьею скончался».

Так окончились мучительные, небывалые, почти полувековые, страдания этой жертвы слепого насилия и дикого произвола.


ОГЛА В Л Е И И Е.

Стр.

Вступление....................• . .

Глава первая.—Детство и молодые годы

вторая.—Лукасиньский и польское масонство.....

»   третья.—Патриотическое общество ;

четвертая.—Суд и первые годы заточения

»   пятая.—В Шлиссельбурге

&lt;/div&gt;</text>
      <sha1>kst0hheltxydfhzqf5bphau03pbcksi</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592774</id>
      <parentid>4592716</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:32:16Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Wlbw68</username>
        <id>37914</id>
      </contributor>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="304535" xml:space="preserve">{{пишу}}{{Отексте
| АВТОР                 = [[Людмила Яковлевна Круковская|Л. Я. Круковская]]
| НАЗВАНИЕ              = Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский
| ЧАСТЬ                 = 
| ПОДЗАГОЛОВОК          = 
| ИЗЦИКЛА               = 
| ИЗСБОРНИКА            = 
| СОДЕРЖАНИЕ            = 
| ДАТАСОЗДАНИЯ          = 
| ДАТАПУБЛИКАЦИИ        = 1920
| ЯЗЫКОРИГИНАЛА         = 
| НАЗВАНИЕОРИГИНАЛА     = 
| ПОДЗАГОЛОВОКОРИГИНАЛА = 
| ДАТАПУБЛИКАЦИИОРИГИНАЛА = 
| ПЕРЕВОДЧИК            = &lt;!-- Для отображения заполните ЯЗЫКОРИГИНАЛА --&gt;
| ИСТОЧНИК              = Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский : По книге проф. [[Шимон Аскенази|Шимона Аскенази]]: &quot;Лукасиньский&quot; / Л. Я. Круковская. - Петербург : Гос. изд-во, 1920. - 70, [1] с., 1 л. фронт. (портр.); 24 см. - (Историко-революционная библиотека).; — {{источник|Круковская. Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский (1920).pdf|Скан}}
| ДРУГОЕ                = 
| ВИКИПЕДИЯ             = 
| ВИКИДАННЫЕ            = &lt;!-- id элемента темы --&gt;
| ОГЛАВЛЕНИЕ            = 
| ПРЕДЫДУЩИЙ            = 
| СЛЕДУЮЩИЙ             = 
| КАЧЕСТВО              = &lt;!-- оценка по 4-х бальной шкале --&gt;
| ЛИЦЕНЗИЯ              = 
| НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ       = 
| ДРУГИЕПЕРЕВОДЫ        = 
}}
&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;

&lt;center&gt;&lt;big&gt;&lt;big&gt;'''ШЛИССЕЛЬБУРГСКИЙ УЗНИК'''&lt;/big&gt;&lt;/big&gt;&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;&lt;big&gt;'''ВАЛЕРИАН ЛУКАСИНЬСКИЙ'''&lt;/big&gt;&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;По книге проф. {{razr2|Шимона Аскеназы}}:&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;{{razr2|ЛУКАСИНЬСКИЙ}}&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;ВСТУПЛЕНИЕ.&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

До выхода в свет капитального и обширного двухтомного труда профессора Аскеназы о Лукасиньском, имя этой беспримерной жертвы дикого насилия было совершенно затеряно. «Тюремный мрак, окутывавший его при жизни,—говорит проф. Аскеназы,—поглотил также все его посмертные следы». Извлечь их из этого мрака дело далеко не легкое, и его можно было выполнить лишь отчасти: настолько глубоко и тщательно затерты эти следы. Все стремления и порывы Лукасиньского, как яркого выразителя современной ему эпохи, были тесно сплетены с историческими событиями Польши, с судьбой польского народа. И для того, чтобы характеризовать деятельность Лукасиньского, необходимо было дать хотя бы сжатый исторический обзор этих событий. Предлагаемое краткое извлечение из двухтомного труда проф. Аскеназы имеет целью ознакомить более широкие круги читателей с весьма важными сторонами жизни Царства Польского, а образ Лукасиньского будет «живым факелом, освещающим темную глубь той политической сцены, на которой разыгралась история Польши и России, в эпоху Александра». Вместе с тем жизнеописание Лукасиньского представляет огромный интерес еще и потому, что оно может служить лишней иллюстрацией той бесчеловечной в бессмысленной жестокости, какой подвергались самые бескорыстные и самоотверженные борцы за свободу».


&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;{{razr2|ГЛАВА I}}.&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;'''Детство и молодые годы.'''&lt;/center&gt;

Лукасиньский родился в Варшаве 14 апреля 1786 года. Отец его, небогатый шляхтич, женился на Люции Грудзинской из Плоцкого воеводства. От этого брака, кроме старшего сына Валериана, у них родилось еще четверо детей: две дочери—Юзефа и Текля и два сына—Антон и Юлиан. Последний, самый младший, был от рождения калекой. Родители, невидимому вследствие увеличивавшихся с течением времени материальных затруднений, проживали попеременно то в Варшаве, в Старом Городе, где умер отец; то в деревне, в Плоцком воеводстве, где в имении Павлове умерла мать. Валериан рос в тяжелых домашних условиях и в эпоху самых тяжелых народных бедствий. Маленьким мальчиком он был свидетелем резни в предместье Праге и окончательной гибели отечества. Юношеские годы он провел под суровой ферулой прусского владычества. Однако, на месте своего рождения он мог почерпнуть достаточно оживляющих и возвышающих душу элементов. Не даром он принадлежал к мелкой полумещанской варшавской шляхте и родился в памятную эпоху, на закате XVIII в. Мещанская и пролетарская Варшава оставалась совершенно безучастной в течение всего упомянутого рокового столетия, слегка оживляясь лишь во время тех или иных выборов и относясь еще почти пассивно к насилиям, творившимся на ее глазах над народом. Но стоило ей лишь один раз во время Великого сейма проснуться для самосознания, один раз взяться за дело, во время восстания, чтобы проникнуться новым настроением, стать могучим источником новой народной энергии. Юноша-Лукасиньский проникался на каждом шагу этой особой атмосферой, которой были больше всего пропитаны все утолки родного квартала в Старом Городе. Несмотря на все материальные затруднения в родительском доме, Лукасиньский получил весьма тщательное образование. Он владел в совершенстве французским и немецким языком, и позже на службе выделялся знаниями в области математики, статистики и географии. Кроме того, он отличался большой начитанностью не только в родной литературе, но и в особенности во французской. Любя точные науки, он не пренебрегал и чтением серьезных книг по истории, общественным наукам и юриспруденции, часто цитировал наизусть Плутарха, Монтескье и Чацкого. Ему пришлось, вероятно, много потрудиться для своего образования, так как он не обладал никакими талантами и был человеком средних способностей, с тяжелым, медлительным мышлением. Но ценою больших усилий он проявлял часто проницательность и замечательную тонкость ума. Он отличался не столько живостью ума, сколько спокойною рассудительностью и, главным образом, глубоким сознанием ответственности за свои действия. Он мыслил строго, логически, точно, и то, что однажды обдумал, проводил с железною последовательностью, без всякого снисхождения к себе и другим. Но отношению к людям у него выработалась с течением времени, путем опыта, какая-то трезвая, скептическая, иногда просто презрительная, недоверчивость, де-, лившая его малообщительным. «Железный характер»—говорили о нем в семье. Но, в действительности, под холодною внешностью в нем таился внутренний огонь и чувствительность. Он был лишен личного честолюбия, но все его благородные стремления были направлены на служение своему народу. В нем жила огромная совесть, твердость и готовность к самопожертвованию за свободу и для блага родины. Замкнутый и малоразговорчивый, он обычно хорошо владел собою, но неожиданно вспыхивал с неудержимой силой. Это была во многих отношениях типичная душа мазура. Он был среднего роста, худощавого сложения, с правильными чертами лица, высоким лбом, серыми глазами и русыми волосами.

Когда в 1806 г. Наполеон разбил пруссаков и освободил таким образом подвластную им до тех пор область, для Лукасиньского явилась возможность вступить, на, призыв Домбровского и Понятовского, в ряды войск под национальные знамена.

Лукасиньский пребывал в то время у родственников своей матери, недалеко от Млавы. Там формировался под начальством Игнатия Зелиньского пехотный стрелковый батальон, в который и вступил Лукасиньский (15 апреля 1807 г.) «добровольцем в качестве фурьера». Вместе с этим батальоном—позднее переименованным в пятый стрелковый полк, причисленный ко II легиону Занончека, Лукасиньский участвовал в летней кампании против пруссаков и русских и был вскоре (7 июля) произведен в адъютанты и затем, по заключении Тильзитского мира, в подпоручики (1 февраля 1808 г.). При реорганизации войск герцогства Варшавского он вскоре перешел (1 марта 1808 г.) в шестой пехотный полк, сформированный из калишан под начальством Юлиана Серавского и к которому уже раньше была присоединена часть стрелков Зелиньского. Набирая рекрут в Ченстохове и Калите, он завязал здесь первые знакомства и дружбу, которая позже сыграла важную роль в его жизни. В это же время он был назначен адъютантом при инспекторе по рекрутскому набору Константине Яблоновском.

Но мирная организационная работа длилась недолго. Вспыхнула австрийская война 1809 г. Эрцгерцог Фердинанд, во главе превосходных сил, вторгся в герцогство Варшавское. Понятовский, после генерального сражения под Рашыном, отступил с польской армией в Галицию. С самого начала военных действий, в апреле, мае и июне, шестой пехотный полк отличился в битве под Рашыном, в ночных штыковых атаках в предместии Гуры, на сандомирских бастионах, и затем при обороне Сандомира.

Трудно установить точно, насколько канцелярская работа позволяла Лукасиньскому принимать личное участие во всей этой выдающейся деятельности его полка. Верно только то, что Лукасиньский ревностно исполнял свои обязанности, так как именно тогда, во время похода, он был (7 мая) произведен в поручики. Тем временем операции Понятовского в Галиции постепенно расширялись, и в скором времени он захватил почти всю австрийскую область. Поэтому тотчас приступили к организации национального войска в освобожденной Галиции. Как бы по чудесному мановению, тотчас возникло несколько новых полков, несколько десятков тысяч новобранцев вступило в ряды войск. Это было гораздо более серьезным долом, чем произведенное два года тому назад в прусской области, ибо теперь оно явилось плодом исключительно собственных усилий, без посторонней помощи, и было делом в полном смысле слова революционным. Галицийская организация 1809 г. была делом не столько чисто военным, сколько народно-повстанческим, и произвела сильное впечатление на молодой ум Лукасиньского. Он сошелся в это время в Галиции с кружком людей, близких к прежним эмигрантам после восстания Костюшки или даже принимавших в нем участие. Они проводили свою революционную идею на чужбине, в Париже, в легионах и затем принесли ее обратно на родину, в Герцогство Варшавское. Весьма вероятно, что именно тогда молодой офицер встретился с Андреем Городыским—одним из самых выдающихся представителей той группы, которая оказывала сильное влияние на тайную организацию не только в эпоху Герцогства, но и в Царстве Польском. В это самое время Лукасиньский был очевидно принят в военную масонскую ложу. 5 июля 1809 г. он вместе с целым кружком своих новых друзей вступил в чине капитана во вновь сформированный первый пехотный галицийско-французский полк. Покидая свой шестой линейный полк с установившеюся репутацией для нового формирующегося полка, набранного из дезертиров, добровольцев и пленных, Лукасиньский руководствовался чисто гражданскими мотивами. Первый батальон нового полка состоял из иностранцев—немцев, французов и итальянцев, второй баталион—из литовцев, третий—из русинов, большею частью не понимавших польской команды и даже внешним обликом значительно отличавшихся от остального войска. Но, быть может, именно внешний вид этой разношерстной толпы солдат, собранных под общее освободительное знамя, послужил для Лукасиньского особой побудительной причиной, поощрявшей н направлявшей его к великой идее единения всех разнообразных, разделенных элементов в один общенародный центр. Большое влияние в этом отношении оказал на него замечательный человек, с которым он встретился еще в Ломже, Казимир Махницкий, получивший серьезное образование в университетах Гейдельберга и Гааги. По возвращении из-за границы, Махницкий состоял судьей в Ломже, где Лукасиньский и сошелся с ним. Вскоре Махницкий стал не только советчиком, но и в полном смысле слова морально-политическим руководителем Лукасиньского во всех делах тайного общества, а позже и во время самых тяжелых преследований. Он выдержал, не дрогнув, все изысканные тюремные пытки и оттолкнул с холодным презрением милостивые великокняжеские искушения и выдержал до конца—дольше и непоколебимее всех, даже самого Лукасиньского. И именно он, человек непоколебимого характера, оказался позже, во время ноябрьской революции, самым подходящим руководителем военного восстания. Забытый и молчаливый, он окончил жизнь на далекой чужбине, в стороне от шума и эмигрантских передряг.

Весной 1809 г. Махницкий, по первому призыву, покинул свое судейское кресло и уже в мае вступил, в качестве простого солдата, в ряды национальной армии. В начале июля, в один день с Лукасиньским, он был произведен в поручики первого галицко-русского полка, и с тех пор между ними завязалась более близкая дружба. Наступил критический 1813 г. Разбитая великая армия отступала на запад, и вслед за ней на Герцоство Варшавское надвинулась преследовавшая ее русская армия. Остатки польской армии, под начальством Иосифа Понятовского, покинув Варшаву, остановились в Кракове, где, после страшного московского поражения, происходила лихорадочная реорганизация армии. Туда же весной 1813 г. был переведен вместе со всем административным органом и Лукасиньский, в то время как его ближайшие друзья заперлись в осажденном Замостье и принимали вместе с генералом Гауке участие в продолжительней защите крепости. Но положение польского войска, направлявшегося под начальством Понятовского через Краков на запад, было, с общественной, а не военной точки зрения, гораздо более тяжелым и двусмысленным. Лучшие люди, вроде Князевича, Хлопицкого и др., ушли. Но, несмотря на все сомнения, Лукасиньский пошел до конца за своим главнокомандующим, проделал всю саксонскую кампанию, участвовал в защите Дрездена и здесь попал в плен к австрийцам (12 ноября 1813 г.).

Он был отправлен в Венгрию, где пробыл в заключении около полугода. Тем временем Александр I. вместе с неутомимым польским деятелем Адамом Чарторыйским, вступил в Париж и примял там весной 1814 г. депутацию от польской армии, которую взял под свою опеку и обеспечил ей свободное возвращение на родину. Таким образом был освобожден и Лукасиньский, возвратившийся в июне 1814 г. в Варшаву, где тотчас приступили к реорганизации польской армии под русским протекторатом. Но как судьба Польши, так и реорганизация армии оставались еще в течение почти целого года в неопределенном положении. Подобно тому, как надежда на могущество Наполеона не оправдалась в прошлом, в будущем могла не оправдаться и надежда на великодушие Александра. Поэтому невольно зарождалась мысль, что главным образом следует рассчитывать лишь на свои силы. Эта мысль была подтверждена защитниками Замостья и Махницким в частности. Крепость Замостье, обеспеченная провиантом лишь на три месяца и защищавшаяся девять месяцев, показала, что может сделать неисчерпаемая энергия даже маленькой горсти защитников.

Несмотря на холод, голод, скорбут, на огромную смертность, на уничтожение домов для топлива, наконец, на употребление в пищу кошек, ворон, мышей и крыс, все, в том числе и Махницкий, уже в чине майора, хладнокровно исполняли свои тяжелые обязанности. Здесь, невидимому, и зародилась мысль о необходимости самостоятельной организации, без всякой посторонней помощи, народных сил в виде тайных союзов. Эта мысль, получив широкое распространение, стала осуществляться в различных направлениях и непосредственно повлияла на Лукасиньского. Существуют указания, что, уже на обратном пути из Франции на родину, в польских войсках зарождались, иногда на короткое время, тайные, чисто военные союзы на патриотической основе. Один подобный союз возник в 1814 г. в Виттенберге, по инициативе генерала Михаила Брониковского в качестве наместника и при участии командира эскадрона Петра Лаговского под именем Домбровского. Союз был организован в восьми отрядах, носивших имена Батория, Ходкевича, Костюшки, Ленинского, Понятовского, Сулковского, Либерадского и погибшего под Сан-Доминго Яблоновского. Это тайное общество было скорее плодом фантазии неопытных инициаторов, нежели живым центром заговора, и существовало главным образом лишь на бумаге. В это самое время аналогичные попытки обнаружились и вне военной сферы. Первый шаг для этого сделали псевдоякобинец и карьерист Андрей Городыский, находившийся вместе о Лукасиньским в 1813 г. в Дрездене. Раньше Городыский предлагая свои, услуги Наполеону, рассказывая при этом небылицы о каком-то могущественном, а в действительности фиктивном «Патриотическом Обществе» на Подоли и Украине и обещая вызвать там общее восстание. Так. как несомненно, что на предприятии Городыского отразилось прогрессивное течение мысли, начиная с Коллонтая, то для полного уяснения дальнейшего развития народного самосознания в указанном направлении, по которому следовал и Лукасиньский со своими товарищами и последователям и, необходимо, считаться и с бесцельными начинаниями Городыского.

Когда Лукасиньский возвращался ни родину вместе с тысячами своих товарищей по оружию, ближайшее будущее и даже настоящее их родины представлялось еще в крайне неопределенном и мрачном свете. Армия Герцогства Варшавского очутилась в особенно затруднительном положении. Она, повидимому, сохранила своих прежних вождей, но вместе с тем очутилась под начальством великого князя Константина Павловича. Она, реорганизовывалась спешно, но на счет русской казны и не зная определенно для кого—для русского ли императора или для Польши?

Вот почему летом 1814 г. Польские офицеры обратились к своему главнокомандующему со следующим, вернее всего им же вдохновленным, воззванием: «Ты зовешь нас снова в ряды войск; наша молодежь много раз вступала на твой зов в эти ряды, ибо ты звал ее во имя самого священного стремления бороться за отнятое у отцов наших Королевство. Офицеры являются гражданами одной общей родины и, как ее сыны, вооружались за нее и берегут кровь свою для нее. Скажи нам, что ты представляешь собой теперь и для чего велишь кам взять оружие. Ты, думающий лишь о восстановлении земли отцов, спроси у победителя от нашего имени—что он требует от нас? Мы в его власти, но лишь одна родина может требовать нашей крови для ее блага». Домбровский передал это воззвание через Константина Павловиче государю и представил Константину подробный проект наступления польской армии собственными силами против пруссаков и Австрии, если бы эти державы вздумали ставить препятствия восстановлению Царства Польского. Это смелое предложение вызвало лишь подозрение царя и великого князя по отношению к предприимчивому польскому генералу.

Одновременно некоторыми молодыми офицерами была предпринята с большою осторожностью тайная организация в среде польской армии. В конце 1814 г. под руководством двух инженерных офицеров, Игнатия Прондзиньского, его приятеля Клеменса Колачковского и молоденького, но полного огня Густава Малаховского возникло «Общество истинных поляков», в основу которого положено «société de quatre», так как к нему не могло принадлежать более четырех человек одновременно. Вновь поступающих принимали не в масках, а с глубоко надвинутыми фуражками и закутанными в плащи с поднятыми воротниками, так что нельзя было узнать их лица. Из трех вновь принимаемых в общество, двое, не зная имени третьего, ожидали его в темной приемной. Принятие было обставлено большою таинственностью. Общество существовало недолго и в 1815 г. прекратило свое существование. Лукасиньский не принадлежал к этому обществу. По возвращении на родину, он вступил в реорганизованную польскую армию  и приказом великого князя был назначен в чине капитана в четвертый линейный полк под начальство полковника Игнатия Мыцельского. Четвертый полк пользовался особою милостью Константина Павловича, постоянно квартировал в Варшаве и набирался из варшавской молодежи—из ремесленников, рабочих, частных служащих и т. п., из так-называемой «уличной молодежи», превосходившей своею ловкостью, выправкой и изяществом даже гвардейские полки. Среди них было не мало плутов, авантюристов, обманщиков и даже воров. Известно, что однажды кто-то из них украл шутки ради бобровую шинель великого князя. Все это искупалось веселостью и ловкостью, и они были несомненными любимцами Варшавы. Константин всюду отдавал им преимущество и ставил их в пример другим полкам. Говорили даже, что он сам оказывал им помощь во всем и заблаговременно предупреждал о том, что нужно иметь в виду на смотрах, парадах и маневрах. Лукасиньский, уроженец Варшавы, очутился в этом специально варшавском полку как в хорошо знакомой ему среде, и хотя он значительно выделялся в легкомысленной полковой атмосфере строгостью своих убеждений и серьезным характером, пользовался все-таки уважением начальства и товарищей и любовью подчиненных ему солдат. 30 марта 1817 г. он был произведен в майоры. Всецело отдаваясь выполнению своих служебных обязанностей, Лукасиньский вел скромную жизнь пехотного офицера, живущего на свое скудное жалование, вдали от светского шума варшавских салонов, куда имели доступ лишь более привилегированные по богатству или связям, как Скшинецкий, Прондзиньский и др. Скромный майор четвертого полка стоял вне этого светского круговорота. Он пережил не мало горя в своей домашней жизни: потерял мать, и на его попечении остался брат Юлиан—калека. Другой брат—Антон—имел мало общего с ним и не был посвящен позже в опасную деятельность Валериана, гибель которого совершенно не коснулась его. Любимая сестра Текля вышла замуж за Яна Лэмпицкого и покинула Варшаву. Приблизительно в то же время Валериан обручился с Фредерикой Стрыеньской. Но они откладывали свою свадьбу из года в год, ожидая более благоприятного времени, и так и не дождались его.

В Варшаве у Лукасиньского был целый кружок более близких друзей, главным образом товарищей по оружию. Но кроме того у Лукасиньского появились в это время некоторые новые знакомства, непосредственно связанные с его последующею деятельностью и явившиеся следствием его общения с варшавскими масонами, к которым он имел доступ в качестве члена военной масонской ложи. Таким образом он сошелся с Казимиром Бродзиньским—поручиком артиллерии и вместе с тем поэтом, оплакивавшим в чувствительных стихах «белые березы над зеленой московской дорогой», или разоренное московское население. Усердный масон Бродзиньский, брат ложи храма Изиды в Варшаве, познакомился с Лукасиньским в масонских кругах, заслужил его доверие и уважение и был им посвящен в ближайшую национально-масонскую деятельность. Но еще большее значение имело для Лукасиньского знакомство, также через посредство масонского братства, с выдающимся членом апелляционного суда в Варшаве—Венгжецким. Он принадлежал к предыдущему поколению Великого сейма и восстания Костюшки, был первым президентом столицы Царства Польского, имевшим мужество ответить Константину на его незаконное требование военной реквизиции у варшавских ремесленников: «Здесь не Азия, В. В., и народ имеет свои права!» Это был суровый, сильный духом, старик, проникнутый насквозь любовью к простому народу и с прогрессивными демократическими взглядами. Резко защищая наполеоновское законодательство, он говорил: «шляхтич боится кодекса из страха постепенно потерять свою власть над крестьянином; его беспокоит, что придется заседать в суде рядом с мещанином и крестьянином» и т. д. Венгжецкий принадлежал к числу масонов еще школы Игнатия Потоцкого и Четырехлетнего сейма, состоял в дружбе с Игнатием Потоцким—министром просвещенния и исповеданий в первые годы Ц. П. и главой польского масонства.

Венгжецкий достиг всех высших масонских степеней и стал постоянным посредником между Лукасиньским и варшавским Великим Востоком, а также специалистом по вопросу о сочетании социально-революционных идей с масонскими обрядами. Лукасиньский также не ограничивал своей деятельности мертвящей военной службой. Он зорко следил и горячо отзывался на все вопросы общественной жизни Ц. П. в ее общем течении и развитии, и даже в отдельных проявлениях. Чрезвычайно интересным свидетельством в этом отношении может послужить изданное в то время и единственное вышедшее из-под пера Лукасиньского сочинение, касающееся еврейского вопроса. Этот вопрос принимал резкое направление уже в эпоху Герцогства Варшавского и разгорелся в переходное время между падением Герцогства и возникновением Царства Польского.

В первые же годы после Конгресса он стал живо обсуждаться в печати, общественном мнении и законодательстве. Еще в 1815 г. этим вопросом, в благожелательном для евреев духе, занялся влиятельный «Варшавский Дневник». На его столбцах выступил ксендз Ксаверий Шанявский, кафедральный варшавский каноник, призывая к гуманному отношению к евреям, к уравнению их с остальным населением в податях, требуя взамен от евреев приспособления их к бытовым условиям народа. Для упорствующих же он просил у Александра «предоставления определенной территории для образования Еврейского Царства». В том же журнале выступил с резким возражением Сташиц в статье «О причинах вреда, приносимого евреями, и способах превращения их в полезных членов общества». В следующем 1816 году спокойно и беспристрастно выступили ксендз Лэнтовский в Варшаве со статьей «О евреях в Польше» и Станислав Качковский в Калише со статьей «Взгляд на евреев», чем и закончились на этот раз прения по еврейскому вопросу.

Но в феврале 1817 года, после первого нормального набора в Ц. П., в ряды польской армии вступили вновь призванные евреи, до того времени, после первой неудачной попытки в начале Герцогства, совершенно освобождавшиеся от военной службы. В это же время еврейский вопрос во всей своей широте подлежал обсуждению на предстоявшем первом сейме Царства Польского в 1818 г. Поэтому в печати снова разгорелся спор. Генерал Винцент Красиньский издал в Париже на французском языке и опубликовал на польском языке в «Газете Варшавского Герцогства» резкую статью, посвященную наместнику Зайончеку—«Aperçu sur les juifs». Он смотрел на евреев, как на граждан всей вселенной, не признающих никакой родины, не привязанных ни к какому государству. Он утверждал, что польские евреи подчиняются лишь одному главному вождю, имеющему пребывание в Азии с титулом «князь рабства», высказывал сомнение в возможности превратить их в граждан, хотя в конце-концов давал довольно либеральные общие указания для реформ быта польских евреев, взятые из соответствующего проекта времен Четырехлетнего сейма и сочинения Чацкого о евреях. Выводы генерала довел до конца анонимный автор статьи «Меры против евреев», который, исказив случайно брошенную мысль ксензда Шанявского, добивался, чтобы просто обратились к Александру с требованием о насильственном выселении всех евреев из Ц. П. и водворении их «на границах Великой Тартарии». В сравнительно более мягком, но, в общем, родственном ему, духе написана также анонимная брошюра «О евреях», где автор, сомневаясь в выполнимости принудительной эмиграции, советовал сосредоточить евреев в особых селениях—«вернее в новых городах», наряду с соответствующей «реформой еврейской религии». На более глубоком чувстве справедливости, местных интересах и совершенно иных, более умеренных, принципах обосновал свою статью «О реформе еврейского народа» Иосиф Вышиньский, призывая к систематической постепенной работе для поднятия культурности и гражданственности в среде еврейского народа. Эти четыре статьи вызвали целый ряд иных, на эту же тему, и побудили Лукасипнекого издать в 1818 г. книжку под названием «Размышления некоего офицера о признанной необходимости устройства евреев в нашем государстве и о некоторых статьях на эту тему, вышедших в свет в настоящее время».—«Я  не написал никогда ни одной статьи»,—говорит скромный автор в предисловии,—«обремененный моими постоянными, непосредствейийми служебными обязанностями, я мог приобресть лишь некоторые общие сведения но местному законодательству и государственному управлению». Тем не менее, эти «Размышления», написанные ясно, спокойно и связно, свидетельствовали как об основательном исследовании предмета, так и о зрелом, проницательном суждении гражданина. «Евреи приносят стране вред и могут даже стать опасными для нее. Но нам необходимо еще убедиться, могут ли они сделаться полезными». На этот вопрос Лукасиньский отвечает утвердительно. Он резко упрекает евреев в их заблуждениях и проступках, в «равнодушии к стране, в которой они живут». «Евреи—народ изобретательный, развращенный продолжительной эксилоатацией нашего крестьянства—не скоро откажутся от этого выгодного занятия». Но, вместе с тем, он подчеркивает страшную нужду, царящую в среде еврейских масс, ответственность всего общества за «презрение, оказываемое евреям в самом широком смысле этого слова». «До тех пор, пока мы не перестанем оказывать евреям презрение... до тех пор мы не можем надеяться на то, чтобы они могли стать иными, чем теперь. Что такое любовь к родине и отчего это чувство чуждо евреям?.. Единственным и действительным связующим звеном этого чувства является любовь к известной стране и связь с известным народом. Тот, у кого нет во всей стране ни родных, ни друзей, наверно не будет привязан к ней». Вот почему нужно создать такое родство, дружбу и духовное общение. Затем автор указывает серьезные меры для народного образования евреев, допущения их в цехи и корпорации. Наконец, он настойчиво доказывает, что еврейский вопрос теснейшим образом связан с вопросом общей социальной реформы, а именно в области крестьянского вопроса. «Эпоха реорганизации евреев в нашей стране совпадет с эпохой просвещения крестьян». Что касается упомянутых четырех статей, то Лукасиньский с трого осуждает обе анонимные брошюры—одну, где речь идет о насильственном выселении, как «совершенно нелепую,»—и вторую—как противоречащую понятиям о терпимости и свободе. Но он высоко оценивает разумные советы Вышиньского и, наконец, очень резко высказывается против статьи генерала. Красиньского, не разделяет его ложных и тенденциозных в своей основе взглядов, а его более положительные выводы Лукаснвьский считает целиком взятыми из других сочинений. Генерал, невидимому крайне возмущенный, отвечал в весьма регкой и довольно нелепой форме. Он издевался над Лукасиньским за его сострадание к еврейской бедноте, обвинял его в предосудительном «нерасположении к шляхте» и выступлении в роли еврейского защитника, «против убеждений всей страны». Безусловная независимость убеждений Лукасиньского ярко характеризуется этой полемикой скромного майора с влиятельным командиром гвардии, в том же году произведенным в царские генерал-лейтенанты и в сеймового маршала, с которым считались военные и правительственные сферы, а в те времена—и общественное мнение. Тем временем приближалась решающая эпоха его жизни, исходный пункт его исторической роли и трагической судьбы. Лукасиньский был призван занять место вождя при выполнении одной из самых тяжелых я неблагодарных народных задач, требовавшей полного самоотречения и связанной с большою ответственностью—в тайном союзе. Результаты его работы—«Национальное Масонство и Патриотическое Общество в своем возникновении, росте н упадке»—находятся в такой тесной связи с политической историей Ц. П., что невозможно точно понять и уяснить себе их, не ознакомившись, хотя бы в общих чертах, с параллельным течением этой истории. Кроме того, его деятельность находится в известной связи с политикой Александра I, его стремлениями и направлением его польской политики. Вот почему необходимо прежде всего несколько осветить эти вопросы общего значения, а именно те пункты, где они сходятся и тесно связаны с стремлениями Лукасиньского.

&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;{{razr2|ГЛАВА II}}.&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;'''Лукасиньский и польское масонство.'''&lt;/center&gt;

Создание Царства Польского на Венском конгрессе в 1814—1815 г.г. совершалось среди тяжелых условий и поэтому оно было завершено лишь на половину и в ущерб польскому народу. Возрождению Польши рядом с Россией в более обширных территориальных размерах воспротивились как Западная Европа, так и решающий голос России. Не удалось даже спасти Герцогство Варшавское в его целом, так как существенную часть его пришлось отдать Пруссии для Познани; не удалось также добиться присоединения хотя бы части Литвы. Но и то, что осталось Царство Польское в своем позднейшем географическом составе, было создано с большим трудом и хуже всего, что не было уверенности в завтрашнем дне и в будущем не предвиделось полной безопасности.

Царство Польское получило тесную, урезанную территорию и, несмотря на некоторые недостатки, либеральную для того времени и в общем хорошую конституцию. Александр I, в расцвете сил, 38 лет от роду, вступая в управление Польшей, намеревался первоначально придерживаться и развивать конституцию и расширить территорию на счет Литвы, а в дальнейшем даже на счет Галиции и Познани. Но в то же время, верный своему двуличному характеру и подчиняясь своему обоюдоострому положению, сохранял за собой возможность во всякое время ограничить как конституцию, так и территорию. Эти две идеи, прогрессивная и регрессивная, освободительная и репрессивная, всегда совмещались в его голове, причем ни одна из них никогда не уступала вполне своего места другой и в известные периоды одна из них брала верх над другой. Первая — прогрессивная — преобладала в первой половине, а вторая—в последней половине того десятилетия, в течение котоporo ему суждено было еще жить и править Польшей. Его внутреннее раздвоение обнаружилось с самого начала при законодательном устроении Царства Польского и установлении в нем государственного аппарата. Это выразилось не только во внесенных лично им в текст конституции значительных ограничениях, но и, главным образом, в предоставлении Польши во власть Константана Павловича и под наблюдение Новосильцова. Из всех сыновей Павла Константин больше всего походил на отца и по его примеру больше всех ненавидел Екатерину. Он поражал и отталкивал с первого взгляда своею внешностью, В этом нескладном теле билась необузданная, дикая, безумно-пылкая душа. Он носил в себе двойное наследственное бремя—развращенность Екатерины и деспотизм Павла. Не обладая личною храбростью, он был проникнут слепою любовью не к истинному военному служению, основанному на самопожертвовании и чести, а к солдатчине мирного времени, к солдатчине парадов, казарм и железной дисциплине. В его болезненно-пылком и в своей основе слабом характере таились однако и более чистые, благородные элементы, как и в мрачной душе его отца. Поставленный в тупик и всем сердцем ненавидевший Константина, Немцевич говорит о нем: &lt;Это чудовище—человек, делающий все с опрометчивостью, не имеет себе равного на земле—умный и безумный, жестокий и гуманный». И подобный человек, невероятное соединение самых противоречивых черт характера, был назначен главнокомандующим польских войск и тем самым и фактическим наместником Царства Польского. Но поляки, отданные во власть подобного правителя, умели своим влиянием по крайней мере отчасти подавить в нем злые инстинкты, разбудить лучшие чувства и в известной мере привязать его к себе. Константин вступил в управление Польшей, полный ненависти к ней, но, изгнанный из нее, ушел полный жалости к ней. Первые шаги его в Организационном Комитете обнаружили некоторую сдержанность и даже известное уважение к поседевшим на поле брани польским вождям, а также заботы о польском солдате. Но это продолжалось недолго. Под влиянием придворной камарильи, ок вскоре обнаружил свое глубоко неприязненное отношение ко всему польскому и стал быстро и усиленно подкапываться под еще свежее и неустойчивое здание новой конституции. Болезненная подозрительность и беспощадная жестокость больше всего отозвалась, конечно, в польских войсках и приняла особенно резкую форму с назначением полномочным комиссаром Ц. П. Н. Н. Новосильцова—самого ярого и жестокого преследователя и мучителя Лукасиньского, заключавшего в тюрьмы и высылавшего в Сибирь несовершеннолетних детей за какую-нибудь польскую песенку. Кутила и пьяница, он превратил все политические процессы в Польше и Литве в источник своих доходов. Известно также, что он не даром старался так усердно уничтожить в Польше франмасонство, так как после закрытия масонских лож он воспользовался солидными капиталами польского Великого Востока. И хотя он, по обыкновению, постарался уничтожить все следы своих злоупотреблений, тем не менее они-явно обнаружены позднейшими исследованиями. После первых столкновений Константина с Военным Комитетом осенью 1814 г. все выдающиеся вожди польской армии вышли в отставку, и таким образом армия всецело подпала под власть Константина. Вскоре последовали позорные и трагические события. За малейшие проступки как солдаты, так и офицеры подвергались самым жестоким взысканиям. Прославленные парады на Саксонской площади стали мучением и ужасом для польских офицеров, которых старались всячески задеть и унизить. Перед Пасхой 1816 г. покончил с собой оскорбленный Константином капитан Водзиньский, а за ним последовали многочисленные товарищи—один за другим. В течение первых четырех лет командования армией Константина насчитано до 49 самоубийств среди одних офицеров.

В начале марта 1818 г. Александр прибыл в Варшаву на первый польский сейм и оставался там около семи недель, до конца апреля. Тогда-то, гневно устраняя всякую оппозицию со стороны Константина и тогдашнего русского министра иностранных дел Каподистрии, Александр сделал огромный шаг вперед в деле освобождения Польши и дарования ей прав. Но, как оказалось позже, это была пе более как ракета, мимолетный фейерверк красноречия или, как выразился со свойственной ему бесцеремонностью Константин, «слова императора являются не более как фальшивой монетой».

Пребывание Александра в Варшаве в 1818 г. было кульминационной точкой его благожелательных отношений к Польше.

Уже в 1819 г. эти отношения стали осложняться и портиться. Весной 1819 г. в варшавских газетах появилось несколько резких, оппозиционных статей. Статьи Кициньского и Моравского в «Ежедневной Газете» вызвали страшные репрессии со стороны Константина. Против издателей были приняты самые суровые меры, печатание газет было прекращено и типографии закрыты. В то же время, под давлением Константина, Зайончек издал ряд предписаний, касающихся цензуры периодических изданий и книг. Одновременно в среде войска произошло событие, еще более раздражившее Константина, особенно внимательного к военной дисциплине. В июне обнаружилось, что находившийся в Замостье под арестом подпоручик второго полка пехотных стрелков Игнатий Погоновский составил план взятия крепости, предварительно убедив для этого гарнизон перейти на его сторону и затем вместе с ним ворваться в Галицию. Это безумное предприятие было заранее обнаружено и без всяких усилий ликвидировало. Но для предубежденного и подозрительного Константина этого было достаточно. В Петербург тотчас полетели донесения, рисовавшие в самых мрачных красках положение дел в Царстве Польском. Вся страна изображалась как находящаяся под влиянием грозных волнений накануне взрыва. Эти донесения вызвали новые репрессии, уже продиктованные Александром. Вот почему в 1820 г. во время своего пребывания в Варшаве на втором сейме он был настроен совершенно иначе, чем два года тому назад... Относясь подозрительно, недоверчиво, Александр как бы искал повода для того, чтобы взять обратно все свои обещания и предписания. Поводом послужила оппозиция сейма, вставшего во главе с Винцентом Немойовским на защиту свободы. Покидая Варшаву, Александр сказал брату, что дает ему «carte blanche», т.-е. полную свободу действий. Таким образом были покончены все счеты с конституцией и открыта широкая дорога для реакции и репрессий.

Это самый темный и до настоящего времени недостаточно выясненный момент в царствовании Александра. Вместе с тем это ключ к выяснению некоторых важнейших вопросов, связанных с его отношением к Царству Польскому вообще и к польским тайным обществам в частности. Эти, на первый взгляд, весьма отдаленные вопросы имеют, однако, непосредственное и часто даже решающее значение для выяснения многих важных и крайне сложных обстоятельств, касающихся возникновения тайных обществ и судьбы Лукасиньского. Надо заметить, что с 1821 до 1825 г.г. сильным влиянием на польские дела пользовался Новосильцев. Главным средством для удержания этого влияния послужили для Новосильцева непосредственные и непрерывные сношения его с Александром. При этом он все время старался поддерживать тревожное, подозрительное настроение императора, установившееся за время его последнего пребывания в Варшаве. Новосильцов, получив разрешение посылать императору еженедельные рапорты из Варшавы, стал широко пользоваться этим разрешением и буквально засыпал Александра постоянными донесениями о следствиях, заговорах и арестах, не давая ему опомниться и все глубже погружая его в душную атмосферу опасений и преследований. Существуют еще некоторые указания на то, что Англия и Австрия, заинтересованные в недопущении угрожавшей ежеминутно в то время войны между Россией и Турцией, в числе иных дипломатических средств, прибегли к устрашению Александра возможным восстанием в Царстве Польском. Для этого пускались в ход различные английские или австрийские «фабрикации», умышленно подсовывавшиеся русской полиции, откуда уже доходили до Александра и производили на него желательное устрашающее действие. Результатом подобных дипломатических фабрикаций и донесений Новосильцова явились страшные репрессии и резкая перемела в отношениях Александра к Польше во втором пятилетии существования Царства Польского.

На таком общем фоне русско-польской жизни стала обрисовываться работа Лукасиньского, начатая первоначально в форме Национального масонства. То было время, когда во всех европейских государствах возникали одно за другим различные тайные общества, большею частью близкие к масонству или даже просто происшедшие из него. Самое большое количество тайных обществ появилось у самого угнетенного в те времена народа—итальянцев. Эти тайные общества заимствовали у масонства его формальную сторону, значительно улучшая при этом чисто организационную технику в смысле большей централизации работы и обеспечения тайны своей деятельности. Общества, возникшие в Пруссии, были большею частью санкционированы правительством и носили характер патриотической организации. По возвращении в Петербург из Вены после конгресса, Александр также задумал организовать у себя полутайное общество по образцу немецкого Tugendbund’а, выросшего из масонства. Он надеялся таким образом пересадить на русскую почву патриотическое немецкое общество и сделать его орудием своей политики для непосредственного влияния на общество. Так под эгидой Александра возродилось в России масонство в широких размерах и в направлении, точно соответствующем политическим стремлениям монарха. Масонство существовало в России с 1731 года, но широкое распространение оно получило лишь в 1815 г. по возвращении Александра из Парижа, где он был сам тогда принят в ложу. В том же году возникла в Петербурге утвержденная правительством Великая ложа Астрея, от которой разрослось, особенно в 1818 году, несколько десятков филиальных лож в различных местностях империи, главным образом в Петербурге и западных губерниях. В первую очередь организовались, под покровительством царя, военно-масонские ложи, в которых принимали участие самые выдающиеся гвардейские офицеры. Нельзя не отмстить, что большую роль в русском франмасонстве уже в то время играли поляки и были также специально польские ложи (Белого Орла). Но в 1822 г. (13 августа), когда Александр постепенно отрешился от своих либеральных начинаний, он решил уничтожить всякую терпимую до того времени деятельность тайных обществ в России и приказом на имя министра внутренних дел Кочубея распорядился закрыть все существующие в России под какими бы то ни было названиями тайные общества и, в особенности, масонские ложи. В это самое время (август 1822 г.) Александр, проездом через Варшаву, провел там целую неделю и интересовался первой стадией начавшегося тогда дела Лукасиньского.

Лукасиньский, за исключением своей принадлежности к военному масонству, не принимал до того времени никакого непосредственного и деятельного участия в работе тайных союзов, предшествовавших созданию Царства Польского. Он возвратился на родину для несения военной службы, но не для политической и, тем более, конспиративной деятельности. Но вскоре ему пришлось вступить и на этот путь не из склонности к подобной деятельности, не из самолюбия, не в ослеплении забияки и с легким сердцем, а потому, что должен был вступить на него, движимый тяжелой судьбой народа и сознанием своей тяжелой обязанности гражданина. Психологический процесс, толкнувший его на этот путь, важный для понимания человека и его деятельности, имеет еще и более широкое значение. Лукасиньский указал сам на некоторые психологические побуждения, направившие его на избранный им путь как в своих более подробных показаниях вскоре после приговора, так и в предсмертных автобиографических и политических записках, написанных в уединении шлиссельбургской крепости, вдали от мира живого. И хотя ко всем этим позднейшим тюремным свидетельствам следует относиться не иначе как с большою осторожностью, принимая во внимание исключительные обстоятельства, среди которых они составлялись, все-таки в них можно найти не одно вполне естественное и правдивое психологии ское и историческое указание.

«Вспоминаю часто,—говорит Лукасиньский в своем собственноручном показании,—когда в 1814 г. нам, находившимся в австрийском плену в Венгрии, приказали возвращаться на родину, мы знали почти наверно, что возвращаемся под прежнее управление страной, при котором мы ее покинули. Неуверенность в нашей судьбе, связанная с мыслью увидеть разоренный мстительным врагом край, наполняли мою душу таким трепетом, что я с отвращением приближался к границам бывшего Герцогства. Но каково было мое удивление, когда, по прибытии в Краков, я увидел веселые и довольные лица, всюду и везде говорили о благосклонном покровительстве царя осиротевшему народу. Хвалили членов временного Верховного Совета, в особенности Ланского, Вавжецкого и кн. Любецкого, тешили себя надеждой на восстановление Польши и будущее благосостояние, надеждой, которую им велел питать милостивый монарх. Ничто не может сравниться с тою радостью, наполнившею наши сердца, при виде того, что милостивое небо ниспослало нам такую неожиданную помощь и покровительство. Начались рекрутские наборы, офицерам стали выплачивать жалованье. Эта новая, никогда не практиковавшаяся щедрость, как плата жалования бездействующей армии, совершенно покорила нас. Я находился в это время в столице в обществе офицеров различных чинов и оружия и мог поэтому лучше всего убедиться в общем настроении.

«Настало время создавать полки, и здесь, как по мановению волшебного жезла, все изменило свой прежний вид.

«Неслыханная до сих пор суровая дисциплина и часто повторявшиеся примеры строгости—быть может, и очень нужные, ибо кто из частных людей может знать виды и намерения правительства—наполняли мою душу несказанной печалью. Мне казалось слишком строгой мерой неслыханное у нас до сих пор исключение офицеров из списков. По счастливой случайности, я попал в четвертый линейный полк. Благодаря знакомству со всякими правилами организации, я стал необходимым помощником полковника Мыцельского и заслужил его доверие. Этот уважаемый командир, преданный своим обязанностям, ответственный перед правительством и нами самими за наше дурное поведение, часто рекомендовал мне, в виду моих постоянных сношений, по обязанностям службы, со всеми офицерами, напоминать им чаще и просить, чтобы они вели себя спокойно. Пример, подаваемый высшими офицерами, и мои старания выполнить данное мне поручение вполне удовлетворяли ожидания командира. Слыша вокруг себя нарекания, я старался не увеличивать число этих плачущих господ, но изливал иногда свою скорбь перед теми, кому доверял, как-то: перед Махницким и Козаковским, жалея стольких несчастных офицеров, самым большим преступлением которых была болтовня. Это недостаток, являющийся почти отличительной чертой поляков и, если не ошибаюсь, на-веки неискоренимый. Мы вспоминали, как всюду проклинали Наполеона и французов, иногда и справедливо, но все-таки усердно помогали им; бранили Понятовского и однако любили его!..»

К этим сдержанным следственным показаниям, предназначавшимся для Константина, позднейшие, написанные уже перед лицом смерти, шлиссельбургские записки Лукасиньского прибавляют гораздо более резкие и правдивые сведения. Здесь он мог открыто описать те ужасные впечатления, которые должна была произвести на него, как поляка и офицера, применявшаяся Константином «тирания в армии». «Во время смотра прибывшего из Франции отряда, один солдат, выступив, как это было принято, вперед и отдав честь, хотел доложить о чем-то—наградой за такую мнимую дерзость было сто палочных ударов. Тогда-то мы узнали и убедились, чего можно ожидать от подобного вождя. Самым малым наказанием за малейший проступок было сто палок; в других случаях доходило до тысячи. Он не любил проливать кровь, но находил удовлетворение в истязании людей. Кандалы, состоящие из пушечных ядер с цепями весом в 18 фунтов, заключенные носили сплошь и рядом на спине во время тяжелых работ. Всякий раз, когда Константин бывал в Замостье, он ходил среди узников, из которых очень многих знал и при своей необыкновенной памяти помнил их имена и проступки, и с величайшим удовольствием издевался над ними.. Рекрутский набор производился в конце осени и в начале зимы. Но Константин желал, чтобы к весне они могли уже вступить в ряды войск, и поэтому приходилось обучать их зимой, несмотря на мороз и ненастье. Молодой рекрут, лишенный своего тулупа или тяжелой сермяга, в легкой поношенной одежде, обучался маршировать. Само собой понятно, что необходимо было очень крепкое здоровье для того, чтобы не простудиться и не получить чахотку. Но это считалось пустяком».

Затем Лукасиньский, на основании своих технических сведений, указывает на самые разнообразные—в мелочах и серьезных делах—отрицательные стороны военного командования Константина. И, отдавая справедливость его усердным заботам о материальной и внешней стороне благосостояния простого солдата, Лукасиньский сурово упрекает Константина в «развращении военной администрации, удаляемой за то, что она была хорошей», в «ловко посеянной розни между русскими и польскими войсками», в систематическом унижении польского офицерства и т. д. Особенно скорбит этот заботливый майор четвертого полка, вспоминая, как в результате приказа Константина от сентября 1819 г. перевести полк в новые плохо построенные казармы—среди солдат вспыхнуло заразительное воспаление глаз, «вследствие которого лишились зрения известное число офицеров и много солдат». Но Лукасиньский не был только военным, и исключительным предметом его забот были не только эти, хотя и очень важные, специальные обвинения. Напротив, ом прекрасно понимал различные стороны политического положения страны как в области внутреннего хозяйства, так и по отношению к монарху. Он охватывал все основные вопросы—общественные, конституционные, законодательные, отдавал себе отчет в их свойствах и делал вывод, на основании принятого ими неблагоприятного оборота—что необходимо предпринять что-нибудь оздоровляющее их. Нужно отметить, что Лукасиньский давно и живо заинтересовался крестьянским вопросом. Ему были известны освободительные намерения Александра, и не чужды были ему также проекты, касавшиеся устройства польских крестьян.

Этот вопрос был затронут еще до восстановления Царства Польского по первоначальной инициативе Костюшки. Лукасиньский был также знаком с вопросными пунктами, разосланными по всей Польше Чарторыйским и редактированными Городыским, от которого Лукасиньский и мог получить сведения об этом. Более подробные сведения о крестьянском вопросе он получил несомненно от одного из наиболее близких ему в то время людей, адвоката Шредера, который близко соприкасался с народом, был замешан в 1817 г. в дело Рупиньского и выступал в качестве энергичного заступника крестьян против собственников и арендаторов, как защитник ломжинского трибунала и уполномоченный угнетаемых крестьян. Шредер лелеял широкую мысль соединения крестьянского и общенародного дела. «Этот спокойный человек,—говорит о нем Лукасиньский,—составил себе еще иной план объединения родины, а именно заинтересовать и вызвать восстание всех крестьян, обещая им какие-нибудь особенные свободы». Когда однажды возник разговор по этому вопросу между ним и Махницким, Шредер, возвращаясь к своему плану, сказал: «Если придется обратиться к крестьянам,—что мы можем обещать им?» Здесь Махницкий, выйдя из себя, употребив неприличное выражение, спросил его: «Что же ты можешь им дать? Что ты можешь им обещать?» Вскоре после этого Шредер пришел ко мне и жаловался на Махницкого. Я сказал ему: «Твоя мысль очень хороша, но преждевременна. Ты хочешь приступить к жатве прежде, чем посеял». Из вышеприведенных слов Лукасиньского, взятых из одного из его показаний, можно вывести заключение, что он, подобно Махницкому, был противником наделения крестьян землей путем экспроприации и скорее склонялся к способам, основанным на выкупе, который имел в виду в свое время Костюшко. Насколько этот вопрос был близок ему, ясно свидетельствуют чувства, выраженные им несколько десятков лет спустя в Шлиссельбурге: «Не позаботились об обеспечении и утверждении свободы для крестьян. Следовало обязательно устроить этих людей, составляющих всю мощь государства». Обремененное войной, временное правительство Герцогства не могло этого довести до конца, и после того решение судьбы крестьян было отсрочено. Александр, много говоривший об освобождении крестьян во всех губерниях, населенных поляками, велел подавать прошения, но забывал о тех, которые были уже свободны и ждали лишь установления отношений между землевладельцами и населением этих земель. Это положило начало недоразумениям между этими классами. Некоторые поляки, еще до создания Царства Польского, обратились, вероятно с разрешения государственного совета, ко всем жителям, требуя представления проектов, касающихся вышеуказанного вопроса. Проекты посыпались со всех сторон и направлялись в министерство внутренних дел. Когда же объявили о восстановлении Царства Польского, о конституции и новом правительстве—никто о них не вспомнил. Некоторые неблагоразумные землевладельцы, ослепленные корыстолюбием, в случаях спора с крестьянами, говорили: «ваша свобода окончилась, царь не любит свободы, не дал ее никому в своем государстве и не позволяет даже думать о ней; о вашей свободе написано много проектов, но они были оставлены без последствий». Отсюда возникла ненависть и взаимное недоверие между шляхтой и крестьянами....Меня удивляет лишь то, что на трех сеймах (при Александре) ве поднимался даже вопрос о крестьянах»...

У Лукасиньского складывались одновременно и в других вопросах, как более общих, так и чисто национальных, историко-политические убеждения различными путями, но в общем выводе повлиявшие па его окончательное решение, несмотря на критический склад ума, несмотря на свою чисто национальную индивидуальность, он был поклонником Наполеона. И это поклонение выражалось не в рабской преданности, не в слепом и наивном энтузиазме, а было основано па трезвом суждении и здравом понимании народных интересов. «И Александр, и Наполеон стремились восстановить Польшу, по цели их были различны. Первому Польша нужна была для себя; второй требовал ее существования для человечества и для безопасности Европы и—прибавлю еще—питая тайную надежду приобрести для Франции благодарного и могущественного союзника. Правда, Наполеон сначала требовал жертв, не давая никакого определенного обещания, и позже, создав Герцогство Варшавское, все еще требовал новых жертв... И этот «обманщик» умел настолько очаровать поляков, что даже теперь имя его благословляется как во дворце богача, так и в убогой хате крестьянина?..»

У Лукасиньского были довольно точные сведения о положении польского вопроса на венском конгрессе, об отрицательном отношении западных держав, и в особенности Англии, к восстановлению Польши. Гарантии конгресса он считал во всех отношениях недостаточными: «Постановления конгресса я находил и нахожу написанными в столь неясных и неопределенных выражениях, что они не могут даже быть названы обязательными для кого бы то ни было». Ему были знакомы—и притом с малоизвестными в то время подробностями—жалобы Чарторыского царю на Константина, имевшие целью добиться удаления его из Варшавы. Он знал о безусловно враждебном первоначальном настроении цесаревича, который, «сидя как циклоп в своей пещере», подстрекаемый и направляемый Новосильцовым, старался разрушить конституцию и самое Царство Польское. Он знал, наконец, точно о литовских обещаниях Александра, понимал их первостепенное значение, но полагал, что не следует выжидать, сложа руки, их осуществления, а, вооружившись инициативой, пойти им навстречу, ускорить и обеспечить их реализацию, охраняя одновременно конституцию Царства Польского от вносимых в нее ограничений. Подобного рода мысли, продиктованные, с одной стороны, основными конституционными и территориальными задачами, с другой стороны, возникшие под влиянием первоначального непримиримого отношения Константина и его дикого военного командования, стали теперь проникать в общественное самосознание Польши. У самых опытных и благоразумных людей стало невольно зарождаться убеждение, что так продолжаться не может и что необходимо заранее подумать об обеспечении самых насущных общенародных интересов.

«Человек, не имеющий никакого значения,—так писал о себе восьмидесятилетний старик в своем вечном заключении, подводя последний итог своей жизни,—которое дается рождением, средствами, заслугами или известными талантами, взял на себя тяжелую и опасную миссию—принести помощь и облегчение несчастным соотечественникам, поднять народный дух, направить умы к одной цели, сблизить людей между собой, внушить им взаимное уважение и, наконец, надежду на лучшую будущность. Видя тяжелее положение войска и нелучшее положение всей страны, принимая во внимание, что никто не думает дать какое-нибудь облегчение, я решил сам искать исхода. Из числа различных средств я избрал франмасонство, как влиятельное и терпимое в стране. Нужно было только приспособить это учреждение к предпринятой цели, ограничив сферу его влияния и превратив его из космополитического в национальное».

Масонские ложи, как известно, организованы в XVIII в. в Англии. В первой половине XVIII века масонство проникло в Саксонию, а оттуда непосредственно привилось в Польше. Организатор первой дрезденской ложи «Трех белых орлов» (1738 г.) граф Рутовский, сводный брат короля, открыл в следующем году отделение этой ложи в Варшаве (1739 г.). Во второй половине того же века, как в иных странах, так и в Польше, масонство, служившее до того времени главным образом пустым, бесцельным барским развлечением, стало приобретать известное политическое значение. В 1789 г. к Великому Востоку принадлежали все самые выдающиеся сторонники реформ, и работа лож была в тесной связи с политической работой четырехлетнего сейма. Наконец, деятельность масонского Великого Востока в Польше, приостановленная в 1792 г., временно снова оживилась во время восстания Костюшки, затем совершенно прекратилась в конце 1794 г. вместе с последним разделом Польши и падением Речи Посполитой. С момента возникновения Герцогства Варшавского немедленно возродилось прежнее польское масонство, но на совершенно новых началах, пойдя в тесную связь, вместо прусских и английских организаций, с французским Великим Востоком. Одна за другой возникали с 23 декабря 1807 г. объединенные французские и польские ложи и обновлялись старые. В масонских ложах состояли отныне почти все министры, множество выдающихся государственных деятелей и военных. В течение 1811 и 1812 г.г. были приложены все усилия к тому, чтобы масонство приняло чисто национальный характер и не прекращало своей деятельности.

Еще в 1813 году, по занятии Варшавы русскими, некоторые ложи продолжали тайно свою деятельность.

Когда местные дела приняли более благоприятный оборот, польский Великий Восток занял свое прежнее выдающееся положение и мог даже значительно расширить свою работу, и в августе 1814 г. официально была открыта первая ложа, по возвращении в Варшаву великого мастера Станислава Потоцкого. После венского конгресса произошло торжественное третье восстановление (24 мая 1815 г.) польского национального Великого Востока. Здесь решающее влияние оказало отношение самого Александра. Решив воспользоваться масонской организацией для своих политических целей, царь, приблизительно в это время, вернее во время своего первого пребывания в Париже, установил сношения с масонством, признав его формально. И не подлежит никакому сомнению, что с тех пор Александр, хотя и в величайшей тайне, числился официально членом польского Великого Востока. Приэтом Александр вносил довольно значительные суммы на специальные благотворительные дела. Нет возможности определить, точно сумму этих взносов, но в кассу варшавского Великого Востока, как оказалось, было им внесено несколько десятков тысяч польских злотых, а в момент секвестра тамошних масонских капиталов нашли среди них тайную рубрику личного счета монарха в 29.146 п. зл. Александр, в своих отношениях к масонству, стремился превратить его в государственное учреждение, подчинить его своему ближайшему надзору и руководству. В этом вопросе, как и в других, Александр обнаруживал двойственность, одновременно созидая и разрушая. Он хотел воспользоваться польским масонством для соответствующей подготовки общественного мнения, для проложения пути своим политическим начинаниям и польско-русскому сближению.

Лукасиньский принадлежал к масонству уже давно, вероятно со времени своего вступления в военную ложу во время галицийской кампании 1809 г., во не достиг высшей седьмой ступени розенкрейцера, не состоял в Высшем Капитуле, и его имя не найдено в сохранившихся списках главных капитулов масонских лож. Однако, он был очень хорошо осведомлен о всех самых насущных делах Великого Польского Востока во время восстановления Ц. П.; ему был известен весь ход предпринятой конституционной реформы и возникших на этой почве раздоров среди польского масонства. Из близких Лукасиньскому людей в делах Высшего Капитула встречается имя Шредера, возведенного в апреле 1819 г. во вторую ступень. При этом следует отметить поразительную подробность: Шредер был посвящен в кавалеры Розового Креста—стариком Макроттом. Этот отставной, несмотря на свой еще преклонный возраст, деятельный шпион сначала Игельштрома, а под конец Константина, издавна щеголял с розовым крестом на груди в варшавском провинциальном капитуле, в собственном помещении капитула, некогда знаменитом дворце Дзялыньских. Здесь четверть века тому назад происходили перед восстанием совещания заговорщиков во главе с Костюшко. В то время за ними шпионил тот же, торжественно выступавший теперь, масонский сановник капитула. В том же капитуле объединенных братьев заседал также бывший командир Лукасиньского, будущий шпион, полковник Шнайдер. Состоявший в дружбе с Лукасиньским, Бродзиньский занимал влиятельный ноет секретаря Великого Востока, принадлежал к самым деятельным представителям оппозиции и изложил по его поручению весь ход конституционного спора в виде объяснения для более широкого круга масонов. Но самым серьезным информатором Лукасиньского был, несомненно, Венгжецкий, заседавший в Высшем Капитуле, бывший одновременно полномочным представителем провинциальной литовской ложи при варшавском Великом Востоке. Он был посвящен во все тайные сплетения и сталкивавшиеся здесь течения, главные факторы, пружины и следствия которых находились далеко за пределами причудливо-театрального масонства, лежали в области серьезных, насущных жизненных вопросов и были очень тесно связаны с соответствующей, чисто политической ориентацией самого монарха.

Эта неизменно двойственная и потерпевшая перелом в 1818—1820 г.г. ориентация монарха была такого рода, что вносила всюду дезориентацию. Его изменчивое отношение, попеременно благосклонное или враждебное—то придавало смелость, то сбивало с пути. Масонская польско-литовская уния была предпринята и заключена не иначе, как с его одобрения, на что явно ссылался в своих конфиденциальных разъяснениях варшавский капитул. Но вместе с тем им равно были санкционированы все строгие применения правил. Он то строго придерживался своих собственных обширных предначертаний, оповещенных на четырехлетием сейме, то руководствовался тактикой, приспособленной к задачам русского масонства и связанных с ним организаций (упраздненного Союза благоденствия и, главным образом, искусно созданного чуть ли не по непосредственным указаниям царя и под его контролем русского Tugendbund’a—Союза общественного благоденствия).

Лукасиньский — скромный пехотный майор, Лукасиньский вместе со своим четвертым полком был, правда, не раз предметом гордости Константина во время представления полка Александру на парадах и маневрах. Но, невидимому, Лукасиньскому никогда не представился случай лично подойти ближе к царю. Несомненно одно, что Лукасиньский зорко приглядывался к царю, старался проникнуть взором в его скрытную душу и проникал довольно глубоко, так как еще по истечении полувека в своих шлиссельбургских записках называет его «принужденным и искусственным» (artificiel), замечает в нем под улыбающейся маской—притворство, а в глазах—какую-то неуверенность и безумно. Что касается Константина—то Лукасиньский, высоко ценимый своим начальством, как выдающийся, примерный офицер, был лично хорошо известен цесаревичу.

В последних своих записках, вспоминая свои разговоры с Константином, он приводит слова его: «я знаю, что ты ешь на обед!». Из того, что Лукасиньский в своих тщательно и обдуманно составленных следственных показаниях два раза упоминает, что «вследствие последующих доносов Константин потерял веру в мой характер»—вытекает, что до этого он пользовался этим довольно близким доверием.

В начале 1819 г., когда с одной стороны обнаружился перелом в польском масонстве, а с другой—вызванные речью Александра на прошлогоднем сейме, казалось, близкие к осуществлению надежды, когда одновременно, невидимому, созревали и другие широкие либеральные замыслы монарха, один из самых выдающихся людей этого крута, Венгжецкий сделал Лукасиньскому чрезвычайно знаменательное заявление. Он сообщил ему, что «в беседе с генералом Ружнецким слышал от него, что польское масонство не представляет для поляков той пользы, какую могло бы представлять, если бы в него было внесено хоть немного ''национального'' элемента». Эта провокаторская инсинуация Ружнецкого, приведенная в вышеупомянутых общих и осторожных выражениях в одном из первых показаний Лукасиньского, явилась одной из серьезных побудительных причин, ускоривших решение Лукасиньского создать национальное масонство. «Мысль генерала Ружнецкого—свидетельствует Лукасиньский позднее, в более обширном и исчерпывающем собственноручном показании, что масонству следует придать национальный характер—была для меня настолько убедительной, что из опасения, чтобы он не предупредил меня, я приступил самым спешным образом к созданию подобного общества».

Весьма важно отметить, что основной принцип—национальность, на которой, как на главном фундаменте, Лукасиньский построил все свои общественные взгляды, вполне соответствовала тем политическим взглядам на польский вопрос, которые официально высказывал Александр. Признание польской народности, как общего правового и политического фактора, связующего все три разделенные области, составляло в полном смысле слова главную часть постановлений венского конгресса. Этот принцип был торжественно санкционирован Александром в его первом обращении к полякам.

Таким образом организация, основанная на национальности, не была еще сама по себе революционной по отношению к Александру и даже с известной точки зрения являлась как бы удобным вспомогательным учреждением, идущим рука об руку с первоначальными широкими реформаторскими задачами его польской политики. Несомненно, что Лукасиньский так понимал первоначально свое предприятие. Он стремился объединить и поднять национальное чувство во всей Польше и в армии и хотел вместе с тем подготовить народ и армию для того, чтобы ускорить проведение в жизнь упомянутых намерений Александра; очевидно, он верил, что царь не откажется от своих обязанностей и обещаний. При этом для Лукасиньского было важно, чтобы, в противном случае, народ сохранил всю свою энергию и был готов отстоять свою свободу. Лукасиньский совершенно не думал о преждевременном восстании. Он понимал, что необходима более глубокая и длительная подготовка и что для этого требуется время и безопасность. С этою мыслью, после продолжительного зрелого размышления, окончательно побуждаемый к этому упомянутым сообщением Венгжецкого, Лукасиньский приступил весною 1819 г. к организации Национального масонства.

Церемония открытия Национального масонства состоялась в Варшаве 3 мая 1819 г. Первые совещания происходили в квартире Шредера и в присутствии подполковника Козаковского.

С самого начала, при составлении первых статей устава, в среду основателей был введен — факт весьма знаменательный — малознакомый Лукасиньскому, хотя и товарищ его по галицийской кампании, а теперь представитель правительства, как адъютант военного министра Гауке, Скробецкий. Он доставил Лукасиньскому известный немецкий манускрипт об устройстве масонских лож, взятый из бумаг Гауке. Это напоминает факт снабжения таким же документом организаторов русского Союза Благоденствия, основанного за несколько месяцев до того в предшествовавшем 1818 г. Работа по составлению устава Национального масонства была распределена следующим образом: Лукасиньскому поручалась редакция общего проекта конституции союза, Козаковскому—церемония посвящения членов, Шредеру—порядок работ, Скробецкому—инструкция по требующимся от членов союза квалификациям. Основным правилом было установлено, что к союзу могут принадлежать лишь одни военные и франмасоны. В качестве мнимой основной цели была, выставлена взаимная помощь и «сохранение национальности и славы поляков живых или умерших, которые словом или делом способствовали прославлению своей родины». Все это должно было однако подготовляться и приводиться в исполнение в величайшей тайне, в чем основатели давали друг другу особую клятву перед вступлением в союз.

Организационные совещания происходили летом и осенью 1819 г. в течение полугода то у Шредера, то у Лукасиньского и Козаковского, то—подробность также не без значения—в квартире полковника Мыцельского в его отсутствие. Принимали участие своими советами Венгжецкий и Махницкий, как достигшие высших ступеней масонства и поэтому хорошо знакомые со всей его обрядовой стороной. Помимо установленного разделения труда, самую главную редакторскую работу во всех частях производил один Лукасиньский, вероятно советуясь с глазу на глаз с Махницким. Национальное масонство разделялось, как обычно, на капитул и ложу, но они были гораздо более обособлены друг от друга, чем в обыкновенном масонстве. Капитул составляли одни лишь учредители, и он был безусловно тайным. Члены его пользовались вместо своих имен псевдонимами, соответствовавшими их инициалам: Лукасиньский назывался Ликургом, Козаковский—Катоном, Шредер—Сципионом (Szreder), Скробецкий—Солоном. Махницкий, избранный почетным членом капитула, держался принципиально в стороне, не подписал ни одного акта и не пользовался псевдонимами.

Конституция союза была выработана в виде двух отдельных частей для капитула н ложи. Первую часть устава подписали четыре основателя союза своими псевдонимами; из второй части издавались только извлечения без подписи. Позже Махницкий занялся соединением обеих частей в одно. Но не сохранились ни этот единый устав Национального масонства, ни самая важная первая часть, вероятно позже вошедшая в устав Патриотического Общества. Найдено лишь одно отдельное извлечение из второй части, остальные подробности приходится восстанавливать по различичным показаниям.

Образцом для Национального масонства послужила самая простая старая английская система деления масонов на три разряда: учеников, подмастерьев и мастеров. Для каждого разряда существовал свой ритуал, разделенный на отдельные статьи о декорации лож, их открытии и закрытии, катехизис данного разряда и т. д. В обычные символические масонские обрядности в польском национальном масонстве внесены еще различные изменения и дополнения для того, чтобы придать ему чисто национальный характер. Напр., читали стихотворение Красицкого «Святая любовь к отчизне», в катехизисе в ответ на вопрос: «как тебя зовут?», вместо обычного масонского «Тубал-Каин», значилось сначала «Стефан Баторий», а позже «Чарнецкий». Во втором разряде подмастерье (товарищ) обязывался присягой к «неограниченному послушанию» капитулу и мастеру и к хранению «тайн, присущих моему теперешнему разряду, не сообщая их никому чужому, ни члену низшего разряда масонского союза, хотя бы это стоило мне жизни». Затем мастер, принимающий нового члена, произносил речь, составленную целиком Лукасиньским.

Необходимо отметить, что Лукасиньский обнаружил здесь, при введении в устав польского национального масонства масонских обрядностей третьего разряда, глубокую вдумчивость.

Согласно легенде, открываемой адептам третьего разряда обыкновенного масонства, аллегорический Хирам, строитель Соломонова храма и покровитель масонства был убит тремя подмастерьями — изменниками, нанесшими ему три смертельных раны — у западных, южных и, наконец, у восточных врат, где он пал мертвым, завещая своим потомкам священную месть и восстановление храма. Эту древнемасонскую аллегорию Лукасиньский перенес па Польшу трех разделов, три раза раненой, но бессмертной и ожидающей своего возрождения и отмщения Речи Посполитой. Это была светлая, современная идея, и нелепая масонская формалистика была для нее не более как внешней оболочкой. В ней таилась какая-то особенная поэтическая нежность, способная извлечь из этих пустых, затасканных, космополитических обрядностей известные, влияющие на польское воображение, моменты и вызвать в польской душе специфические национальные отзвуки. Здесь оказал влияние и нарождавшийся в то время романтизм. Этот майор четвертого полка принадлежал к поколению, которое еще читало Оссиана, хотя бы в новом переводе Бродзиньского, и начинало уже зачитываться Байроном. А упоминание о «гробницах» в катехизисе для посвященных второго разряда (подмастерьев) Лукасиньский заимствовал у революционера Вольнея, знаменитую книгу которого «Развалины или размышления о народных революциях», переведенную на родной язык для блага польского народа — во время восстания Костюшки — он очевидно читал еще в молодости. «Приветствую вас, священные гробницы, уравнивающие короля и раба, немые свидетели священного принципа равенства — гласило знаменитое обращение в «Развалинах». — «Я увидел тень, поднимающуюся с гробниц и направляющую свои шаги к возрожденной отчизне». Быть может, это является также отголоском прославившейся в те времена элегии «Isepoleri» изгнанного из собственного отечества Foscolo, автора популярного «Ortis’a». У Вольнея Лукасиньский заимствовал также эмблемы в виде урны и меча, аллегорию законодателя Ликурга, и несомненно почерпнул для себя не одну яркую мысль из этой пламенной апологии лозунга «свобода, равенство и справедливость».

Первым и единственным распорядителем Национального масонства «высокопреподобным мастером» был от начала до конца Лукасиньский, но лишь с титулом «наместника начальника».—«На пост начальника», как он утверждает сам, мы искали с самого начала какое-нибудь выдающееся лицо. На этот пост предназначался Венгжецкий, очевидно больше ради авторитета и, вернее, для вида, так как совершенно не подходил для подобного рода деятельности. Как бы то ни было, но фактическое руководство было всецело в руках Лукасиньского. Невидимому, он уже тогда имел в виду, в случае необходимости, пригласить на пост  начальника находившегося в Дрездене генерала Князевича. Членский взнос достигал по первому разряду 6 польск. зл., во втором разряде—12 польск. зл., а в третьем—18 польск. зл. ежемесячно и был довольно значителен при их скромных средствах; позже взнос был до одного франка, по примеру французских союзов. Кроме того Лукасиньский сделал вначале значительный взнос из собственных средств на неотложные текущие расходы, отказавшись от его возвращения и прося записать эти деньги в статью доходов. Эти взносы предназначались большею частью на филантропические цели, главным» образом на пособия для неимущих воинов и их семейств. Кассиром состоял сначала Скробецкий, а затем поручик четвертого полка Тарковский.

Большинство членов принял на свою ответственность Лукасиньский, и, несмотря на то, что ложа первоначально предназначалась лишь для военных, он принял в число членов много гражданских лиц и в том числе Бродзиньского. Кроме того были приняты меры для широкого распространения возможно большего числа лож в провинции. Деятельность Национального масонства, согласно руководящей идее его, не должна была ограничиваться территорией Царства Польского, а распространялась и на остальные области разделенной Польши. Польское масонство оказало большое влияние на широкие общественные круги и в особенности на молодежь, среди которой стали возникать общества и союзы университетской молодежи. Эти союзы были большею частью плодом самых чистых порывов молодой души, лишенных революционного характера. Главным двигателем их было чувство взаимной братской любви, любовь к науке, свободе и больше всего—горячая любовь к своей родине. Все эти многочисленные союзы польской молодежи оставались в весьма отдаленной связи с Национальным масонством, хотя бессознательно все они склонялись к нему, во имя общей патриотической идеи. Вместе с тем, уже в силу своей многочисленности и юношеской неосторожности; они невольно подвергали опасности деятельность Лукасиньского, тем более, что в начале 1820 г. власти удвоили свою бдительность; во все стороны была направлена полиция, и Новосильцов напал на след тайных организаций. Лукасиньский ясно представлял себе затруднительность положения и грозившую польскому масонству опасность.

«На каждом заседании ложи я советовал сохранять скромность и сдержанность в обычных разговорах, чтобы ни единым словом не задеть правительство. Наоборот, я советовал отзываться о нем всегда с похвалой. Наш уголовный кодекс (масонский) предписывал исключение из общества тех, которые, после двукратного напоминания, в третий раз не исполнили этой обязанности. Я не ставлю себе этого в заслугу и поступаю так не из любви к правительству, а из осторожности». Но было слишком трудно сдерживать в теоретических рамках подобного ряда организации, стремящиеся к практической деятельности. Эта трудность является неизбежною слабой стороной каждой подобной организации, представляющей по своему характеру скопление энергии высокого напряжения, прилагаемой к усиленной работе революционным темпом. При необыкновенной бдительности Константина Новосильцова положение польского масонства становилось весьма рискованным. Опасность увеличивали еще такие горячие головы, как Шредер и посвященный в тайны Национального масонства полковник Шнайдер.

Шредер занялся составлением проекта новой конституции »я народа и главным образом движимый своею излюбленною и столь революционною в тогдашних условиях мыслью привлечь крестьянство обещанием безвозмездного наделения землей. Еще неистовее вел себя полковник Шнайдер, постоянно кричавший о республике и необходимости немедленно революционизировать низшие слои городского варшавского населения.—«Я вижу, что ты не знаешь Варшавы,—говорил он раздраженно тщетно сдерживавшему его Лукасиньскому.—Ты судишь о ней по высшему классу людей, по купцам и некоторым избалованным ремесленникам. Познакомься с людьми тяжелого труда, как-то—с мясниками, кузнецами и т. п., и будешь иначе судить о Варшаве. Нужно, чтобы ты, переодевшись, отправился со мной вечером в различные харчевни, где эти люди проводят время, и тогда ты узнаешь их и убедишься, каким доверием я пользуюсь у них».

В виду подобных условий, Лукасиньскому приходилось считаться с возрастающей со дня на день опасностью обнаружения деятельности польского масонства и с другой стороны—с несдержанными порывами отдельных членов союза, которые могли ежеминутно способствовать гибели всего предприятия. Вот почему Лукасиньский вынужден был держать кормило крепкою, почти диктаторской рукой, не считаясь со своими соучастниками. При его суровом по природе своей, непоколебимом до резкости, характере его поступки вызывали недовольство, озлобление и зависть, глухие жалобы на деспотизм и пренебрежение. «Лукасиньский, казалось, хотел взять на себя всю ответственность», так характерно суммирует все обвинения один из его противников и учредителей союза. Так было в действительности, и это лучше всего характеризует Лукасиньского и положение национального масонства.

Среди подобных условий опечаленному Лукасиньскому приходили в голову весьма грустные и глубокие мысли. «Достойно внимания и дальнейшего исследования, почему национальное масонство, поставившее себе такую ясную и довольно определенную цель, каковою является национальность, оставило своих членов в неуверенности и, если можно так выразиться, в полной неизвестности по отношению к этой цели, позволяя каждому из них создавать себе цель по своему усмотрению. Почему Вронецкий и Кикерницкий виделп в польском масонстве Tugendbund, Шнайдер—республику, Шредер—моральное средство объединения Польши, Скробецкий—возвращение армии в то положение, в каком она находилась во времена Герцогства Варшавского, Масловский—ниспровержение старого масонства, а жители Великой Польши—тайную подготовку революции? Для того, чтобы ясно и кратко ответить на этот вопрос, приведу мнение одного из философов XVII века: «Для людей грубых и неотесанных необходима религия столь же грубая и неотесанная, как они сами». Национальность была слишком тонкой для этих людей. Это был дух, не поддававшийся их осязанию; им нужно было что-то материальное, иначе каждый из них создавал себе цель по своему вкусу, точно так же, как идолопоклонники создают себе идолов». Часть этих печальных мыслей следует отнести на счет reservatio mentalis признания во время тюремного заключения, где приходилось умалчивать о революционной идее союза.

Но в них просвечивает одновременно искреннее убеждение Лукасиньского—плод тяжелого опыта.

В виду всех вышеупомянутых обстоятельств, приблизилось время закрытия национального масонства, и нужно было сделать это, не теряя времени.

Лукасиньский воспользовался существовавшими в среде союза раздорами и претензиями к нему и, собрав всех основателей и главных членов, объявил о прекращении деятельности Национального масонства. Это произошло в августе 1820 г., после почти шестнадцатимссячного существования организации.

Вскоре после этого Лукасиньский создал новую организацию—Патриотическое Общество—возникшее и развившееся средн значительно ухудшившихся условий общего положения, еще более скользких и опасных, чем те, при которых существовал его прототип-Национальное масонство. Против него подымалась во всей своей силе политическая реакция, охватившая Царство Польское, и многоголовая, многоокая тайная полиция, являвшаяся самой усердной и самой ловкой рабой этой реакции.


&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;{{razr2|ГЛАВА III}}.&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;'''Патриотическое общество'''&lt;/center&gt;

{{right|
Все отдал родине своей&lt;br&gt;
Еще в начале юных дней.
}}

{{right|''(«Узник», Ф. Волховской).''}}

К ликвидации Национальнаго масонства Лукасиньского толкнуло прежде всего возникновение в Познани на месте Национального масонства—Общества Косиньеров. Это громкое дело было затеяно по инициативе генералов Прондзиньского и Уминьского—оба весьма честолюбивые и преследовавшие, главным образом, свои личные цели и интересы в ущерб общественным целям. Лукасиньский не доверял ни тому, ни другому.

Но когда Общество Косиньеров обратилось к нему из Познани с предложением образовать новое Патриотическое Общество, Лукасиньский решил согласиться на это, оставляя за собой возможность направить деятельность нового общества по тому руслу, которое он сам найдет наиболее целесообразным.

«Невозможно останавливать лодку, когда ее уносит поток воды. Я считал даже моей обязанностью вступить в Общество и ввести туда некоторые светлые личности, чтобы удержать жителей Великой Польши и тем самым снять со всех нас грозившую нам ответственность»,—писал Лукасиньский в Шлиссельбурге.

Первое организационное собрание состоялось 1 мая 1821 г. под председательством Уминьского, и речь шла о главных целях, преследуемых организацией нового общества, которое в конечном результате должно было прежде всего привести к идеалу восстановления Польши, соединив разделенные польские области. Что касается средств, которые должны были привести к этой цели, и самой формы лх осуществления, то в этом отношении не было еще ни единства, ни ясности взглядов. Идейное разногласие было тем более резким, что наряду с вышеуказанным и более отдаленным делом восстановления прежним варшавским членам предстояло разрешить более насущный вопрос о конституции в виду назревшей необходимости положить конец дальнейшим нарушениям основных законов Царства Польского. После краткого, но резкого столкновения между Лукасиньским и Уминьскпм, ближайшее рассмотрение этих важнейших вопросов было отложено на некоторое время, и приступили к подробному решению организационных вопросов. При этом исходным пунктом прений явилось стремление согласовать статуты Познанского Общества Косиньеров с установлениями бывшего варшавского Национального масонства. Лукасиньский пишет в своих шлиссельбургских записках, что «он стремился осуществить давно лелеянную им мысль изменить при помощи Патриотического общества весь строй управления Польшей и умиротворить всю страну, избрав из сената и депутатской палаты по меньшей мере 3 лиц, которые могли бы представить царю жалкое положение страны и просить об изменении системы управления и смены правящих лиц».

Всю Польшу, в границах бывшей Речи Посполитой, разделили, на одном из первых собраний, на семь областей: варшавскую, познанскую, литовскую, волынскую, краковскую, львовскую и военную. Военная область охватывала всю армию Царства Польского и, согласно сохранившимся указаниям, литовский корпус. Эта область составляла истинный центр тяжести всего союза, и руководителю ее предназначалась самая трудная и самая опасная роль. И занять этот пост пришлось, конечно, Лукасиньскому, единственному человеку из тринадцати совещавшихся, беззаветно и самоотверженно преданному делу. Он взял на себя управление военной областью, а тем самым и главную ответственность и главное бремя навязанного ему соперниками предприятия. Второе собрание состоялось на следующий день, 2 мая. При каких условиях приходилось в то время начинать работу и как трудно и рискованно было собрать несколько человек под бдительным оком тайной полиции, можно судить по характерной картине, описанной Лукасиньским.—«Мы собрались в квартире Прондзиньского, проживавшего в то время на Налевках во флигеле, выходившем в сад Красиньских. Кто-то из присутствовавших доложил, что осторожность требует, чтобы не собираться в частных домах и что лучше всего устраивать совещания в общественных местах, по крайней мере такие совещания, во время которых не нужно ничего записывать. Кициньский, поддерживая это заявление, советовал отправиться на Прагу, обещая указать одну гостиницу, при которой имеется небольшой садик. При этом он прибавил, что у этой самой гостиницы ожидает его бричка, на которой он поедет по окончании совещания домой, в Грохово. И мы отправились на Прагу, идя попарно далеко друг от друга. Мы вошли постепенно, врозь в указанную нам гостиницу и садик. Но это не скрылось от взора полицейских, и тотчас появилось двое из них для наблюдения за нами. Один из них вошел в садик, а второй остался во дворе и стал расспрашивать шинкарку. Опоздавший Шредер слышал этот разговор и дал нам знать, что за нами следят. Мы догадались уже сами, что нами выбрано неподходящее место для собраний, и вскоре мы ушли оттуда и направились в Варшаву, в Hôtel de Wilna на Долгой улице, где и состоялось наше совещание в комнате Собаньского».


Вскоре после этого из деревни приехал в Варшаву Махницкий, «одобрил мое решение, присоединился к нам, наделял нас своими советами и наставлениями». К тому времени в Патриотическом Обществе возникли распри и недоразумения между членами комитета. В результате некоторые члены, как Прондзиньский и др., вышли из состава комитета, и вся ответственность и руководительство всецело легли на Лукасиньского. У него, как и у Махницкого, несомненно, не было и мысли о самовозвеличении, ибо эти самоотверженные люди готовы были во всякое время занять второстепенное место и поставить во главе дела людей, известных всему народу—как-то Киязевича или Выбицкого. Выдающейся и характерной чертой взглядов Лукасиньского на организацию союзов является, наряду с критическим отношением к майской конституции, безусловное признание действовавшей конституции Царства Польского. Знаменитый защитник Лукасиньского перед военным судом, адвокат Доминик Кшивошевский, хорошо осведомленный о главных стремлениях своего несчастного клиента, обратил позже внимание Сеймового Суда па то именно обстоятельство, что Лука-сипьский решительно избегал применения и призрака конституции 3 мая к делу Патриотического Общества, так как, по его мнению, не только современная конституция (Царства Польского), но даже дрезденская (Герцогства Варшавского) несравненно превосходят ее по следующим причинам: майская конституция не уничтожила крепостного права, а обе последние отменяли его. Вот почему применение конституции 3 мая вызвало бы сильный отпор со стороны самих крестьян; она не разрешала третьему сословию приобретать недвижимости без ограничения, а последние две допускали это, она не обеспечивала неограниченной свободы религий п т. д.—словом, это был лишь первый шаг, сделанный народом, только что проснувшимся от векового сна, и чтение ее в настоящее время нс может произвести никакого впечатления в сравнении с современными узаконениями».

Взгляды Лукасиньского в этом вопросе обусловливались прежде всего его живой заботой о судьбе крестьянства, меньше всего обеспеченного в майской конституции. Он считал в этом отношении недостаточной даже и конституцию Царства Польского. Как сказано выше, Лукасиньский, уже при организации Патриотического Общества, очень интересовался крестьянским вопросом и никак ле мог примириться с тем, что сеймовое законодательство совершенно умолчало о нем. Лукасиньский, имея в виду дальнейшее восстановление Полыни, считал необходимым укрепить и сорганизовать общественное мнение, вывести его из оцепенения, подготовить для того, чтобы оно могло стоять на страже законодательных гарантий, которым грозила опасность. Патриотическое Общество должно было сделаться одним пз могущественных орудий для этого. «Я усматривал, что этот союз может дать еще иные выгоды, т.-е. дать общественному мнению желательное направление, самое полезное для страны... Мне казалось, что мы станем двигателями общественного мнения... У меня было еще намерение направить это мнение при помощи периодического издания. Махницкий знал об этом, а Шредер лишь догадывался—это был мой личный проект, о котором я не говорил никому, выжидая, пока Общество разрастется и в него войдут лучшие люди». Это воззрение вполне соответствовало тогдашним взглядам Чарторыского и Плятераи им, очевидно, руководствовались при выборе трех членов Центрального Комитета из Сената и палаты депутатов. Эти члены предназначались для непосредственного обращения, в случае надобности, к царю от имени всего края. Кроме того, невидимому, намеревались или, по крайней мере, заранее считались с возможностью подавать коллективные прошения и петиции.

В то самое время, когда Патриотическое Общество под руководством Лукасиньского делало первые неверные и опасные шаги, грозная враждебная сила под предводительством Новосильцова развивала свою лихорадочную и успешную работу. Новосильцов сосредоточил все свои старания, главным образом, на двух целях—на окончательном уничтожении Национального масонства и па раздувании и продолжении начатых расследований среди учащихся. Таким образом он добился, что 6 ноября 1821 г. был издан наместником приказ о закрытии всех тайных обществ, какова бы ли была их цель. Тайным же считалось всякое общество, не разрешенное правительством.

Что касается дела по обвинению учащихся в организации тайных союзов, то здесь существенную помощь оказала Ново-сильцову берлинская полиция, сообщившая ему через русского министра иностранных дел Нессельроде, что ею собран важный следственный материал, добытый обысками и арестами. Па основании этого материала указывалось на существование тайных обществ среди учащейся молодежи берлинского и бреславльского университетов. Вслед за этим важным сообщением начались репрессии среди вилепских и варшавских студентов. Следственная Комиссия работала в течение целого года, но следствие, благодаря генералу Гауке, закончилось довольно счастливо, и сам Новосильцов не слишком настаивал на строгом приговоре, так как в

|это время он уже занялся гораздо более серьезным делом. Он подготовлял теперь гибель Национального масонства и военный суд над Лукасиньским.

Русское правительство, в лице Константина, несмотря на все доносы, смотрело сквозь пальцы па полулегальный польский союз Национального масонства, существовавшего под флагом «национальности» и масонства.. Этот союз имел точки соприкосновения с первыми русскими тайными союзами, возникшими под покровительством царя, и в общем был слишком близок к недавней, постепенно изменявшейся польской политике Александра.

Совершенно иначе обстояло дело с Патриотическим Обществом, возникшим в 1821 г. Вся организация этого общества происходила в строжайшей тайне, чисто конспиративным путем, и малейшее отклонение с этого пути могло бы повлечь за собой весьма плачевные последствия для Патриотического Общества и главным образом для больше всех рисковавшего Лукасиньского.

Уже несколько месяцев спустя после основания общества, когда оно было еще в первоначальной стадии развития, конспиративная тайна, недостаточно оберегаемая, постепенно, различными путями измены и шпионства, стала проникать наружу и дошла до Новосильцова, Константина- и Александра. Первый роковой шаг был сделан в Варшаве. Лукасиньский, озабоченный расширением деятельности общества в армии, поступил крайне неосторожно, согласившись на предложение председателя варшавского отдела Велгжецкого и посвятив в дела Общества Шнайдера.

Последний был допущен в Национальное масонство, ио до того времени совершенно не знал о возникновении Патриотического Общества. В августе 1821 г. Лукасиньский поручил Шредеру представить Шнайдеру все дело, как возобновление бывшего Лукасиньский, против которого, главным образом, был направлен донос. Константин был неприятно поражен тем, что донос коснулся четвертого полка, особенно любимого и выделяемого им. И он немедленно дал волю своему гневу, усилив, втрое наказание, определенное приговором военного суда по делу двух обвиненных в дезертирстве рядовых четвертого полка. Надо отдать справедливость, что Константин отнесся вначале весьма сдержанно к доносу Шнайдера, и так как среди упомянутых в доносе офицеров находился адъютант генерала Гауке Скробецкий, то приказал Гауке прежде всего потребовать от Скробецкого в строгой тайне точного письменного изложения подробностей об организации Общества. Скробецкий не был допущен в Патриотическое Общество и мог дать сведения лишь о польском масонстве, по возможности менее компрометирующие. Вместе с тем он в тот же день предостерег Махницкого, сообщив, что до Константина дошли сведения о Национальном масонстве. Лукасиньский, тотчас осведомленный об этом, сильно встревожился, и очевидно не тем, что обнаружилось существование Национального масонства, а опасностью, грозившею тайне Патриотического Общества. Легко было догадаться, что донос исходил исключительно от Шнайдера. Махницкий и Шредер тотчас—а это было спустя неделю после того, как Шнайдеру вручили статут о гминах—отправились к Шнайдеру и потребовали от него возвращения документа. Но Шнайдер не мог его возвратить, так как, как сказано выше, он передал его Константину и поэтому нагло отговаривался тем, что сжег его, опасаясь обыска. Подобный ответ и поведение Шнайдера не оставляло никакого сомнения в его измене, и Махницкий предвидел с этого момента неизбежную гибель общества и его основателей.

общества Национального масонства, и уполномочить его организовать гмину из варшавских ремесленников. Для этого он поручил передать Шнайдеру четвертый статут о гминах, взятый из составленного Лукаснньским устава Патриотического Общества. Шредер говорил Лукасиньскому, что не хочет иметь никаких сношений со Шнайдером, по, спустя некоторое время, пришлось уступить настояниям Лукасиньского и передать Шнайдеру два экземпляра упомянутого* статута. Шнайдер, очевидно, только .этого и выжидал. Трудно сказать, добивался ли он возпагражде-, ния или протекции в виду тяготевших на нем тяжелых обвинений \ среди них обвинения в двоеженстве. Вероятно, он нуждался iTOM и в другом. Во всяком случае в августе того же года в

tax Константина находился уже весь статут о гминах. При м было оговорено значительное число военных и в особенности


Вскоре после этого, в сентябре 1821 г., Константин потребовал от Лукасиньского безусловно тайного письменного изложения всего дела. Лукасиньский был уже подготовлен к этому и исполнил приказ быстро, изложив все в форме, не возбуждавшей никаких подозрений, писал исключительно о Национальном масонстве.

Он представил его как отдельную масонскую ложу на чисто идейной, отнюдь не активной, национальной основе. Но самым поразительным в этой декларации является особое подчеркивание Лукасиньским провокаторской попытки Ружнецкого.—«В первых числах июня 1819 г.,—писал Лукасиньский,—Венгжецкий сказал/ &lt;что наше масонство значительно больше заинтересовало бы ш поляков, если бы в нем было что-нибудь национальное». Э пас—т.-е. Лукасиньского и Шредера—очень поразило, и в особе мости меня, организовавшего когда-то ложу в Замостье, и внушило мысль о реформе масонства».

Константин, прочитав представленную ему декларацию Лука-сипьского, признал ее недостаточной и в сентябре того же года пригласил его в Бельведер для устных объяснений. Аудиенция носила строго конфиденциальный характер; не был допущен даже Курута и самые приближенные русские генералы. Присутствовал лишь один генерал Гауке. Нет никакой возможности установить подробно, что произошло между этими двумя собеседниками в присутствии безмолвного, как статуя, Гауке, и осталось неизвестным, о чем беседовали в кабинете Константина—всесильный цесаревич и майор—руководитель тайного польского общества. Несомненно одно, что Лукасиньский был приглашен для объяснений не в качестве обвиняемого, а вернее для дружеской беседы. Константин отнесся с явной благосклонностью и доверием, а Лукасиньский отвечал очень осторожно и обдуманно. В своих позднейших показаниях Лукасиньский упоминает о некоторых подробностях этой беседы. Но эти показания, предназначавшиеся для Новосильцова и следственной комиссии, не могут содержать всей правды, а лишь характеризуют особое настроение этой любопытной беседы.—«По привычке делать все с осмотрительностью,—говорит Лукасиньский,— и помня, что тайна принадлежит не мне одному*—он не рискнул подробнее показать Константину организацию нового Патриотического Общества, возникшего из известного ему польского масонства. &lt;Я заметил, что великий князь раздражался, когда я задумывался, подбирая педостававшие мне выражения; видно было, что он приписывал это чему-то иному». Константин потребовал от Лукасинь-ского «честного слова в том, что он не будет больше принимать участия в чем-либо подобном». Это честное слово, хотя и вынужденное, в известной мере связывало его и заставило ограничить до минимума свое личное участие в работе общества. «На самом деле,—говорит он в позднейшем показании,—я не только прекратил свою деятельность, но и стал вести дневник, где записывал все, что делал каждый час и где я бывал, чтобы, в случае подозрения, можно было оправдать себя». Весь этот образ действий служил источником тяжелых моральных страданий для человека с такой чистой душой, как у Лукасиньского.—&lt;Не добившись, что Патриотическое Общество имело политические цели,—пишет в своих шлиссельбургских записках Лукасиньский,—по поводу упомянутой беседы в Бельведере, Константин закончил беседу заявлением, что он не доведет этого до сведения царя, который никогда не простил бы главным образом потому, что это произошло в армии. Но он поставил условием, чтобы общество было ликвидировано, прибавив при этом, что будет следить... Я знал хорошо Константина и понимал причины подобных поблажек. Я был уверен, что в. свое время буду строго наказан. Но, не находя никакого способа избежать своей судьбы, смиренно ждал ее решения».

Вскоре, в конце 1821 г., совершенно постороннее событие прпвело к резкому столкновению Лукасиньского с Константином. После сенсационного дела Мигурского и двух его товарищей, сделавших неудачную попытку бежать из крепости Замостья, и после того, как они получили по несколько сот палочных ударов, Константин приказа.! предать военному суду трех офицеров замойской комендатуры—Гола невского, Каргера и Козловского. Их обвинили в недосмотре за заключенными, значительно облегчившем их бегство. Лукасиньский к своему несчастью был назначен в состав суда, который должен был вынести приговор этим офицерам Это имело для него роковые последствия. Первоначально суд вынес довольно мягкий приговор. Но Константин потребовал более строгого наказания в виде десятилетнего заключения в кандалах. Он понимал военный суд по своему и смотрел на него не как на самостоятельный и независимый орган правосудия, а как на слепое орудие в руках главнокомандующего. В данном случае он просто приказал председателю суда над упомянутыми тремя офицерами генералу Жимирскому вынести новый приговор, исключительно строгий и заранее им указанный. Все судьи уступили этому требованию; воспротивился лишь Лукасиньский, а вслед за ним и Жимирский. Лукасиньский рассказывает об этом деле, способствовавшем его гибели, в своих шлиссельбургских записках следующее:

«Вскоре после беседы (в Бельведере) был назначен военный суд из шести членов под председательством генерала Жимирского для суда вад плац-майором Замостья с двумя его адъютантами. Решение суда было принято единогласно и подписано, и приговор был вынесен па основании законов. Константин, потребовав к себе Жимирского, изъявил ему свое недовольство приговором и потребовал, чтобы кара была заменена указываемым Константином наказанием, и закончил беседу словами: «выбирайте—придерживаться ли закона или воли великого князя». Пять членов суда подчинились приказу, Лукасиньский остался при прежнем решении, а генерал Жимирский позже присоединился к нему. Константин, когда ему был представлен нриговор, и он убедился, что уже раньше провинившийся Лукасиньский, вместо того, чтобы загладить свою вину, осмелился ослушаться—воспылал гневом. Сначала он с бешенством накинулся па Жимирского, выдержавшего бурю хладнокровно. Нс столь хладнокровно отнесся к такой же буре полковник Богуславский, командир четвертого полка... На него

выговоры и нападки посыпались, как град: &lt;Ты отзывался хорошо о Лукасиньском, а теперь видишь, какой он человек... Он не только организует тайно бунты, но даже открыто оказывает мне непослушание*. Несчастный полковник, храбрый па поле брани, но робкий в присутствии Константина, собрал все свои силы, чтобы выйти из кабинета, и затем лишился чувств и был отнесен офицерами в коляску.

Желание Константина было удовлетворено, и в первой половине декабря 1821 г. был вынесен суровый приговор, осуждавший Гола-чевского и Каргера на десятилетнее заключение в кандалах. Поставив па своем, Константин значительно смягчил наказание, сократив его для Голачевского до одного года заключения в Мод-лине, а Каргера—па пять лет каторжных работ без кандалов в Замостье.

Непоколебимая позиция, занятая Лукасиньским в этом деле, очень повредила ему в мнении цесаревича и повела к роковым последствиям. Первое чувствительное наказание обрушилось на него немедленно: приказом от 8 декабря 1821 г. он был переведен «на исправление», т.-е. исключен из действующей армии и назначен в распоряжение главнокомандующего. Подобные назначения практиковались в наполеоновские времена в виде обеспечения отслуживших срок и неспособных более для военпой службы. Во время реставрации этот способ применялся как средство для удаления из французской армии неподходящих по своему образу мыслей офицеров. Этому примеру последовал Константин, вопреки ясно выраженному закону, сначала при организации армии Царства Польского в виде массовых исключений для чистки армии, а позже в качестве известного рода наказания. Для Лукасинь-ского, в его опасном положении, это наказание было более чувствительным, чем удаление из армии. Оно отдавало его во власть Константина, под страхом военной дисциплины и под угрозой военного кодекса. Удаленный из своего полка и из Варшавы, он был прикомандирован к штабу уланской дивизии, сначала в Красный Став, а затем в Лэнчну и Седлец. На первый взгляд свободный, он в сущности состоял под специальным надзором командира дивизии, Адама Виртембергского, который, несмотря на свой громкий титул, не гнушался поддерживать постоянные сношения с тайной полицией. Ему пришлось прожить полгода в таком мучительном состоянии и пассивном выжидании угрожавшей ему гибели. II его угнетало больше, чем беспокойство о собственной судьбе, больше чем предчувствие близкого несчастия, тяжелое чувство ненадежности его нового предприятия. «Оторванный от всех знакомых, от столичного шума, предоставленный почти исключительно себе в Красном Ставе, Лэнчне и Седлеце, я имел достаточно времени для того, чтобы подумать о делах и людях. С болью сердца я убедился, что ошибался^ считая поляков способными для подобных союзов. Я понимал, что многолетние страдания, знакомство с другими пародами и несколько более высокая культура придавала моим соотечественникам известный характер и национальный дух, который, казалось, проявился во время последних испытаний. Но это было лишь минутным явлением, следы которого невозможно найти в настоящее время. Проследив мысленно целый р/гд людей, их характеры, их нелепые поступки, упорство и самоуверенность и, наконец, убедившись, что почти все они вступили в общество без всякого призвания, не задумываясь о личной опасности,—я решил, что подобный союз, даже при самых благоприятных обстоятельствах, не принесет никакой пользы родине. Наоборот, он может ежемипутно лишь принести ей вред. Будучи так настроен, я морально уже не принадлежал к союзу, но все-таки стоял на его страже, ибо этого требовал мой характер». В этих словах сквозит страшная безнадежность, которую нужно уважать, по не принимать буквально; нужно отбросить ретроспективное отчаяние заживо погребенной жертвы.

Тотчас после исключения Лукасиньского из полка и высылки его из Варшавы, в декабре 1821 г., началось первое тайное следствие против него. Характерно, что до этого времени Константин действительно оставлял его в покое, удовлетворившись вполне представленными в Бельведере объяснениями. Таким образом, несмотря на явный, столь губительный для Лукасиньского донос Шнайдера, за истекшие с того момента четыре месяца нет никакого следа каких-либо следственных розысков против Лукасиньского. Лишь в декабре, быть может, движимый чувством мести за обнаруженное Лукасииьским упорство в деле Голачевского или же своими своеобразными понятиями о чести и субординации, Кон-стантин решил начать против него самое строгое следствие с целью окончательно проверить тяготевший на Лукасиньском донос.

Сначала Константин обратил внимание ка Махницкого, о котором много говорил в своем доносе Шнайдер и совершенно-умалчивал в своей декларации Дукасиньскпй. Над Махницким был установлен тайный надзор еще в конце сентября, но он не дал никаких результатов и был прекращен в декабре. С тех пор все подозрения Константина сосредоточились на Лукасиньском. Он собирался сам ехать в Петербург для доклада об этом важном доносе и поэтому хотел выяснить все подробности. И он. предпринял самое спешное и безапелляционное следствие над Лукасиньским, поручив его своей верной контр-полиции—Макроту и Шлею—в полной тайне от высшей тайной полиции и центрального полицейского бюро и даже от Новосильцова. Он приказал незаметно следить за делами и сношениями Лукасипьского в Красноставе и одновременно сделать тайно обыск в его запертой после его отъезца квартире в Варшаве. В особенности рекомендовалось ознакомиться с его бумагами, запертыми в сундуке, поставленном на чердаке. Одновременно Константин приказал организовать тайный надзор за Шнайдером, в котором он подозревал агента-провокатора, подосланного к нему Ружнецким или Новосильцевым. Макрот тотчас приступил к делу, которое было очень щекотливым, так как необходимо было действовать так, чтобы не вызвать преждевременной тревоги в среде членов союза. Один из самых ловких агентов тайной полиции, переодетый военным ииса-I рем, нанял в конце декабря квартиру в доме, где проживал Лука-сипъекий. Победив различные технические затруднения, с соблюдением возможной осторожности, он привел в конце декабря 1822 г. после полуночи Макрота и Шлея на чердак. На улице ожидала приготовленная повозка, па которой намеревались отвести найденные бумаги в Бельведер. «При помощи гвоздя» легко были вскрыты все замки, и после тщательного обыска, кроме старых судебных дел, ничего подозрительного не найдено. Несмотря на это, начатые розыски усердно продолжались.

В начале февраля агенту удалось познакомиться с некоей девицей Пазд.зерской—возлюбленной бывшего лакея Лукасипьского. Она проживала с двумя модистками в том же доме «на полном пансионе» у какой-то подозрительной вдовы. Агент тайной полиции устроил для этих девиц торжественный пир, на который пригласил еще двух своих товарищей, людей солидных и «влиятельных», т.-е. Шлея и Макрота.

Двое занялись модистками, а Макрот победил сердце Паздзер-ской и узнал от нее различные интимные подробности о Лука-сииьском. Ему удалось даже уговорить ее переменить квартиру, где он мог бы свободнее посещать ее. Вскоре он тайно от нее обыскал ее запертый сундук, а также оставленный у нее сундук ; лакея. Но нашел в них лишь любовные письма лакея и книги Лукасипьского. Вся эта одиссея была представлена Константину, обошлась, согласно приложенному Макротом счету, в 1.216 польских злотых и не дала никаких результатов. Неутомимый Макрот однако не успокоился. «Так как все розыски,—писал он,—оказались безрезультатными, то необходимо проследить за майором Махницким' и другими, на которых указывают как на самых усердных членов секты Косиньеров. Необходимо заслужить доверие прислуги этих членов для того, чтобы с их помощью сделать обыск в квартирах этих господ, зорко следить за домами, где они бывают, и войти в сношения с их друзьями, проследить—не выносят ли они какие-нибудь бумаги, не устраиваются ли собрания, добиться дружеских отношений с девушкой, живущей на содержании лакея Лукасиньского, обыскать квартиру Фишера, дружившего с Лукаспньским. Назначенная затем следственная комиссия после двухмесячной бесплодной работы не обладала никакими серьезными данными по делу Лукасиньского. Наконец, 22 октября 1822 года неожиданно бйл арестован Лукасиньский.

ГЛАВА IV.
Суд и первые годы заточения.
Умер не тот, кто сражен, как герой, Умерли те, что сразили...

(^Реквием», Л. Федоров).

Среди хранившихся старых бумаг калишского казначейства нашли и доставили Константину экземпляр ритуала ложи второй степени Национального масонства, целиком написанный собственноручно Лукаспньским п в свое время переданный Добжицкому. Упоминание в этом несомненно подлинном документе о «двух реках и двух морях», как границах Польши, и отсутствие упоминания об Александре окончательно погубило Лукасиньского в глазах Константина. Лукасиньский проживал тогда в Седлеце па полной свободе с того момента, как он подписал потребованную у него в мае декларацию с отречением от всяких тайных обществ. Теперь оп был вытребован в Варшаву и здесь тотчас по прибытии неожиданно арестован. Одновременно в Варшаве были арестованы Махницкий и Шредер и все трое заключены в новой политической тюрьме—в бывшем кармелитском монастыре ла Лешие, куда были перевезены прежние узники из доминиканского монастыря и где теперь происходили совещания следственной комиссии. Перед Лукасиньским открылся тяжелый путь полувекового заключения. Войдя в угрюмое здание кармелитов, он простился навсегда со свободой и, переходя из тюрьмы в тюрьму, наконец, нашел свою могилу в Шлиссельбурге. Тюрьма, в которую Лукасиньский был заключен с самого начала, была только-что перестроена, стены были еще покрыты сыростью, и многие узники тяжело захворали. Камерн были исключительно одиночные, и заключенные держались в строгом одиночестве, их называли не по именам, а по номерам камер. Лукасиньский помещался во втором этаже в камере под № 13. Его охраняли очень строго. Под его камерой помещался Циховский, и Лукасиньский беседовал с ним при помощи перестукивания и получал иногда некоторые сведения о ходе следствия. Махницкий занимал №15 также во втором этаже. Это была самая обширная камера в два окна, в которую его поместили из опасения за его здоровье и жизнь. Махницкий раз-навсегда отказался пользоваться какими бы то ни было льготами, даже допускаемыми строгими тюремными правилами. Он отказался даже от разрешавшихся время от времени прогулок по коридору под конвоем и никогда не выходил из своей камеры.

С арестом Лукасиньского, Махницкого и Шредера, в октябре 1822 г. дела следственной комиссии .значительно поправились я вступили в новую, более плодотворную стадию. Комиссия получила новое название «Следственной комиссии для расследования Национального масонства». Но работы предстояло еще много.

Лукасиньский давал показания с большою осторожностью, ограничиваясь лишь подтверждением своих устных и письменных объяснений, данных еще в сентябре Константину. Такой же тактики придерживался первоначально и Шредер, а Махницкий— хранил упорное молчание.

Лукасиньский избрал с момента своего ареста самую удачную и единственно возможную для него тактику. Он не мог хранить полное молчание в виду несомненного факта своей роли руководителя и письменного показания, которое вынужден был дать Константину. Он не скрывал существования Национального масонства, а приводил подробности, указывал на его легальность и ссылался на ликвидацию его до запрещения тайных обществ. Но он не сказал пи единого слова о Патриотическом Обществе. Когда в конце ноября ему показали в комиссии упомянутые два документа, он сразу признал представленный ему написанный им национально-масонский ритуал, но категорически опровергал, что знает что-либо о втором наиболее компрометирующем документе— статуте о гминах. Он старался как-нибудь связать в своих показаниях вновь открытую деятельность Патриотического Общества, в особенности распространение военных гмин, с предшествующею деятельностью Национального масонства для того, чтобы создать из этих двух категорий одно нераздельное целое, менее доступное для политических и судебных преследований. Что касается Национального масонства, то он брал всю ответственность исключи-

Шлиссельб. узник.                                                    4 тельно на себя, как на организатора и начальника, тщательно выгораживая других обвиняемых. Следственная комиссия отнеслась особенно благосклонно к Шредеру, и некоторый свет на эту благосклонность бросает Лукасиньский в своих шлиссельбургских записках.

«Если нужно было искать виновных, то можно было найти их в Лукасиньском и Шредере. Но этому помешала молодая жена Шредера, которая при помощи Новосильцова добилась, что ее мужа заменили Добжицким. Таким образом в своем окончательном заключении следственная комиссия обвиняла, главным образом, четырех оставшихся подсудимых - Лукаспийского, Махницкого, Добжицкого и Кошутского, не находя никаких смягчающих их вину обстоятельств, особенно для Лукасипьского, признанного «главным деятелем и начальником». В течение четырех месяцев оставался открытым вопрос, как поступить с ними дальше, подвергнуть ли их наказанию административным порядком или же предать суду—уголовному или военному. И лишь осенью 1823 г. решено было предать всех обвиняемых военному суду.

Лукасиньскому, допрошенному первым, было просто прочитано его предыдущее показание, декларация и очные ставки перед следственной комиссией, причем допрос сводился лишь к подтверждению им подлинности этих актов. Через пять дней точно так же поступили и с остальными обвиняемыми, и были устроены очные ставки между Шнайдером и Лукасиньским, Шредером и Махницким, Лукасиньским и Доброгойскнм и Кошутским. В качестве свидетелей, кроме целого ряда старых «замешанных» в это дело, были привлечены еще двое новых — подполковники Прондзиньский и Козаковский. Это было результатом некоторых подробностей, приведенных под конец Лукасиньским в его показаниях. В январе 1823 г. Лукасиньский, уже по окончании своего первоначального допроса, сам обратился к следственной комиссии с заявлением, что весною 1821 г. он слышал от Козаковского, будто бы подполковник Голуховский сообщил ему, что «принят в какое-то тайное общество в квартире подполковника Прондзинь-ского, где его приняли в масках три члена». Это показание неожиданно скомпрометировало до сих пор пезамешашиого в дело Прондзиньского, который в своих записках очень жалуется поэтому на Лукасипьского. Сам Лукасиньский в своих позднейших тюремных записках выясняет причины, побудившие его сделать это сенсационное показание. Он хотел таким образом предостеречь членов общества, не попавших в подозрение, и главным &lt; бразом неосторожных познанских членов, и заставить их соблюдать осторожность. Он постарался связать дело Национального масонства с Патриотическим Обществом и со старым, следовательно, неопасным делом «истинных поляков». Он надеялся еще заинтересовать таким путем Константина и добиться личного свидания с ним. Наконец, он взваливал вину главным образом на Голуховского, уже умершего в то время. В конце апреля 1824 г. комиссия закончила свою работу, допросив в последний раз обвиняемых. Им еще раз представили все дело и предложили выбрать себе защитников. Лукасиньский избрал для себя первоначально Козловского, который, как замешанный в дело «истинных поляков», не мог выступить на суде и был заменен адвокатом Токарским. Добжицкий избрал себе в защитники Тарчевского, Шредер — Кеджиньского, Кошутский — Огродовича. Доброгойский заявил о готовности принять защитника, назначенного ему официально судом. Махницкий в своем последнем показании не преминул сурово осудить неблаговидные поступки следственной комиссии, а затем заявил, что не желает никакого защитника. По представлению Гауке, как председателя’военного суда, министр юстиции Бадени назначил защитниками троих, избранных подсудимыми, Токарского, Кеджиньского и Огродовича, а вместо отказавшегося Тарчевского, как состоявшего на государственной службе, был назначен Маевский. Доброгойскому же и Махницкому были назначены официальные защитники—Кшивошевский и Торосевич.

Заседания военного суда начались в начале июня 1824 г. в так называемом ордонанцгаузе г. Варшавы на Саксонской площади, в нижнем этаже умышленно выбранного очень тесного помещения, для того, чтобы по возможности ограничить гласность суда. Наплыв публики был очень велпк, но в зал заседаний попали лишь немногие, вследствие небольшого числа мест, предназначенных для публики и отделенных решеткой. Поставленные по приказу Константина у дверей адыдтанты пропускали лишь известных им лиц, получивших билеты для входа в зал заседаний. Обвиняемых ввели в зал без кандалов, в сопровождении своих защитников, и поместили в ряд, за решеткой, лицом к суду и спиной к публике. Защитникам было строго воспрещено касаться самой слабой стороны дела, т.-е. вопроса о компетенции военного суда, так как подведомственность этого дела военному суду вызывала сомнение— в виду того, что подсудимые являлись людьми статскими и преступлению придали чисто политический характер. Общее внимание привлекал, конечно, Лукасиньский. Он держал себя на суде с достоинством и полным спокойствием. Точно так же вели себя Добжицкий и Кошутский, не обнаруживая ни малейшего малодушия. Махницкий выделялся на суде, как и во время допроса, своим гордым, почти презрительным отношением к след-ствежпой комиссии. Когда ему, между прочим, указали на найденное у Лукасиньского его письмо, содержащее перечисление нарушений конституций, он иронически потребовал от суда, чтобы это обвинение было прочитано при открытых дверях перед собравшейся публикой. Неприятное впечатление производил Шредер, невидимому, рассчитывавший на милость суда. Жалость и симпатию возбуждал старик Доброгойский, доставленный в суд из Уяз-довского госпиталя—больной и разбитый.

После девяти заседаний военного суда трое из шести обвиняемых были освобождены. Остальные трое—Лукасиньский, Доброгойский и Добжицкий—были приЬнаны виновными в доказанном государственном преступлении и осуждены: первый — на девять лет каторжных работ, а два последних—на шесть лет каторжных работ.

Упомянутый приговор был оглашен публично в судебной палате 18 июня 1824 г. и в тот же день объявлен официально трем узникам кармелитского монастыря, причем им объявили, что апелляция не допускается и приговор будет представлен па благоусмотрение царя.

В актах не имеется никакого указания на непосредственную просьбу Лукасиньского и его товарищей о смягчении их участи. Константин не хотел, очевидно, значительного уменьшения наказания и ходатайствовал перед Александром лишь формально, во исполнение данного суду обещания. Царь сократил срок каторжных работ для Лукасиньского до 7 лет, а для остальных двоих — до 4 лет. «Всякий признает, что подобная милость,—пишет с горечью Лукасиньский,—является издевательством над несчастными и что было бы лучше и приличнее просто утвердить приговор».

Монаршая конфирмация приговора была доставлена в Варшаву в отсутствие Константина, наход! лшегося за границей. Наместник Зайончек, для которого, как и для всех, суровость монарха в этой мнимой милости явилась полной неожиданностью, не хотел очевидно взять на себя приведение в исполнение наложенной кары. И поэтому он, через Куруту, выразил Константину желание отложить исполнение приговора до возвращения его из-за границы. Константин, для которого такая отсрочка вовсе не была на руку, строгим приказом из Франкфурта на Майне потребовал от Зайон-чека немедленно, &lt;не откладывая ни на минуту, выполнить «высочайшую волю» во второй половине сентября в присутствии всего варшавского гарнизона и затем отвезти всех трех осужденных в крепость Замостье. К выполнению приговора было присту-нлепо 1 октября, причем первым делом были освобождены трое оправданных, отданных лишь под надзор полиции. Одновременно с этим приступили к исполнению приговора над тремя осужденными—Лукасиньским, Доброгойским и Добжицким.

Монаршая конфирмация приговора была им прочитана накануне в тюрьме плац-майором Аксамитовским, но ожидающий их публичный позор держали от них в тайне до последней минуты из опасения перед каким-нибудь актом отчаяния или самоубийства. На следующий день с утра (2 октября 1824 г.) на них надели офицерские мундиры, украшенные всеми знаками отличия, и. в открытой военной повозке под сильным эскортом конных жандармов отвезли в лагерь за Повопзсковскую рогатку. Здесь были выстроены в виде карре откомандированные для этой печальной церемонии, согласно приказу Константина, отряды польских и русских войск от варшавского гарнизона: четвертый, пятый, седьмой и первый пехотный линейный полки в полном составе, батальон саперов, четвертый полк улапов, отряды гвардии, пехоты и. кавалерии. Крутом толпилась черная, молчаливая толпа собравшихся людей. Узников ввели па середину четыреугольиика, поставили в ряд на расстоянии друг от друга и около каждого поместили по два жандарма с обнаженными саблями. Войска взяли на караул, аудитор громким голосом прочитал приговор, конфирмованный царем. Ударили в барабан. Главный столичный палач, высокий широкоплечий мужчина, весь в черном, приблизился к осужденным и, начиная с Лукасиньского, сорвал с них погоны и знаки отличия и сломал над их головами сабли. Затем, при помощи палача, с них сорвали мундиры, одели в серые тюремные халаты и обрили головы. После этого их усадили на землю, !и кузнецы тотчас заковали па сапогах приготовленные кандалы в 22 фунта весом, дали им тачки и при оглушительном барабанном бое приказали пройти перед фронтом войск. Никто не промолвил ни слова, толпа наблюдала с затаенным дыханием, войска стояли неподвижно. Но по лицу многих офицеров и солдат,—как уверяет Добжицкий,—и у русских текли слезы. Первым шел Лукасиньский. Ноги его путались в кандалах, впивавшихся в высокие, грубые ботфорты. Он был очень бледен, но сильно толкал тачку вперед, вперив взор по направлению к фронтовой линии, глядя прямо в глаза командирам и солдатам. Тотчас по окончании этой ужасной церемонии, его забрали, посадили вместе с двумя товарищами в повозку и, под эскортом жандармов, отвезли в Замостье для отбывания наказания. Здесь на следующий день их заковали в новые кандалы прямо на тело. Это было облегчением, ибо от кандалов, закованных на сапогах, сделались сплошные рапы. До сих нор, хотя п в следственной тюрьме,—он был офицером, граждаии-слом, человеком. Теперь ои ие был больше человеком.

После нескольких дней мучительного путешествия, Лукасинь-ский был доставлен из Варшавы в Замостье (6 октября 1824 г,) и здесь был разлучен со своими двумя товарищами и помещен я отдельный так-называемый львовский каземат, в первый дисциплинарный батальон. Комендант крепости, полковник Гуртиг, обращался с ним, как и с другими заключенными, с солдатскою грубостью. На каждого заключенного полагалось по 10 грошей в день .на содержание. Причем командир дисциплинарного батальона, майор Размысловский, мучивший и обиравший узников, брал из этого в свою пользу 2 гроша на* стирку, бритье и ваксу.

Заключенные получали полтора фунта хлеба, ячменную кашу, % фунта очень плохого мяса, вечером—гороховую кашу. Казематы полуподвальные, со сводами, совершенно не отапливались зимой. Узники спали па скамейках или под ними, без всякой подстилки, с изголовием из гладких досок вместо подушки. Узники употреблялись для тяжелых крепостных работ—сооружения земляных укреплений, переноски земли и мусора, каменотесных работ и гашения извести. Работы производились ежедневно, не исключая воскресений, кроме только шести дней в году—Рождества, Нового года, Пасхи и Троицы. Во многих случаях узники подвергались телесным пак^аниям. Для этого употреблялись палки известной формы, в полтора дюйма толщины, на ремне. Часто случалось, что наказуемый умирал под ударами. В конце апреля 1825 года скончался Доброгойский. Лишь накануне смерти с него были сняты кандалы, благодаря хлопотам гарнизонного доктора Любель-ского. Перед самой смертью Доброгойский послал через своих товарищей по заключению прощальный привет Лукасиньскому и просил у него прощения за то, что он по своему неблагоразумию способствовал, во время допроса следственной комиссией, обшей гибели. С тех пор Лукасиньского перевели на место Доброгойского в люблинский каземат. Здесь его поместили не в большой тюремной камере, а в маленькой соседу1 комнатке вместе с десятью заключенными. Среди них, рядом с Лукасипьским, помещался молодой Тадеуш Суминьский, сын плоцкого обывателя и солдат 1 пехотного полка, осужденный два года тому назад за нарушение субординации и дезертирство на 12 лет крепости,—срок, сокращенный Константином до * 5 лет. Это была смелая, горячая и порывистая натура. Длинными вечерами, когда, по окончании работ, осужденные запирались в темноте, Лукасиньский рассказывал этим простым людям, товарищам по несчастию, неизвестные им прекрасные, знаменитые истории из Плутарха, говорил о Спарте и Фивах, о Пелопиде и Эпамин' нде, о низвержении фивянами спартанского ига, о греческих героях и борцах за свободу, о низверженных тиранах и восстановленной народной свободе, говорил о Польше.

Летом 1825 года среди заключенных в люблинском каземате, с ведома Лукасипьского и под деятельным руководством Сумпнь-ского, возник заговор, имевший целью вырваться на свободу, завладеть крепостью и пробраться в Галицию. Существует версия, по которой намерения Лукасиньского были гораздо шире и он продолжал будто бы и после заключения свою деятельность в Патриотическом Обществе, уцелевшем благодаря его сдержанности в своих показаниях. Все это шло будто бы параллельно с третьим Варшавским сеймом, который должен был «отвлечь бдительность властей от тайно готовящегося восстания», сигналом для которого должна была послужить попытка Лукасиньского в Замостье. Но вся эта романтическая история ни на чем не основана и лишена не только достоверности, по и правдоподобия, ибо не могло быть и речи о каком-либо общении Лукасипьского с внешним миром, а тем более с руководителями Патриотического Общества. С другой стороны, существует совершенно противоположная версия этого таинственного дела, хотя тоже недоказанная, но, быть может, заключающая в себе долю правды.

«Ни Константин, ни Новосильцов, каждый из них по разным причинам, не забывали о Лукасиньском, не переставали следить за ним, в убеждении, что они могут узнать от него очень много. Они составили план, как добиться у него полной исповеди—план дьявольский, который оказался вполне удачным.

«Все пружины, пущенные в ход для этой темной махинации— неизвестны. Но я убедился во время предпринятых мною в Замостье (в 1831 г.) поисков, как и среди бумаг, оставшихся там после коменданта Гуртига, что для Лукасиньского была устроена ловушка и между узниками было заключено условие с ведома Константина сделать попытку будто бы овладеть крепостью и начать восстание. Повидимому, Лукасиньский пе хотел принимать участия в заговоре—потому ли, что пе доверял ему, или же потому, что пе надеялся на возможность его осуществления. Но Суминьский вступил в него со всем пылом своей молодости». Так пишет весьма важный свидетель. И в сущности весьма правдоподобно, что среди узников, окружавших Лукасиньского, было достаточно подставных провокаторов и шпионов, которые действовали под режиссерством Константина. Но пока все это остается в области догадок, а фактически дело происходило следующим образом:

28 августа 1825 г. в час пополудни отряд из 200 узников, среди которых находились Лукасиньский и Суминь-ский, был выведем для работ за линию фортов за люблинскими воротами, под эскортом спешившихся улапов и ветеранов. При этом (случай редкий и исключительный) при отраде не было ни одного офицера. Вдруг из шеренги выскочил Суминьский, бросился па одного из улапов,—Кадлубка,—ударом кулака повалил его па-земь, вырвал у него саблю и крикнул: «Товарищи! час освобождения настал! Да здравствует наш начальник майор Лукасиньский!» Он хотел увлечь за собой товарищей, но никто, пи один человек не двинулся с места, несмотря на то, что по крайней мере более десяти человек были посвящены в заговор. «Видя это, разжигаемый их оцепенением, Суминьский бросился на остолбеневших узников с саблей в руке и, размахивая ею, стал гнать их вперед, как стадо. И узники, ветераны и стража с обнаженными саблями (весьма странное явление)—все бросились вперед, направляясь за линию фортов крепости».

Только тогда солдат 4-го егерского полка, Поньско, преградил путь Суминьскому и ударом сабли обезоружил его. В это время подбежало семь арестантов, очевидно «участники заговора», и один из них, Ян Якубовский, отбывавший наказание, солдат 2-го полка конных стрелков, ударом лома повалил Суминьского на землю, а подпрапорщик Буссов и унтер-офицер Былиньский— 4-го уланского полка—окончательно обезоружили его. Началось самое строгое следствие, и Суминьский, после немилосердных пыток, показал, наконец, что его поощрял па это Лукасиньский, намеревавшийся выгнать гарнизон, захватить крепость, потребовать у царя освобождения, а в противном случае, подложив мину, взорвать крепость вместе с собою. Лукасиньский, немедленно допрошенный Гуртигом, признал лишь, что действительно поощрял к этому шагу Суминьского с целью совместного бегства. Гуртит представил Константину рапорт об этом событии лишь через два дня, подчеркнув, что у Лукасильского и Суминьского не было никаких сообщников. Военный полковой суд в Замостье спешно закончил следствие и приговорил обоих обвиняемых к смертной казни через расстреляние (10 сентября 1825 г.). Выслушав приговор, оба заявили, па предложенный им вопрос, что они отказываются от всякого ходатайства о помиловании, предпочитая быть казненными.

«Слабый, еле держась на логах,—так описывает в немногих словах Лукасиньский это событие в своих шлиссельбургских записках,—собрав последние силы, я хотел вырваться па свободу м вызвать бунт, ио план нс удался: меня предали военному суду и приговорили к расстрелу».

Рапорт Гуртига, полученный в Варшаве в начале сентября, был тотчас отослан Курутой Константину в Эмс. Вместе с тем Курута отправил в Замостье дежурного генерала Раутонпгграуха для дополнительного следствия на месте. Константин, получив рапорт, немедленно прислал Куруте следующий приказ: «Лукасиньский и Суминьский должны быть подвергнуты, в присутствии всех заключенных и бригадною генерала Малетского, телесному наказанию в гораздо более строгой мере, чем это практиковалось над другими узниками, бежавшими когда-либо из Замостья. Настоящий приказ должен быть немедленно сообщен Гуртигу, и сечение произвести тотчас. Оба преступника будут содержаться с этого времени в безусловном одиночестве, срок наказания удваивается, т.-е. продолжен до 14 лет для Лукасипьского и до 10 лет для Суминьского. Но и по истечении срока ни Лукасиньский, ни Суминьский не могут быть освобождены иначе, как по моему приказу. Кроме того, необходимо экстренно и самым энергичным образом нарядить новое следствие для того, чтобы найти сообщников Лукасипьского и Суминьского, ибо трудно допустить, чтобы таковых не было. Семь поименованных арестантов и среди них Лабузинский, которого вовсе не допрашивали, должны быть подвергнуты новому допросу, причем следует принять строгие меры, если в таковых встретится надобность».

Однако, приведение в исполнение этих приказов было задержано Курутой, потому что он переслал в Эмс только-что вынесенный: приговор полкового суда и ожидал конфирмации Константина. Константин же, получив одновременно рапорт Раутен-штрауха из Замостья, вторым приказом Куруте (23 сентября) совершенно кассиройал упомянутый приговор на том основании, что Лукасиньский и Суминьский, как отбывающие еще наказание по прежним приговорам, не могут подлежать новому военному суду. При этом он подтвердил свои оба прежних приказа подвергнуть их позорному телесному наказанию в назидание другим узникам, и после этого содержать их в одиночном заключении, закованными в ручные и ножные кандалы.

Но совершенно неожиданно, независимо от' упомянутых двух приказов, в тот же день был экстренно' выслан в Замостье чиновник особых поручений при генерале Раутенштраухе, капитан Гюбнер, с третьим приказом Ку руты Гуртигу. Из сделанных раньше распоряжений теперь были отменены «те, которые касаются Лукаснньского. Он должен быть подвергнут допросу по делу распространения тайного общества, к которому он принадлежал, Гюбнером, согласно данным ему устным инструкциям».

Произошло очень важное событие: Лукасиньскпй рении открыть существование Патриотического Общества. Какие причины склонили его к этому решению, па которое не могло до сих пор вынудить его ни самое искусное следствие, ни трехлетиям тюремная пытка? Эти побуждения были вероятно столь же чисты, как й его безупречная душа. Им руководил не страх, который был ему чужд. Он уже давно принес себя в жертву. Раз он требовал для себя расстрела, то не мог испытывать страха перед удвоенным сроком тюремного заключения; перенося со стоицизмом физические страдания самой тяжелой неволи каторжных работ, он не мог устрашиться физической боли телесного наказания. Нельзя также допустить, чтобы он испытывал страх перед самым позором. Ибо после того, как год тому назад он пережил этот позор в присутствии своих товарищей по оружию во время страшной экзекуции ла Повонзковском поле, теперь не могла внушить страха унизительная кара в присутствии каторжников.

Главным двигателем было здесь не чувство самосохранения, лишь то, что Лукасиньскпй в конце концов усомнился, после мучительных-размышлений в тюремном одиночестве, в людях и в самом своем тайпом предприятии.

Он чувствовал, что его предприятие, уцелевшее там в Варшаве, благодаря его молчанию, уже находится в подозрении, выслеживается властями, что оно попало в руки людей, которым он не доверял. Такие мысли привели Лукасиньйого к решению ликвидировать все одним взмахом, открыв все властям. Но необходимо было еще подумать о том, чтобы его признание не повлекло за собой гибель многих, до сих пор не пострадавших товарищей. Устранению этого сомнения главным образом способствовал Раутепштраух, приехавший па следствие в Замостье в сентябре, беседовавший с Лукасиньскпй и предчувствовавший, что Лукасиньскпй склонен раскрыть тайпу. И он мог сообщить Лукасипьскому точные сведения об амнистии Александра в январе 1824 г. и обещал ему безопасность людей, скомпрометированных показаниями Лукасиньского о Патриотическом Обществе. И во всяком случае, можно смело подтвердить, что из всех поименованных Лукасипьским лиц никто не подвергался преследованиям.

Тем временем, в половине октября, был приведен в исполнение приговор над несчастным Суминьским. На площади установили под сильным конвоем всех заключенных, привели бледного, обросшего Лукасиньского и поставили у стены внутри карре. Затем на его глазах, закованный в ручные и ножные кандалы, Суминьский получил 400 палочных ударов. По окончании экзекуции окровавленного преступника заперли в подземелья, а Лукасиньского оставили в ордонанцгаузс, где допрос продолжался после Гюбнера присланным для этой цели из Варшавы Колзаковым. Прежде, всего на вопрос, кто подал ему первую мысль об организации Патриотического Общества, преследовавшего очевидно политические цели, Лукасиньскпй (17 октября 1825 г.) дал исчерпывающие показания. Начав с прежнего категорического утверждения, что главным побудителем создания Патриотического Общества явился Ружнецкий, он сообщил все скрывавшиеся до сих пор подробности открытия Общества, рассказал о событиях в Познани, прибытии Умпиьского, собрании на Белянах, организации и росте Общества. В тот же день он собственноручно изложил свое показание письменно, дополнив многими подробностями глубокого психологпче’ского и личного свойства, отчасти обращаясь прямо к Константину.— «Позже выяснится,—писал он,—что я и Махницкий, скрывая много, были тем не менее самыми правдивыми в сравнении с другими. Причиной этого является то, что каждый из них хотел лишь оправдать себя, не думая об остальных. Я же думал о всех, не щадя себя. Я презираю всякую ложь; я применял ее только там, где я считал обязательным пользоваться ею для спасения многих людей от беды, в которую я сам попал. Я ненавижу также лесть и никогда не пресмыкался в передних богатых людей. Поэтому у меня пет никаких оснований утаивать что-либо и прикрывать себя или других &gt;.

В самом деле, даже это письменное показание, предназначенное ас! Ьопмпеш и считавшееся со специфическими особенностями характера Константина, обнаруживало, наряду с искренностью, большую сдержанность, весьма зрелую обдуманность, тонкое понимание некоторых сторон в организации союза. На следующий день, он во втором показании дал между прочим объяснения о союзе «истинных поляков» и участии в нем Прондзипьского, а также о некоторых важнейших вопросах, касающихся Патриотического Общества, в ответ па заданные ему вопросы. Кроме того продиктовал наизусть Гюбнеру устав Общества, несколько сократив его и с пропусками. Этим закончился допрос в Замостье.

Получив показания Лукасиньского, Константин немедленно, в половине ноября, возвратился в Варшаву. Но он не воспользовался ими для репрессивных мер, не тронул никого из упоминаемых в них лиц, хотя многие из них занимали выдающиеся должности и 'спокойно продолжали исполнять свои обязанности, первоначально не подозревая даже, что они известны грозному начальнику как основатели или члены Патриотического Общества.

Тем временем (29 ноября т. г.) Константин приказал для облегчения дальнейшего допроса препроводить Лукасиньского и Добжицкого из Замостья в Гуру в строжайшей тайпе, по одиночке, так, чтобы один нс знал о судьбе другого.

Ночью 30 ноября Лукасиньский, все еще в кандалах, с завязанными глазами, тщательно закутанный в казацкую бурку, был вывезен поручиком гвардии Радухиным из Замостья и доставлен в Гуру. На следующий день ночью точно так же был вывезен казацким подпрапорщиком и Добжицкий. В Гуре их поместили в казармах пешей гвардейской артиллерии, находившихся во флигеле бернардинского монастыря, под надзор русского полковника Корфа — человека, как свидетельствует Лукасиньский в своих шлиссельбургских записках—&lt; чрезвычайно благородного и почтенного &gt;, старавшегося по мере своих сил облегчить участь несчастных узников своим гуманным отношением к ним. Через две недели, в половине декабря, сюда прибыли Новосильцов и Курута для продолжения допроса, к которому с особенным коварством готовился первый. Лукасиньский в своем собственноручном письменном показании дал краткие, точные и сдержанные, никого не компрометирующие, ответы на приготовленные Новосильцовым щекотливые вопросы, касающиеся сцены первого собрания в Бе-ляпах, устава Косиньеров, влияния союза на варшавскую прессу, сношений с Князевичем и какой-то другой «известной особой», подразумевая под пей Адама Чарторыского и т. д. Одним словом, Лукасиньский вел себя точно так же, как и при двукратном допросе еще в начале января 1826 г.

Этим допросом Константин решил закончить все дело, считая даже политически нежелательным бесконечное расширение следственно-репрессивных дел.

В этот момент пришла весть о внезапной смерти Александра I, и вскоре вспыхнуло восстание декабристов. Когда из показаний Пестеля обнаружилась связь декабристов с польскими тайными обществами, в конце января 1826 г. был арестован камер-юнкер Яблоновский, допрошенный сначала в Киеве, доставленный в Петербург и выслушанный Николаем лично. Николай обратился тотчас после этого к Константину, требуя производства строгого следствия в Варшаве. Но Константин воспротивился этому и лишь в половине января сообщил Николаю о попытке Лукасань-ского в Замостье, утверждая, что показания русских заговорщиков являются ложным вымыслом, брошенным ими на Царство Польское и на польскую армию в целях своего оправдания.

Дело Патриотического Общества он считал* законченным и упорно отказывался начинать новое следствие. Но Николай все-таки настоял на своем и заставил нарядить новую следственную комиссию из пяти поляков и пяти русских под председательством Станислава Замойского. В самый день открытия заседаний этой комиссии (20 февраля 1826 г.) были произведены первые аресты,, и затем они происходили ежедневно. Все эти аресты не имели никакого отношения к показаниям Лукасиньского в Замостье, со времени которых прошло четыре месяца (от 17 ноября 1825 г. до 20 февраля 1826 г.), и в течение этого времени буквально никто не был арестован. Лукасиньский не имел ничего общего с этими арестами, ему даже не были известны причины их, так как он совершенно не знал ничего о позднейших делах Патриотического Общества после того, как он был заключен в крепость. Его ни разу не допрашивала также следственная комиссия. И лишь единственный раз, в первой половине июня по личному приказу Константина, Лукасиньского препроводили ночью с такими же предосторожностями, как из Замостья в Гуру, из Гуры в Варшаву. И здесь в строгой тайпе поместили в Литейный двор и под самым строгим надзором приставленного к нему русского капитана Бажина и ветеранов волынского гвардейского полка. Одновременно привезли туда же и Добжицкого, а в сентябре они были отправлены обратно в Гуру. Летом 1827 г. он был снова привезен вместе с Добжицким из Гуры в Варшаву и снова помещен в Литейный двор.’ Совершенно изолированный, не видя никого, кроме наблюдающей за ним стражи, он только один раз, в конце июля, во время пожара большой пятиэтажной суконной фабрики Френкеля, помещавшейся на Литейном дворе, в самую опасную минуту, когда пламя уже охватывало флигель, в котором помещалась его камера, встретился с Добжицким. Их привели обоих в квартиру Бажина, и они могли в течение нескольких часов, хотя и в присутствии русского солдата, свободно поговорить по-польски. Наконец, еще несколько месяцев спустя, в ноябре 1827 г., он в последний раз был вызвал вновь учрежденной, вместо следственной комиссии, сенаторской варшавской делегацией. Здесь Лукасиньский в последний раз видел и слышал поляков. После того ноябрьского дня он свыше сорока лет был отрезан от мира и своей родины.

В 1828 г. закрылся сеймовый суд, во время которого имя Лукасиньского вспоминалось не раз. В 1829 г. Николай был провозглашен царем польским, а в 1830 г. открылся четвертый и последний сейм. Лукасиньский все еще оставался в заключении, но уже как единственный из осужденных военным судом. Добжицкий, по истечении четырехлетнего срока его наказания, был освобожден в октябре 1828 г. Лукасиньский продолжал влачить существование в абсолютной тайне, в волынских казармах Варшавы, в маленькой, полутемной конуре, во втором этаже, где окно было умышленно заколочено с боков и сверху, так что свет проникал лишь через небольшое отверстие. Он сидел по целым дням на прикрепленном к полу табурете; закованный в те же кандалы, которые были надеты во время экзекуции на Повонзков-ском поле. На сейме 1830 года благородный Густав Малаховский, бывший член Патриотического Общества, а теперь один из самых уважаемых в палате депутатов, имел смелость, в конце июня, накануне закрытия сейма, подать петицию царю о помиловании Лукасиньского. «Трудно высказать, с какою благодарностью палата депутатов и народ, представителем которого она является, убедились бы. что все рапы заживи, все скорби улеглись, все жалобы забыты . Николай I остался глухим на этот красноречивый призыв. Быть .может все-таки, под влиянием этой петиции, в 1830 г. с Лукасиньского были сняты оковы.

Ио наступила ночь 29 ноября 1830 г., и в Варшаве вспыхнула революция.

Лукасиньского вероятно разбудили приближавшиеся из города, все ближе и все сильнее—крики, выстрелы п набат. Он верно вскочил в темноте и, подавляя биение собственного сердца и звон цепей, прислушивался с затаенным дыханием к глухому шуму надвигавшейся бури. И какое тупое, смертельное отчаяние должно было охватить его, когда на следующий день, 30 ноября, в 10 часов утра волыпцы в боевом строю, очевидно отступая перед революцией, выступили из казарм и, поместив Лукасиньского силою в средину своих рядов, увели с собой за город. Отсюда, при отступлении русских войск с Константином из Царства Польского, его забрали с собой и окольными путями шли на Пулавы и Влодаву. В последний раз Лукасиньского видели во Влодаве. В жалкой сермяге, с бородой по пояс, его вели пешком на веревке лод конным конвоем с обнаженными саблями. Его вели таким способом до Белостока, откуда он был передан по приказу Константина, через генерала Гсрстеицвейга—главнокомандующему Дибичу с поручением отправить в крепость Динабург или Бобруйск.

Генерал Розен, которому Лукасипьский был передан Дибичем, избрал Бобруйск, как ближайшую крепость, и поместил его там, донеся об этом Николаю. Но Николай положил собственноручную резолюцию: «немедленно тайно перевезти Лукасиньского из Бобруйска в Шлиссельбург» и потребовал от Константина более подробных сведений об этом выдающемся преступнике. Ночью 5 января 1831 г. Лукасиньского повезли из Бобруйска па санях по замерзшей Ладоге и заточили в подвале «Секретной башни» в Шлиссельбурге.

В освобожденной Варшаве слитком поздно вспомнили о несчастном узнике, лишь несколько дней спустя, при распространившейся вести об открытой в волынских' казармах тюремной камере, вспомнили о Лукасиньском. Поиски были предприняты адвокатом Кшивошевским, защитником Патриотического Общества перед военным и сеймовым судом. Муниципальный совет допросил арестованного Любовидзкого и Макрота, штаб-лекаря волынского полка Эрнвиха и генерала Ессакова, но ничего по мог узнать от них по этому, вопросу. Ессаков поместил даже в варшавских газетах заявление, в котором он возмущенно выражал протест против слуха, что в его полку кто-то находился в заключении. Но через две недели, в конце декабря 1830 г., при просмотре счетов Куруты, касающихся высшей военной тайной полиции, найдены там неопровержимые доказательства пребывания Лукасиньского в волынских казармах. Но было уже поздно— Лукаснньский был тогда уже на пути к Шлиссельбургу. В конце января 1831 г. поручик Антон Лукаснньский обратился от имени родных к Паролевому Жонду с просьбой напомнить русским о Валериане Лукасиньском. Народовый Жонд, передав просьбу главнокомандующему народной армией кн. Радзивиллу, просил его «начать переговоры ио этому вопросу с русскими властями с целью возвратить Лукасиньского в Польшу в обмен на русских заложников». Затем этот вопрос возбуждался несколько раз, и ответ был получен от Скшинецкого лишь после битвы под Остро-ленкой, когда всякая надежда на спасение Лукасиньского была потеряна. За .ним уже закрылись ворота Шлиссельбургской крепости.

ГЛАВА V.
В Шлиссельбурге.
Как злые коршуны над пищею кровавой,

Сидели над своей добычею цари...

(Из революц. стихотв.).

Комендант этой крепости генерал Колотинский, еще за неделю до прибытия Лукасиньского в Шлиссельбург, получил секретный приказ от начальника главного штаба графа Чернышева, изданный тотчас по получении донесения Розена и Дибича об этом необыкновенном польском узнике. Приказ гласил: согласно высочай-

шей воле «преступника из Царства Польского Лукасиньского принять и содержать в Шлиссельбургской крепости, как государственного преступника, самым тайным образом, так, чтобы, кроме коменданта крепости, никто не знал даже его имени и откуда он прислан*.

Вследствие этого, по прибытии Лукасиньского в Шлиссельбург в январе 1831 г., приняты чрезвычайные меры предосторожности и применены самые строгие, даже здесь не практиковавшиеся по отношению к другим узникам—меры. Его поместили в подвале так-называемого «Секретного Замка». Так называлась старинная массивная башня, е^це шведских времен, расположенная среди шлиссельбургской крепости и в настоящее время называвшаяся «Светличной башней». Следуя строгому царскому приказу, его совершенно отрезали от мира и людей. Сторожившим его солдатам было строжайше воспрещено вступать с ним в беседу, молча подавали ему пищу и в случае крайней необходимости войти в его камеру—впускали одновременно несколько человек.

Одновременно с ним сидел в Шлиссельбурге до 1834 г. еще один узник—католик, декабрист Иосиф Поджио, которого, по его просьбе, несколько раз навестил настоятель католической церкви св. Екатерины в Петербурге—ксендз Шимановский, не допущенный, однако, к Лукасиньскому.

Так жил или, вернее, 'только не умирал в течение длинною ряда лет Лукасиньский. В продолжение четверти века от начала его заключения пет никаких следов его существования. Тайна охранялась так строго, что присутствие этого загадочного узника в Шлиссельбурге стало с течением времени загадочным даже для тех лиц, которые ио своей профессии, казалось, должны были скорее всего знать об этом.

Так, в мае 1850 года начальник Третьего Отделения от имени шефа жандармов обратился к военному министру с вопросом, в чем именно состоит преступление этого старого поляка, содержащегося в шлиссельбургской крепости, и на каком основании его содержат там. Военный министр — Александр Чернышев— старый генерал, женатый на польке и заклятый враг поляков, в своем обширном ответе шефу жандармов Алексею Орлову, мог объяснить лишь то, что Лукасиньский заключен в крепость на основании личного повеления Николая I. Первое сведение очевидца о Лукасиньском было получено от М. А. Бакунина. Бакунин за участие в дрезденском восстании в 1849 году был арестован в Ольмюце и, выданный затем Австрией Николаю, содержался в Шлиссельбургской крепости от 1854 до 1857 г.г. В первый год свеего заключения ои увидел Лукасиньского, когда тот в виде исключения, вследствие болезни, был выпущен из своей камеры на прогулку.

«Однажды во время прогулки, — рассказывал позже вырвавшийся на свободу Бакунин,—Меня поразила никогда не встречавшаяся мне фигура старца с длинной бородой, сгорбленного, но с военной вынравкой. К нему был приставлен отдельный дежурный офицер, не позволявший приближаться к нему. Этот старец передвигался медленной, слабой, как бы неровной походкой и не оглядываясь. Среди дежурных офицеров был один благородный, сочувствующий человек. От него я узнал, что этот узник был майором Лукасиньским. Я употреблял с того момента все усилия на то, чтобы снова увидеть его и поговорить с ним. Это облегчил мне тот же достойный офицер. Спустя несколько недель, во время дежурства этого офицера, Лукасиньского снова вывели под его охраной. Согласно заблаговременному условию, я, незаметно для остальных заключенных, подошел к нему близко и сказал вполголоса:—«Лукасиньский!»

Он вздрогнул всем телом и обратил ко мне полуслепые глаза.— «Кто?» спросил он.—«Узник этого года!» — «Который теперь год?»—Я ответил.— «Кто в Польше?» — «Николай!» — «Константин?» — «Умер!» — «Что в Польше?» — «Скоро будет хорошо!» — Вдруг он отвернулся, остановился, я видел, как ои тяжело дышал, и тотчас двинулся вперед своим обычным, слабым, мерным шагом. Когда снова наступило время дежурства этого офицера, первый мой вопрос был о Лукасиньском. Офицер сказал, что Лукасиньский находился несколько дней в волнении, бредил. Это приписывали действию воздуха. Затем он снова вернулся в свое полусонное состояние. Я спросил офицера, не может ли он поговорить когда-нибудь с ним, помочь ему в чем-нибудь? Офицер ответил, что в его камеру можно входить лишь втроем и потому никак невозможно этого сделать. Больше я Лукасиньского не видел».

Тем временем умер Николай I, воцарился Александр П. Казалось, тяжелое прошлое сглаживалось и приближались новые, лучшие времена. Широкая амнистия в сентябре 1856 г. даровала свободу самым тяжелым преступникам прошлого царствования, декабристам, осужденным за военное сопротивление и за одну мысль о цареубийстве, которые возвратились из сибирских рудников на родину. А в подвале «Секретного замка» попреж-нему, без перемены, без срока, агонизировал Лукасиньский. Первоначальный семилетний срок заключения, согласно судебному приговору и конфирмации Александра I от 1824 г., давно истек, в ноябре 1831 г. Даже произвольно удвоенный в 1825 г. при-

Шлисс»л*6. увкик.                                                    5

— вв
озом Консхажтина четырладцатнлетний срок также закончился в ноябре 1838 г. Но не было даже речи о смягчении его страшной участи. В июне 1858 г. проживавшая в Варшаве лю бимая сестра Лукасиньского, Темя Лэмпицкая, обратилась к Александру П с петицией и просила об облегчении участи ее несчастного брата. Из прошения ясно обнаружилось, что старушка не имела никакого понятия о его судьбе: она покорно просила, если он жив, то, приняв во внимание давно истекший срок заключения, возвратить его родине и семье.

В случае же его смерти сообщить ей об этом. После этого напоминания па короткое время занялись делом Лукасиньского, и возник даже в том же 1858 г. следующий проект: «Лукасиньского, если комендант крепости Шлиссельбург признает возможным, освободить, принимая во внимание его теперешний образ мыслей, и сослать в одну из наиболее отдаленных губерний, приняв надлежащие меры для устранения вреда, который он мог бы причинить, и после предварительного соглашения с военным министром».

Но этот план был в конце концов забыт. Лукасиньский остался в прежнем положении, Лэмпицкая не получила никакою ответа, и на ее прошении имеется собственноручная резолюция начальника Ш отделения Потапова: «оставить, без ответа*.

Лишь спустя еще несколько лет Лукасиньский дождался некоторого облегчения своей участи. В 1861 году новый комендант Шлиссельбурга генерал-майор Лопарский—более гуманный, чем его предшественники, тронутый видом беспримерных страданий Лукасиньского, предпринял, по собственной инициативе, «без всякой просьбы с моей стороны»—как выразился Лукасиньский в письме к Лопарскому—усиленное ходатайство о даровании ему хотя бы частичной свободы. Это ходатайство, возобновляемое в течение полугода, было первоначально безрезультатным. Но в конце концов, как видно благодаря вмешательству кн. Александра Суворова—военного губернатора Петербурга, ходатайство было хоть отчасти удовлетворено, и III отделение подало мотивированный рапорт о Лукасиньском.

Перечислив в нем все его необыкновенные преступления, указывалось, со слов Лекарского, на то, что в течение 31 года своего заключения в Шлиссельбурге Лукасиньский вел себя хорошо, переносит свое наказание безропотно, с христианским смирением и считал бы большою милостью для себя освобождение из «Секретного замка». Принимая во внимание, что этот семидесятилетиий старец «очень слаб, плохо слышит и поражен каменною болезнью», генерал Лепарский заявлял, что считал бы необходимым освободить его от заключения и поместить в одну из камер нижнего

этажа, ассигновав на его содержание прежние 30 копеек в дель. На эти деньги он мог бы получать обычную арестантскую пищу. Для надзора же за ним можно назначать поочередно рядового караульной команды, с которым ему разрешалось бы совершать прогулку внутри крепости.

Однако, в заключение Третье Отделение, очевидно с целью противодействовать вышеуказанному предложению Лепарского, прибавило от себя, что «в 1858 году, при пересмотре этого дела, предполагалось, если будет признано нужным, «¡освободить» Лукасинь-ского и выслать его со всеми возможными предосторожностями. Приведение в исполнение рапорта III отделения, т.-е. ссылка в Сибирь, была бы просто гибельной для Лукасиньского и была бы равносильна смертному приговору для такого изможденного старца. Но царь положил па рапорте собственноручную резолюцию карандашом: «поступить согласно решению генерала Лепарского». Царская резолюция была передана Лепарскому, и через несколько дней—9 марта 1862 г.— Лукасиньскому была объявлена «высочайшая милость» и он был освобожден из «Секретного замка». «Он протянул руки к небу» — как докладывал растроганный Лепарский—«и горячие слезы текли на грудь старика».

Таким образом в тюремной жизни Лукасиньского произошла перемена. Хотя он оставался попрежнему арестантом п продолжал содержаться под строгим надзором в Шлиссельбурге и назывался теперь «бывшим арестантом» или «секретным узником», но условия его жизни значительно изменились к лучшему. Он пользовался теперь большею свободой, получил светлую и сравнительно удобную камеру, немного одежды и самые необходимые вещи, на которые было ассигновано 100 рублей—на стол, письменные принадлежности, книги, а иногда и газеты. В июне 1862 г. к нему был допущен, по его просьбе, поддержанной Лепарским, католический священник, из рук которого он принял причастие. Теперь он имел возможность бывать в доме Лепарского, где он пользовался уважением и заботами. В особенности молодая дочь Лепарского Ольга окружала его сердечною заботливостью и заслужила его глубокую благодарность. Его посещали также многие сочувствовавшие ему русские из Петербурга, иногда и высокопоставленные, вроде Александра, Суворова, приезжали взглянуть на него, как на чудо. И в этом сострадательном любопытстве чужих людей таилось что-то унизительное. Таким путем до него доходили теперь вести из внешнего мира и главным образом из Польши. Он узнал постепенно все, что произошло в течение этого долгого сорокалетнего срока, узнал все, что происходило в Полнее в эту пору исторического перелома в 1862—1863 г.г.

В 1863 г., уже полупомешанный, Лукасиньский «тал вести чтв-то вроде дневника, одновременно представлявшего собой собрание отрывочных воспоминаний, отчасти политического содержания. Он закончил эти воспоминания «Новым (ст. стиля) 1864 годом» и позже в различное время прибавил еще некоторые заметки и отдельные мысли. И видно, что его дрожащая старческая рука с трудом держала перо и с неменьшим трудом он, очевидно, подыскивал польские слова, пересыпая своп заметки руссипизмами. Он касался главным образом, в общих чертах, времен Герцогства Варшавского и Конгресса, упоминая о своих трудах и наблюдениях. От Александра он переходит к Николаю, которого знал лишь по слухам, на которого так надеялись и который обманул эти надежды. «Поляки ожидали от пего не эффектного зрелища коронации, не молитвы и жареных быков, а чего-то иного, более важного, т.-е. облегчения своих страданий и улучшения своего положения в будущем».—Он разбирал также причины ноябрьского восстания и его неудачи. «Поляки, слабые и жившие в разладе, не найдя человека, заслужившего общее уважение, как Костюшко и Понятовский, должны были неизбежно покориться. Он останавливается также в своих записках на Александре II, на первых его реформах и особенно па освобождении крестьян, «давшем России миллионы граждан». Затем он говорит с глубокою скорбью об отношении Александра к Польше, о жестоких способах подавления восстания и лишь частично дошедших до Лукасиньского репрессиях Берга и Муравьева, о выступлениях Каткова, с которыми он имел возможность ознакомиться из русских газет. Характерно, что Лукасипьский в своих записках упрекает русских ученых в отсутствии гуманности и рассудительности, в восстановлении одной народности против другой путем религиозного фанатизма. «В нашем просвещенном веке ученые представляют собой в Европе нравственную и умственную аристократию, более уважаемую, чем аристократия по рождению. Они являются там истинными жрецами, хранителями священного огня на алтаре науки и искусства. Европейские ученые несли людям мир и согласие. Русские же ученые проповедуют ненависть и месть, благодаря их стараниям поляки пользуются ненавистью. «Что же произойдет в конце концов», с отчаянием восклицает Лукасиньский. И вспоминает по этому случаю, что Наполеон, умирая в изгнании, среди других правил, оставил три самых важных: 1) общественное мнение сильно, и его следует уважать, 2) время насилий и завоеваний прошло и 3) силой ничего нельзя создать (la force ne crée rien). Справедливость этих правил подтверждается его собственною гибелью». Он много раз возвращается в своих записках к последнему правилу, под-чвркияля бессилье насилия. Все свои мысли о Польше и ее исторических отношениях к России он соединил в пять пунктов, составляющих его «завещание». В этих пяти пунктах сосредоточены выводы, вытекающие из настоящих воспоминаний и долгих размышлений. Я не принадлежу больше этому миру. «Свободный от страха и надежд и даже от предрассудков, предубеждений и страстей, мало соприкасаясь с настоящим, - я живу исключительно в прошлом. Прошедшее это мой пост, па котором я подготовляю себя к далекому путешествию в неизведанные края будущего. В таком настроении я надеюсь вскоре предстать перед престолом Всемогущего и понесу с собой эти пять пунктов, в виде жалобы па несправедливость и тиранию. Я буду просить ио наказания, пе мести и даже не строгой справедливости, а лишь отеческого наставления для виновных, облегчения для страдающих и, наконец, мира, согласия и благословения для обоих народов. Мой голос слабее голоса вопиющего в пустыне, его не услышит ни одно живое существо... Поляк по рождению и воспитанию, я ненавидел Россию и ее жителей. Это был результат впечатлений, которые произвели па меня кровавые картины 1794 г. Годы, а с ними и опыт и глубже продуманная вера смягчила мои склонности и чувства. Продолжая любить больше всего мою родину, я не мог ненавидеть ни одного народа. И хотя я родился и воспитывался в католической религии, я представляю собою христианина по духу и истине, уважаю каждую религию и ее обряды, ценю только нравственность и хорошие дела. Мой последний вздох будет посвящен моей родине, и последняя молитва будет за ее благополучие п за счастье тех, кто поддерживал ее и служил ей, кто остался ей верен в несчастии и делил с ней ее страдания».

В самом конце тетради, содержащей эти записки, после некоторых дополнительных примечаний, написанных в течение того же

1864 г., также собственноручно написана Лукасиньским, в первой половине следующего 1865 г., отдельная глава, озаглавленная «Молитва». «Это ежедневная молитва, которую я читаю обыкновенно, во время прогулки», писал он в письме Лепарскому в ноябре

1865 г. Вероятно, он читал ее до тех пор, пока был в сознании в дни своей медленной смерти. Она начинается и оканчивается одной и той же фразой: «Есть что-то там в вышине, что расстраивает все планы смертных» (Il у a quelque chose en haut, qui dérange les desseins des mortels). Вся молитва полна забот и бесконечной любви к родине, а затем и ко всему человечеству. Это одновременно мольба и жалоба и как бы расчет с Богом умирающего в страшном одиночестве, в стенах Шлиссельбургской крепости

воеьмкде«ятплетжего старика. В июне 1865 г. Лукасиньского поразил удар. В течение нескольких месяцев, до сентября, он, по его собственным словам, «изображал собой не более как движущийся автомат, думающий лишь о том, чтобы скорее отправиться ad patres. В октябре того же года он поправился настолько, что написал собственноручное письмо Лепарскому, покинувшему к тому времени пост коменданта Шлиссельбургской крепости. Это было длинное, единственное сохранившееся, письмо Лукасиньского, написанное па половину по-польски и по-французски. В этом письме, на ряду с проблесками топкой мысли, обнаруживались явные следы прогрессирующей душевной болезни. «Я представляю собой или великого безумца или великого мудреца. Я подобен молодому возлюбленному, намеревающемуся написать коротенькую записку к своей возлюбленной и не знающему, где и как остановиться, и пишущему длинное послание. В Варшаве обо мне много говорят, сожалея,, что я переношу здесь различные страдания. Но там, в Варшаве, есть множество людей гораздо более несчастных, чем я, и их страдания болезненно отзываются в моей душе... Из всех членов Вашей семьи, генерал, чаще всего вспоминаю Ольгу. Я заметил, что перед отъездом она была грустна— желаю ей веселости и душевного покоя... Это бессвязное письмо является верным отражением моей головы и царящего в ней хаоса. Серьезное и смешное, веселое и грустное—все в ней перепутано без всякого порядка... Где я? Кто я? Одинокий и чужой, как сказочный вечный жид, без кровли и без отчизны. Что для меня Петербург, Париж, Лондон и весь мир, раз я не могу найти мою родину и могилу».

Весной 1866 г., по свидетельству студента-медика Степуша, видевшего случайно Лукасиньского в Шлиссельбурге, он был еще на ногах, «говорил языком польско-русско-французским п не терял надежды выйти на свободу». Все стремления его родных получить разрешение па свидание с ним остались без результата. С 1867 г. пет никаких сведений о Лукасипьском. Повидимому, его ум совершенно померк. 27 февраля 1868 г. новый комендант Шлиссельбургской крепости, генерал-майор Гринбладт, представил Александру П следующий рапорт: «Всеподданнейше доношу В. И. В., что содержавшийся в вверенной мне крепости секретный арестант Лукасиньский сегодня волею божьею скончался».

Так окончились мучительные, небывалые, почти полувековые, страдания этой жертвы слепого насилия и дикого произвола.


ОГЛА В Л Е И И Е.

Стр.

Вступление....................• . .

Глава первая.—Детство и молодые годы

вторая.—Лукасиньский и польское масонство.....

»   третья.—Патриотическое общество ;

четвертая.—Суд и первые годы заточения

»   пятая.—В Шлиссельбурге

&lt;/div&gt;</text>
      <sha1>ro1ymdglxfs71m1q6zk0ipda0pmrcuw</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592790</id>
      <parentid>4592774</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T17:09:11Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Wlbw68</username>
        <id>37914</id>
      </contributor>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="304645" xml:space="preserve">{{пишу}}{{Отексте
| АВТОР                 = [[Людмила Яковлевна Круковская|Л. Я. Круковская]]
| НАЗВАНИЕ              = Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский
| ЧАСТЬ                 = 
| ПОДЗАГОЛОВОК          = 
| ИЗЦИКЛА               = 
| ИЗСБОРНИКА            = 
| СОДЕРЖАНИЕ            = 
| ДАТАСОЗДАНИЯ          = 
| ДАТАПУБЛИКАЦИИ        = 1920
| ЯЗЫКОРИГИНАЛА         = 
| НАЗВАНИЕОРИГИНАЛА     = 
| ПОДЗАГОЛОВОКОРИГИНАЛА = 
| ДАТАПУБЛИКАЦИИОРИГИНАЛА = 
| ПЕРЕВОДЧИК            = &lt;!-- Для отображения заполните ЯЗЫКОРИГИНАЛА --&gt;
| ИСТОЧНИК              = Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский : По книге проф. [[Шимон Аскенази|Шимона Аскенази]]: &quot;Лукасиньский&quot; / Л. Я. Круковская. - Петербург : Гос. изд-во, 1920. - 70, [1] с., 1 л. фронт. (портр.); 24 см. - (Историко-революционная библиотека).; — {{источник|Круковская. Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский (1920).pdf|Скан}}
| ДРУГОЕ                = 
| ВИКИПЕДИЯ             = 
| ВИКИДАННЫЕ            = &lt;!-- id элемента темы --&gt;
| ОГЛАВЛЕНИЕ            = 
| ПРЕДЫДУЩИЙ            = 
| СЛЕДУЮЩИЙ             = 
| КАЧЕСТВО              = &lt;!-- оценка по 4-х бальной шкале --&gt;
| ЛИЦЕНЗИЯ              = 
| НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ       = 
| ДРУГИЕПЕРЕВОДЫ        = 
}}
&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;

&lt;center&gt;&lt;big&gt;&lt;big&gt;'''ШЛИССЕЛЬБУРГСКИЙ УЗНИК'''&lt;/big&gt;&lt;/big&gt;&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;&lt;big&gt;'''ВАЛЕРИАН ЛУКАСИНЬСКИЙ'''&lt;/big&gt;&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;По книге проф. {{razr2|Шимона Аскеназы}}:&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;{{razr2|ЛУКАСИНЬСКИЙ}}&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;ВСТУПЛЕНИЕ.&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

До выхода в свет капитального и обширного двухтомного труда профессора Аскеназы о Лукасиньском, имя этой беспримерной жертвы дикого насилия было совершенно затеряно. «Тюремный мрак, окутывавший его при жизни,—говорит проф. Аскеназы,—поглотил также все его посмертные следы». Извлечь их из этого мрака дело далеко не легкое, и его можно было выполнить лишь отчасти: настолько глубоко и тщательно затерты эти следы. Все стремления и порывы Лукасиньского, как яркого выразителя современной ему эпохи, были тесно сплетены с историческими событиями Польши, с судьбой польского народа. И для того, чтобы характеризовать деятельность Лукасиньского, необходимо было дать хотя бы сжатый исторический обзор этих событий. Предлагаемое краткое извлечение из двухтомного труда проф. Аскеназы имеет целью ознакомить более широкие круги читателей с весьма важными сторонами жизни Царства Польского, а образ Лукасиньского будет «живым факелом, освещающим темную глубь той политической сцены, на которой разыгралась история Польши и России, в эпоху Александра». Вместе с тем жизнеописание Лукасиньского представляет огромный интерес еще и потому, что оно может служить лишней иллюстрацией той бесчеловечной в бессмысленной жестокости, какой подвергались самые бескорыстные и самоотверженные борцы за свободу».


&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;{{razr2|ГЛАВА I}}.&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;'''Детство и молодые годы.'''&lt;/center&gt;

Лукасиньский родился в Варшаве 14 апреля 1786 года. Отец его, небогатый шляхтич, женился на Люции Грудзинской из Плоцкого воеводства. От этого брака, кроме старшего сына Валериана, у них родилось еще четверо детей: две дочери—Юзефа и Текля и два сына—Антон и Юлиан. Последний, самый младший, был от рождения калекой. Родители, невидимому вследствие увеличивавшихся с течением времени материальных затруднений, проживали попеременно то в Варшаве, в Старом Городе, где умер отец; то в деревне, в Плоцком воеводстве, где в имении Павлове умерла мать. Валериан рос в тяжелых домашних условиях и в эпоху самых тяжелых народных бедствий. Маленьким мальчиком он был свидетелем резни в предместье Праге и окончательной гибели отечества. Юношеские годы он провел под суровой ферулой прусского владычества. Однако, на месте своего рождения он мог почерпнуть достаточно оживляющих и возвышающих душу элементов. Не даром он принадлежал к мелкой полумещанской варшавской шляхте и родился в памятную эпоху, на закате XVIII в. Мещанская и пролетарская Варшава оставалась совершенно безучастной в течение всего упомянутого рокового столетия, слегка оживляясь лишь во время тех или иных выборов и относясь еще почти пассивно к насилиям, творившимся на ее глазах над народом. Но стоило ей лишь один раз во время Великого сейма проснуться для самосознания, один раз взяться за дело, во время восстания, чтобы проникнуться новым настроением, стать могучим источником новой народной энергии. Юноша-Лукасиньский проникался на каждом шагу этой особой атмосферой, которой были больше всего пропитаны все утолки родного квартала в Старом Городе. Несмотря на все материальные затруднения в родительском доме, Лукасиньский получил весьма тщательное образование. Он владел в совершенстве французским и немецким языком, и позже на службе выделялся знаниями в области математики, статистики и географии. Кроме того, он отличался большой начитанностью не только в родной литературе, но и в особенности во французской. Любя точные науки, он не пренебрегал и чтением серьезных книг по истории, общественным наукам и юриспруденции, часто цитировал наизусть Плутарха, Монтескье и Чацкого. Ему пришлось, вероятно, много потрудиться для своего образования, так как он не обладал никакими талантами и был человеком средних способностей, с тяжелым, медлительным мышлением. Но ценою больших усилий он проявлял часто проницательность и замечательную тонкость ума. Он отличался не столько живостью ума, сколько спокойною рассудительностью и, главным образом, глубоким сознанием ответственности за свои действия. Он мыслил строго, логически, точно, и то, что однажды обдумал, проводил с железною последовательностью, без всякого снисхождения к себе и другим. Но отношению к людям у него выработалась с течением времени, путем опыта, какая-то трезвая, скептическая, иногда просто презрительная, недоверчивость, де-, лившая его малообщительным. «Железный характер»—говорили о нем в семье. Но, в действительности, под холодною внешностью в нем таился внутренний огонь и чувствительность. Он был лишен личного честолюбия, но все его благородные стремления были направлены на служение своему народу. В нем жила огромная совесть, твердость и готовность к самопожертвованию за свободу и для блага родины. Замкнутый и малоразговорчивый, он обычно хорошо владел собою, но неожиданно вспыхивал с неудержимой силой. Это была во многих отношениях типичная душа мазура. Он был среднего роста, худощавого сложения, с правильными чертами лица, высоким лбом, серыми глазами и русыми волосами.

Когда в 1806 г. Наполеон разбил пруссаков и освободил таким образом подвластную им до тех пор область, для Лукасиньского явилась возможность вступить, на, призыв Домбровского и Понятовского, в ряды войск под национальные знамена.

Лукасиньский пребывал в то время у родственников своей матери, недалеко от Млавы. Там формировался под начальством Игнатия Зелиньского пехотный стрелковый батальон, в который и вступил Лукасиньский (15 апреля 1807 г.) «добровольцем в качестве фурьера». Вместе с этим батальоном—позднее переименованным в пятый стрелковый полк, причисленный ко II легиону Занончека, Лукасиньский участвовал в летней кампании против пруссаков и русских и был вскоре (7 июля) произведен в адъютанты и затем, по заключении Тильзитского мира, в подпоручики (1 февраля 1808 г.). При реорганизации войск герцогства Варшавского он вскоре перешел (1 марта 1808 г.) в шестой пехотный полк, сформированный из калишан под начальством Юлиана Серавского и к которому уже раньше была присоединена часть стрелков Зелиньского. Набирая рекрут в Ченстохове и Калите, он завязал здесь первые знакомства и дружбу, которая позже сыграла важную роль в его жизни. В это же время он был назначен адъютантом при инспекторе по рекрутскому набору Константине Яблоновском.

Но мирная организационная работа длилась недолго. Вспыхнула австрийская война 1809 г. Эрцгерцог Фердинанд, во главе превосходных сил, вторгся в герцогство Варшавское. Понятовский, после генерального сражения под Рашыном, отступил с польской армией в Галицию. С самого начала военных действий, в апреле, мае и июне, шестой пехотный полк отличился в битве под Рашыном, в ночных штыковых атаках в предместии Гуры, на сандомирских бастионах, и затем при обороне Сандомира.

Трудно установить точно, насколько канцелярская работа позволяла Лукасиньскому принимать личное участие во всей этой выдающейся деятельности его полка. Верно только то, что Лукасиньский ревностно исполнял свои обязанности, так как именно тогда, во время похода, он был (7 мая) произведен в поручики. Тем временем операции Понятовского в Галиции постепенно расширялись, и в скором времени он захватил почти всю австрийскую область. Поэтому тотчас приступили к организации национального войска в освобожденной Галиции. Как бы по чудесному мановению, тотчас возникло несколько новых полков, несколько десятков тысяч новобранцев вступило в ряды войск. Это было гораздо более серьезным долом, чем произведенное два года тому назад в прусской области, ибо теперь оно явилось плодом исключительно собственных усилий, без посторонней помощи, и было делом в полном смысле слова революционным. Галицийская организация 1809 г. была делом не столько чисто военным, сколько народно-повстанческим, и произвела сильное впечатление на молодой ум Лукасиньского. Он сошелся в это время в Галиции с кружком людей, близких к прежним эмигрантам после восстания Костюшки или даже принимавших в нем участие. Они проводили свою революционную идею на чужбине, в Париже, в легионах и затем принесли ее обратно на родину, в Герцогство Варшавское. Весьма вероятно, что именно тогда молодой офицер встретился с Андреем Городыским—одним из самых выдающихся представителей той группы, которая оказывала сильное влияние на тайную организацию не только в эпоху Герцогства, но и в Царстве Польском. В это самое время Лукасиньский был очевидно принят в военную масонскую ложу. 5 июля 1809 г. он вместе с целым кружком своих новых друзей вступил в чине капитана во вновь сформированный первый пехотный галицийско-французский полк. Покидая свой шестой линейный полк с установившеюся репутацией для нового формирующегося полка, набранного из дезертиров, добровольцев и пленных, Лукасиньский руководствовался чисто гражданскими мотивами. Первый батальон нового полка состоял из иностранцев—немцев, французов и итальянцев, второй баталион—из литовцев, третий—из русинов, большею частью не понимавших польской команды и даже внешним обликом значительно отличавшихся от остального войска. Но, быть может, именно внешний вид этой разношерстной толпы солдат, собранных под общее освободительное знамя, послужил для Лукасиньского особой побудительной причиной, поощрявшей н направлявшей его к великой идее единения всех разнообразных, разделенных элементов в один общенародный центр. Большое влияние в этом отношении оказал на него замечательный человек, с которым он встретился еще в Ломже, Казимир Махницкий, получивший серьезное образование в университетах Гейдельберга и Гааги. По возвращении из-за границы, Махницкий состоял судьей в Ломже, где Лукасиньский и сошелся с ним. Вскоре Махницкий стал не только советчиком, но и в полном смысле слова морально-политическим руководителем Лукасиньского во всех делах тайного общества, а позже и во время самых тяжелых преследований. Он выдержал, не дрогнув, все изысканные тюремные пытки и оттолкнул с холодным презрением милостивые великокняжеские искушения и выдержал до конца—дольше и непоколебимее всех, даже самого Лукасиньского. И именно он, человек непоколебимого характера, оказался позже, во время ноябрьской революции, самым подходящим руководителем военного восстания. Забытый и молчаливый, он окончил жизнь на далекой чужбине, в стороне от шума и эмигрантских передряг.

Весной 1809 г. Махницкий, по первому призыву, покинул свое судейское кресло и уже в мае вступил, в качестве простого солдата, в ряды национальной армии. В начале июля, в один день с Лукасиньским, он был произведен в поручики первого галицко-русского полка, и с тех пор между ними завязалась более близкая дружба. Наступил критический 1813 г. Разбитая великая армия отступала на запад, и вслед за ней на Герцоство Варшавское надвинулась преследовавшая ее русская армия. Остатки польской армии, под начальством Иосифа Понятовского, покинув Варшаву, остановились в Кракове, где, после страшного московского поражения, происходила лихорадочная реорганизация армии. Туда же весной 1813 г. был переведен вместе со всем административным органом и Лукасиньский, в то время как его ближайшие друзья заперлись в осажденном Замостье и принимали вместе с генералом Гауке участие в продолжительней защите крепости. Но положение польского войска, направлявшегося под начальством Понятовского через Краков на запад, было, с общественной, а не военной точки зрения, гораздо более тяжелым и двусмысленным. Лучшие люди, вроде Князевича, Хлопицкого и др., ушли. Но, несмотря на все сомнения, Лукасиньский пошел до конца за своим главнокомандующим, проделал всю саксонскую кампанию, участвовал в защите Дрездена и здесь попал в плен к австрийцам (12 ноября 1813 г.).

Он был отправлен в Венгрию, где пробыл в заключении около полугода. Тем временем Александр I. вместе с неутомимым польским деятелем Адамом Чарторыйским, вступил в Париж и примял там весной 1814 г. депутацию от польской армии, которую взял под свою опеку и обеспечил ей свободное возвращение на родину. Таким образом был освобожден и Лукасиньский, возвратившийся в июне 1814 г. в Варшаву, где тотчас приступили к реорганизации польской армии под русским протекторатом. Но как судьба Польши, так и реорганизация армии оставались еще в течение почти целого года в неопределенном положении. Подобно тому, как надежда на могущество Наполеона не оправдалась в прошлом, в будущем могла не оправдаться и надежда на великодушие Александра. Поэтому невольно зарождалась мысль, что главным образом следует рассчитывать лишь на свои силы. Эта мысль была подтверждена защитниками Замостья и Махницким в частности. Крепость Замостье, обеспеченная провиантом лишь на три месяца и защищавшаяся девять месяцев, показала, что может сделать неисчерпаемая энергия даже маленькой горсти защитников.

Несмотря на холод, голод, скорбут, на огромную смертность, на уничтожение домов для топлива, наконец, на употребление в пищу кошек, ворон, мышей и крыс, все, в том числе и Махницкий, уже в чине майора, хладнокровно исполняли свои тяжелые обязанности. Здесь, невидимому, и зародилась мысль о необходимости самостоятельной организации, без всякой посторонней помощи, народных сил в виде тайных союзов. Эта мысль, получив широкое распространение, стала осуществляться в различных направлениях и непосредственно повлияла на Лукасиньского. Существуют указания, что, уже на обратном пути из Франции на родину, в польских войсках зарождались, иногда на короткое время, тайные, чисто военные союзы на патриотической основе. Один подобный союз возник в 1814 г. в Виттенберге, по инициативе генерала Михаила Брониковского в качестве наместника и при участии командира эскадрона Петра Лаговского под именем Домбровского. Союз был организован в восьми отрядах, носивших имена Батория, Ходкевича, Костюшки, Ленинского, Понятовского, Сулковского, Либерадского и погибшего под Сан-Доминго Яблоновского. Это тайное общество было скорее плодом фантазии неопытных инициаторов, нежели живым центром заговора, и существовало главным образом лишь на бумаге. В это самое время аналогичные попытки обнаружились и вне военной сферы. Первый шаг для этого сделали псевдоякобинец и карьерист Андрей Городыский, находившийся вместе о Лукасиньским в 1813 г. в Дрездене. Раньше Городыский предлагая свои, услуги Наполеону, рассказывая при этом небылицы о каком-то могущественном, а в действительности фиктивном «Патриотическом Обществе» на Подоли и Украине и обещая вызвать там общее восстание. Так. как несомненно, что на предприятии Городыского отразилось прогрессивное течение мысли, начиная с Коллонтая, то для полного уяснения дальнейшего развития народного самосознания в указанном направлении, по которому следовал и Лукасиньский со своими товарищами и последователям и, необходимо, считаться и с бесцельными начинаниями Городыского.

Когда Лукасиньский возвращался ни родину вместе с тысячами своих товарищей по оружию, ближайшее будущее и даже настоящее их родины представлялось еще в крайне неопределенном и мрачном свете. Армия Герцогства Варшавского очутилась в особенно затруднительном положении. Она, повидимому, сохранила своих прежних вождей, но вместе с тем очутилась под начальством великого князя Константина Павловича. Она, реорганизовывалась спешно, но на счет русской казны и не зная определенно для кого—для русского ли императора или для Польши?

Вот почему летом 1814 г. Польские офицеры обратились к своему главнокомандующему со следующим, вернее всего им же вдохновленным, воззванием: «Ты зовешь нас снова в ряды войск; наша молодежь много раз вступала на твой зов в эти ряды, ибо ты звал ее во имя самого священного стремления бороться за отнятое у отцов наших Королевство. Офицеры являются гражданами одной общей родины и, как ее сыны, вооружались за нее и берегут кровь свою для нее. Скажи нам, что ты представляешь собой теперь и для чего велишь кам взять оружие. Ты, думающий лишь о восстановлении земли отцов, спроси у победителя от нашего имени—что он требует от нас? Мы в его власти, но лишь одна родина может требовать нашей крови для ее блага». Домбровский передал это воззвание через Константина Павловиче государю и представил Константину подробный проект наступления польской армии собственными силами против пруссаков и Австрии, если бы эти державы вздумали ставить препятствия восстановлению Царства Польского. Это смелое предложение вызвало лишь подозрение царя и великого князя по отношению к предприимчивому польскому генералу.

Одновременно некоторыми молодыми офицерами была предпринята с большою осторожностью тайная организация в среде польской армии. В конце 1814 г. под руководством двух инженерных офицеров, Игнатия Прондзиньского, его приятеля Клеменса Колачковского и молоденького, но полного огня Густава Малаховского возникло «Общество истинных поляков», в основу которого положено «société de quatre», так как к нему не могло принадлежать более четырех человек одновременно. Вновь поступающих принимали не в масках, а с глубоко надвинутыми фуражками и закутанными в плащи с поднятыми воротниками, так что нельзя было узнать их лица. Из трех вновь принимаемых в общество, двое, не зная имени третьего, ожидали его в темной приемной. Принятие было обставлено большою таинственностью. Общество существовало недолго и в 1815 г. прекратило свое существование. Лукасиньский не принадлежал к этому обществу. По возвращении на родину, он вступил в реорганизованную польскую армию  и приказом великого князя был назначен в чине капитана в четвертый линейный полк под начальство полковника Игнатия Мыцельского. Четвертый полк пользовался особою милостью Константина Павловича, постоянно квартировал в Варшаве и набирался из варшавской молодежи—из ремесленников, рабочих, частных служащих и т. п., из так-называемой «уличной молодежи», превосходившей своею ловкостью, выправкой и изяществом даже гвардейские полки. Среди них было не мало плутов, авантюристов, обманщиков и даже воров. Известно, что однажды кто-то из них украл шутки ради бобровую шинель великого князя. Все это искупалось веселостью и ловкостью, и они были несомненными любимцами Варшавы. Константин всюду отдавал им преимущество и ставил их в пример другим полкам. Говорили даже, что он сам оказывал им помощь во всем и заблаговременно предупреждал о том, что нужно иметь в виду на смотрах, парадах и маневрах. Лукасиньский, уроженец Варшавы, очутился в этом специально варшавском полку как в хорошо знакомой ему среде, и хотя он значительно выделялся в легкомысленной полковой атмосфере строгостью своих убеждений и серьезным характером, пользовался все-таки уважением начальства и товарищей и любовью подчиненных ему солдат. 30 марта 1817 г. он был произведен в майоры. Всецело отдаваясь выполнению своих служебных обязанностей, Лукасиньский вел скромную жизнь пехотного офицера, живущего на свое скудное жалование, вдали от светского шума варшавских салонов, куда имели доступ лишь более привилегированные по богатству или связям, как Скшинецкий, Прондзиньский и др. Скромный майор четвертого полка стоял вне этого светского круговорота. Он пережил не мало горя в своей домашней жизни: потерял мать, и на его попечении остался брат Юлиан—калека. Другой брат—Антон—имел мало общего с ним и не был посвящен позже в опасную деятельность Валериана, гибель которого совершенно не коснулась его. Любимая сестра Текля вышла замуж за Яна Лэмпицкого и покинула Варшаву. Приблизительно в то же время Валериан обручился с Фредерикой Стрыеньской. Но они откладывали свою свадьбу из года в год, ожидая более благоприятного времени, и так и не дождались его.

В Варшаве у Лукасиньского был целый кружок более близких друзей, главным образом товарищей по оружию. Но кроме того у Лукасиньского появились в это время некоторые новые знакомства, непосредственно связанные с его последующею деятельностью и явившиеся следствием его общения с варшавскими масонами, к которым он имел доступ в качестве члена военной масонской ложи. Таким образом он сошелся с Казимиром Бродзиньским—поручиком артиллерии и вместе с тем поэтом, оплакивавшим в чувствительных стихах «белые березы над зеленой московской дорогой», или разоренное московское население. Усердный масон Бродзиньский, брат ложи храма Изиды в Варшаве, познакомился с Лукасиньским в масонских кругах, заслужил его доверие и уважение и был им посвящен в ближайшую национально-масонскую деятельность. Но еще большее значение имело для Лукасиньского знакомство, также через посредство масонского братства, с выдающимся членом апелляционного суда в Варшаве—Венгжецким. Он принадлежал к предыдущему поколению Великого сейма и восстания Костюшки, был первым президентом столицы Царства Польского, имевшим мужество ответить Константину на его незаконное требование военной реквизиции у варшавских ремесленников: «Здесь не Азия, В. В., и народ имеет свои права!» Это был суровый, сильный духом, старик, проникнутый насквозь любовью к простому народу и с прогрессивными демократическими взглядами. Резко защищая наполеоновское законодательство, он говорил: «шляхтич боится кодекса из страха постепенно потерять свою власть над крестьянином; его беспокоит, что придется заседать в суде рядом с мещанином и крестьянином» и т. д. Венгжецкий принадлежал к числу масонов еще школы Игнатия Потоцкого и Четырехлетнего сейма, состоял в дружбе с Игнатием Потоцким—министром просвещенния и исповеданий в первые годы Ц. П. и главой польского масонства.

Венгжецкий достиг всех высших масонских степеней и стал постоянным посредником между Лукасиньским и варшавским Великим Востоком, а также специалистом по вопросу о сочетании социально-революционных идей с масонскими обрядами. Лукасиньский также не ограничивал своей деятельности мертвящей военной службой. Он зорко следил и горячо отзывался на все вопросы общественной жизни Ц. П. в ее общем течении и развитии, и даже в отдельных проявлениях. Чрезвычайно интересным свидетельством в этом отношении может послужить изданное в то время и единственное вышедшее из-под пера Лукасиньского сочинение, касающееся еврейского вопроса. Этот вопрос принимал резкое направление уже в эпоху Герцогства Варшавского и разгорелся в переходное время между падением Герцогства и возникновением Царства Польского.

В первые же годы после Конгресса он стал живо обсуждаться в печати, общественном мнении и законодательстве. Еще в 1815 г. этим вопросом, в благожелательном для евреев духе, занялся влиятельный «Варшавский Дневник». На его столбцах выступил ксендз Ксаверий Шанявский, кафедральный варшавский каноник, призывая к гуманному отношению к евреям, к уравнению их с остальным населением в податях, требуя взамен от евреев приспособления их к бытовым условиям народа. Для упорствующих же он просил у Александра «предоставления определенной территории для образования Еврейского Царства». В том же журнале выступил с резким возражением Сташиц в статье «О причинах вреда, приносимого евреями, и способах превращения их в полезных членов общества». В следующем 1816 году спокойно и беспристрастно выступили ксендз Лэнтовский в Варшаве со статьей «О евреях в Польше» и Станислав Качковский в Калише со статьей «Взгляд на евреев», чем и закончились на этот раз прения по еврейскому вопросу.

Но в феврале 1817 года, после первого нормального набора в Ц. П., в ряды польской армии вступили вновь призванные евреи, до того времени, после первой неудачной попытки в начале Герцогства, совершенно освобождавшиеся от военной службы. В это же время еврейский вопрос во всей своей широте подлежал обсуждению на предстоявшем первом сейме Царства Польского в 1818 г. Поэтому в печати снова разгорелся спор. Генерал Винцент Красиньский издал в Париже на французском языке и опубликовал на польском языке в «Газете Варшавского Герцогства» резкую статью, посвященную наместнику Зайончеку—«Aperçu sur les juifs». Он смотрел на евреев, как на граждан всей вселенной, не признающих никакой родины, не привязанных ни к какому государству. Он утверждал, что польские евреи подчиняются лишь одному главному вождю, имеющему пребывание в Азии с титулом «князь рабства», высказывал сомнение в возможности превратить их в граждан, хотя в конце-концов давал довольно либеральные общие указания для реформ быта польских евреев, взятые из соответствующего проекта времен Четырехлетнего сейма и сочинения Чацкого о евреях. Выводы генерала довел до конца анонимный автор статьи «Меры против евреев», который, исказив случайно брошенную мысль ксензда Шанявского, добивался, чтобы просто обратились к Александру с требованием о насильственном выселении всех евреев из Ц. П. и водворении их «на границах Великой Тартарии». В сравнительно более мягком, но, в общем, родственном ему, духе написана также анонимная брошюра «О евреях», где автор, сомневаясь в выполнимости принудительной эмиграции, советовал сосредоточить евреев в особых селениях—«вернее в новых городах», наряду с соответствующей «реформой еврейской религии». На более глубоком чувстве справедливости, местных интересах и совершенно иных, более умеренных, принципах обосновал свою статью «О реформе еврейского народа» Иосиф Вышиньский, призывая к систематической постепенной работе для поднятия культурности и гражданственности в среде еврейского народа. Эти четыре статьи вызвали целый ряд иных, на эту же тему, и побудили Лукасипнекого издать в 1818 г. книжку под названием «Размышления некоего офицера о признанной необходимости устройства евреев в нашем государстве и о некоторых статьях на эту тему, вышедших в свет в настоящее время».—«Я  не написал никогда ни одной статьи»,—говорит скромный автор в предисловии,—«обремененный моими постоянными, непосредствейийми служебными обязанностями, я мог приобресть лишь некоторые общие сведения но местному законодательству и государственному управлению». Тем не менее, эти «Размышления», написанные ясно, спокойно и связно, свидетельствовали как об основательном исследовании предмета, так и о зрелом, проницательном суждении гражданина. «Евреи приносят стране вред и могут даже стать опасными для нее. Но нам необходимо еще убедиться, могут ли они сделаться полезными». На этот вопрос Лукасиньский отвечает утвердительно. Он резко упрекает евреев в их заблуждениях и проступках, в «равнодушии к стране, в которой они живут». «Евреи—народ изобретательный, развращенный продолжительной эксилоатацией нашего крестьянства—не скоро откажутся от этого выгодного занятия». Но, вместе с тем, он подчеркивает страшную нужду, царящую в среде еврейских масс, ответственность всего общества за «презрение, оказываемое евреям в самом широком смысле этого слова». «До тех пор, пока мы не перестанем оказывать евреям презрение... до тех пор мы не можем надеяться на то, чтобы они могли стать иными, чем теперь. Что такое любовь к родине и отчего это чувство чуждо евреям?.. Единственным и действительным связующим звеном этого чувства является любовь к известной стране и связь с известным народом. Тот, у кого нет во всей стране ни родных, ни друзей, наверно не будет привязан к ней». Вот почему нужно создать такое родство, дружбу и духовное общение. Затем автор указывает серьезные меры для народного образования евреев, допущения их в цехи и корпорации. Наконец, он настойчиво доказывает, что еврейский вопрос теснейшим образом связан с вопросом общей социальной реформы, а именно в области крестьянского вопроса. «Эпоха реорганизации евреев в нашей стране совпадет с эпохой просвещения крестьян». Что касается упомянутых четырех статей, то Лукасиньский с трого осуждает обе анонимные брошюры—одну, где речь идет о насильственном выселении, как «совершенно нелепую,»—и вторую—как противоречащую понятиям о терпимости и свободе. Но он высоко оценивает разумные советы Вышиньского и, наконец, очень резко высказывается против статьи генерала. Красиньского, не разделяет его ложных и тенденциозных в своей основе взглядов, а его более положительные выводы Лукаснвьский считает целиком взятыми из других сочинений. Генерал, невидимому крайне возмущенный, отвечал в весьма регкой и довольно нелепой форме. Он издевался над Лукасиньским за его сострадание к еврейской бедноте, обвинял его в предосудительном «нерасположении к шляхте» и выступлении в роли еврейского защитника, «против убеждений всей страны». Безусловная независимость убеждений Лукасиньского ярко характеризуется этой полемикой скромного майора с влиятельным командиром гвардии, в том же году произведенным в царские генерал-лейтенанты и в сеймового маршала, с которым считались военные и правительственные сферы, а в те времена—и общественное мнение. Тем временем приближалась решающая эпоха его жизни, исходный пункт его исторической роли и трагической судьбы. Лукасиньский был призван занять место вождя при выполнении одной из самых тяжелых я неблагодарных народных задач, требовавшей полного самоотречения и связанной с большою ответственностью—в тайном союзе. Результаты его работы—«Национальное Масонство и Патриотическое Общество в своем возникновении, росте н упадке»—находятся в такой тесной связи с политической историей Ц. П., что невозможно точно понять и уяснить себе их, не ознакомившись, хотя бы в общих чертах, с параллельным течением этой истории. Кроме того, его деятельность находится в известной связи с политикой Александра I, его стремлениями и направлением его польской политики. Вот почему необходимо прежде всего несколько осветить эти вопросы общего значения, а именно те пункты, где они сходятся и тесно связаны с стремлениями Лукасиньского.

&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;{{razr2|ГЛАВА II}}.&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;'''Лукасиньский и польское масонство.'''&lt;/center&gt;

Создание Царства Польского на Венском конгрессе в 1814—1815 г.г. совершалось среди тяжелых условий и поэтому оно было завершено лишь на половину и в ущерб польскому народу. Возрождению Польши рядом с Россией в более обширных территориальных размерах воспротивились как Западная Европа, так и решающий голос России. Не удалось даже спасти Герцогство Варшавское в его целом, так как существенную часть его пришлось отдать Пруссии для Познани; не удалось также добиться присоединения хотя бы части Литвы. Но и то, что осталось Царство Польское в своем позднейшем географическом составе, было создано с большим трудом и хуже всего, что не было уверенности в завтрашнем дне и в будущем не предвиделось полной безопасности.

Царство Польское получило тесную, урезанную территорию и, несмотря на некоторые недостатки, либеральную для того времени и в общем хорошую конституцию. Александр I, в расцвете сил, 38 лет от роду, вступая в управление Польшей, намеревался первоначально придерживаться и развивать конституцию и расширить территорию на счет Литвы, а в дальнейшем даже на счет Галиции и Познани. Но в то же время, верный своему двуличному характеру и подчиняясь своему обоюдоострому положению, сохранял за собой возможность во всякое время ограничить как конституцию, так и территорию. Эти две идеи, прогрессивная и регрессивная, освободительная и репрессивная, всегда совмещались в его голове, причем ни одна из них никогда не уступала вполне своего места другой и в известные периоды одна из них брала верх над другой. Первая — прогрессивная — преобладала в первой половине, а вторая—в последней половине того десятилетия, в течение котоporo ему суждено было еще жить и править Польшей. Его внутреннее раздвоение обнаружилось с самого начала при законодательном устроении Царства Польского и установлении в нем государственного аппарата. Это выразилось не только во внесенных лично им в текст конституции значительных ограничениях, но и, главным образом, в предоставлении Польши во власть Константана Павловича и под наблюдение Новосильцова. Из всех сыновей Павла Константин больше всего походил на отца и по его примеру больше всех ненавидел Екатерину. Он поражал и отталкивал с первого взгляда своею внешностью, В этом нескладном теле билась необузданная, дикая, безумно-пылкая душа. Он носил в себе двойное наследственное бремя—развращенность Екатерины и деспотизм Павла. Не обладая личною храбростью, он был проникнут слепою любовью не к истинному военному служению, основанному на самопожертвовании и чести, а к солдатчине мирного времени, к солдатчине парадов, казарм и железной дисциплине. В его болезненно-пылком и в своей основе слабом характере таились однако и более чистые, благородные элементы, как и в мрачной душе его отца. Поставленный в тупик и всем сердцем ненавидевший Константина, Немцевич говорит о нем: &lt;Это чудовище—человек, делающий все с опрометчивостью, не имеет себе равного на земле—умный и безумный, жестокий и гуманный». И подобный человек, невероятное соединение самых противоречивых черт характера, был назначен главнокомандующим польских войск и тем самым и фактическим наместником Царства Польского. Но поляки, отданные во власть подобного правителя, умели своим влиянием по крайней мере отчасти подавить в нем злые инстинкты, разбудить лучшие чувства и в известной мере привязать его к себе. Константин вступил в управление Польшей, полный ненависти к ней, но, изгнанный из нее, ушел полный жалости к ней. Первые шаги его в Организационном Комитете обнаружили некоторую сдержанность и даже известное уважение к поседевшим на поле брани польским вождям, а также заботы о польском солдате. Но это продолжалось недолго. Под влиянием придворной камарильи, ок вскоре обнаружил свое глубоко неприязненное отношение ко всему польскому и стал быстро и усиленно подкапываться под еще свежее и неустойчивое здание новой конституции. Болезненная подозрительность и беспощадная жестокость больше всего отозвалась, конечно, в польских войсках и приняла особенно резкую форму с назначением полномочным комиссаром Ц. П. Н. Н. Новосильцова—самого ярого и жестокого преследователя и мучителя Лукасиньского, заключавшего в тюрьмы и высылавшего в Сибирь несовершеннолетних детей за какую-нибудь польскую песенку. Кутила и пьяница, он превратил все политические процессы в Польше и Литве в источник своих доходов. Известно также, что он не даром старался так усердно уничтожить в Польше франмасонство, так как после закрытия масонских лож он воспользовался солидными капиталами польского Великого Востока. И хотя он, по обыкновению, постарался уничтожить все следы своих злоупотреблений, тем не менее они-явно обнаружены позднейшими исследованиями. После первых столкновений Константина с Военным Комитетом осенью 1814 г. все выдающиеся вожди польской армии вышли в отставку, и таким образом армия всецело подпала под власть Константина. Вскоре последовали позорные и трагические события. За малейшие проступки как солдаты, так и офицеры подвергались самым жестоким взысканиям. Прославленные парады на Саксонской площади стали мучением и ужасом для польских офицеров, которых старались всячески задеть и унизить. Перед Пасхой 1816 г. покончил с собой оскорбленный Константином капитан Водзиньский, а за ним последовали многочисленные товарищи—один за другим. В течение первых четырех лет командования армией Константина насчитано до 49 самоубийств среди одних офицеров.

В начале марта 1818 г. Александр прибыл в Варшаву на первый польский сейм и оставался там около семи недель, до конца апреля. Тогда-то, гневно устраняя всякую оппозицию со стороны Константина и тогдашнего русского министра иностранных дел Каподистрии, Александр сделал огромный шаг вперед в деле освобождения Польши и дарования ей прав. Но, как оказалось позже, это была пе более как ракета, мимолетный фейерверк красноречия или, как выразился со свойственной ему бесцеремонностью Константин, «слова императора являются не более как фальшивой монетой».

Пребывание Александра в Варшаве в 1818 г. было кульминационной точкой его благожелательных отношений к Польше.

Уже в 1819 г. эти отношения стали осложняться и портиться. Весной 1819 г. в варшавских газетах появилось несколько резких, оппозиционных статей. Статьи Кициньского и Моравского в «Ежедневной Газете» вызвали страшные репрессии со стороны Константина. Против издателей были приняты самые суровые меры, печатание газет было прекращено и типографии закрыты. В то же время, под давлением Константина, Зайончек издал ряд предписаний, касающихся цензуры периодических изданий и книг. Одновременно в среде войска произошло событие, еще более раздражившее Константина, особенно внимательного к военной дисциплине. В июне обнаружилось, что находившийся в Замостье под арестом подпоручик второго полка пехотных стрелков Игнатий Погоновский составил план взятия крепости, предварительно убедив для этого гарнизон перейти на его сторону и затем вместе с ним ворваться в Галицию. Это безумное предприятие было заранее обнаружено и без всяких усилий ликвидировало. Но для предубежденного и подозрительного Константина этого было достаточно. В Петербург тотчас полетели донесения, рисовавшие в самых мрачных красках положение дел в Царстве Польском. Вся страна изображалась как находящаяся под влиянием грозных волнений накануне взрыва. Эти донесения вызвали новые репрессии, уже продиктованные Александром. Вот почему в 1820 г. во время своего пребывания в Варшаве на втором сейме он был настроен совершенно иначе, чем два года тому назад... Относясь подозрительно, недоверчиво, Александр как бы искал повода для того, чтобы взять обратно все свои обещания и предписания. Поводом послужила оппозиция сейма, вставшего во главе с Винцентом Немойовским на защиту свободы. Покидая Варшаву, Александр сказал брату, что дает ему «carte blanche», т.-е. полную свободу действий. Таким образом были покончены все счеты с конституцией и открыта широкая дорога для реакции и репрессий.

Это самый темный и до настоящего времени недостаточно выясненный момент в царствовании Александра. Вместе с тем это ключ к выяснению некоторых важнейших вопросов, связанных с его отношением к Царству Польскому вообще и к польским тайным обществам в частности. Эти, на первый взгляд, весьма отдаленные вопросы имеют, однако, непосредственное и часто даже решающее значение для выяснения многих важных и крайне сложных обстоятельств, касающихся возникновения тайных обществ и судьбы Лукасиньского. Надо заметить, что с 1821 до 1825 г.г. сильным влиянием на польские дела пользовался Новосильцев. Главным средством для удержания этого влияния послужили для Новосильцева непосредственные и непрерывные сношения его с Александром. При этом он все время старался поддерживать тревожное, подозрительное настроение императора, установившееся за время его последнего пребывания в Варшаве. Новосильцов, получив разрешение посылать императору еженедельные рапорты из Варшавы, стал широко пользоваться этим разрешением и буквально засыпал Александра постоянными донесениями о следствиях, заговорах и арестах, не давая ему опомниться и все глубже погружая его в душную атмосферу опасений и преследований. Существуют еще некоторые указания на то, что Англия и Австрия, заинтересованные в недопущении угрожавшей ежеминутно в то время войны между Россией и Турцией, в числе иных дипломатических средств, прибегли к устрашению Александра возможным восстанием в Царстве Польском. Для этого пускались в ход различные английские или австрийские «фабрикации», умышленно подсовывавшиеся русской полиции, откуда уже доходили до Александра и производили на него желательное устрашающее действие. Результатом подобных дипломатических фабрикаций и донесений Новосильцова явились страшные репрессии и резкая перемела в отношениях Александра к Польше во втором пятилетии существования Царства Польского.

На таком общем фоне русско-польской жизни стала обрисовываться работа Лукасиньского, начатая первоначально в форме Национального масонства. То было время, когда во всех европейских государствах возникали одно за другим различные тайные общества, большею частью близкие к масонству или даже просто происшедшие из него. Самое большое количество тайных обществ появилось у самого угнетенного в те времена народа—итальянцев. Эти тайные общества заимствовали у масонства его формальную сторону, значительно улучшая при этом чисто организационную технику в смысле большей централизации работы и обеспечения тайны своей деятельности. Общества, возникшие в Пруссии, были большею частью санкционированы правительством и носили характер патриотической организации. По возвращении в Петербург из Вены после конгресса, Александр также задумал организовать у себя полутайное общество по образцу немецкого Tugendbund’а, выросшего из масонства. Он надеялся таким образом пересадить на русскую почву патриотическое немецкое общество и сделать его орудием своей политики для непосредственного влияния на общество. Так под эгидой Александра возродилось в России масонство в широких размерах и в направлении, точно соответствующем политическим стремлениям монарха. Масонство существовало в России с 1731 года, но широкое распространение оно получило лишь в 1815 г. по возвращении Александра из Парижа, где он был сам тогда принят в ложу. В том же году возникла в Петербурге утвержденная правительством Великая ложа Астрея, от которой разрослось, особенно в 1818 году, несколько десятков филиальных лож в различных местностях империи, главным образом в Петербурге и западных губерниях. В первую очередь организовались, под покровительством царя, военно-масонские ложи, в которых принимали участие самые выдающиеся гвардейские офицеры. Нельзя не отмстить, что большую роль в русском франмасонстве уже в то время играли поляки и были также специально польские ложи (Белого Орла). Но в 1822 г. (13 августа), когда Александр постепенно отрешился от своих либеральных начинаний, он решил уничтожить всякую терпимую до того времени деятельность тайных обществ в России и приказом на имя министра внутренних дел Кочубея распорядился закрыть все существующие в России под какими бы то ни было названиями тайные общества и, в особенности, масонские ложи. В это самое время (август 1822 г.) Александр, проездом через Варшаву, провел там целую неделю и интересовался первой стадией начавшегося тогда дела Лукасиньского.

Лукасиньский, за исключением своей принадлежности к военному масонству, не принимал до того времени никакого непосредственного и деятельного участия в работе тайных союзов, предшествовавших созданию Царства Польского. Он возвратился на родину для несения военной службы, но не для политической и, тем более, конспиративной деятельности. Но вскоре ему пришлось вступить и на этот путь не из склонности к подобной деятельности, не из самолюбия, не в ослеплении забияки и с легким сердцем, а потому, что должен был вступить на него, движимый тяжелой судьбой народа и сознанием своей тяжелой обязанности гражданина. Психологический процесс, толкнувший его на этот путь, важный для понимания человека и его деятельности, имеет еще и более широкое значение. Лукасиньский указал сам на некоторые психологические побуждения, направившие его на избранный им путь как в своих более подробных показаниях вскоре после приговора, так и в предсмертных автобиографических и политических записках, написанных в уединении шлиссельбургской крепости, вдали от мира живого. И хотя ко всем этим позднейшим тюремным свидетельствам следует относиться не иначе как с большою осторожностью, принимая во внимание исключительные обстоятельства, среди которых они составлялись, все-таки в них можно найти не одно вполне естественное и правдивое психологии ское и историческое указание.

«Вспоминаю часто,—говорит Лукасиньский в своем собственноручном показании,—когда в 1814 г. нам, находившимся в австрийском плену в Венгрии, приказали возвращаться на родину, мы знали почти наверно, что возвращаемся под прежнее управление страной, при котором мы ее покинули. Неуверенность в нашей судьбе, связанная с мыслью увидеть разоренный мстительным врагом край, наполняли мою душу таким трепетом, что я с отвращением приближался к границам бывшего Герцогства. Но каково было мое удивление, когда, по прибытии в Краков, я увидел веселые и довольные лица, всюду и везде говорили о благосклонном покровительстве царя осиротевшему народу. Хвалили членов временного Верховного Совета, в особенности Ланского, Вавжецкого и кн. Любецкого, тешили себя надеждой на восстановление Польши и будущее благосостояние, надеждой, которую им велел питать милостивый монарх. Ничто не может сравниться с тою радостью, наполнившею наши сердца, при виде того, что милостивое небо ниспослало нам такую неожиданную помощь и покровительство. Начались рекрутские наборы, офицерам стали выплачивать жалованье. Эта новая, никогда не практиковавшаяся щедрость, как плата жалования бездействующей армии, совершенно покорила нас. Я находился в это время в столице в обществе офицеров различных чинов и оружия и мог поэтому лучше всего убедиться в общем настроении.

«Настало время создавать полки, и здесь, как по мановению волшебного жезла, все изменило свой прежний вид.

«Неслыханная до сих пор суровая дисциплина и часто повторявшиеся примеры строгости—быть может, и очень нужные, ибо кто из частных людей может знать виды и намерения правительства—наполняли мою душу несказанной печалью. Мне казалось слишком строгой мерой неслыханное у нас до сих пор исключение офицеров из списков. По счастливой случайности, я попал в четвертый линейный полк. Благодаря знакомству со всякими правилами организации, я стал необходимым помощником полковника Мыцельского и заслужил его доверие. Этот уважаемый командир, преданный своим обязанностям, ответственный перед правительством и нами самими за наше дурное поведение, часто рекомендовал мне, в виду моих постоянных сношений, по обязанностям службы, со всеми офицерами, напоминать им чаще и просить, чтобы они вели себя спокойно. Пример, подаваемый высшими офицерами, и мои старания выполнить данное мне поручение вполне удовлетворяли ожидания командира. Слыша вокруг себя нарекания, я старался не увеличивать число этих плачущих господ, но изливал иногда свою скорбь перед теми, кому доверял, как-то: перед Махницким и Козаковским, жалея стольких несчастных офицеров, самым большим преступлением которых была болтовня. Это недостаток, являющийся почти отличительной чертой поляков и, если не ошибаюсь, на-веки неискоренимый. Мы вспоминали, как всюду проклинали Наполеона и французов, иногда и справедливо, но все-таки усердно помогали им; бранили Понятовского и однако любили его!..»

К этим сдержанным следственным показаниям, предназначавшимся для Константина, позднейшие, написанные уже перед лицом смерти, шлиссельбургские записки Лукасиньского прибавляют гораздо более резкие и правдивые сведения. Здесь он мог открыто описать те ужасные впечатления, которые должна была произвести на него, как поляка и офицера, применявшаяся Константином «тирания в армии». «Во время смотра прибывшего из Франции отряда, один солдат, выступив, как это было принято, вперед и отдав честь, хотел доложить о чем-то—наградой за такую мнимую дерзость было сто палочных ударов. Тогда-то мы узнали и убедились, чего можно ожидать от подобного вождя. Самым малым наказанием за малейший проступок было сто палок; в других случаях доходило до тысячи. Он не любил проливать кровь, но находил удовлетворение в истязании людей. Кандалы, состоящие из пушечных ядер с цепями весом в 18 фунтов, заключенные носили сплошь и рядом на спине во время тяжелых работ. Всякий раз, когда Константин бывал в Замостье, он ходил среди узников, из которых очень многих знал и при своей необыкновенной памяти помнил их имена и проступки, и с величайшим удовольствием издевался над ними.. Рекрутский набор производился в конце осени и в начале зимы. Но Константин желал, чтобы к весне они могли уже вступить в ряды войск, и поэтому приходилось обучать их зимой, несмотря на мороз и ненастье. Молодой рекрут, лишенный своего тулупа или тяжелой сермяга, в легкой поношенной одежде, обучался маршировать. Само собой понятно, что необходимо было очень крепкое здоровье для того, чтобы не простудиться и не получить чахотку. Но это считалось пустяком».

Затем Лукасиньский, на основании своих технических сведений, указывает на самые разнообразные—в мелочах и серьезных делах—отрицательные стороны военного командования Константина. И, отдавая справедливость его усердным заботам о материальной и внешней стороне благосостояния простого солдата, Лукасиньский сурово упрекает Константина в «развращении военной администрации, удаляемой за то, что она была хорошей», в «ловко посеянной розни между русскими и польскими войсками», в систематическом унижении польского офицерства и т. д. Особенно скорбит этот заботливый майор четвертого полка, вспоминая, как в результате приказа Константина от сентября 1819 г. перевести полк в новые плохо построенные казармы—среди солдат вспыхнуло заразительное воспаление глаз, «вследствие которого лишились зрения известное число офицеров и много солдат». Но Лукасиньский не был только военным, и исключительным предметом его забот были не только эти, хотя и очень важные, специальные обвинения. Напротив, ом прекрасно понимал различные стороны политического положения страны как в области внутреннего хозяйства, так и по отношению к монарху. Он охватывал все основные вопросы—общественные, конституционные, законодательные, отдавал себе отчет в их свойствах и делал вывод, на основании принятого ими неблагоприятного оборота—что необходимо предпринять что-нибудь оздоровляющее их. Нужно отметить, что Лукасиньский давно и живо заинтересовался крестьянским вопросом. Ему были известны освободительные намерения Александра, и не чужды были ему также проекты, касавшиеся устройства польских крестьян.

Этот вопрос был затронут еще до восстановления Царства Польского по первоначальной инициативе Костюшки. Лукасиньский был также знаком с вопросными пунктами, разосланными по всей Польше Чарторыйским и редактированными Городыским, от которого Лукасиньский и мог получить сведения об этом. Более подробные сведения о крестьянском вопросе он получил несомненно от одного из наиболее близких ему в то время людей, адвоката Шредера, который близко соприкасался с народом, был замешан в 1817 г. в дело Рупиньского и выступал в качестве энергичного заступника крестьян против собственников и арендаторов, как защитник ломжинского трибунала и уполномоченный угнетаемых крестьян. Шредер лелеял широкую мысль соединения крестьянского и общенародного дела. «Этот спокойный человек,—говорит о нем Лукасиньский,—составил себе еще иной план объединения родины, а именно заинтересовать и вызвать восстание всех крестьян, обещая им какие-нибудь особенные свободы». Когда однажды возник разговор по этому вопросу между ним и Махницким, Шредер, возвращаясь к своему плану, сказал: «Если придется обратиться к крестьянам,—что мы можем обещать им?» Здесь Махницкий, выйдя из себя, употребив неприличное выражение, спросил его: «Что же ты можешь им дать? Что ты можешь им обещать?» Вскоре после этого Шредер пришел ко мне и жаловался на Махницкого. Я сказал ему: «Твоя мысль очень хороша, но преждевременна. Ты хочешь приступить к жатве прежде, чем посеял». Из вышеприведенных слов Лукасиньского, взятых из одного из его показаний, можно вывести заключение, что он, подобно Махницкому, был противником наделения крестьян землей путем экспроприации и скорее склонялся к способам, основанным на выкупе, который имел в виду в свое время Костюшко. Насколько этот вопрос был близок ему, ясно свидетельствуют чувства, выраженные им несколько десятков лет спустя в Шлиссельбурге: «Не позаботились об обеспечении и утверждении свободы для крестьян. Следовало обязательно устроить этих людей, составляющих всю мощь государства». Обремененное войной, временное правительство Герцогства не могло этого довести до конца, и после того решение судьбы крестьян было отсрочено. Александр, много говоривший об освобождении крестьян во всех губерниях, населенных поляками, велел подавать прошения, но забывал о тех, которые были уже свободны и ждали лишь установления отношений между землевладельцами и населением этих земель. Это положило начало недоразумениям между этими классами. Некоторые поляки, еще до создания Царства Польского, обратились, вероятно с разрешения государственного совета, ко всем жителям, требуя представления проектов, касающихся вышеуказанного вопроса. Проекты посыпались со всех сторон и направлялись в министерство внутренних дел. Когда же объявили о восстановлении Царства Польского, о конституции и новом правительстве—никто о них не вспомнил. Некоторые неблагоразумные землевладельцы, ослепленные корыстолюбием, в случаях спора с крестьянами, говорили: «ваша свобода окончилась, царь не любит свободы, не дал ее никому в своем государстве и не позволяет даже думать о ней; о вашей свободе написано много проектов, но они были оставлены без последствий». Отсюда возникла ненависть и взаимное недоверие между шляхтой и крестьянами....Меня удивляет лишь то, что на трех сеймах (при Александре) ве поднимался даже вопрос о крестьянах»...

У Лукасиньского складывались одновременно и в других вопросах, как более общих, так и чисто национальных, историко-политические убеждения различными путями, но в общем выводе повлиявшие па его окончательное решение, несмотря на критический склад ума, несмотря на свою чисто национальную индивидуальность, он был поклонником Наполеона. И это поклонение выражалось не в рабской преданности, не в слепом и наивном энтузиазме, а было основано па трезвом суждении и здравом понимании народных интересов. «И Александр, и Наполеон стремились восстановить Польшу, по цели их были различны. Первому Польша нужна была для себя; второй требовал ее существования для человечества и для безопасности Европы и—прибавлю еще—питая тайную надежду приобрести для Франции благодарного и могущественного союзника. Правда, Наполеон сначала требовал жертв, не давая никакого определенного обещания, и позже, создав Герцогство Варшавское, все еще требовал новых жертв... И этот «обманщик» умел настолько очаровать поляков, что даже теперь имя его благословляется как во дворце богача, так и в убогой хате крестьянина?..»

У Лукасиньского были довольно точные сведения о положении польского вопроса на венском конгрессе, об отрицательном отношении западных держав, и в особенности Англии, к восстановлению Польши. Гарантии конгресса он считал во всех отношениях недостаточными: «Постановления конгресса я находил и нахожу написанными в столь неясных и неопределенных выражениях, что они не могут даже быть названы обязательными для кого бы то ни было». Ему были знакомы—и притом с малоизвестными в то время подробностями—жалобы Чарторыского царю на Константина, имевшие целью добиться удаления его из Варшавы. Он знал о безусловно враждебном первоначальном настроении цесаревича, который, «сидя как циклоп в своей пещере», подстрекаемый и направляемый Новосильцовым, старался разрушить конституцию и самое Царство Польское. Он знал, наконец, точно о литовских обещаниях Александра, понимал их первостепенное значение, но полагал, что не следует выжидать, сложа руки, их осуществления, а, вооружившись инициативой, пойти им навстречу, ускорить и обеспечить их реализацию, охраняя одновременно конституцию Царства Польского от вносимых в нее ограничений. Подобного рода мысли, продиктованные, с одной стороны, основными конституционными и территориальными задачами, с другой стороны, возникшие под влиянием первоначального непримиримого отношения Константина и его дикого военного командования, стали теперь проникать в общественное самосознание Польши. У самых опытных и благоразумных людей стало невольно зарождаться убеждение, что так продолжаться не может и что необходимо заранее подумать об обеспечении самых насущных общенародных интересов.

«Человек, не имеющий никакого значения,—так писал о себе восьмидесятилетний старик в своем вечном заключении, подводя последний итог своей жизни,—которое дается рождением, средствами, заслугами или известными талантами, взял на себя тяжелую и опасную миссию—принести помощь и облегчение несчастным соотечественникам, поднять народный дух, направить умы к одной цели, сблизить людей между собой, внушить им взаимное уважение и, наконец, надежду на лучшую будущность. Видя тяжелее положение войска и нелучшее положение всей страны, принимая во внимание, что никто не думает дать какое-нибудь облегчение, я решил сам искать исхода. Из числа различных средств я избрал франмасонство, как влиятельное и терпимое в стране. Нужно было только приспособить это учреждение к предпринятой цели, ограничив сферу его влияния и превратив его из космополитического в национальное».

Масонские ложи, как известно, организованы в XVIII в. в Англии. В первой половине XVIII века масонство проникло в Саксонию, а оттуда непосредственно привилось в Польше. Организатор первой дрезденской ложи «Трех белых орлов» (1738 г.) граф Рутовский, сводный брат короля, открыл в следующем году отделение этой ложи в Варшаве (1739 г.). Во второй половине того же века, как в иных странах, так и в Польше, масонство, служившее до того времени главным образом пустым, бесцельным барским развлечением, стало приобретать известное политическое значение. В 1789 г. к Великому Востоку принадлежали все самые выдающиеся сторонники реформ, и работа лож была в тесной связи с политической работой четырехлетнего сейма. Наконец, деятельность масонского Великого Востока в Польше, приостановленная в 1792 г., временно снова оживилась во время восстания Костюшки, затем совершенно прекратилась в конце 1794 г. вместе с последним разделом Польши и падением Речи Посполитой. С момента возникновения Герцогства Варшавского немедленно возродилось прежнее польское масонство, но на совершенно новых началах, пойдя в тесную связь, вместо прусских и английских организаций, с французским Великим Востоком. Одна за другой возникали с 23 декабря 1807 г. объединенные французские и польские ложи и обновлялись старые. В масонских ложах состояли отныне почти все министры, множество выдающихся государственных деятелей и военных. В течение 1811 и 1812 г.г. были приложены все усилия к тому, чтобы масонство приняло чисто национальный характер и не прекращало своей деятельности.

Еще в 1813 году, по занятии Варшавы русскими, некоторые ложи продолжали тайно свою деятельность.

Когда местные дела приняли более благоприятный оборот, польский Великий Восток занял свое прежнее выдающееся положение и мог даже значительно расширить свою работу, и в августе 1814 г. официально была открыта первая ложа, по возвращении в Варшаву великого мастера Станислава Потоцкого. После венского конгресса произошло торжественное третье восстановление (24 мая 1815 г.) польского национального Великого Востока. Здесь решающее влияние оказало отношение самого Александра. Решив воспользоваться масонской организацией для своих политических целей, царь, приблизительно в это время, вернее во время своего первого пребывания в Париже, установил сношения с масонством, признав его формально. И не подлежит никакому сомнению, что с тех пор Александр, хотя и в величайшей тайне, числился официально членом польского Великого Востока. Приэтом Александр вносил довольно значительные суммы на специальные благотворительные дела. Нет возможности определить, точно сумму этих взносов, но в кассу варшавского Великого Востока, как оказалось, было им внесено несколько десятков тысяч польских злотых, а в момент секвестра тамошних масонских капиталов нашли среди них тайную рубрику личного счета монарха в 29.146 п. зл. Александр, в своих отношениях к масонству, стремился превратить его в государственное учреждение, подчинить его своему ближайшему надзору и руководству. В этом вопросе, как и в других, Александр обнаруживал двойственность, одновременно созидая и разрушая. Он хотел воспользоваться польским масонством для соответствующей подготовки общественного мнения, для проложения пути своим политическим начинаниям и польско-русскому сближению.

Лукасиньский принадлежал к масонству уже давно, вероятно со времени своего вступления в военную ложу во время галицийской кампании 1809 г., во не достиг высшей седьмой ступени розенкрейцера, не состоял в Высшем Капитуле, и его имя не найдено в сохранившихся списках главных капитулов масонских лож. Однако, он был очень хорошо осведомлен о всех самых насущных делах Великого Польского Востока во время восстановления Ц. П.; ему был известен весь ход предпринятой конституционной реформы и возникших на этой почве раздоров среди польского масонства. Из близких Лукасиньскому людей в делах Высшего Капитула встречается имя Шредера, возведенного в апреле 1819 г. во вторую ступень. При этом следует отметить поразительную подробность: Шредер был посвящен в кавалеры Розового Креста—стариком Макроттом. Этот отставной, несмотря на свой еще преклонный возраст, деятельный шпион сначала Игельштрома, а под конец Константина, издавна щеголял с розовым крестом на груди в варшавском провинциальном капитуле, в собственном помещении капитула, некогда знаменитом дворце Дзялыньских. Здесь четверть века тому назад происходили перед восстанием совещания заговорщиков во главе с Костюшко. В то время за ними шпионил тот же, торжественно выступавший теперь, масонский сановник капитула. В том же капитуле объединенных братьев заседал также бывший командир Лукасиньского, будущий шпион, полковник Шнайдер. Состоявший в дружбе с Лукасиньским, Бродзиньский занимал влиятельный ноет секретаря Великого Востока, принадлежал к самым деятельным представителям оппозиции и изложил по его поручению весь ход конституционного спора в виде объяснения для более широкого круга масонов. Но самым серьезным информатором Лукасиньского был, несомненно, Венгжецкий, заседавший в Высшем Капитуле, бывший одновременно полномочным представителем провинциальной литовской ложи при варшавском Великом Востоке. Он был посвящен во все тайные сплетения и сталкивавшиеся здесь течения, главные факторы, пружины и следствия которых находились далеко за пределами причудливо-театрального масонства, лежали в области серьезных, насущных жизненных вопросов и были очень тесно связаны с соответствующей, чисто политической ориентацией самого монарха.

Эта неизменно двойственная и потерпевшая перелом в 1818—1820 г.г. ориентация монарха была такого рода, что вносила всюду дезориентацию. Его изменчивое отношение, попеременно благосклонное или враждебное—то придавало смелость, то сбивало с пути. Масонская польско-литовская уния была предпринята и заключена не иначе, как с его одобрения, на что явно ссылался в своих конфиденциальных разъяснениях варшавский капитул. Но вместе с тем им равно были санкционированы все строгие применения правил. Он то строго придерживался своих собственных обширных предначертаний, оповещенных на четырехлетием сейме, то руководствовался тактикой, приспособленной к задачам русского масонства и связанных с ним организаций (упраздненного Союза благоденствия и, главным образом, искусно созданного чуть ли не по непосредственным указаниям царя и под его контролем русского Tugendbund’a—Союза общественного благоденствия).

Лукасиньский — скромный пехотный майор, Лукасиньский вместе со своим четвертым полком был, правда, не раз предметом гордости Константина во время представления полка Александру на парадах и маневрах. Но, невидимому, Лукасиньскому никогда не представился случай лично подойти ближе к царю. Несомненно одно, что Лукасиньский зорко приглядывался к царю, старался проникнуть взором в его скрытную душу и проникал довольно глубоко, так как еще по истечении полувека в своих шлиссельбургских записках называет его «принужденным и искусственным» (artificiel), замечает в нем под улыбающейся маской—притворство, а в глазах—какую-то неуверенность и безумно. Что касается Константина—то Лукасиньский, высоко ценимый своим начальством, как выдающийся, примерный офицер, был лично хорошо известен цесаревичу.

В последних своих записках, вспоминая свои разговоры с Константином, он приводит слова его: «я знаю, что ты ешь на обед!». Из того, что Лукасиньский в своих тщательно и обдуманно составленных следственных показаниях два раза упоминает, что «вследствие последующих доносов Константин потерял веру в мой характер»—вытекает, что до этого он пользовался этим довольно близким доверием.

В начале 1819 г., когда с одной стороны обнаружился перелом в польском масонстве, а с другой—вызванные речью Александра на прошлогоднем сейме, казалось, близкие к осуществлению надежды, когда одновременно, невидимому, созревали и другие широкие либеральные замыслы монарха, один из самых выдающихся людей этого крута, Венгжецкий сделал Лукасиньскому чрезвычайно знаменательное заявление. Он сообщил ему, что «в беседе с генералом Ружнецким слышал от него, что польское масонство не представляет для поляков той пользы, какую могло бы представлять, если бы в него было внесено хоть немного ''национального'' элемента». Эта провокаторская инсинуация Ружнецкого, приведенная в вышеупомянутых общих и осторожных выражениях в одном из первых показаний Лукасиньского, явилась одной из серьезных побудительных причин, ускоривших решение Лукасиньского создать национальное масонство. «Мысль генерала Ружнецкого—свидетельствует Лукасиньский позднее, в более обширном и исчерпывающем собственноручном показании, что масонству следует придать национальный характер—была для меня настолько убедительной, что из опасения, чтобы он не предупредил меня, я приступил самым спешным образом к созданию подобного общества».

Весьма важно отметить, что основной принцип—национальность, на которой, как на главном фундаменте, Лукасиньский построил все свои общественные взгляды, вполне соответствовала тем политическим взглядам на польский вопрос, которые официально высказывал Александр. Признание польской народности, как общего правового и политического фактора, связующего все три разделенные области, составляло в полном смысле слова главную часть постановлений венского конгресса. Этот принцип был торжественно санкционирован Александром в его первом обращении к полякам.

Таким образом организация, основанная на национальности, не была еще сама по себе революционной по отношению к Александру и даже с известной точки зрения являлась как бы удобным вспомогательным учреждением, идущим рука об руку с первоначальными широкими реформаторскими задачами его польской политики. Несомненно, что Лукасиньский так понимал первоначально свое предприятие. Он стремился объединить и поднять национальное чувство во всей Польше и в армии и хотел вместе с тем подготовить народ и армию для того, чтобы ускорить проведение в жизнь упомянутых намерений Александра; очевидно, он верил, что царь не откажется от своих обязанностей и обещаний. При этом для Лукасиньского было важно, чтобы, в противном случае, народ сохранил всю свою энергию и был готов отстоять свою свободу. Лукасиньский совершенно не думал о преждевременном восстании. Он понимал, что необходима более глубокая и длительная подготовка и что для этого требуется время и безопасность. С этою мыслью, после продолжительного зрелого размышления, окончательно побуждаемый к этому упомянутым сообщением Венгжецкого, Лукасиньский приступил весною 1819 г. к организации Национального масонства.

Церемония открытия Национального масонства состоялась в Варшаве 3 мая 1819 г. Первые совещания происходили в квартире Шредера и в присутствии подполковника Козаковского.

С самого начала, при составлении первых статей устава, в среду основателей был введен — факт весьма знаменательный — малознакомый Лукасиньскому, хотя и товарищ его по галицийской кампании, а теперь представитель правительства, как адъютант военного министра Гауке, Скробецкий. Он доставил Лукасиньскому известный немецкий манускрипт об устройстве масонских лож, взятый из бумаг Гауке. Это напоминает факт снабжения таким же документом организаторов русского Союза Благоденствия, основанного за несколько месяцев до того в предшествовавшем 1818 г. Работа по составлению устава Национального масонства была распределена следующим образом: Лукасиньскому поручалась редакция общего проекта конституции союза, Козаковскому—церемония посвящения членов, Шредеру—порядок работ, Скробецкому—инструкция по требующимся от членов союза квалификациям. Основным правилом было установлено, что к союзу могут принадлежать лишь одни военные и франмасоны. В качестве мнимой основной цели была, выставлена взаимная помощь и «сохранение национальности и славы поляков живых или умерших, которые словом или делом способствовали прославлению своей родины». Все это должно было однако подготовляться и приводиться в исполнение в величайшей тайне, в чем основатели давали друг другу особую клятву перед вступлением в союз.

Организационные совещания происходили летом и осенью 1819 г. в течение полугода то у Шредера, то у Лукасиньского и Козаковского, то—подробность также не без значения—в квартире полковника Мыцельского в его отсутствие. Принимали участие своими советами Венгжецкий и Махницкий, как достигшие высших ступеней масонства и поэтому хорошо знакомые со всей его обрядовой стороной. Помимо установленного разделения труда, самую главную редакторскую работу во всех частях производил один Лукасиньский, вероятно советуясь с глазу на глаз с Махницким. Национальное масонство разделялось, как обычно, на капитул и ложу, но они были гораздо более обособлены друг от друга, чем в обыкновенном масонстве. Капитул составляли одни лишь учредители, и он был безусловно тайным. Члены его пользовались вместо своих имен псевдонимами, соответствовавшими их инициалам: Лукасиньский назывался Ликургом, Козаковский—Катоном, Шредер—Сципионом (Szreder), Скробецкий—Солоном. Махницкий, избранный почетным членом капитула, держался принципиально в стороне, не подписал ни одного акта и не пользовался псевдонимами.

Конституция союза была выработана в виде двух отдельных частей для капитула н ложи. Первую часть устава подписали четыре основателя союза своими псевдонимами; из второй части издавались только извлечения без подписи. Позже Махницкий занялся соединением обеих частей в одно. Но не сохранились ни этот единый устав Национального масонства, ни самая важная первая часть, вероятно позже вошедшая в устав Патриотического Общества. Найдено лишь одно отдельное извлечение из второй части, остальные подробности приходится восстанавливать по различичным показаниям.

Образцом для Национального масонства послужила самая простая старая английская система деления масонов на три разряда: учеников, подмастерьев и мастеров. Для каждого разряда существовал свой ритуал, разделенный на отдельные статьи о декорации лож, их открытии и закрытии, катехизис данного разряда и т. д. В обычные символические масонские обрядности в польском национальном масонстве внесены еще различные изменения и дополнения для того, чтобы придать ему чисто национальный характер. Напр., читали стихотворение Красицкого «Святая любовь к отчизне», в катехизисе в ответ на вопрос: «как тебя зовут?», вместо обычного масонского «Тубал-Каин», значилось сначала «Стефан Баторий», а позже «Чарнецкий». Во втором разряде подмастерье (товарищ) обязывался присягой к «неограниченному послушанию» капитулу и мастеру и к хранению «тайн, присущих моему теперешнему разряду, не сообщая их никому чужому, ни члену низшего разряда масонского союза, хотя бы это стоило мне жизни». Затем мастер, принимающий нового члена, произносил речь, составленную целиком Лукасиньским.

Необходимо отметить, что Лукасиньский обнаружил здесь, при введении в устав польского национального масонства масонских обрядностей третьего разряда, глубокую вдумчивость.

Согласно легенде, открываемой адептам третьего разряда обыкновенного масонства, аллегорический Хирам, строитель Соломонова храма и покровитель масонства был убит тремя подмастерьями — изменниками, нанесшими ему три смертельных раны — у западных, южных и, наконец, у восточных врат, где он пал мертвым, завещая своим потомкам священную месть и восстановление храма. Эту древнемасонскую аллегорию Лукасиньский перенес па Польшу трех разделов, три раза раненой, но бессмертной и ожидающей своего возрождения и отмщения Речи Посполитой. Это была светлая, современная идея, и нелепая масонская формалистика была для нее не более как внешней оболочкой. В ней таилась какая-то особенная поэтическая нежность, способная извлечь из этих пустых, затасканных, космополитических обрядностей известные, влияющие на польское воображение, моменты и вызвать в польской душе специфические национальные отзвуки. Здесь оказал влияние и нарождавшийся в то время романтизм. Этот майор четвертого полка принадлежал к поколению, которое еще читало Оссиана, хотя бы в новом переводе Бродзиньского, и начинало уже зачитываться Байроном. А упоминание о «гробницах» в катехизисе для посвященных второго разряда (подмастерьев) Лукасиньский заимствовал у революционера Вольнея, знаменитую книгу которого «Развалины или размышления о народных революциях», переведенную на родной язык для блага польского народа — во время восстания Костюшки — он очевидно читал еще в молодости. «Приветствую вас, священные гробницы, уравнивающие короля и раба, немые свидетели священного принципа равенства — гласило знаменитое обращение в «Развалинах». — «Я увидел тень, поднимающуюся с гробниц и направляющую свои шаги к возрожденной отчизне». Быть может, это является также отголоском прославившейся в те времена элегии «Isepoleri» изгнанного из собственного отечества Foscolo, автора популярного «Ortis’a». У Вольнея Лукасиньский заимствовал также эмблемы в виде урны и меча, аллегорию законодателя Ликурга, и несомненно почерпнул для себя не одну яркую мысль из этой пламенной апологии лозунга «свобода, равенство и справедливость».

Первым и единственным распорядителем Национального масонства «высокопреподобным мастером» был от начала до конца Лукасиньский, но лишь с титулом «наместника начальника».—«На пост начальника», как он утверждает сам, мы искали с самого начала какое-нибудь выдающееся лицо. На этот пост предназначался Венгжецкий, очевидно больше ради авторитета и, вернее, для вида, так как совершенно не подходил для подобного рода деятельности. Как бы то ни было, но фактическое руководство было всецело в руках Лукасиньского. Невидимому, он уже тогда имел в виду, в случае необходимости, пригласить на пост  начальника находившегося в Дрездене генерала Князевича. Членский взнос достигал по первому разряду 6 польск. зл., во втором разряде—12 польск. зл., а в третьем—18 польск. зл. ежемесячно и был довольно значителен при их скромных средствах; позже взнос был до одного франка, по примеру французских союзов. Кроме того Лукасиньский сделал вначале значительный взнос из собственных средств на неотложные текущие расходы, отказавшись от его возвращения и прося записать эти деньги в статью доходов. Эти взносы предназначались большею частью на филантропические цели, главным» образом на пособия для неимущих воинов и их семейств. Кассиром состоял сначала Скробецкий, а затем поручик четвертого полка Тарковский.

Большинство членов принял на свою ответственность Лукасиньский, и, несмотря на то, что ложа первоначально предназначалась лишь для военных, он принял в число членов много гражданских лиц и в том числе Бродзиньского. Кроме того были приняты меры для широкого распространения возможно большего числа лож в провинции. Деятельность Национального масонства, согласно руководящей идее его, не должна была ограничиваться территорией Царства Польского, а распространялась и на остальные области разделенной Польши. Польское масонство оказало большое влияние на широкие общественные круги и в особенности на молодежь, среди которой стали возникать общества и союзы университетской молодежи. Эти союзы были большею частью плодом самых чистых порывов молодой души, лишенных революционного характера. Главным двигателем их было чувство взаимной братской любви, любовь к науке, свободе и больше всего—горячая любовь к своей родине. Все эти многочисленные союзы польской молодежи оставались в весьма отдаленной связи с Национальным масонством, хотя бессознательно все они склонялись к нему, во имя общей патриотической идеи. Вместе с тем, уже в силу своей многочисленности и юношеской неосторожности; они невольно подвергали опасности деятельность Лукасиньского, тем более, что в начале 1820 г. власти удвоили свою бдительность; во все стороны была направлена полиция, и Новосильцов напал на след тайных организаций. Лукасиньский ясно представлял себе затруднительность положения и грозившую польскому масонству опасность.

«На каждом заседании ложи я советовал сохранять скромность и сдержанность в обычных разговорах, чтобы ни единым словом не задеть правительство. Наоборот, я советовал отзываться о нем всегда с похвалой. Наш уголовный кодекс (масонский) предписывал исключение из общества тех, которые, после двукратного напоминания, в третий раз не исполнили этой обязанности. Я не ставлю себе этого в заслугу и поступаю так не из любви к правительству, а из осторожности». Но было слишком трудно сдерживать в теоретических рамках подобного ряда организации, стремящиеся к практической деятельности. Эта трудность является неизбежною слабой стороной каждой подобной организации, представляющей по своему характеру скопление энергии высокого напряжения, прилагаемой к усиленной работе революционным темпом. При необыкновенной бдительности Константина Новосильцова положение польского масонства становилось весьма рискованным. Опасность увеличивали еще такие горячие головы, как Шредер и посвященный в тайны Национального масонства полковник Шнайдер.

Шредер занялся составлением проекта новой конституции »я народа и главным образом движимый своею излюбленною и столь революционною в тогдашних условиях мыслью привлечь крестьянство обещанием безвозмездного наделения землей. Еще неистовее вел себя полковник Шнайдер, постоянно кричавший о республике и необходимости немедленно революционизировать низшие слои городского варшавского населения.—«Я вижу, что ты не знаешь Варшавы,—говорил он раздраженно тщетно сдерживавшему его Лукасиньскому.—Ты судишь о ней по высшему классу людей, по купцам и некоторым избалованным ремесленникам. Познакомься с людьми тяжелого труда, как-то—с мясниками, кузнецами и т. п., и будешь иначе судить о Варшаве. Нужно, чтобы ты, переодевшись, отправился со мной вечером в различные харчевни, где эти люди проводят время, и тогда ты узнаешь их и убедишься, каким доверием я пользуюсь у них».

В виду подобных условий, Лукасиньскому приходилось считаться с возрастающей со дня на день опасностью обнаружения деятельности польского масонства и с другой стороны—с несдержанными порывами отдельных членов союза, которые могли ежеминутно способствовать гибели всего предприятия. Вот почему Лукасиньский вынужден был держать кормило крепкою, почти диктаторской рукой, не считаясь со своими соучастниками. При его суровом по природе своей, непоколебимом до резкости, характере его поступки вызывали недовольство, озлобление и зависть, глухие жалобы на деспотизм и пренебрежение. «Лукасиньский, казалось, хотел взять на себя всю ответственность», так характерно суммирует все обвинения один из его противников и учредителей союза. Так было в действительности, и это лучше всего характеризует Лукасиньского и положение национального масонства.

Среди подобных условий опечаленному Лукасиньскому приходили в голову весьма грустные и глубокие мысли. «Достойно внимания и дальнейшего исследования, почему национальное масонство, поставившее себе такую ясную и довольно определенную цель, каковою является национальность, оставило своих членов в неуверенности и, если можно так выразиться, в полной неизвестности по отношению к этой цели, позволяя каждому из них создавать себе цель по своему усмотрению. Почему Вронецкий и Кикерницкий виделп в польском масонстве Tugendbund, Шнайдер—республику, Шредер—моральное средство объединения Польши, Скробецкий—возвращение армии в то положение, в каком она находилась во времена Герцогства Варшавского, Масловский—ниспровержение старого масонства, а жители Великой Польши—тайную подготовку революции? Для того, чтобы ясно и кратко ответить на этот вопрос, приведу мнение одного из философов XVII века: «Для людей грубых и неотесанных необходима религия столь же грубая и неотесанная, как они сами». Национальность была слишком тонкой для этих людей. Это был дух, не поддававшийся их осязанию; им нужно было что-то материальное, иначе каждый из них создавал себе цель по своему вкусу, точно так же, как идолопоклонники создают себе идолов». Часть этих печальных мыслей следует отнести на счет reservatio mentalis признания во время тюремного заключения, где приходилось умалчивать о революционной идее союза.

Но в них просвечивает одновременно искреннее убеждение Лукасиньского—плод тяжелого опыта.

В виду всех вышеупомянутых обстоятельств, приблизилось время закрытия национального масонства, и нужно было сделать это, не теряя времени.

Лукасиньский воспользовался существовавшими в среде союза раздорами и претензиями к нему и, собрав всех основателей и главных членов, объявил о прекращении деятельности Национального масонства. Это произошло в августе 1820 г., после почти шестнадцатимссячного существования организации.

Вскоре после этого Лукасиньский создал новую организацию—Патриотическое Общество—возникшее и развившееся средн значительно ухудшившихся условий общего положения, еще более скользких и опасных, чем те, при которых существовал его прототип-Национальное масонство. Против него подымалась во всей своей силе политическая реакция, охватившая Царство Польское, и многоголовая, многоокая тайная полиция, являвшаяся самой усердной и самой ловкой рабой этой реакции.


&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;{{razr2|ГЛАВА III}}.&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;'''Патриотическое общество'''&lt;/center&gt;

{{right|
Все отдал родине своей&lt;br&gt;
Еще в начале юных дней.
}}

{{right|''(«Узник», Ф. Волховской).''}}

К ликвидации Национальнаго масонства Лукасиньского толкнуло прежде всего возникновение в Познани на месте Национального масонства—Общества Косиньеров. Это громкое дело было затеяно по инициативе генералов Прондзиньского и Уминьского—оба весьма честолюбивые и преследовавшие, главным образом, свои личные цели и интересы в ущерб общественным целям. Лукасиньский не доверял ни тому, ни другому.

Но когда Общество Косиньеров обратилось к нему из Познани с предложением образовать новое Патриотическое Общество, Лукасиньский решил согласиться на это, оставляя за собой возможность направить деятельность нового общества по тому руслу, которое он сам найдет наиболее целесообразным.

«Невозможно останавливать лодку, когда ее уносит поток воды. Я считал даже моей обязанностью вступить в Общество и ввести туда некоторые светлые личности, чтобы удержать жителей Великой Польши и тем самым снять со всех нас грозившую нам ответственность»,—писал Лукасиньский в Шлиссельбурге.

Первое организационное собрание состоялось 1 мая 1821 г. под председательством Уминьского, и речь шла о главных целях, преследуемых организацией нового общества, которое в конечном результате должно было прежде всего привести к идеалу восстановления Польши, соединив разделенные польские области. Что касается средств, которые должны были привести к этой цели, и самой формы лх осуществления, то в этом отношении не было еще ни единства, ни ясности взглядов. Идейное разногласие было тем более резким, что наряду с вышеуказанным и более отдаленным делом восстановления прежним варшавским членам предстояло разрешить более насущный вопрос о конституции в виду назревшей необходимости положить конец дальнейшим нарушениям основных законов Царства Польского. После краткого, но резкого столкновения между Лукасиньским и Уминьскпм, ближайшее рассмотрение этих важнейших вопросов было отложено на некоторое время, и приступили к подробному решению организационных вопросов. При этом исходным пунктом прений явилось стремление согласовать статуты Познанского Общества Косиньеров с установлениями бывшего варшавского Национального масонства. Лукасиньский пишет в своих шлиссельбургских записках, что «он стремился осуществить давно лелеянную им мысль изменить при помощи Патриотического общества весь строй управления Польшей и умиротворить всю страну, избрав из сената и депутатской палаты по меньшей мере 3 лиц, которые могли бы представить царю жалкое положение страны и просить об изменении системы управления и смены правящих лиц».

Всю Польшу, в границах бывшей Речи Посполитой, разделили, на одном из первых собраний, на семь областей: варшавскую, познанскую, литовскую, волынскую, краковскую, львовскую и военную. Военная область охватывала всю армию Царства Польского и, согласно сохранившимся указаниям, литовский корпус. Эта область составляла истинный центр тяжести всего союза, и руководителю ее предназначалась самая трудная и самая опасная роль. И занять этот пост пришлось, конечно, Лукасиньскому, единственному человеку из тринадцати совещавшихся, беззаветно и самоотверженно преданному делу. Он взял на себя управление военной областью, а тем самым и главную ответственность и главное бремя навязанного ему соперниками предприятия. Второе собрание состоялось на следующий день, 2 мая. При каких условиях приходилось в то время начинать работу и как трудно и рискованно было собрать несколько человек под бдительным оком тайной полиции, можно судить по характерной картине, описанной Лукасиньским.—«Мы собрались в квартире Прондзиньского, проживавшего в то время на Налевках во флигеле, выходившем в сад Красиньских. Кто-то из присутствовавших доложил, что осторожность требует, чтобы не собираться в частных домах и что лучше всего устраивать совещания в общественных местах, по крайней мере такие совещания, во время которых не нужно ничего записывать. Кициньский, поддерживая это заявление, советовал отправиться на Прагу, обещая указать одну гостиницу, при которой имеется небольшой садик. При этом он прибавил, что у этой самой гостиницы ожидает его бричка, на которой он поедет по окончании совещания домой, в Грохово. И мы отправились на Прагу, идя попарно далеко друг от друга. Мы вошли постепенно, врозь в указанную нам гостиницу и садик. Но это не скрылось от взора полицейских, и тотчас появилось двое из них для наблюдения за нами. Один из них вошел в садик, а второй остался во дворе и стал расспрашивать шинкарку. Опоздавший Шредер слышал этот разговор и дал нам знать, что за нами следят. Мы догадались уже сами, что нами выбрано неподходящее место для собраний, и вскоре мы ушли оттуда и направились в Варшаву, в Hôtel de Wilna на Долгой улице, где и состоялось наше совещание в комнате Собаньского».

Вскоре после этого из деревни приехал в Варшаву Махницкий, «одобрил мое решение, присоединился к нам, наделял нас своими советами и наставлениями». К тому времени в Патриотическом Обществе возникли распри и недоразумения между членами комитета. В результате некоторые члены, как Прондзиньский и др., вышли из состава комитета, и вся ответственность и руководительство всецело легли на Лукасиньского. У него, как и у Махницкого, несомненно, не было и мысли о самовозвеличении, ибо эти самоотверженные люди готовы были во всякое время занять второстепенное место и поставить во главе дела людей, известных всему народу—как-то Киязевича или Выбицкого. Выдающейся и характерной чертой взглядов Лукасиньского на организацию союзов является, наряду с критическим отношением к майской конституции, безусловное признание действовавшей конституции Царства Польского. Знаменитый защитник Лукасиньского перед военным судом, адвокат Доминик Кшивошевский, хорошо осведомленный о главных стремлениях своего несчастного клиента, обратил позже внимание Сеймового Суда на то именно обстоятельство, что Лукасиньский решительно избегал применения и призрака конституции 3 мая к делу Патриотического Общества, так как, по его мнению, не только современная конституция (Царства Польского), но даже дрезденская (Герцогства Варшавского) несравненно превосходят ее по следующим причинам: майская конституция не уничтожила крепостного права, а обе последние отменяли его. Вот почему применение конституции 3 мая вызвало бы сильный отпор со стороны самих крестьян; она не разрешала третьему сословию приобретать недвижимости без ограничения, а последние две допускали это, она не обеспечивала неограниченной свободы религий и т. д.—словом, это был лишь первый шаг, сделанный народом, только что проснувшимся от векового сна, и чтение ее в настоящее время нс может произвести никакого впечатления в сравнении с современными узаконениями».

Взгляды Лукасиньского в этом вопросе обусловливались прежде всего его живой заботой о судьбе крестьянства, меньше всего обеспеченного в майской конституции. Он считал в этом отношении недостаточной даже и конституцию Царства Польского. Как сказано выше, Лукасиньский, уже при организации Патриотического Общества, очень интересовался крестьянским вопросом и никак не мог примириться с тем, что сеймовое законодательство совершенно умолчало о нем. Лукасиньский, имея в виду дальнейшее восстановление Польши, считал необходимым укрепить и сорганизовать общественное мнение, вывести его из оцепенения, подготовить для того, чтобы оно могло стоять на страже законодательных гарантий, которым грозила опасность. Патриотическое Общество должно было сделаться одним из могущественных орудий для этого. «Я усматривал, что этот союз может дать еще иные выгоды, т.-е. дать общественному мнению желательное направление, самое полезное для страны... Мне казалось, что мы станем двигателями общественного мнения... У меня было еще намерение направить это мнение при помощи периодического издания. Махницкий знал об этом, а Шредер лишь догадывался—это был мой личный проект, о котором я не говорил никому, выжидая, пока Общество разрастется и в него войдут лучшие люди». Это воззрение вполне соответствовало тогдашним взглядам Чарторыского и Плятера и им, очевидно, руководствовались при выборе трех членов Центрального Комитета из Сената и палаты депутатов. Эти члены предназначались для непосредственного обращения, в случае надобности, к царю от имени всего края. Кроме того, повидимому, намеревались или, по крайней мере, заранее считались с возможностью подавать коллективные прошения и петиции.

В то самое время, когда Патриотическое Общество под руководством Лукасиньского делало первые неверные и опасные шаги, грозная враждебная сила под предводительством Новосильцова развивала свою лихорадочную и успешную работу. Новосильцов сосредоточил все свои старания, главным образом, на двух целях—на окончательном уничтожении Национального масонства и на раздувании и продолжении начатых расследований среди учащихся. Таким образом он добился, что 6 ноября 1821 г. был издан наместником приказ о закрытии всех тайных обществ, какова бы ли была их цель. Тайным же считалось всякое общество, не разрешенное правительством.

Что касается дела по обвинению учащихся в организации тайных союзов, то здесь существенную помощь оказала Новосильцову берлинская полиция, сообщившая ему через русского министра иностранных дел Нессельроде, что ею собран важный следственный материал, добытый обысками и арестами. На основании этого материала указывалось на существование тайных обществ среди учащейся молодежи берлинского и бреславльского университетов. Вслед за этим важным сообщением начались репрессии среди виленских и варшавских студентов. Следственная Комиссия работала в течение целого года, но следствие, благодаря генералу Гауке, закончилось довольно счастливо, и сам Новосильцов не слишком настаивал на строгом приговоре, так как в это время он уже занялся гораздо более серьезным делом. Он подготовлял теперь гибель Национального масонства и военный суд над Лукасиньским.

Русское правительство, в лице Константина, несмотря на все доносы, смотрело сквозь пальцы на полулегальный польский союз Национального масонства, существовавшего под флагом «национальности» и масонства.. Этот союз имел точки соприкосновения с первыми русскими тайными союзами, возникшими под покровительством царя, и в общем был слишком близок к недавней, постепенно изменявшейся польской политике Александра.

Совершенно иначе обстояло дело с Патриотическим Обществом, возникшим в 1821 г. Вся организация этого общества происходила в строжайшей тайне, чисто конспиративным путем, и малейшее отклонение с этого пути могло бы повлечь за собой весьма плачевные последствия для Патриотического Общества и главным образом для больше всех рисковавшего Лукасиньского.

Уже несколько месяцев спустя после основания общества, когда оно было еще в первоначальной стадии развития, конспиративная тайна, недостаточно оберегаемая, постепенно, различными путями измены и шпионства, стала проникать наружу и дошла до Новосильцова, Константина и Александра. Первый роковой шаг был сделан в Варшаве. Лукасиньский, озабоченный расширением деятельности общества в армии, поступил крайне неосторожно, согласившись на предложение председателя варшавского отдела Велгжецкого и посвятив в дела Общества Шнайдера.

Последний был допущен в Национальное масонство, но до того времени совершенно не знал о возникновении Патриотического Общества. В августе 1821 г. Лукасиньский поручил Шредеру представить Шнайдеру все дело, как возобновление общества Национального масонства, и уполномочить его организовать гмину из варшавских ремесленников. Для этого он поручил передать Шнайдеру четвертый статут о гминах, взятый из составленного Лукасиньским устава Патриотического Общества. Шредер говорил Лукасиньскому, что не хочет иметь никаких сношений со Шнайдером, но, спустя некоторое время, пришлось уступить настояниям Лукасиньского и передать Шнайдеру два экземпляра упомянутого статута. Шнайдер, очевидно, только этого и выжидал. Трудно сказать, добивался ли он вознаграждения или протекции в виду тяготевших на нем тяжелых обвинений и среди них обвинения в двоеженстве. Вероятно, он нуждался а том и в другом. Во всяком случае в августе того же года в руках Константина находился уже весь статут о гминах. При этом было оговорено значительное число военных и в особенности бывшего Лукасиньский, против которого, главным образом, был направлен донос. Константин был неприятно поражен тем, что донос коснулся четвертого полка, особенно любимого и выделяемого им. И он немедленно дал волю своему гневу, усилив, втрое наказание, определенное приговором военного суда по делу двух обвиненных в дезертирстве рядовых четвертого полка. Надо отдать справедливость, что Константин отнесся вначале весьма сдержанно к доносу Шнайдера, и так как среди упомянутых в доносе офицеров находился адъютант генерала Гауке Скробецкий, то приказал Гауке прежде всего потребовать от Скробецкого в строгой тайне точного письменного изложения подробностей об организации Общества. Скробецкий не был допущен в Патриотическое Общество и мог дать сведения лишь о польском масонстве, по возможности менее компрометирующие. Вместе с тем он в тот же день предостерег Махницкого, сообщив, что до Константина дошли сведения о Национальном масонстве. Лукасиньский, тотчас осведомленный об этом, сильно встревожился, и очевидно не тем, что обнаружилось существование Национального масонства, а опасностью, грозившею тайне Патриотического Общества. Легко было догадаться, что донос исходил исключительно от Шнайдера. Махницкий и Шредер тотчас—а это было спустя неделю после того, как Шнайдеру вручили статут о гминах—отправились к Шнайдеру и потребовали от него возвращения документа. Но Шнайдер не мог его возвратить, так как, как сказано выше, он передал его Константину и поэтому нагло отговаривался тем, что сжег его, опасаясь обыска. Подобный ответ и поведение Шнайдера не оставляло никакого сомнения в его измене, и Махницкий предвидел с этого момента неизбежную гибель общества и его основателей.

Вскоре после этого, в сентябре 1821 г., Константин потребовал от Лукасиньского безусловно тайного письменного изложения всего дела. Лукасиньский был уже подготовлен к этому и исполнил приказ быстро, изложив все в форме, не возбуждавшей никаких подозрений, писал исключительно о Национальном масонстве.

Он представил его как отдельную масонскую ложу на чисто идейной, отнюдь не активной, национальной основе. Но самым поразительным в этой декларации является особое подчеркивание Лукасиньским провокаторской попытки Ружнецкого.—«В первых числах июня 1819 г.,—писал Лукасиньский,—Венгжецкий сказал, «что наше масонство значительно больше заинтересовало бы нас поляков, если бы в нем было что-нибудь национальное». Это нас—т.-е. Лукасиньского и Шредера—очень поразило, и в особенности меня, организовавшего когда-то ложу в Замостье, и внушило мысль о реформе масонства».

Константин, прочитав представленную ему декларацию Лукасиньского, признал ее недостаточной и в сентябре того же года пригласил его в Бельведер для устных объяснений. Аудиенция носила строго конфиденциальный характер; не был допущен даже Курута и самые приближенные русские генералы. Присутствовал лишь один генерал Гауке. Нет никакой возможности установить подробно, что произошло между этими двумя собеседниками в присутствии безмолвного, как статуя, Гауке, и осталось неизвестным, о чем беседовали в кабинете Константина—всесильный цесаревич и майор—руководитель тайного польского общества. Несомненно одно, что Лукасиньский был приглашен для объяснений не в качестве обвиняемого, а вернее для дружеской беседы. Константин отнесся с явной благосклонностью и доверием, а Лукасиньский отвечал очень осторожно и обдуманно. В своих позднейших показаниях Лукасиньский упоминает о некоторых подробностях этой беседы. Но эти показания, предназначавшиеся для Новосильцова и следственной комиссии, не могут содержать всей правды, а лишь характеризуют особое настроение этой любопытной беседы.—«По привычке делать все с осмотрительностью,—говорит Лукасиньский,— и помня, что тайна принадлежит не мне одному»—он не рискнул подробнее показать Константину организацию нового Патриотического Общества, возникшего из известного ему польского масонства. «Я заметил, что великий князь раздражался, когда я задумывался, подбирая недостававшие мне выражения; видно было, что он приписывал это чему-то иному». Константин потребовал от Лукасиньского «честного слова в том, что он не будет больше принимать участия в чем-либо подобном». Это честное слово, хотя и вынужденное, в известной мере связывало его и заставило ограничить до минимума свое личное участие в работе общества. «На самом деле,—говорит он в позднейшем показании,—я не только прекратил свою деятельность, но и стал вести дневник, где записывал все, что делал каждый час и где я бывал, чтобы, в случае подозрения, можно было оправдать себя». Весь этот образ действий служил источником тяжелых моральных страданий для человека с такой чистой душой, как у Лукасиньского.—«Не добившись, что Патриотическое Общество имело политические цели,—пишет в своих шлиссельбургских записках Лукасиньский,—по поводу упомянутой беседы в Бельведере, Константин закончил беседу заявлением, что он не доведет этого до сведения царя, который никогда не простил бы главным образом потому, что это произошло в армии. Но он поставил условием, чтобы общество было ликвидировано, прибавив при этом, что будет следить... Я знал хорошо Константина и понимал причины подобных поблажек. Я был уверен, что в свое время буду строго наказан. Но, не находя никакого способа избежать своей судьбы, смиренно ждал ее решения».

Вскоре, в конце 1821 г., совершенно постороннее событие привело к резкому столкновению Лукасиньского с Константином. После сенсационного дела Мигурского и двух его товарищей, сделавших неудачную попытку бежать из крепости Замостья, и после того, как они получили по несколько сот палочных ударов, Константин приказал предать военному суду трех офицеров замойской комендатуры—Голачевского, Каргера и Козловского. Их обвинили в недосмотре за заключенными, значительно облегчившем их бегство. Лукасиньский к своему несчастью был назначен в состав суда, который должен был вынести приговор этим офицерам. Это имело для него роковые последствия. Первоначально суд вынес довольно мягкий приговор. Но Константин потребовал более строгого наказания в виде десятилетнего заключения в кандалах. Он понимал военный суд по своему и смотрел на него не как на самостоятельный и независимый орган правосудия, а как на слепое орудие в руках главнокомандующего. В данном случае он просто приказал председателю суда над упомянутыми тремя офицерами генералу Жимирскому вынести новый приговор, исключительно строгий и заранее им указанный. Все судьи уступили этому требованию; воспротивился лишь Лукасиньский, а вслед за ним и Жимирский. Лукасиньский рассказывает об этом деле, способствовавшем его гибели, в своих шлиссельбургских записках следующее:

«Вскоре после беседы (в Бельведере) был назначен военный суд из шести членов под председательством генерала Жимирского для суда над плац-майором Замостья с двумя его адъютантами. Решение суда было принято единогласно и подписано, и приговор был вынесен на основании законов. Константин, потребовав к себе Жимирского, изъявил ему свое недовольство приговором и потребовал, чтобы кара была заменена указываемым Константином наказанием, и закончил беседу словами: «выбирайте—придерживаться ли закона или воли великого князя». Пять членов суда подчинились приказу, Лукасиньский остался при прежнем решении, а генерал Жимирский позже присоединился к нему. Константин, когда ему был представлен приговор, и он убедился, что уже раньше провинившийся Лукасиньский, вместо того, чтобы загладить свою вину, осмелился ослушаться—воспылал гневом. Сначала он с бешенством накинулся на Жимирского, выдержавшего бурю хладнокровно. Не столь хладнокровно отнесся к такой же буре полковник Богуславский, командир четвертого полка... На него выговоры и нападки посыпались, как град: «Ты отзывался хорошо о Лукасиньском, а теперь видишь, какой он человек... Он не только организует тайно бунты, но даже открыто оказывает мне непослушание». Несчастный полковник, храбрый на поле брани, но робкий в присутствии Константина, собрал все свои силы, чтобы выйти из кабинета, и затем лишился чувств и был отнесен офицерами в коляску.

Желание Константина было удовлетворено, и в первой половине декабря 1821 г. был вынесен суровый приговор, осуждавший Голачевского и Каргера на десятилетнее заключение в кандалах. Поставив на своем, Константин значительно смягчил наказание, сократив его для Голачевского до одного года заключения в Модлине, а Каргера—на пять лет каторжных работ без кандалов в Замостье.

Непоколебимая позиция, занятая Лукасиньским в этом деле, очень повредила ему в мнении цесаревича и повела к роковым последствиям. Первое чувствительное наказание обрушилось на него немедленно: приказом от 8 декабря 1821 г. он был переведен «на исправление», т.-е. исключен из действующей армии и назначен в распоряжение главнокомандующего. Подобные назначения практиковались в наполеоновские времена в виде обеспечения отслуживших срок и неспособных более для военной службы. Во время реставрации этот способ применялся как средство для удаления из французской армии неподходящих по своему образу мыслей офицеров. Этому примеру последовал Константин, вопреки ясно выраженному закону, сначала при организации армии Царства Польского в виде массовых исключений для чистки армии, а позже в качестве известного рода наказания. Для Лукасиньского, в его опасном положении, это наказание было более чувствительным, чем удаление из армии. Оно отдавало его во власть Константина, под страхом военной дисциплины и под угрозой военного кодекса. Удаленный из своего полка и из Варшавы, он был прикомандирован к штабу уланской дивизии, сначала в Красный Став, а затем в Лэнчну и Седлец. На первый взгляд свободный, он в сущности состоял под специальным надзором командира дивизии, Адама Виртембергского, который, несмотря на свой громкий титул, не гнушался поддерживать постоянные сношения с тайной полицией. Ему пришлось прожить полгода в таком мучительном состоянии и пассивном выжидании угрожавшей ему гибели. И его угнетало больше, чем беспокойство о собственной судьбе, больше чем предчувствие близкого несчастия, тяжелое чувство ненадежности его нового предприятия. «Оторванный от всех знакомых, от столичного шума, предоставленный почти исключительно себе в Красном Ставе, Лэнчне и Седлеце, я имел достаточно времени для того, чтобы подумать о делах и людях. С болью сердца я убедился, что ошибался, считая поляков способными для подобных союзов. Я понимал, что многолетние страдания, знакомство с другими народами и несколько более высокая культура придавала моим соотечественникам известный характер и национальный дух, который, казалось, проявился во время последних испытаний. Но это было лишь минутным явлением, следы которого невозможно найти в настоящее время. Проследив мысленно целый ряд людей, их характеры, их нелепые поступки, упорство и самоуверенность и, наконец, убедившись, что почти все они вступили в общество без всякого призвания, не задумываясь о личной опасности,—я решил, что подобный союз, даже при самых благоприятных обстоятельствах, не принесет никакой пользы родине. Наоборот, он может ежеминутно лишь принести ей вред. Будучи так настроен, я морально уже не принадлежал к союзу, но все-таки стоял на его страже, ибо этого требовал мой характер». В этих словах сквозит страшная безнадежность, которую нужно уважать, по не принимать буквально; нужно отбросить ретроспективное отчаяние заживо погребенной жертвы.

Тотчас после исключения Лукасиньского из полка и высылки его из Варшавы, в декабре 1821 г., началось первое тайное следствие против него. Характерно, что до этого времени Константин действительно оставлял его в покое, удовлетворившись вполне представленными в Бельведере объяснениями. Таким образом, несмотря на явный, столь губительный для Лукасиньского донос Шнайдера, за истекшие с того момента четыре месяца нет никакого следа каких-либо следственных розысков против Лукасиньского. Лишь в декабре, быть может, движимый чувством мести за обнаруженное Лукасиньским упорство в деле Голачевского или же своими своеобразными понятиями о чести и субординации, Константин решил начать против него самое строгое следствие с целью окончательно проверить тяготевший на Лукасиньском донос.

Сначала Константин обратил внимание ка Махницкого, о котором много говорил в своем доносе Шнайдер и совершенно умалчивал в своей декларации Лукасиньский. Над Махницким был установлен тайный надзор еще в конце сентября, но он не дал никаких результатов и был прекращен в декабре. С тех пор все подозрения Константина сосредоточились на Лукасиньском. Он собирался сам ехать в Петербург для доклада об этом важном доносе и поэтому хотел выяснить все подробности. И он предпринял самое спешное и безапелляционное следствие над Лукасиньским, поручив его своей верной контр-полиции—Макроту и Шлею—в полной тайне от высшей тайной полиции и центрального полицейского бюро и даже от Новосильцова. Он приказал незаметно следить за делами и сношениями Лукасиньского в Красноставе и одновременно сделать тайно обыск в его запертой после его отъезца квартире в Варшаве. В особенности рекомендовалось ознакомиться с его бумагами, запертыми в сундуке, поставленном на чердаке. Одновременно Константин приказал организовать тайный надзор за Шнайдером, в котором он подозревал агента-провокатора, подосланного к нему Ружнецким или Новосильцевым. Макрот тотчас приступил к делу, которое было очень щекотливым, так как необходимо было действовать так, чтобы не вызвать преждевременной тревоги в среде членов союза. Один из самых ловких агентов тайной полиции, переодетый военным писарем, нанял в конце декабря квартиру в доме, где проживал Лукасиньский. Победив различные технические затруднения, с соблюдением возможной осторожности, он привел в конце декабря 1822 г. после полуночи Макрота и Шлея на чердак. На улице ожидала приготовленная повозка, на которой намеревались отвести найденные бумаги в Бельведер. «При помощи гвоздя» легко были вскрыты все замки, и после тщательного обыска, кроме старых судебных дел, ничего подозрительного не найдено. Несмотря на это, начатые розыски усердно продолжались.

В начале февраля агенту удалось познакомиться с некоей девицей Паздзерской—возлюбленной бывшего лакея Лукасиньского. Она проживала с двумя модистками в том же доме «на полном пансионе» у какой-то подозрительной вдовы. Агент тайной полиции устроил для этих девиц торжественный пир, на который пригласил еще двух своих товарищей, людей солидных и «влиятельных», т.-е. Шлея и Макрота.

Двое занялись модистками, а Макрот победил сердце Паздзерской и узнал от нее различные интимные подробности о Лукасиньском. Ему удалось даже уговорить ее переменить квартиру, где он мог бы свободнее посещать ее. Вскоре он тайно от нее обыскал ее запертый сундук, а также оставленный у нее сундук лакея. Но нашел в них лишь любовные письма лакея и книги Лукасиньского. Вся эта одиссея была представлена Константину, обошлась, согласно приложенному Макротом счету, в 1.216 польских злотых и не дала никаких результатов. Неутомимый Макрот однако не успокоился. «Так как все розыски,—писал он,—оказались безрезультатными, то необходимо проследить за майором Махницким и другими, на которых указывают как на самых усердных членов секты Косиньеров. Необходимо заслужить доверие прислуги этих членов для того, чтобы с их помощью сделать обыск в квартирах этих господ, зорко следить за домами, где они бывают, и войти в сношения с их друзьями, проследить—не выносят ли они какие-нибудь бумаги, не устраиваются ли собрания, добиться дружеских отношений с девушкой, живущей на содержании лакея Лукасиньского, обыскать квартиру Фишера, дружившего с Лукасиньским. Назначенная затем следственная комиссия после двухмесячной бесплодной работы не обладала никакими серьезными данными по делу Лукасиньского. Наконец, 22 октября 1822 года неожиданно был арестован Лукасиньский.


&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;{{razr2|ГЛАВА IV}}.&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;'''Суд и первые годы заточения.'''&lt;/center&gt;

{{right|
Умер не тот, кто сражен, как герой,&lt;br&gt; Умерли те, что сразили...
}}

{{right|''(«Реквием», Л. Федоров).''}}


Среди хранившихся старых бумаг калишского казначейства нашли и доставили Константину экземпляр ритуала ложи второй степени Национального масонства, целиком написанный собственноручно Лукаспньским п в свое время переданный Добжицкому. Упоминание в этом несомненно подлинном документе о «двух реках и двух морях», как границах Польши, и отсутствие упоминания об Александре окончательно погубило Лукасиньского в глазах Константина. Лукасиньский проживал тогда в Седлеце па полной свободе с того момента, как он подписал потребованную у него в мае декларацию с отречением от всяких тайных обществ. Теперь оп был вытребован в Варшаву и здесь тотчас по прибытии неожиданно арестован. Одновременно в Варшаве были арестованы Махницкий и Шредер и все трое заключены в новой политической тюрьме—в бывшем кармелитском монастыре ла Лешие, куда были перевезены прежние узники из доминиканского монастыря и где теперь происходили совещания следственной комиссии. Перед Лукасиньским открылся тяжелый путь полувекового заключения. Войдя в угрюмое здание кармелитов, он простился навсегда со свободой и, переходя из тюрьмы в тюрьму, наконец, нашел свою могилу в Шлиссельбурге. Тюрьма, в которую Лукасиньский был заключен с самого начала, была только-что перестроена, стены были еще покрыты сыростью, и многие узники тяжело захворали. Камерн были исключительно одиночные, и заключенные держались в строгом одиночестве, их называли не по именам, а по номерам камер. Лукасиньский помещался во втором этаже в камере под № 13. Его охраняли очень строго. Под его камерой помещался Циховский, и Лукасиньский беседовал с ним при помощи перестукивания и получал иногда некоторые сведения о ходе следствия. Махницкий занимал №15 также во втором этаже. Это была самая обширная камера в два окна, в которую его поместили из опасения за его здоровье и жизнь. Махницкий раз-навсегда отказался пользоваться какими бы то ни было льготами, даже допускаемыми строгими тюремными правилами. Он отказался даже от разрешавшихся время от времени прогулок по коридору под конвоем и никогда не выходил из своей камеры.

С арестом Лукасиньского, Махницкого и Шредера, в октябре 1822 г. дела следственной комиссии .значительно поправились я вступили в новую, более плодотворную стадию. Комиссия получила новое название «Следственной комиссии для расследования Национального масонства». Но работы предстояло еще много.

Лукасиньский давал показания с большою осторожностью, ограничиваясь лишь подтверждением своих устных и письменных объяснений, данных еще в сентябре Константину. Такой же тактики придерживался первоначально и Шредер, а Махницкий— хранил упорное молчание.

Лукасиньский избрал с момента своего ареста самую удачную и единственно возможную для него тактику. Он не мог хранить полное молчание в виду несомненного факта своей роли руководителя и письменного показания, которое вынужден был дать Константину. Он не скрывал существования Национального масонства, а приводил подробности, указывал на его легальность и ссылался на ликвидацию его до запрещения тайных обществ. Но он не сказал пи единого слова о Патриотическом Обществе. Когда в конце ноября ему показали в комиссии упомянутые два документа, он сразу признал представленный ему написанный им национально-масонский ритуал, но категорически опровергал, что знает что-либо о втором наиболее компрометирующем документе— статуте о гминах. Он старался как-нибудь связать в своих показаниях вновь открытую деятельность Патриотического Общества, в особенности распространение военных гмин, с предшествующею деятельностью Национального масонства для того, чтобы создать из этих двух категорий одно нераздельное целое, менее доступное для политических и судебных преследований. Что касается Национального масонства, то он брал всю ответственность исключи-

Шлиссельб. узник.                                                    4 тельно на себя, как на организатора и начальника, тщательно выгораживая других обвиняемых. Следственная комиссия отнеслась особенно благосклонно к Шредеру, и некоторый свет на эту благосклонность бросает Лукасиньский в своих шлиссельбургских записках.

«Если нужно было искать виновных, то можно было найти их в Лукасиньском и Шредере. Но этому помешала молодая жена Шредера, которая при помощи Новосильцова добилась, что ее мужа заменили Добжицким. Таким образом в своем окончательном заключении следственная комиссия обвиняла, главным образом, четырех оставшихся подсудимых - Лукаспийского, Махницкого, Добжицкого и Кошутского, не находя никаких смягчающих их вину обстоятельств, особенно для Лукасипьского, признанного «главным деятелем и начальником». В течение четырех месяцев оставался открытым вопрос, как поступить с ними дальше, подвергнуть ли их наказанию административным порядком или же предать суду—уголовному или военному. И лишь осенью 1823 г. решено было предать всех обвиняемых военному суду.

Лукасиньскому, допрошенному первым, было просто прочитано его предыдущее показание, декларация и очные ставки перед следственной комиссией, причем допрос сводился лишь к подтверждению им подлинности этих актов. Через пять дней точно так же поступили и с остальными обвиняемыми, и были устроены очные ставки между Шнайдером и Лукасиньским, Шредером и Махницким, Лукасиньским и Доброгойскнм и Кошутским. В качестве свидетелей, кроме целого ряда старых «замешанных» в это дело, были привлечены еще двое новых — подполковники Прондзиньский и Козаковский. Это было результатом некоторых подробностей, приведенных под конец Лукасиньским в его показаниях. В январе 1823 г. Лукасиньский, уже по окончании своего первоначального допроса, сам обратился к следственной комиссии с заявлением, что весною 1821 г. он слышал от Козаковского, будто бы подполковник Голуховский сообщил ему, что «принят в какое-то тайное общество в квартире подполковника Прондзинь-ского, где его приняли в масках три члена». Это показание неожиданно скомпрометировало до сих пор пезамешашиого в дело Прондзиньского, который в своих записках очень жалуется поэтому на Лукасипьского. Сам Лукасиньский в своих позднейших тюремных записках выясняет причины, побудившие его сделать это сенсационное показание. Он хотел таким образом предостеречь членов общества, не попавших в подозрение, и главным &lt; бразом неосторожных познанских членов, и заставить их соблюдать осторожность. Он постарался связать дело Национального масонства с Патриотическим Обществом и со старым, следовательно, неопасным делом «истинных поляков». Он надеялся еще заинтересовать таким путем Константина и добиться личного свидания с ним. Наконец, он взваливал вину главным образом на Голуховского, уже умершего в то время. В конце апреля 1824 г. комиссия закончила свою работу, допросив в последний раз обвиняемых. Им еще раз представили все дело и предложили выбрать себе защитников. Лукасиньский избрал для себя первоначально Козловского, который, как замешанный в дело «истинных поляков», не мог выступить на суде и был заменен адвокатом Токарским. Добжицкий избрал себе в защитники Тарчевского, Шредер — Кеджиньского, Кошутский — Огродовича. Доброгойский заявил о готовности принять защитника, назначенного ему официально судом. Махницкий в своем последнем показании не преминул сурово осудить неблаговидные поступки следственной комиссии, а затем заявил, что не желает никакого защитника. По представлению Гауке, как председателя’военного суда, министр юстиции Бадени назначил защитниками троих, избранных подсудимыми, Токарского, Кеджиньского и Огродовича, а вместо отказавшегося Тарчевского, как состоявшего на государственной службе, был назначен Маевский. Доброгойскому же и Махницкому были назначены официальные защитники—Кшивошевский и Торосевич.

Заседания военного суда начались в начале июня 1824 г. в так называемом ордонанцгаузе г. Варшавы на Саксонской площади, в нижнем этаже умышленно выбранного очень тесного помещения, для того, чтобы по возможности ограничить гласность суда. Наплыв публики был очень велпк, но в зал заседаний попали лишь немногие, вследствие небольшого числа мест, предназначенных для публики и отделенных решеткой. Поставленные по приказу Константина у дверей адыдтанты пропускали лишь известных им лиц, получивших билеты для входа в зал заседаний. Обвиняемых ввели в зал без кандалов, в сопровождении своих защитников, и поместили в ряд, за решеткой, лицом к суду и спиной к публике. Защитникам было строго воспрещено касаться самой слабой стороны дела, т.-е. вопроса о компетенции военного суда, так как подведомственность этого дела военному суду вызывала сомнение— в виду того, что подсудимые являлись людьми статскими и преступлению придали чисто политический характер. Общее внимание привлекал, конечно, Лукасиньский. Он держал себя на суде с достоинством и полным спокойствием. Точно так же вели себя Добжицкий и Кошутский, не обнаруживая ни малейшего малодушия. Махницкий выделялся на суде, как и во время допроса, своим гордым, почти презрительным отношением к след-ствежпой комиссии. Когда ему, между прочим, указали на найденное у Лукасиньского его письмо, содержащее перечисление нарушений конституций, он иронически потребовал от суда, чтобы это обвинение было прочитано при открытых дверях перед собравшейся публикой. Неприятное впечатление производил Шредер, невидимому, рассчитывавший на милость суда. Жалость и симпатию возбуждал старик Доброгойский, доставленный в суд из Уяз-довского госпиталя—больной и разбитый.

После девяти заседаний военного суда трое из шести обвиняемых были освобождены. Остальные трое—Лукасиньский, Доброгойский и Добжицкий—были приЬнаны виновными в доказанном государственном преступлении и осуждены: первый — на девять лет каторжных работ, а два последних—на шесть лет каторжных работ.

Упомянутый приговор был оглашен публично в судебной палате 18 июня 1824 г. и в тот же день объявлен официально трем узникам кармелитского монастыря, причем им объявили, что апелляция не допускается и приговор будет представлен па благоусмотрение царя.

В актах не имеется никакого указания на непосредственную просьбу Лукасиньского и его товарищей о смягчении их участи. Константин не хотел, очевидно, значительного уменьшения наказания и ходатайствовал перед Александром лишь формально, во исполнение данного суду обещания. Царь сократил срок каторжных работ для Лукасиньского до 7 лет, а для остальных двоих — до 4 лет. «Всякий признает, что подобная милость,—пишет с горечью Лукасиньский,—является издевательством над несчастными и что было бы лучше и приличнее просто утвердить приговор».

Монаршая конфирмация приговора была доставлена в Варшаву в отсутствие Константина, наход! лшегося за границей. Наместник Зайончек, для которого, как и для всех, суровость монарха в этой мнимой милости явилась полной неожиданностью, не хотел очевидно взять на себя приведение в исполнение наложенной кары. И поэтому он, через Куруту, выразил Константину желание отложить исполнение приговора до возвращения его из-за границы. Константин, для которого такая отсрочка вовсе не была на руку, строгим приказом из Франкфурта на Майне потребовал от Зайон-чека немедленно, &lt;не откладывая ни на минуту, выполнить «высочайшую волю» во второй половине сентября в присутствии всего варшавского гарнизона и затем отвезти всех трех осужденных в крепость Замостье. К выполнению приговора было присту-нлепо 1 октября, причем первым делом были освобождены трое оправданных, отданных лишь под надзор полиции. Одновременно с этим приступили к исполнению приговора над тремя осужденными—Лукасиньским, Доброгойским и Добжицким.

Монаршая конфирмация приговора была им прочитана накануне в тюрьме плац-майором Аксамитовским, но ожидающий их публичный позор держали от них в тайне до последней минуты из опасения перед каким-нибудь актом отчаяния или самоубийства. На следующий день с утра (2 октября 1824 г.) на них надели офицерские мундиры, украшенные всеми знаками отличия, и. в открытой военной повозке под сильным эскортом конных жандармов отвезли в лагерь за Повопзсковскую рогатку. Здесь были выстроены в виде карре откомандированные для этой печальной церемонии, согласно приказу Константина, отряды польских и русских войск от варшавского гарнизона: четвертый, пятый, седьмой и первый пехотный линейный полки в полном составе, батальон саперов, четвертый полк улапов, отряды гвардии, пехоты и. кавалерии. Крутом толпилась черная, молчаливая толпа собравшихся людей. Узников ввели па середину четыреугольиика, поставили в ряд на расстоянии друг от друга и около каждого поместили по два жандарма с обнаженными саблями. Войска взяли на караул, аудитор громким голосом прочитал приговор, конфирмованный царем. Ударили в барабан. Главный столичный палач, высокий широкоплечий мужчина, весь в черном, приблизился к осужденным и, начиная с Лукасиньского, сорвал с них погоны и знаки отличия и сломал над их головами сабли. Затем, при помощи палача, с них сорвали мундиры, одели в серые тюремные халаты и обрили головы. После этого их усадили на землю, !и кузнецы тотчас заковали па сапогах приготовленные кандалы в 22 фунта весом, дали им тачки и при оглушительном барабанном бое приказали пройти перед фронтом войск. Никто не промолвил ни слова, толпа наблюдала с затаенным дыханием, войска стояли неподвижно. Но по лицу многих офицеров и солдат,—как уверяет Добжицкий,—и у русских текли слезы. Первым шел Лукасиньский. Ноги его путались в кандалах, впивавшихся в высокие, грубые ботфорты. Он был очень бледен, но сильно толкал тачку вперед, вперив взор по направлению к фронтовой линии, глядя прямо в глаза командирам и солдатам. Тотчас по окончании этой ужасной церемонии, его забрали, посадили вместе с двумя товарищами в повозку и, под эскортом жандармов, отвезли в Замостье для отбывания наказания. Здесь на следующий день их заковали в новые кандалы прямо на тело. Это было облегчением, ибо от кандалов, закованных на сапогах, сделались сплошные рапы. До сих нор, хотя п в следственной тюрьме,—он был офицером, граждаии-слом, человеком. Теперь ои ие был больше человеком.

После нескольких дней мучительного путешествия, Лукасинь-ский был доставлен из Варшавы в Замостье (6 октября 1824 г,) и здесь был разлучен со своими двумя товарищами и помещен я отдельный так-называемый львовский каземат, в первый дисциплинарный батальон. Комендант крепости, полковник Гуртиг, обращался с ним, как и с другими заключенными, с солдатскою грубостью. На каждого заключенного полагалось по 10 грошей в день .на содержание. Причем командир дисциплинарного батальона, майор Размысловский, мучивший и обиравший узников, брал из этого в свою пользу 2 гроша на* стирку, бритье и ваксу.

Заключенные получали полтора фунта хлеба, ячменную кашу, % фунта очень плохого мяса, вечером—гороховую кашу. Казематы полуподвальные, со сводами, совершенно не отапливались зимой. Узники спали па скамейках или под ними, без всякой подстилки, с изголовием из гладких досок вместо подушки. Узники употреблялись для тяжелых крепостных работ—сооружения земляных укреплений, переноски земли и мусора, каменотесных работ и гашения извести. Работы производились ежедневно, не исключая воскресений, кроме только шести дней в году—Рождества, Нового года, Пасхи и Троицы. Во многих случаях узники подвергались телесным пак^аниям. Для этого употреблялись палки известной формы, в полтора дюйма толщины, на ремне. Часто случалось, что наказуемый умирал под ударами. В конце апреля 1825 года скончался Доброгойский. Лишь накануне смерти с него были сняты кандалы, благодаря хлопотам гарнизонного доктора Любель-ского. Перед самой смертью Доброгойский послал через своих товарищей по заключению прощальный привет Лукасиньскому и просил у него прощения за то, что он по своему неблагоразумию способствовал, во время допроса следственной комиссией, обшей гибели. С тех пор Лукасиньского перевели на место Доброгойского в люблинский каземат. Здесь его поместили не в большой тюремной камере, а в маленькой соседу1 комнатке вместе с десятью заключенными. Среди них, рядом с Лукасипьским, помещался молодой Тадеуш Суминьский, сын плоцкого обывателя и солдат 1 пехотного полка, осужденный два года тому назад за нарушение субординации и дезертирство на 12 лет крепости,—срок, сокращенный Константином до * 5 лет. Это была смелая, горячая и порывистая натура. Длинными вечерами, когда, по окончании работ, осужденные запирались в темноте, Лукасиньский рассказывал этим простым людям, товарищам по несчастию, неизвестные им прекрасные, знаменитые истории из Плутарха, говорил о Спарте и Фивах, о Пелопиде и Эпамин' нде, о низвержении фивянами спартанского ига, о греческих героях и борцах за свободу, о низверженных тиранах и восстановленной народной свободе, говорил о Польше.

Летом 1825 года среди заключенных в люблинском каземате, с ведома Лукасипьского и под деятельным руководством Сумпнь-ского, возник заговор, имевший целью вырваться на свободу, завладеть крепостью и пробраться в Галицию. Существует версия, по которой намерения Лукасиньского были гораздо шире и он продолжал будто бы и после заключения свою деятельность в Патриотическом Обществе, уцелевшем благодаря его сдержанности в своих показаниях. Все это шло будто бы параллельно с третьим Варшавским сеймом, который должен был «отвлечь бдительность властей от тайно готовящегося восстания», сигналом для которого должна была послужить попытка Лукасиньского в Замостье. Но вся эта романтическая история ни на чем не основана и лишена не только достоверности, по и правдоподобия, ибо не могло быть и речи о каком-либо общении Лукасипьского с внешним миром, а тем более с руководителями Патриотического Общества. С другой стороны, существует совершенно противоположная версия этого таинственного дела, хотя тоже недоказанная, но, быть может, заключающая в себе долю правды.

«Ни Константин, ни Новосильцов, каждый из них по разным причинам, не забывали о Лукасиньском, не переставали следить за ним, в убеждении, что они могут узнать от него очень много. Они составили план, как добиться у него полной исповеди—план дьявольский, который оказался вполне удачным.

«Все пружины, пущенные в ход для этой темной махинации— неизвестны. Но я убедился во время предпринятых мною в Замостье (в 1831 г.) поисков, как и среди бумаг, оставшихся там после коменданта Гуртига, что для Лукасиньского была устроена ловушка и между узниками было заключено условие с ведома Константина сделать попытку будто бы овладеть крепостью и начать восстание. Повидимому, Лукасиньский пе хотел принимать участия в заговоре—потому ли, что пе доверял ему, или же потому, что пе надеялся на возможность его осуществления. Но Суминьский вступил в него со всем пылом своей молодости». Так пишет весьма важный свидетель. И в сущности весьма правдоподобно, что среди узников, окружавших Лукасиньского, было достаточно подставных провокаторов и шпионов, которые действовали под режиссерством Константина. Но пока все это остается в области догадок, а фактически дело происходило следующим образом:

28 августа 1825 г. в час пополудни отряд из 200 узников, среди которых находились Лукасиньский и Суминь-ский, был выведем для работ за линию фортов за люблинскими воротами, под эскортом спешившихся улапов и ветеранов. При этом (случай редкий и исключительный) при отраде не было ни одного офицера. Вдруг из шеренги выскочил Суминьский, бросился па одного из улапов,—Кадлубка,—ударом кулака повалил его па-земь, вырвал у него саблю и крикнул: «Товарищи! час освобождения настал! Да здравствует наш начальник майор Лукасиньский!» Он хотел увлечь за собой товарищей, но никто, пи один человек не двинулся с места, несмотря на то, что по крайней мере более десяти человек были посвящены в заговор. «Видя это, разжигаемый их оцепенением, Суминьский бросился на остолбеневших узников с саблей в руке и, размахивая ею, стал гнать их вперед, как стадо. И узники, ветераны и стража с обнаженными саблями (весьма странное явление)—все бросились вперед, направляясь за линию фортов крепости».

Только тогда солдат 4-го егерского полка, Поньско, преградил путь Суминьскому и ударом сабли обезоружил его. В это время подбежало семь арестантов, очевидно «участники заговора», и один из них, Ян Якубовский, отбывавший наказание, солдат 2-го полка конных стрелков, ударом лома повалил Суминьского на землю, а подпрапорщик Буссов и унтер-офицер Былиньский— 4-го уланского полка—окончательно обезоружили его. Началось самое строгое следствие, и Суминьский, после немилосердных пыток, показал, наконец, что его поощрял па это Лукасиньский, намеревавшийся выгнать гарнизон, захватить крепость, потребовать у царя освобождения, а в противном случае, подложив мину, взорвать крепость вместе с собою. Лукасиньский, немедленно допрошенный Гуртигом, признал лишь, что действительно поощрял к этому шагу Суминьского с целью совместного бегства. Гуртит представил Константину рапорт об этом событии лишь через два дня, подчеркнув, что у Лукасильского и Суминьского не было никаких сообщников. Военный полковой суд в Замостье спешно закончил следствие и приговорил обоих обвиняемых к смертной казни через расстреляние (10 сентября 1825 г.). Выслушав приговор, оба заявили, па предложенный им вопрос, что они отказываются от всякого ходатайства о помиловании, предпочитая быть казненными.

«Слабый, еле держась на логах,—так описывает в немногих словах Лукасиньский это событие в своих шлиссельбургских записках,—собрав последние силы, я хотел вырваться па свободу м вызвать бунт, ио план нс удался: меня предали военному суду и приговорили к расстрелу».

Рапорт Гуртига, полученный в Варшаве в начале сентября, был тотчас отослан Курутой Константину в Эмс. Вместе с тем Курута отправил в Замостье дежурного генерала Раутонпгграуха для дополнительного следствия на месте. Константин, получив рапорт, немедленно прислал Куруте следующий приказ: «Лукасиньский и Суминьский должны быть подвергнуты, в присутствии всех заключенных и бригадною генерала Малетского, телесному наказанию в гораздо более строгой мере, чем это практиковалось над другими узниками, бежавшими когда-либо из Замостья. Настоящий приказ должен быть немедленно сообщен Гуртигу, и сечение произвести тотчас. Оба преступника будут содержаться с этого времени в безусловном одиночестве, срок наказания удваивается, т.-е. продолжен до 14 лет для Лукасипьского и до 10 лет для Суминьского. Но и по истечении срока ни Лукасиньский, ни Суминьский не могут быть освобождены иначе, как по моему приказу. Кроме того, необходимо экстренно и самым энергичным образом нарядить новое следствие для того, чтобы найти сообщников Лукасипьского и Суминьского, ибо трудно допустить, чтобы таковых не было. Семь поименованных арестантов и среди них Лабузинский, которого вовсе не допрашивали, должны быть подвергнуты новому допросу, причем следует принять строгие меры, если в таковых встретится надобность».

Однако, приведение в исполнение этих приказов было задержано Курутой, потому что он переслал в Эмс только-что вынесенный: приговор полкового суда и ожидал конфирмации Константина. Константин же, получив одновременно рапорт Раутен-штрауха из Замостья, вторым приказом Куруте (23 сентября) совершенно кассиройал упомянутый приговор на том основании, что Лукасиньский и Суминьский, как отбывающие еще наказание по прежним приговорам, не могут подлежать новому военному суду. При этом он подтвердил свои оба прежних приказа подвергнуть их позорному телесному наказанию в назидание другим узникам, и после этого содержать их в одиночном заключении, закованными в ручные и ножные кандалы.

Но совершенно неожиданно, независимо от' упомянутых двух приказов, в тот же день был экстренно' выслан в Замостье чиновник особых поручений при генерале Раутенштраухе, капитан Гюбнер, с третьим приказом Ку руты Гуртигу. Из сделанных раньше распоряжений теперь были отменены «те, которые касаются Лукаснньского. Он должен быть подвергнут допросу по делу распространения тайного общества, к которому он принадлежал, Гюбнером, согласно данным ему устным инструкциям».

Произошло очень важное событие: Лукасиньскпй рении открыть существование Патриотического Общества. Какие причины склонили его к этому решению, па которое не могло до сих пор вынудить его ни самое искусное следствие, ни трехлетиям тюремная пытка? Эти побуждения были вероятно столь же чисты, как й его безупречная душа. Им руководил не страх, который был ему чужд. Он уже давно принес себя в жертву. Раз он требовал для себя расстрела, то не мог испытывать страха перед удвоенным сроком тюремного заключения; перенося со стоицизмом физические страдания самой тяжелой неволи каторжных работ, он не мог устрашиться физической боли телесного наказания. Нельзя также допустить, чтобы он испытывал страх перед самым позором. Ибо после того, как год тому назад он пережил этот позор в присутствии своих товарищей по оружию во время страшной экзекуции ла Повонзковском поле, теперь не могла внушить страха унизительная кара в присутствии каторжников.

Главным двигателем было здесь не чувство самосохранения, лишь то, что Лукасиньскпй в конце концов усомнился, после мучительных-размышлений в тюремном одиночестве, в людях и в самом своем тайпом предприятии.

Он чувствовал, что его предприятие, уцелевшее там в Варшаве, благодаря его молчанию, уже находится в подозрении, выслеживается властями, что оно попало в руки людей, которым он не доверял. Такие мысли привели Лукасиньйого к решению ликвидировать все одним взмахом, открыв все властям. Но необходимо было еще подумать о том, чтобы его признание не повлекло за собой гибель многих, до сих пор не пострадавших товарищей. Устранению этого сомнения главным образом способствовал Раутепштраух, приехавший па следствие в Замостье в сентябре, беседовавший с Лукасиньскпй и предчувствовавший, что Лукасиньскпй склонен раскрыть тайпу. И он мог сообщить Лукасипьскому точные сведения об амнистии Александра в январе 1824 г. и обещал ему безопасность людей, скомпрометированных показаниями Лукасиньского о Патриотическом Обществе. И во всяком случае, можно смело подтвердить, что из всех поименованных Лукасипьским лиц никто не подвергался преследованиям.

Тем временем, в половине октября, был приведен в исполнение приговор над несчастным Суминьским. На площади установили под сильным конвоем всех заключенных, привели бледного, обросшего Лукасиньского и поставили у стены внутри карре. Затем на его глазах, закованный в ручные и ножные кандалы, Суминьский получил 400 палочных ударов. По окончании экзекуции окровавленного преступника заперли в подземелья, а Лукасиньского оставили в ордонанцгаузс, где допрос продолжался после Гюбнера присланным для этой цели из Варшавы Колзаковым. Прежде, всего на вопрос, кто подал ему первую мысль об организации Патриотического Общества, преследовавшего очевидно политические цели, Лукасиньскпй (17 октября 1825 г.) дал исчерпывающие показания. Начав с прежнего категорического утверждения, что главным побудителем создания Патриотического Общества явился Ружнецкий, он сообщил все скрывавшиеся до сих пор подробности открытия Общества, рассказал о событиях в Познани, прибытии Умпиьского, собрании на Белянах, организации и росте Общества. В тот же день он собственноручно изложил свое показание письменно, дополнив многими подробностями глубокого психологпче’ского и личного свойства, отчасти обращаясь прямо к Константину.— «Позже выяснится,—писал он,—что я и Махницкий, скрывая много, были тем не менее самыми правдивыми в сравнении с другими. Причиной этого является то, что каждый из них хотел лишь оправдать себя, не думая об остальных. Я же думал о всех, не щадя себя. Я презираю всякую ложь; я применял ее только там, где я считал обязательным пользоваться ею для спасения многих людей от беды, в которую я сам попал. Я ненавижу также лесть и никогда не пресмыкался в передних богатых людей. Поэтому у меня пет никаких оснований утаивать что-либо и прикрывать себя или других &gt;.

В самом деле, даже это письменное показание, предназначенное ас! Ьопмпеш и считавшееся со специфическими особенностями характера Константина, обнаруживало, наряду с искренностью, большую сдержанность, весьма зрелую обдуманность, тонкое понимание некоторых сторон в организации союза. На следующий день, он во втором показании дал между прочим объяснения о союзе «истинных поляков» и участии в нем Прондзипьского, а также о некоторых важнейших вопросах, касающихся Патриотического Общества, в ответ па заданные ему вопросы. Кроме того продиктовал наизусть Гюбнеру устав Общества, несколько сократив его и с пропусками. Этим закончился допрос в Замостье.

Получив показания Лукасиньского, Константин немедленно, в половине ноября, возвратился в Варшаву. Но он не воспользовался ими для репрессивных мер, не тронул никого из упоминаемых в них лиц, хотя многие из них занимали выдающиеся должности и 'спокойно продолжали исполнять свои обязанности, первоначально не подозревая даже, что они известны грозному начальнику как основатели или члены Патриотического Общества.

Тем временем (29 ноября т. г.) Константин приказал для облегчения дальнейшего допроса препроводить Лукасиньского и Добжицкого из Замостья в Гуру в строжайшей тайпе, по одиночке, так, чтобы один нс знал о судьбе другого.

Ночью 30 ноября Лукасиньский, все еще в кандалах, с завязанными глазами, тщательно закутанный в казацкую бурку, был вывезен поручиком гвардии Радухиным из Замостья и доставлен в Гуру. На следующий день ночью точно так же был вывезен казацким подпрапорщиком и Добжицкий. В Гуре их поместили в казармах пешей гвардейской артиллерии, находившихся во флигеле бернардинского монастыря, под надзор русского полковника Корфа — человека, как свидетельствует Лукасиньский в своих шлиссельбургских записках—&lt; чрезвычайно благородного и почтенного &gt;, старавшегося по мере своих сил облегчить участь несчастных узников своим гуманным отношением к ним. Через две недели, в половине декабря, сюда прибыли Новосильцов и Курута для продолжения допроса, к которому с особенным коварством готовился первый. Лукасиньский в своем собственноручном письменном показании дал краткие, точные и сдержанные, никого не компрометирующие, ответы на приготовленные Новосильцовым щекотливые вопросы, касающиеся сцены первого собрания в Бе-ляпах, устава Косиньеров, влияния союза на варшавскую прессу, сношений с Князевичем и какой-то другой «известной особой», подразумевая под пей Адама Чарторыского и т. д. Одним словом, Лукасиньский вел себя точно так же, как и при двукратном допросе еще в начале января 1826 г.

Этим допросом Константин решил закончить все дело, считая даже политически нежелательным бесконечное расширение следственно-репрессивных дел.

В этот момент пришла весть о внезапной смерти Александра I, и вскоре вспыхнуло восстание декабристов. Когда из показаний Пестеля обнаружилась связь декабристов с польскими тайными обществами, в конце января 1826 г. был арестован камер-юнкер Яблоновский, допрошенный сначала в Киеве, доставленный в Петербург и выслушанный Николаем лично. Николай обратился тотчас после этого к Константину, требуя производства строгого следствия в Варшаве. Но Константин воспротивился этому и лишь в половине января сообщил Николаю о попытке Лукасань-ского в Замостье, утверждая, что показания русских заговорщиков являются ложным вымыслом, брошенным ими на Царство Польское и на польскую армию в целях своего оправдания.

Дело Патриотического Общества он считал* законченным и упорно отказывался начинать новое следствие. Но Николай все-таки настоял на своем и заставил нарядить новую следственную комиссию из пяти поляков и пяти русских под председательством Станислава Замойского. В самый день открытия заседаний этой комиссии (20 февраля 1826 г.) были произведены первые аресты,, и затем они происходили ежедневно. Все эти аресты не имели никакого отношения к показаниям Лукасиньского в Замостье, со времени которых прошло четыре месяца (от 17 ноября 1825 г. до 20 февраля 1826 г.), и в течение этого времени буквально никто не был арестован. Лукасиньский не имел ничего общего с этими арестами, ему даже не были известны причины их, так как он совершенно не знал ничего о позднейших делах Патриотического Общества после того, как он был заключен в крепость. Его ни разу не допрашивала также следственная комиссия. И лишь единственный раз, в первой половине июня по личному приказу Константина, Лукасиньского препроводили ночью с такими же предосторожностями, как из Замостья в Гуру, из Гуры в Варшаву. И здесь в строгой тайпе поместили в Литейный двор и под самым строгим надзором приставленного к нему русского капитана Бажина и ветеранов волынского гвардейского полка. Одновременно привезли туда же и Добжицкого, а в сентябре они были отправлены обратно в Гуру. Летом 1827 г. он был снова привезен вместе с Добжицким из Гуры в Варшаву и снова помещен в Литейный двор.’ Совершенно изолированный, не видя никого, кроме наблюдающей за ним стражи, он только один раз, в конце июля, во время пожара большой пятиэтажной суконной фабрики Френкеля, помещавшейся на Литейном дворе, в самую опасную минуту, когда пламя уже охватывало флигель, в котором помещалась его камера, встретился с Добжицким. Их привели обоих в квартиру Бажина, и они могли в течение нескольких часов, хотя и в присутствии русского солдата, свободно поговорить по-польски. Наконец, еще несколько месяцев спустя, в ноябре 1827 г., он в последний раз был вызвал вновь учрежденной, вместо следственной комиссии, сенаторской варшавской делегацией. Здесь Лукасиньский в последний раз видел и слышал поляков. После того ноябрьского дня он свыше сорока лет был отрезан от мира и своей родины.

В 1828 г. закрылся сеймовый суд, во время которого имя Лукасиньского вспоминалось не раз. В 1829 г. Николай был провозглашен царем польским, а в 1830 г. открылся четвертый и последний сейм. Лукасиньский все еще оставался в заключении, но уже как единственный из осужденных военным судом. Добжицкий, по истечении четырехлетнего срока его наказания, был освобожден в октябре 1828 г. Лукасиньский продолжал влачить существование в абсолютной тайне, в волынских казармах Варшавы, в маленькой, полутемной конуре, во втором этаже, где окно было умышленно заколочено с боков и сверху, так что свет проникал лишь через небольшое отверстие. Он сидел по целым дням на прикрепленном к полу табурете; закованный в те же кандалы, которые были надеты во время экзекуции на Повонзков-ском поле. На сейме 1830 года благородный Густав Малаховский, бывший член Патриотического Общества, а теперь один из самых уважаемых в палате депутатов, имел смелость, в конце июня, накануне закрытия сейма, подать петицию царю о помиловании Лукасиньского. «Трудно высказать, с какою благодарностью палата депутатов и народ, представителем которого она является, убедились бы. что все рапы заживи, все скорби улеглись, все жалобы забыты . Николай I остался глухим на этот красноречивый призыв. Быть .может все-таки, под влиянием этой петиции, в 1830 г. с Лукасиньского были сняты оковы.

Ио наступила ночь 29 ноября 1830 г., и в Варшаве вспыхнула революция.

Лукасиньского вероятно разбудили приближавшиеся из города, все ближе и все сильнее—крики, выстрелы п набат. Он верно вскочил в темноте и, подавляя биение собственного сердца и звон цепей, прислушивался с затаенным дыханием к глухому шуму надвигавшейся бури. И какое тупое, смертельное отчаяние должно было охватить его, когда на следующий день, 30 ноября, в 10 часов утра волыпцы в боевом строю, очевидно отступая перед революцией, выступили из казарм и, поместив Лукасиньского силою в средину своих рядов, увели с собой за город. Отсюда, при отступлении русских войск с Константином из Царства Польского, его забрали с собой и окольными путями шли на Пулавы и Влодаву. В последний раз Лукасиньского видели во Влодаве. В жалкой сермяге, с бородой по пояс, его вели пешком на веревке лод конным конвоем с обнаженными саблями. Его вели таким способом до Белостока, откуда он был передан по приказу Константина, через генерала Гсрстеицвейга—главнокомандующему Дибичу с поручением отправить в крепость Динабург или Бобруйск.

Генерал Розен, которому Лукасипьский был передан Дибичем, избрал Бобруйск, как ближайшую крепость, и поместил его там, донеся об этом Николаю. Но Николай положил собственноручную резолюцию: «немедленно тайно перевезти Лукасиньского из Бобруйска в Шлиссельбург» и потребовал от Константина более подробных сведений об этом выдающемся преступнике. Ночью 5 января 1831 г. Лукасиньского повезли из Бобруйска па санях по замерзшей Ладоге и заточили в подвале «Секретной башни» в Шлиссельбурге.

В освобожденной Варшаве слитком поздно вспомнили о несчастном узнике, лишь несколько дней спустя, при распространившейся вести об открытой в волынских' казармах тюремной камере, вспомнили о Лукасиньском. Поиски были предприняты адвокатом Кшивошевским, защитником Патриотического Общества перед военным и сеймовым судом. Муниципальный совет допросил арестованного Любовидзкого и Макрота, штаб-лекаря волынского полка Эрнвиха и генерала Ессакова, но ничего по мог узнать от них по этому, вопросу. Ессаков поместил даже в варшавских газетах заявление, в котором он возмущенно выражал протест против слуха, что в его полку кто-то находился в заключении. Но через две недели, в конце декабря 1830 г., при просмотре счетов Куруты, касающихся высшей военной тайной полиции, найдены там неопровержимые доказательства пребывания Лукасиньского в волынских казармах. Но было уже поздно— Лукаснньский был тогда уже на пути к Шлиссельбургу. В конце января 1831 г. поручик Антон Лукаснньский обратился от имени родных к Паролевому Жонду с просьбой напомнить русским о Валериане Лукасиньском. Народовый Жонд, передав просьбу главнокомандующему народной армией кн. Радзивиллу, просил его «начать переговоры ио этому вопросу с русскими властями с целью возвратить Лукасиньского в Польшу в обмен на русских заложников». Затем этот вопрос возбуждался несколько раз, и ответ был получен от Скшинецкого лишь после битвы под Остро-ленкой, когда всякая надежда на спасение Лукасиньского была потеряна. За .ним уже закрылись ворота Шлиссельбургской крепости.

ГЛАВА V.
В Шлиссельбурге.
Как злые коршуны над пищею кровавой,

Сидели над своей добычею цари...

(Из революц. стихотв.).

Комендант этой крепости генерал Колотинский, еще за неделю до прибытия Лукасиньского в Шлиссельбург, получил секретный приказ от начальника главного штаба графа Чернышева, изданный тотчас по получении донесения Розена и Дибича об этом необыкновенном польском узнике. Приказ гласил: согласно высочай-

шей воле «преступника из Царства Польского Лукасиньского принять и содержать в Шлиссельбургской крепости, как государственного преступника, самым тайным образом, так, чтобы, кроме коменданта крепости, никто не знал даже его имени и откуда он прислан*.

Вследствие этого, по прибытии Лукасиньского в Шлиссельбург в январе 1831 г., приняты чрезвычайные меры предосторожности и применены самые строгие, даже здесь не практиковавшиеся по отношению к другим узникам—меры. Его поместили в подвале так-называемого «Секретного Замка». Так называлась старинная массивная башня, е^це шведских времен, расположенная среди шлиссельбургской крепости и в настоящее время называвшаяся «Светличной башней». Следуя строгому царскому приказу, его совершенно отрезали от мира и людей. Сторожившим его солдатам было строжайше воспрещено вступать с ним в беседу, молча подавали ему пищу и в случае крайней необходимости войти в его камеру—впускали одновременно несколько человек.

Одновременно с ним сидел в Шлиссельбурге до 1834 г. еще один узник—католик, декабрист Иосиф Поджио, которого, по его просьбе, несколько раз навестил настоятель католической церкви св. Екатерины в Петербурге—ксендз Шимановский, не допущенный, однако, к Лукасиньскому.

Так жил или, вернее, 'только не умирал в течение длинною ряда лет Лукасиньский. В продолжение четверти века от начала его заключения пет никаких следов его существования. Тайна охранялась так строго, что присутствие этого загадочного узника в Шлиссельбурге стало с течением времени загадочным даже для тех лиц, которые ио своей профессии, казалось, должны были скорее всего знать об этом.

Так, в мае 1850 года начальник Третьего Отделения от имени шефа жандармов обратился к военному министру с вопросом, в чем именно состоит преступление этого старого поляка, содержащегося в шлиссельбургской крепости, и на каком основании его содержат там. Военный министр — Александр Чернышев— старый генерал, женатый на польке и заклятый враг поляков, в своем обширном ответе шефу жандармов Алексею Орлову, мог объяснить лишь то, что Лукасиньский заключен в крепость на основании личного повеления Николая I. Первое сведение очевидца о Лукасиньском было получено от М. А. Бакунина. Бакунин за участие в дрезденском восстании в 1849 году был арестован в Ольмюце и, выданный затем Австрией Николаю, содержался в Шлиссельбургской крепости от 1854 до 1857 г.г. В первый год свеего заключения ои увидел Лукасиньского, когда тот в виде исключения, вследствие болезни, был выпущен из своей камеры на прогулку.

«Однажды во время прогулки, — рассказывал позже вырвавшийся на свободу Бакунин,—Меня поразила никогда не встречавшаяся мне фигура старца с длинной бородой, сгорбленного, но с военной вынравкой. К нему был приставлен отдельный дежурный офицер, не позволявший приближаться к нему. Этот старец передвигался медленной, слабой, как бы неровной походкой и не оглядываясь. Среди дежурных офицеров был один благородный, сочувствующий человек. От него я узнал, что этот узник был майором Лукасиньским. Я употреблял с того момента все усилия на то, чтобы снова увидеть его и поговорить с ним. Это облегчил мне тот же достойный офицер. Спустя несколько недель, во время дежурства этого офицера, Лукасиньского снова вывели под его охраной. Согласно заблаговременному условию, я, незаметно для остальных заключенных, подошел к нему близко и сказал вполголоса:—«Лукасиньский!»

Он вздрогнул всем телом и обратил ко мне полуслепые глаза.— «Кто?» спросил он.—«Узник этого года!» — «Который теперь год?»—Я ответил.— «Кто в Польше?» — «Николай!» — «Константин?» — «Умер!» — «Что в Польше?» — «Скоро будет хорошо!» — Вдруг он отвернулся, остановился, я видел, как ои тяжело дышал, и тотчас двинулся вперед своим обычным, слабым, мерным шагом. Когда снова наступило время дежурства этого офицера, первый мой вопрос был о Лукасиньском. Офицер сказал, что Лукасиньский находился несколько дней в волнении, бредил. Это приписывали действию воздуха. Затем он снова вернулся в свое полусонное состояние. Я спросил офицера, не может ли он поговорить когда-нибудь с ним, помочь ему в чем-нибудь? Офицер ответил, что в его камеру можно входить лишь втроем и потому никак невозможно этого сделать. Больше я Лукасиньского не видел».

Тем временем умер Николай I, воцарился Александр П. Казалось, тяжелое прошлое сглаживалось и приближались новые, лучшие времена. Широкая амнистия в сентябре 1856 г. даровала свободу самым тяжелым преступникам прошлого царствования, декабристам, осужденным за военное сопротивление и за одну мысль о цареубийстве, которые возвратились из сибирских рудников на родину. А в подвале «Секретного замка» попреж-нему, без перемены, без срока, агонизировал Лукасиньский. Первоначальный семилетний срок заключения, согласно судебному приговору и конфирмации Александра I от 1824 г., давно истек, в ноябре 1831 г. Даже произвольно удвоенный в 1825 г. при-

Шлисс»л*6. увкик.                                                    5

— вв
озом Консхажтина четырладцатнлетний срок также закончился в ноябре 1838 г. Но не было даже речи о смягчении его страшной участи. В июне 1858 г. проживавшая в Варшаве лю бимая сестра Лукасиньского, Темя Лэмпицкая, обратилась к Александру П с петицией и просила об облегчении участи ее несчастного брата. Из прошения ясно обнаружилось, что старушка не имела никакого понятия о его судьбе: она покорно просила, если он жив, то, приняв во внимание давно истекший срок заключения, возвратить его родине и семье.

В случае же его смерти сообщить ей об этом. После этого напоминания па короткое время занялись делом Лукасиньского, и возник даже в том же 1858 г. следующий проект: «Лукасиньского, если комендант крепости Шлиссельбург признает возможным, освободить, принимая во внимание его теперешний образ мыслей, и сослать в одну из наиболее отдаленных губерний, приняв надлежащие меры для устранения вреда, который он мог бы причинить, и после предварительного соглашения с военным министром».

Но этот план был в конце концов забыт. Лукасиньский остался в прежнем положении, Лэмпицкая не получила никакою ответа, и на ее прошении имеется собственноручная резолюция начальника Ш отделения Потапова: «оставить, без ответа*.

Лишь спустя еще несколько лет Лукасиньский дождался некоторого облегчения своей участи. В 1861 году новый комендант Шлиссельбурга генерал-майор Лопарский—более гуманный, чем его предшественники, тронутый видом беспримерных страданий Лукасиньского, предпринял, по собственной инициативе, «без всякой просьбы с моей стороны»—как выразился Лукасиньский в письме к Лопарскому—усиленное ходатайство о даровании ему хотя бы частичной свободы. Это ходатайство, возобновляемое в течение полугода, было первоначально безрезультатным. Но в конце концов, как видно благодаря вмешательству кн. Александра Суворова—военного губернатора Петербурга, ходатайство было хоть отчасти удовлетворено, и III отделение подало мотивированный рапорт о Лукасиньском.

Перечислив в нем все его необыкновенные преступления, указывалось, со слов Лекарского, на то, что в течение 31 года своего заключения в Шлиссельбурге Лукасиньский вел себя хорошо, переносит свое наказание безропотно, с христианским смирением и считал бы большою милостью для себя освобождение из «Секретного замка». Принимая во внимание, что этот семидесятилетиий старец «очень слаб, плохо слышит и поражен каменною болезнью», генерал Лепарский заявлял, что считал бы необходимым освободить его от заключения и поместить в одну из камер нижнего

этажа, ассигновав на его содержание прежние 30 копеек в дель. На эти деньги он мог бы получать обычную арестантскую пищу. Для надзора же за ним можно назначать поочередно рядового караульной команды, с которым ему разрешалось бы совершать прогулку внутри крепости.

Однако, в заключение Третье Отделение, очевидно с целью противодействовать вышеуказанному предложению Лепарского, прибавило от себя, что «в 1858 году, при пересмотре этого дела, предполагалось, если будет признано нужным, «¡освободить» Лукасинь-ского и выслать его со всеми возможными предосторожностями. Приведение в исполнение рапорта III отделения, т.-е. ссылка в Сибирь, была бы просто гибельной для Лукасиньского и была бы равносильна смертному приговору для такого изможденного старца. Но царь положил па рапорте собственноручную резолюцию карандашом: «поступить согласно решению генерала Лепарского». Царская резолюция была передана Лепарскому, и через несколько дней—9 марта 1862 г.— Лукасиньскому была объявлена «высочайшая милость» и он был освобожден из «Секретного замка». «Он протянул руки к небу» — как докладывал растроганный Лепарский—«и горячие слезы текли на грудь старика».

Таким образом в тюремной жизни Лукасиньского произошла перемена. Хотя он оставался попрежнему арестантом п продолжал содержаться под строгим надзором в Шлиссельбурге и назывался теперь «бывшим арестантом» или «секретным узником», но условия его жизни значительно изменились к лучшему. Он пользовался теперь большею свободой, получил светлую и сравнительно удобную камеру, немного одежды и самые необходимые вещи, на которые было ассигновано 100 рублей—на стол, письменные принадлежности, книги, а иногда и газеты. В июне 1862 г. к нему был допущен, по его просьбе, поддержанной Лепарским, католический священник, из рук которого он принял причастие. Теперь он имел возможность бывать в доме Лепарского, где он пользовался уважением и заботами. В особенности молодая дочь Лепарского Ольга окружала его сердечною заботливостью и заслужила его глубокую благодарность. Его посещали также многие сочувствовавшие ему русские из Петербурга, иногда и высокопоставленные, вроде Александра, Суворова, приезжали взглянуть на него, как на чудо. И в этом сострадательном любопытстве чужих людей таилось что-то унизительное. Таким путем до него доходили теперь вести из внешнего мира и главным образом из Польши. Он узнал постепенно все, что произошло в течение этого долгого сорокалетнего срока, узнал все, что происходило в Полнее в эту пору исторического перелома в 1862—1863 г.г.

В 1863 г., уже полупомешанный, Лукасиньский «тал вести чтв-то вроде дневника, одновременно представлявшего собой собрание отрывочных воспоминаний, отчасти политического содержания. Он закончил эти воспоминания «Новым (ст. стиля) 1864 годом» и позже в различное время прибавил еще некоторые заметки и отдельные мысли. И видно, что его дрожащая старческая рука с трудом держала перо и с неменьшим трудом он, очевидно, подыскивал польские слова, пересыпая своп заметки руссипизмами. Он касался главным образом, в общих чертах, времен Герцогства Варшавского и Конгресса, упоминая о своих трудах и наблюдениях. От Александра он переходит к Николаю, которого знал лишь по слухам, на которого так надеялись и который обманул эти надежды. «Поляки ожидали от пего не эффектного зрелища коронации, не молитвы и жареных быков, а чего-то иного, более важного, т.-е. облегчения своих страданий и улучшения своего положения в будущем».—Он разбирал также причины ноябрьского восстания и его неудачи. «Поляки, слабые и жившие в разладе, не найдя человека, заслужившего общее уважение, как Костюшко и Понятовский, должны были неизбежно покориться. Он останавливается также в своих записках на Александре II, на первых его реформах и особенно па освобождении крестьян, «давшем России миллионы граждан». Затем он говорит с глубокою скорбью об отношении Александра к Польше, о жестоких способах подавления восстания и лишь частично дошедших до Лукасиньского репрессиях Берга и Муравьева, о выступлениях Каткова, с которыми он имел возможность ознакомиться из русских газет. Характерно, что Лукасипьский в своих записках упрекает русских ученых в отсутствии гуманности и рассудительности, в восстановлении одной народности против другой путем религиозного фанатизма. «В нашем просвещенном веке ученые представляют собой в Европе нравственную и умственную аристократию, более уважаемую, чем аристократия по рождению. Они являются там истинными жрецами, хранителями священного огня на алтаре науки и искусства. Европейские ученые несли людям мир и согласие. Русские же ученые проповедуют ненависть и месть, благодаря их стараниям поляки пользуются ненавистью. «Что же произойдет в конце концов», с отчаянием восклицает Лукасиньский. И вспоминает по этому случаю, что Наполеон, умирая в изгнании, среди других правил, оставил три самых важных: 1) общественное мнение сильно, и его следует уважать, 2) время насилий и завоеваний прошло и 3) силой ничего нельзя создать (la force ne crée rien). Справедливость этих правил подтверждается его собственною гибелью». Он много раз возвращается в своих записках к последнему правилу, под-чвркияля бессилье насилия. Все свои мысли о Польше и ее исторических отношениях к России он соединил в пять пунктов, составляющих его «завещание». В этих пяти пунктах сосредоточены выводы, вытекающие из настоящих воспоминаний и долгих размышлений. Я не принадлежу больше этому миру. «Свободный от страха и надежд и даже от предрассудков, предубеждений и страстей, мало соприкасаясь с настоящим, - я живу исключительно в прошлом. Прошедшее это мой пост, па котором я подготовляю себя к далекому путешествию в неизведанные края будущего. В таком настроении я надеюсь вскоре предстать перед престолом Всемогущего и понесу с собой эти пять пунктов, в виде жалобы па несправедливость и тиранию. Я буду просить ио наказания, пе мести и даже не строгой справедливости, а лишь отеческого наставления для виновных, облегчения для страдающих и, наконец, мира, согласия и благословения для обоих народов. Мой голос слабее голоса вопиющего в пустыне, его не услышит ни одно живое существо... Поляк по рождению и воспитанию, я ненавидел Россию и ее жителей. Это был результат впечатлений, которые произвели па меня кровавые картины 1794 г. Годы, а с ними и опыт и глубже продуманная вера смягчила мои склонности и чувства. Продолжая любить больше всего мою родину, я не мог ненавидеть ни одного народа. И хотя я родился и воспитывался в католической религии, я представляю собою христианина по духу и истине, уважаю каждую религию и ее обряды, ценю только нравственность и хорошие дела. Мой последний вздох будет посвящен моей родине, и последняя молитва будет за ее благополучие п за счастье тех, кто поддерживал ее и служил ей, кто остался ей верен в несчастии и делил с ней ее страдания».

В самом конце тетради, содержащей эти записки, после некоторых дополнительных примечаний, написанных в течение того же

1864 г., также собственноручно написана Лукасиньским, в первой половине следующего 1865 г., отдельная глава, озаглавленная «Молитва». «Это ежедневная молитва, которую я читаю обыкновенно, во время прогулки», писал он в письме Лепарскому в ноябре

1865 г. Вероятно, он читал ее до тех пор, пока был в сознании в дни своей медленной смерти. Она начинается и оканчивается одной и той же фразой: «Есть что-то там в вышине, что расстраивает все планы смертных» (Il у a quelque chose en haut, qui dérange les desseins des mortels). Вся молитва полна забот и бесконечной любви к родине, а затем и ко всему человечеству. Это одновременно мольба и жалоба и как бы расчет с Богом умирающего в страшном одиночестве, в стенах Шлиссельбургской крепости

воеьмкде«ятплетжего старика. В июне 1865 г. Лукасиньского поразил удар. В течение нескольких месяцев, до сентября, он, по его собственным словам, «изображал собой не более как движущийся автомат, думающий лишь о том, чтобы скорее отправиться ad patres. В октябре того же года он поправился настолько, что написал собственноручное письмо Лепарскому, покинувшему к тому времени пост коменданта Шлиссельбургской крепости. Это было длинное, единственное сохранившееся, письмо Лукасиньского, написанное па половину по-польски и по-французски. В этом письме, на ряду с проблесками топкой мысли, обнаруживались явные следы прогрессирующей душевной болезни. «Я представляю собой или великого безумца или великого мудреца. Я подобен молодому возлюбленному, намеревающемуся написать коротенькую записку к своей возлюбленной и не знающему, где и как остановиться, и пишущему длинное послание. В Варшаве обо мне много говорят, сожалея,, что я переношу здесь различные страдания. Но там, в Варшаве, есть множество людей гораздо более несчастных, чем я, и их страдания болезненно отзываются в моей душе... Из всех членов Вашей семьи, генерал, чаще всего вспоминаю Ольгу. Я заметил, что перед отъездом она была грустна— желаю ей веселости и душевного покоя... Это бессвязное письмо является верным отражением моей головы и царящего в ней хаоса. Серьезное и смешное, веселое и грустное—все в ней перепутано без всякого порядка... Где я? Кто я? Одинокий и чужой, как сказочный вечный жид, без кровли и без отчизны. Что для меня Петербург, Париж, Лондон и весь мир, раз я не могу найти мою родину и могилу».

Весной 1866 г., по свидетельству студента-медика Степуша, видевшего случайно Лукасиньского в Шлиссельбурге, он был еще на ногах, «говорил языком польско-русско-французским п не терял надежды выйти на свободу». Все стремления его родных получить разрешение па свидание с ним остались без результата. С 1867 г. пет никаких сведений о Лукасипьском. Повидимому, его ум совершенно померк. 27 февраля 1868 г. новый комендант Шлиссельбургской крепости, генерал-майор Гринбладт, представил Александру П следующий рапорт: «Всеподданнейше доношу В. И. В., что содержавшийся в вверенной мне крепости секретный арестант Лукасиньский сегодня волею божьею скончался».

Так окончились мучительные, небывалые, почти полувековые, страдания этой жертвы слепого насилия и дикого произвола.


ОГЛА В Л Е И И Е.

Стр.

Вступление....................• . .

Глава первая.—Детство и молодые годы

вторая.—Лукасиньский и польское масонство.....

»   третья.—Патриотическое общество ;

четвертая.—Суд и первые годы заточения

»   пятая.—В Шлиссельбурге

&lt;/div&gt;</text>
      <sha1>9e97sbcx7tbrg1j2inrj77ylmnl5sh2</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592796</id>
      <parentid>4592790</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T18:17:17Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Wlbw68</username>
        <id>37914</id>
      </contributor>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="305208" xml:space="preserve">{{пишу}}{{Отексте
| АВТОР                 = [[Людмила Яковлевна Круковская|Л. Я. Круковская]]
| НАЗВАНИЕ              = Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский
| ЧАСТЬ                 = 
| ПОДЗАГОЛОВОК          = 
| ИЗЦИКЛА               = 
| ИЗСБОРНИКА            = 
| СОДЕРЖАНИЕ            = 
| ДАТАСОЗДАНИЯ          = 
| ДАТАПУБЛИКАЦИИ        = 1920
| ЯЗЫКОРИГИНАЛА         = 
| НАЗВАНИЕОРИГИНАЛА     = 
| ПОДЗАГОЛОВОКОРИГИНАЛА = 
| ДАТАПУБЛИКАЦИИОРИГИНАЛА = 
| ПЕРЕВОДЧИК            = &lt;!-- Для отображения заполните ЯЗЫКОРИГИНАЛА --&gt;
| ИСТОЧНИК              = Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский : По книге проф. [[Шимон Аскенази|Шимона Аскенази]]: &quot;Лукасиньский&quot; / Л. Я. Круковская. - Петербург : Гос. изд-во, 1920. - 70, [1] с., 1 л. фронт. (портр.); 24 см. - (Историко-революционная библиотека).; — {{источник|Круковская. Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский (1920).pdf|Скан}}
| ДРУГОЕ                = 
| ВИКИПЕДИЯ             = 
| ВИКИДАННЫЕ            = &lt;!-- id элемента темы --&gt;
| ОГЛАВЛЕНИЕ            = 
| ПРЕДЫДУЩИЙ            = 
| СЛЕДУЮЩИЙ             = 
| КАЧЕСТВО              = &lt;!-- оценка по 4-х бальной шкале --&gt;
| ЛИЦЕНЗИЯ              = 
| НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ       = 
| ДРУГИЕПЕРЕВОДЫ        = 
}}
&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;

&lt;center&gt;&lt;big&gt;&lt;big&gt;'''ШЛИССЕЛЬБУРГСКИЙ УЗНИК'''&lt;/big&gt;&lt;/big&gt;&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;&lt;big&gt;'''ВАЛЕРИАН ЛУКАСИНЬСКИЙ'''&lt;/big&gt;&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;По книге проф. {{razr2|Шимона Аскеназы}}:&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;{{razr2|„ЛУКАСИНЬСКИЙ“}}&lt;/center&gt;

{{razr2|ОГЛАВЛЕНИЕ}}:

{{Dotted TOC 1en| &amp;nbsp;&amp;nbsp; &amp;nbsp;&amp;nbsp;&amp;nbsp; | '''[[#m1|Вступление.]]''' | 3 }} 
{{Dotted TOC 1en| &amp;nbsp;&amp;nbsp; &amp;nbsp;&amp;nbsp;&amp;nbsp; | '''[[#m2|Глава первая.—Детство и молодые годы]]''' | 5 }}
{{Dotted TOC 1en| &amp;nbsp;&amp;nbsp; &amp;nbsp;&amp;nbsp;&amp;nbsp; | '''[[#m3|{{ditto|Глава}} вторая.—Лукасиньский и польское масонство]]''' | 16 }}
{{Dotted TOC 1en| &amp;nbsp;&amp;nbsp; &amp;nbsp;&amp;nbsp;&amp;nbsp; | '''[[#m4|{{ditto|Глава}} третья.—Патриотическое общество]]''' | 37 }}
{{Dotted TOC 1en| &amp;nbsp;&amp;nbsp; &amp;nbsp;&amp;nbsp;&amp;nbsp; | '''[[#m5|{{ditto|Глава}} четвертая.—Суд и первые годы заточения]]''' | 48 }}
{{Dotted TOC 1en| &amp;nbsp;&amp;nbsp; &amp;nbsp;&amp;nbsp;&amp;nbsp; | '''[[#m6|{{ditto|Глава}} пятая.—В Шлиссельбурге]]''' | 63 }}


{{heading|44|id=1|sans=|ВСТУПЛЕНИЕ.}}

&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

До выхода в свет капитального и обширного двухтомного труда профессора Аскеназы о Лукасиньском, имя этой беспримерной жертвы дикого насилия было совершенно затеряно. «Тюремный мрак, окутывавший его при жизни,—говорит проф. Аскеназы,—поглотил также все его посмертные следы». Извлечь их из этого мрака дело далеко не легкое, и его можно было выполнить лишь отчасти: настолько глубоко и тщательно затерты эти следы. Все стремления и порывы Лукасиньского, как яркого выразителя современной ему эпохи, были тесно сплетены с историческими событиями Польши, с судьбой польского народа. И для того, чтобы характеризовать деятельность Лукасиньского, необходимо было дать хотя бы сжатый исторический обзор этих событий. Предлагаемое краткое извлечение из двухтомного труда проф. Аскеназы имеет целью ознакомить более широкие круги читателей с весьма важными сторонами жизни Царства Польского, а образ Лукасиньского будет «живым факелом, освещающим темную глубь той политической сцены, на которой разыгралась история Польши и России, в эпоху Александра». Вместе с тем жизнеописание Лукасиньского представляет огромный интерес еще и потому, что оно может служить лишней иллюстрацией той бесчеловечной в бессмысленной жестокости, какой подвергались самые бескорыстные и самоотверженные борцы за свободу».


&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

{{heading|44|id=2|sans=|{{razr2|ГЛАВА I}}.}}

&lt;center&gt;'''Детство и молодые годы.'''&lt;/center&gt;

Лукасиньский родился в Варшаве 14 апреля 1786 года. Отец его, небогатый шляхтич, женился на Люции Грудзинской из Плоцкого воеводства. От этого брака, кроме старшего сына Валериана, у них родилось еще четверо детей: две дочери—Юзефа и Текля и два сына—Антон и Юлиан. Последний, самый младший, был от рождения калекой. Родители, невидимому вследствие увеличивавшихся с течением времени материальных затруднений, проживали попеременно то в Варшаве, в Старом Городе, где умер отец; то в деревне, в Плоцком воеводстве, где в имении Павлове умерла мать. Валериан рос в тяжелых домашних условиях и в эпоху самых тяжелых народных бедствий. Маленьким мальчиком он был свидетелем резни в предместье Праге и окончательной гибели отечества. Юношеские годы он провел под суровой ферулой прусского владычества. Однако, на месте своего рождения он мог почерпнуть достаточно оживляющих и возвышающих душу элементов. Не даром он принадлежал к мелкой полумещанской варшавской шляхте и родился в памятную эпоху, на закате XVIII в. Мещанская и пролетарская Варшава оставалась совершенно безучастной в течение всего упомянутого рокового столетия, слегка оживляясь лишь во время тех или иных выборов и относясь еще почти пассивно к насилиям, творившимся на ее глазах над народом. Но стоило ей лишь один раз во время Великого сейма проснуться для самосознания, один раз взяться за дело, во время восстания, чтобы проникнуться новым настроением, стать могучим источником новой народной энергии. Юноша-Лукасиньский проникался на каждом шагу этой особой атмосферой, которой были больше всего пропитаны все утолки родного квартала в Старом Городе. Несмотря на все материальные затруднения в родительском доме, Лукасиньский получил весьма тщательное образование. Он владел в совершенстве французским и немецким языком, и позже на службе выделялся знаниями в области математики, статистики и географии. Кроме того, он отличался большой начитанностью не только в родной литературе, но и в особенности во французской. Любя точные науки, он не пренебрегал и чтением серьезных книг по истории, общественным наукам и юриспруденции, часто цитировал наизусть Плутарха, Монтескье и Чацкого. Ему пришлось, вероятно, много потрудиться для своего образования, так как он не обладал никакими талантами и был человеком средних способностей, с тяжелым, медлительным мышлением. Но ценою больших усилий он проявлял часто проницательность и замечательную тонкость ума. Он отличался не столько живостью ума, сколько спокойною рассудительностью и, главным образом, глубоким сознанием ответственности за свои действия. Он мыслил строго, логически, точно, и то, что однажды обдумал, проводил с железною последовательностью, без всякого снисхождения к себе и другим. Но отношению к людям у него выработалась с течением времени, путем опыта, какая-то трезвая, скептическая, иногда просто презрительная, недоверчивость, де-, лившая его малообщительным. «Железный характер»—говорили о нем в семье. Но, в действительности, под холодною внешностью в нем таился внутренний огонь и чувствительность. Он был лишен личного честолюбия, но все его благородные стремления были направлены на служение своему народу. В нем жила огромная совесть, твердость и готовность к самопожертвованию за свободу и для блага родины. Замкнутый и малоразговорчивый, он обычно хорошо владел собою, но неожиданно вспыхивал с неудержимой силой. Это была во многих отношениях типичная душа мазура. Он был среднего роста, худощавого сложения, с правильными чертами лица, высоким лбом, серыми глазами и русыми волосами.

Когда в 1806 г. Наполеон разбил пруссаков и освободил таким образом подвластную им до тех пор область, для Лукасиньского явилась возможность вступить, на, призыв Домбровского и Понятовского, в ряды войск под национальные знамена.

Лукасиньский пребывал в то время у родственников своей матери, недалеко от Млавы. Там формировался под начальством Игнатия Зелиньского пехотный стрелковый батальон, в который и вступил Лукасиньский (15 апреля 1807 г.) «добровольцем в качестве фурьера». Вместе с этим батальоном—позднее переименованным в пятый стрелковый полк, причисленный ко II легиону Занончека, Лукасиньский участвовал в летней кампании против пруссаков и русских и был вскоре (7 июля) произведен в адъютанты и затем, по заключении Тильзитского мира, в подпоручики (1 февраля 1808 г.). При реорганизации войск герцогства Варшавского он вскоре перешел (1 марта 1808 г.) в шестой пехотный полк, сформированный из калишан под начальством Юлиана Серавского и к которому уже раньше была присоединена часть стрелков Зелиньского. Набирая рекрут в Ченстохове и Калите, он завязал здесь первые знакомства и дружбу, которая позже сыграла важную роль в его жизни. В это же время он был назначен адъютантом при инспекторе по рекрутскому набору Константине Яблоновском.

Но мирная организационная работа длилась недолго. Вспыхнула австрийская война 1809 г. Эрцгерцог Фердинанд, во главе превосходных сил, вторгся в герцогство Варшавское. Понятовский, после генерального сражения под Рашыном, отступил с польской армией в Галицию. С самого начала военных действий, в апреле, мае и июне, шестой пехотный полк отличился в битве под Рашыном, в ночных штыковых атаках в предместии Гуры, на сандомирских бастионах, и затем при обороне Сандомира.

Трудно установить точно, насколько канцелярская работа позволяла Лукасиньскому принимать личное участие во всей этой выдающейся деятельности его полка. Верно только то, что Лукасиньский ревностно исполнял свои обязанности, так как именно тогда, во время похода, он был (7 мая) произведен в поручики. Тем временем операции Понятовского в Галиции постепенно расширялись, и в скором времени он захватил почти всю австрийскую область. Поэтому тотчас приступили к организации национального войска в освобожденной Галиции. Как бы по чудесному мановению, тотчас возникло несколько новых полков, несколько десятков тысяч новобранцев вступило в ряды войск. Это было гораздо более серьезным долом, чем произведенное два года тому назад в прусской области, ибо теперь оно явилось плодом исключительно собственных усилий, без посторонней помощи, и было делом в полном смысле слова революционным. Галицийская организация 1809 г. была делом не столько чисто военным, сколько народно-повстанческим, и произвела сильное впечатление на молодой ум Лукасиньского. Он сошелся в это время в Галиции с кружком людей, близких к прежним эмигрантам после восстания Костюшки или даже принимавших в нем участие. Они проводили свою революционную идею на чужбине, в Париже, в легионах и затем принесли ее обратно на родину, в Герцогство Варшавское. Весьма вероятно, что именно тогда молодой офицер встретился с Андреем Городыским—одним из самых выдающихся представителей той группы, которая оказывала сильное влияние на тайную организацию не только в эпоху Герцогства, но и в Царстве Польском. В это самое время Лукасиньский был очевидно принят в военную масонскую ложу. 5 июля 1809 г. он вместе с целым кружком своих новых друзей вступил в чине капитана во вновь сформированный первый пехотный галицийско-французский полк. Покидая свой шестой линейный полк с установившеюся репутацией для нового формирующегося полка, набранного из дезертиров, добровольцев и пленных, Лукасиньский руководствовался чисто гражданскими мотивами. Первый батальон нового полка состоял из иностранцев—немцев, французов и итальянцев, второй баталион—из литовцев, третий—из русинов, большею частью не понимавших польской команды и даже внешним обликом значительно отличавшихся от остального войска. Но, быть может, именно внешний вид этой разношерстной толпы солдат, собранных под общее освободительное знамя, послужил для Лукасиньского особой побудительной причиной, поощрявшей н направлявшей его к великой идее единения всех разнообразных, разделенных элементов в один общенародный центр. Большое влияние в этом отношении оказал на него замечательный человек, с которым он встретился еще в Ломже, Казимир Махницкий, получивший серьезное образование в университетах Гейдельберга и Гааги. По возвращении из-за границы, Махницкий состоял судьей в Ломже, где Лукасиньский и сошелся с ним. Вскоре Махницкий стал не только советчиком, но и в полном смысле слова морально-политическим руководителем Лукасиньского во всех делах тайного общества, а позже и во время самых тяжелых преследований. Он выдержал, не дрогнув, все изысканные тюремные пытки и оттолкнул с холодным презрением милостивые великокняжеские искушения и выдержал до конца—дольше и непоколебимее всех, даже самого Лукасиньского. И именно он, человек непоколебимого характера, оказался позже, во время ноябрьской революции, самым подходящим руководителем военного восстания. Забытый и молчаливый, он окончил жизнь на далекой чужбине, в стороне от шума и эмигрантских передряг.

Весной 1809 г. Махницкий, по первому призыву, покинул свое судейское кресло и уже в мае вступил, в качестве простого солдата, в ряды национальной армии. В начале июля, в один день с Лукасиньским, он был произведен в поручики первого галицко-русского полка, и с тех пор между ними завязалась более близкая дружба. Наступил критический 1813 г. Разбитая великая армия отступала на запад, и вслед за ней на Герцоство Варшавское надвинулась преследовавшая ее русская армия. Остатки польской армии, под начальством Иосифа Понятовского, покинув Варшаву, остановились в Кракове, где, после страшного московского поражения, происходила лихорадочная реорганизация армии. Туда же весной 1813 г. был переведен вместе со всем административным органом и Лукасиньский, в то время как его ближайшие друзья заперлись в осажденном Замостье и принимали вместе с генералом Гауке участие в продолжительней защите крепости. Но положение польского войска, направлявшегося под начальством Понятовского через Краков на запад, было, с общественной, а не военной точки зрения, гораздо более тяжелым и двусмысленным. Лучшие люди, вроде Князевича, Хлопицкого и др., ушли. Но, несмотря на все сомнения, Лукасиньский пошел до конца за своим главнокомандующим, проделал всю саксонскую кампанию, участвовал в защите Дрездена и здесь попал в плен к австрийцам (12 ноября 1813 г.).

Он был отправлен в Венгрию, где пробыл в заключении около полугода. Тем временем Александр I. вместе с неутомимым польским деятелем Адамом Чарторыйским, вступил в Париж и примял там весной 1814 г. депутацию от польской армии, которую взял под свою опеку и обеспечил ей свободное возвращение на родину. Таким образом был освобожден и Лукасиньский, возвратившийся в июне 1814 г. в Варшаву, где тотчас приступили к реорганизации польской армии под русским протекторатом. Но как судьба Польши, так и реорганизация армии оставались еще в течение почти целого года в неопределенном положении. Подобно тому, как надежда на могущество Наполеона не оправдалась в прошлом, в будущем могла не оправдаться и надежда на великодушие Александра. Поэтому невольно зарождалась мысль, что главным образом следует рассчитывать лишь на свои силы. Эта мысль была подтверждена защитниками Замостья и Махницким в частности. Крепость Замостье, обеспеченная провиантом лишь на три месяца и защищавшаяся девять месяцев, показала, что может сделать неисчерпаемая энергия даже маленькой горсти защитников.

Несмотря на холод, голод, скорбут, на огромную смертность, на уничтожение домов для топлива, наконец, на употребление в пищу кошек, ворон, мышей и крыс, все, в том числе и Махницкий, уже в чине майора, хладнокровно исполняли свои тяжелые обязанности. Здесь, невидимому, и зародилась мысль о необходимости самостоятельной организации, без всякой посторонней помощи, народных сил в виде тайных союзов. Эта мысль, получив широкое распространение, стала осуществляться в различных направлениях и непосредственно повлияла на Лукасиньского. Существуют указания, что, уже на обратном пути из Франции на родину, в польских войсках зарождались, иногда на короткое время, тайные, чисто военные союзы на патриотической основе. Один подобный союз возник в 1814 г. в Виттенберге, по инициативе генерала Михаила Брониковского в качестве наместника и при участии командира эскадрона Петра Лаговского под именем Домбровского. Союз был организован в восьми отрядах, носивших имена Батория, Ходкевича, Костюшки, Ленинского, Понятовского, Сулковского, Либерадского и погибшего под Сан-Доминго Яблоновского. Это тайное общество было скорее плодом фантазии неопытных инициаторов, нежели живым центром заговора, и существовало главным образом лишь на бумаге. В это самое время аналогичные попытки обнаружились и вне военной сферы. Первый шаг для этого сделали псевдоякобинец и карьерист Андрей Городыский, находившийся вместе о Лукасиньским в 1813 г. в Дрездене. Раньше Городыский предлагая свои, услуги Наполеону, рассказывая при этом небылицы о каком-то могущественном, а в действительности фиктивном «Патриотическом Обществе» на Подоли и Украине и обещая вызвать там общее восстание. Так. как несомненно, что на предприятии Городыского отразилось прогрессивное течение мысли, начиная с Коллонтая, то для полного уяснения дальнейшего развития народного самосознания в указанном направлении, по которому следовал и Лукасиньский со своими товарищами и последователям и, необходимо, считаться и с бесцельными начинаниями Городыского.

Когда Лукасиньский возвращался ни родину вместе с тысячами своих товарищей по оружию, ближайшее будущее и даже настоящее их родины представлялось еще в крайне неопределенном и мрачном свете. Армия Герцогства Варшавского очутилась в особенно затруднительном положении. Она, повидимому, сохранила своих прежних вождей, но вместе с тем очутилась под начальством великого князя Константина Павловича. Она, реорганизовывалась спешно, но на счет русской казны и не зная определенно для кого—для русского ли императора или для Польши?

Вот почему летом 1814 г. Польские офицеры обратились к своему главнокомандующему со следующим, вернее всего им же вдохновленным, воззванием: «Ты зовешь нас снова в ряды войск; наша молодежь много раз вступала на твой зов в эти ряды, ибо ты звал ее во имя самого священного стремления бороться за отнятое у отцов наших Королевство. Офицеры являются гражданами одной общей родины и, как ее сыны, вооружались за нее и берегут кровь свою для нее. Скажи нам, что ты представляешь собой теперь и для чего велишь кам взять оружие. Ты, думающий лишь о восстановлении земли отцов, спроси у победителя от нашего имени—что он требует от нас? Мы в его власти, но лишь одна родина может требовать нашей крови для ее блага». Домбровский передал это воззвание через Константина Павловиче государю и представил Константину подробный проект наступления польской армии собственными силами против пруссаков и Австрии, если бы эти державы вздумали ставить препятствия восстановлению Царства Польского. Это смелое предложение вызвало лишь подозрение царя и великого князя по отношению к предприимчивому польскому генералу.

Одновременно некоторыми молодыми офицерами была предпринята с большою осторожностью тайная организация в среде польской армии. В конце 1814 г. под руководством двух инженерных офицеров, Игнатия Прондзиньского, его приятеля Клеменса Колачковского и молоденького, но полного огня Густава Малаховского возникло «Общество истинных поляков», в основу которого положено «société de quatre», так как к нему не могло принадлежать более четырех человек одновременно. Вновь поступающих принимали не в масках, а с глубоко надвинутыми фуражками и закутанными в плащи с поднятыми воротниками, так что нельзя было узнать их лица. Из трех вновь принимаемых в общество, двое, не зная имени третьего, ожидали его в темной приемной. Принятие было обставлено большою таинственностью. Общество существовало недолго и в 1815 г. прекратило свое существование. Лукасиньский не принадлежал к этому обществу. По возвращении на родину, он вступил в реорганизованную польскую армию  и приказом великого князя был назначен в чине капитана в четвертый линейный полк под начальство полковника Игнатия Мыцельского. Четвертый полк пользовался особою милостью Константина Павловича, постоянно квартировал в Варшаве и набирался из варшавской молодежи—из ремесленников, рабочих, частных служащих и т. п., из так-называемой «уличной молодежи», превосходившей своею ловкостью, выправкой и изяществом даже гвардейские полки. Среди них было не мало плутов, авантюристов, обманщиков и даже воров. Известно, что однажды кто-то из них украл шутки ради бобровую шинель великого князя. Все это искупалось веселостью и ловкостью, и они были несомненными любимцами Варшавы. Константин всюду отдавал им преимущество и ставил их в пример другим полкам. Говорили даже, что он сам оказывал им помощь во всем и заблаговременно предупреждал о том, что нужно иметь в виду на смотрах, парадах и маневрах. Лукасиньский, уроженец Варшавы, очутился в этом специально варшавском полку как в хорошо знакомой ему среде, и хотя он значительно выделялся в легкомысленной полковой атмосфере строгостью своих убеждений и серьезным характером, пользовался все-таки уважением начальства и товарищей и любовью подчиненных ему солдат. 30 марта 1817 г. он был произведен в майоры. Всецело отдаваясь выполнению своих служебных обязанностей, Лукасиньский вел скромную жизнь пехотного офицера, живущего на свое скудное жалование, вдали от светского шума варшавских салонов, куда имели доступ лишь более привилегированные по богатству или связям, как Скшинецкий, Прондзиньский и др. Скромный майор четвертого полка стоял вне этого светского круговорота. Он пережил не мало горя в своей домашней жизни: потерял мать, и на его попечении остался брат Юлиан—калека. Другой брат—Антон—имел мало общего с ним и не был посвящен позже в опасную деятельность Валериана, гибель которого совершенно не коснулась его. Любимая сестра Текля вышла замуж за Яна Лэмпицкого и покинула Варшаву. Приблизительно в то же время Валериан обручился с Фредерикой Стрыеньской. Но они откладывали свою свадьбу из года в год, ожидая более благоприятного времени, и так и не дождались его.

В Варшаве у Лукасиньского был целый кружок более близких друзей, главным образом товарищей по оружию. Но кроме того у Лукасиньского появились в это время некоторые новые знакомства, непосредственно связанные с его последующею деятельностью и явившиеся следствием его общения с варшавскими масонами, к которым он имел доступ в качестве члена военной масонской ложи. Таким образом он сошелся с Казимиром Бродзиньским—поручиком артиллерии и вместе с тем поэтом, оплакивавшим в чувствительных стихах «белые березы над зеленой московской дорогой», или разоренное московское население. Усердный масон Бродзиньский, брат ложи храма Изиды в Варшаве, познакомился с Лукасиньским в масонских кругах, заслужил его доверие и уважение и был им посвящен в ближайшую национально-масонскую деятельность. Но еще большее значение имело для Лукасиньского знакомство, также через посредство масонского братства, с выдающимся членом апелляционного суда в Варшаве—Венгжецким. Он принадлежал к предыдущему поколению Великого сейма и восстания Костюшки, был первым президентом столицы Царства Польского, имевшим мужество ответить Константину на его незаконное требование военной реквизиции у варшавских ремесленников: «Здесь не Азия, В. В., и народ имеет свои права!» Это был суровый, сильный духом, старик, проникнутый насквозь любовью к простому народу и с прогрессивными демократическими взглядами. Резко защищая наполеоновское законодательство, он говорил: «шляхтич боится кодекса из страха постепенно потерять свою власть над крестьянином; его беспокоит, что придется заседать в суде рядом с мещанином и крестьянином» и т. д. Венгжецкий принадлежал к числу масонов еще школы Игнатия Потоцкого и Четырехлетнего сейма, состоял в дружбе с Игнатием Потоцким—министром просвещенния и исповеданий в первые годы Ц. П. и главой польского масонства.

Венгжецкий достиг всех высших масонских степеней и стал постоянным посредником между Лукасиньским и варшавским Великим Востоком, а также специалистом по вопросу о сочетании социально-революционных идей с масонскими обрядами. Лукасиньский также не ограничивал своей деятельности мертвящей военной службой. Он зорко следил и горячо отзывался на все вопросы общественной жизни Ц. П. в ее общем течении и развитии, и даже в отдельных проявлениях. Чрезвычайно интересным свидетельством в этом отношении может послужить изданное в то время и единственное вышедшее из-под пера Лукасиньского сочинение, касающееся еврейского вопроса. Этот вопрос принимал резкое направление уже в эпоху Герцогства Варшавского и разгорелся в переходное время между падением Герцогства и возникновением Царства Польского.

В первые же годы после Конгресса он стал живо обсуждаться в печати, общественном мнении и законодательстве. Еще в 1815 г. этим вопросом, в благожелательном для евреев духе, занялся влиятельный «Варшавский Дневник». На его столбцах выступил ксендз Ксаверий Шанявский, кафедральный варшавский каноник, призывая к гуманному отношению к евреям, к уравнению их с остальным населением в податях, требуя взамен от евреев приспособления их к бытовым условиям народа. Для упорствующих же он просил у Александра «предоставления определенной территории для образования Еврейского Царства». В том же журнале выступил с резким возражением Сташиц в статье «О причинах вреда, приносимого евреями, и способах превращения их в полезных членов общества». В следующем 1816 году спокойно и беспристрастно выступили ксендз Лэнтовский в Варшаве со статьей «О евреях в Польше» и Станислав Качковский в Калише со статьей «Взгляд на евреев», чем и закончились на этот раз прения по еврейскому вопросу.

Но в феврале 1817 года, после первого нормального набора в Ц. П., в ряды польской армии вступили вновь призванные евреи, до того времени, после первой неудачной попытки в начале Герцогства, совершенно освобождавшиеся от военной службы. В это же время еврейский вопрос во всей своей широте подлежал обсуждению на предстоявшем первом сейме Царства Польского в 1818 г. Поэтому в печати снова разгорелся спор. Генерал Винцент Красиньский издал в Париже на французском языке и опубликовал на польском языке в «Газете Варшавского Герцогства» резкую статью, посвященную наместнику Зайончеку—«Aperçu sur les juifs». Он смотрел на евреев, как на граждан всей вселенной, не признающих никакой родины, не привязанных ни к какому государству. Он утверждал, что польские евреи подчиняются лишь одному главному вождю, имеющему пребывание в Азии с титулом «князь рабства», высказывал сомнение в возможности превратить их в граждан, хотя в конце-концов давал довольно либеральные общие указания для реформ быта польских евреев, взятые из соответствующего проекта времен Четырехлетнего сейма и сочинения Чацкого о евреях. Выводы генерала довел до конца анонимный автор статьи «Меры против евреев», который, исказив случайно брошенную мысль ксензда Шанявского, добивался, чтобы просто обратились к Александру с требованием о насильственном выселении всех евреев из Ц. П. и водворении их «на границах Великой Тартарии». В сравнительно более мягком, но, в общем, родственном ему, духе написана также анонимная брошюра «О евреях», где автор, сомневаясь в выполнимости принудительной эмиграции, советовал сосредоточить евреев в особых селениях—«вернее в новых городах», наряду с соответствующей «реформой еврейской религии». На более глубоком чувстве справедливости, местных интересах и совершенно иных, более умеренных, принципах обосновал свою статью «О реформе еврейского народа» Иосиф Вышиньский, призывая к систематической постепенной работе для поднятия культурности и гражданственности в среде еврейского народа. Эти четыре статьи вызвали целый ряд иных, на эту же тему, и побудили Лукасипнекого издать в 1818 г. книжку под названием «Размышления некоего офицера о признанной необходимости устройства евреев в нашем государстве и о некоторых статьях на эту тему, вышедших в свет в настоящее время».—«Я  не написал никогда ни одной статьи»,—говорит скромный автор в предисловии,—«обремененный моими постоянными, непосредствейийми служебными обязанностями, я мог приобресть лишь некоторые общие сведения но местному законодательству и государственному управлению». Тем не менее, эти «Размышления», написанные ясно, спокойно и связно, свидетельствовали как об основательном исследовании предмета, так и о зрелом, проницательном суждении гражданина. «Евреи приносят стране вред и могут даже стать опасными для нее. Но нам необходимо еще убедиться, могут ли они сделаться полезными». На этот вопрос Лукасиньский отвечает утвердительно. Он резко упрекает евреев в их заблуждениях и проступках, в «равнодушии к стране, в которой они живут». «Евреи—народ изобретательный, развращенный продолжительной эксилоатацией нашего крестьянства—не скоро откажутся от этого выгодного занятия». Но, вместе с тем, он подчеркивает страшную нужду, царящую в среде еврейских масс, ответственность всего общества за «презрение, оказываемое евреям в самом широком смысле этого слова». «До тех пор, пока мы не перестанем оказывать евреям презрение... до тех пор мы не можем надеяться на то, чтобы они могли стать иными, чем теперь. Что такое любовь к родине и отчего это чувство чуждо евреям?.. Единственным и действительным связующим звеном этого чувства является любовь к известной стране и связь с известным народом. Тот, у кого нет во всей стране ни родных, ни друзей, наверно не будет привязан к ней». Вот почему нужно создать такое родство, дружбу и духовное общение. Затем автор указывает серьезные меры для народного образования евреев, допущения их в цехи и корпорации. Наконец, он настойчиво доказывает, что еврейский вопрос теснейшим образом связан с вопросом общей социальной реформы, а именно в области крестьянского вопроса. «Эпоха реорганизации евреев в нашей стране совпадет с эпохой просвещения крестьян». Что касается упомянутых четырех статей, то Лукасиньский с трого осуждает обе анонимные брошюры—одну, где речь идет о насильственном выселении, как «совершенно нелепую,»—и вторую—как противоречащую понятиям о терпимости и свободе. Но он высоко оценивает разумные советы Вышиньского и, наконец, очень резко высказывается против статьи генерала. Красиньского, не разделяет его ложных и тенденциозных в своей основе взглядов, а его более положительные выводы Лукаснвьский считает целиком взятыми из других сочинений. Генерал, невидимому крайне возмущенный, отвечал в весьма регкой и довольно нелепой форме. Он издевался над Лукасиньским за его сострадание к еврейской бедноте, обвинял его в предосудительном «нерасположении к шляхте» и выступлении в роли еврейского защитника, «против убеждений всей страны». Безусловная независимость убеждений Лукасиньского ярко характеризуется этой полемикой скромного майора с влиятельным командиром гвардии, в том же году произведенным в царские генерал-лейтенанты и в сеймового маршала, с которым считались военные и правительственные сферы, а в те времена—и общественное мнение. Тем временем приближалась решающая эпоха его жизни, исходный пункт его исторической роли и трагической судьбы. Лукасиньский был призван занять место вождя при выполнении одной из самых тяжелых я неблагодарных народных задач, требовавшей полного самоотречения и связанной с большою ответственностью—в тайном союзе. Результаты его работы—«Национальное Масонство и Патриотическое Общество в своем возникновении, росте н упадке»—находятся в такой тесной связи с политической историей Ц. П., что невозможно точно понять и уяснить себе их, не ознакомившись, хотя бы в общих чертах, с параллельным течением этой истории. Кроме того, его деятельность находится в известной связи с политикой Александра I, его стремлениями и направлением его польской политики. Вот почему необходимо прежде всего несколько осветить эти вопросы общего значения, а именно те пункты, где они сходятся и тесно связаны с стремлениями Лукасиньского.

&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

{{heading|44|id=3|sans=|{{razr2|ГЛАВА II}}.}}

&lt;center&gt;'''Лукасиньский и польское масонство.'''&lt;/center&gt;

Создание Царства Польского на Венском конгрессе в 1814—1815 г.г. совершалось среди тяжелых условий и поэтому оно было завершено лишь на половину и в ущерб польскому народу. Возрождению Польши рядом с Россией в более обширных территориальных размерах воспротивились как Западная Европа, так и решающий голос России. Не удалось даже спасти Герцогство Варшавское в его целом, так как существенную часть его пришлось отдать Пруссии для Познани; не удалось также добиться присоединения хотя бы части Литвы. Но и то, что осталось Царство Польское в своем позднейшем географическом составе, было создано с большим трудом и хуже всего, что не было уверенности в завтрашнем дне и в будущем не предвиделось полной безопасности.

Царство Польское получило тесную, урезанную территорию и, несмотря на некоторые недостатки, либеральную для того времени и в общем хорошую конституцию. Александр I, в расцвете сил, 38 лет от роду, вступая в управление Польшей, намеревался первоначально придерживаться и развивать конституцию и расширить территорию на счет Литвы, а в дальнейшем даже на счет Галиции и Познани. Но в то же время, верный своему двуличному характеру и подчиняясь своему обоюдоострому положению, сохранял за собой возможность во всякое время ограничить как конституцию, так и территорию. Эти две идеи, прогрессивная и регрессивная, освободительная и репрессивная, всегда совмещались в его голове, причем ни одна из них никогда не уступала вполне своего места другой и в известные периоды одна из них брала верх над другой. Первая — прогрессивная — преобладала в первой половине, а вторая—в последней половине того десятилетия, в течение котоporo ему суждено было еще жить и править Польшей. Его внутреннее раздвоение обнаружилось с самого начала при законодательном устроении Царства Польского и установлении в нем государственного аппарата. Это выразилось не только во внесенных лично им в текст конституции значительных ограничениях, но и, главным образом, в предоставлении Польши во власть Константана Павловича и под наблюдение Новосильцова. Из всех сыновей Павла Константин больше всего походил на отца и по его примеру больше всех ненавидел Екатерину. Он поражал и отталкивал с первого взгляда своею внешностью, В этом нескладном теле билась необузданная, дикая, безумно-пылкая душа. Он носил в себе двойное наследственное бремя—развращенность Екатерины и деспотизм Павла. Не обладая личною храбростью, он был проникнут слепою любовью не к истинному военному служению, основанному на самопожертвовании и чести, а к солдатчине мирного времени, к солдатчине парадов, казарм и железной дисциплине. В его болезненно-пылком и в своей основе слабом характере таились однако и более чистые, благородные элементы, как и в мрачной душе его отца. Поставленный в тупик и всем сердцем ненавидевший Константина, Немцевич говорит о нем: &lt;Это чудовище—человек, делающий все с опрометчивостью, не имеет себе равного на земле—умный и безумный, жестокий и гуманный». И подобный человек, невероятное соединение самых противоречивых черт характера, был назначен главнокомандующим польских войск и тем самым и фактическим наместником Царства Польского. Но поляки, отданные во власть подобного правителя, умели своим влиянием по крайней мере отчасти подавить в нем злые инстинкты, разбудить лучшие чувства и в известной мере привязать его к себе. Константин вступил в управление Польшей, полный ненависти к ней, но, изгнанный из нее, ушел полный жалости к ней. Первые шаги его в Организационном Комитете обнаружили некоторую сдержанность и даже известное уважение к поседевшим на поле брани польским вождям, а также заботы о польском солдате. Но это продолжалось недолго. Под влиянием придворной камарильи, ок вскоре обнаружил свое глубоко неприязненное отношение ко всему польскому и стал быстро и усиленно подкапываться под еще свежее и неустойчивое здание новой конституции. Болезненная подозрительность и беспощадная жестокость больше всего отозвалась, конечно, в польских войсках и приняла особенно резкую форму с назначением полномочным комиссаром Ц. П. Н. Н. Новосильцова—самого ярого и жестокого преследователя и мучителя Лукасиньского, заключавшего в тюрьмы и высылавшего в Сибирь несовершеннолетних детей за какую-нибудь польскую песенку. Кутила и пьяница, он превратил все политические процессы в Польше и Литве в источник своих доходов. Известно также, что он не даром старался так усердно уничтожить в Польше франмасонство, так как после закрытия масонских лож он воспользовался солидными капиталами польского Великого Востока. И хотя он, по обыкновению, постарался уничтожить все следы своих злоупотреблений, тем не менее они-явно обнаружены позднейшими исследованиями. После первых столкновений Константина с Военным Комитетом осенью 1814 г. все выдающиеся вожди польской армии вышли в отставку, и таким образом армия всецело подпала под власть Константина. Вскоре последовали позорные и трагические события. За малейшие проступки как солдаты, так и офицеры подвергались самым жестоким взысканиям. Прославленные парады на Саксонской площади стали мучением и ужасом для польских офицеров, которых старались всячески задеть и унизить. Перед Пасхой 1816 г. покончил с собой оскорбленный Константином капитан Водзиньский, а за ним последовали многочисленные товарищи—один за другим. В течение первых четырех лет командования армией Константина насчитано до 49 самоубийств среди одних офицеров.

В начале марта 1818 г. Александр прибыл в Варшаву на первый польский сейм и оставался там около семи недель, до конца апреля. Тогда-то, гневно устраняя всякую оппозицию со стороны Константина и тогдашнего русского министра иностранных дел Каподистрии, Александр сделал огромный шаг вперед в деле освобождения Польши и дарования ей прав. Но, как оказалось позже, это была пе более как ракета, мимолетный фейерверк красноречия или, как выразился со свойственной ему бесцеремонностью Константин, «слова императора являются не более как фальшивой монетой».

Пребывание Александра в Варшаве в 1818 г. было кульминационной точкой его благожелательных отношений к Польше.

Уже в 1819 г. эти отношения стали осложняться и портиться. Весной 1819 г. в варшавских газетах появилось несколько резких, оппозиционных статей. Статьи Кициньского и Моравского в «Ежедневной Газете» вызвали страшные репрессии со стороны Константина. Против издателей были приняты самые суровые меры, печатание газет было прекращено и типографии закрыты. В то же время, под давлением Константина, Зайончек издал ряд предписаний, касающихся цензуры периодических изданий и книг. Одновременно в среде войска произошло событие, еще более раздражившее Константина, особенно внимательного к военной дисциплине. В июне обнаружилось, что находившийся в Замостье под арестом подпоручик второго полка пехотных стрелков Игнатий Погоновский составил план взятия крепости, предварительно убедив для этого гарнизон перейти на его сторону и затем вместе с ним ворваться в Галицию. Это безумное предприятие было заранее обнаружено и без всяких усилий ликвидировало. Но для предубежденного и подозрительного Константина этого было достаточно. В Петербург тотчас полетели донесения, рисовавшие в самых мрачных красках положение дел в Царстве Польском. Вся страна изображалась как находящаяся под влиянием грозных волнений накануне взрыва. Эти донесения вызвали новые репрессии, уже продиктованные Александром. Вот почему в 1820 г. во время своего пребывания в Варшаве на втором сейме он был настроен совершенно иначе, чем два года тому назад... Относясь подозрительно, недоверчиво, Александр как бы искал повода для того, чтобы взять обратно все свои обещания и предписания. Поводом послужила оппозиция сейма, вставшего во главе с Винцентом Немойовским на защиту свободы. Покидая Варшаву, Александр сказал брату, что дает ему «carte blanche», т.-е. полную свободу действий. Таким образом были покончены все счеты с конституцией и открыта широкая дорога для реакции и репрессий.

Это самый темный и до настоящего времени недостаточно выясненный момент в царствовании Александра. Вместе с тем это ключ к выяснению некоторых важнейших вопросов, связанных с его отношением к Царству Польскому вообще и к польским тайным обществам в частности. Эти, на первый взгляд, весьма отдаленные вопросы имеют, однако, непосредственное и часто даже решающее значение для выяснения многих важных и крайне сложных обстоятельств, касающихся возникновения тайных обществ и судьбы Лукасиньского. Надо заметить, что с 1821 до 1825 г.г. сильным влиянием на польские дела пользовался Новосильцев. Главным средством для удержания этого влияния послужили для Новосильцева непосредственные и непрерывные сношения его с Александром. При этом он все время старался поддерживать тревожное, подозрительное настроение императора, установившееся за время его последнего пребывания в Варшаве. Новосильцов, получив разрешение посылать императору еженедельные рапорты из Варшавы, стал широко пользоваться этим разрешением и буквально засыпал Александра постоянными донесениями о следствиях, заговорах и арестах, не давая ему опомниться и все глубже погружая его в душную атмосферу опасений и преследований. Существуют еще некоторые указания на то, что Англия и Австрия, заинтересованные в недопущении угрожавшей ежеминутно в то время войны между Россией и Турцией, в числе иных дипломатических средств, прибегли к устрашению Александра возможным восстанием в Царстве Польском. Для этого пускались в ход различные английские или австрийские «фабрикации», умышленно подсовывавшиеся русской полиции, откуда уже доходили до Александра и производили на него желательное устрашающее действие. Результатом подобных дипломатических фабрикаций и донесений Новосильцова явились страшные репрессии и резкая перемела в отношениях Александра к Польше во втором пятилетии существования Царства Польского.

На таком общем фоне русско-польской жизни стала обрисовываться работа Лукасиньского, начатая первоначально в форме Национального масонства. То было время, когда во всех европейских государствах возникали одно за другим различные тайные общества, большею частью близкие к масонству или даже просто происшедшие из него. Самое большое количество тайных обществ появилось у самого угнетенного в те времена народа—итальянцев. Эти тайные общества заимствовали у масонства его формальную сторону, значительно улучшая при этом чисто организационную технику в смысле большей централизации работы и обеспечения тайны своей деятельности. Общества, возникшие в Пруссии, были большею частью санкционированы правительством и носили характер патриотической организации. По возвращении в Петербург из Вены после конгресса, Александр также задумал организовать у себя полутайное общество по образцу немецкого Tugendbund’а, выросшего из масонства. Он надеялся таким образом пересадить на русскую почву патриотическое немецкое общество и сделать его орудием своей политики для непосредственного влияния на общество. Так под эгидой Александра возродилось в России масонство в широких размерах и в направлении, точно соответствующем политическим стремлениям монарха. Масонство существовало в России с 1731 года, но широкое распространение оно получило лишь в 1815 г. по возвращении Александра из Парижа, где он был сам тогда принят в ложу. В том же году возникла в Петербурге утвержденная правительством Великая ложа Астрея, от которой разрослось, особенно в 1818 году, несколько десятков филиальных лож в различных местностях империи, главным образом в Петербурге и западных губерниях. В первую очередь организовались, под покровительством царя, военно-масонские ложи, в которых принимали участие самые выдающиеся гвардейские офицеры. Нельзя не отмстить, что большую роль в русском франмасонстве уже в то время играли поляки и были также специально польские ложи (Белого Орла). Но в 1822 г. (13 августа), когда Александр постепенно отрешился от своих либеральных начинаний, он решил уничтожить всякую терпимую до того времени деятельность тайных обществ в России и приказом на имя министра внутренних дел Кочубея распорядился закрыть все существующие в России под какими бы то ни было названиями тайные общества и, в особенности, масонские ложи. В это самое время (август 1822 г.) Александр, проездом через Варшаву, провел там целую неделю и интересовался первой стадией начавшегося тогда дела Лукасиньского.

Лукасиньский, за исключением своей принадлежности к военному масонству, не принимал до того времени никакого непосредственного и деятельного участия в работе тайных союзов, предшествовавших созданию Царства Польского. Он возвратился на родину для несения военной службы, но не для политической и, тем более, конспиративной деятельности. Но вскоре ему пришлось вступить и на этот путь не из склонности к подобной деятельности, не из самолюбия, не в ослеплении забияки и с легким сердцем, а потому, что должен был вступить на него, движимый тяжелой судьбой народа и сознанием своей тяжелой обязанности гражданина. Психологический процесс, толкнувший его на этот путь, важный для понимания человека и его деятельности, имеет еще и более широкое значение. Лукасиньский указал сам на некоторые психологические побуждения, направившие его на избранный им путь как в своих более подробных показаниях вскоре после приговора, так и в предсмертных автобиографических и политических записках, написанных в уединении шлиссельбургской крепости, вдали от мира живого. И хотя ко всем этим позднейшим тюремным свидетельствам следует относиться не иначе как с большою осторожностью, принимая во внимание исключительные обстоятельства, среди которых они составлялись, все-таки в них можно найти не одно вполне естественное и правдивое психологии ское и историческое указание.

«Вспоминаю часто,—говорит Лукасиньский в своем собственноручном показании,—когда в 1814 г. нам, находившимся в австрийском плену в Венгрии, приказали возвращаться на родину, мы знали почти наверно, что возвращаемся под прежнее управление страной, при котором мы ее покинули. Неуверенность в нашей судьбе, связанная с мыслью увидеть разоренный мстительным врагом край, наполняли мою душу таким трепетом, что я с отвращением приближался к границам бывшего Герцогства. Но каково было мое удивление, когда, по прибытии в Краков, я увидел веселые и довольные лица, всюду и везде говорили о благосклонном покровительстве царя осиротевшему народу. Хвалили членов временного Верховного Совета, в особенности Ланского, Вавжецкого и кн. Любецкого, тешили себя надеждой на восстановление Польши и будущее благосостояние, надеждой, которую им велел питать милостивый монарх. Ничто не может сравниться с тою радостью, наполнившею наши сердца, при виде того, что милостивое небо ниспослало нам такую неожиданную помощь и покровительство. Начались рекрутские наборы, офицерам стали выплачивать жалованье. Эта новая, никогда не практиковавшаяся щедрость, как плата жалования бездействующей армии, совершенно покорила нас. Я находился в это время в столице в обществе офицеров различных чинов и оружия и мог поэтому лучше всего убедиться в общем настроении.

«Настало время создавать полки, и здесь, как по мановению волшебного жезла, все изменило свой прежний вид.

«Неслыханная до сих пор суровая дисциплина и часто повторявшиеся примеры строгости—быть может, и очень нужные, ибо кто из частных людей может знать виды и намерения правительства—наполняли мою душу несказанной печалью. Мне казалось слишком строгой мерой неслыханное у нас до сих пор исключение офицеров из списков. По счастливой случайности, я попал в четвертый линейный полк. Благодаря знакомству со всякими правилами организации, я стал необходимым помощником полковника Мыцельского и заслужил его доверие. Этот уважаемый командир, преданный своим обязанностям, ответственный перед правительством и нами самими за наше дурное поведение, часто рекомендовал мне, в виду моих постоянных сношений, по обязанностям службы, со всеми офицерами, напоминать им чаще и просить, чтобы они вели себя спокойно. Пример, подаваемый высшими офицерами, и мои старания выполнить данное мне поручение вполне удовлетворяли ожидания командира. Слыша вокруг себя нарекания, я старался не увеличивать число этих плачущих господ, но изливал иногда свою скорбь перед теми, кому доверял, как-то: перед Махницким и Козаковским, жалея стольких несчастных офицеров, самым большим преступлением которых была болтовня. Это недостаток, являющийся почти отличительной чертой поляков и, если не ошибаюсь, на-веки неискоренимый. Мы вспоминали, как всюду проклинали Наполеона и французов, иногда и справедливо, но все-таки усердно помогали им; бранили Понятовского и однако любили его!..»

К этим сдержанным следственным показаниям, предназначавшимся для Константина, позднейшие, написанные уже перед лицом смерти, шлиссельбургские записки Лукасиньского прибавляют гораздо более резкие и правдивые сведения. Здесь он мог открыто описать те ужасные впечатления, которые должна была произвести на него, как поляка и офицера, применявшаяся Константином «тирания в армии». «Во время смотра прибывшего из Франции отряда, один солдат, выступив, как это было принято, вперед и отдав честь, хотел доложить о чем-то—наградой за такую мнимую дерзость было сто палочных ударов. Тогда-то мы узнали и убедились, чего можно ожидать от подобного вождя. Самым малым наказанием за малейший проступок было сто палок; в других случаях доходило до тысячи. Он не любил проливать кровь, но находил удовлетворение в истязании людей. Кандалы, состоящие из пушечных ядер с цепями весом в 18 фунтов, заключенные носили сплошь и рядом на спине во время тяжелых работ. Всякий раз, когда Константин бывал в Замостье, он ходил среди узников, из которых очень многих знал и при своей необыкновенной памяти помнил их имена и проступки, и с величайшим удовольствием издевался над ними.. Рекрутский набор производился в конце осени и в начале зимы. Но Константин желал, чтобы к весне они могли уже вступить в ряды войск, и поэтому приходилось обучать их зимой, несмотря на мороз и ненастье. Молодой рекрут, лишенный своего тулупа или тяжелой сермяга, в легкой поношенной одежде, обучался маршировать. Само собой понятно, что необходимо было очень крепкое здоровье для того, чтобы не простудиться и не получить чахотку. Но это считалось пустяком».

Затем Лукасиньский, на основании своих технических сведений, указывает на самые разнообразные—в мелочах и серьезных делах—отрицательные стороны военного командования Константина. И, отдавая справедливость его усердным заботам о материальной и внешней стороне благосостояния простого солдата, Лукасиньский сурово упрекает Константина в «развращении военной администрации, удаляемой за то, что она была хорошей», в «ловко посеянной розни между русскими и польскими войсками», в систематическом унижении польского офицерства и т. д. Особенно скорбит этот заботливый майор четвертого полка, вспоминая, как в результате приказа Константина от сентября 1819 г. перевести полк в новые плохо построенные казармы—среди солдат вспыхнуло заразительное воспаление глаз, «вследствие которого лишились зрения известное число офицеров и много солдат». Но Лукасиньский не был только военным, и исключительным предметом его забот были не только эти, хотя и очень важные, специальные обвинения. Напротив, ом прекрасно понимал различные стороны политического положения страны как в области внутреннего хозяйства, так и по отношению к монарху. Он охватывал все основные вопросы—общественные, конституционные, законодательные, отдавал себе отчет в их свойствах и делал вывод, на основании принятого ими неблагоприятного оборота—что необходимо предпринять что-нибудь оздоровляющее их. Нужно отметить, что Лукасиньский давно и живо заинтересовался крестьянским вопросом. Ему были известны освободительные намерения Александра, и не чужды были ему также проекты, касавшиеся устройства польских крестьян.

Этот вопрос был затронут еще до восстановления Царства Польского по первоначальной инициативе Костюшки. Лукасиньский был также знаком с вопросными пунктами, разосланными по всей Польше Чарторыйским и редактированными Городыским, от которого Лукасиньский и мог получить сведения об этом. Более подробные сведения о крестьянском вопросе он получил несомненно от одного из наиболее близких ему в то время людей, адвоката Шредера, который близко соприкасался с народом, был замешан в 1817 г. в дело Рупиньского и выступал в качестве энергичного заступника крестьян против собственников и арендаторов, как защитник ломжинского трибунала и уполномоченный угнетаемых крестьян. Шредер лелеял широкую мысль соединения крестьянского и общенародного дела. «Этот спокойный человек,—говорит о нем Лукасиньский,—составил себе еще иной план объединения родины, а именно заинтересовать и вызвать восстание всех крестьян, обещая им какие-нибудь особенные свободы». Когда однажды возник разговор по этому вопросу между ним и Махницким, Шредер, возвращаясь к своему плану, сказал: «Если придется обратиться к крестьянам,—что мы можем обещать им?» Здесь Махницкий, выйдя из себя, употребив неприличное выражение, спросил его: «Что же ты можешь им дать? Что ты можешь им обещать?» Вскоре после этого Шредер пришел ко мне и жаловался на Махницкого. Я сказал ему: «Твоя мысль очень хороша, но преждевременна. Ты хочешь приступить к жатве прежде, чем посеял». Из вышеприведенных слов Лукасиньского, взятых из одного из его показаний, можно вывести заключение, что он, подобно Махницкому, был противником наделения крестьян землей путем экспроприации и скорее склонялся к способам, основанным на выкупе, который имел в виду в свое время Костюшко. Насколько этот вопрос был близок ему, ясно свидетельствуют чувства, выраженные им несколько десятков лет спустя в Шлиссельбурге: «Не позаботились об обеспечении и утверждении свободы для крестьян. Следовало обязательно устроить этих людей, составляющих всю мощь государства». Обремененное войной, временное правительство Герцогства не могло этого довести до конца, и после того решение судьбы крестьян было отсрочено. Александр, много говоривший об освобождении крестьян во всех губерниях, населенных поляками, велел подавать прошения, но забывал о тех, которые были уже свободны и ждали лишь установления отношений между землевладельцами и населением этих земель. Это положило начало недоразумениям между этими классами. Некоторые поляки, еще до создания Царства Польского, обратились, вероятно с разрешения государственного совета, ко всем жителям, требуя представления проектов, касающихся вышеуказанного вопроса. Проекты посыпались со всех сторон и направлялись в министерство внутренних дел. Когда же объявили о восстановлении Царства Польского, о конституции и новом правительстве—никто о них не вспомнил. Некоторые неблагоразумные землевладельцы, ослепленные корыстолюбием, в случаях спора с крестьянами, говорили: «ваша свобода окончилась, царь не любит свободы, не дал ее никому в своем государстве и не позволяет даже думать о ней; о вашей свободе написано много проектов, но они были оставлены без последствий». Отсюда возникла ненависть и взаимное недоверие между шляхтой и крестьянами....Меня удивляет лишь то, что на трех сеймах (при Александре) ве поднимался даже вопрос о крестьянах»...

У Лукасиньского складывались одновременно и в других вопросах, как более общих, так и чисто национальных, историко-политические убеждения различными путями, но в общем выводе повлиявшие па его окончательное решение, несмотря на критический склад ума, несмотря на свою чисто национальную индивидуальность, он был поклонником Наполеона. И это поклонение выражалось не в рабской преданности, не в слепом и наивном энтузиазме, а было основано па трезвом суждении и здравом понимании народных интересов. «И Александр, и Наполеон стремились восстановить Польшу, по цели их были различны. Первому Польша нужна была для себя; второй требовал ее существования для человечества и для безопасности Европы и—прибавлю еще—питая тайную надежду приобрести для Франции благодарного и могущественного союзника. Правда, Наполеон сначала требовал жертв, не давая никакого определенного обещания, и позже, создав Герцогство Варшавское, все еще требовал новых жертв... И этот «обманщик» умел настолько очаровать поляков, что даже теперь имя его благословляется как во дворце богача, так и в убогой хате крестьянина?..»

У Лукасиньского были довольно точные сведения о положении польского вопроса на венском конгрессе, об отрицательном отношении западных держав, и в особенности Англии, к восстановлению Польши. Гарантии конгресса он считал во всех отношениях недостаточными: «Постановления конгресса я находил и нахожу написанными в столь неясных и неопределенных выражениях, что они не могут даже быть названы обязательными для кого бы то ни было». Ему были знакомы—и притом с малоизвестными в то время подробностями—жалобы Чарторыского царю на Константина, имевшие целью добиться удаления его из Варшавы. Он знал о безусловно враждебном первоначальном настроении цесаревича, который, «сидя как циклоп в своей пещере», подстрекаемый и направляемый Новосильцовым, старался разрушить конституцию и самое Царство Польское. Он знал, наконец, точно о литовских обещаниях Александра, понимал их первостепенное значение, но полагал, что не следует выжидать, сложа руки, их осуществления, а, вооружившись инициативой, пойти им навстречу, ускорить и обеспечить их реализацию, охраняя одновременно конституцию Царства Польского от вносимых в нее ограничений. Подобного рода мысли, продиктованные, с одной стороны, основными конституционными и территориальными задачами, с другой стороны, возникшие под влиянием первоначального непримиримого отношения Константина и его дикого военного командования, стали теперь проникать в общественное самосознание Польши. У самых опытных и благоразумных людей стало невольно зарождаться убеждение, что так продолжаться не может и что необходимо заранее подумать об обеспечении самых насущных общенародных интересов.

«Человек, не имеющий никакого значения,—так писал о себе восьмидесятилетний старик в своем вечном заключении, подводя последний итог своей жизни,—которое дается рождением, средствами, заслугами или известными талантами, взял на себя тяжелую и опасную миссию—принести помощь и облегчение несчастным соотечественникам, поднять народный дух, направить умы к одной цели, сблизить людей между собой, внушить им взаимное уважение и, наконец, надежду на лучшую будущность. Видя тяжелее положение войска и нелучшее положение всей страны, принимая во внимание, что никто не думает дать какое-нибудь облегчение, я решил сам искать исхода. Из числа различных средств я избрал франмасонство, как влиятельное и терпимое в стране. Нужно было только приспособить это учреждение к предпринятой цели, ограничив сферу его влияния и превратив его из космополитического в национальное».

Масонские ложи, как известно, организованы в XVIII в. в Англии. В первой половине XVIII века масонство проникло в Саксонию, а оттуда непосредственно привилось в Польше. Организатор первой дрезденской ложи «Трех белых орлов» (1738 г.) граф Рутовский, сводный брат короля, открыл в следующем году отделение этой ложи в Варшаве (1739 г.). Во второй половине того же века, как в иных странах, так и в Польше, масонство, служившее до того времени главным образом пустым, бесцельным барским развлечением, стало приобретать известное политическое значение. В 1789 г. к Великому Востоку принадлежали все самые выдающиеся сторонники реформ, и работа лож была в тесной связи с политической работой четырехлетнего сейма. Наконец, деятельность масонского Великого Востока в Польше, приостановленная в 1792 г., временно снова оживилась во время восстания Костюшки, затем совершенно прекратилась в конце 1794 г. вместе с последним разделом Польши и падением Речи Посполитой. С момента возникновения Герцогства Варшавского немедленно возродилось прежнее польское масонство, но на совершенно новых началах, пойдя в тесную связь, вместо прусских и английских организаций, с французским Великим Востоком. Одна за другой возникали с 23 декабря 1807 г. объединенные французские и польские ложи и обновлялись старые. В масонских ложах состояли отныне почти все министры, множество выдающихся государственных деятелей и военных. В течение 1811 и 1812 г.г. были приложены все усилия к тому, чтобы масонство приняло чисто национальный характер и не прекращало своей деятельности.

Еще в 1813 году, по занятии Варшавы русскими, некоторые ложи продолжали тайно свою деятельность.

Когда местные дела приняли более благоприятный оборот, польский Великий Восток занял свое прежнее выдающееся положение и мог даже значительно расширить свою работу, и в августе 1814 г. официально была открыта первая ложа, по возвращении в Варшаву великого мастера Станислава Потоцкого. После венского конгресса произошло торжественное третье восстановление (24 мая 1815 г.) польского национального Великого Востока. Здесь решающее влияние оказало отношение самого Александра. Решив воспользоваться масонской организацией для своих политических целей, царь, приблизительно в это время, вернее во время своего первого пребывания в Париже, установил сношения с масонством, признав его формально. И не подлежит никакому сомнению, что с тех пор Александр, хотя и в величайшей тайне, числился официально членом польского Великого Востока. Приэтом Александр вносил довольно значительные суммы на специальные благотворительные дела. Нет возможности определить, точно сумму этих взносов, но в кассу варшавского Великого Востока, как оказалось, было им внесено несколько десятков тысяч польских злотых, а в момент секвестра тамошних масонских капиталов нашли среди них тайную рубрику личного счета монарха в 29.146 п. зл. Александр, в своих отношениях к масонству, стремился превратить его в государственное учреждение, подчинить его своему ближайшему надзору и руководству. В этом вопросе, как и в других, Александр обнаруживал двойственность, одновременно созидая и разрушая. Он хотел воспользоваться польским масонством для соответствующей подготовки общественного мнения, для проложения пути своим политическим начинаниям и польско-русскому сближению.

Лукасиньский принадлежал к масонству уже давно, вероятно со времени своего вступления в военную ложу во время галицийской кампании 1809 г., во не достиг высшей седьмой ступени розенкрейцера, не состоял в Высшем Капитуле, и его имя не найдено в сохранившихся списках главных капитулов масонских лож. Однако, он был очень хорошо осведомлен о всех самых насущных делах Великого Польского Востока во время восстановления Ц. П.; ему был известен весь ход предпринятой конституционной реформы и возникших на этой почве раздоров среди польского масонства. Из близких Лукасиньскому людей в делах Высшего Капитула встречается имя Шредера, возведенного в апреле 1819 г. во вторую ступень. При этом следует отметить поразительную подробность: Шредер был посвящен в кавалеры Розового Креста—стариком Макроттом. Этот отставной, несмотря на свой еще преклонный возраст, деятельный шпион сначала Игельштрома, а под конец Константина, издавна щеголял с розовым крестом на груди в варшавском провинциальном капитуле, в собственном помещении капитула, некогда знаменитом дворце Дзялыньских. Здесь четверть века тому назад происходили перед восстанием совещания заговорщиков во главе с Костюшко. В то время за ними шпионил тот же, торжественно выступавший теперь, масонский сановник капитула. В том же капитуле объединенных братьев заседал также бывший командир Лукасиньского, будущий шпион, полковник Шнайдер. Состоявший в дружбе с Лукасиньским, Бродзиньский занимал влиятельный ноет секретаря Великого Востока, принадлежал к самым деятельным представителям оппозиции и изложил по его поручению весь ход конституционного спора в виде объяснения для более широкого круга масонов. Но самым серьезным информатором Лукасиньского был, несомненно, Венгжецкий, заседавший в Высшем Капитуле, бывший одновременно полномочным представителем провинциальной литовской ложи при варшавском Великом Востоке. Он был посвящен во все тайные сплетения и сталкивавшиеся здесь течения, главные факторы, пружины и следствия которых находились далеко за пределами причудливо-театрального масонства, лежали в области серьезных, насущных жизненных вопросов и были очень тесно связаны с соответствующей, чисто политической ориентацией самого монарха.

Эта неизменно двойственная и потерпевшая перелом в 1818—1820 г.г. ориентация монарха была такого рода, что вносила всюду дезориентацию. Его изменчивое отношение, попеременно благосклонное или враждебное—то придавало смелость, то сбивало с пути. Масонская польско-литовская уния была предпринята и заключена не иначе, как с его одобрения, на что явно ссылался в своих конфиденциальных разъяснениях варшавский капитул. Но вместе с тем им равно были санкционированы все строгие применения правил. Он то строго придерживался своих собственных обширных предначертаний, оповещенных на четырехлетием сейме, то руководствовался тактикой, приспособленной к задачам русского масонства и связанных с ним организаций (упраздненного Союза благоденствия и, главным образом, искусно созданного чуть ли не по непосредственным указаниям царя и под его контролем русского Tugendbund’a—Союза общественного благоденствия).

Лукасиньский — скромный пехотный майор, Лукасиньский вместе со своим четвертым полком был, правда, не раз предметом гордости Константина во время представления полка Александру на парадах и маневрах. Но, невидимому, Лукасиньскому никогда не представился случай лично подойти ближе к царю. Несомненно одно, что Лукасиньский зорко приглядывался к царю, старался проникнуть взором в его скрытную душу и проникал довольно глубоко, так как еще по истечении полувека в своих шлиссельбургских записках называет его «принужденным и искусственным» (artificiel), замечает в нем под улыбающейся маской—притворство, а в глазах—какую-то неуверенность и безумно. Что касается Константина—то Лукасиньский, высоко ценимый своим начальством, как выдающийся, примерный офицер, был лично хорошо известен цесаревичу.

В последних своих записках, вспоминая свои разговоры с Константином, он приводит слова его: «я знаю, что ты ешь на обед!». Из того, что Лукасиньский в своих тщательно и обдуманно составленных следственных показаниях два раза упоминает, что «вследствие последующих доносов Константин потерял веру в мой характер»—вытекает, что до этого он пользовался этим довольно близким доверием.

В начале 1819 г., когда с одной стороны обнаружился перелом в польском масонстве, а с другой—вызванные речью Александра на прошлогоднем сейме, казалось, близкие к осуществлению надежды, когда одновременно, невидимому, созревали и другие широкие либеральные замыслы монарха, один из самых выдающихся людей этого крута, Венгжецкий сделал Лукасиньскому чрезвычайно знаменательное заявление. Он сообщил ему, что «в беседе с генералом Ружнецким слышал от него, что польское масонство не представляет для поляков той пользы, какую могло бы представлять, если бы в него было внесено хоть немного ''национального'' элемента». Эта провокаторская инсинуация Ружнецкого, приведенная в вышеупомянутых общих и осторожных выражениях в одном из первых показаний Лукасиньского, явилась одной из серьезных побудительных причин, ускоривших решение Лукасиньского создать национальное масонство. «Мысль генерала Ружнецкого—свидетельствует Лукасиньский позднее, в более обширном и исчерпывающем собственноручном показании, что масонству следует придать национальный характер—была для меня настолько убедительной, что из опасения, чтобы он не предупредил меня, я приступил самым спешным образом к созданию подобного общества».

Весьма важно отметить, что основной принцип—национальность, на которой, как на главном фундаменте, Лукасиньский построил все свои общественные взгляды, вполне соответствовала тем политическим взглядам на польский вопрос, которые официально высказывал Александр. Признание польской народности, как общего правового и политического фактора, связующего все три разделенные области, составляло в полном смысле слова главную часть постановлений венского конгресса. Этот принцип был торжественно санкционирован Александром в его первом обращении к полякам.

Таким образом организация, основанная на национальности, не была еще сама по себе революционной по отношению к Александру и даже с известной точки зрения являлась как бы удобным вспомогательным учреждением, идущим рука об руку с первоначальными широкими реформаторскими задачами его польской политики. Несомненно, что Лукасиньский так понимал первоначально свое предприятие. Он стремился объединить и поднять национальное чувство во всей Польше и в армии и хотел вместе с тем подготовить народ и армию для того, чтобы ускорить проведение в жизнь упомянутых намерений Александра; очевидно, он верил, что царь не откажется от своих обязанностей и обещаний. При этом для Лукасиньского было важно, чтобы, в противном случае, народ сохранил всю свою энергию и был готов отстоять свою свободу. Лукасиньский совершенно не думал о преждевременном восстании. Он понимал, что необходима более глубокая и длительная подготовка и что для этого требуется время и безопасность. С этою мыслью, после продолжительного зрелого размышления, окончательно побуждаемый к этому упомянутым сообщением Венгжецкого, Лукасиньский приступил весною 1819 г. к организации Национального масонства.

Церемония открытия Национального масонства состоялась в Варшаве 3 мая 1819 г. Первые совещания происходили в квартире Шредера и в присутствии подполковника Козаковского.

С самого начала, при составлении первых статей устава, в среду основателей был введен — факт весьма знаменательный — малознакомый Лукасиньскому, хотя и товарищ его по галицийской кампании, а теперь представитель правительства, как адъютант военного министра Гауке, Скробецкий. Он доставил Лукасиньскому известный немецкий манускрипт об устройстве масонских лож, взятый из бумаг Гауке. Это напоминает факт снабжения таким же документом организаторов русского Союза Благоденствия, основанного за несколько месяцев до того в предшествовавшем 1818 г. Работа по составлению устава Национального масонства была распределена следующим образом: Лукасиньскому поручалась редакция общего проекта конституции союза, Козаковскому—церемония посвящения членов, Шредеру—порядок работ, Скробецкому—инструкция по требующимся от членов союза квалификациям. Основным правилом было установлено, что к союзу могут принадлежать лишь одни военные и франмасоны. В качестве мнимой основной цели была, выставлена взаимная помощь и «сохранение национальности и славы поляков живых или умерших, которые словом или делом способствовали прославлению своей родины». Все это должно было однако подготовляться и приводиться в исполнение в величайшей тайне, в чем основатели давали друг другу особую клятву перед вступлением в союз.

Организационные совещания происходили летом и осенью 1819 г. в течение полугода то у Шредера, то у Лукасиньского и Козаковского, то—подробность также не без значения—в квартире полковника Мыцельского в его отсутствие. Принимали участие своими советами Венгжецкий и Махницкий, как достигшие высших ступеней масонства и поэтому хорошо знакомые со всей его обрядовой стороной. Помимо установленного разделения труда, самую главную редакторскую работу во всех частях производил один Лукасиньский, вероятно советуясь с глазу на глаз с Махницким. Национальное масонство разделялось, как обычно, на капитул и ложу, но они были гораздо более обособлены друг от друга, чем в обыкновенном масонстве. Капитул составляли одни лишь учредители, и он был безусловно тайным. Члены его пользовались вместо своих имен псевдонимами, соответствовавшими их инициалам: Лукасиньский назывался Ликургом, Козаковский—Катоном, Шредер—Сципионом (Szreder), Скробецкий—Солоном. Махницкий, избранный почетным членом капитула, держался принципиально в стороне, не подписал ни одного акта и не пользовался псевдонимами.

Конституция союза была выработана в виде двух отдельных частей для капитула н ложи. Первую часть устава подписали четыре основателя союза своими псевдонимами; из второй части издавались только извлечения без подписи. Позже Махницкий занялся соединением обеих частей в одно. Но не сохранились ни этот единый устав Национального масонства, ни самая важная первая часть, вероятно позже вошедшая в устав Патриотического Общества. Найдено лишь одно отдельное извлечение из второй части, остальные подробности приходится восстанавливать по различичным показаниям.

Образцом для Национального масонства послужила самая простая старая английская система деления масонов на три разряда: учеников, подмастерьев и мастеров. Для каждого разряда существовал свой ритуал, разделенный на отдельные статьи о декорации лож, их открытии и закрытии, катехизис данного разряда и т. д. В обычные символические масонские обрядности в польском национальном масонстве внесены еще различные изменения и дополнения для того, чтобы придать ему чисто национальный характер. Напр., читали стихотворение Красицкого «Святая любовь к отчизне», в катехизисе в ответ на вопрос: «как тебя зовут?», вместо обычного масонского «Тубал-Каин», значилось сначала «Стефан Баторий», а позже «Чарнецкий». Во втором разряде подмастерье (товарищ) обязывался присягой к «неограниченному послушанию» капитулу и мастеру и к хранению «тайн, присущих моему теперешнему разряду, не сообщая их никому чужому, ни члену низшего разряда масонского союза, хотя бы это стоило мне жизни». Затем мастер, принимающий нового члена, произносил речь, составленную целиком Лукасиньским.

Необходимо отметить, что Лукасиньский обнаружил здесь, при введении в устав польского национального масонства масонских обрядностей третьего разряда, глубокую вдумчивость.

Согласно легенде, открываемой адептам третьего разряда обыкновенного масонства, аллегорический Хирам, строитель Соломонова храма и покровитель масонства был убит тремя подмастерьями — изменниками, нанесшими ему три смертельных раны — у западных, южных и, наконец, у восточных врат, где он пал мертвым, завещая своим потомкам священную месть и восстановление храма. Эту древнемасонскую аллегорию Лукасиньский перенес па Польшу трех разделов, три раза раненой, но бессмертной и ожидающей своего возрождения и отмщения Речи Посполитой. Это была светлая, современная идея, и нелепая масонская формалистика была для нее не более как внешней оболочкой. В ней таилась какая-то особенная поэтическая нежность, способная извлечь из этих пустых, затасканных, космополитических обрядностей известные, влияющие на польское воображение, моменты и вызвать в польской душе специфические национальные отзвуки. Здесь оказал влияние и нарождавшийся в то время романтизм. Этот майор четвертого полка принадлежал к поколению, которое еще читало Оссиана, хотя бы в новом переводе Бродзиньского, и начинало уже зачитываться Байроном. А упоминание о «гробницах» в катехизисе для посвященных второго разряда (подмастерьев) Лукасиньский заимствовал у революционера Вольнея, знаменитую книгу которого «Развалины или размышления о народных революциях», переведенную на родной язык для блага польского народа — во время восстания Костюшки — он очевидно читал еще в молодости. «Приветствую вас, священные гробницы, уравнивающие короля и раба, немые свидетели священного принципа равенства — гласило знаменитое обращение в «Развалинах». — «Я увидел тень, поднимающуюся с гробниц и направляющую свои шаги к возрожденной отчизне». Быть может, это является также отголоском прославившейся в те времена элегии «Isepoleri» изгнанного из собственного отечества Foscolo, автора популярного «Ortis’a». У Вольнея Лукасиньский заимствовал также эмблемы в виде урны и меча, аллегорию законодателя Ликурга, и несомненно почерпнул для себя не одну яркую мысль из этой пламенной апологии лозунга «свобода, равенство и справедливость».

Первым и единственным распорядителем Национального масонства «высокопреподобным мастером» был от начала до конца Лукасиньский, но лишь с титулом «наместника начальника».—«На пост начальника», как он утверждает сам, мы искали с самого начала какое-нибудь выдающееся лицо. На этот пост предназначался Венгжецкий, очевидно больше ради авторитета и, вернее, для вида, так как совершенно не подходил для подобного рода деятельности. Как бы то ни было, но фактическое руководство было всецело в руках Лукасиньского. Невидимому, он уже тогда имел в виду, в случае необходимости, пригласить на пост  начальника находившегося в Дрездене генерала Князевича. Членский взнос достигал по первому разряду 6 польск. зл., во втором разряде—12 польск. зл., а в третьем—18 польск. зл. ежемесячно и был довольно значителен при их скромных средствах; позже взнос был до одного франка, по примеру французских союзов. Кроме того Лукасиньский сделал вначале значительный взнос из собственных средств на неотложные текущие расходы, отказавшись от его возвращения и прося записать эти деньги в статью доходов. Эти взносы предназначались большею частью на филантропические цели, главным» образом на пособия для неимущих воинов и их семейств. Кассиром состоял сначала Скробецкий, а затем поручик четвертого полка Тарковский.

Большинство членов принял на свою ответственность Лукасиньский, и, несмотря на то, что ложа первоначально предназначалась лишь для военных, он принял в число членов много гражданских лиц и в том числе Бродзиньского. Кроме того были приняты меры для широкого распространения возможно большего числа лож в провинции. Деятельность Национального масонства, согласно руководящей идее его, не должна была ограничиваться территорией Царства Польского, а распространялась и на остальные области разделенной Польши. Польское масонство оказало большое влияние на широкие общественные круги и в особенности на молодежь, среди которой стали возникать общества и союзы университетской молодежи. Эти союзы были большею частью плодом самых чистых порывов молодой души, лишенных революционного характера. Главным двигателем их было чувство взаимной братской любви, любовь к науке, свободе и больше всего—горячая любовь к своей родине. Все эти многочисленные союзы польской молодежи оставались в весьма отдаленной связи с Национальным масонством, хотя бессознательно все они склонялись к нему, во имя общей патриотической идеи. Вместе с тем, уже в силу своей многочисленности и юношеской неосторожности; они невольно подвергали опасности деятельность Лукасиньского, тем более, что в начале 1820 г. власти удвоили свою бдительность; во все стороны была направлена полиция, и Новосильцов напал на след тайных организаций. Лукасиньский ясно представлял себе затруднительность положения и грозившую польскому масонству опасность.

«На каждом заседании ложи я советовал сохранять скромность и сдержанность в обычных разговорах, чтобы ни единым словом не задеть правительство. Наоборот, я советовал отзываться о нем всегда с похвалой. Наш уголовный кодекс (масонский) предписывал исключение из общества тех, которые, после двукратного напоминания, в третий раз не исполнили этой обязанности. Я не ставлю себе этого в заслугу и поступаю так не из любви к правительству, а из осторожности». Но было слишком трудно сдерживать в теоретических рамках подобного ряда организации, стремящиеся к практической деятельности. Эта трудность является неизбежною слабой стороной каждой подобной организации, представляющей по своему характеру скопление энергии высокого напряжения, прилагаемой к усиленной работе революционным темпом. При необыкновенной бдительности Константина Новосильцова положение польского масонства становилось весьма рискованным. Опасность увеличивали еще такие горячие головы, как Шредер и посвященный в тайны Национального масонства полковник Шнайдер.

Шредер занялся составлением проекта новой конституции »я народа и главным образом движимый своею излюбленною и столь революционною в тогдашних условиях мыслью привлечь крестьянство обещанием безвозмездного наделения землей. Еще неистовее вел себя полковник Шнайдер, постоянно кричавший о республике и необходимости немедленно революционизировать низшие слои городского варшавского населения.—«Я вижу, что ты не знаешь Варшавы,—говорил он раздраженно тщетно сдерживавшему его Лукасиньскому.—Ты судишь о ней по высшему классу людей, по купцам и некоторым избалованным ремесленникам. Познакомься с людьми тяжелого труда, как-то—с мясниками, кузнецами и т. п., и будешь иначе судить о Варшаве. Нужно, чтобы ты, переодевшись, отправился со мной вечером в различные харчевни, где эти люди проводят время, и тогда ты узнаешь их и убедишься, каким доверием я пользуюсь у них».

В виду подобных условий, Лукасиньскому приходилось считаться с возрастающей со дня на день опасностью обнаружения деятельности польского масонства и с другой стороны—с несдержанными порывами отдельных членов союза, которые могли ежеминутно способствовать гибели всего предприятия. Вот почему Лукасиньский вынужден был держать кормило крепкою, почти диктаторской рукой, не считаясь со своими соучастниками. При его суровом по природе своей, непоколебимом до резкости, характере его поступки вызывали недовольство, озлобление и зависть, глухие жалобы на деспотизм и пренебрежение. «Лукасиньский, казалось, хотел взять на себя всю ответственность», так характерно суммирует все обвинения один из его противников и учредителей союза. Так было в действительности, и это лучше всего характеризует Лукасиньского и положение национального масонства.

Среди подобных условий опечаленному Лукасиньскому приходили в голову весьма грустные и глубокие мысли. «Достойно внимания и дальнейшего исследования, почему национальное масонство, поставившее себе такую ясную и довольно определенную цель, каковою является национальность, оставило своих членов в неуверенности и, если можно так выразиться, в полной неизвестности по отношению к этой цели, позволяя каждому из них создавать себе цель по своему усмотрению. Почему Вронецкий и Кикерницкий виделп в польском масонстве Tugendbund, Шнайдер—республику, Шредер—моральное средство объединения Польши, Скробецкий—возвращение армии в то положение, в каком она находилась во времена Герцогства Варшавского, Масловский—ниспровержение старого масонства, а жители Великой Польши—тайную подготовку революции? Для того, чтобы ясно и кратко ответить на этот вопрос, приведу мнение одного из философов XVII века: «Для людей грубых и неотесанных необходима религия столь же грубая и неотесанная, как они сами». Национальность была слишком тонкой для этих людей. Это был дух, не поддававшийся их осязанию; им нужно было что-то материальное, иначе каждый из них создавал себе цель по своему вкусу, точно так же, как идолопоклонники создают себе идолов». Часть этих печальных мыслей следует отнести на счет reservatio mentalis признания во время тюремного заключения, где приходилось умалчивать о революционной идее союза.

Но в них просвечивает одновременно искреннее убеждение Лукасиньского—плод тяжелого опыта.

В виду всех вышеупомянутых обстоятельств, приблизилось время закрытия национального масонства, и нужно было сделать это, не теряя времени.

Лукасиньский воспользовался существовавшими в среде союза раздорами и претензиями к нему и, собрав всех основателей и главных членов, объявил о прекращении деятельности Национального масонства. Это произошло в августе 1820 г., после почти шестнадцатимссячного существования организации.

Вскоре после этого Лукасиньский создал новую организацию—Патриотическое Общество—возникшее и развившееся средн значительно ухудшившихся условий общего положения, еще более скользких и опасных, чем те, при которых существовал его прототип-Национальное масонство. Против него подымалась во всей своей силе политическая реакция, охватившая Царство Польское, и многоголовая, многоокая тайная полиция, являвшаяся самой усердной и самой ловкой рабой этой реакции.


&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

{{heading|44|id=4|sans=|{{razr2|ГЛАВА III}}.}}

&lt;center&gt;'''Патриотическое общество'''&lt;/center&gt;

{{right|
Все отдал родине своей&lt;br&gt;
Еще в начале юных дней.
}}

{{right|''(«Узник», Ф. Волховской).''}}

К ликвидации Национальнаго масонства Лукасиньского толкнуло прежде всего возникновение в Познани на месте Национального масонства—Общества Косиньеров. Это громкое дело было затеяно по инициативе генералов Прондзиньского и Уминьского—оба весьма честолюбивые и преследовавшие, главным образом, свои личные цели и интересы в ущерб общественным целям. Лукасиньский не доверял ни тому, ни другому.

Но когда Общество Косиньеров обратилось к нему из Познани с предложением образовать новое Патриотическое Общество, Лукасиньский решил согласиться на это, оставляя за собой возможность направить деятельность нового общества по тому руслу, которое он сам найдет наиболее целесообразным.

«Невозможно останавливать лодку, когда ее уносит поток воды. Я считал даже моей обязанностью вступить в Общество и ввести туда некоторые светлые личности, чтобы удержать жителей Великой Польши и тем самым снять со всех нас грозившую нам ответственность»,—писал Лукасиньский в Шлиссельбурге.

Первое организационное собрание состоялось 1 мая 1821 г. под председательством Уминьского, и речь шла о главных целях, преследуемых организацией нового общества, которое в конечном результате должно было прежде всего привести к идеалу восстановления Польши, соединив разделенные польские области. Что касается средств, которые должны были привести к этой цели, и самой формы лх осуществления, то в этом отношении не было еще ни единства, ни ясности взглядов. Идейное разногласие было тем более резким, что наряду с вышеуказанным и более отдаленным делом восстановления прежним варшавским членам предстояло разрешить более насущный вопрос о конституции в виду назревшей необходимости положить конец дальнейшим нарушениям основных законов Царства Польского. После краткого, но резкого столкновения между Лукасиньским и Уминьскпм, ближайшее рассмотрение этих важнейших вопросов было отложено на некоторое время, и приступили к подробному решению организационных вопросов. При этом исходным пунктом прений явилось стремление согласовать статуты Познанского Общества Косиньеров с установлениями бывшего варшавского Национального масонства. Лукасиньский пишет в своих шлиссельбургских записках, что «он стремился осуществить давно лелеянную им мысль изменить при помощи Патриотического общества весь строй управления Польшей и умиротворить всю страну, избрав из сената и депутатской палаты по меньшей мере 3 лиц, которые могли бы представить царю жалкое положение страны и просить об изменении системы управления и смены правящих лиц».

Всю Польшу, в границах бывшей Речи Посполитой, разделили, на одном из первых собраний, на семь областей: варшавскую, познанскую, литовскую, волынскую, краковскую, львовскую и военную. Военная область охватывала всю армию Царства Польского и, согласно сохранившимся указаниям, литовский корпус. Эта область составляла истинный центр тяжести всего союза, и руководителю ее предназначалась самая трудная и самая опасная роль. И занять этот пост пришлось, конечно, Лукасиньскому, единственному человеку из тринадцати совещавшихся, беззаветно и самоотверженно преданному делу. Он взял на себя управление военной областью, а тем самым и главную ответственность и главное бремя навязанного ему соперниками предприятия. Второе собрание состоялось на следующий день, 2 мая. При каких условиях приходилось в то время начинать работу и как трудно и рискованно было собрать несколько человек под бдительным оком тайной полиции, можно судить по характерной картине, описанной Лукасиньским.—«Мы собрались в квартире Прондзиньского, проживавшего в то время на Налевках во флигеле, выходившем в сад Красиньских. Кто-то из присутствовавших доложил, что осторожность требует, чтобы не собираться в частных домах и что лучше всего устраивать совещания в общественных местах, по крайней мере такие совещания, во время которых не нужно ничего записывать. Кициньский, поддерживая это заявление, советовал отправиться на Прагу, обещая указать одну гостиницу, при которой имеется небольшой садик. При этом он прибавил, что у этой самой гостиницы ожидает его бричка, на которой он поедет по окончании совещания домой, в Грохово. И мы отправились на Прагу, идя попарно далеко друг от друга. Мы вошли постепенно, врозь в указанную нам гостиницу и садик. Но это не скрылось от взора полицейских, и тотчас появилось двое из них для наблюдения за нами. Один из них вошел в садик, а второй остался во дворе и стал расспрашивать шинкарку. Опоздавший Шредер слышал этот разговор и дал нам знать, что за нами следят. Мы догадались уже сами, что нами выбрано неподходящее место для собраний, и вскоре мы ушли оттуда и направились в Варшаву, в Hôtel de Wilna на Долгой улице, где и состоялось наше совещание в комнате Собаньского».

Вскоре после этого из деревни приехал в Варшаву Махницкий, «одобрил мое решение, присоединился к нам, наделял нас своими советами и наставлениями». К тому времени в Патриотическом Обществе возникли распри и недоразумения между членами комитета. В результате некоторые члены, как Прондзиньский и др., вышли из состава комитета, и вся ответственность и руководительство всецело легли на Лукасиньского. У него, как и у Махницкого, несомненно, не было и мысли о самовозвеличении, ибо эти самоотверженные люди готовы были во всякое время занять второстепенное место и поставить во главе дела людей, известных всему народу—как-то Киязевича или Выбицкого. Выдающейся и характерной чертой взглядов Лукасиньского на организацию союзов является, наряду с критическим отношением к майской конституции, безусловное признание действовавшей конституции Царства Польского. Знаменитый защитник Лукасиньского перед военным судом, адвокат Доминик Кшивошевский, хорошо осведомленный о главных стремлениях своего несчастного клиента, обратил позже внимание Сеймового Суда на то именно обстоятельство, что Лукасиньский решительно избегал применения и призрака конституции 3 мая к делу Патриотического Общества, так как, по его мнению, не только современная конституция (Царства Польского), но даже дрезденская (Герцогства Варшавского) несравненно превосходят ее по следующим причинам: майская конституция не уничтожила крепостного права, а обе последние отменяли его. Вот почему применение конституции 3 мая вызвало бы сильный отпор со стороны самих крестьян; она не разрешала третьему сословию приобретать недвижимости без ограничения, а последние две допускали это, она не обеспечивала неограниченной свободы религий и т. д.—словом, это был лишь первый шаг, сделанный народом, только что проснувшимся от векового сна, и чтение ее в настоящее время нс может произвести никакого впечатления в сравнении с современными узаконениями».

Взгляды Лукасиньского в этом вопросе обусловливались прежде всего его живой заботой о судьбе крестьянства, меньше всего обеспеченного в майской конституции. Он считал в этом отношении недостаточной даже и конституцию Царства Польского. Как сказано выше, Лукасиньский, уже при организации Патриотического Общества, очень интересовался крестьянским вопросом и никак не мог примириться с тем, что сеймовое законодательство совершенно умолчало о нем. Лукасиньский, имея в виду дальнейшее восстановление Польши, считал необходимым укрепить и сорганизовать общественное мнение, вывести его из оцепенения, подготовить для того, чтобы оно могло стоять на страже законодательных гарантий, которым грозила опасность. Патриотическое Общество должно было сделаться одним из могущественных орудий для этого. «Я усматривал, что этот союз может дать еще иные выгоды, т.-е. дать общественному мнению желательное направление, самое полезное для страны... Мне казалось, что мы станем двигателями общественного мнения... У меня было еще намерение направить это мнение при помощи периодического издания. Махницкий знал об этом, а Шредер лишь догадывался—это был мой личный проект, о котором я не говорил никому, выжидая, пока Общество разрастется и в него войдут лучшие люди». Это воззрение вполне соответствовало тогдашним взглядам Чарторыского и Плятера и им, очевидно, руководствовались при выборе трех членов Центрального Комитета из Сената и палаты депутатов. Эти члены предназначались для непосредственного обращения, в случае надобности, к царю от имени всего края. Кроме того, повидимому, намеревались или, по крайней мере, заранее считались с возможностью подавать коллективные прошения и петиции.

В то самое время, когда Патриотическое Общество под руководством Лукасиньского делало первые неверные и опасные шаги, грозная враждебная сила под предводительством Новосильцова развивала свою лихорадочную и успешную работу. Новосильцов сосредоточил все свои старания, главным образом, на двух целях—на окончательном уничтожении Национального масонства и на раздувании и продолжении начатых расследований среди учащихся. Таким образом он добился, что 6 ноября 1821 г. был издан наместником приказ о закрытии всех тайных обществ, какова бы ли была их цель. Тайным же считалось всякое общество, не разрешенное правительством.

Что касается дела по обвинению учащихся в организации тайных союзов, то здесь существенную помощь оказала Новосильцову берлинская полиция, сообщившая ему через русского министра иностранных дел Нессельроде, что ею собран важный следственный материал, добытый обысками и арестами. На основании этого материала указывалось на существование тайных обществ среди учащейся молодежи берлинского и бреславльского университетов. Вслед за этим важным сообщением начались репрессии среди виленских и варшавских студентов. Следственная Комиссия работала в течение целого года, но следствие, благодаря генералу Гауке, закончилось довольно счастливо, и сам Новосильцов не слишком настаивал на строгом приговоре, так как в это время он уже занялся гораздо более серьезным делом. Он подготовлял теперь гибель Национального масонства и военный суд над Лукасиньским.

Русское правительство, в лице Константина, несмотря на все доносы, смотрело сквозь пальцы на полулегальный польский союз Национального масонства, существовавшего под флагом «национальности» и масонства.. Этот союз имел точки соприкосновения с первыми русскими тайными союзами, возникшими под покровительством царя, и в общем был слишком близок к недавней, постепенно изменявшейся польской политике Александра.

Совершенно иначе обстояло дело с Патриотическим Обществом, возникшим в 1821 г. Вся организация этого общества происходила в строжайшей тайне, чисто конспиративным путем, и малейшее отклонение с этого пути могло бы повлечь за собой весьма плачевные последствия для Патриотического Общества и главным образом для больше всех рисковавшего Лукасиньского.

Уже несколько месяцев спустя после основания общества, когда оно было еще в первоначальной стадии развития, конспиративная тайна, недостаточно оберегаемая, постепенно, различными путями измены и шпионства, стала проникать наружу и дошла до Новосильцова, Константина и Александра. Первый роковой шаг был сделан в Варшаве. Лукасиньский, озабоченный расширением деятельности общества в армии, поступил крайне неосторожно, согласившись на предложение председателя варшавского отдела Велгжецкого и посвятив в дела Общества Шнайдера.

Последний был допущен в Национальное масонство, но до того времени совершенно не знал о возникновении Патриотического Общества. В августе 1821 г. Лукасиньский поручил Шредеру представить Шнайдеру все дело, как возобновление общества Национального масонства, и уполномочить его организовать гмину из варшавских ремесленников. Для этого он поручил передать Шнайдеру четвертый статут о гминах, взятый из составленного Лукасиньским устава Патриотического Общества. Шредер говорил Лукасиньскому, что не хочет иметь никаких сношений со Шнайдером, но, спустя некоторое время, пришлось уступить настояниям Лукасиньского и передать Шнайдеру два экземпляра упомянутого статута. Шнайдер, очевидно, только этого и выжидал. Трудно сказать, добивался ли он вознаграждения или протекции в виду тяготевших на нем тяжелых обвинений и среди них обвинения в двоеженстве. Вероятно, он нуждался а том и в другом. Во всяком случае в августе того же года в руках Константина находился уже весь статут о гминах. При этом было оговорено значительное число военных и в особенности бывшего Лукасиньский, против которого, главным образом, был направлен донос. Константин был неприятно поражен тем, что донос коснулся четвертого полка, особенно любимого и выделяемого им. И он немедленно дал волю своему гневу, усилив, втрое наказание, определенное приговором военного суда по делу двух обвиненных в дезертирстве рядовых четвертого полка. Надо отдать справедливость, что Константин отнесся вначале весьма сдержанно к доносу Шнайдера, и так как среди упомянутых в доносе офицеров находился адъютант генерала Гауке Скробецкий, то приказал Гауке прежде всего потребовать от Скробецкого в строгой тайне точного письменного изложения подробностей об организации Общества. Скробецкий не был допущен в Патриотическое Общество и мог дать сведения лишь о польском масонстве, по возможности менее компрометирующие. Вместе с тем он в тот же день предостерег Махницкого, сообщив, что до Константина дошли сведения о Национальном масонстве. Лукасиньский, тотчас осведомленный об этом, сильно встревожился, и очевидно не тем, что обнаружилось существование Национального масонства, а опасностью, грозившею тайне Патриотического Общества. Легко было догадаться, что донос исходил исключительно от Шнайдера. Махницкий и Шредер тотчас—а это было спустя неделю после того, как Шнайдеру вручили статут о гминах—отправились к Шнайдеру и потребовали от него возвращения документа. Но Шнайдер не мог его возвратить, так как, как сказано выше, он передал его Константину и поэтому нагло отговаривался тем, что сжег его, опасаясь обыска. Подобный ответ и поведение Шнайдера не оставляло никакого сомнения в его измене, и Махницкий предвидел с этого момента неизбежную гибель общества и его основателей.

Вскоре после этого, в сентябре 1821 г., Константин потребовал от Лукасиньского безусловно тайного письменного изложения всего дела. Лукасиньский был уже подготовлен к этому и исполнил приказ быстро, изложив все в форме, не возбуждавшей никаких подозрений, писал исключительно о Национальном масонстве.

Он представил его как отдельную масонскую ложу на чисто идейной, отнюдь не активной, национальной основе. Но самым поразительным в этой декларации является особое подчеркивание Лукасиньским провокаторской попытки Ружнецкого.—«В первых числах июня 1819 г.,—писал Лукасиньский,—Венгжецкий сказал, «что наше масонство значительно больше заинтересовало бы нас поляков, если бы в нем было что-нибудь национальное». Это нас—т.-е. Лукасиньского и Шредера—очень поразило, и в особенности меня, организовавшего когда-то ложу в Замостье, и внушило мысль о реформе масонства».

Константин, прочитав представленную ему декларацию Лукасиньского, признал ее недостаточной и в сентябре того же года пригласил его в Бельведер для устных объяснений. Аудиенция носила строго конфиденциальный характер; не был допущен даже Курута и самые приближенные русские генералы. Присутствовал лишь один генерал Гауке. Нет никакой возможности установить подробно, что произошло между этими двумя собеседниками в присутствии безмолвного, как статуя, Гауке, и осталось неизвестным, о чем беседовали в кабинете Константина—всесильный цесаревич и майор—руководитель тайного польского общества. Несомненно одно, что Лукасиньский был приглашен для объяснений не в качестве обвиняемого, а вернее для дружеской беседы. Константин отнесся с явной благосклонностью и доверием, а Лукасиньский отвечал очень осторожно и обдуманно. В своих позднейших показаниях Лукасиньский упоминает о некоторых подробностях этой беседы. Но эти показания, предназначавшиеся для Новосильцова и следственной комиссии, не могут содержать всей правды, а лишь характеризуют особое настроение этой любопытной беседы.—«По привычке делать все с осмотрительностью,—говорит Лукасиньский,— и помня, что тайна принадлежит не мне одному»—он не рискнул подробнее показать Константину организацию нового Патриотического Общества, возникшего из известного ему польского масонства. «Я заметил, что великий князь раздражался, когда я задумывался, подбирая недостававшие мне выражения; видно было, что он приписывал это чему-то иному». Константин потребовал от Лукасиньского «честного слова в том, что он не будет больше принимать участия в чем-либо подобном». Это честное слово, хотя и вынужденное, в известной мере связывало его и заставило ограничить до минимума свое личное участие в работе общества. «На самом деле,—говорит он в позднейшем показании,—я не только прекратил свою деятельность, но и стал вести дневник, где записывал все, что делал каждый час и где я бывал, чтобы, в случае подозрения, можно было оправдать себя». Весь этот образ действий служил источником тяжелых моральных страданий для человека с такой чистой душой, как у Лукасиньского.—«Не добившись, что Патриотическое Общество имело политические цели,—пишет в своих шлиссельбургских записках Лукасиньский,—по поводу упомянутой беседы в Бельведере, Константин закончил беседу заявлением, что он не доведет этого до сведения царя, который никогда не простил бы главным образом потому, что это произошло в армии. Но он поставил условием, чтобы общество было ликвидировано, прибавив при этом, что будет следить... Я знал хорошо Константина и понимал причины подобных поблажек. Я был уверен, что в свое время буду строго наказан. Но, не находя никакого способа избежать своей судьбы, смиренно ждал ее решения».

Вскоре, в конце 1821 г., совершенно постороннее событие привело к резкому столкновению Лукасиньского с Константином. После сенсационного дела Мигурского и двух его товарищей, сделавших неудачную попытку бежать из крепости Замостья, и после того, как они получили по несколько сот палочных ударов, Константин приказал предать военному суду трех офицеров замойской комендатуры—Голачевского, Каргера и Козловского. Их обвинили в недосмотре за заключенными, значительно облегчившем их бегство. Лукасиньский к своему несчастью был назначен в состав суда, который должен был вынести приговор этим офицерам. Это имело для него роковые последствия. Первоначально суд вынес довольно мягкий приговор. Но Константин потребовал более строгого наказания в виде десятилетнего заключения в кандалах. Он понимал военный суд по своему и смотрел на него не как на самостоятельный и независимый орган правосудия, а как на слепое орудие в руках главнокомандующего. В данном случае он просто приказал председателю суда над упомянутыми тремя офицерами генералу Жимирскому вынести новый приговор, исключительно строгий и заранее им указанный. Все судьи уступили этому требованию; воспротивился лишь Лукасиньский, а вслед за ним и Жимирский. Лукасиньский рассказывает об этом деле, способствовавшем его гибели, в своих шлиссельбургских записках следующее:

«Вскоре после беседы (в Бельведере) был назначен военный суд из шести членов под председательством генерала Жимирского для суда над плац-майором Замостья с двумя его адъютантами. Решение суда было принято единогласно и подписано, и приговор был вынесен на основании законов. Константин, потребовав к себе Жимирского, изъявил ему свое недовольство приговором и потребовал, чтобы кара была заменена указываемым Константином наказанием, и закончил беседу словами: «выбирайте—придерживаться ли закона или воли великого князя». Пять членов суда подчинились приказу, Лукасиньский остался при прежнем решении, а генерал Жимирский позже присоединился к нему. Константин, когда ему был представлен приговор, и он убедился, что уже раньше провинившийся Лукасиньский, вместо того, чтобы загладить свою вину, осмелился ослушаться—воспылал гневом. Сначала он с бешенством накинулся на Жимирского, выдержавшего бурю хладнокровно. Не столь хладнокровно отнесся к такой же буре полковник Богуславский, командир четвертого полка... На него выговоры и нападки посыпались, как град: «Ты отзывался хорошо о Лукасиньском, а теперь видишь, какой он человек... Он не только организует тайно бунты, но даже открыто оказывает мне непослушание». Несчастный полковник, храбрый на поле брани, но робкий в присутствии Константина, собрал все свои силы, чтобы выйти из кабинета, и затем лишился чувств и был отнесен офицерами в коляску.

Желание Константина было удовлетворено, и в первой половине декабря 1821 г. был вынесен суровый приговор, осуждавший Голачевского и Каргера на десятилетнее заключение в кандалах. Поставив на своем, Константин значительно смягчил наказание, сократив его для Голачевского до одного года заключения в Модлине, а Каргера—на пять лет каторжных работ без кандалов в Замостье.

Непоколебимая позиция, занятая Лукасиньским в этом деле, очень повредила ему в мнении цесаревича и повела к роковым последствиям. Первое чувствительное наказание обрушилось на него немедленно: приказом от 8 декабря 1821 г. он был переведен «на исправление», т.-е. исключен из действующей армии и назначен в распоряжение главнокомандующего. Подобные назначения практиковались в наполеоновские времена в виде обеспечения отслуживших срок и неспособных более для военной службы. Во время реставрации этот способ применялся как средство для удаления из французской армии неподходящих по своему образу мыслей офицеров. Этому примеру последовал Константин, вопреки ясно выраженному закону, сначала при организации армии Царства Польского в виде массовых исключений для чистки армии, а позже в качестве известного рода наказания. Для Лукасиньского, в его опасном положении, это наказание было более чувствительным, чем удаление из армии. Оно отдавало его во власть Константина, под страхом военной дисциплины и под угрозой военного кодекса. Удаленный из своего полка и из Варшавы, он был прикомандирован к штабу уланской дивизии, сначала в Красный Став, а затем в Лэнчну и Седлец. На первый взгляд свободный, он в сущности состоял под специальным надзором командира дивизии, Адама Виртембергского, который, несмотря на свой громкий титул, не гнушался поддерживать постоянные сношения с тайной полицией. Ему пришлось прожить полгода в таком мучительном состоянии и пассивном выжидании угрожавшей ему гибели. И его угнетало больше, чем беспокойство о собственной судьбе, больше чем предчувствие близкого несчастия, тяжелое чувство ненадежности его нового предприятия. «Оторванный от всех знакомых, от столичного шума, предоставленный почти исключительно себе в Красном Ставе, Лэнчне и Седлеце, я имел достаточно времени для того, чтобы подумать о делах и людях. С болью сердца я убедился, что ошибался, считая поляков способными для подобных союзов. Я понимал, что многолетние страдания, знакомство с другими народами и несколько более высокая культура придавала моим соотечественникам известный характер и национальный дух, который, казалось, проявился во время последних испытаний. Но это было лишь минутным явлением, следы которого невозможно найти в настоящее время. Проследив мысленно целый ряд людей, их характеры, их нелепые поступки, упорство и самоуверенность и, наконец, убедившись, что почти все они вступили в общество без всякого призвания, не задумываясь о личной опасности,—я решил, что подобный союз, даже при самых благоприятных обстоятельствах, не принесет никакой пользы родине. Наоборот, он может ежеминутно лишь принести ей вред. Будучи так настроен, я морально уже не принадлежал к союзу, но все-таки стоял на его страже, ибо этого требовал мой характер». В этих словах сквозит страшная безнадежность, которую нужно уважать, по не принимать буквально; нужно отбросить ретроспективное отчаяние заживо погребенной жертвы.

Тотчас после исключения Лукасиньского из полка и высылки его из Варшавы, в декабре 1821 г., началось первое тайное следствие против него. Характерно, что до этого времени Константин действительно оставлял его в покое, удовлетворившись вполне представленными в Бельведере объяснениями. Таким образом, несмотря на явный, столь губительный для Лукасиньского донос Шнайдера, за истекшие с того момента четыре месяца нет никакого следа каких-либо следственных розысков против Лукасиньского. Лишь в декабре, быть может, движимый чувством мести за обнаруженное Лукасиньским упорство в деле Голачевского или же своими своеобразными понятиями о чести и субординации, Константин решил начать против него самое строгое следствие с целью окончательно проверить тяготевший на Лукасиньском донос.

Сначала Константин обратил внимание ка Махницкого, о котором много говорил в своем доносе Шнайдер и совершенно умалчивал в своей декларации Лукасиньский. Над Махницким был установлен тайный надзор еще в конце сентября, но он не дал никаких результатов и был прекращен в декабре. С тех пор все подозрения Константина сосредоточились на Лукасиньском. Он собирался сам ехать в Петербург для доклада об этом важном доносе и поэтому хотел выяснить все подробности. И он предпринял самое спешное и безапелляционное следствие над Лукасиньским, поручив его своей верной контр-полиции—Макроту и Шлею—в полной тайне от высшей тайной полиции и центрального полицейского бюро и даже от Новосильцова. Он приказал незаметно следить за делами и сношениями Лукасиньского в Красноставе и одновременно сделать тайно обыск в его запертой после его отъезца квартире в Варшаве. В особенности рекомендовалось ознакомиться с его бумагами, запертыми в сундуке, поставленном на чердаке. Одновременно Константин приказал организовать тайный надзор за Шнайдером, в котором он подозревал агента-провокатора, подосланного к нему Ружнецким или Новосильцевым. Макрот тотчас приступил к делу, которое было очень щекотливым, так как необходимо было действовать так, чтобы не вызвать преждевременной тревоги в среде членов союза. Один из самых ловких агентов тайной полиции, переодетый военным писарем, нанял в конце декабря квартиру в доме, где проживал Лукасиньский. Победив различные технические затруднения, с соблюдением возможной осторожности, он привел в конце декабря 1822 г. после полуночи Макрота и Шлея на чердак. На улице ожидала приготовленная повозка, на которой намеревались отвести найденные бумаги в Бельведер. «При помощи гвоздя» легко были вскрыты все замки, и после тщательного обыска, кроме старых судебных дел, ничего подозрительного не найдено. Несмотря на это, начатые розыски усердно продолжались.

В начале февраля агенту удалось познакомиться с некоей девицей Паздзерской—возлюбленной бывшего лакея Лукасиньского. Она проживала с двумя модистками в том же доме «на полном пансионе» у какой-то подозрительной вдовы. Агент тайной полиции устроил для этих девиц торжественный пир, на который пригласил еще двух своих товарищей, людей солидных и «влиятельных», т.-е. Шлея и Макрота.

Двое занялись модистками, а Макрот победил сердце Паздзерской и узнал от нее различные интимные подробности о Лукасиньском. Ему удалось даже уговорить ее переменить квартиру, где он мог бы свободнее посещать ее. Вскоре он тайно от нее обыскал ее запертый сундук, а также оставленный у нее сундук лакея. Но нашел в них лишь любовные письма лакея и книги Лукасиньского. Вся эта одиссея была представлена Константину, обошлась, согласно приложенному Макротом счету, в 1.216 польских злотых и не дала никаких результатов. Неутомимый Макрот однако не успокоился. «Так как все розыски,—писал он,—оказались безрезультатными, то необходимо проследить за майором Махницким и другими, на которых указывают как на самых усердных членов секты Косиньеров. Необходимо заслужить доверие прислуги этих членов для того, чтобы с их помощью сделать обыск в квартирах этих господ, зорко следить за домами, где они бывают, и войти в сношения с их друзьями, проследить—не выносят ли они какие-нибудь бумаги, не устраиваются ли собрания, добиться дружеских отношений с девушкой, живущей на содержании лакея Лукасиньского, обыскать квартиру Фишера, дружившего с Лукасиньским. Назначенная затем следственная комиссия после двухмесячной бесплодной работы не обладала никакими серьезными данными по делу Лукасиньского. Наконец, 22 октября 1822 года неожиданно был арестован Лукасиньский.


&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

{{heading|44|id=5|sans=|{{razr2|ГЛАВА IV}}.}}

&lt;center&gt;'''Суд и первые годы заточения.'''&lt;/center&gt;

{{right|
Умер не тот, кто сражен, как герой,&lt;br&gt; Умерли те, что сразили...
}}

{{right|''(«Реквием», Л. Федоров).''}}


Среди хранившихся старых бумаг калишского казначейства нашли и доставили Константину экземпляр ритуала ложи второй степени Национального масонства, целиком написанный собственноручно Лукаспньским п в свое время переданный Добжицкому. Упоминание в этом несомненно подлинном документе о «двух реках и двух морях», как границах Польши, и отсутствие упоминания об Александре окончательно погубило Лукасиньского в глазах Константина. Лукасиньский проживал тогда в Седлеце па полной свободе с того момента, как он подписал потребованную у него в мае декларацию с отречением от всяких тайных обществ. Теперь оп был вытребован в Варшаву и здесь тотчас по прибытии неожиданно арестован. Одновременно в Варшаве были арестованы Махницкий и Шредер и все трое заключены в новой политической тюрьме—в бывшем кармелитском монастыре ла Лешие, куда были перевезены прежние узники из доминиканского монастыря и где теперь происходили совещания следственной комиссии. Перед Лукасиньским открылся тяжелый путь полувекового заключения. Войдя в угрюмое здание кармелитов, он простился навсегда со свободой и, переходя из тюрьмы в тюрьму, наконец, нашел свою могилу в Шлиссельбурге. Тюрьма, в которую Лукасиньский был заключен с самого начала, была только-что перестроена, стены были еще покрыты сыростью, и многие узники тяжело захворали. Камерн были исключительно одиночные, и заключенные держались в строгом одиночестве, их называли не по именам, а по номерам камер. Лукасиньский помещался во втором этаже в камере под № 13. Его охраняли очень строго. Под его камерой помещался Циховский, и Лукасиньский беседовал с ним при помощи перестукивания и получал иногда некоторые сведения о ходе следствия. Махницкий занимал №15 также во втором этаже. Это была самая обширная камера в два окна, в которую его поместили из опасения за его здоровье и жизнь. Махницкий раз-навсегда отказался пользоваться какими бы то ни было льготами, даже допускаемыми строгими тюремными правилами. Он отказался даже от разрешавшихся время от времени прогулок по коридору под конвоем и никогда не выходил из своей камеры.

С арестом Лукасиньского, Махницкого и Шредера, в октябре 1822 г. дела следственной комиссии .значительно поправились я вступили в новую, более плодотворную стадию. Комиссия получила новое название «Следственной комиссии для расследования Национального масонства». Но работы предстояло еще много.

Лукасиньский давал показания с большою осторожностью, ограничиваясь лишь подтверждением своих устных и письменных объяснений, данных еще в сентябре Константину. Такой же тактики придерживался первоначально и Шредер, а Махницкий— хранил упорное молчание.

Лукасиньский избрал с момента своего ареста самую удачную и единственно возможную для него тактику. Он не мог хранить полное молчание в виду несомненного факта своей роли руководителя и письменного показания, которое вынужден был дать Константину. Он не скрывал существования Национального масонства, а приводил подробности, указывал на его легальность и ссылался на ликвидацию его до запрещения тайных обществ. Но он не сказал пи единого слова о Патриотическом Обществе. Когда в конце ноября ему показали в комиссии упомянутые два документа, он сразу признал представленный ему написанный им национально-масонский ритуал, но категорически опровергал, что знает что-либо о втором наиболее компрометирующем документе— статуте о гминах. Он старался как-нибудь связать в своих показаниях вновь открытую деятельность Патриотического Общества, в особенности распространение военных гмин, с предшествующею деятельностью Национального масонства для того, чтобы создать из этих двух категорий одно нераздельное целое, менее доступное для политических и судебных преследований. Что касается Национального масонства, то он брал всю ответственность исключи-

Шлиссельб. узник.                                                    4 тельно на себя, как на организатора и начальника, тщательно выгораживая других обвиняемых. Следственная комиссия отнеслась особенно благосклонно к Шредеру, и некоторый свет на эту благосклонность бросает Лукасиньский в своих шлиссельбургских записках.

«Если нужно было искать виновных, то можно было найти их в Лукасиньском и Шредере. Но этому помешала молодая жена Шредера, которая при помощи Новосильцова добилась, что ее мужа заменили Добжицким. Таким образом в своем окончательном заключении следственная комиссия обвиняла, главным образом, четырех оставшихся подсудимых - Лукаспийского, Махницкого, Добжицкого и Кошутского, не находя никаких смягчающих их вину обстоятельств, особенно для Лукасипьского, признанного «главным деятелем и начальником». В течение четырех месяцев оставался открытым вопрос, как поступить с ними дальше, подвергнуть ли их наказанию административным порядком или же предать суду—уголовному или военному. И лишь осенью 1823 г. решено было предать всех обвиняемых военному суду.

Лукасиньскому, допрошенному первым, было просто прочитано его предыдущее показание, декларация и очные ставки перед следственной комиссией, причем допрос сводился лишь к подтверждению им подлинности этих актов. Через пять дней точно так же поступили и с остальными обвиняемыми, и были устроены очные ставки между Шнайдером и Лукасиньским, Шредером и Махницким, Лукасиньским и Доброгойскнм и Кошутским. В качестве свидетелей, кроме целого ряда старых «замешанных» в это дело, были привлечены еще двое новых — подполковники Прондзиньский и Козаковский. Это было результатом некоторых подробностей, приведенных под конец Лукасиньским в его показаниях. В январе 1823 г. Лукасиньский, уже по окончании своего первоначального допроса, сам обратился к следственной комиссии с заявлением, что весною 1821 г. он слышал от Козаковского, будто бы подполковник Голуховский сообщил ему, что «принят в какое-то тайное общество в квартире подполковника Прондзинь-ского, где его приняли в масках три члена». Это показание неожиданно скомпрометировало до сих пор пезамешашиого в дело Прондзиньского, который в своих записках очень жалуется поэтому на Лукасипьского. Сам Лукасиньский в своих позднейших тюремных записках выясняет причины, побудившие его сделать это сенсационное показание. Он хотел таким образом предостеречь членов общества, не попавших в подозрение, и главным &lt; бразом неосторожных познанских членов, и заставить их соблюдать осторожность. Он постарался связать дело Национального масонства с Патриотическим Обществом и со старым, следовательно, неопасным делом «истинных поляков». Он надеялся еще заинтересовать таким путем Константина и добиться личного свидания с ним. Наконец, он взваливал вину главным образом на Голуховского, уже умершего в то время. В конце апреля 1824 г. комиссия закончила свою работу, допросив в последний раз обвиняемых. Им еще раз представили все дело и предложили выбрать себе защитников. Лукасиньский избрал для себя первоначально Козловского, который, как замешанный в дело «истинных поляков», не мог выступить на суде и был заменен адвокатом Токарским. Добжицкий избрал себе в защитники Тарчевского, Шредер — Кеджиньского, Кошутский — Огродовича. Доброгойский заявил о готовности принять защитника, назначенного ему официально судом. Махницкий в своем последнем показании не преминул сурово осудить неблаговидные поступки следственной комиссии, а затем заявил, что не желает никакого защитника. По представлению Гауке, как председателя’военного суда, министр юстиции Бадени назначил защитниками троих, избранных подсудимыми, Токарского, Кеджиньского и Огродовича, а вместо отказавшегося Тарчевского, как состоявшего на государственной службе, был назначен Маевский. Доброгойскому же и Махницкому были назначены официальные защитники—Кшивошевский и Торосевич.

Заседания военного суда начались в начале июня 1824 г. в так называемом ордонанцгаузе г. Варшавы на Саксонской площади, в нижнем этаже умышленно выбранного очень тесного помещения, для того, чтобы по возможности ограничить гласность суда. Наплыв публики был очень велпк, но в зал заседаний попали лишь немногие, вследствие небольшого числа мест, предназначенных для публики и отделенных решеткой. Поставленные по приказу Константина у дверей адыдтанты пропускали лишь известных им лиц, получивших билеты для входа в зал заседаний. Обвиняемых ввели в зал без кандалов, в сопровождении своих защитников, и поместили в ряд, за решеткой, лицом к суду и спиной к публике. Защитникам было строго воспрещено касаться самой слабой стороны дела, т.-е. вопроса о компетенции военного суда, так как подведомственность этого дела военному суду вызывала сомнение— в виду того, что подсудимые являлись людьми статскими и преступлению придали чисто политический характер. Общее внимание привлекал, конечно, Лукасиньский. Он держал себя на суде с достоинством и полным спокойствием. Точно так же вели себя Добжицкий и Кошутский, не обнаруживая ни малейшего малодушия. Махницкий выделялся на суде, как и во время допроса, своим гордым, почти презрительным отношением к след-ствежпой комиссии. Когда ему, между прочим, указали на найденное у Лукасиньского его письмо, содержащее перечисление нарушений конституций, он иронически потребовал от суда, чтобы это обвинение было прочитано при открытых дверях перед собравшейся публикой. Неприятное впечатление производил Шредер, невидимому, рассчитывавший на милость суда. Жалость и симпатию возбуждал старик Доброгойский, доставленный в суд из Уяз-довского госпиталя—больной и разбитый.

После девяти заседаний военного суда трое из шести обвиняемых были освобождены. Остальные трое—Лукасиньский, Доброгойский и Добжицкий—были приЬнаны виновными в доказанном государственном преступлении и осуждены: первый — на девять лет каторжных работ, а два последних—на шесть лет каторжных работ.

Упомянутый приговор был оглашен публично в судебной палате 18 июня 1824 г. и в тот же день объявлен официально трем узникам кармелитского монастыря, причем им объявили, что апелляция не допускается и приговор будет представлен па благоусмотрение царя.

В актах не имеется никакого указания на непосредственную просьбу Лукасиньского и его товарищей о смягчении их участи. Константин не хотел, очевидно, значительного уменьшения наказания и ходатайствовал перед Александром лишь формально, во исполнение данного суду обещания. Царь сократил срок каторжных работ для Лукасиньского до 7 лет, а для остальных двоих — до 4 лет. «Всякий признает, что подобная милость,—пишет с горечью Лукасиньский,—является издевательством над несчастными и что было бы лучше и приличнее просто утвердить приговор».

Монаршая конфирмация приговора была доставлена в Варшаву в отсутствие Константина, наход! лшегося за границей. Наместник Зайончек, для которого, как и для всех, суровость монарха в этой мнимой милости явилась полной неожиданностью, не хотел очевидно взять на себя приведение в исполнение наложенной кары. И поэтому он, через Куруту, выразил Константину желание отложить исполнение приговора до возвращения его из-за границы. Константин, для которого такая отсрочка вовсе не была на руку, строгим приказом из Франкфурта на Майне потребовал от Зайон-чека немедленно, &lt;не откладывая ни на минуту, выполнить «высочайшую волю» во второй половине сентября в присутствии всего варшавского гарнизона и затем отвезти всех трех осужденных в крепость Замостье. К выполнению приговора было присту-нлепо 1 октября, причем первым делом были освобождены трое оправданных, отданных лишь под надзор полиции. Одновременно с этим приступили к исполнению приговора над тремя осужденными—Лукасиньским, Доброгойским и Добжицким.

Монаршая конфирмация приговора была им прочитана накануне в тюрьме плац-майором Аксамитовским, но ожидающий их публичный позор держали от них в тайне до последней минуты из опасения перед каким-нибудь актом отчаяния или самоубийства. На следующий день с утра (2 октября 1824 г.) на них надели офицерские мундиры, украшенные всеми знаками отличия, и. в открытой военной повозке под сильным эскортом конных жандармов отвезли в лагерь за Повопзсковскую рогатку. Здесь были выстроены в виде карре откомандированные для этой печальной церемонии, согласно приказу Константина, отряды польских и русских войск от варшавского гарнизона: четвертый, пятый, седьмой и первый пехотный линейный полки в полном составе, батальон саперов, четвертый полк улапов, отряды гвардии, пехоты и. кавалерии. Крутом толпилась черная, молчаливая толпа собравшихся людей. Узников ввели па середину четыреугольиика, поставили в ряд на расстоянии друг от друга и около каждого поместили по два жандарма с обнаженными саблями. Войска взяли на караул, аудитор громким голосом прочитал приговор, конфирмованный царем. Ударили в барабан. Главный столичный палач, высокий широкоплечий мужчина, весь в черном, приблизился к осужденным и, начиная с Лукасиньского, сорвал с них погоны и знаки отличия и сломал над их головами сабли. Затем, при помощи палача, с них сорвали мундиры, одели в серые тюремные халаты и обрили головы. После этого их усадили на землю, !и кузнецы тотчас заковали па сапогах приготовленные кандалы в 22 фунта весом, дали им тачки и при оглушительном барабанном бое приказали пройти перед фронтом войск. Никто не промолвил ни слова, толпа наблюдала с затаенным дыханием, войска стояли неподвижно. Но по лицу многих офицеров и солдат,—как уверяет Добжицкий,—и у русских текли слезы. Первым шел Лукасиньский. Ноги его путались в кандалах, впивавшихся в высокие, грубые ботфорты. Он был очень бледен, но сильно толкал тачку вперед, вперив взор по направлению к фронтовой линии, глядя прямо в глаза командирам и солдатам. Тотчас по окончании этой ужасной церемонии, его забрали, посадили вместе с двумя товарищами в повозку и, под эскортом жандармов, отвезли в Замостье для отбывания наказания. Здесь на следующий день их заковали в новые кандалы прямо на тело. Это было облегчением, ибо от кандалов, закованных на сапогах, сделались сплошные рапы. До сих нор, хотя п в следственной тюрьме,—он был офицером, граждаии-слом, человеком. Теперь ои ие был больше человеком.

После нескольких дней мучительного путешествия, Лукасинь-ский был доставлен из Варшавы в Замостье (6 октября 1824 г,) и здесь был разлучен со своими двумя товарищами и помещен я отдельный так-называемый львовский каземат, в первый дисциплинарный батальон. Комендант крепости, полковник Гуртиг, обращался с ним, как и с другими заключенными, с солдатскою грубостью. На каждого заключенного полагалось по 10 грошей в день .на содержание. Причем командир дисциплинарного батальона, майор Размысловский, мучивший и обиравший узников, брал из этого в свою пользу 2 гроша на* стирку, бритье и ваксу.

Заключенные получали полтора фунта хлеба, ячменную кашу, % фунта очень плохого мяса, вечером—гороховую кашу. Казематы полуподвальные, со сводами, совершенно не отапливались зимой. Узники спали па скамейках или под ними, без всякой подстилки, с изголовием из гладких досок вместо подушки. Узники употреблялись для тяжелых крепостных работ—сооружения земляных укреплений, переноски земли и мусора, каменотесных работ и гашения извести. Работы производились ежедневно, не исключая воскресений, кроме только шести дней в году—Рождества, Нового года, Пасхи и Троицы. Во многих случаях узники подвергались телесным пак^аниям. Для этого употреблялись палки известной формы, в полтора дюйма толщины, на ремне. Часто случалось, что наказуемый умирал под ударами. В конце апреля 1825 года скончался Доброгойский. Лишь накануне смерти с него были сняты кандалы, благодаря хлопотам гарнизонного доктора Любель-ского. Перед самой смертью Доброгойский послал через своих товарищей по заключению прощальный привет Лукасиньскому и просил у него прощения за то, что он по своему неблагоразумию способствовал, во время допроса следственной комиссией, обшей гибели. С тех пор Лукасиньского перевели на место Доброгойского в люблинский каземат. Здесь его поместили не в большой тюремной камере, а в маленькой соседу1 комнатке вместе с десятью заключенными. Среди них, рядом с Лукасипьским, помещался молодой Тадеуш Суминьский, сын плоцкого обывателя и солдат 1 пехотного полка, осужденный два года тому назад за нарушение субординации и дезертирство на 12 лет крепости,—срок, сокращенный Константином до * 5 лет. Это была смелая, горячая и порывистая натура. Длинными вечерами, когда, по окончании работ, осужденные запирались в темноте, Лукасиньский рассказывал этим простым людям, товарищам по несчастию, неизвестные им прекрасные, знаменитые истории из Плутарха, говорил о Спарте и Фивах, о Пелопиде и Эпамин' нде, о низвержении фивянами спартанского ига, о греческих героях и борцах за свободу, о низверженных тиранах и восстановленной народной свободе, говорил о Польше.

Летом 1825 года среди заключенных в люблинском каземате, с ведома Лукасипьского и под деятельным руководством Сумпнь-ского, возник заговор, имевший целью вырваться на свободу, завладеть крепостью и пробраться в Галицию. Существует версия, по которой намерения Лукасиньского были гораздо шире и он продолжал будто бы и после заключения свою деятельность в Патриотическом Обществе, уцелевшем благодаря его сдержанности в своих показаниях. Все это шло будто бы параллельно с третьим Варшавским сеймом, который должен был «отвлечь бдительность властей от тайно готовящегося восстания», сигналом для которого должна была послужить попытка Лукасиньского в Замостье. Но вся эта романтическая история ни на чем не основана и лишена не только достоверности, по и правдоподобия, ибо не могло быть и речи о каком-либо общении Лукасипьского с внешним миром, а тем более с руководителями Патриотического Общества. С другой стороны, существует совершенно противоположная версия этого таинственного дела, хотя тоже недоказанная, но, быть может, заключающая в себе долю правды.

«Ни Константин, ни Новосильцов, каждый из них по разным причинам, не забывали о Лукасиньском, не переставали следить за ним, в убеждении, что они могут узнать от него очень много. Они составили план, как добиться у него полной исповеди—план дьявольский, который оказался вполне удачным.

«Все пружины, пущенные в ход для этой темной махинации— неизвестны. Но я убедился во время предпринятых мною в Замостье (в 1831 г.) поисков, как и среди бумаг, оставшихся там после коменданта Гуртига, что для Лукасиньского была устроена ловушка и между узниками было заключено условие с ведома Константина сделать попытку будто бы овладеть крепостью и начать восстание. Повидимому, Лукасиньский пе хотел принимать участия в заговоре—потому ли, что пе доверял ему, или же потому, что пе надеялся на возможность его осуществления. Но Суминьский вступил в него со всем пылом своей молодости». Так пишет весьма важный свидетель. И в сущности весьма правдоподобно, что среди узников, окружавших Лукасиньского, было достаточно подставных провокаторов и шпионов, которые действовали под режиссерством Константина. Но пока все это остается в области догадок, а фактически дело происходило следующим образом:

28 августа 1825 г. в час пополудни отряд из 200 узников, среди которых находились Лукасиньский и Суминь-ский, был выведем для работ за линию фортов за люблинскими воротами, под эскортом спешившихся улапов и ветеранов. При этом (случай редкий и исключительный) при отраде не было ни одного офицера. Вдруг из шеренги выскочил Суминьский, бросился па одного из улапов,—Кадлубка,—ударом кулака повалил его па-земь, вырвал у него саблю и крикнул: «Товарищи! час освобождения настал! Да здравствует наш начальник майор Лукасиньский!» Он хотел увлечь за собой товарищей, но никто, пи один человек не двинулся с места, несмотря на то, что по крайней мере более десяти человек были посвящены в заговор. «Видя это, разжигаемый их оцепенением, Суминьский бросился на остолбеневших узников с саблей в руке и, размахивая ею, стал гнать их вперед, как стадо. И узники, ветераны и стража с обнаженными саблями (весьма странное явление)—все бросились вперед, направляясь за линию фортов крепости».

Только тогда солдат 4-го егерского полка, Поньско, преградил путь Суминьскому и ударом сабли обезоружил его. В это время подбежало семь арестантов, очевидно «участники заговора», и один из них, Ян Якубовский, отбывавший наказание, солдат 2-го полка конных стрелков, ударом лома повалил Суминьского на землю, а подпрапорщик Буссов и унтер-офицер Былиньский— 4-го уланского полка—окончательно обезоружили его. Началось самое строгое следствие, и Суминьский, после немилосердных пыток, показал, наконец, что его поощрял па это Лукасиньский, намеревавшийся выгнать гарнизон, захватить крепость, потребовать у царя освобождения, а в противном случае, подложив мину, взорвать крепость вместе с собою. Лукасиньский, немедленно допрошенный Гуртигом, признал лишь, что действительно поощрял к этому шагу Суминьского с целью совместного бегства. Гуртит представил Константину рапорт об этом событии лишь через два дня, подчеркнув, что у Лукасильского и Суминьского не было никаких сообщников. Военный полковой суд в Замостье спешно закончил следствие и приговорил обоих обвиняемых к смертной казни через расстреляние (10 сентября 1825 г.). Выслушав приговор, оба заявили, па предложенный им вопрос, что они отказываются от всякого ходатайства о помиловании, предпочитая быть казненными.

«Слабый, еле держась на логах,—так описывает в немногих словах Лукасиньский это событие в своих шлиссельбургских записках,—собрав последние силы, я хотел вырваться па свободу м вызвать бунт, ио план нс удался: меня предали военному суду и приговорили к расстрелу».

Рапорт Гуртига, полученный в Варшаве в начале сентября, был тотчас отослан Курутой Константину в Эмс. Вместе с тем Курута отправил в Замостье дежурного генерала Раутонпгграуха для дополнительного следствия на месте. Константин, получив рапорт, немедленно прислал Куруте следующий приказ: «Лукасиньский и Суминьский должны быть подвергнуты, в присутствии всех заключенных и бригадною генерала Малетского, телесному наказанию в гораздо более строгой мере, чем это практиковалось над другими узниками, бежавшими когда-либо из Замостья. Настоящий приказ должен быть немедленно сообщен Гуртигу, и сечение произвести тотчас. Оба преступника будут содержаться с этого времени в безусловном одиночестве, срок наказания удваивается, т.-е. продолжен до 14 лет для Лукасипьского и до 10 лет для Суминьского. Но и по истечении срока ни Лукасиньский, ни Суминьский не могут быть освобождены иначе, как по моему приказу. Кроме того, необходимо экстренно и самым энергичным образом нарядить новое следствие для того, чтобы найти сообщников Лукасипьского и Суминьского, ибо трудно допустить, чтобы таковых не было. Семь поименованных арестантов и среди них Лабузинский, которого вовсе не допрашивали, должны быть подвергнуты новому допросу, причем следует принять строгие меры, если в таковых встретится надобность».

Однако, приведение в исполнение этих приказов было задержано Курутой, потому что он переслал в Эмс только-что вынесенный: приговор полкового суда и ожидал конфирмации Константина. Константин же, получив одновременно рапорт Раутен-штрауха из Замостья, вторым приказом Куруте (23 сентября) совершенно кассиройал упомянутый приговор на том основании, что Лукасиньский и Суминьский, как отбывающие еще наказание по прежним приговорам, не могут подлежать новому военному суду. При этом он подтвердил свои оба прежних приказа подвергнуть их позорному телесному наказанию в назидание другим узникам, и после этого содержать их в одиночном заключении, закованными в ручные и ножные кандалы.

Но совершенно неожиданно, независимо от' упомянутых двух приказов, в тот же день был экстренно' выслан в Замостье чиновник особых поручений при генерале Раутенштраухе, капитан Гюбнер, с третьим приказом Ку руты Гуртигу. Из сделанных раньше распоряжений теперь были отменены «те, которые касаются Лукаснньского. Он должен быть подвергнут допросу по делу распространения тайного общества, к которому он принадлежал, Гюбнером, согласно данным ему устным инструкциям».

Произошло очень важное событие: Лукасиньскпй рении открыть существование Патриотического Общества. Какие причины склонили его к этому решению, па которое не могло до сих пор вынудить его ни самое искусное следствие, ни трехлетиям тюремная пытка? Эти побуждения были вероятно столь же чисты, как й его безупречная душа. Им руководил не страх, который был ему чужд. Он уже давно принес себя в жертву. Раз он требовал для себя расстрела, то не мог испытывать страха перед удвоенным сроком тюремного заключения; перенося со стоицизмом физические страдания самой тяжелой неволи каторжных работ, он не мог устрашиться физической боли телесного наказания. Нельзя также допустить, чтобы он испытывал страх перед самым позором. Ибо после того, как год тому назад он пережил этот позор в присутствии своих товарищей по оружию во время страшной экзекуции ла Повонзковском поле, теперь не могла внушить страха унизительная кара в присутствии каторжников.

Главным двигателем было здесь не чувство самосохранения, лишь то, что Лукасиньскпй в конце концов усомнился, после мучительных-размышлений в тюремном одиночестве, в людях и в самом своем тайпом предприятии.

Он чувствовал, что его предприятие, уцелевшее там в Варшаве, благодаря его молчанию, уже находится в подозрении, выслеживается властями, что оно попало в руки людей, которым он не доверял. Такие мысли привели Лукасиньйого к решению ликвидировать все одним взмахом, открыв все властям. Но необходимо было еще подумать о том, чтобы его признание не повлекло за собой гибель многих, до сих пор не пострадавших товарищей. Устранению этого сомнения главным образом способствовал Раутепштраух, приехавший па следствие в Замостье в сентябре, беседовавший с Лукасиньскпй и предчувствовавший, что Лукасиньскпй склонен раскрыть тайпу. И он мог сообщить Лукасипьскому точные сведения об амнистии Александра в январе 1824 г. и обещал ему безопасность людей, скомпрометированных показаниями Лукасиньского о Патриотическом Обществе. И во всяком случае, можно смело подтвердить, что из всех поименованных Лукасипьским лиц никто не подвергался преследованиям.

Тем временем, в половине октября, был приведен в исполнение приговор над несчастным Суминьским. На площади установили под сильным конвоем всех заключенных, привели бледного, обросшего Лукасиньского и поставили у стены внутри карре. Затем на его глазах, закованный в ручные и ножные кандалы, Суминьский получил 400 палочных ударов. По окончании экзекуции окровавленного преступника заперли в подземелья, а Лукасиньского оставили в ордонанцгаузс, где допрос продолжался после Гюбнера присланным для этой цели из Варшавы Колзаковым. Прежде, всего на вопрос, кто подал ему первую мысль об организации Патриотического Общества, преследовавшего очевидно политические цели, Лукасиньскпй (17 октября 1825 г.) дал исчерпывающие показания. Начав с прежнего категорического утверждения, что главным побудителем создания Патриотического Общества явился Ружнецкий, он сообщил все скрывавшиеся до сих пор подробности открытия Общества, рассказал о событиях в Познани, прибытии Умпиьского, собрании на Белянах, организации и росте Общества. В тот же день он собственноручно изложил свое показание письменно, дополнив многими подробностями глубокого психологпче’ского и личного свойства, отчасти обращаясь прямо к Константину.— «Позже выяснится,—писал он,—что я и Махницкий, скрывая много, были тем не менее самыми правдивыми в сравнении с другими. Причиной этого является то, что каждый из них хотел лишь оправдать себя, не думая об остальных. Я же думал о всех, не щадя себя. Я презираю всякую ложь; я применял ее только там, где я считал обязательным пользоваться ею для спасения многих людей от беды, в которую я сам попал. Я ненавижу также лесть и никогда не пресмыкался в передних богатых людей. Поэтому у меня пет никаких оснований утаивать что-либо и прикрывать себя или других &gt;.

В самом деле, даже это письменное показание, предназначенное ас! Ьопмпеш и считавшееся со специфическими особенностями характера Константина, обнаруживало, наряду с искренностью, большую сдержанность, весьма зрелую обдуманность, тонкое понимание некоторых сторон в организации союза. На следующий день, он во втором показании дал между прочим объяснения о союзе «истинных поляков» и участии в нем Прондзипьского, а также о некоторых важнейших вопросах, касающихся Патриотического Общества, в ответ па заданные ему вопросы. Кроме того продиктовал наизусть Гюбнеру устав Общества, несколько сократив его и с пропусками. Этим закончился допрос в Замостье.

Получив показания Лукасиньского, Константин немедленно, в половине ноября, возвратился в Варшаву. Но он не воспользовался ими для репрессивных мер, не тронул никого из упоминаемых в них лиц, хотя многие из них занимали выдающиеся должности и 'спокойно продолжали исполнять свои обязанности, первоначально не подозревая даже, что они известны грозному начальнику как основатели или члены Патриотического Общества.

Тем временем (29 ноября т. г.) Константин приказал для облегчения дальнейшего допроса препроводить Лукасиньского и Добжицкого из Замостья в Гуру в строжайшей тайпе, по одиночке, так, чтобы один нс знал о судьбе другого.

Ночью 30 ноября Лукасиньский, все еще в кандалах, с завязанными глазами, тщательно закутанный в казацкую бурку, был вывезен поручиком гвардии Радухиным из Замостья и доставлен в Гуру. На следующий день ночью точно так же был вывезен казацким подпрапорщиком и Добжицкий. В Гуре их поместили в казармах пешей гвардейской артиллерии, находившихся во флигеле бернардинского монастыря, под надзор русского полковника Корфа — человека, как свидетельствует Лукасиньский в своих шлиссельбургских записках—&lt; чрезвычайно благородного и почтенного &gt;, старавшегося по мере своих сил облегчить участь несчастных узников своим гуманным отношением к ним. Через две недели, в половине декабря, сюда прибыли Новосильцов и Курута для продолжения допроса, к которому с особенным коварством готовился первый. Лукасиньский в своем собственноручном письменном показании дал краткие, точные и сдержанные, никого не компрометирующие, ответы на приготовленные Новосильцовым щекотливые вопросы, касающиеся сцены первого собрания в Бе-ляпах, устава Косиньеров, влияния союза на варшавскую прессу, сношений с Князевичем и какой-то другой «известной особой», подразумевая под пей Адама Чарторыского и т. д. Одним словом, Лукасиньский вел себя точно так же, как и при двукратном допросе еще в начале января 1826 г.

Этим допросом Константин решил закончить все дело, считая даже политически нежелательным бесконечное расширение следственно-репрессивных дел.

В этот момент пришла весть о внезапной смерти Александра I, и вскоре вспыхнуло восстание декабристов. Когда из показаний Пестеля обнаружилась связь декабристов с польскими тайными обществами, в конце января 1826 г. был арестован камер-юнкер Яблоновский, допрошенный сначала в Киеве, доставленный в Петербург и выслушанный Николаем лично. Николай обратился тотчас после этого к Константину, требуя производства строгого следствия в Варшаве. Но Константин воспротивился этому и лишь в половине января сообщил Николаю о попытке Лукасань-ского в Замостье, утверждая, что показания русских заговорщиков являются ложным вымыслом, брошенным ими на Царство Польское и на польскую армию в целях своего оправдания.

Дело Патриотического Общества он считал* законченным и упорно отказывался начинать новое следствие. Но Николай все-таки настоял на своем и заставил нарядить новую следственную комиссию из пяти поляков и пяти русских под председательством Станислава Замойского. В самый день открытия заседаний этой комиссии (20 февраля 1826 г.) были произведены первые аресты,, и затем они происходили ежедневно. Все эти аресты не имели никакого отношения к показаниям Лукасиньского в Замостье, со времени которых прошло четыре месяца (от 17 ноября 1825 г. до 20 февраля 1826 г.), и в течение этого времени буквально никто не был арестован. Лукасиньский не имел ничего общего с этими арестами, ему даже не были известны причины их, так как он совершенно не знал ничего о позднейших делах Патриотического Общества после того, как он был заключен в крепость. Его ни разу не допрашивала также следственная комиссия. И лишь единственный раз, в первой половине июня по личному приказу Константина, Лукасиньского препроводили ночью с такими же предосторожностями, как из Замостья в Гуру, из Гуры в Варшаву. И здесь в строгой тайпе поместили в Литейный двор и под самым строгим надзором приставленного к нему русского капитана Бажина и ветеранов волынского гвардейского полка. Одновременно привезли туда же и Добжицкого, а в сентябре они были отправлены обратно в Гуру. Летом 1827 г. он был снова привезен вместе с Добжицким из Гуры в Варшаву и снова помещен в Литейный двор.’ Совершенно изолированный, не видя никого, кроме наблюдающей за ним стражи, он только один раз, в конце июля, во время пожара большой пятиэтажной суконной фабрики Френкеля, помещавшейся на Литейном дворе, в самую опасную минуту, когда пламя уже охватывало флигель, в котором помещалась его камера, встретился с Добжицким. Их привели обоих в квартиру Бажина, и они могли в течение нескольких часов, хотя и в присутствии русского солдата, свободно поговорить по-польски. Наконец, еще несколько месяцев спустя, в ноябре 1827 г., он в последний раз был вызвал вновь учрежденной, вместо следственной комиссии, сенаторской варшавской делегацией. Здесь Лукасиньский в последний раз видел и слышал поляков. После того ноябрьского дня он свыше сорока лет был отрезан от мира и своей родины.

В 1828 г. закрылся сеймовый суд, во время которого имя Лукасиньского вспоминалось не раз. В 1829 г. Николай был провозглашен царем польским, а в 1830 г. открылся четвертый и последний сейм. Лукасиньский все еще оставался в заключении, но уже как единственный из осужденных военным судом. Добжицкий, по истечении четырехлетнего срока его наказания, был освобожден в октябре 1828 г. Лукасиньский продолжал влачить существование в абсолютной тайне, в волынских казармах Варшавы, в маленькой, полутемной конуре, во втором этаже, где окно было умышленно заколочено с боков и сверху, так что свет проникал лишь через небольшое отверстие. Он сидел по целым дням на прикрепленном к полу табурете; закованный в те же кандалы, которые были надеты во время экзекуции на Повонзков-ском поле. На сейме 1830 года благородный Густав Малаховский, бывший член Патриотического Общества, а теперь один из самых уважаемых в палате депутатов, имел смелость, в конце июня, накануне закрытия сейма, подать петицию царю о помиловании Лукасиньского. «Трудно высказать, с какою благодарностью палата депутатов и народ, представителем которого она является, убедились бы. что все рапы заживи, все скорби улеглись, все жалобы забыты . Николай I остался глухим на этот красноречивый призыв. Быть .может все-таки, под влиянием этой петиции, в 1830 г. с Лукасиньского были сняты оковы.

Ио наступила ночь 29 ноября 1830 г., и в Варшаве вспыхнула революция.

Лукасиньского вероятно разбудили приближавшиеся из города, все ближе и все сильнее—крики, выстрелы п набат. Он верно вскочил в темноте и, подавляя биение собственного сердца и звон цепей, прислушивался с затаенным дыханием к глухому шуму надвигавшейся бури. И какое тупое, смертельное отчаяние должно было охватить его, когда на следующий день, 30 ноября, в 10 часов утра волыпцы в боевом строю, очевидно отступая перед революцией, выступили из казарм и, поместив Лукасиньского силою в средину своих рядов, увели с собой за город. Отсюда, при отступлении русских войск с Константином из Царства Польского, его забрали с собой и окольными путями шли на Пулавы и Влодаву. В последний раз Лукасиньского видели во Влодаве. В жалкой сермяге, с бородой по пояс, его вели пешком на веревке лод конным конвоем с обнаженными саблями. Его вели таким способом до Белостока, откуда он был передан по приказу Константина, через генерала Гсрстеицвейга—главнокомандующему Дибичу с поручением отправить в крепость Динабург или Бобруйск.

Генерал Розен, которому Лукасипьский был передан Дибичем, избрал Бобруйск, как ближайшую крепость, и поместил его там, донеся об этом Николаю. Но Николай положил собственноручную резолюцию: «немедленно тайно перевезти Лукасиньского из Бобруйска в Шлиссельбург» и потребовал от Константина более подробных сведений об этом выдающемся преступнике. Ночью 5 января 1831 г. Лукасиньского повезли из Бобруйска па санях по замерзшей Ладоге и заточили в подвале «Секретной башни» в Шлиссельбурге.

В освобожденной Варшаве слитком поздно вспомнили о несчастном узнике, лишь несколько дней спустя, при распространившейся вести об открытой в волынских' казармах тюремной камере, вспомнили о Лукасиньском. Поиски были предприняты адвокатом Кшивошевским, защитником Патриотического Общества перед военным и сеймовым судом. Муниципальный совет допросил арестованного Любовидзкого и Макрота, штаб-лекаря волынского полка Эрнвиха и генерала Ессакова, но ничего по мог узнать от них по этому, вопросу. Ессаков поместил даже в варшавских газетах заявление, в котором он возмущенно выражал протест против слуха, что в его полку кто-то находился в заключении. Но через две недели, в конце декабря 1830 г., при просмотре счетов Куруты, касающихся высшей военной тайной полиции, найдены там неопровержимые доказательства пребывания Лукасиньского в волынских казармах. Но было уже поздно— Лукаснньский был тогда уже на пути к Шлиссельбургу. В конце января 1831 г. поручик Антон Лукаснньский обратился от имени родных к Паролевому Жонду с просьбой напомнить русским о Валериане Лукасиньском. Народовый Жонд, передав просьбу главнокомандующему народной армией кн. Радзивиллу, просил его «начать переговоры ио этому вопросу с русскими властями с целью возвратить Лукасиньского в Польшу в обмен на русских заложников». Затем этот вопрос возбуждался несколько раз, и ответ был получен от Скшинецкого лишь после битвы под Остро-ленкой, когда всякая надежда на спасение Лукасиньского была потеряна. За .ним уже закрылись ворота Шлиссельбургской крепости.

&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

{{heading|44|id=6|sans=|{{razr2|ГЛАВА V}}.}}

&lt;center&gt;'''В Шлиссельбурге.'''&lt;/center&gt;

{{right|Как злые коршуны над пищею кровавой, &lt;br&gt;Сидели над своей добычею цари...}}

{{right|{{razr2|(Из революц. стихотв.).}}}}

Комендант этой крепости генерал Колотинский, еще за неделю до прибытия Лукасиньского в Шлиссельбург, получил секретный приказ от начальника главного штаба графа Чернышева, изданный тотчас по получении донесения Розена и Дибича об этом необыкновенном польском узнике. Приказ гласил: согласно высочай-

шей воле «преступника из Царства Польского Лукасиньского принять и содержать в Шлиссельбургской крепости, как государственного преступника, самым тайным образом, так, чтобы, кроме коменданта крепости, никто не знал даже его имени и откуда он прислан*.

Вследствие этого, по прибытии Лукасиньского в Шлиссельбург в январе 1831 г., приняты чрезвычайные меры предосторожности и применены самые строгие, даже здесь не практиковавшиеся по отношению к другим узникам—меры. Его поместили в подвале так-называемого «Секретного Замка». Так называлась старинная массивная башня, е^це шведских времен, расположенная среди шлиссельбургской крепости и в настоящее время называвшаяся «Светличной башней». Следуя строгому царскому приказу, его совершенно отрезали от мира и людей. Сторожившим его солдатам было строжайше воспрещено вступать с ним в беседу, молча подавали ему пищу и в случае крайней необходимости войти в его камеру—впускали одновременно несколько человек.

Одновременно с ним сидел в Шлиссельбурге до 1834 г. еще один узник—католик, декабрист Иосиф Поджио, которого, по его просьбе, несколько раз навестил настоятель католической церкви св. Екатерины в Петербурге—ксендз Шимановский, не допущенный, однако, к Лукасиньскому.

Так жил или, вернее, 'только не умирал в течение длинною ряда лет Лукасиньский. В продолжение четверти века от начала его заключения пет никаких следов его существования. Тайна охранялась так строго, что присутствие этого загадочного узника в Шлиссельбурге стало с течением времени загадочным даже для тех лиц, которые ио своей профессии, казалось, должны были скорее всего знать об этом.

Так, в мае 1850 года начальник Третьего Отделения от имени шефа жандармов обратился к военному министру с вопросом, в чем именно состоит преступление этого старого поляка, содержащегося в шлиссельбургской крепости, и на каком основании его содержат там. Военный министр — Александр Чернышев— старый генерал, женатый на польке и заклятый враг поляков, в своем обширном ответе шефу жандармов Алексею Орлову, мог объяснить лишь то, что Лукасиньский заключен в крепость на основании личного повеления Николая I. Первое сведение очевидца о Лукасиньском было получено от М. А. Бакунина. Бакунин за участие в дрезденском восстании в 1849 году был арестован в Ольмюце и, выданный затем Австрией Николаю, содержался в Шлиссельбургской крепости от 1854 до 1857 г.г. В первый год свеего заключения ои увидел Лукасиньского, когда тот в виде исключения, вследствие болезни, был выпущен из своей камеры на прогулку.

«Однажды во время прогулки, — рассказывал позже вырвавшийся на свободу Бакунин,—Меня поразила никогда не встречавшаяся мне фигура старца с длинной бородой, сгорбленного, но с военной вынравкой. К нему был приставлен отдельный дежурный офицер, не позволявший приближаться к нему. Этот старец передвигался медленной, слабой, как бы неровной походкой и не оглядываясь. Среди дежурных офицеров был один благородный, сочувствующий человек. От него я узнал, что этот узник был майором Лукасиньским. Я употреблял с того момента все усилия на то, чтобы снова увидеть его и поговорить с ним. Это облегчил мне тот же достойный офицер. Спустя несколько недель, во время дежурства этого офицера, Лукасиньского снова вывели под его охраной. Согласно заблаговременному условию, я, незаметно для остальных заключенных, подошел к нему близко и сказал вполголоса:—«Лукасиньский!»

Он вздрогнул всем телом и обратил ко мне полуслепые глаза.— «Кто?» спросил он.—«Узник этого года!» — «Который теперь год?»—Я ответил.— «Кто в Польше?» — «Николай!» — «Константин?» — «Умер!» — «Что в Польше?» — «Скоро будет хорошо!» — Вдруг он отвернулся, остановился, я видел, как ои тяжело дышал, и тотчас двинулся вперед своим обычным, слабым, мерным шагом. Когда снова наступило время дежурства этого офицера, первый мой вопрос был о Лукасиньском. Офицер сказал, что Лукасиньский находился несколько дней в волнении, бредил. Это приписывали действию воздуха. Затем он снова вернулся в свое полусонное состояние. Я спросил офицера, не может ли он поговорить когда-нибудь с ним, помочь ему в чем-нибудь? Офицер ответил, что в его камеру можно входить лишь втроем и потому никак невозможно этого сделать. Больше я Лукасиньского не видел».

Тем временем умер Николай I, воцарился Александр П. Казалось, тяжелое прошлое сглаживалось и приближались новые, лучшие времена. Широкая амнистия в сентябре 1856 г. даровала свободу самым тяжелым преступникам прошлого царствования, декабристам, осужденным за военное сопротивление и за одну мысль о цареубийстве, которые возвратились из сибирских рудников на родину. А в подвале «Секретного замка» попреж-нему, без перемены, без срока, агонизировал Лукасиньский. Первоначальный семилетний срок заключения, согласно судебному приговору и конфирмации Александра I от 1824 г., давно истек, в ноябре 1831 г. Даже произвольно удвоенный в 1825 г. при-

— вв
озом Консхажтина четырладцатнлетний срок также закончился в ноябре 1838 г. Но не было даже речи о смягчении его страшной участи. В июне 1858 г. проживавшая в Варшаве лю бимая сестра Лукасиньского, Темя Лэмпицкая, обратилась к Александру П с петицией и просила об облегчении участи ее несчастного брата. Из прошения ясно обнаружилось, что старушка не имела никакого понятия о его судьбе: она покорно просила, если он жив, то, приняв во внимание давно истекший срок заключения, возвратить его родине и семье.

В случае же его смерти сообщить ей об этом. После этого напоминания па короткое время занялись делом Лукасиньского, и возник даже в том же 1858 г. следующий проект: «Лукасиньского, если комендант крепости Шлиссельбург признает возможным, освободить, принимая во внимание его теперешний образ мыслей, и сослать в одну из наиболее отдаленных губерний, приняв надлежащие меры для устранения вреда, который он мог бы причинить, и после предварительного соглашения с военным министром».

Но этот план был в конце концов забыт. Лукасиньский остался в прежнем положении, Лэмпицкая не получила никакою ответа, и на ее прошении имеется собственноручная резолюция начальника Ш отделения Потапова: «оставить, без ответа*.

Лишь спустя еще несколько лет Лукасиньский дождался некоторого облегчения своей участи. В 1861 году новый комендант Шлиссельбурга генерал-майор Лопарский—более гуманный, чем его предшественники, тронутый видом беспримерных страданий Лукасиньского, предпринял, по собственной инициативе, «без всякой просьбы с моей стороны»—как выразился Лукасиньский в письме к Лопарскому—усиленное ходатайство о даровании ему хотя бы частичной свободы. Это ходатайство, возобновляемое в течение полугода, было первоначально безрезультатным. Но в конце концов, как видно благодаря вмешательству кн. Александра Суворова—военного губернатора Петербурга, ходатайство было хоть отчасти удовлетворено, и III отделение подало мотивированный рапорт о Лукасиньском.

Перечислив в нем все его необыкновенные преступления, указывалось, со слов Лекарского, на то, что в течение 31 года своего заключения в Шлиссельбурге Лукасиньский вел себя хорошо, переносит свое наказание безропотно, с христианским смирением и считал бы большою милостью для себя освобождение из «Секретного замка». Принимая во внимание, что этот семидесятилетиий старец «очень слаб, плохо слышит и поражен каменною болезнью», генерал Лепарский заявлял, что считал бы необходимым освободить его от заключения и поместить в одну из камер нижнего

этажа, ассигновав на его содержание прежние 30 копеек в дель. На эти деньги он мог бы получать обычную арестантскую пищу. Для надзора же за ним можно назначать поочередно рядового караульной команды, с которым ему разрешалось бы совершать прогулку внутри крепости.

Однако, в заключение Третье Отделение, очевидно с целью противодействовать вышеуказанному предложению Лепарского, прибавило от себя, что «в 1858 году, при пересмотре этого дела, предполагалось, если будет признано нужным, «¡освободить» Лукасинь-ского и выслать его со всеми возможными предосторожностями. Приведение в исполнение рапорта III отделения, т.-е. ссылка в Сибирь, была бы просто гибельной для Лукасиньского и была бы равносильна смертному приговору для такого изможденного старца. Но царь положил па рапорте собственноручную резолюцию карандашом: «поступить согласно решению генерала Лепарского». Царская резолюция была передана Лепарскому, и через несколько дней—9 марта 1862 г.— Лукасиньскому была объявлена «высочайшая милость» и он был освобожден из «Секретного замка». «Он протянул руки к небу» — как докладывал растроганный Лепарский—«и горячие слезы текли на грудь старика».

Таким образом в тюремной жизни Лукасиньского произошла перемена. Хотя он оставался попрежнему арестантом п продолжал содержаться под строгим надзором в Шлиссельбурге и назывался теперь «бывшим арестантом» или «секретным узником», но условия его жизни значительно изменились к лучшему. Он пользовался теперь большею свободой, получил светлую и сравнительно удобную камеру, немного одежды и самые необходимые вещи, на которые было ассигновано 100 рублей—на стол, письменные принадлежности, книги, а иногда и газеты. В июне 1862 г. к нему был допущен, по его просьбе, поддержанной Лепарским, католический священник, из рук которого он принял причастие. Теперь он имел возможность бывать в доме Лепарского, где он пользовался уважением и заботами. В особенности молодая дочь Лепарского Ольга окружала его сердечною заботливостью и заслужила его глубокую благодарность. Его посещали также многие сочувствовавшие ему русские из Петербурга, иногда и высокопоставленные, вроде Александра, Суворова, приезжали взглянуть на него, как на чудо. И в этом сострадательном любопытстве чужих людей таилось что-то унизительное. Таким путем до него доходили теперь вести из внешнего мира и главным образом из Польши. Он узнал постепенно все, что произошло в течение этого долгого сорокалетнего срока, узнал все, что происходило в Полнее в эту пору исторического перелома в 1862—1863 г.г.

В 1863 г., уже полупомешанный, Лукасиньский «тал вести чтв-то вроде дневника, одновременно представлявшего собой собрание отрывочных воспоминаний, отчасти политического содержания. Он закончил эти воспоминания «Новым (ст. стиля) 1864 годом» и позже в различное время прибавил еще некоторые заметки и отдельные мысли. И видно, что его дрожащая старческая рука с трудом держала перо и с неменьшим трудом он, очевидно, подыскивал польские слова, пересыпая своп заметки руссипизмами. Он касался главным образом, в общих чертах, времен Герцогства Варшавского и Конгресса, упоминая о своих трудах и наблюдениях. От Александра он переходит к Николаю, которого знал лишь по слухам, на которого так надеялись и который обманул эти надежды. «Поляки ожидали от пего не эффектного зрелища коронации, не молитвы и жареных быков, а чего-то иного, более важного, т.-е. облегчения своих страданий и улучшения своего положения в будущем».—Он разбирал также причины ноябрьского восстания и его неудачи. «Поляки, слабые и жившие в разладе, не найдя человека, заслужившего общее уважение, как Костюшко и Понятовский, должны были неизбежно покориться. Он останавливается также в своих записках на Александре II, на первых его реформах и особенно па освобождении крестьян, «давшем России миллионы граждан». Затем он говорит с глубокою скорбью об отношении Александра к Польше, о жестоких способах подавления восстания и лишь частично дошедших до Лукасиньского репрессиях Берга и Муравьева, о выступлениях Каткова, с которыми он имел возможность ознакомиться из русских газет. Характерно, что Лукасипьский в своих записках упрекает русских ученых в отсутствии гуманности и рассудительности, в восстановлении одной народности против другой путем религиозного фанатизма. «В нашем просвещенном веке ученые представляют собой в Европе нравственную и умственную аристократию, более уважаемую, чем аристократия по рождению. Они являются там истинными жрецами, хранителями священного огня на алтаре науки и искусства. Европейские ученые несли людям мир и согласие. Русские же ученые проповедуют ненависть и месть, благодаря их стараниям поляки пользуются ненавистью. «Что же произойдет в конце концов», с отчаянием восклицает Лукасиньский. И вспоминает по этому случаю, что Наполеон, умирая в изгнании, среди других правил, оставил три самых важных: 1) общественное мнение сильно, и его следует уважать, 2) время насилий и завоеваний прошло и 3) силой ничего нельзя создать (la force ne crée rien). Справедливость этих правил подтверждается его собственною гибелью». Он много раз возвращается в своих записках к последнему правилу, под-чвркияля бессилье насилия. Все свои мысли о Польше и ее исторических отношениях к России он соединил в пять пунктов, составляющих его «завещание». В этих пяти пунктах сосредоточены выводы, вытекающие из настоящих воспоминаний и долгих размышлений. Я не принадлежу больше этому миру. «Свободный от страха и надежд и даже от предрассудков, предубеждений и страстей, мало соприкасаясь с настоящим, - я живу исключительно в прошлом. Прошедшее это мой пост, па котором я подготовляю себя к далекому путешествию в неизведанные края будущего. В таком настроении я надеюсь вскоре предстать перед престолом Всемогущего и понесу с собой эти пять пунктов, в виде жалобы па несправедливость и тиранию. Я буду просить ио наказания, пе мести и даже не строгой справедливости, а лишь отеческого наставления для виновных, облегчения для страдающих и, наконец, мира, согласия и благословения для обоих народов. Мой голос слабее голоса вопиющего в пустыне, его не услышит ни одно живое существо... Поляк по рождению и воспитанию, я ненавидел Россию и ее жителей. Это был результат впечатлений, которые произвели па меня кровавые картины 1794 г. Годы, а с ними и опыт и глубже продуманная вера смягчила мои склонности и чувства. Продолжая любить больше всего мою родину, я не мог ненавидеть ни одного народа. И хотя я родился и воспитывался в католической религии, я представляю собою христианина по духу и истине, уважаю каждую религию и ее обряды, ценю только нравственность и хорошие дела. Мой последний вздох будет посвящен моей родине, и последняя молитва будет за ее благополучие п за счастье тех, кто поддерживал ее и служил ей, кто остался ей верен в несчастии и делил с ней ее страдания».

В самом конце тетради, содержащей эти записки, после некоторых дополнительных примечаний, написанных в течение того же

1864 г., также собственноручно написана Лукасиньским, в первой половине следующего 1865 г., отдельная глава, озаглавленная «Молитва». «Это ежедневная молитва, которую я читаю обыкновенно, во время прогулки», писал он в письме Лепарскому в ноябре

1865 г. Вероятно, он читал ее до тех пор, пока был в сознании в дни своей медленной смерти. Она начинается и оканчивается одной и той же фразой: «Есть что-то там в вышине, что расстраивает все планы смертных» (Il у a quelque chose en haut, qui dérange les desseins des mortels). Вся молитва полна забот и бесконечной любви к родине, а затем и ко всему человечеству. Это одновременно мольба и жалоба и как бы расчет с Богом умирающего в страшном одиночестве, в стенах Шлиссельбургской крепости

воеьмкде«ятплетжего старика. В июне 1865 г. Лукасиньского поразил удар. В течение нескольких месяцев, до сентября, он, по его собственным словам, «изображал собой не более как движущийся автомат, думающий лишь о том, чтобы скорее отправиться ad patres. В октябре того же года он поправился настолько, что написал собственноручное письмо Лепарскому, покинувшему к тому времени пост коменданта Шлиссельбургской крепости. Это было длинное, единственное сохранившееся, письмо Лукасиньского, написанное па половину по-польски и по-французски. В этом письме, на ряду с проблесками топкой мысли, обнаруживались явные следы прогрессирующей душевной болезни. «Я представляю собой или великого безумца или великого мудреца. Я подобен молодому возлюбленному, намеревающемуся написать коротенькую записку к своей возлюбленной и не знающему, где и как остановиться, и пишущему длинное послание. В Варшаве обо мне много говорят, сожалея,, что я переношу здесь различные страдания. Но там, в Варшаве, есть множество людей гораздо более несчастных, чем я, и их страдания болезненно отзываются в моей душе... Из всех членов Вашей семьи, генерал, чаще всего вспоминаю Ольгу. Я заметил, что перед отъездом она была грустна— желаю ей веселости и душевного покоя... Это бессвязное письмо является верным отражением моей головы и царящего в ней хаоса. Серьезное и смешное, веселое и грустное—все в ней перепутано без всякого порядка... Где я? Кто я? Одинокий и чужой, как сказочный вечный жид, без кровли и без отчизны. Что для меня Петербург, Париж, Лондон и весь мир, раз я не могу найти мою родину и могилу».

Весной 1866 г., по свидетельству студента-медика Степуша, видевшего случайно Лукасиньского в Шлиссельбурге, он был еще на ногах, «говорил языком польско-русско-французским п не терял надежды выйти на свободу». Все стремления его родных получить разрешение па свидание с ним остались без результата. С 1867 г. пет никаких сведений о Лукасипьском. Повидимому, его ум совершенно померк. 27 февраля 1868 г. новый комендант Шлиссельбургской крепости, генерал-майор Гринбладт, представил Александру П следующий рапорт: «Всеподданнейше доношу В. И. В., что содержавшийся в вверенной мне крепости секретный арестант Лукасиньский сегодня волею божьею скончался».

Так окончились мучительные, небывалые, почти полувековые, страдания этой жертвы слепого насилия и дикого произвола.


&lt;/div&gt;</text>
      <sha1>3aoes12bgx89355bpupf7xkbt8rxwk8</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592817</id>
      <parentid>4592796</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T20:39:39Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Wlbw68</username>
        <id>37914</id>
      </contributor>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="305164" xml:space="preserve">{{Отексте
| АВТОР                 = [[Людмила Яковлевна Круковская|Л. Я. Круковская]]
| НАЗВАНИЕ              = Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский
| ЧАСТЬ                 = 
| ПОДЗАГОЛОВОК          = 
| ИЗЦИКЛА               = 
| ИЗСБОРНИКА            = 
| СОДЕРЖАНИЕ            = 
| ДАТАСОЗДАНИЯ          = 
| ДАТАПУБЛИКАЦИИ        = 1920
| ЯЗЫКОРИГИНАЛА         = 
| НАЗВАНИЕОРИГИНАЛА     = 
| ПОДЗАГОЛОВОКОРИГИНАЛА = 
| ДАТАПУБЛИКАЦИИОРИГИНАЛА = 
| ПЕРЕВОДЧИК            = &lt;!-- Для отображения заполните ЯЗЫКОРИГИНАЛА --&gt;
| ИСТОЧНИК              = Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский : По книге проф. [[Шимон Аскенази|Шимона Аскенази]]: &quot;Лукасиньский&quot; / Л. Я. Круковская. - Петербург : Гос. изд-во, 1920. - 70, [1] с., 1 л. фронт. (портр.); 24 см. - (Историко-революционная библиотека).; — {{источник|Круковская. Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский (1920).pdf|Скан}}
| ДРУГОЕ                = 
| ВИКИПЕДИЯ             = 
| ВИКИДАННЫЕ            = &lt;!-- id элемента темы --&gt;
| ОГЛАВЛЕНИЕ            = 
| ПРЕДЫДУЩИЙ            = 
| СЛЕДУЮЩИЙ             = 
| КАЧЕСТВО              = &lt;!-- оценка по 4-х бальной шкале --&gt;
| ЛИЦЕНЗИЯ              = 
| НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ       = 
| ДРУГИЕПЕРЕВОДЫ        = 
}}
&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;

&lt;center&gt;&lt;big&gt;&lt;big&gt;'''ШЛИССЕЛЬБУРГСКИЙ УЗНИК'''&lt;/big&gt;&lt;/big&gt;&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;&lt;big&gt;'''ВАЛЕРИАН ЛУКАСИНЬСКИЙ'''&lt;/big&gt;&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;По книге проф. {{razr2|Шимона Аскеназы}}:&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;{{razr2|„ЛУКАСИНЬСКИЙ“}}&lt;/center&gt;

{{razr2|ОГЛАВЛЕНИЕ}}:

{{Dotted TOC 1en| &amp;nbsp;&amp;nbsp; &amp;nbsp;&amp;nbsp;&amp;nbsp; | '''[[#m1|Вступление.]]''' | 3 }} 
{{Dotted TOC 1en| &amp;nbsp;&amp;nbsp; &amp;nbsp;&amp;nbsp;&amp;nbsp; | '''[[#m2|Глава первая.—Детство и молодые годы]]''' | 5 }}
{{Dotted TOC 1en| &amp;nbsp;&amp;nbsp; &amp;nbsp;&amp;nbsp;&amp;nbsp; | '''[[#m3|{{ditto|Глава}} вторая.—Лукасиньский и польское масонство]]''' | 16 }}
{{Dotted TOC 1en| &amp;nbsp;&amp;nbsp; &amp;nbsp;&amp;nbsp;&amp;nbsp; | '''[[#m4|{{ditto|Глава}} третья.—Патриотическое общество]]''' | 37 }}
{{Dotted TOC 1en| &amp;nbsp;&amp;nbsp; &amp;nbsp;&amp;nbsp;&amp;nbsp; | '''[[#m5|{{ditto|Глава}} четвертая.—Суд и первые годы заточения]]''' | 48 }}
{{Dotted TOC 1en| &amp;nbsp;&amp;nbsp; &amp;nbsp;&amp;nbsp;&amp;nbsp; | '''[[#m6|{{ditto|Глава}} пятая.—В Шлиссельбурге]]''' | 63 }}


{{heading|44|id=1|sans=|ВСТУПЛЕНИЕ.}}

&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

До выхода в свет капитального и обширного двухтомного труда профессора Аскеназы о Лукасиньском, имя этой беспримерной жертвы дикого насилия было совершенно затеряно. «Тюремный мрак, окутывавший его при жизни,—говорит проф. Аскеназы,—поглотил также все его посмертные следы». Извлечь их из этого мрака дело далеко не легкое, и его можно было выполнить лишь отчасти: настолько глубоко и тщательно затерты эти следы. Все стремления и порывы Лукасиньского, как яркого выразителя современной ему эпохи, были тесно сплетены с историческими событиями Польши, с судьбой польского народа. И для того, чтобы характеризовать деятельность Лукасиньского, необходимо было дать хотя бы сжатый исторический обзор этих событий. Предлагаемое краткое извлечение из двухтомного труда проф. Аскеназы имеет целью ознакомить более широкие круги читателей с весьма важными сторонами жизни Царства Польского, а образ Лукасиньского будет «живым факелом, освещающим темную глубь той политической сцены, на которой разыгралась история Польши и России, в эпоху Александра». Вместе с тем жизнеописание Лукасиньского представляет огромный интерес еще и потому, что оно может служить лишней иллюстрацией той бесчеловечной в бессмысленной жестокости, какой подвергались самые бескорыстные и самоотверженные борцы за свободу».


&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

{{heading|44|id=2|sans=|{{razr2|ГЛАВА I}}.}}

&lt;center&gt;'''Детство и молодые годы.'''&lt;/center&gt;

Лукасиньский родился в Варшаве 14 апреля 1786 года. Отец его, небогатый шляхтич, женился на Люции Грудзинской из Плоцкого воеводства. От этого брака, кроме старшего сына Валериана, у них родилось еще четверо детей: две дочери—Юзефа и Текля и два сына—Антон и Юлиан. Последний, самый младший, был от рождения калекой. Родители, невидимому вследствие увеличивавшихся с течением времени материальных затруднений, проживали попеременно то в Варшаве, в Старом Городе, где умер отец; то в деревне, в Плоцком воеводстве, где в имении Павлове умерла мать. Валериан рос в тяжелых домашних условиях и в эпоху самых тяжелых народных бедствий. Маленьким мальчиком он был свидетелем резни в предместье Праге и окончательной гибели отечества. Юношеские годы он провел под суровой ферулой прусского владычества. Однако, на месте своего рождения он мог почерпнуть достаточно оживляющих и возвышающих душу элементов. Не даром он принадлежал к мелкой полумещанской варшавской шляхте и родился в памятную эпоху, на закате XVIII в. Мещанская и пролетарская Варшава оставалась совершенно безучастной в течение всего упомянутого рокового столетия, слегка оживляясь лишь во время тех или иных выборов и относясь еще почти пассивно к насилиям, творившимся на ее глазах над народом. Но стоило ей лишь один раз во время Великого сейма проснуться для самосознания, один раз взяться за дело, во время восстания, чтобы проникнуться новым настроением, стать могучим источником новой народной энергии. Юноша-Лукасиньский проникался на каждом шагу этой особой атмосферой, которой были больше всего пропитаны все утолки родного квартала в Старом Городе. Несмотря на все материальные затруднения в родительском доме, Лукасиньский получил весьма тщательное образование. Он владел в совершенстве французским и немецким языком, и позже на службе выделялся знаниями в области математики, статистики и географии. Кроме того, он отличался большой начитанностью не только в родной литературе, но и в особенности во французской. Любя точные науки, он не пренебрегал и чтением серьезных книг по истории, общественным наукам и юриспруденции, часто цитировал наизусть Плутарха, Монтескье и Чацкого. Ему пришлось, вероятно, много потрудиться для своего образования, так как он не обладал никакими талантами и был человеком средних способностей, с тяжелым, медлительным мышлением. Но ценою больших усилий он проявлял часто проницательность и замечательную тонкость ума. Он отличался не столько живостью ума, сколько спокойною рассудительностью и, главным образом, глубоким сознанием ответственности за свои действия. Он мыслил строго, логически, точно, и то, что однажды обдумал, проводил с железною последовательностью, без всякого снисхождения к себе и другим. Но отношению к людям у него выработалась с течением времени, путем опыта, какая-то трезвая, скептическая, иногда просто презрительная, недоверчивость, де-, лившая его малообщительным. «Железный характер»—говорили о нем в семье. Но, в действительности, под холодною внешностью в нем таился внутренний огонь и чувствительность. Он был лишен личного честолюбия, но все его благородные стремления были направлены на служение своему народу. В нем жила огромная совесть, твердость и готовность к самопожертвованию за свободу и для блага родины. Замкнутый и малоразговорчивый, он обычно хорошо владел собою, но неожиданно вспыхивал с неудержимой силой. Это была во многих отношениях типичная душа мазура. Он был среднего роста, худощавого сложения, с правильными чертами лица, высоким лбом, серыми глазами и русыми волосами.

Когда в 1806 г. Наполеон разбил пруссаков и освободил таким образом подвластную им до тех пор область, для Лукасиньского явилась возможность вступить, на, призыв Домбровского и Понятовского, в ряды войск под национальные знамена.

Лукасиньский пребывал в то время у родственников своей матери, недалеко от Млавы. Там формировался под начальством Игнатия Зелиньского пехотный стрелковый батальон, в который и вступил Лукасиньский (15 апреля 1807 г.) «добровольцем в качестве фурьера». Вместе с этим батальоном—позднее переименованным в пятый стрелковый полк, причисленный ко II легиону Занончека, Лукасиньский участвовал в летней кампании против пруссаков и русских и был вскоре (7 июля) произведен в адъютанты и затем, по заключении Тильзитского мира, в подпоручики (1 февраля 1808 г.). При реорганизации войск герцогства Варшавского он вскоре перешел (1 марта 1808 г.) в шестой пехотный полк, сформированный из калишан под начальством Юлиана Серавского и к которому уже раньше была присоединена часть стрелков Зелиньского. Набирая рекрут в Ченстохове и Калите, он завязал здесь первые знакомства и дружбу, которая позже сыграла важную роль в его жизни. В это же время он был назначен адъютантом при инспекторе по рекрутскому набору Константине Яблоновском.

Но мирная организационная работа длилась недолго. Вспыхнула австрийская война 1809 г. Эрцгерцог Фердинанд, во главе превосходных сил, вторгся в герцогство Варшавское. Понятовский, после генерального сражения под Рашыном, отступил с польской армией в Галицию. С самого начала военных действий, в апреле, мае и июне, шестой пехотный полк отличился в битве под Рашыном, в ночных штыковых атаках в предместии Гуры, на сандомирских бастионах, и затем при обороне Сандомира.

Трудно установить точно, насколько канцелярская работа позволяла Лукасиньскому принимать личное участие во всей этой выдающейся деятельности его полка. Верно только то, что Лукасиньский ревностно исполнял свои обязанности, так как именно тогда, во время похода, он был (7 мая) произведен в поручики. Тем временем операции Понятовского в Галиции постепенно расширялись, и в скором времени он захватил почти всю австрийскую область. Поэтому тотчас приступили к организации национального войска в освобожденной Галиции. Как бы по чудесному мановению, тотчас возникло несколько новых полков, несколько десятков тысяч новобранцев вступило в ряды войск. Это было гораздо более серьезным долом, чем произведенное два года тому назад в прусской области, ибо теперь оно явилось плодом исключительно собственных усилий, без посторонней помощи, и было делом в полном смысле слова революционным. Галицийская организация 1809 г. была делом не столько чисто военным, сколько народно-повстанческим, и произвела сильное впечатление на молодой ум Лукасиньского. Он сошелся в это время в Галиции с кружком людей, близких к прежним эмигрантам после восстания Костюшки или даже принимавших в нем участие. Они проводили свою революционную идею на чужбине, в Париже, в легионах и затем принесли ее обратно на родину, в Герцогство Варшавское. Весьма вероятно, что именно тогда молодой офицер встретился с Андреем Городыским—одним из самых выдающихся представителей той группы, которая оказывала сильное влияние на тайную организацию не только в эпоху Герцогства, но и в Царстве Польском. В это самое время Лукасиньский был очевидно принят в военную масонскую ложу. 5 июля 1809 г. он вместе с целым кружком своих новых друзей вступил в чине капитана во вновь сформированный первый пехотный галицийско-французский полк. Покидая свой шестой линейный полк с установившеюся репутацией для нового формирующегося полка, набранного из дезертиров, добровольцев и пленных, Лукасиньский руководствовался чисто гражданскими мотивами. Первый батальон нового полка состоял из иностранцев—немцев, французов и итальянцев, второй баталион—из литовцев, третий—из русинов, большею частью не понимавших польской команды и даже внешним обликом значительно отличавшихся от остального войска. Но, быть может, именно внешний вид этой разношерстной толпы солдат, собранных под общее освободительное знамя, послужил для Лукасиньского особой побудительной причиной, поощрявшей н направлявшей его к великой идее единения всех разнообразных, разделенных элементов в один общенародный центр. Большое влияние в этом отношении оказал на него замечательный человек, с которым он встретился еще в Ломже, Казимир Махницкий, получивший серьезное образование в университетах Гейдельберга и Гааги. По возвращении из-за границы, Махницкий состоял судьей в Ломже, где Лукасиньский и сошелся с ним. Вскоре Махницкий стал не только советчиком, но и в полном смысле слова морально-политическим руководителем Лукасиньского во всех делах тайного общества, а позже и во время самых тяжелых преследований. Он выдержал, не дрогнув, все изысканные тюремные пытки и оттолкнул с холодным презрением милостивые великокняжеские искушения и выдержал до конца—дольше и непоколебимее всех, даже самого Лукасиньского. И именно он, человек непоколебимого характера, оказался позже, во время ноябрьской революции, самым подходящим руководителем военного восстания. Забытый и молчаливый, он окончил жизнь на далекой чужбине, в стороне от шума и эмигрантских передряг.

Весной 1809 г. Махницкий, по первому призыву, покинул свое судейское кресло и уже в мае вступил, в качестве простого солдата, в ряды национальной армии. В начале июля, в один день с Лукасиньским, он был произведен в поручики первого галицко-русского полка, и с тех пор между ними завязалась более близкая дружба. Наступил критический 1813 г. Разбитая великая армия отступала на запад, и вслед за ней на Герцоство Варшавское надвинулась преследовавшая ее русская армия. Остатки польской армии, под начальством Иосифа Понятовского, покинув Варшаву, остановились в Кракове, где, после страшного московского поражения, происходила лихорадочная реорганизация армии. Туда же весной 1813 г. был переведен вместе со всем административным органом и Лукасиньский, в то время как его ближайшие друзья заперлись в осажденном Замостье и принимали вместе с генералом Гауке участие в продолжительней защите крепости. Но положение польского войска, направлявшегося под начальством Понятовского через Краков на запад, было, с общественной, а не военной точки зрения, гораздо более тяжелым и двусмысленным. Лучшие люди, вроде Князевича, Хлопицкого и др., ушли. Но, несмотря на все сомнения, Лукасиньский пошел до конца за своим главнокомандующим, проделал всю саксонскую кампанию, участвовал в защите Дрездена и здесь попал в плен к австрийцам (12 ноября 1813 г.).

Он был отправлен в Венгрию, где пробыл в заключении около полугода. Тем временем Александр I. вместе с неутомимым польским деятелем Адамом Чарторыйским, вступил в Париж и примял там весной 1814 г. депутацию от польской армии, которую взял под свою опеку и обеспечил ей свободное возвращение на родину. Таким образом был освобожден и Лукасиньский, возвратившийся в июне 1814 г. в Варшаву, где тотчас приступили к реорганизации польской армии под русским протекторатом. Но как судьба Польши, так и реорганизация армии оставались еще в течение почти целого года в неопределенном положении. Подобно тому, как надежда на могущество Наполеона не оправдалась в прошлом, в будущем могла не оправдаться и надежда на великодушие Александра. Поэтому невольно зарождалась мысль, что главным образом следует рассчитывать лишь на свои силы. Эта мысль была подтверждена защитниками Замостья и Махницким в частности. Крепость Замостье, обеспеченная провиантом лишь на три месяца и защищавшаяся девять месяцев, показала, что может сделать неисчерпаемая энергия даже маленькой горсти защитников.

Несмотря на холод, голод, скорбут, на огромную смертность, на уничтожение домов для топлива, наконец, на употребление в пищу кошек, ворон, мышей и крыс, все, в том числе и Махницкий, уже в чине майора, хладнокровно исполняли свои тяжелые обязанности. Здесь, невидимому, и зародилась мысль о необходимости самостоятельной организации, без всякой посторонней помощи, народных сил в виде тайных союзов. Эта мысль, получив широкое распространение, стала осуществляться в различных направлениях и непосредственно повлияла на Лукасиньского. Существуют указания, что, уже на обратном пути из Франции на родину, в польских войсках зарождались, иногда на короткое время, тайные, чисто военные союзы на патриотической основе. Один подобный союз возник в 1814 г. в Виттенберге, по инициативе генерала Михаила Брониковского в качестве наместника и при участии командира эскадрона Петра Лаговского под именем Домбровского. Союз был организован в восьми отрядах, носивших имена Батория, Ходкевича, Костюшки, Ленинского, Понятовского, Сулковского, Либерадского и погибшего под Сан-Доминго Яблоновского. Это тайное общество было скорее плодом фантазии неопытных инициаторов, нежели живым центром заговора, и существовало главным образом лишь на бумаге. В это самое время аналогичные попытки обнаружились и вне военной сферы. Первый шаг для этого сделали псевдоякобинец и карьерист Андрей Городыский, находившийся вместе о Лукасиньским в 1813 г. в Дрездене. Раньше Городыский предлагая свои, услуги Наполеону, рассказывая при этом небылицы о каком-то могущественном, а в действительности фиктивном «Патриотическом Обществе» на Подоли и Украине и обещая вызвать там общее восстание. Так. как несомненно, что на предприятии Городыского отразилось прогрессивное течение мысли, начиная с Коллонтая, то для полного уяснения дальнейшего развития народного самосознания в указанном направлении, по которому следовал и Лукасиньский со своими товарищами и последователям и, необходимо, считаться и с бесцельными начинаниями Городыского.

Когда Лукасиньский возвращался ни родину вместе с тысячами своих товарищей по оружию, ближайшее будущее и даже настоящее их родины представлялось еще в крайне неопределенном и мрачном свете. Армия Герцогства Варшавского очутилась в особенно затруднительном положении. Она, повидимому, сохранила своих прежних вождей, но вместе с тем очутилась под начальством великого князя Константина Павловича. Она, реорганизовывалась спешно, но на счет русской казны и не зная определенно для кого—для русского ли императора или для Польши?

Вот почему летом 1814 г. Польские офицеры обратились к своему главнокомандующему со следующим, вернее всего им же вдохновленным, воззванием: «Ты зовешь нас снова в ряды войск; наша молодежь много раз вступала на твой зов в эти ряды, ибо ты звал ее во имя самого священного стремления бороться за отнятое у отцов наших Королевство. Офицеры являются гражданами одной общей родины и, как ее сыны, вооружались за нее и берегут кровь свою для нее. Скажи нам, что ты представляешь собой теперь и для чего велишь кам взять оружие. Ты, думающий лишь о восстановлении земли отцов, спроси у победителя от нашего имени—что он требует от нас? Мы в его власти, но лишь одна родина может требовать нашей крови для ее блага». Домбровский передал это воззвание через Константина Павловиче государю и представил Константину подробный проект наступления польской армии собственными силами против пруссаков и Австрии, если бы эти державы вздумали ставить препятствия восстановлению Царства Польского. Это смелое предложение вызвало лишь подозрение царя и великого князя по отношению к предприимчивому польскому генералу.

Одновременно некоторыми молодыми офицерами была предпринята с большою осторожностью тайная организация в среде польской армии. В конце 1814 г. под руководством двух инженерных офицеров, Игнатия Прондзиньского, его приятеля Клеменса Колачковского и молоденького, но полного огня Густава Малаховского возникло «Общество истинных поляков», в основу которого положено «société de quatre», так как к нему не могло принадлежать более четырех человек одновременно. Вновь поступающих принимали не в масках, а с глубоко надвинутыми фуражками и закутанными в плащи с поднятыми воротниками, так что нельзя было узнать их лица. Из трех вновь принимаемых в общество, двое, не зная имени третьего, ожидали его в темной приемной. Принятие было обставлено большою таинственностью. Общество существовало недолго и в 1815 г. прекратило свое существование. Лукасиньский не принадлежал к этому обществу. По возвращении на родину, он вступил в реорганизованную польскую армию  и приказом великого князя был назначен в чине капитана в четвертый линейный полк под начальство полковника Игнатия Мыцельского. Четвертый полк пользовался особою милостью Константина Павловича, постоянно квартировал в Варшаве и набирался из варшавской молодежи—из ремесленников, рабочих, частных служащих и т. п., из так-называемой «уличной молодежи», превосходившей своею ловкостью, выправкой и изяществом даже гвардейские полки. Среди них было не мало плутов, авантюристов, обманщиков и даже воров. Известно, что однажды кто-то из них украл шутки ради бобровую шинель великого князя. Все это искупалось веселостью и ловкостью, и они были несомненными любимцами Варшавы. Константин всюду отдавал им преимущество и ставил их в пример другим полкам. Говорили даже, что он сам оказывал им помощь во всем и заблаговременно предупреждал о том, что нужно иметь в виду на смотрах, парадах и маневрах. Лукасиньский, уроженец Варшавы, очутился в этом специально варшавском полку как в хорошо знакомой ему среде, и хотя он значительно выделялся в легкомысленной полковой атмосфере строгостью своих убеждений и серьезным характером, пользовался все-таки уважением начальства и товарищей и любовью подчиненных ему солдат. 30 марта 1817 г. он был произведен в майоры. Всецело отдаваясь выполнению своих служебных обязанностей, Лукасиньский вел скромную жизнь пехотного офицера, живущего на свое скудное жалование, вдали от светского шума варшавских салонов, куда имели доступ лишь более привилегированные по богатству или связям, как Скшинецкий, Прондзиньский и др. Скромный майор четвертого полка стоял вне этого светского круговорота. Он пережил не мало горя в своей домашней жизни: потерял мать, и на его попечении остался брат Юлиан—калека. Другой брат—Антон—имел мало общего с ним и не был посвящен позже в опасную деятельность Валериана, гибель которого совершенно не коснулась его. Любимая сестра Текля вышла замуж за Яна Лэмпицкого и покинула Варшаву. Приблизительно в то же время Валериан обручился с Фредерикой Стрыеньской. Но они откладывали свою свадьбу из года в год, ожидая более благоприятного времени, и так и не дождались его.

В Варшаве у Лукасиньского был целый кружок более близких друзей, главным образом товарищей по оружию. Но кроме того у Лукасиньского появились в это время некоторые новые знакомства, непосредственно связанные с его последующею деятельностью и явившиеся следствием его общения с варшавскими масонами, к которым он имел доступ в качестве члена военной масонской ложи. Таким образом он сошелся с Казимиром Бродзиньским—поручиком артиллерии и вместе с тем поэтом, оплакивавшим в чувствительных стихах «белые березы над зеленой московской дорогой», или разоренное московское население. Усердный масон Бродзиньский, брат ложи храма Изиды в Варшаве, познакомился с Лукасиньским в масонских кругах, заслужил его доверие и уважение и был им посвящен в ближайшую национально-масонскую деятельность. Но еще большее значение имело для Лукасиньского знакомство, также через посредство масонского братства, с выдающимся членом апелляционного суда в Варшаве—Венгжецким. Он принадлежал к предыдущему поколению Великого сейма и восстания Костюшки, был первым президентом столицы Царства Польского, имевшим мужество ответить Константину на его незаконное требование военной реквизиции у варшавских ремесленников: «Здесь не Азия, В. В., и народ имеет свои права!» Это был суровый, сильный духом, старик, проникнутый насквозь любовью к простому народу и с прогрессивными демократическими взглядами. Резко защищая наполеоновское законодательство, он говорил: «шляхтич боится кодекса из страха постепенно потерять свою власть над крестьянином; его беспокоит, что придется заседать в суде рядом с мещанином и крестьянином» и т. д. Венгжецкий принадлежал к числу масонов еще школы Игнатия Потоцкого и Четырехлетнего сейма, состоял в дружбе с Игнатием Потоцким—министром просвещенния и исповеданий в первые годы Ц. П. и главой польского масонства.

Венгжецкий достиг всех высших масонских степеней и стал постоянным посредником между Лукасиньским и варшавским Великим Востоком, а также специалистом по вопросу о сочетании социально-революционных идей с масонскими обрядами. Лукасиньский также не ограничивал своей деятельности мертвящей военной службой. Он зорко следил и горячо отзывался на все вопросы общественной жизни Ц. П. в ее общем течении и развитии, и даже в отдельных проявлениях. Чрезвычайно интересным свидетельством в этом отношении может послужить изданное в то время и единственное вышедшее из-под пера Лукасиньского сочинение, касающееся еврейского вопроса. Этот вопрос принимал резкое направление уже в эпоху Герцогства Варшавского и разгорелся в переходное время между падением Герцогства и возникновением Царства Польского.

В первые же годы после Конгресса он стал живо обсуждаться в печати, общественном мнении и законодательстве. Еще в 1815 г. этим вопросом, в благожелательном для евреев духе, занялся влиятельный «Варшавский Дневник». На его столбцах выступил ксендз Ксаверий Шанявский, кафедральный варшавский каноник, призывая к гуманному отношению к евреям, к уравнению их с остальным населением в податях, требуя взамен от евреев приспособления их к бытовым условиям народа. Для упорствующих же он просил у Александра «предоставления определенной территории для образования Еврейского Царства». В том же журнале выступил с резким возражением Сташиц в статье «О причинах вреда, приносимого евреями, и способах превращения их в полезных членов общества». В следующем 1816 году спокойно и беспристрастно выступили ксендз Лэнтовский в Варшаве со статьей «О евреях в Польше» и Станислав Качковский в Калише со статьей «Взгляд на евреев», чем и закончились на этот раз прения по еврейскому вопросу.

Но в феврале 1817 года, после первого нормального набора в Ц. П., в ряды польской армии вступили вновь призванные евреи, до того времени, после первой неудачной попытки в начале Герцогства, совершенно освобождавшиеся от военной службы. В это же время еврейский вопрос во всей своей широте подлежал обсуждению на предстоявшем первом сейме Царства Польского в 1818 г. Поэтому в печати снова разгорелся спор. Генерал Винцент Красиньский издал в Париже на французском языке и опубликовал на польском языке в «Газете Варшавского Герцогства» резкую статью, посвященную наместнику Зайончеку—«Aperçu sur les juifs». Он смотрел на евреев, как на граждан всей вселенной, не признающих никакой родины, не привязанных ни к какому государству. Он утверждал, что польские евреи подчиняются лишь одному главному вождю, имеющему пребывание в Азии с титулом «князь рабства», высказывал сомнение в возможности превратить их в граждан, хотя в конце-концов давал довольно либеральные общие указания для реформ быта польских евреев, взятые из соответствующего проекта времен Четырехлетнего сейма и сочинения Чацкого о евреях. Выводы генерала довел до конца анонимный автор статьи «Меры против евреев», который, исказив случайно брошенную мысль ксензда Шанявского, добивался, чтобы просто обратились к Александру с требованием о насильственном выселении всех евреев из Ц. П. и водворении их «на границах Великой Тартарии». В сравнительно более мягком, но, в общем, родственном ему, духе написана также анонимная брошюра «О евреях», где автор, сомневаясь в выполнимости принудительной эмиграции, советовал сосредоточить евреев в особых селениях—«вернее в новых городах», наряду с соответствующей «реформой еврейской религии». На более глубоком чувстве справедливости, местных интересах и совершенно иных, более умеренных, принципах обосновал свою статью «О реформе еврейского народа» Иосиф Вышиньский, призывая к систематической постепенной работе для поднятия культурности и гражданственности в среде еврейского народа. Эти четыре статьи вызвали целый ряд иных, на эту же тему, и побудили Лукасипнекого издать в 1818 г. книжку под названием «Размышления некоего офицера о признанной необходимости устройства евреев в нашем государстве и о некоторых статьях на эту тему, вышедших в свет в настоящее время».—«Я  не написал никогда ни одной статьи»,—говорит скромный автор в предисловии,—«обремененный моими постоянными, непосредствейийми служебными обязанностями, я мог приобресть лишь некоторые общие сведения но местному законодательству и государственному управлению». Тем не менее, эти «Размышления», написанные ясно, спокойно и связно, свидетельствовали как об основательном исследовании предмета, так и о зрелом, проницательном суждении гражданина. «Евреи приносят стране вред и могут даже стать опасными для нее. Но нам необходимо еще убедиться, могут ли они сделаться полезными». На этот вопрос Лукасиньский отвечает утвердительно. Он резко упрекает евреев в их заблуждениях и проступках, в «равнодушии к стране, в которой они живут». «Евреи—народ изобретательный, развращенный продолжительной эксилоатацией нашего крестьянства—не скоро откажутся от этого выгодного занятия». Но, вместе с тем, он подчеркивает страшную нужду, царящую в среде еврейских масс, ответственность всего общества за «презрение, оказываемое евреям в самом широком смысле этого слова». «До тех пор, пока мы не перестанем оказывать евреям презрение... до тех пор мы не можем надеяться на то, чтобы они могли стать иными, чем теперь. Что такое любовь к родине и отчего это чувство чуждо евреям?.. Единственным и действительным связующим звеном этого чувства является любовь к известной стране и связь с известным народом. Тот, у кого нет во всей стране ни родных, ни друзей, наверно не будет привязан к ней». Вот почему нужно создать такое родство, дружбу и духовное общение. Затем автор указывает серьезные меры для народного образования евреев, допущения их в цехи и корпорации. Наконец, он настойчиво доказывает, что еврейский вопрос теснейшим образом связан с вопросом общей социальной реформы, а именно в области крестьянского вопроса. «Эпоха реорганизации евреев в нашей стране совпадет с эпохой просвещения крестьян». Что касается упомянутых четырех статей, то Лукасиньский с трого осуждает обе анонимные брошюры—одну, где речь идет о насильственном выселении, как «совершенно нелепую,»—и вторую—как противоречащую понятиям о терпимости и свободе. Но он высоко оценивает разумные советы Вышиньского и, наконец, очень резко высказывается против статьи генерала. Красиньского, не разделяет его ложных и тенденциозных в своей основе взглядов, а его более положительные выводы Лукаснвьский считает целиком взятыми из других сочинений. Генерал, невидимому крайне возмущенный, отвечал в весьма регкой и довольно нелепой форме. Он издевался над Лукасиньским за его сострадание к еврейской бедноте, обвинял его в предосудительном «нерасположении к шляхте» и выступлении в роли еврейского защитника, «против убеждений всей страны». Безусловная независимость убеждений Лукасиньского ярко характеризуется этой полемикой скромного майора с влиятельным командиром гвардии, в том же году произведенным в царские генерал-лейтенанты и в сеймового маршала, с которым считались военные и правительственные сферы, а в те времена—и общественное мнение. Тем временем приближалась решающая эпоха его жизни, исходный пункт его исторической роли и трагической судьбы. Лукасиньский был призван занять место вождя при выполнении одной из самых тяжелых я неблагодарных народных задач, требовавшей полного самоотречения и связанной с большою ответственностью—в тайном союзе. Результаты его работы—«Национальное Масонство и Патриотическое Общество в своем возникновении, росте н упадке»—находятся в такой тесной связи с политической историей Ц. П., что невозможно точно понять и уяснить себе их, не ознакомившись, хотя бы в общих чертах, с параллельным течением этой истории. Кроме того, его деятельность находится в известной связи с политикой Александра I, его стремлениями и направлением его польской политики. Вот почему необходимо прежде всего несколько осветить эти вопросы общего значения, а именно те пункты, где они сходятся и тесно связаны с стремлениями Лукасиньского.

&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

{{heading|44|id=3|sans=|{{razr2|ГЛАВА II}}.}}

&lt;center&gt;'''Лукасиньский и польское масонство.'''&lt;/center&gt;

Создание Царства Польского на Венском конгрессе в 1814—1815 г.г. совершалось среди тяжелых условий и поэтому оно было завершено лишь на половину и в ущерб польскому народу. Возрождению Польши рядом с Россией в более обширных территориальных размерах воспротивились как Западная Европа, так и решающий голос России. Не удалось даже спасти Герцогство Варшавское в его целом, так как существенную часть его пришлось отдать Пруссии для Познани; не удалось также добиться присоединения хотя бы части Литвы. Но и то, что осталось Царство Польское в своем позднейшем географическом составе, было создано с большим трудом и хуже всего, что не было уверенности в завтрашнем дне и в будущем не предвиделось полной безопасности.

Царство Польское получило тесную, урезанную территорию и, несмотря на некоторые недостатки, либеральную для того времени и в общем хорошую конституцию. Александр I, в расцвете сил, 38 лет от роду, вступая в управление Польшей, намеревался первоначально придерживаться и развивать конституцию и расширить территорию на счет Литвы, а в дальнейшем даже на счет Галиции и Познани. Но в то же время, верный своему двуличному характеру и подчиняясь своему обоюдоострому положению, сохранял за собой возможность во всякое время ограничить как конституцию, так и территорию. Эти две идеи, прогрессивная и регрессивная, освободительная и репрессивная, всегда совмещались в его голове, причем ни одна из них никогда не уступала вполне своего места другой и в известные периоды одна из них брала верх над другой. Первая — прогрессивная — преобладала в первой половине, а вторая—в последней половине того десятилетия, в течение котоporo ему суждено было еще жить и править Польшей. Его внутреннее раздвоение обнаружилось с самого начала при законодательном устроении Царства Польского и установлении в нем государственного аппарата. Это выразилось не только во внесенных лично им в текст конституции значительных ограничениях, но и, главным образом, в предоставлении Польши во власть Константана Павловича и под наблюдение Новосильцова. Из всех сыновей Павла Константин больше всего походил на отца и по его примеру больше всех ненавидел Екатерину. Он поражал и отталкивал с первого взгляда своею внешностью, В этом нескладном теле билась необузданная, дикая, безумно-пылкая душа. Он носил в себе двойное наследственное бремя—развращенность Екатерины и деспотизм Павла. Не обладая личною храбростью, он был проникнут слепою любовью не к истинному военному служению, основанному на самопожертвовании и чести, а к солдатчине мирного времени, к солдатчине парадов, казарм и железной дисциплине. В его болезненно-пылком и в своей основе слабом характере таились однако и более чистые, благородные элементы, как и в мрачной душе его отца. Поставленный в тупик и всем сердцем ненавидевший Константина, Немцевич говорит о нем: &lt;Это чудовище—человек, делающий все с опрометчивостью, не имеет себе равного на земле—умный и безумный, жестокий и гуманный». И подобный человек, невероятное соединение самых противоречивых черт характера, был назначен главнокомандующим польских войск и тем самым и фактическим наместником Царства Польского. Но поляки, отданные во власть подобного правителя, умели своим влиянием по крайней мере отчасти подавить в нем злые инстинкты, разбудить лучшие чувства и в известной мере привязать его к себе. Константин вступил в управление Польшей, полный ненависти к ней, но, изгнанный из нее, ушел полный жалости к ней. Первые шаги его в Организационном Комитете обнаружили некоторую сдержанность и даже известное уважение к поседевшим на поле брани польским вождям, а также заботы о польском солдате. Но это продолжалось недолго. Под влиянием придворной камарильи, ок вскоре обнаружил свое глубоко неприязненное отношение ко всему польскому и стал быстро и усиленно подкапываться под еще свежее и неустойчивое здание новой конституции. Болезненная подозрительность и беспощадная жестокость больше всего отозвалась, конечно, в польских войсках и приняла особенно резкую форму с назначением полномочным комиссаром Ц. П. Н. Н. Новосильцова—самого ярого и жестокого преследователя и мучителя Лукасиньского, заключавшего в тюрьмы и высылавшего в Сибирь несовершеннолетних детей за какую-нибудь польскую песенку. Кутила и пьяница, он превратил все политические процессы в Польше и Литве в источник своих доходов. Известно также, что он не даром старался так усердно уничтожить в Польше франмасонство, так как после закрытия масонских лож он воспользовался солидными капиталами польского Великого Востока. И хотя он, по обыкновению, постарался уничтожить все следы своих злоупотреблений, тем не менее они-явно обнаружены позднейшими исследованиями. После первых столкновений Константина с Военным Комитетом осенью 1814 г. все выдающиеся вожди польской армии вышли в отставку, и таким образом армия всецело подпала под власть Константина. Вскоре последовали позорные и трагические события. За малейшие проступки как солдаты, так и офицеры подвергались самым жестоким взысканиям. Прославленные парады на Саксонской площади стали мучением и ужасом для польских офицеров, которых старались всячески задеть и унизить. Перед Пасхой 1816 г. покончил с собой оскорбленный Константином капитан Водзиньский, а за ним последовали многочисленные товарищи—один за другим. В течение первых четырех лет командования армией Константина насчитано до 49 самоубийств среди одних офицеров.

В начале марта 1818 г. Александр прибыл в Варшаву на первый польский сейм и оставался там около семи недель, до конца апреля. Тогда-то, гневно устраняя всякую оппозицию со стороны Константина и тогдашнего русского министра иностранных дел Каподистрии, Александр сделал огромный шаг вперед в деле освобождения Польши и дарования ей прав. Но, как оказалось позже, это была пе более как ракета, мимолетный фейерверк красноречия или, как выразился со свойственной ему бесцеремонностью Константин, «слова императора являются не более как фальшивой монетой».

Пребывание Александра в Варшаве в 1818 г. было кульминационной точкой его благожелательных отношений к Польше.

Уже в 1819 г. эти отношения стали осложняться и портиться. Весной 1819 г. в варшавских газетах появилось несколько резких, оппозиционных статей. Статьи Кициньского и Моравского в «Ежедневной Газете» вызвали страшные репрессии со стороны Константина. Против издателей были приняты самые суровые меры, печатание газет было прекращено и типографии закрыты. В то же время, под давлением Константина, Зайончек издал ряд предписаний, касающихся цензуры периодических изданий и книг. Одновременно в среде войска произошло событие, еще более раздражившее Константина, особенно внимательного к военной дисциплине. В июне обнаружилось, что находившийся в Замостье под арестом подпоручик второго полка пехотных стрелков Игнатий Погоновский составил план взятия крепости, предварительно убедив для этого гарнизон перейти на его сторону и затем вместе с ним ворваться в Галицию. Это безумное предприятие было заранее обнаружено и без всяких усилий ликвидировало. Но для предубежденного и подозрительного Константина этого было достаточно. В Петербург тотчас полетели донесения, рисовавшие в самых мрачных красках положение дел в Царстве Польском. Вся страна изображалась как находящаяся под влиянием грозных волнений накануне взрыва. Эти донесения вызвали новые репрессии, уже продиктованные Александром. Вот почему в 1820 г. во время своего пребывания в Варшаве на втором сейме он был настроен совершенно иначе, чем два года тому назад... Относясь подозрительно, недоверчиво, Александр как бы искал повода для того, чтобы взять обратно все свои обещания и предписания. Поводом послужила оппозиция сейма, вставшего во главе с Винцентом Немойовским на защиту свободы. Покидая Варшаву, Александр сказал брату, что дает ему «carte blanche», т.-е. полную свободу действий. Таким образом были покончены все счеты с конституцией и открыта широкая дорога для реакции и репрессий.

Это самый темный и до настоящего времени недостаточно выясненный момент в царствовании Александра. Вместе с тем это ключ к выяснению некоторых важнейших вопросов, связанных с его отношением к Царству Польскому вообще и к польским тайным обществам в частности. Эти, на первый взгляд, весьма отдаленные вопросы имеют, однако, непосредственное и часто даже решающее значение для выяснения многих важных и крайне сложных обстоятельств, касающихся возникновения тайных обществ и судьбы Лукасиньского. Надо заметить, что с 1821 до 1825 г.г. сильным влиянием на польские дела пользовался Новосильцев. Главным средством для удержания этого влияния послужили для Новосильцева непосредственные и непрерывные сношения его с Александром. При этом он все время старался поддерживать тревожное, подозрительное настроение императора, установившееся за время его последнего пребывания в Варшаве. Новосильцов, получив разрешение посылать императору еженедельные рапорты из Варшавы, стал широко пользоваться этим разрешением и буквально засыпал Александра постоянными донесениями о следствиях, заговорах и арестах, не давая ему опомниться и все глубже погружая его в душную атмосферу опасений и преследований. Существуют еще некоторые указания на то, что Англия и Австрия, заинтересованные в недопущении угрожавшей ежеминутно в то время войны между Россией и Турцией, в числе иных дипломатических средств, прибегли к устрашению Александра возможным восстанием в Царстве Польском. Для этого пускались в ход различные английские или австрийские «фабрикации», умышленно подсовывавшиеся русской полиции, откуда уже доходили до Александра и производили на него желательное устрашающее действие. Результатом подобных дипломатических фабрикаций и донесений Новосильцова явились страшные репрессии и резкая перемела в отношениях Александра к Польше во втором пятилетии существования Царства Польского.

На таком общем фоне русско-польской жизни стала обрисовываться работа Лукасиньского, начатая первоначально в форме Национального масонства. То было время, когда во всех европейских государствах возникали одно за другим различные тайные общества, большею частью близкие к масонству или даже просто происшедшие из него. Самое большое количество тайных обществ появилось у самого угнетенного в те времена народа—итальянцев. Эти тайные общества заимствовали у масонства его формальную сторону, значительно улучшая при этом чисто организационную технику в смысле большей централизации работы и обеспечения тайны своей деятельности. Общества, возникшие в Пруссии, были большею частью санкционированы правительством и носили характер патриотической организации. По возвращении в Петербург из Вены после конгресса, Александр также задумал организовать у себя полутайное общество по образцу немецкого Tugendbund’а, выросшего из масонства. Он надеялся таким образом пересадить на русскую почву патриотическое немецкое общество и сделать его орудием своей политики для непосредственного влияния на общество. Так под эгидой Александра возродилось в России масонство в широких размерах и в направлении, точно соответствующем политическим стремлениям монарха. Масонство существовало в России с 1731 года, но широкое распространение оно получило лишь в 1815 г. по возвращении Александра из Парижа, где он был сам тогда принят в ложу. В том же году возникла в Петербурге утвержденная правительством Великая ложа Астрея, от которой разрослось, особенно в 1818 году, несколько десятков филиальных лож в различных местностях империи, главным образом в Петербурге и западных губерниях. В первую очередь организовались, под покровительством царя, военно-масонские ложи, в которых принимали участие самые выдающиеся гвардейские офицеры. Нельзя не отмстить, что большую роль в русском франмасонстве уже в то время играли поляки и были также специально польские ложи (Белого Орла). Но в 1822 г. (13 августа), когда Александр постепенно отрешился от своих либеральных начинаний, он решил уничтожить всякую терпимую до того времени деятельность тайных обществ в России и приказом на имя министра внутренних дел Кочубея распорядился закрыть все существующие в России под какими бы то ни было названиями тайные общества и, в особенности, масонские ложи. В это самое время (август 1822 г.) Александр, проездом через Варшаву, провел там целую неделю и интересовался первой стадией начавшегося тогда дела Лукасиньского.

Лукасиньский, за исключением своей принадлежности к военному масонству, не принимал до того времени никакого непосредственного и деятельного участия в работе тайных союзов, предшествовавших созданию Царства Польского. Он возвратился на родину для несения военной службы, но не для политической и, тем более, конспиративной деятельности. Но вскоре ему пришлось вступить и на этот путь не из склонности к подобной деятельности, не из самолюбия, не в ослеплении забияки и с легким сердцем, а потому, что должен был вступить на него, движимый тяжелой судьбой народа и сознанием своей тяжелой обязанности гражданина. Психологический процесс, толкнувший его на этот путь, важный для понимания человека и его деятельности, имеет еще и более широкое значение. Лукасиньский указал сам на некоторые психологические побуждения, направившие его на избранный им путь как в своих более подробных показаниях вскоре после приговора, так и в предсмертных автобиографических и политических записках, написанных в уединении шлиссельбургской крепости, вдали от мира живого. И хотя ко всем этим позднейшим тюремным свидетельствам следует относиться не иначе как с большою осторожностью, принимая во внимание исключительные обстоятельства, среди которых они составлялись, все-таки в них можно найти не одно вполне естественное и правдивое психологии ское и историческое указание.

«Вспоминаю часто,—говорит Лукасиньский в своем собственноручном показании,—когда в 1814 г. нам, находившимся в австрийском плену в Венгрии, приказали возвращаться на родину, мы знали почти наверно, что возвращаемся под прежнее управление страной, при котором мы ее покинули. Неуверенность в нашей судьбе, связанная с мыслью увидеть разоренный мстительным врагом край, наполняли мою душу таким трепетом, что я с отвращением приближался к границам бывшего Герцогства. Но каково было мое удивление, когда, по прибытии в Краков, я увидел веселые и довольные лица, всюду и везде говорили о благосклонном покровительстве царя осиротевшему народу. Хвалили членов временного Верховного Совета, в особенности Ланского, Вавжецкого и кн. Любецкого, тешили себя надеждой на восстановление Польши и будущее благосостояние, надеждой, которую им велел питать милостивый монарх. Ничто не может сравниться с тою радостью, наполнившею наши сердца, при виде того, что милостивое небо ниспослало нам такую неожиданную помощь и покровительство. Начались рекрутские наборы, офицерам стали выплачивать жалованье. Эта новая, никогда не практиковавшаяся щедрость, как плата жалования бездействующей армии, совершенно покорила нас. Я находился в это время в столице в обществе офицеров различных чинов и оружия и мог поэтому лучше всего убедиться в общем настроении.

«Настало время создавать полки, и здесь, как по мановению волшебного жезла, все изменило свой прежний вид.

«Неслыханная до сих пор суровая дисциплина и часто повторявшиеся примеры строгости—быть может, и очень нужные, ибо кто из частных людей может знать виды и намерения правительства—наполняли мою душу несказанной печалью. Мне казалось слишком строгой мерой неслыханное у нас до сих пор исключение офицеров из списков. По счастливой случайности, я попал в четвертый линейный полк. Благодаря знакомству со всякими правилами организации, я стал необходимым помощником полковника Мыцельского и заслужил его доверие. Этот уважаемый командир, преданный своим обязанностям, ответственный перед правительством и нами самими за наше дурное поведение, часто рекомендовал мне, в виду моих постоянных сношений, по обязанностям службы, со всеми офицерами, напоминать им чаще и просить, чтобы они вели себя спокойно. Пример, подаваемый высшими офицерами, и мои старания выполнить данное мне поручение вполне удовлетворяли ожидания командира. Слыша вокруг себя нарекания, я старался не увеличивать число этих плачущих господ, но изливал иногда свою скорбь перед теми, кому доверял, как-то: перед Махницким и Козаковским, жалея стольких несчастных офицеров, самым большим преступлением которых была болтовня. Это недостаток, являющийся почти отличительной чертой поляков и, если не ошибаюсь, на-веки неискоренимый. Мы вспоминали, как всюду проклинали Наполеона и французов, иногда и справедливо, но все-таки усердно помогали им; бранили Понятовского и однако любили его!..»

К этим сдержанным следственным показаниям, предназначавшимся для Константина, позднейшие, написанные уже перед лицом смерти, шлиссельбургские записки Лукасиньского прибавляют гораздо более резкие и правдивые сведения. Здесь он мог открыто описать те ужасные впечатления, которые должна была произвести на него, как поляка и офицера, применявшаяся Константином «тирания в армии». «Во время смотра прибывшего из Франции отряда, один солдат, выступив, как это было принято, вперед и отдав честь, хотел доложить о чем-то—наградой за такую мнимую дерзость было сто палочных ударов. Тогда-то мы узнали и убедились, чего можно ожидать от подобного вождя. Самым малым наказанием за малейший проступок было сто палок; в других случаях доходило до тысячи. Он не любил проливать кровь, но находил удовлетворение в истязании людей. Кандалы, состоящие из пушечных ядер с цепями весом в 18 фунтов, заключенные носили сплошь и рядом на спине во время тяжелых работ. Всякий раз, когда Константин бывал в Замостье, он ходил среди узников, из которых очень многих знал и при своей необыкновенной памяти помнил их имена и проступки, и с величайшим удовольствием издевался над ними.. Рекрутский набор производился в конце осени и в начале зимы. Но Константин желал, чтобы к весне они могли уже вступить в ряды войск, и поэтому приходилось обучать их зимой, несмотря на мороз и ненастье. Молодой рекрут, лишенный своего тулупа или тяжелой сермяга, в легкой поношенной одежде, обучался маршировать. Само собой понятно, что необходимо было очень крепкое здоровье для того, чтобы не простудиться и не получить чахотку. Но это считалось пустяком».

Затем Лукасиньский, на основании своих технических сведений, указывает на самые разнообразные—в мелочах и серьезных делах—отрицательные стороны военного командования Константина. И, отдавая справедливость его усердным заботам о материальной и внешней стороне благосостояния простого солдата, Лукасиньский сурово упрекает Константина в «развращении военной администрации, удаляемой за то, что она была хорошей», в «ловко посеянной розни между русскими и польскими войсками», в систематическом унижении польского офицерства и т. д. Особенно скорбит этот заботливый майор четвертого полка, вспоминая, как в результате приказа Константина от сентября 1819 г. перевести полк в новые плохо построенные казармы—среди солдат вспыхнуло заразительное воспаление глаз, «вследствие которого лишились зрения известное число офицеров и много солдат». Но Лукасиньский не был только военным, и исключительным предметом его забот были не только эти, хотя и очень важные, специальные обвинения. Напротив, ом прекрасно понимал различные стороны политического положения страны как в области внутреннего хозяйства, так и по отношению к монарху. Он охватывал все основные вопросы—общественные, конституционные, законодательные, отдавал себе отчет в их свойствах и делал вывод, на основании принятого ими неблагоприятного оборота—что необходимо предпринять что-нибудь оздоровляющее их. Нужно отметить, что Лукасиньский давно и живо заинтересовался крестьянским вопросом. Ему были известны освободительные намерения Александра, и не чужды были ему также проекты, касавшиеся устройства польских крестьян.

Этот вопрос был затронут еще до восстановления Царства Польского по первоначальной инициативе Костюшки. Лукасиньский был также знаком с вопросными пунктами, разосланными по всей Польше Чарторыйским и редактированными Городыским, от которого Лукасиньский и мог получить сведения об этом. Более подробные сведения о крестьянском вопросе он получил несомненно от одного из наиболее близких ему в то время людей, адвоката Шредера, который близко соприкасался с народом, был замешан в 1817 г. в дело Рупиньского и выступал в качестве энергичного заступника крестьян против собственников и арендаторов, как защитник ломжинского трибунала и уполномоченный угнетаемых крестьян. Шредер лелеял широкую мысль соединения крестьянского и общенародного дела. «Этот спокойный человек,—говорит о нем Лукасиньский,—составил себе еще иной план объединения родины, а именно заинтересовать и вызвать восстание всех крестьян, обещая им какие-нибудь особенные свободы». Когда однажды возник разговор по этому вопросу между ним и Махницким, Шредер, возвращаясь к своему плану, сказал: «Если придется обратиться к крестьянам,—что мы можем обещать им?» Здесь Махницкий, выйдя из себя, употребив неприличное выражение, спросил его: «Что же ты можешь им дать? Что ты можешь им обещать?» Вскоре после этого Шредер пришел ко мне и жаловался на Махницкого. Я сказал ему: «Твоя мысль очень хороша, но преждевременна. Ты хочешь приступить к жатве прежде, чем посеял». Из вышеприведенных слов Лукасиньского, взятых из одного из его показаний, можно вывести заключение, что он, подобно Махницкому, был противником наделения крестьян землей путем экспроприации и скорее склонялся к способам, основанным на выкупе, который имел в виду в свое время Костюшко. Насколько этот вопрос был близок ему, ясно свидетельствуют чувства, выраженные им несколько десятков лет спустя в Шлиссельбурге: «Не позаботились об обеспечении и утверждении свободы для крестьян. Следовало обязательно устроить этих людей, составляющих всю мощь государства». Обремененное войной, временное правительство Герцогства не могло этого довести до конца, и после того решение судьбы крестьян было отсрочено. Александр, много говоривший об освобождении крестьян во всех губерниях, населенных поляками, велел подавать прошения, но забывал о тех, которые были уже свободны и ждали лишь установления отношений между землевладельцами и населением этих земель. Это положило начало недоразумениям между этими классами. Некоторые поляки, еще до создания Царства Польского, обратились, вероятно с разрешения государственного совета, ко всем жителям, требуя представления проектов, касающихся вышеуказанного вопроса. Проекты посыпались со всех сторон и направлялись в министерство внутренних дел. Когда же объявили о восстановлении Царства Польского, о конституции и новом правительстве—никто о них не вспомнил. Некоторые неблагоразумные землевладельцы, ослепленные корыстолюбием, в случаях спора с крестьянами, говорили: «ваша свобода окончилась, царь не любит свободы, не дал ее никому в своем государстве и не позволяет даже думать о ней; о вашей свободе написано много проектов, но они были оставлены без последствий». Отсюда возникла ненависть и взаимное недоверие между шляхтой и крестьянами....Меня удивляет лишь то, что на трех сеймах (при Александре) ве поднимался даже вопрос о крестьянах»...

У Лукасиньского складывались одновременно и в других вопросах, как более общих, так и чисто национальных, историко-политические убеждения различными путями, но в общем выводе повлиявшие па его окончательное решение, несмотря на критический склад ума, несмотря на свою чисто национальную индивидуальность, он был поклонником Наполеона. И это поклонение выражалось не в рабской преданности, не в слепом и наивном энтузиазме, а было основано па трезвом суждении и здравом понимании народных интересов. «И Александр, и Наполеон стремились восстановить Польшу, по цели их были различны. Первому Польша нужна была для себя; второй требовал ее существования для человечества и для безопасности Европы и—прибавлю еще—питая тайную надежду приобрести для Франции благодарного и могущественного союзника. Правда, Наполеон сначала требовал жертв, не давая никакого определенного обещания, и позже, создав Герцогство Варшавское, все еще требовал новых жертв... И этот «обманщик» умел настолько очаровать поляков, что даже теперь имя его благословляется как во дворце богача, так и в убогой хате крестьянина?..»

У Лукасиньского были довольно точные сведения о положении польского вопроса на венском конгрессе, об отрицательном отношении западных держав, и в особенности Англии, к восстановлению Польши. Гарантии конгресса он считал во всех отношениях недостаточными: «Постановления конгресса я находил и нахожу написанными в столь неясных и неопределенных выражениях, что они не могут даже быть названы обязательными для кого бы то ни было». Ему были знакомы—и притом с малоизвестными в то время подробностями—жалобы Чарторыского царю на Константина, имевшие целью добиться удаления его из Варшавы. Он знал о безусловно враждебном первоначальном настроении цесаревича, который, «сидя как циклоп в своей пещере», подстрекаемый и направляемый Новосильцовым, старался разрушить конституцию и самое Царство Польское. Он знал, наконец, точно о литовских обещаниях Александра, понимал их первостепенное значение, но полагал, что не следует выжидать, сложа руки, их осуществления, а, вооружившись инициативой, пойти им навстречу, ускорить и обеспечить их реализацию, охраняя одновременно конституцию Царства Польского от вносимых в нее ограничений. Подобного рода мысли, продиктованные, с одной стороны, основными конституционными и территориальными задачами, с другой стороны, возникшие под влиянием первоначального непримиримого отношения Константина и его дикого военного командования, стали теперь проникать в общественное самосознание Польши. У самых опытных и благоразумных людей стало невольно зарождаться убеждение, что так продолжаться не может и что необходимо заранее подумать об обеспечении самых насущных общенародных интересов.

«Человек, не имеющий никакого значения,—так писал о себе восьмидесятилетний старик в своем вечном заключении, подводя последний итог своей жизни,—которое дается рождением, средствами, заслугами или известными талантами, взял на себя тяжелую и опасную миссию—принести помощь и облегчение несчастным соотечественникам, поднять народный дух, направить умы к одной цели, сблизить людей между собой, внушить им взаимное уважение и, наконец, надежду на лучшую будущность. Видя тяжелее положение войска и нелучшее положение всей страны, принимая во внимание, что никто не думает дать какое-нибудь облегчение, я решил сам искать исхода. Из числа различных средств я избрал франмасонство, как влиятельное и терпимое в стране. Нужно было только приспособить это учреждение к предпринятой цели, ограничив сферу его влияния и превратив его из космополитического в национальное».

Масонские ложи, как известно, организованы в XVIII в. в Англии. В первой половине XVIII века масонство проникло в Саксонию, а оттуда непосредственно привилось в Польше. Организатор первой дрезденской ложи «Трех белых орлов» (1738 г.) граф Рутовский, сводный брат короля, открыл в следующем году отделение этой ложи в Варшаве (1739 г.). Во второй половине того же века, как в иных странах, так и в Польше, масонство, служившее до того времени главным образом пустым, бесцельным барским развлечением, стало приобретать известное политическое значение. В 1789 г. к Великому Востоку принадлежали все самые выдающиеся сторонники реформ, и работа лож была в тесной связи с политической работой четырехлетнего сейма. Наконец, деятельность масонского Великого Востока в Польше, приостановленная в 1792 г., временно снова оживилась во время восстания Костюшки, затем совершенно прекратилась в конце 1794 г. вместе с последним разделом Польши и падением Речи Посполитой. С момента возникновения Герцогства Варшавского немедленно возродилось прежнее польское масонство, но на совершенно новых началах, пойдя в тесную связь, вместо прусских и английских организаций, с французским Великим Востоком. Одна за другой возникали с 23 декабря 1807 г. объединенные французские и польские ложи и обновлялись старые. В масонских ложах состояли отныне почти все министры, множество выдающихся государственных деятелей и военных. В течение 1811 и 1812 г.г. были приложены все усилия к тому, чтобы масонство приняло чисто национальный характер и не прекращало своей деятельности.

Еще в 1813 году, по занятии Варшавы русскими, некоторые ложи продолжали тайно свою деятельность.

Когда местные дела приняли более благоприятный оборот, польский Великий Восток занял свое прежнее выдающееся положение и мог даже значительно расширить свою работу, и в августе 1814 г. официально была открыта первая ложа, по возвращении в Варшаву великого мастера Станислава Потоцкого. После венского конгресса произошло торжественное третье восстановление (24 мая 1815 г.) польского национального Великого Востока. Здесь решающее влияние оказало отношение самого Александра. Решив воспользоваться масонской организацией для своих политических целей, царь, приблизительно в это время, вернее во время своего первого пребывания в Париже, установил сношения с масонством, признав его формально. И не подлежит никакому сомнению, что с тех пор Александр, хотя и в величайшей тайне, числился официально членом польского Великого Востока. Приэтом Александр вносил довольно значительные суммы на специальные благотворительные дела. Нет возможности определить, точно сумму этих взносов, но в кассу варшавского Великого Востока, как оказалось, было им внесено несколько десятков тысяч польских злотых, а в момент секвестра тамошних масонских капиталов нашли среди них тайную рубрику личного счета монарха в 29.146 п. зл. Александр, в своих отношениях к масонству, стремился превратить его в государственное учреждение, подчинить его своему ближайшему надзору и руководству. В этом вопросе, как и в других, Александр обнаруживал двойственность, одновременно созидая и разрушая. Он хотел воспользоваться польским масонством для соответствующей подготовки общественного мнения, для проложения пути своим политическим начинаниям и польско-русскому сближению.

Лукасиньский принадлежал к масонству уже давно, вероятно со времени своего вступления в военную ложу во время галицийской кампании 1809 г., во не достиг высшей седьмой ступени розенкрейцера, не состоял в Высшем Капитуле, и его имя не найдено в сохранившихся списках главных капитулов масонских лож. Однако, он был очень хорошо осведомлен о всех самых насущных делах Великого Польского Востока во время восстановления Ц. П.; ему был известен весь ход предпринятой конституционной реформы и возникших на этой почве раздоров среди польского масонства. Из близких Лукасиньскому людей в делах Высшего Капитула встречается имя Шредера, возведенного в апреле 1819 г. во вторую ступень. При этом следует отметить поразительную подробность: Шредер был посвящен в кавалеры Розового Креста—стариком Макроттом. Этот отставной, несмотря на свой еще преклонный возраст, деятельный шпион сначала Игельштрома, а под конец Константина, издавна щеголял с розовым крестом на груди в варшавском провинциальном капитуле, в собственном помещении капитула, некогда знаменитом дворце Дзялыньских. Здесь четверть века тому назад происходили перед восстанием совещания заговорщиков во главе с Костюшко. В то время за ними шпионил тот же, торжественно выступавший теперь, масонский сановник капитула. В том же капитуле объединенных братьев заседал также бывший командир Лукасиньского, будущий шпион, полковник Шнайдер. Состоявший в дружбе с Лукасиньским, Бродзиньский занимал влиятельный ноет секретаря Великого Востока, принадлежал к самым деятельным представителям оппозиции и изложил по его поручению весь ход конституционного спора в виде объяснения для более широкого круга масонов. Но самым серьезным информатором Лукасиньского был, несомненно, Венгжецкий, заседавший в Высшем Капитуле, бывший одновременно полномочным представителем провинциальной литовской ложи при варшавском Великом Востоке. Он был посвящен во все тайные сплетения и сталкивавшиеся здесь течения, главные факторы, пружины и следствия которых находились далеко за пределами причудливо-театрального масонства, лежали в области серьезных, насущных жизненных вопросов и были очень тесно связаны с соответствующей, чисто политической ориентацией самого монарха.

Эта неизменно двойственная и потерпевшая перелом в 1818—1820 г.г. ориентация монарха была такого рода, что вносила всюду дезориентацию. Его изменчивое отношение, попеременно благосклонное или враждебное—то придавало смелость, то сбивало с пути. Масонская польско-литовская уния была предпринята и заключена не иначе, как с его одобрения, на что явно ссылался в своих конфиденциальных разъяснениях варшавский капитул. Но вместе с тем им равно были санкционированы все строгие применения правил. Он то строго придерживался своих собственных обширных предначертаний, оповещенных на четырехлетием сейме, то руководствовался тактикой, приспособленной к задачам русского масонства и связанных с ним организаций (упраздненного Союза благоденствия и, главным образом, искусно созданного чуть ли не по непосредственным указаниям царя и под его контролем русского Tugendbund’a—Союза общественного благоденствия).

Лукасиньский — скромный пехотный майор, Лукасиньский вместе со своим четвертым полком был, правда, не раз предметом гордости Константина во время представления полка Александру на парадах и маневрах. Но, невидимому, Лукасиньскому никогда не представился случай лично подойти ближе к царю. Несомненно одно, что Лукасиньский зорко приглядывался к царю, старался проникнуть взором в его скрытную душу и проникал довольно глубоко, так как еще по истечении полувека в своих шлиссельбургских записках называет его «принужденным и искусственным» (artificiel), замечает в нем под улыбающейся маской—притворство, а в глазах—какую-то неуверенность и безумно. Что касается Константина—то Лукасиньский, высоко ценимый своим начальством, как выдающийся, примерный офицер, был лично хорошо известен цесаревичу.

В последних своих записках, вспоминая свои разговоры с Константином, он приводит слова его: «я знаю, что ты ешь на обед!». Из того, что Лукасиньский в своих тщательно и обдуманно составленных следственных показаниях два раза упоминает, что «вследствие последующих доносов Константин потерял веру в мой характер»—вытекает, что до этого он пользовался этим довольно близким доверием.

В начале 1819 г., когда с одной стороны обнаружился перелом в польском масонстве, а с другой—вызванные речью Александра на прошлогоднем сейме, казалось, близкие к осуществлению надежды, когда одновременно, невидимому, созревали и другие широкие либеральные замыслы монарха, один из самых выдающихся людей этого крута, Венгжецкий сделал Лукасиньскому чрезвычайно знаменательное заявление. Он сообщил ему, что «в беседе с генералом Ружнецким слышал от него, что польское масонство не представляет для поляков той пользы, какую могло бы представлять, если бы в него было внесено хоть немного ''национального'' элемента». Эта провокаторская инсинуация Ружнецкого, приведенная в вышеупомянутых общих и осторожных выражениях в одном из первых показаний Лукасиньского, явилась одной из серьезных побудительных причин, ускоривших решение Лукасиньского создать национальное масонство. «Мысль генерала Ружнецкого—свидетельствует Лукасиньский позднее, в более обширном и исчерпывающем собственноручном показании, что масонству следует придать национальный характер—была для меня настолько убедительной, что из опасения, чтобы он не предупредил меня, я приступил самым спешным образом к созданию подобного общества».

Весьма важно отметить, что основной принцип—национальность, на которой, как на главном фундаменте, Лукасиньский построил все свои общественные взгляды, вполне соответствовала тем политическим взглядам на польский вопрос, которые официально высказывал Александр. Признание польской народности, как общего правового и политического фактора, связующего все три разделенные области, составляло в полном смысле слова главную часть постановлений венского конгресса. Этот принцип был торжественно санкционирован Александром в его первом обращении к полякам.

Таким образом организация, основанная на национальности, не была еще сама по себе революционной по отношению к Александру и даже с известной точки зрения являлась как бы удобным вспомогательным учреждением, идущим рука об руку с первоначальными широкими реформаторскими задачами его польской политики. Несомненно, что Лукасиньский так понимал первоначально свое предприятие. Он стремился объединить и поднять национальное чувство во всей Польше и в армии и хотел вместе с тем подготовить народ и армию для того, чтобы ускорить проведение в жизнь упомянутых намерений Александра; очевидно, он верил, что царь не откажется от своих обязанностей и обещаний. При этом для Лукасиньского было важно, чтобы, в противном случае, народ сохранил всю свою энергию и был готов отстоять свою свободу. Лукасиньский совершенно не думал о преждевременном восстании. Он понимал, что необходима более глубокая и длительная подготовка и что для этого требуется время и безопасность. С этою мыслью, после продолжительного зрелого размышления, окончательно побуждаемый к этому упомянутым сообщением Венгжецкого, Лукасиньский приступил весною 1819 г. к организации Национального масонства.

Церемония открытия Национального масонства состоялась в Варшаве 3 мая 1819 г. Первые совещания происходили в квартире Шредера и в присутствии подполковника Козаковского.

С самого начала, при составлении первых статей устава, в среду основателей был введен — факт весьма знаменательный — малознакомый Лукасиньскому, хотя и товарищ его по галицийской кампании, а теперь представитель правительства, как адъютант военного министра Гауке, Скробецкий. Он доставил Лукасиньскому известный немецкий манускрипт об устройстве масонских лож, взятый из бумаг Гауке. Это напоминает факт снабжения таким же документом организаторов русского Союза Благоденствия, основанного за несколько месяцев до того в предшествовавшем 1818 г. Работа по составлению устава Национального масонства была распределена следующим образом: Лукасиньскому поручалась редакция общего проекта конституции союза, Козаковскому—церемония посвящения членов, Шредеру—порядок работ, Скробецкому—инструкция по требующимся от членов союза квалификациям. Основным правилом было установлено, что к союзу могут принадлежать лишь одни военные и франмасоны. В качестве мнимой основной цели была, выставлена взаимная помощь и «сохранение национальности и славы поляков живых или умерших, которые словом или делом способствовали прославлению своей родины». Все это должно было однако подготовляться и приводиться в исполнение в величайшей тайне, в чем основатели давали друг другу особую клятву перед вступлением в союз.

Организационные совещания происходили летом и осенью 1819 г. в течение полугода то у Шредера, то у Лукасиньского и Козаковского, то—подробность также не без значения—в квартире полковника Мыцельского в его отсутствие. Принимали участие своими советами Венгжецкий и Махницкий, как достигшие высших ступеней масонства и поэтому хорошо знакомые со всей его обрядовой стороной. Помимо установленного разделения труда, самую главную редакторскую работу во всех частях производил один Лукасиньский, вероятно советуясь с глазу на глаз с Махницким. Национальное масонство разделялось, как обычно, на капитул и ложу, но они были гораздо более обособлены друг от друга, чем в обыкновенном масонстве. Капитул составляли одни лишь учредители, и он был безусловно тайным. Члены его пользовались вместо своих имен псевдонимами, соответствовавшими их инициалам: Лукасиньский назывался Ликургом, Козаковский—Катоном, Шредер—Сципионом (Szreder), Скробецкий—Солоном. Махницкий, избранный почетным членом капитула, держался принципиально в стороне, не подписал ни одного акта и не пользовался псевдонимами.

Конституция союза была выработана в виде двух отдельных частей для капитула н ложи. Первую часть устава подписали четыре основателя союза своими псевдонимами; из второй части издавались только извлечения без подписи. Позже Махницкий занялся соединением обеих частей в одно. Но не сохранились ни этот единый устав Национального масонства, ни самая важная первая часть, вероятно позже вошедшая в устав Патриотического Общества. Найдено лишь одно отдельное извлечение из второй части, остальные подробности приходится восстанавливать по различичным показаниям.

Образцом для Национального масонства послужила самая простая старая английская система деления масонов на три разряда: учеников, подмастерьев и мастеров. Для каждого разряда существовал свой ритуал, разделенный на отдельные статьи о декорации лож, их открытии и закрытии, катехизис данного разряда и т. д. В обычные символические масонские обрядности в польском национальном масонстве внесены еще различные изменения и дополнения для того, чтобы придать ему чисто национальный характер. Напр., читали стихотворение Красицкого «Святая любовь к отчизне», в катехизисе в ответ на вопрос: «как тебя зовут?», вместо обычного масонского «Тубал-Каин», значилось сначала «Стефан Баторий», а позже «Чарнецкий». Во втором разряде подмастерье (товарищ) обязывался присягой к «неограниченному послушанию» капитулу и мастеру и к хранению «тайн, присущих моему теперешнему разряду, не сообщая их никому чужому, ни члену низшего разряда масонского союза, хотя бы это стоило мне жизни». Затем мастер, принимающий нового члена, произносил речь, составленную целиком Лукасиньским.

Необходимо отметить, что Лукасиньский обнаружил здесь, при введении в устав польского национального масонства масонских обрядностей третьего разряда, глубокую вдумчивость.

Согласно легенде, открываемой адептам третьего разряда обыкновенного масонства, аллегорический Хирам, строитель Соломонова храма и покровитель масонства был убит тремя подмастерьями — изменниками, нанесшими ему три смертельных раны — у западных, южных и, наконец, у восточных врат, где он пал мертвым, завещая своим потомкам священную месть и восстановление храма. Эту древнемасонскую аллегорию Лукасиньский перенес па Польшу трех разделов, три раза раненой, но бессмертной и ожидающей своего возрождения и отмщения Речи Посполитой. Это была светлая, современная идея, и нелепая масонская формалистика была для нее не более как внешней оболочкой. В ней таилась какая-то особенная поэтическая нежность, способная извлечь из этих пустых, затасканных, космополитических обрядностей известные, влияющие на польское воображение, моменты и вызвать в польской душе специфические национальные отзвуки. Здесь оказал влияние и нарождавшийся в то время романтизм. Этот майор четвертого полка принадлежал к поколению, которое еще читало Оссиана, хотя бы в новом переводе Бродзиньского, и начинало уже зачитываться Байроном. А упоминание о «гробницах» в катехизисе для посвященных второго разряда (подмастерьев) Лукасиньский заимствовал у революционера Вольнея, знаменитую книгу которого «Развалины или размышления о народных революциях», переведенную на родной язык для блага польского народа — во время восстания Костюшки — он очевидно читал еще в молодости. «Приветствую вас, священные гробницы, уравнивающие короля и раба, немые свидетели священного принципа равенства — гласило знаменитое обращение в «Развалинах». — «Я увидел тень, поднимающуюся с гробниц и направляющую свои шаги к возрожденной отчизне». Быть может, это является также отголоском прославившейся в те времена элегии «Isepoleri» изгнанного из собственного отечества Foscolo, автора популярного «Ortis’a». У Вольнея Лукасиньский заимствовал также эмблемы в виде урны и меча, аллегорию законодателя Ликурга, и несомненно почерпнул для себя не одну яркую мысль из этой пламенной апологии лозунга «свобода, равенство и справедливость».

Первым и единственным распорядителем Национального масонства «высокопреподобным мастером» был от начала до конца Лукасиньский, но лишь с титулом «наместника начальника».—«На пост начальника», как он утверждает сам, мы искали с самого начала какое-нибудь выдающееся лицо. На этот пост предназначался Венгжецкий, очевидно больше ради авторитета и, вернее, для вида, так как совершенно не подходил для подобного рода деятельности. Как бы то ни было, но фактическое руководство было всецело в руках Лукасиньского. Невидимому, он уже тогда имел в виду, в случае необходимости, пригласить на пост  начальника находившегося в Дрездене генерала Князевича. Членский взнос достигал по первому разряду 6 польск. зл., во втором разряде—12 польск. зл., а в третьем—18 польск. зл. ежемесячно и был довольно значителен при их скромных средствах; позже взнос был до одного франка, по примеру французских союзов. Кроме того Лукасиньский сделал вначале значительный взнос из собственных средств на неотложные текущие расходы, отказавшись от его возвращения и прося записать эти деньги в статью доходов. Эти взносы предназначались большею частью на филантропические цели, главным» образом на пособия для неимущих воинов и их семейств. Кассиром состоял сначала Скробецкий, а затем поручик четвертого полка Тарковский.

Большинство членов принял на свою ответственность Лукасиньский, и, несмотря на то, что ложа первоначально предназначалась лишь для военных, он принял в число членов много гражданских лиц и в том числе Бродзиньского. Кроме того были приняты меры для широкого распространения возможно большего числа лож в провинции. Деятельность Национального масонства, согласно руководящей идее его, не должна была ограничиваться территорией Царства Польского, а распространялась и на остальные области разделенной Польши. Польское масонство оказало большое влияние на широкие общественные круги и в особенности на молодежь, среди которой стали возникать общества и союзы университетской молодежи. Эти союзы были большею частью плодом самых чистых порывов молодой души, лишенных революционного характера. Главным двигателем их было чувство взаимной братской любви, любовь к науке, свободе и больше всего—горячая любовь к своей родине. Все эти многочисленные союзы польской молодежи оставались в весьма отдаленной связи с Национальным масонством, хотя бессознательно все они склонялись к нему, во имя общей патриотической идеи. Вместе с тем, уже в силу своей многочисленности и юношеской неосторожности; они невольно подвергали опасности деятельность Лукасиньского, тем более, что в начале 1820 г. власти удвоили свою бдительность; во все стороны была направлена полиция, и Новосильцов напал на след тайных организаций. Лукасиньский ясно представлял себе затруднительность положения и грозившую польскому масонству опасность.

«На каждом заседании ложи я советовал сохранять скромность и сдержанность в обычных разговорах, чтобы ни единым словом не задеть правительство. Наоборот, я советовал отзываться о нем всегда с похвалой. Наш уголовный кодекс (масонский) предписывал исключение из общества тех, которые, после двукратного напоминания, в третий раз не исполнили этой обязанности. Я не ставлю себе этого в заслугу и поступаю так не из любви к правительству, а из осторожности». Но было слишком трудно сдерживать в теоретических рамках подобного ряда организации, стремящиеся к практической деятельности. Эта трудность является неизбежною слабой стороной каждой подобной организации, представляющей по своему характеру скопление энергии высокого напряжения, прилагаемой к усиленной работе революционным темпом. При необыкновенной бдительности Константина Новосильцова положение польского масонства становилось весьма рискованным. Опасность увеличивали еще такие горячие головы, как Шредер и посвященный в тайны Национального масонства полковник Шнайдер.

Шредер занялся составлением проекта новой конституции »я народа и главным образом движимый своею излюбленною и столь революционною в тогдашних условиях мыслью привлечь крестьянство обещанием безвозмездного наделения землей. Еще неистовее вел себя полковник Шнайдер, постоянно кричавший о республике и необходимости немедленно революционизировать низшие слои городского варшавского населения.—«Я вижу, что ты не знаешь Варшавы,—говорил он раздраженно тщетно сдерживавшему его Лукасиньскому.—Ты судишь о ней по высшему классу людей, по купцам и некоторым избалованным ремесленникам. Познакомься с людьми тяжелого труда, как-то—с мясниками, кузнецами и т. п., и будешь иначе судить о Варшаве. Нужно, чтобы ты, переодевшись, отправился со мной вечером в различные харчевни, где эти люди проводят время, и тогда ты узнаешь их и убедишься, каким доверием я пользуюсь у них».

В виду подобных условий, Лукасиньскому приходилось считаться с возрастающей со дня на день опасностью обнаружения деятельности польского масонства и с другой стороны—с несдержанными порывами отдельных членов союза, которые могли ежеминутно способствовать гибели всего предприятия. Вот почему Лукасиньский вынужден был держать кормило крепкою, почти диктаторской рукой, не считаясь со своими соучастниками. При его суровом по природе своей, непоколебимом до резкости, характере его поступки вызывали недовольство, озлобление и зависть, глухие жалобы на деспотизм и пренебрежение. «Лукасиньский, казалось, хотел взять на себя всю ответственность», так характерно суммирует все обвинения один из его противников и учредителей союза. Так было в действительности, и это лучше всего характеризует Лукасиньского и положение национального масонства.

Среди подобных условий опечаленному Лукасиньскому приходили в голову весьма грустные и глубокие мысли. «Достойно внимания и дальнейшего исследования, почему национальное масонство, поставившее себе такую ясную и довольно определенную цель, каковою является национальность, оставило своих членов в неуверенности и, если можно так выразиться, в полной неизвестности по отношению к этой цели, позволяя каждому из них создавать себе цель по своему усмотрению. Почему Вронецкий и Кикерницкий виделп в польском масонстве Tugendbund, Шнайдер—республику, Шредер—моральное средство объединения Польши, Скробецкий—возвращение армии в то положение, в каком она находилась во времена Герцогства Варшавского, Масловский—ниспровержение старого масонства, а жители Великой Польши—тайную подготовку революции? Для того, чтобы ясно и кратко ответить на этот вопрос, приведу мнение одного из философов XVII века: «Для людей грубых и неотесанных необходима религия столь же грубая и неотесанная, как они сами». Национальность была слишком тонкой для этих людей. Это был дух, не поддававшийся их осязанию; им нужно было что-то материальное, иначе каждый из них создавал себе цель по своему вкусу, точно так же, как идолопоклонники создают себе идолов». Часть этих печальных мыслей следует отнести на счет reservatio mentalis признания во время тюремного заключения, где приходилось умалчивать о революционной идее союза.

Но в них просвечивает одновременно искреннее убеждение Лукасиньского—плод тяжелого опыта.

В виду всех вышеупомянутых обстоятельств, приблизилось время закрытия национального масонства, и нужно было сделать это, не теряя времени.

Лукасиньский воспользовался существовавшими в среде союза раздорами и претензиями к нему и, собрав всех основателей и главных членов, объявил о прекращении деятельности Национального масонства. Это произошло в августе 1820 г., после почти шестнадцатимссячного существования организации.

Вскоре после этого Лукасиньский создал новую организацию—Патриотическое Общество—возникшее и развившееся средн значительно ухудшившихся условий общего положения, еще более скользких и опасных, чем те, при которых существовал его прототип-Национальное масонство. Против него подымалась во всей своей силе политическая реакция, охватившая Царство Польское, и многоголовая, многоокая тайная полиция, являвшаяся самой усердной и самой ловкой рабой этой реакции.


&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

{{heading|44|id=4|sans=|{{razr2|ГЛАВА III}}.}}

&lt;center&gt;'''Патриотическое общество'''&lt;/center&gt;

{{right|
Все отдал родине своей&lt;br&gt;
Еще в начале юных дней.
}}

{{right|''(«Узник», Ф. Волховской).''}}

К ликвидации Национальнаго масонства Лукасиньского толкнуло прежде всего возникновение в Познани на месте Национального масонства—Общества Косиньеров. Это громкое дело было затеяно по инициативе генералов Прондзиньского и Уминьского—оба весьма честолюбивые и преследовавшие, главным образом, свои личные цели и интересы в ущерб общественным целям. Лукасиньский не доверял ни тому, ни другому.

Но когда Общество Косиньеров обратилось к нему из Познани с предложением образовать новое Патриотическое Общество, Лукасиньский решил согласиться на это, оставляя за собой возможность направить деятельность нового общества по тому руслу, которое он сам найдет наиболее целесообразным.

«Невозможно останавливать лодку, когда ее уносит поток воды. Я считал даже моей обязанностью вступить в Общество и ввести туда некоторые светлые личности, чтобы удержать жителей Великой Польши и тем самым снять со всех нас грозившую нам ответственность»,—писал Лукасиньский в Шлиссельбурге.

Первое организационное собрание состоялось 1 мая 1821 г. под председательством Уминьского, и речь шла о главных целях, преследуемых организацией нового общества, которое в конечном результате должно было прежде всего привести к идеалу восстановления Польши, соединив разделенные польские области. Что касается средств, которые должны были привести к этой цели, и самой формы лх осуществления, то в этом отношении не было еще ни единства, ни ясности взглядов. Идейное разногласие было тем более резким, что наряду с вышеуказанным и более отдаленным делом восстановления прежним варшавским членам предстояло разрешить более насущный вопрос о конституции в виду назревшей необходимости положить конец дальнейшим нарушениям основных законов Царства Польского. После краткого, но резкого столкновения между Лукасиньским и Уминьскпм, ближайшее рассмотрение этих важнейших вопросов было отложено на некоторое время, и приступили к подробному решению организационных вопросов. При этом исходным пунктом прений явилось стремление согласовать статуты Познанского Общества Косиньеров с установлениями бывшего варшавского Национального масонства. Лукасиньский пишет в своих шлиссельбургских записках, что «он стремился осуществить давно лелеянную им мысль изменить при помощи Патриотического общества весь строй управления Польшей и умиротворить всю страну, избрав из сената и депутатской палаты по меньшей мере 3 лиц, которые могли бы представить царю жалкое положение страны и просить об изменении системы управления и смены правящих лиц».

Всю Польшу, в границах бывшей Речи Посполитой, разделили, на одном из первых собраний, на семь областей: варшавскую, познанскую, литовскую, волынскую, краковскую, львовскую и военную. Военная область охватывала всю армию Царства Польского и, согласно сохранившимся указаниям, литовский корпус. Эта область составляла истинный центр тяжести всего союза, и руководителю ее предназначалась самая трудная и самая опасная роль. И занять этот пост пришлось, конечно, Лукасиньскому, единственному человеку из тринадцати совещавшихся, беззаветно и самоотверженно преданному делу. Он взял на себя управление военной областью, а тем самым и главную ответственность и главное бремя навязанного ему соперниками предприятия. Второе собрание состоялось на следующий день, 2 мая. При каких условиях приходилось в то время начинать работу и как трудно и рискованно было собрать несколько человек под бдительным оком тайной полиции, можно судить по характерной картине, описанной Лукасиньским.—«Мы собрались в квартире Прондзиньского, проживавшего в то время на Налевках во флигеле, выходившем в сад Красиньских. Кто-то из присутствовавших доложил, что осторожность требует, чтобы не собираться в частных домах и что лучше всего устраивать совещания в общественных местах, по крайней мере такие совещания, во время которых не нужно ничего записывать. Кициньский, поддерживая это заявление, советовал отправиться на Прагу, обещая указать одну гостиницу, при которой имеется небольшой садик. При этом он прибавил, что у этой самой гостиницы ожидает его бричка, на которой он поедет по окончании совещания домой, в Грохово. И мы отправились на Прагу, идя попарно далеко друг от друга. Мы вошли постепенно, врозь в указанную нам гостиницу и садик. Но это не скрылось от взора полицейских, и тотчас появилось двое из них для наблюдения за нами. Один из них вошел в садик, а второй остался во дворе и стал расспрашивать шинкарку. Опоздавший Шредер слышал этот разговор и дал нам знать, что за нами следят. Мы догадались уже сами, что нами выбрано неподходящее место для собраний, и вскоре мы ушли оттуда и направились в Варшаву, в Hôtel de Wilna на Долгой улице, где и состоялось наше совещание в комнате Собаньского».

Вскоре после этого из деревни приехал в Варшаву Махницкий, «одобрил мое решение, присоединился к нам, наделял нас своими советами и наставлениями». К тому времени в Патриотическом Обществе возникли распри и недоразумения между членами комитета. В результате некоторые члены, как Прондзиньский и др., вышли из состава комитета, и вся ответственность и руководительство всецело легли на Лукасиньского. У него, как и у Махницкого, несомненно, не было и мысли о самовозвеличении, ибо эти самоотверженные люди готовы были во всякое время занять второстепенное место и поставить во главе дела людей, известных всему народу—как-то Киязевича или Выбицкого. Выдающейся и характерной чертой взглядов Лукасиньского на организацию союзов является, наряду с критическим отношением к майской конституции, безусловное признание действовавшей конституции Царства Польского. Знаменитый защитник Лукасиньского перед военным судом, адвокат Доминик Кшивошевский, хорошо осведомленный о главных стремлениях своего несчастного клиента, обратил позже внимание Сеймового Суда на то именно обстоятельство, что Лукасиньский решительно избегал применения и призрака конституции 3 мая к делу Патриотического Общества, так как, по его мнению, не только современная конституция (Царства Польского), но даже дрезденская (Герцогства Варшавского) несравненно превосходят ее по следующим причинам: майская конституция не уничтожила крепостного права, а обе последние отменяли его. Вот почему применение конституции 3 мая вызвало бы сильный отпор со стороны самих крестьян; она не разрешала третьему сословию приобретать недвижимости без ограничения, а последние две допускали это, она не обеспечивала неограниченной свободы религий и т. д.—словом, это был лишь первый шаг, сделанный народом, только что проснувшимся от векового сна, и чтение ее в настоящее время нс может произвести никакого впечатления в сравнении с современными узаконениями».

Взгляды Лукасиньского в этом вопросе обусловливались прежде всего его живой заботой о судьбе крестьянства, меньше всего обеспеченного в майской конституции. Он считал в этом отношении недостаточной даже и конституцию Царства Польского. Как сказано выше, Лукасиньский, уже при организации Патриотического Общества, очень интересовался крестьянским вопросом и никак не мог примириться с тем, что сеймовое законодательство совершенно умолчало о нем. Лукасиньский, имея в виду дальнейшее восстановление Польши, считал необходимым укрепить и сорганизовать общественное мнение, вывести его из оцепенения, подготовить для того, чтобы оно могло стоять на страже законодательных гарантий, которым грозила опасность. Патриотическое Общество должно было сделаться одним из могущественных орудий для этого. «Я усматривал, что этот союз может дать еще иные выгоды, т.-е. дать общественному мнению желательное направление, самое полезное для страны... Мне казалось, что мы станем двигателями общественного мнения... У меня было еще намерение направить это мнение при помощи периодического издания. Махницкий знал об этом, а Шредер лишь догадывался—это был мой личный проект, о котором я не говорил никому, выжидая, пока Общество разрастется и в него войдут лучшие люди». Это воззрение вполне соответствовало тогдашним взглядам Чарторыского и Плятера и им, очевидно, руководствовались при выборе трех членов Центрального Комитета из Сената и палаты депутатов. Эти члены предназначались для непосредственного обращения, в случае надобности, к царю от имени всего края. Кроме того, повидимому, намеревались или, по крайней мере, заранее считались с возможностью подавать коллективные прошения и петиции.

В то самое время, когда Патриотическое Общество под руководством Лукасиньского делало первые неверные и опасные шаги, грозная враждебная сила под предводительством Новосильцова развивала свою лихорадочную и успешную работу. Новосильцов сосредоточил все свои старания, главным образом, на двух целях—на окончательном уничтожении Национального масонства и на раздувании и продолжении начатых расследований среди учащихся. Таким образом он добился, что 6 ноября 1821 г. был издан наместником приказ о закрытии всех тайных обществ, какова бы ли была их цель. Тайным же считалось всякое общество, не разрешенное правительством.

Что касается дела по обвинению учащихся в организации тайных союзов, то здесь существенную помощь оказала Новосильцову берлинская полиция, сообщившая ему через русского министра иностранных дел Нессельроде, что ею собран важный следственный материал, добытый обысками и арестами. На основании этого материала указывалось на существование тайных обществ среди учащейся молодежи берлинского и бреславльского университетов. Вслед за этим важным сообщением начались репрессии среди виленских и варшавских студентов. Следственная Комиссия работала в течение целого года, но следствие, благодаря генералу Гауке, закончилось довольно счастливо, и сам Новосильцов не слишком настаивал на строгом приговоре, так как в это время он уже занялся гораздо более серьезным делом. Он подготовлял теперь гибель Национального масонства и военный суд над Лукасиньским.

Русское правительство, в лице Константина, несмотря на все доносы, смотрело сквозь пальцы на полулегальный польский союз Национального масонства, существовавшего под флагом «национальности» и масонства.. Этот союз имел точки соприкосновения с первыми русскими тайными союзами, возникшими под покровительством царя, и в общем был слишком близок к недавней, постепенно изменявшейся польской политике Александра.

Совершенно иначе обстояло дело с Патриотическим Обществом, возникшим в 1821 г. Вся организация этого общества происходила в строжайшей тайне, чисто конспиративным путем, и малейшее отклонение с этого пути могло бы повлечь за собой весьма плачевные последствия для Патриотического Общества и главным образом для больше всех рисковавшего Лукасиньского.

Уже несколько месяцев спустя после основания общества, когда оно было еще в первоначальной стадии развития, конспиративная тайна, недостаточно оберегаемая, постепенно, различными путями измены и шпионства, стала проникать наружу и дошла до Новосильцова, Константина и Александра. Первый роковой шаг был сделан в Варшаве. Лукасиньский, озабоченный расширением деятельности общества в армии, поступил крайне неосторожно, согласившись на предложение председателя варшавского отдела Велгжецкого и посвятив в дела Общества Шнайдера.

Последний был допущен в Национальное масонство, но до того времени совершенно не знал о возникновении Патриотического Общества. В августе 1821 г. Лукасиньский поручил Шредеру представить Шнайдеру все дело, как возобновление общества Национального масонства, и уполномочить его организовать гмину из варшавских ремесленников. Для этого он поручил передать Шнайдеру четвертый статут о гминах, взятый из составленного Лукасиньским устава Патриотического Общества. Шредер говорил Лукасиньскому, что не хочет иметь никаких сношений со Шнайдером, но, спустя некоторое время, пришлось уступить настояниям Лукасиньского и передать Шнайдеру два экземпляра упомянутого статута. Шнайдер, очевидно, только этого и выжидал. Трудно сказать, добивался ли он вознаграждения или протекции в виду тяготевших на нем тяжелых обвинений и среди них обвинения в двоеженстве. Вероятно, он нуждался а том и в другом. Во всяком случае в августе того же года в руках Константина находился уже весь статут о гминах. При этом было оговорено значительное число военных и в особенности бывшего Лукасиньский, против которого, главным образом, был направлен донос. Константин был неприятно поражен тем, что донос коснулся четвертого полка, особенно любимого и выделяемого им. И он немедленно дал волю своему гневу, усилив, втрое наказание, определенное приговором военного суда по делу двух обвиненных в дезертирстве рядовых четвертого полка. Надо отдать справедливость, что Константин отнесся вначале весьма сдержанно к доносу Шнайдера, и так как среди упомянутых в доносе офицеров находился адъютант генерала Гауке Скробецкий, то приказал Гауке прежде всего потребовать от Скробецкого в строгой тайне точного письменного изложения подробностей об организации Общества. Скробецкий не был допущен в Патриотическое Общество и мог дать сведения лишь о польском масонстве, по возможности менее компрометирующие. Вместе с тем он в тот же день предостерег Махницкого, сообщив, что до Константина дошли сведения о Национальном масонстве. Лукасиньский, тотчас осведомленный об этом, сильно встревожился, и очевидно не тем, что обнаружилось существование Национального масонства, а опасностью, грозившею тайне Патриотического Общества. Легко было догадаться, что донос исходил исключительно от Шнайдера. Махницкий и Шредер тотчас—а это было спустя неделю после того, как Шнайдеру вручили статут о гминах—отправились к Шнайдеру и потребовали от него возвращения документа. Но Шнайдер не мог его возвратить, так как, как сказано выше, он передал его Константину и поэтому нагло отговаривался тем, что сжег его, опасаясь обыска. Подобный ответ и поведение Шнайдера не оставляло никакого сомнения в его измене, и Махницкий предвидел с этого момента неизбежную гибель общества и его основателей.

Вскоре после этого, в сентябре 1821 г., Константин потребовал от Лукасиньского безусловно тайного письменного изложения всего дела. Лукасиньский был уже подготовлен к этому и исполнил приказ быстро, изложив все в форме, не возбуждавшей никаких подозрений, писал исключительно о Национальном масонстве.

Он представил его как отдельную масонскую ложу на чисто идейной, отнюдь не активной, национальной основе. Но самым поразительным в этой декларации является особое подчеркивание Лукасиньским провокаторской попытки Ружнецкого.—«В первых числах июня 1819 г.,—писал Лукасиньский,—Венгжецкий сказал, «что наше масонство значительно больше заинтересовало бы нас поляков, если бы в нем было что-нибудь национальное». Это нас—т.-е. Лукасиньского и Шредера—очень поразило, и в особенности меня, организовавшего когда-то ложу в Замостье, и внушило мысль о реформе масонства».

Константин, прочитав представленную ему декларацию Лукасиньского, признал ее недостаточной и в сентябре того же года пригласил его в Бельведер для устных объяснений. Аудиенция носила строго конфиденциальный характер; не был допущен даже Курута и самые приближенные русские генералы. Присутствовал лишь один генерал Гауке. Нет никакой возможности установить подробно, что произошло между этими двумя собеседниками в присутствии безмолвного, как статуя, Гауке, и осталось неизвестным, о чем беседовали в кабинете Константина—всесильный цесаревич и майор—руководитель тайного польского общества. Несомненно одно, что Лукасиньский был приглашен для объяснений не в качестве обвиняемого, а вернее для дружеской беседы. Константин отнесся с явной благосклонностью и доверием, а Лукасиньский отвечал очень осторожно и обдуманно. В своих позднейших показаниях Лукасиньский упоминает о некоторых подробностях этой беседы. Но эти показания, предназначавшиеся для Новосильцова и следственной комиссии, не могут содержать всей правды, а лишь характеризуют особое настроение этой любопытной беседы.—«По привычке делать все с осмотрительностью,—говорит Лукасиньский,— и помня, что тайна принадлежит не мне одному»—он не рискнул подробнее показать Константину организацию нового Патриотического Общества, возникшего из известного ему польского масонства. «Я заметил, что великий князь раздражался, когда я задумывался, подбирая недостававшие мне выражения; видно было, что он приписывал это чему-то иному». Константин потребовал от Лукасиньского «честного слова в том, что он не будет больше принимать участия в чем-либо подобном». Это честное слово, хотя и вынужденное, в известной мере связывало его и заставило ограничить до минимума свое личное участие в работе общества. «На самом деле,—говорит он в позднейшем показании,—я не только прекратил свою деятельность, но и стал вести дневник, где записывал все, что делал каждый час и где я бывал, чтобы, в случае подозрения, можно было оправдать себя». Весь этот образ действий служил источником тяжелых моральных страданий для человека с такой чистой душой, как у Лукасиньского.—«Не добившись, что Патриотическое Общество имело политические цели,—пишет в своих шлиссельбургских записках Лукасиньский,—по поводу упомянутой беседы в Бельведере, Константин закончил беседу заявлением, что он не доведет этого до сведения царя, который никогда не простил бы главным образом потому, что это произошло в армии. Но он поставил условием, чтобы общество было ликвидировано, прибавив при этом, что будет следить... Я знал хорошо Константина и понимал причины подобных поблажек. Я был уверен, что в свое время буду строго наказан. Но, не находя никакого способа избежать своей судьбы, смиренно ждал ее решения».

Вскоре, в конце 1821 г., совершенно постороннее событие привело к резкому столкновению Лукасиньского с Константином. После сенсационного дела Мигурского и двух его товарищей, сделавших неудачную попытку бежать из крепости Замостья, и после того, как они получили по несколько сот палочных ударов, Константин приказал предать военному суду трех офицеров замойской комендатуры—Голачевского, Каргера и Козловского. Их обвинили в недосмотре за заключенными, значительно облегчившем их бегство. Лукасиньский к своему несчастью был назначен в состав суда, который должен был вынести приговор этим офицерам. Это имело для него роковые последствия. Первоначально суд вынес довольно мягкий приговор. Но Константин потребовал более строгого наказания в виде десятилетнего заключения в кандалах. Он понимал военный суд по своему и смотрел на него не как на самостоятельный и независимый орган правосудия, а как на слепое орудие в руках главнокомандующего. В данном случае он просто приказал председателю суда над упомянутыми тремя офицерами генералу Жимирскому вынести новый приговор, исключительно строгий и заранее им указанный. Все судьи уступили этому требованию; воспротивился лишь Лукасиньский, а вслед за ним и Жимирский. Лукасиньский рассказывает об этом деле, способствовавшем его гибели, в своих шлиссельбургских записках следующее:

«Вскоре после беседы (в Бельведере) был назначен военный суд из шести членов под председательством генерала Жимирского для суда над плац-майором Замостья с двумя его адъютантами. Решение суда было принято единогласно и подписано, и приговор был вынесен на основании законов. Константин, потребовав к себе Жимирского, изъявил ему свое недовольство приговором и потребовал, чтобы кара была заменена указываемым Константином наказанием, и закончил беседу словами: «выбирайте—придерживаться ли закона или воли великого князя». Пять членов суда подчинились приказу, Лукасиньский остался при прежнем решении, а генерал Жимирский позже присоединился к нему. Константин, когда ему был представлен приговор, и он убедился, что уже раньше провинившийся Лукасиньский, вместо того, чтобы загладить свою вину, осмелился ослушаться—воспылал гневом. Сначала он с бешенством накинулся на Жимирского, выдержавшего бурю хладнокровно. Не столь хладнокровно отнесся к такой же буре полковник Богуславский, командир четвертого полка... На него выговоры и нападки посыпались, как град: «Ты отзывался хорошо о Лукасиньском, а теперь видишь, какой он человек... Он не только организует тайно бунты, но даже открыто оказывает мне непослушание». Несчастный полковник, храбрый на поле брани, но робкий в присутствии Константина, собрал все свои силы, чтобы выйти из кабинета, и затем лишился чувств и был отнесен офицерами в коляску.

Желание Константина было удовлетворено, и в первой половине декабря 1821 г. был вынесен суровый приговор, осуждавший Голачевского и Каргера на десятилетнее заключение в кандалах. Поставив на своем, Константин значительно смягчил наказание, сократив его для Голачевского до одного года заключения в Модлине, а Каргера—на пять лет каторжных работ без кандалов в Замостье.

Непоколебимая позиция, занятая Лукасиньским в этом деле, очень повредила ему в мнении цесаревича и повела к роковым последствиям. Первое чувствительное наказание обрушилось на него немедленно: приказом от 8 декабря 1821 г. он был переведен «на исправление», т.-е. исключен из действующей армии и назначен в распоряжение главнокомандующего. Подобные назначения практиковались в наполеоновские времена в виде обеспечения отслуживших срок и неспособных более для военной службы. Во время реставрации этот способ применялся как средство для удаления из французской армии неподходящих по своему образу мыслей офицеров. Этому примеру последовал Константин, вопреки ясно выраженному закону, сначала при организации армии Царства Польского в виде массовых исключений для чистки армии, а позже в качестве известного рода наказания. Для Лукасиньского, в его опасном положении, это наказание было более чувствительным, чем удаление из армии. Оно отдавало его во власть Константина, под страхом военной дисциплины и под угрозой военного кодекса. Удаленный из своего полка и из Варшавы, он был прикомандирован к штабу уланской дивизии, сначала в Красный Став, а затем в Лэнчну и Седлец. На первый взгляд свободный, он в сущности состоял под специальным надзором командира дивизии, Адама Виртембергского, который, несмотря на свой громкий титул, не гнушался поддерживать постоянные сношения с тайной полицией. Ему пришлось прожить полгода в таком мучительном состоянии и пассивном выжидании угрожавшей ему гибели. И его угнетало больше, чем беспокойство о собственной судьбе, больше чем предчувствие близкого несчастия, тяжелое чувство ненадежности его нового предприятия. «Оторванный от всех знакомых, от столичного шума, предоставленный почти исключительно себе в Красном Ставе, Лэнчне и Седлеце, я имел достаточно времени для того, чтобы подумать о делах и людях. С болью сердца я убедился, что ошибался, считая поляков способными для подобных союзов. Я понимал, что многолетние страдания, знакомство с другими народами и несколько более высокая культура придавала моим соотечественникам известный характер и национальный дух, который, казалось, проявился во время последних испытаний. Но это было лишь минутным явлением, следы которого невозможно найти в настоящее время. Проследив мысленно целый ряд людей, их характеры, их нелепые поступки, упорство и самоуверенность и, наконец, убедившись, что почти все они вступили в общество без всякого призвания, не задумываясь о личной опасности,—я решил, что подобный союз, даже при самых благоприятных обстоятельствах, не принесет никакой пользы родине. Наоборот, он может ежеминутно лишь принести ей вред. Будучи так настроен, я морально уже не принадлежал к союзу, но все-таки стоял на его страже, ибо этого требовал мой характер». В этих словах сквозит страшная безнадежность, которую нужно уважать, по не принимать буквально; нужно отбросить ретроспективное отчаяние заживо погребенной жертвы.

Тотчас после исключения Лукасиньского из полка и высылки его из Варшавы, в декабре 1821 г., началось первое тайное следствие против него. Характерно, что до этого времени Константин действительно оставлял его в покое, удовлетворившись вполне представленными в Бельведере объяснениями. Таким образом, несмотря на явный, столь губительный для Лукасиньского донос Шнайдера, за истекшие с того момента четыре месяца нет никакого следа каких-либо следственных розысков против Лукасиньского. Лишь в декабре, быть может, движимый чувством мести за обнаруженное Лукасиньским упорство в деле Голачевского или же своими своеобразными понятиями о чести и субординации, Константин решил начать против него самое строгое следствие с целью окончательно проверить тяготевший на Лукасиньском донос.

Сначала Константин обратил внимание ка Махницкого, о котором много говорил в своем доносе Шнайдер и совершенно умалчивал в своей декларации Лукасиньский. Над Махницким был установлен тайный надзор еще в конце сентября, но он не дал никаких результатов и был прекращен в декабре. С тех пор все подозрения Константина сосредоточились на Лукасиньском. Он собирался сам ехать в Петербург для доклада об этом важном доносе и поэтому хотел выяснить все подробности. И он предпринял самое спешное и безапелляционное следствие над Лукасиньским, поручив его своей верной контр-полиции—Макроту и Шлею—в полной тайне от высшей тайной полиции и центрального полицейского бюро и даже от Новосильцова. Он приказал незаметно следить за делами и сношениями Лукасиньского в Красноставе и одновременно сделать тайно обыск в его запертой после его отъезца квартире в Варшаве. В особенности рекомендовалось ознакомиться с его бумагами, запертыми в сундуке, поставленном на чердаке. Одновременно Константин приказал организовать тайный надзор за Шнайдером, в котором он подозревал агента-провокатора, подосланного к нему Ружнецким или Новосильцевым. Макрот тотчас приступил к делу, которое было очень щекотливым, так как необходимо было действовать так, чтобы не вызвать преждевременной тревоги в среде членов союза. Один из самых ловких агентов тайной полиции, переодетый военным писарем, нанял в конце декабря квартиру в доме, где проживал Лукасиньский. Победив различные технические затруднения, с соблюдением возможной осторожности, он привел в конце декабря 1822 г. после полуночи Макрота и Шлея на чердак. На улице ожидала приготовленная повозка, на которой намеревались отвести найденные бумаги в Бельведер. «При помощи гвоздя» легко были вскрыты все замки, и после тщательного обыска, кроме старых судебных дел, ничего подозрительного не найдено. Несмотря на это, начатые розыски усердно продолжались.

В начале февраля агенту удалось познакомиться с некоей девицей Паздзерской—возлюбленной бывшего лакея Лукасиньского. Она проживала с двумя модистками в том же доме «на полном пансионе» у какой-то подозрительной вдовы. Агент тайной полиции устроил для этих девиц торжественный пир, на который пригласил еще двух своих товарищей, людей солидных и «влиятельных», т.-е. Шлея и Макрота.

Двое занялись модистками, а Макрот победил сердце Паздзерской и узнал от нее различные интимные подробности о Лукасиньском. Ему удалось даже уговорить ее переменить квартиру, где он мог бы свободнее посещать ее. Вскоре он тайно от нее обыскал ее запертый сундук, а также оставленный у нее сундук лакея. Но нашел в них лишь любовные письма лакея и книги Лукасиньского. Вся эта одиссея была представлена Константину, обошлась, согласно приложенному Макротом счету, в 1.216 польских злотых и не дала никаких результатов. Неутомимый Макрот однако не успокоился. «Так как все розыски,—писал он,—оказались безрезультатными, то необходимо проследить за майором Махницким и другими, на которых указывают как на самых усердных членов секты Косиньеров. Необходимо заслужить доверие прислуги этих членов для того, чтобы с их помощью сделать обыск в квартирах этих господ, зорко следить за домами, где они бывают, и войти в сношения с их друзьями, проследить—не выносят ли они какие-нибудь бумаги, не устраиваются ли собрания, добиться дружеских отношений с девушкой, живущей на содержании лакея Лукасиньского, обыскать квартиру Фишера, дружившего с Лукасиньским. Назначенная затем следственная комиссия после двухмесячной бесплодной работы не обладала никакими серьезными данными по делу Лукасиньского. Наконец, 22 октября 1822 года неожиданно был арестован Лукасиньский.


&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

{{heading|44|id=5|sans=|{{razr2|ГЛАВА IV}}.}}

&lt;center&gt;'''Суд и первые годы заточения.'''&lt;/center&gt;

{{right|
Умер не тот, кто сражен, как герой,&lt;br&gt; Умерли те, что сразили...
}}

{{right|''(«Реквием», Л. Федоров).''}}


Среди хранившихся старых бумаг калишского казначейства нашли и доставили Константину экземпляр ритуала ложи второй степени Национального масонства, целиком написанный собственноручно Лукасиньским и в свое время переданный Добжицкому. Упоминание в этом несомненно подлинном документе о «двух реках и двух морях», как границах Польши, и отсутствие упоминания об Александре окончательно погубило Лукасиньского в глазах Константина. Лукасиньский проживал тогда в Седлеце на полной свободе с того момента, как он подписал потребованную у него в мае декларацию с отречением от всяких тайных обществ. Теперь он был вытребован в Варшаву и здесь тотчас по прибытии неожиданно арестован. Одновременно в Варшаве были арестованы Махницкий и Шредер и все трое заключены в новой политической тюрьме—в бывшем кармелитском монастыре на Лешне, куда были перевезены прежние узники из доминиканского монастыря и где теперь происходили совещания следственной комиссии. Перед Лукасиньским открылся тяжелый путь полувекового заключения. Войдя в угрюмое здание кармелитов, он простился навсегда со свободой и, переходя из тюрьмы в тюрьму, наконец, нашел свою могилу в Шлиссельбурге. Тюрьма, в которую Лукасиньский был заключен с самого начала, была только-что перестроена, стены были еще покрыты сыростью, и многие узники тяжело захворали. Камеры были исключительно одиночные, и заключенные держались в строгом одиночестве, их называли не по именам, а по номерам камер. Лукасиньский помещался во втором этаже в камере под № 13. Его охраняли очень строго. Под его камерой помещался Циховский, и Лукасиньский беседовал с ним при помощи перестукивания и получал иногда некоторые сведения о ходе следствия. Махницкий занимал № 15 также во втором этаже. Это была самая обширная камера в два окна, в которую его поместили из опасения за его здоровье и жизнь. Махницкий раз-навсегда отказался пользоваться какими бы то ни было льготами, даже допускаемыми строгими тюремными правилами. Он отказался даже от разрешавшихся время от времени прогулок по коридору под конвоем и никогда не выходил из своей камеры.

С арестом Лукасиньского, Махницкого и Шредера, в октябре 1822 г. дела следственной комиссии значительно поправились я вступили в новую, более плодотворную стадию. Комиссия получила новое название «Следственной комиссии для расследования Национального масонства». Но работы предстояло еще много.

Лукасиньский давал показания с большою осторожностью, ограничиваясь лишь подтверждением своих устных и письменных объяснений, данных еще в сентябре Константину. Такой же тактики придерживался первоначально и Шредер, а Махницкий—хранил упорное молчание.

Лукасиньский избрал с момента своего ареста самую удачную и единственно возможную для него тактику. Он не мог хранить полное молчание в виду несомненного факта своей роли руководителя и письменного показания, которое вынужден был дать Константину. Он не скрывал существования Национального масонства, а приводил подробности, указывал на его легальность и ссылался на ликвидацию его до запрещения тайных обществ. Но он не сказал ни единого слова о Патриотическом Обществе. Когда в конце ноября ему показали в комиссии упомянутые два документа, он сразу признал представленный ему написанный им национально-масонский ритуал, но категорически опровергал, что знает что-либо о втором наиболее компрометирующем документе—статуте о гминах. Он старался как-нибудь связать в своих показаниях вновь открытую деятельность Патриотического Общества, в особенности распространение военных гмин, с предшествующею деятельностью Национального масонства для того, чтобы создать из этих двух категорий одно нераздельное целое, менее доступное для политических и судебных преследований. Что касается Национального масонства, то он брал всю ответственность исключительно на себя, как на организатора и начальника, тщательно выгораживая других обвиняемых. Следственная комиссия отнеслась особенно благосклонно к Шредеру, и некоторый свет на эту благосклонность бросает Лукасиньский в своих шлиссельбургских записках.

«Если нужно было искать виновных, то можно было найти их в Лукасиньском и Шредере. Но этому помешала молодая жена Шредера, которая при помощи Новосильцова добилась, что ее мужа заменили Добжицким. Таким образом в своем окончательном заключении следственная комиссия обвиняла, главным образом, четырех оставшихся подсудимых - Лукасиньского, Махницкого, Добжицкого и Кошутского, не находя никаких смягчающих их вину обстоятельств, особенно для Лукасииьского, признанного «главным деятелем и начальником». В течение четырех месяцев оставался открытым вопрос, как поступить с ними дальше, подвергнуть ли их наказанию административным порядком или же предать суду—уголовному или военному. И лишь осенью 1823 г. решено было предать всех обвиняемых военному суду.

Лукасиньскому, допрошенному первым, было просто прочитано его предыдущее показание, декларация и очные ставки перед следственной комиссией, причем допрос сводился лишь к подтверждению им подлинности этих актов. Через пять дней точно так же поступили и с остальными обвиняемыми, и были устроены очные ставки между Шнайдером и Лукасиньским, Шредером и Махницким, Лукасиньским и Доброгойским и Кошутским. В качестве свидетелей, кроме целого ряда старых «замешанных» в это дело, были привлечены еще двое новых — подполковники Прондзиньский и Козаковский. Это было результатом некоторых подробностей, приведенных под конец Лукасиньским в его показаниях. В январе 1823 г. Лукасиньский, уже по окончании своего первоначального допроса, сам обратился к следственной комиссии с заявлением, что весною 1821 г. он слышал от Козаковского, будто бы подполковник Голуховский сообщил ему, что «принят в какое-то тайное общество в квартире подполковника Прондзиньского, где его приняли в масках три члена». Это показание неожиданно скомпрометировало до сих пор незамешашиого в дело Прондзиньского, который в своих записках очень жалуется поэтому на Лукасиньского. Сам Лукасиньский в своих позднейших тюремных записках выясняет причины, побудившие его сделать это сенсационное показание. Он хотел таким образом предостеречь членов общества, не попавших в подозрение, и главным &lt; бразом неосторожных познанских членов, и заставить их соблюдать осторожность. Он постарался связать дело Национального масонства с Патриотическим Обществом и со старым, следовательно, неопасным делом «истинных поляков». Он надеялся еще заинтересовать таким путем Константина и добиться личного свидания с ним. Наконец, он взваливал вину главным образом на Голуховского, уже умершего в то время. В конце апреля 1824 г. комиссия закончила свою работу, допросив в последний раз обвиняемых. Им еще раз представили все дело и предложили выбрать себе защитников. Лукасиньский избрал для себя первоначально Козловского, который, как замешанный в дело «истинных поляков», не мог выступить на суде и был заменен адвокатом Токарским. Добжицкий избрал себе в защитники Тарчевского, Шредер — Кеджиньского, Кошутский — Огродовича. Доброгойский заявил о готовности принять защитника, назначенного ему официально судом. Махницкий в своем последнем показании не преминул сурово осудить неблаговидные поступки следственной комиссии, а затем заявил, что не желает никакого защитника. По представлению Гауке, как председателя военного суда, министр юстиции Бадени назначил защитниками троих, избранных подсудимыми, Токарского, Кеджиньского и Огродовича, а вместо отказавшегося Тарчевского, как состоявшего на государственной службе, был назначен Маевский. Доброгойскому же и Махницкому были назначены официальные защитники—Кшивошевский и Торосевич.

Заседания военного суда начались в начале июня 1824 г. в так называемом ордонанцгаузе г. Варшавы на Саксонской площади, в нижнем этаже умышленно выбранного очень тесного помещения, для того, чтобы по возможности ограничить гласность суда. Наплыв публики был очень велик, но в зал заседаний попали лишь немногие, вследствие небольшого числа мест, предназначенных для публики и отделенных решеткой. Поставленные по приказу Константина у дверей адъютанты пропускали лишь известных им лиц, получивших билеты для входа в зал заседаний. Обвиняемых ввели в зал без кандалов, в сопровождении своих защитников, и поместили в ряд, за решеткой, лицом к суду и спиной к публике. Защитникам было строго воспрещено касаться самой слабой стороны дела, т.-е. вопроса о компетенции военного суда, так как подведомственность этого дела военному суду вызывала сомнение—в виду того, что подсудимые являлись людьми статскими и преступлению придали чисто политический характер. Общее внимание привлекал, конечно, Лукасиньский. Он держал себя на суде с достоинством и полным спокойствием. Точно так же вели себя Добжицкий и Кошутский, не обнаруживая ни малейшего малодушия. Махницкий выделялся на суде, как и во время допроса, своим гордым, почти презрительным отношением к следственной комиссии. Когда ему, между прочим, указали на найденное у Лукасиньского его письмо, содержащее перечисление нарушений конституций, он иронически потребовал от суда, чтобы это обвинение было прочитано при открытых дверях перед собравшейся публикой. Неприятное впечатление производил Шредер, повидимому, рассчитывавший на милость суда. Жалость и симпатию возбуждал старик Доброгойский, доставленный в суд из Уяздовского госпиталя—больной и разбитый.

После девяти заседаний военного суда трое из шести обвиняемых были освобождены. Остальные трое—Лукасиньский, Доброгойский и Добжицкий—были признаны виновными в доказанном государственном преступлении и осуждены: первый — на девять лет каторжных работ, а два последних—на шесть лет каторжных работ.

Упомянутый приговор был оглашен публично в судебной палате 18 июня 1824 г. и в тот же день объявлен официально трем узникам кармелитского монастыря, причем им объявили, что апелляция не допускается и приговор будет представлен на благоусмотрение царя.

В актах не имеется никакого указания на непосредственную просьбу Лукасиньского и его товарищей о смягчении их участи. Константин не хотел, очевидно, значительного уменьшения наказания и ходатайствовал перед Александром лишь формально, во исполнение данного суду обещания. Царь сократил срок каторжных работ для Лукасиньского до 7 лет, а для остальных двоих — до 4 лет. «Всякий признает, что подобная милость,—пишет с горечью Лукасиньский,—является издевательством над несчастными и что было бы лучше и приличнее просто утвердить приговор».

Монаршая конфирмация приговора была доставлена в Варшаву в отсутствие Константина, находящегося за границей. Наместник Зайончек, для которого, как и для всех, суровость монарха в этой мнимой милости явилась полной неожиданностью, не хотел очевидно взять на себя приведение в исполнение наложенной кары. И поэтому он, через Куруту, выразил Константину желание отложить исполнение приговора до возвращения его из-за границы. Константин, для которого такая отсрочка вовсе не была на руку, строгим приказом из Франкфурта на Майне потребовал от Зайончека немедленно, не откладывая ни на минуту, выполнить «высочайшую волю» во второй половине сентября в присутствии всего варшавского гарнизона и затем отвезти всех трех осужденных в крепость Замостье. К выполнению приговора было приступлено 1 октября, причем первым делом были освобождены трое оправданных, отданных лишь под надзор полиции. Одновременно с этим приступили к исполнению приговора над тремя осужденными—Лукасиньским, Доброгойским и Добжицким.

Монаршая конфирмация приговора была им прочитана накануне в тюрьме плац-майором Аксамитовским, но ожидающий их публичный позор держали от них в тайне до последней минуты из опасения перед каким-нибудь актом отчаяния или самоубийства. На следующий день с утра (2 октября 1824 г.) на них надели офицерские мундиры, украшенные всеми знаками отличия, и в открытой военной повозке под сильным эскортом конных жандармов отвезли в лагерь за Повонзсковскую рогатку. Здесь были выстроены в виде карре откомандированные для этой печальной церемонии, согласно приказу Константина, отряды польских и русских войск от варшавского гарнизона: четвертый, пятый, седьмой и первый пехотный линейный полки в полном составе, батальон саперов, четвертый полк уланов, отряды гвардии, пехоты и кавалерии. Кругом толпилась черная, молчаливая толпа собравшихся людей. Узников ввели на середину четыреугольиика, поставили в ряд на расстоянии друг от друга и около каждого поместили по два жандарма с обнаженными саблями. Войска взяли на караул, аудитор громким голосом прочитал приговор, конфирмованный царем. Ударили в барабан. Главный столичный палач, высокий широкоплечий мужчина, весь в черном, приблизился к осужденным и, начиная с Лукасиньского, сорвал с них погоны и знаки отличия и сломал над их головами сабли. Затем, при помощи палача, с них сорвали мундиры, одели в серые тюремные халаты и обрили головы. После этого их усадили на землю, и кузнецы тотчас заковали на сапогах приготовленные кандалы в 22 фунта весом, дали им тачки и при оглушительном барабанном бое приказали пройти перед фронтом войск. Никто не промолвил ни слова, толпа наблюдала с затаенным дыханием, войска стояли неподвижно. Но по лицу многих офицеров и солдат,—как уверяет Добжицкий,—и у русских текли слезы. Первым шел Лукасиньский. Ноги его путались в кандалах, впивавшихся в высокие, грубые ботфорты. Он был очень бледен, но сильно толкал тачку вперед, вперив взор по направлению к фронтовой линии, глядя прямо в глаза командирам и солдатам. Тотчас по окончании этой ужасной церемонии, его забрали, посадили вместе с двумя товарищами в повозку и, под эскортом жандармов, отвезли в Замостье для отбывания наказания. Здесь на следующий день их заковали в новые кандалы прямо на тело. Это было облегчением, ибо от кандалов, закованных на сапогах, сделались сплошные раны. До сих нор, хотя и в следственной тюрьме,—он был офицером, гражданином, человеком. Теперь ои ие был больше человеком.

После нескольких дней мучительного путешествия, Лукасиньский был доставлен из Варшавы в Замостье (6 октября 1824 г,) и здесь был разлучен со своими двумя товарищами и помещен я отдельный так-называемый львовский каземат, в первый дисциплинарный батальон. Комендант крепости, полковник Гуртиг, обращался с ним, как и с другими заключенными, с солдатскою грубостью. На каждого заключенного полагалось по 10 грошей в день на содержание. Причем командир дисциплинарного батальона, майор Размысловский, мучивший и обиравший узников, брал из этого в свою пользу 2 гроша на стирку, бритье и ваксу.

Заключенные получали полтора фунта хлеба, ячменную кашу, ⅓ фунта очень плохого мяса, вечером—гороховую кашу. Казематы полуподвальные, со сводами, совершенно не отапливались зимой. Узники спали на скамейках или под ними, без всякой подстилки, с изголовием из гладких досок вместо подушки. Узники употреблялись для тяжелых крепостных работ—сооружения земляных укреплений, переноски земли и мусора, каменотесных работ и гашения извести. Работы производились ежедневно, не исключая воскресений, кроме только шести дней в году—Рождества, Нового года, Пасхи и Троицы. Во многих случаях узники подвергались телесным наказаниям. Для этого употреблялись палки известной формы, в полтора дюйма толщины, на ремне. Часто случалось, что наказуемый умирал под ударами. В конце апреля 1825 года скончался Доброгойский. Лишь накануне смерти с него были сняты кандалы, благодаря хлопотам гарнизонного доктора Любельского. Перед самой смертью Доброгойский послал через своих товарищей по заключению прощальный привет Лукасиньскому и просил у него прощения за то, что он по своему неблагоразумию способствовал, во время допроса следственной комиссией, обшей гибели. С тех пор Лукасиньского перевели на место Доброгойского в люблинский каземат. Здесь его поместили не в большой тюремной камере, а в маленькой соседней комнатке вместе с десятью заключенными. Среди них, рядом с Лукасиньским, помещался молодой Тадеуш Суминьский, сын плоцкого обывателя и солдат 1 пехотного полка, осужденный два года тому назад за нарушение субординации и дезертирство на 12 лет крепости,—срок, сокращенный Константином до 5 лет. Это была смелая, горячая и порывистая натура. Длинными вечерами, когда, по окончании работ, осужденные запирались в темноте, Лукасиньский рассказывал этим простым людям, товарищам по несчастию, неизвестные им прекрасные, знаменитые истории из Плутарха, говорил о Спарте и Фивах, о Пелопиде и Энаминеяде, о низвержении фивянами спартанского ига, о греческих героях и борцах за свободу, о низверженных тиранах и восстановленной народной свободе, говорил о Польше.

Летом 1825 года среди заключенных в люблинском каземате, с ведома Лукасиньского и под деятельным руководством Суминьского, возник заговор, имевший целью вырваться на свободу, завладеть крепостью и пробраться в Галицию. Существует версия, по которой намерения Лукасиньского были гораздо шире и он продолжал будто бы и после заключения свою деятельность в Патриотическом Обществе, уцелевшем благодаря его сдержанности в своих показаниях. Все это шло будто бы параллельно с третьим Варшавским сеймом, который должен был «отвлечь бдительность властей от тайно готовящегося восстания», сигналом для которого должна была послужить попытка Лукасиньского в Замостье. Но вся эта романтическая история ни на чем не основана и лишена не только достоверности, но и правдоподобия, ибо не могло быть и речи о каком-либо общении Лукасиньского с внешним миром, а тем более с руководителями Патриотического Общества. С другой стороны, существует совершенно противоположная версия этого таинственного дела, хотя тоже недоказанная, но, быть может, заключающая в себе долю правды.

«Ни Константин, ни Новосильцов, каждый из них по разным причинам, не забывали о Лукасиньском, не переставали следить за ним, в убеждении, что они могут узнать от него очень много. Они составили план, как добиться у него полной исповеди—план дьявольский, который оказался вполне удачным.

«Все пружины, пущенные в ход для этой темной махинации—неизвестны. Но я убедился во время предпринятых мною в Замостье (в 1831 г.) поисков, как и среди бумаг, оставшихся там после коменданта Гуртига, что для Лукасиньского была устроена ловушка и между узниками было заключено условие с ведома Константина сделать попытку будто бы овладеть крепостью и начать восстание. Повидимому, Лукасиньский не хотел принимать участия в заговоре—потому ли, что не доверял ему, или же потому, что не надеялся на возможность его осуществления. Но Суминьский вступил в него со всем пылом своей молодости». Так пишет весьма важный свидетель. И в сущности весьма правдоподобно, что среди узников, окружавших Лукасиньского, было достаточно подставных провокаторов и шпионов, которые действовали под режиссерством Константина. Но пока все это остается в области догадок, а фактически дело происходило следующим образом:

28 августа 1825 г. в час пополудни отряд из 200 узников, среди которых находились Лукасиньский и Суминьский, был выведем для работ за линию фортов за люблинскими воротами, под эскортом спешившихся уланов и ветеранов. При этом (случай редкий и исключительный) при отраде не было ни одного офицера. Вдруг из шеренги выскочил Суминьский, бросился на одного из уланов,—Кадлубка,—ударом кулака повалил его на-земь, вырвал у него саблю и крикнул: «Товарищи! час освобождения настал! Да здравствует наш начальник майор Лукасиньский!» Он хотел увлечь за собой товарищей, но никто, ни один человек не двинулся с места, несмотря на то, что по крайней мере более десяти человек были посвящены в заговор. «Видя это, разжигаемый их оцепенением, Суминьский бросился на остолбеневших узников с саблей в руке и, размахивая ею, стал гнать их вперед, как стадо. И узники, ветераны и стража с обнаженными саблями (весьма странное явление)—все бросились вперед, направляясь за линию фортов крепости».

Только тогда солдат 4-го егерского полка, Поньско, преградил путь Суминьскому и ударом сабли обезоружил его. В это время подбежало семь арестантов, очевидно «участники заговора», и один из них, Ян Якубовский, отбывавший наказание, солдат 2-го полка конных стрелков, ударом лома повалил Суминьского на землю, а подпрапорщик Буссов и унтер-офицер Былиньский—4-го уланского полка—окончательно обезоружили его. Началось самое строгое следствие, и Суминьский, после немилосердных пыток, показал, наконец, что его поощрял на это Лукасиньский, намеревавшийся выгнать гарнизон, захватить крепость, потребовать у царя освобождения, а в противном случае, подложив мину, взорвать крепость вместе с собою. Лукасиньский, немедленно допрошенный Гуртигом, признал лишь, что действительно поощрял к этому шагу Суминьского с целью совместного бегства. Гуртиг представил Константину рапорт об этом событии лишь через два дня, подчеркнув, что у Лукасиньского и Суминьского не было никаких сообщников. Военный полковой суд в Замостье спешно закончил следствие и приговорил обоих обвиняемых к смертной казни через расстреляние (10 сентября 1825 г.). Выслушав приговор, оба заявили, на предложенный им вопрос, что они отказываются от всякого ходатайства о помиловании, предпочитая быть казненными.

«Слабый, еле держась на ногах,—так описывает в немногих словах Лукасиньский это событие в своих шлиссельбургских записках,—собрав последние силы, я хотел вырваться на свободу и вызвать бунт, но план не удался: меня предали военному суду и приговорили к расстрелу».

Рапорт Гуртига, полученный в Варшаве в начале сентября, был тотчас отослан Курутой Константину в Эмс. Вместе с тем Курута отправил в Замостье дежурного генерала Раутенштрауха для дополнительного следствия на месте. Константин, получив рапорт, немедленно прислал Куруте следующий приказ: «Лукасиньский и Суминьский должны быть подвергнуты, в присутствии всех заключенных и бригадною генерала Малетского, телесному наказанию в гораздо более строгой мере, чем это практиковалось над другими узниками, бежавшими когда-либо из Замостья. Настоящий приказ должен быть немедленно сообщен Гуртигу, и сечение произвести тотчас. Оба преступника будут содержаться с этого времени в безусловном одиночестве, срок наказания удваивается, т.-е. продолжен до 14 лет для Лукасиньского и до 10 лет для Суминьского. Но и по истечении срока ни Лукасиньский, ни Суминьский не могут быть освобождены иначе, как по моему приказу. Кроме того, необходимо экстренно и самым энергичным образом нарядить новое следствие для того, чтобы найти сообщников Лукасиньского и Суминьского, ибо трудно допустить, чтобы таковых не было. Семь поименованных арестантов и среди них Лабузинский, которого вовсе не допрашивали, должны быть подвергнуты новому допросу, причем следует принять строгие меры, если в таковых встретится надобность».

Однако, приведение в исполнение этих приказов было задержано Курутой, потому что он переслал в Эмс только-что вынесенный: приговор полкового суда и ожидал конфирмации Константина. Константин же, получив одновременно рапорт Раутенштрауха из Замостья, вторым приказом Куруте (23 сентября) совершенно кассировал упомянутый приговор на том основании, что Лукасиньский и Суминьский, как отбывающие еще наказание по прежним приговорам, не могут подлежать новому военному суду. При этом он подтвердил свои оба прежних приказа подвергнуть их позорному телесному наказанию в назидание другим узникам, и после этого содержать их в одиночном заключении, закованными в ручные и ножные кандалы.

Но совершенно неожиданно, независимо от упомянутых двух приказов, в тот же день был экстренно выслан в Замостье чиновник особых поручений при генерале Раутенштраухе, капитан Гюбнер, с третьим приказом Куруты Гуртигу. Из сделанных раньше распоряжений теперь были отменены «те, которые касаются Лукасиньского. Он должен быть подвергнут допросу по делу распространения тайного общества, к которому он принадлежал, Гюбнером, согласно данным ему устным инструкциям».

Произошло очень важное событие: Лукасиньский решил открыть существование Патриотического Общества. Какие причины склонили его к этому решению, на которое не могло до сих пор вынудить его ни самое искусное следствие, ни трехлетиям тюремная пытка? Эти побуждения были вероятно столь же чисты, как и его безупречная душа. Им руководил не страх, который был ему чужд. Он уже давно принес себя в жертву. Раз он требовал для себя расстрела, то не мог испытывать страха перед удвоенным сроком тюремного заключения; перенося со стоицизмом физические страдания самой тяжелой неволи каторжных работ, он не мог устрашиться физической боли телесного наказания. Нельзя также допустить, чтобы он испытывал страх перед самым позором. Ибо после того, как год тому назад он пережил этот позор в присутствии своих товарищей по оружию во время страшной экзекуции на Повонзковском поле, теперь не могла внушить страха унизительная кара в присутствии каторжников.

Главным двигателем было здесь не чувство самосохранения, лишь то, что Лукасиньский в конце концов усомнился, после мучительных-размышлений в тюремном одиночестве, в людях и в самом своем тайпом предприятии.

Он чувствовал, что его предприятие, уцелевшее там в Варшаве, благодаря его молчанию, уже находится в подозрении, выслеживается властями, что оно попало в руки людей, которым он не доверял. Такие мысли привели Лукасиньского к решению ликвидировать все одним взмахом, открыв все властям. Но необходимо было еще подумать о том, чтобы его признание не повлекло за собой гибель многих, до сих пор не пострадавших товарищей. Устранению этого сомнения главным образом способствовал Раутенштраух, приехавший на следствие в Замостье в сентябре, беседовавший с Лукасиньским и предчувствовавший, что Лукасиньский склонен раскрыть тайну. И он мог сообщить Лукасиньскому точные сведения об амнистии Александра в январе 1824 г. и обещал ему безопасность людей, скомпрометированных показаниями Лукасиньского о Патриотическом Обществе. И во всяком случае, можно смело подтвердить, что из всех поименованных Лукасиньским лиц никто не подвергался преследованиям.

Тем временем, в половине октября, был приведен в исполнение приговор над несчастным Суминьским. На площади установили под сильным конвоем всех заключенных, привели бледного, обросшего Лукасиньского и поставили у стены внутри карре. Затем на его глазах, закованный в ручные и ножные кандалы, Суминьский получил 400 палочных ударов. По окончании экзекуции окровавленного преступника заперли в подземелья, а Лукасиньского оставили в ордонанцгаузе, где допрос продолжался после Гюбнера присланным для этой цели из Варшавы Колзаковым. Прежде, всего на вопрос, кто подал ему первую мысль об организации Патриотического Общества, преследовавшего очевидно политические цели, Лукасиньский (17 октября 1825 г.) дал исчерпывающие показания. Начав с прежнего категорического утверждения, что главным побудителем создания Патриотического Общества явился Ружнецкий, он сообщил все скрывавшиеся до сих пор подробности открытия Общества, рассказал о событиях в Познани, прибытии Уминьского, собрании на Белянах, организации и росте Общества. В тот же день он собственноручно изложил свое показание письменно, дополнив многими подробностями глубокого психологического и личного свойства, отчасти обращаясь прямо к Константину.—«Позже выяснится,—писал он,—что я и Махницкий, скрывая много, были тем не менее самыми правдивыми в сравнении с другими. Причиной этого является то, что каждый из них хотел лишь оправдать себя, не думая об остальных. Я же думал о всех, не щадя себя. Я презираю всякую ложь; я применял ее только там, где я считал обязательным пользоваться ею для спасения многих людей от беды, в которую я сам попал. Я ненавижу также лесть и никогда не пресмыкался в передних богатых людей. Поэтому у меня нет никаких оснований утаивать что-либо и прикрывать себя или других».

В самом деле, даже это письменное показание, предназначенное ad hominem и считавшееся со специфическими особенностями характера Константина, обнаруживало, наряду с искренностью, большую сдержанность, весьма зрелую обдуманность, тонкое понимание некоторых сторон в организации союза. На следующий день, он во втором показании дал между прочим объяснения о союзе «истинных поляков» и участии в нем Прондзиньского, а также о некоторых важнейших вопросах, касающихся Патриотического Общества, в ответ па заданные ему вопросы. Кроме того продиктовал наизусть Гюбнеру устав Общества, несколько сократив его и с пропусками. Этим закончился допрос в Замостье.

Получив показания Лукасиньского, Константин немедленно, в половине ноября, возвратился в Варшаву. Но он не воспользовался ими для репрессивных мер, не тронул никого из упоминаемых в них лиц, хотя многие из них занимали выдающиеся должности и спокойно продолжали исполнять свои обязанности, первоначально не подозревая даже, что они известны грозному начальнику как основатели или члены Патриотического Общества.

Тем временем (29 ноября т. г.) Константин приказал для облегчения дальнейшего допроса препроводить Лукасиньского и Добжицкого из Замостья в Гуру в строжайшей тайне, по одиночке, так, чтобы один не знал о судьбе другого.

Ночью 30 ноября Лукасиньский, все еще в кандалах, с завязанными глазами, тщательно закутанный в казацкую бурку, был вывезен поручиком гвардии Радухиным из Замостья и доставлен в Гуру. На следующий день ночью точно так же был вывезен казацким подпрапорщиком и Добжицкий. В Гуре их поместили в казармах пешей гвардейской артиллерии, находившихся во флигеле бернардинского монастыря, под надзор русского полковника Корфа — человека, как свидетельствует Лукасиньский в своих шлиссельбургских записках—«чрезвычайно благородного и почтенного», старавшегося по мере своих сил облегчить участь несчастных узников своим гуманным отношением к ним. Через две недели, в половине декабря, сюда прибыли Новосильцов и Курута для продолжения допроса, к которому с особенным коварством готовился первый. Лукасиньский в своем собственноручном письменном показании дал краткие, точные и сдержанные, никого не компрометирующие, ответы на приготовленные Новосильцовым щекотливые вопросы, касающиеся сцены первого собрания в Белянах, устава Косиньеров, влияния союза на варшавскую прессу, сношений с Князевичем и какой-то другой «известной особой», подразумевая под ней Адама Чарторыского и т. д. Одним словом, Лукасиньский вел себя точно так же, как и при двукратном допросе еще в начале января 1826 г.

Этим допросом Константин решил закончить все дело, считая даже политически нежелательным бесконечное расширение следственно-репрессивных дел.

В этот момент пришла весть о внезапной смерти Александра I, и вскоре вспыхнуло восстание декабристов. Когда из показаний Пестеля обнаружилась связь декабристов с польскими тайными обществами, в конце января 1826 г. был арестован камер-юнкер Яблоновский, допрошенный сначала в Киеве, доставленный в Петербург и выслушанный Николаем лично. Николай обратился тотчас после этого к Константину, требуя производства строгого следствия в Варшаве. Но Константин воспротивился этому и лишь в половине января сообщил Николаю о попытке Лукасаньского в Замостье, утверждая, что показания русских заговорщиков являются ложным вымыслом, брошенным ими на Царство Польское и на польскую армию в целях своего оправдания.

Дело Патриотического Общества он считал законченным и упорно отказывался начинать новое следствие. Но Николай все-таки настоял на своем и заставил нарядить новую следственную комиссию из пяти поляков и пяти русских под председательством Станислава Замойского. В самый день открытия заседаний этой комиссии (20 февраля 1826 г.) были произведены первые аресты, и затем они происходили ежедневно. Все эти аресты не имели никакого отношения к показаниям Лукасиньского в Замостье, со времени которых прошло четыре месяца (от 17 ноября 1825 г. до 20 февраля 1826 г.), и в течение этого времени буквально никто не был арестован. Лукасиньский не имел ничего общего с этими арестами, ему даже не были известны причины их, так как он совершенно не знал ничего о позднейших делах Патриотического Общества после того, как он был заключен в крепость. Его ни разу не допрашивала также следственная комиссия. И лишь единственный раз, в первой половине июня по личному приказу Константина, Лукасиньского препроводили ночью с такими же предосторожностями, как из Замостья в Гуру, из Гуры в Варшаву. И здесь в строгой тайпе поместили в Литейный двор и под самым строгим надзором приставленного к нему русского капитана Бажина и ветеранов волынского гвардейского полка. Одновременно привезли туда же и Добжицкого, а в сентябре они были отправлены обратно в Гуру. Летом 1827 г. он был снова привезен вместе с Добжицким из Гуры в Варшаву и снова помещен в Литейный двор. Совершенно изолированный, не видя никого, кроме наблюдающей за ним стражи, он только один раз, в конце июля, во время пожара большой пятиэтажной суконной фабрики Френкеля, помещавшейся на Литейном дворе, в самую опасную минуту, когда пламя уже охватывало флигель, в котором помещалась его камера, встретился с Добжицким. Их привели обоих в квартиру Бажина, и они могли в течение нескольких часов, хотя и в присутствии русского солдата, свободно поговорить по-польски. Наконец, еще несколько месяцев спустя, в ноябре 1827 г., он в последний раз был вызвал вновь учрежденной, вместо следственной комиссии, сенаторской варшавской делегацией. Здесь Лукасиньский в последний раз видел и слышал поляков. После того ноябрьского дня он свыше сорока лет был отрезан от мира и своей родины.

В 1828 г. закрылся сеймовый суд, во время которого имя Лукасиньского вспоминалось не раз. В 1829 г. Николай был провозглашен царем польским, а в 1830 г. открылся четвертый и последний сейм. Лукасиньский все еще оставался в заключении, но уже как единственный из осужденных военным судом. Добжицкий, по истечении четырехлетнего срока его наказания, был освобожден в октябре 1828 г. Лукасиньский продолжал влачить существование в абсолютной тайне, в волынских казармах Варшавы, в маленькой, полутемной конуре, во втором этаже, где окно было умышленно заколочено с боков и сверху, так что свет проникал лишь через небольшое отверстие. Он сидел по целым дням на прикрепленном к полу табурете; закованный в те же кандалы, которые были надеты во время экзекуции на Повонзковском поле. На сейме 1830 года благородный Густав Малаховский, бывший член Патриотического Общества, а теперь один из самых уважаемых в палате депутатов, имел смелость, в конце июня, накануне закрытия сейма, подать петицию царю о помиловании Лукасиньского. «Трудно высказать, с какою благодарностью палата депутатов и народ, представителем которого она является, убедились бы, что все рапы зажили, все скорби улеглись, все жалобы забыты. Николай I остался глухим на этот красноречивый призыв. Быть может все-таки, под влиянием этой петиции, в 1830 г. с Лукасиньского были сняты оковы.

Но наступила ночь 29 ноября 1830 г., и в Варшаве вспыхнула революция.

Лукасиньского вероятно разбудили приближавшиеся из города, все ближе и все сильнее—крики, выстрелы и набат. Он верно вскочил в темноте и, подавляя биение собственного сердца и звон цепей, прислушивался с затаенным дыханием к глухому шуму надвигавшейся бури. И какое тупое, смертельное отчаяние должно было охватить его, когда на следующий день, 30 ноября, в 10 часов утра волынцы в боевом строю, очевидно отступая перед революцией, выступили из казарм и, поместив Лукасиньского силою в средину своих рядов, увели с собой за город. Отсюда, при отступлении русских войск с Константином из Царства Польского, его забрали с собой и окольными путями шли на Пулавы и Влодаву. В последний раз Лукасиньского видели во Влодаве. В жалкой сермяге, с бородой по пояс, его вели пешком на веревке лод конным конвоем с обнаженными саблями. Его вели таким способом до Белостока, откуда он был передан по приказу Константина, через генерала Герстенцвейга—главнокомандующему Дибичу с поручением отправить в крепость Динабург или Бобруйск.

Генерал Розен, которому Лукасиньский был передан Дибичем, избрал Бобруйск, как ближайшую крепость, и поместил его там, донеся об этом Николаю. Но Николай положил собственноручную резолюцию: «немедленно тайно перевезти Лукасиньского из Бобруйска в Шлиссельбург» и потребовал от Константина более подробных сведений об этом выдающемся преступнике. Ночью 5 января 1831 г. Лукасиньского повезли из Бобруйска па санях по замерзшей Ладоге и заточили в подвале «Секретной башни» в Шлиссельбурге.

В освобожденной Варшаве слитком поздно вспомнили о несчастном узнике, лишь несколько дней спустя, при распространившейся вести об открытой в волынских казармах тюремной камере, вспомнили о Лукасиньском. Поиски были предприняты адвокатом Кшивошевским, защитником Патриотического Общества перед военным и сеймовым судом. Муниципальный совет допросил арестованного Любовидзкого и Макрота, штаб-лекаря волынского полка Эрнвиха и генерала Ессакова, но ничего не мог узнать от них по этому, вопросу. Ессаков поместил даже в варшавских газетах заявление, в котором он возмущенно выражал протест против слуха, что в его полку кто-то находился в заключении. Но через две недели, в конце декабря 1830 г., при просмотре счетов Куруты, касающихся высшей военной тайной полиции, найдены там неопровержимые доказательства пребывания Лукасиньского в волынских казармах. Но было уже поздно—Лукаснньский был тогда уже на пути к Шлиссельбургу. В конце января 1831 г. поручик Антон Лукасиньский обратился от имени родных к Народовому Жонду с просьбой напомнить русским о Валериане Лукасиньском. Народовый Жонд, передав просьбу главнокомандующему народной армией кн. Радзивиллу, просил его «начать переговоры ио этому вопросу с русскими властями с целью возвратить Лукасиньского в Польшу в обмен на русских заложников». Затем этот вопрос возбуждался несколько раз, и ответ был получен от Скшинецкого лишь после битвы под Остроленкой, когда всякая надежда на спасение Лукасиньского была потеряна. За ним уже закрылись ворота Шлиссельбургской крепости.

&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

{{heading|44|id=6|sans=|{{razr2|ГЛАВА V}}.}}

&lt;center&gt;'''В Шлиссельбурге.'''&lt;/center&gt;

{{right|Как злые коршуны над пищею кровавой, &lt;br&gt;Сидели над своей добычею цари...}}

{{right|{{razr2|(Из революц. стихотв.).}}}}

Комендант этой крепости генерал Колотинский, еще за неделю до прибытия Лукасиньского в Шлиссельбург, получил секретный приказ от начальника главного штаба графа Чернышева, изданный тотчас по получении донесения Розена и Дибича об этом необыкновенном польском узнике. Приказ гласил: согласно высочайшей воле «преступника из Царства Польского Лукасиньского принять и содержать в Шлиссельбургской крепости, как государственного преступника, самым тайным образом, так, чтобы, кроме коменданта крепости, никто не знал даже его имени и откуда он прислан».

Вследствие этого, по прибытии Лукасиньского в Шлиссельбург в январе 1831 г., приняты чрезвычайные меры предосторожности и применены самые строгие, даже здесь не практиковавшиеся по отношению к другим узникам—меры. Его поместили в подвале так-называемого «Секретного Замка». Так называлась старинная массивная башня, еще шведских времен, расположенная среди шлиссельбургской крепости и в настоящее время называвшаяся «Светличной башней». Следуя строгому царскому приказу, его совершенно отрезали от мира и людей. Сторожившим его солдатам было строжайше воспрещено вступать с ним в беседу, молча подавали ему пищу и в случае крайней необходимости войти в его камеру—впускали одновременно несколько человек.

Одновременно с ним сидел в Шлиссельбурге до 1834 г. еще один узник—католик, декабрист Иосиф Поджио, которого, по его просьбе, несколько раз навестил настоятель католической церкви св. Екатерины в Петербурге—ксендз Шимановский, не допущенный, однако, к Лукасиньскому.

Так жил или, вернее, только не умирал в течение длинною ряда лет Лукасиньский. В продолжение четверти века от начала его заключения нет никаких следов его существования. Тайна охранялась так строго, что присутствие этого загадочного узника в Шлиссельбурге стало с течением времени загадочным даже для тех лиц, которые по своей профессии, казалось, должны были скорее всего знать об этом.

Так, в мае 1850 года начальник Третьего Отделения от имени шефа жандармов обратился к военному министру с вопросом, в чем именно состоит преступление этого старого поляка, содержащегося в шлиссельбургской крепости, и на каком основании его содержат там. Военный министр — Александр Чернышев — старый генерал, женатый на польке и заклятый враг поляков, в своем обширном ответе шефу жандармов Алексею Орлову, мог объяснить лишь то, что Лукасиньский заключен в крепость на основании личного повеления Николая I. Первое сведение очевидца о Лукасиньском было получено от М. А. Бакунина. Бакунин за участие в дрезденском восстании в 1849 году был арестован в Ольмюце и, выданный затем Австрией Николаю, содержался в Шлиссельбургской крепости от 1854 до 1857 г.г. В первый год свеего заключения ои увидел Лукасиньского, когда тот в виде исключения, вследствие болезни, был выпущен из своей камеры на прогулку.

«Однажды во время прогулки, — рассказывал позже вырвавшийся на свободу Бакунин,—Меня поразила никогда не встречавшаяся мне фигура старца с длинной бородой, сгорбленного, но с военной выправкой. К нему был приставлен отдельный дежурный офицер, не позволявший приближаться к нему. Этот старец передвигался медленной, слабой, как бы неровной походкой и не оглядываясь. Среди дежурных офицеров был один благородный, сочувствующий человек. От него я узнал, что этот узник был майором Лукасиньским. Я употреблял с того момента все усилия на то, чтобы снова увидеть его и поговорить с ним. Это облегчил мне тот же достойный офицер. Спустя несколько недель, во время дежурства этого офицера, Лукасиньского снова вывели под его охраной. Согласно заблаговременному условию, я, незаметно для остальных заключенных, подошел к нему близко и сказал вполголоса:—«Лукасиньский!»

Он вздрогнул всем телом и обратил ко мне полуслепые глаза.— «Кто?» спросил он.—«Узник этого года!» — «Который теперь год?»—Я ответил.— «Кто в Польше?» — «Николай!» — «Константин?» — «Умер!» — «Что в Польше?» — «Скоро будет хорошо!» — Вдруг он отвернулся, остановился, я видел, как он тяжело дышал, и тотчас двинулся вперед своим обычным, слабым, мерным шагом. Когда снова наступило время дежурства этого офицера, первый мой вопрос был о Лукасиньском. Офицер сказал, что Лукасиньский находился несколько дней в волнении, бредил. Это приписывали действию воздуха. Затем он снова вернулся в свое полусонное состояние. Я спросил офицера, не может ли он поговорить когда-нибудь с ним, помочь ему в чем-нибудь? Офицер ответил, что в его камеру можно входить лишь втроем и потому никак невозможно этого сделать. Больше я Лукасиньского не видел».

Тем временем умер Николай I, воцарился Александр II. Казалось, тяжелое прошлое сглаживалось и приближались новые, лучшие времена. Широкая амнистия в сентябре 1856 г. даровала свободу самым тяжелым преступникам прошлого царствования, декабристам, осужденным за военное сопротивление и за одну мысль о цареубийстве, которые возвратились из сибирских рудников на родину. А в подвале «Секретного замка» попрежнему, без перемены, без срока, агонизировал Лукасиньский. Первоначальный семилетний срок заключения, согласно судебному приговору и конфирмации Александра I от 1824 г., давно истек, в ноябре 1831 г. Даже произвольно удвоенный в 1825 г. приказом Константина четырнадцатилетний срок также закончился в ноябре 1838 г. Но не было даже речи о смягчении его страшной участи. В июне 1858 г. проживавшая в Варшаве любимая сестра Лукасиньского, Текля Лэмпицкая, обратилась к Александру II с петицией и просила об облегчении участи ее несчастного брата. Из прошения ясно обнаружилось, что старушка не имела никакого понятия о его судьбе: она покорно просила, если он жив, то, приняв во внимание давно истекший срок заключения, возвратить его родине и семье.

В случае же его смерти сообщить ей об этом. После этого напоминания на короткое время занялись делом Лукасиньского, и возник даже в том же 1858 г. следующий проект: «Лукасиньского, если комендант крепости Шлиссельбург признает возможным, освободить, принимая во внимание его теперешний образ мыслей, и сослать в одну из наиболее отдаленных губерний, приняв надлежащие меры для устранения вреда, который он мог бы причинить, и после предварительного соглашения с военным министром».

Но этот план был в конце концов забыт. Лукасиньский остался в прежнем положении, Лэмпицкая не получила никакою ответа, и на ее прошении имеется собственноручная резолюция начальника III отделения Потапова: «оставить, без ответа».

Лишь спустя еще несколько лет Лукасиньский дождался некоторого облегчения своей участи. В 1861 году новый комендант Шлиссельбурга генерал-майор Лопарский—более гуманный, чем его предшественники, тронутый видом беспримерных страданий Лукасиньского, предпринял, по собственной инициативе, «без всякой просьбы с моей стороны»—как выразился Лукасиньский в письме к Лопарскому—усиленное ходатайство о даровании ему хотя бы частичной свободы. Это ходатайство, возобновляемое в течение полугода, было первоначально безрезультатным. Но в конце концов, как видно благодаря вмешательству кн. Александра Суворова—военного губернатора Петербурга, ходатайство было хоть отчасти удовлетворено, и III отделение подало мотивированный рапорт о Лукасиньском.

Перечислив в нем все его необыкновенные преступления, указывалось, со слов Лекарского, на то, что в течение 31 года своего заключения в Шлиссельбурге Лукасиньский вел себя хорошо, переносит свое наказание безропотно, с христианским смирением и считал бы большою милостью для себя освобождение из «Секретного замка». Принимая во внимание, что этот семидесятилетний старец «очень слаб, плохо слышит и поражен каменною болезнью», генерал Лепарский заявлял, что считал бы необходимым освободить его от заключения и поместить в одну из камер нижнего этажа, ассигновав на его содержание прежние 30 копеек в дель. На эти деньги он мог бы получать обычную арестантскую пищу. Для надзора же за ним можно назначать поочередно рядового караульной команды, с которым ему разрешалось бы совершать прогулку внутри крепости.

Однако, в заключение Третье Отделение, очевидно с целью противодействовать вышеуказанному предложению Лепарского, прибавило от себя, что «в 1858 году, при пересмотре этого дела, предполагалось, если будет признано нужным, «освободить» Лукасиньского и выслать его со всеми возможными предосторожностями. Приведение в исполнение рапорта III отделения, т.-е. ссылка в Сибирь, была бы просто гибельной для Лукасиньского и была бы равносильна смертному приговору для такого изможденного старца. Но царь положил на рапорте собственноручную резолюцию карандашом: «поступить согласно решению генерала Лепарского». Царская резолюция была передана Лепарскому, и через несколько дней—9 марта 1862 г.—Лукасиньскому была объявлена «высочайшая милость» и он был освобожден из «Секретного замка». «Он протянул руки к небу» — как докладывал растроганный Лепарский—«и горячие слезы текли на грудь старика».

Таким образом в тюремной жизни Лукасиньского произошла перемена. Хотя он оставался попрежнему арестантом и продолжал содержаться под строгим надзором в Шлиссельбурге и назывался теперь «бывшим арестантом» или «секретным узником», но условия его жизни значительно изменились к лучшему. Он пользовался теперь большею свободой, получил светлую и сравнительно удобную камеру, немного одежды и самые необходимые вещи, на которые было ассигновано 100 рублей—на стол, письменные принадлежности, книги, а иногда и газеты. В июне 1862 г. к нему был допущен, по его просьбе, поддержанной Лепарским, католический священник, из рук которого он принял причастие. Теперь он имел возможность бывать в доме Лепарского, где он пользовался уважением и заботами. В особенности молодая дочь Лепарского Ольга окружала его сердечною заботливостью и заслужила его глубокую благодарность. Его посещали также многие сочувствовавшие ему русские из Петербурга, иногда и высокопоставленные, вроде Александра Суворова, приезжали взглянуть на него, как на чудо. И в этом сострадательном любопытстве чужих людей таилось что-то унизительное. Таким путем до него доходили теперь вести из внешнего мира и главным образом из Польши. Он узнал постепенно все, что произошло в течение этого долгого сорокалетнего срока, узнал все, что происходило в Польше в эту пору исторического перелома в 1862—1863 г.г.

В 1863 г., уже полупомешанный, Лукасиньский стал вести что-то вроде дневника, одновременно представлявшего собой собрание отрывочных воспоминаний, отчасти политического содержания. Он закончил эти воспоминания «Новым (ст. стиля) 1864 годом» и позже в различное время прибавил еще некоторые заметки и отдельные мысли. И видно, что его дрожащая старческая рука с трудом держала перо и с неменьшим трудом он, очевидно, подыскивал польские слова, пересыпая свои заметки руссицизмами. Он касался главным образом, в общих чертах, времен Герцогства Варшавского и Конгресса, упоминая о своих трудах и наблюдениях. От Александра он переходит к Николаю, которого знал лишь по слухам, на которого так надеялись и который обманул эти надежды. «Поляки ожидали от него не эффектного зрелища коронации, не молитвы и жареных быков, а чего-то иного, более важного, т.-е. облегчения своих страданий и улучшения своего положения в будущем».—Он разбирал также причины ноябрьского восстания и его неудачи. «Поляки, слабые и жившие в разладе, не найдя человека, заслужившего общее уважение, как Костюшко и Понятовский, должны были неизбежно покориться. Он останавливается также в своих записках на Александре II, на первых его реформах и особенно на освобождении крестьян, «давшем России миллионы граждан». Затем он говорит с глубокою скорбью об отношении Александра к Польше, о жестоких способах подавления восстания и лишь частично дошедших до Лукасиньского репрессиях Берга и Муравьева, о выступлениях Каткова, с которыми он имел возможность ознакомиться из русских газет. Характерно, что Лукасиньский в своих записках упрекает русских ученых в отсутствии гуманности и рассудительности, в восстановлении одной народности против другой путем религиозного фанатизма. «В нашем просвещенном веке ученые представляют собой в Европе нравственную и умственную аристократию, более уважаемую, чем аристократия по рождению. Они являются там истинными жрецами, хранителями священного огня на алтаре науки и искусства. Европейские ученые несли людям мир и согласие. Русские же ученые проповедуют ненависть и месть, благодаря их стараниям поляки пользуются ненавистью. «Что же произойдет в конце концов», с отчаянием восклицает Лукасиньский. И вспоминает по этому случаю, что Наполеон, умирая в изгнании, среди других правил, оставил три самых важных: 1) общественное мнение сильно, и его следует уважать, 2) время насилий и завоеваний прошло и 3) силой ничего нельзя создать (la force ne crée rien). Справедливость этих правил подтверждается его собственною гибелью». Он много раз возвращается в своих записках к последнему правилу, '''подчеркивая бессилье насилия'''. Все свои мысли о Польше и ее исторических отношениях к России он соединил в пять пунктов, составляющих его «завещание». В этих пяти пунктах сосредоточены выводы, вытекающие из настоящих воспоминаний и долгих размышлений. Я не принадлежу больше этому миру. «Свободный от страха и надежд и даже от предрассудков, предубеждений и страстей, мало соприкасаясь с настоящим, - я живу исключительно в прошлом. Прошедшее это мой пост, на котором я подготовляю себя к далекому путешествию в неизведанные края будущего. В таком настроении я надеюсь вскоре предстать перед престолом Всемогущего и понесу с собой эти пять пунктов, в виде жалобы на несправедливость и тиранию. Я буду просить но наказания, пе мести и даже не строгой справедливости, а лишь отеческого наставления для виновных, облегчения для страдающих и, наконец, мира, согласия и благословения для обоих народов. Мой голос слабее голоса вопиющего в пустыне, его не услышит ни одно живое существо... Поляк по рождению и воспитанию, я ненавидел Россию и ее жителей. Это был результат впечатлений, которые произвели па меня кровавые картины 1794 г. Годы, а с ними и опыт и глубже продуманная вера смягчила мои склонности и чувства. Продолжая любить больше всего мою родину, я не мог ненавидеть ни одного народа. И хотя я родился и воспитывался в католической религии, я представляю собою христианина по духу и истине, уважаю каждую религию и ее обряды, ценю только нравственность и хорошие дела. Мой последний вздох будет посвящен моей родине, и последняя молитва будет за ее благополучие и за счастье тех, кто поддерживал ее и служил ей, кто остался ей верен в несчастии и делил с ней ее страдания».

В самом конце тетради, содержащей эти записки, после некоторых дополнительных примечаний, написанных в течение того же 1864 г., также собственноручно написана Лукасиньским, в первой половине следующего 1865 г., отдельная глава, озаглавленная «Молитва». «Это ежедневная молитва, которую я читаю обыкновенно, во время прогулки», писал он в письме Лепарскому в ноябре 1865 г. Вероятно, он читал ее до тех пор, пока был в сознании в дни своей медленной смерти. Она начинается и оканчивается одной и той же фразой: «Есть что-то там в вышине, что расстраивает все планы смертных» (Il у a quelque chose en haut, qui dérange les desseins des mortels). Вся молитва полна забот и бесконечной любви к родине, а затем и ко всему человечеству. Это одновременно мольба и жалоба и как бы расчет с Богом умирающего в страшном одиночестве, в стенах Шлиссельбургской крепости восьмидесятилетнего старика. В июне 1865 г. Лукасиньского поразил удар. В течение нескольких месяцев, до сентября, он, по его собственным словам, «изображал собой не более как движущийся автомат, думающий лишь о том, чтобы скорее отправиться ad patres. В октябре того же года он поправился настолько, что написал собственноручное письмо Лепарскому, покинувшему к тому времени пост коменданта Шлиссельбургской крепости. Это было длинное, единственное сохранившееся, письмо Лукасиньского, написанное на половину по-польски и по-французски. В этом письме, на ряду с проблесками тонкой мысли, обнаруживались явные следы прогрессирующей душевной болезни. «Я представляю собой или великого безумца или великого мудреца. Я подобен молодому возлюбленному, намеревающемуся написать коротенькую записку к своей возлюбленной и не знающему, где и как остановиться, и пишущему длинное послание. В Варшаве обо мне много говорят, сожалея, что я переношу здесь различные страдания. Но там, в Варшаве, есть множество людей гораздо более несчастных, чем я, и их страдания болезненно отзываются в моей душе... Из всех членов Вашей семьи, генерал, чаще всего вспоминаю Ольгу. Я заметил, что перед отъездом она была грустна—желаю ей веселости и душевного покоя... Это бессвязное письмо является верным отражением моей головы и царящего в ней хаоса. Серьезное и смешное, веселое и грустное—все в ней перепутано без всякого порядка... Где я? Кто я? Одинокий и чужой, как сказочный вечный жид, без кровли и без отчизны. Что для меня Петербург, Париж, Лондон и весь мир, раз я не могу найти мою родину и могилу».

Весной 1866 г., по свидетельству студента-медика Степуша, видевшего случайно Лукасиньского в Шлиссельбурге, он был еще на ногах, «говорил языком польско-русско-французским и не терял надежды выйти на свободу». Все стремления его родных получить разрешение на свидание с ним остались без результата. С 1867 г. нет никаких сведений о Лукасиньском. Повидимому, его ум совершенно померк. 27 февраля 1868 г. новый комендант Шлиссельбургской крепости, генерал-майор Гринбладт, представил Александру II следующий рапорт: «Всеподданнейше доношу В. И. В., что содержавшийся в вверенной мне крепости секретный арестант Лукасиньский сегодня волею божьею скончался».

Так окончились мучительные, небывалые, почти полувековые, страдания этой жертвы слепого насилия и дикого произвола.

&lt;/div&gt;
[[Категория:Людмила Яковлевна Круковская]]
[[Категория:Шимон Аскенази]]</text>
      <sha1>99vn27yoatar4vvq2pwwbhe3w8qnkmz</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592820</id>
      <parentid>4592817</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T20:53:03Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Wlbw68</username>
        <id>37914</id>
      </contributor>
      <comment>иллюстрация</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="305276" xml:space="preserve">{{Отексте
| АВТОР                 = [[Людмила Яковлевна Круковская|Л. Я. Круковская]]
| НАЗВАНИЕ              = Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский
| ЧАСТЬ                 = 
| ПОДЗАГОЛОВОК          = 
| ИЗЦИКЛА               = 
| ИЗСБОРНИКА            = 
| СОДЕРЖАНИЕ            = 
| ДАТАСОЗДАНИЯ          = 
| ДАТАПУБЛИКАЦИИ        = 1920
| ЯЗЫКОРИГИНАЛА         = 
| НАЗВАНИЕОРИГИНАЛА     = 
| ПОДЗАГОЛОВОКОРИГИНАЛА = 
| ДАТАПУБЛИКАЦИИОРИГИНАЛА = 
| ПЕРЕВОДЧИК            = &lt;!-- Для отображения заполните ЯЗЫКОРИГИНАЛА --&gt;
| ИСТОЧНИК              = Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский : По книге проф. [[Шимон Аскенази|Шимона Аскенази]]: &quot;Лукасиньский&quot; / Л. Я. Круковская. - Петербург : Гос. изд-во, 1920. - 70, [1] с., 1 л. фронт. (портр.); 24 см. - (Историко-революционная библиотека).; — {{источник|Круковская. Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский (1920).pdf|Скан}}
| ДРУГОЕ                = 
| ВИКИПЕДИЯ             = 
| ВИКИДАННЫЕ            = &lt;!-- id элемента темы --&gt;
| ОГЛАВЛЕНИЕ            = 
| ПРЕДЫДУЩИЙ            = 
| СЛЕДУЮЩИЙ             = 
| КАЧЕСТВО              = &lt;!-- оценка по 4-х бальной шкале --&gt;
| ЛИЦЕНЗИЯ              = 
| НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ       = 
| ДРУГИЕПЕРЕВОДЫ        = 
}}
&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;

[[File:Шлиссельбургский узник Валериан Лукасиньский (1920).jpg|thumb|]]
&lt;center&gt;&lt;big&gt;&lt;big&gt;'''ШЛИССЕЛЬБУРГСКИЙ УЗНИК'''&lt;/big&gt;&lt;/big&gt;&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;&lt;big&gt;'''ВАЛЕРИАН ЛУКАСИНЬСКИЙ'''&lt;/big&gt;&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;По книге проф. {{razr2|Шимона Аскеназы}}:&lt;/center&gt;

&lt;center&gt;{{razr2|„ЛУКАСИНЬСКИЙ“}}&lt;/center&gt;

{{razr2|ОГЛАВЛЕНИЕ}}:
{{Dotted TOC 1en| &amp;nbsp;&amp;nbsp; &amp;nbsp;&amp;nbsp;&amp;nbsp; | '''[[#m1|Вступление.]]''' | 3 }} 
{{Dotted TOC 1en| &amp;nbsp;&amp;nbsp; &amp;nbsp;&amp;nbsp;&amp;nbsp; | '''[[#m2|Глава первая.—Детство и молодые годы]]''' | 5 }}
{{Dotted TOC 1en| &amp;nbsp;&amp;nbsp; &amp;nbsp;&amp;nbsp;&amp;nbsp; | '''[[#m3|{{ditto|Глава}} вторая.—Лукасиньский и польское масонство]]''' | 16 }}
{{Dotted TOC 1en| &amp;nbsp;&amp;nbsp; &amp;nbsp;&amp;nbsp;&amp;nbsp; | '''[[#m4|{{ditto|Глава}} третья.—Патриотическое общество]]''' | 37 }}
{{Dotted TOC 1en| &amp;nbsp;&amp;nbsp; &amp;nbsp;&amp;nbsp;&amp;nbsp; | '''[[#m5|{{ditto|Глава}} четвертая.—Суд и первые годы заточения]]''' | 48 }}
{{Dotted TOC 1en| &amp;nbsp;&amp;nbsp; &amp;nbsp;&amp;nbsp;&amp;nbsp; | '''[[#m6|{{ditto|Глава}} пятая.—В Шлиссельбурге]]''' | 63 }}


{{heading|44|id=1|sans=|ВСТУПЛЕНИЕ.}}

&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

До выхода в свет капитального и обширного двухтомного труда профессора Аскеназы о Лукасиньском, имя этой беспримерной жертвы дикого насилия было совершенно затеряно. «Тюремный мрак, окутывавший его при жизни,—говорит проф. Аскеназы,—поглотил также все его посмертные следы». Извлечь их из этого мрака дело далеко не легкое, и его можно было выполнить лишь отчасти: настолько глубоко и тщательно затерты эти следы. Все стремления и порывы Лукасиньского, как яркого выразителя современной ему эпохи, были тесно сплетены с историческими событиями Польши, с судьбой польского народа. И для того, чтобы характеризовать деятельность Лукасиньского, необходимо было дать хотя бы сжатый исторический обзор этих событий. Предлагаемое краткое извлечение из двухтомного труда проф. Аскеназы имеет целью ознакомить более широкие круги читателей с весьма важными сторонами жизни Царства Польского, а образ Лукасиньского будет «живым факелом, освещающим темную глубь той политической сцены, на которой разыгралась история Польши и России, в эпоху Александра». Вместе с тем жизнеописание Лукасиньского представляет огромный интерес еще и потому, что оно может служить лишней иллюстрацией той бесчеловечной в бессмысленной жестокости, какой подвергались самые бескорыстные и самоотверженные борцы за свободу».


&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

{{heading|44|id=2|sans=|{{razr2|ГЛАВА I}}.}}

&lt;center&gt;'''Детство и молодые годы.'''&lt;/center&gt;

Лукасиньский родился в Варшаве 14 апреля 1786 года. Отец его, небогатый шляхтич, женился на Люции Грудзинской из Плоцкого воеводства. От этого брака, кроме старшего сына Валериана, у них родилось еще четверо детей: две дочери—Юзефа и Текля и два сына—Антон и Юлиан. Последний, самый младший, был от рождения калекой. Родители, невидимому вследствие увеличивавшихся с течением времени материальных затруднений, проживали попеременно то в Варшаве, в Старом Городе, где умер отец; то в деревне, в Плоцком воеводстве, где в имении Павлове умерла мать. Валериан рос в тяжелых домашних условиях и в эпоху самых тяжелых народных бедствий. Маленьким мальчиком он был свидетелем резни в предместье Праге и окончательной гибели отечества. Юношеские годы он провел под суровой ферулой прусского владычества. Однако, на месте своего рождения он мог почерпнуть достаточно оживляющих и возвышающих душу элементов. Не даром он принадлежал к мелкой полумещанской варшавской шляхте и родился в памятную эпоху, на закате XVIII в. Мещанская и пролетарская Варшава оставалась совершенно безучастной в течение всего упомянутого рокового столетия, слегка оживляясь лишь во время тех или иных выборов и относясь еще почти пассивно к насилиям, творившимся на ее глазах над народом. Но стоило ей лишь один раз во время Великого сейма проснуться для самосознания, один раз взяться за дело, во время восстания, чтобы проникнуться новым настроением, стать могучим источником новой народной энергии. Юноша-Лукасиньский проникался на каждом шагу этой особой атмосферой, которой были больше всего пропитаны все утолки родного квартала в Старом Городе. Несмотря на все материальные затруднения в родительском доме, Лукасиньский получил весьма тщательное образование. Он владел в совершенстве французским и немецким языком, и позже на службе выделялся знаниями в области математики, статистики и географии. Кроме того, он отличался большой начитанностью не только в родной литературе, но и в особенности во французской. Любя точные науки, он не пренебрегал и чтением серьезных книг по истории, общественным наукам и юриспруденции, часто цитировал наизусть Плутарха, Монтескье и Чацкого. Ему пришлось, вероятно, много потрудиться для своего образования, так как он не обладал никакими талантами и был человеком средних способностей, с тяжелым, медлительным мышлением. Но ценою больших усилий он проявлял часто проницательность и замечательную тонкость ума. Он отличался не столько живостью ума, сколько спокойною рассудительностью и, главным образом, глубоким сознанием ответственности за свои действия. Он мыслил строго, логически, точно, и то, что однажды обдумал, проводил с железною последовательностью, без всякого снисхождения к себе и другим. Но отношению к людям у него выработалась с течением времени, путем опыта, какая-то трезвая, скептическая, иногда просто презрительная, недоверчивость, де-, лившая его малообщительным. «Железный характер»—говорили о нем в семье. Но, в действительности, под холодною внешностью в нем таился внутренний огонь и чувствительность. Он был лишен личного честолюбия, но все его благородные стремления были направлены на служение своему народу. В нем жила огромная совесть, твердость и готовность к самопожертвованию за свободу и для блага родины. Замкнутый и малоразговорчивый, он обычно хорошо владел собою, но неожиданно вспыхивал с неудержимой силой. Это была во многих отношениях типичная душа мазура. Он был среднего роста, худощавого сложения, с правильными чертами лица, высоким лбом, серыми глазами и русыми волосами.

Когда в 1806 г. Наполеон разбил пруссаков и освободил таким образом подвластную им до тех пор область, для Лукасиньского явилась возможность вступить, на, призыв Домбровского и Понятовского, в ряды войск под национальные знамена.

Лукасиньский пребывал в то время у родственников своей матери, недалеко от Млавы. Там формировался под начальством Игнатия Зелиньского пехотный стрелковый батальон, в который и вступил Лукасиньский (15 апреля 1807 г.) «добровольцем в качестве фурьера». Вместе с этим батальоном—позднее переименованным в пятый стрелковый полк, причисленный ко II легиону Занончека, Лукасиньский участвовал в летней кампании против пруссаков и русских и был вскоре (7 июля) произведен в адъютанты и затем, по заключении Тильзитского мира, в подпоручики (1 февраля 1808 г.). При реорганизации войск герцогства Варшавского он вскоре перешел (1 марта 1808 г.) в шестой пехотный полк, сформированный из калишан под начальством Юлиана Серавского и к которому уже раньше была присоединена часть стрелков Зелиньского. Набирая рекрут в Ченстохове и Калите, он завязал здесь первые знакомства и дружбу, которая позже сыграла важную роль в его жизни. В это же время он был назначен адъютантом при инспекторе по рекрутскому набору Константине Яблоновском.

Но мирная организационная работа длилась недолго. Вспыхнула австрийская война 1809 г. Эрцгерцог Фердинанд, во главе превосходных сил, вторгся в герцогство Варшавское. Понятовский, после генерального сражения под Рашыном, отступил с польской армией в Галицию. С самого начала военных действий, в апреле, мае и июне, шестой пехотный полк отличился в битве под Рашыном, в ночных штыковых атаках в предместии Гуры, на сандомирских бастионах, и затем при обороне Сандомира.

Трудно установить точно, насколько канцелярская работа позволяла Лукасиньскому принимать личное участие во всей этой выдающейся деятельности его полка. Верно только то, что Лукасиньский ревностно исполнял свои обязанности, так как именно тогда, во время похода, он был (7 мая) произведен в поручики. Тем временем операции Понятовского в Галиции постепенно расширялись, и в скором времени он захватил почти всю австрийскую область. Поэтому тотчас приступили к организации национального войска в освобожденной Галиции. Как бы по чудесному мановению, тотчас возникло несколько новых полков, несколько десятков тысяч новобранцев вступило в ряды войск. Это было гораздо более серьезным долом, чем произведенное два года тому назад в прусской области, ибо теперь оно явилось плодом исключительно собственных усилий, без посторонней помощи, и было делом в полном смысле слова революционным. Галицийская организация 1809 г. была делом не столько чисто военным, сколько народно-повстанческим, и произвела сильное впечатление на молодой ум Лукасиньского. Он сошелся в это время в Галиции с кружком людей, близких к прежним эмигрантам после восстания Костюшки или даже принимавших в нем участие. Они проводили свою революционную идею на чужбине, в Париже, в легионах и затем принесли ее обратно на родину, в Герцогство Варшавское. Весьма вероятно, что именно тогда молодой офицер встретился с Андреем Городыским—одним из самых выдающихся представителей той группы, которая оказывала сильное влияние на тайную организацию не только в эпоху Герцогства, но и в Царстве Польском. В это самое время Лукасиньский был очевидно принят в военную масонскую ложу. 5 июля 1809 г. он вместе с целым кружком своих новых друзей вступил в чине капитана во вновь сформированный первый пехотный галицийско-французский полк. Покидая свой шестой линейный полк с установившеюся репутацией для нового формирующегося полка, набранного из дезертиров, добровольцев и пленных, Лукасиньский руководствовался чисто гражданскими мотивами. Первый батальон нового полка состоял из иностранцев—немцев, французов и итальянцев, второй баталион—из литовцев, третий—из русинов, большею частью не понимавших польской команды и даже внешним обликом значительно отличавшихся от остального войска. Но, быть может, именно внешний вид этой разношерстной толпы солдат, собранных под общее освободительное знамя, послужил для Лукасиньского особой побудительной причиной, поощрявшей н направлявшей его к великой идее единения всех разнообразных, разделенных элементов в один общенародный центр. Большое влияние в этом отношении оказал на него замечательный человек, с которым он встретился еще в Ломже, Казимир Махницкий, получивший серьезное образование в университетах Гейдельберга и Гааги. По возвращении из-за границы, Махницкий состоял судьей в Ломже, где Лукасиньский и сошелся с ним. Вскоре Махницкий стал не только советчиком, но и в полном смысле слова морально-политическим руководителем Лукасиньского во всех делах тайного общества, а позже и во время самых тяжелых преследований. Он выдержал, не дрогнув, все изысканные тюремные пытки и оттолкнул с холодным презрением милостивые великокняжеские искушения и выдержал до конца—дольше и непоколебимее всех, даже самого Лукасиньского. И именно он, человек непоколебимого характера, оказался позже, во время ноябрьской революции, самым подходящим руководителем военного восстания. Забытый и молчаливый, он окончил жизнь на далекой чужбине, в стороне от шума и эмигрантских передряг.

Весной 1809 г. Махницкий, по первому призыву, покинул свое судейское кресло и уже в мае вступил, в качестве простого солдата, в ряды национальной армии. В начале июля, в один день с Лукасиньским, он был произведен в поручики первого галицко-русского полка, и с тех пор между ними завязалась более близкая дружба. Наступил критический 1813 г. Разбитая великая армия отступала на запад, и вслед за ней на Герцоство Варшавское надвинулась преследовавшая ее русская армия. Остатки польской армии, под начальством Иосифа Понятовского, покинув Варшаву, остановились в Кракове, где, после страшного московского поражения, происходила лихорадочная реорганизация армии. Туда же весной 1813 г. был переведен вместе со всем административным органом и Лукасиньский, в то время как его ближайшие друзья заперлись в осажденном Замостье и принимали вместе с генералом Гауке участие в продолжительней защите крепости. Но положение польского войска, направлявшегося под начальством Понятовского через Краков на запад, было, с общественной, а не военной точки зрения, гораздо более тяжелым и двусмысленным. Лучшие люди, вроде Князевича, Хлопицкого и др., ушли. Но, несмотря на все сомнения, Лукасиньский пошел до конца за своим главнокомандующим, проделал всю саксонскую кампанию, участвовал в защите Дрездена и здесь попал в плен к австрийцам (12 ноября 1813 г.).

Он был отправлен в Венгрию, где пробыл в заключении около полугода. Тем временем Александр I. вместе с неутомимым польским деятелем Адамом Чарторыйским, вступил в Париж и примял там весной 1814 г. депутацию от польской армии, которую взял под свою опеку и обеспечил ей свободное возвращение на родину. Таким образом был освобожден и Лукасиньский, возвратившийся в июне 1814 г. в Варшаву, где тотчас приступили к реорганизации польской армии под русским протекторатом. Но как судьба Польши, так и реорганизация армии оставались еще в течение почти целого года в неопределенном положении. Подобно тому, как надежда на могущество Наполеона не оправдалась в прошлом, в будущем могла не оправдаться и надежда на великодушие Александра. Поэтому невольно зарождалась мысль, что главным образом следует рассчитывать лишь на свои силы. Эта мысль была подтверждена защитниками Замостья и Махницким в частности. Крепость Замостье, обеспеченная провиантом лишь на три месяца и защищавшаяся девять месяцев, показала, что может сделать неисчерпаемая энергия даже маленькой горсти защитников.

Несмотря на холод, голод, скорбут, на огромную смертность, на уничтожение домов для топлива, наконец, на употребление в пищу кошек, ворон, мышей и крыс, все, в том числе и Махницкий, уже в чине майора, хладнокровно исполняли свои тяжелые обязанности. Здесь, невидимому, и зародилась мысль о необходимости самостоятельной организации, без всякой посторонней помощи, народных сил в виде тайных союзов. Эта мысль, получив широкое распространение, стала осуществляться в различных направлениях и непосредственно повлияла на Лукасиньского. Существуют указания, что, уже на обратном пути из Франции на родину, в польских войсках зарождались, иногда на короткое время, тайные, чисто военные союзы на патриотической основе. Один подобный союз возник в 1814 г. в Виттенберге, по инициативе генерала Михаила Брониковского в качестве наместника и при участии командира эскадрона Петра Лаговского под именем Домбровского. Союз был организован в восьми отрядах, носивших имена Батория, Ходкевича, Костюшки, Ленинского, Понятовского, Сулковского, Либерадского и погибшего под Сан-Доминго Яблоновского. Это тайное общество было скорее плодом фантазии неопытных инициаторов, нежели живым центром заговора, и существовало главным образом лишь на бумаге. В это самое время аналогичные попытки обнаружились и вне военной сферы. Первый шаг для этого сделали псевдоякобинец и карьерист Андрей Городыский, находившийся вместе о Лукасиньским в 1813 г. в Дрездене. Раньше Городыский предлагая свои, услуги Наполеону, рассказывая при этом небылицы о каком-то могущественном, а в действительности фиктивном «Патриотическом Обществе» на Подоли и Украине и обещая вызвать там общее восстание. Так. как несомненно, что на предприятии Городыского отразилось прогрессивное течение мысли, начиная с Коллонтая, то для полного уяснения дальнейшего развития народного самосознания в указанном направлении, по которому следовал и Лукасиньский со своими товарищами и последователям и, необходимо, считаться и с бесцельными начинаниями Городыского.

Когда Лукасиньский возвращался ни родину вместе с тысячами своих товарищей по оружию, ближайшее будущее и даже настоящее их родины представлялось еще в крайне неопределенном и мрачном свете. Армия Герцогства Варшавского очутилась в особенно затруднительном положении. Она, повидимому, сохранила своих прежних вождей, но вместе с тем очутилась под начальством великого князя Константина Павловича. Она, реорганизовывалась спешно, но на счет русской казны и не зная определенно для кого—для русского ли императора или для Польши?

Вот почему летом 1814 г. Польские офицеры обратились к своему главнокомандующему со следующим, вернее всего им же вдохновленным, воззванием: «Ты зовешь нас снова в ряды войск; наша молодежь много раз вступала на твой зов в эти ряды, ибо ты звал ее во имя самого священного стремления бороться за отнятое у отцов наших Королевство. Офицеры являются гражданами одной общей родины и, как ее сыны, вооружались за нее и берегут кровь свою для нее. Скажи нам, что ты представляешь собой теперь и для чего велишь кам взять оружие. Ты, думающий лишь о восстановлении земли отцов, спроси у победителя от нашего имени—что он требует от нас? Мы в его власти, но лишь одна родина может требовать нашей крови для ее блага». Домбровский передал это воззвание через Константина Павловиче государю и представил Константину подробный проект наступления польской армии собственными силами против пруссаков и Австрии, если бы эти державы вздумали ставить препятствия восстановлению Царства Польского. Это смелое предложение вызвало лишь подозрение царя и великого князя по отношению к предприимчивому польскому генералу.

Одновременно некоторыми молодыми офицерами была предпринята с большою осторожностью тайная организация в среде польской армии. В конце 1814 г. под руководством двух инженерных офицеров, Игнатия Прондзиньского, его приятеля Клеменса Колачковского и молоденького, но полного огня Густава Малаховского возникло «Общество истинных поляков», в основу которого положено «société de quatre», так как к нему не могло принадлежать более четырех человек одновременно. Вновь поступающих принимали не в масках, а с глубоко надвинутыми фуражками и закутанными в плащи с поднятыми воротниками, так что нельзя было узнать их лица. Из трех вновь принимаемых в общество, двое, не зная имени третьего, ожидали его в темной приемной. Принятие было обставлено большою таинственностью. Общество существовало недолго и в 1815 г. прекратило свое существование. Лукасиньский не принадлежал к этому обществу. По возвращении на родину, он вступил в реорганизованную польскую армию  и приказом великого князя был назначен в чине капитана в четвертый линейный полк под начальство полковника Игнатия Мыцельского. Четвертый полк пользовался особою милостью Константина Павловича, постоянно квартировал в Варшаве и набирался из варшавской молодежи—из ремесленников, рабочих, частных служащих и т. п., из так-называемой «уличной молодежи», превосходившей своею ловкостью, выправкой и изяществом даже гвардейские полки. Среди них было не мало плутов, авантюристов, обманщиков и даже воров. Известно, что однажды кто-то из них украл шутки ради бобровую шинель великого князя. Все это искупалось веселостью и ловкостью, и они были несомненными любимцами Варшавы. Константин всюду отдавал им преимущество и ставил их в пример другим полкам. Говорили даже, что он сам оказывал им помощь во всем и заблаговременно предупреждал о том, что нужно иметь в виду на смотрах, парадах и маневрах. Лукасиньский, уроженец Варшавы, очутился в этом специально варшавском полку как в хорошо знакомой ему среде, и хотя он значительно выделялся в легкомысленной полковой атмосфере строгостью своих убеждений и серьезным характером, пользовался все-таки уважением начальства и товарищей и любовью подчиненных ему солдат. 30 марта 1817 г. он был произведен в майоры. Всецело отдаваясь выполнению своих служебных обязанностей, Лукасиньский вел скромную жизнь пехотного офицера, живущего на свое скудное жалование, вдали от светского шума варшавских салонов, куда имели доступ лишь более привилегированные по богатству или связям, как Скшинецкий, Прондзиньский и др. Скромный майор четвертого полка стоял вне этого светского круговорота. Он пережил не мало горя в своей домашней жизни: потерял мать, и на его попечении остался брат Юлиан—калека. Другой брат—Антон—имел мало общего с ним и не был посвящен позже в опасную деятельность Валериана, гибель которого совершенно не коснулась его. Любимая сестра Текля вышла замуж за Яна Лэмпицкого и покинула Варшаву. Приблизительно в то же время Валериан обручился с Фредерикой Стрыеньской. Но они откладывали свою свадьбу из года в год, ожидая более благоприятного времени, и так и не дождались его.

В Варшаве у Лукасиньского был целый кружок более близких друзей, главным образом товарищей по оружию. Но кроме того у Лукасиньского появились в это время некоторые новые знакомства, непосредственно связанные с его последующею деятельностью и явившиеся следствием его общения с варшавскими масонами, к которым он имел доступ в качестве члена военной масонской ложи. Таким образом он сошелся с Казимиром Бродзиньским—поручиком артиллерии и вместе с тем поэтом, оплакивавшим в чувствительных стихах «белые березы над зеленой московской дорогой», или разоренное московское население. Усердный масон Бродзиньский, брат ложи храма Изиды в Варшаве, познакомился с Лукасиньским в масонских кругах, заслужил его доверие и уважение и был им посвящен в ближайшую национально-масонскую деятельность. Но еще большее значение имело для Лукасиньского знакомство, также через посредство масонского братства, с выдающимся членом апелляционного суда в Варшаве—Венгжецким. Он принадлежал к предыдущему поколению Великого сейма и восстания Костюшки, был первым президентом столицы Царства Польского, имевшим мужество ответить Константину на его незаконное требование военной реквизиции у варшавских ремесленников: «Здесь не Азия, В. В., и народ имеет свои права!» Это был суровый, сильный духом, старик, проникнутый насквозь любовью к простому народу и с прогрессивными демократическими взглядами. Резко защищая наполеоновское законодательство, он говорил: «шляхтич боится кодекса из страха постепенно потерять свою власть над крестьянином; его беспокоит, что придется заседать в суде рядом с мещанином и крестьянином» и т. д. Венгжецкий принадлежал к числу масонов еще школы Игнатия Потоцкого и Четырехлетнего сейма, состоял в дружбе с Игнатием Потоцким—министром просвещенния и исповеданий в первые годы Ц. П. и главой польского масонства.

Венгжецкий достиг всех высших масонских степеней и стал постоянным посредником между Лукасиньским и варшавским Великим Востоком, а также специалистом по вопросу о сочетании социально-революционных идей с масонскими обрядами. Лукасиньский также не ограничивал своей деятельности мертвящей военной службой. Он зорко следил и горячо отзывался на все вопросы общественной жизни Ц. П. в ее общем течении и развитии, и даже в отдельных проявлениях. Чрезвычайно интересным свидетельством в этом отношении может послужить изданное в то время и единственное вышедшее из-под пера Лукасиньского сочинение, касающееся еврейского вопроса. Этот вопрос принимал резкое направление уже в эпоху Герцогства Варшавского и разгорелся в переходное время между падением Герцогства и возникновением Царства Польского.

В первые же годы после Конгресса он стал живо обсуждаться в печати, общественном мнении и законодательстве. Еще в 1815 г. этим вопросом, в благожелательном для евреев духе, занялся влиятельный «Варшавский Дневник». На его столбцах выступил ксендз Ксаверий Шанявский, кафедральный варшавский каноник, призывая к гуманному отношению к евреям, к уравнению их с остальным населением в податях, требуя взамен от евреев приспособления их к бытовым условиям народа. Для упорствующих же он просил у Александра «предоставления определенной территории для образования Еврейского Царства». В том же журнале выступил с резким возражением Сташиц в статье «О причинах вреда, приносимого евреями, и способах превращения их в полезных членов общества». В следующем 1816 году спокойно и беспристрастно выступили ксендз Лэнтовский в Варшаве со статьей «О евреях в Польше» и Станислав Качковский в Калише со статьей «Взгляд на евреев», чем и закончились на этот раз прения по еврейскому вопросу.

Но в феврале 1817 года, после первого нормального набора в Ц. П., в ряды польской армии вступили вновь призванные евреи, до того времени, после первой неудачной попытки в начале Герцогства, совершенно освобождавшиеся от военной службы. В это же время еврейский вопрос во всей своей широте подлежал обсуждению на предстоявшем первом сейме Царства Польского в 1818 г. Поэтому в печати снова разгорелся спор. Генерал Винцент Красиньский издал в Париже на французском языке и опубликовал на польском языке в «Газете Варшавского Герцогства» резкую статью, посвященную наместнику Зайончеку—«Aperçu sur les juifs». Он смотрел на евреев, как на граждан всей вселенной, не признающих никакой родины, не привязанных ни к какому государству. Он утверждал, что польские евреи подчиняются лишь одному главному вождю, имеющему пребывание в Азии с титулом «князь рабства», высказывал сомнение в возможности превратить их в граждан, хотя в конце-концов давал довольно либеральные общие указания для реформ быта польских евреев, взятые из соответствующего проекта времен Четырехлетнего сейма и сочинения Чацкого о евреях. Выводы генерала довел до конца анонимный автор статьи «Меры против евреев», который, исказив случайно брошенную мысль ксензда Шанявского, добивался, чтобы просто обратились к Александру с требованием о насильственном выселении всех евреев из Ц. П. и водворении их «на границах Великой Тартарии». В сравнительно более мягком, но, в общем, родственном ему, духе написана также анонимная брошюра «О евреях», где автор, сомневаясь в выполнимости принудительной эмиграции, советовал сосредоточить евреев в особых селениях—«вернее в новых городах», наряду с соответствующей «реформой еврейской религии». На более глубоком чувстве справедливости, местных интересах и совершенно иных, более умеренных, принципах обосновал свою статью «О реформе еврейского народа» Иосиф Вышиньский, призывая к систематической постепенной работе для поднятия культурности и гражданственности в среде еврейского народа. Эти четыре статьи вызвали целый ряд иных, на эту же тему, и побудили Лукасипнекого издать в 1818 г. книжку под названием «Размышления некоего офицера о признанной необходимости устройства евреев в нашем государстве и о некоторых статьях на эту тему, вышедших в свет в настоящее время».—«Я  не написал никогда ни одной статьи»,—говорит скромный автор в предисловии,—«обремененный моими постоянными, непосредствейийми служебными обязанностями, я мог приобресть лишь некоторые общие сведения но местному законодательству и государственному управлению». Тем не менее, эти «Размышления», написанные ясно, спокойно и связно, свидетельствовали как об основательном исследовании предмета, так и о зрелом, проницательном суждении гражданина. «Евреи приносят стране вред и могут даже стать опасными для нее. Но нам необходимо еще убедиться, могут ли они сделаться полезными». На этот вопрос Лукасиньский отвечает утвердительно. Он резко упрекает евреев в их заблуждениях и проступках, в «равнодушии к стране, в которой они живут». «Евреи—народ изобретательный, развращенный продолжительной эксилоатацией нашего крестьянства—не скоро откажутся от этого выгодного занятия». Но, вместе с тем, он подчеркивает страшную нужду, царящую в среде еврейских масс, ответственность всего общества за «презрение, оказываемое евреям в самом широком смысле этого слова». «До тех пор, пока мы не перестанем оказывать евреям презрение... до тех пор мы не можем надеяться на то, чтобы они могли стать иными, чем теперь. Что такое любовь к родине и отчего это чувство чуждо евреям?.. Единственным и действительным связующим звеном этого чувства является любовь к известной стране и связь с известным народом. Тот, у кого нет во всей стране ни родных, ни друзей, наверно не будет привязан к ней». Вот почему нужно создать такое родство, дружбу и духовное общение. Затем автор указывает серьезные меры для народного образования евреев, допущения их в цехи и корпорации. Наконец, он настойчиво доказывает, что еврейский вопрос теснейшим образом связан с вопросом общей социальной реформы, а именно в области крестьянского вопроса. «Эпоха реорганизации евреев в нашей стране совпадет с эпохой просвещения крестьян». Что касается упомянутых четырех статей, то Лукасиньский с трого осуждает обе анонимные брошюры—одну, где речь идет о насильственном выселении, как «совершенно нелепую,»—и вторую—как противоречащую понятиям о терпимости и свободе. Но он высоко оценивает разумные советы Вышиньского и, наконец, очень резко высказывается против статьи генерала. Красиньского, не разделяет его ложных и тенденциозных в своей основе взглядов, а его более положительные выводы Лукаснвьский считает целиком взятыми из других сочинений. Генерал, невидимому крайне возмущенный, отвечал в весьма регкой и довольно нелепой форме. Он издевался над Лукасиньским за его сострадание к еврейской бедноте, обвинял его в предосудительном «нерасположении к шляхте» и выступлении в роли еврейского защитника, «против убеждений всей страны». Безусловная независимость убеждений Лукасиньского ярко характеризуется этой полемикой скромного майора с влиятельным командиром гвардии, в том же году произведенным в царские генерал-лейтенанты и в сеймового маршала, с которым считались военные и правительственные сферы, а в те времена—и общественное мнение. Тем временем приближалась решающая эпоха его жизни, исходный пункт его исторической роли и трагической судьбы. Лукасиньский был призван занять место вождя при выполнении одной из самых тяжелых я неблагодарных народных задач, требовавшей полного самоотречения и связанной с большою ответственностью—в тайном союзе. Результаты его работы—«Национальное Масонство и Патриотическое Общество в своем возникновении, росте н упадке»—находятся в такой тесной связи с политической историей Ц. П., что невозможно точно понять и уяснить себе их, не ознакомившись, хотя бы в общих чертах, с параллельным течением этой истории. Кроме того, его деятельность находится в известной связи с политикой Александра I, его стремлениями и направлением его польской политики. Вот почему необходимо прежде всего несколько осветить эти вопросы общего значения, а именно те пункты, где они сходятся и тесно связаны с стремлениями Лукасиньского.

&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

{{heading|44|id=3|sans=|{{razr2|ГЛАВА II}}.}}

&lt;center&gt;'''Лукасиньский и польское масонство.'''&lt;/center&gt;

Создание Царства Польского на Венском конгрессе в 1814—1815 г.г. совершалось среди тяжелых условий и поэтому оно было завершено лишь на половину и в ущерб польскому народу. Возрождению Польши рядом с Россией в более обширных территориальных размерах воспротивились как Западная Европа, так и решающий голос России. Не удалось даже спасти Герцогство Варшавское в его целом, так как существенную часть его пришлось отдать Пруссии для Познани; не удалось также добиться присоединения хотя бы части Литвы. Но и то, что осталось Царство Польское в своем позднейшем географическом составе, было создано с большим трудом и хуже всего, что не было уверенности в завтрашнем дне и в будущем не предвиделось полной безопасности.

Царство Польское получило тесную, урезанную территорию и, несмотря на некоторые недостатки, либеральную для того времени и в общем хорошую конституцию. Александр I, в расцвете сил, 38 лет от роду, вступая в управление Польшей, намеревался первоначально придерживаться и развивать конституцию и расширить территорию на счет Литвы, а в дальнейшем даже на счет Галиции и Познани. Но в то же время, верный своему двуличному характеру и подчиняясь своему обоюдоострому положению, сохранял за собой возможность во всякое время ограничить как конституцию, так и территорию. Эти две идеи, прогрессивная и регрессивная, освободительная и репрессивная, всегда совмещались в его голове, причем ни одна из них никогда не уступала вполне своего места другой и в известные периоды одна из них брала верх над другой. Первая — прогрессивная — преобладала в первой половине, а вторая—в последней половине того десятилетия, в течение котоporo ему суждено было еще жить и править Польшей. Его внутреннее раздвоение обнаружилось с самого начала при законодательном устроении Царства Польского и установлении в нем государственного аппарата. Это выразилось не только во внесенных лично им в текст конституции значительных ограничениях, но и, главным образом, в предоставлении Польши во власть Константана Павловича и под наблюдение Новосильцова. Из всех сыновей Павла Константин больше всего походил на отца и по его примеру больше всех ненавидел Екатерину. Он поражал и отталкивал с первого взгляда своею внешностью, В этом нескладном теле билась необузданная, дикая, безумно-пылкая душа. Он носил в себе двойное наследственное бремя—развращенность Екатерины и деспотизм Павла. Не обладая личною храбростью, он был проникнут слепою любовью не к истинному военному служению, основанному на самопожертвовании и чести, а к солдатчине мирного времени, к солдатчине парадов, казарм и железной дисциплине. В его болезненно-пылком и в своей основе слабом характере таились однако и более чистые, благородные элементы, как и в мрачной душе его отца. Поставленный в тупик и всем сердцем ненавидевший Константина, Немцевич говорит о нем: &lt;Это чудовище—человек, делающий все с опрометчивостью, не имеет себе равного на земле—умный и безумный, жестокий и гуманный». И подобный человек, невероятное соединение самых противоречивых черт характера, был назначен главнокомандующим польских войск и тем самым и фактическим наместником Царства Польского. Но поляки, отданные во власть подобного правителя, умели своим влиянием по крайней мере отчасти подавить в нем злые инстинкты, разбудить лучшие чувства и в известной мере привязать его к себе. Константин вступил в управление Польшей, полный ненависти к ней, но, изгнанный из нее, ушел полный жалости к ней. Первые шаги его в Организационном Комитете обнаружили некоторую сдержанность и даже известное уважение к поседевшим на поле брани польским вождям, а также заботы о польском солдате. Но это продолжалось недолго. Под влиянием придворной камарильи, ок вскоре обнаружил свое глубоко неприязненное отношение ко всему польскому и стал быстро и усиленно подкапываться под еще свежее и неустойчивое здание новой конституции. Болезненная подозрительность и беспощадная жестокость больше всего отозвалась, конечно, в польских войсках и приняла особенно резкую форму с назначением полномочным комиссаром Ц. П. Н. Н. Новосильцова—самого ярого и жестокого преследователя и мучителя Лукасиньского, заключавшего в тюрьмы и высылавшего в Сибирь несовершеннолетних детей за какую-нибудь польскую песенку. Кутила и пьяница, он превратил все политические процессы в Польше и Литве в источник своих доходов. Известно также, что он не даром старался так усердно уничтожить в Польше франмасонство, так как после закрытия масонских лож он воспользовался солидными капиталами польского Великого Востока. И хотя он, по обыкновению, постарался уничтожить все следы своих злоупотреблений, тем не менее они-явно обнаружены позднейшими исследованиями. После первых столкновений Константина с Военным Комитетом осенью 1814 г. все выдающиеся вожди польской армии вышли в отставку, и таким образом армия всецело подпала под власть Константина. Вскоре последовали позорные и трагические события. За малейшие проступки как солдаты, так и офицеры подвергались самым жестоким взысканиям. Прославленные парады на Саксонской площади стали мучением и ужасом для польских офицеров, которых старались всячески задеть и унизить. Перед Пасхой 1816 г. покончил с собой оскорбленный Константином капитан Водзиньский, а за ним последовали многочисленные товарищи—один за другим. В течение первых четырех лет командования армией Константина насчитано до 49 самоубийств среди одних офицеров.

В начале марта 1818 г. Александр прибыл в Варшаву на первый польский сейм и оставался там около семи недель, до конца апреля. Тогда-то, гневно устраняя всякую оппозицию со стороны Константина и тогдашнего русского министра иностранных дел Каподистрии, Александр сделал огромный шаг вперед в деле освобождения Польши и дарования ей прав. Но, как оказалось позже, это была пе более как ракета, мимолетный фейерверк красноречия или, как выразился со свойственной ему бесцеремонностью Константин, «слова императора являются не более как фальшивой монетой».

Пребывание Александра в Варшаве в 1818 г. было кульминационной точкой его благожелательных отношений к Польше.

Уже в 1819 г. эти отношения стали осложняться и портиться. Весной 1819 г. в варшавских газетах появилось несколько резких, оппозиционных статей. Статьи Кициньского и Моравского в «Ежедневной Газете» вызвали страшные репрессии со стороны Константина. Против издателей были приняты самые суровые меры, печатание газет было прекращено и типографии закрыты. В то же время, под давлением Константина, Зайончек издал ряд предписаний, касающихся цензуры периодических изданий и книг. Одновременно в среде войска произошло событие, еще более раздражившее Константина, особенно внимательного к военной дисциплине. В июне обнаружилось, что находившийся в Замостье под арестом подпоручик второго полка пехотных стрелков Игнатий Погоновский составил план взятия крепости, предварительно убедив для этого гарнизон перейти на его сторону и затем вместе с ним ворваться в Галицию. Это безумное предприятие было заранее обнаружено и без всяких усилий ликвидировало. Но для предубежденного и подозрительного Константина этого было достаточно. В Петербург тотчас полетели донесения, рисовавшие в самых мрачных красках положение дел в Царстве Польском. Вся страна изображалась как находящаяся под влиянием грозных волнений накануне взрыва. Эти донесения вызвали новые репрессии, уже продиктованные Александром. Вот почему в 1820 г. во время своего пребывания в Варшаве на втором сейме он был настроен совершенно иначе, чем два года тому назад... Относясь подозрительно, недоверчиво, Александр как бы искал повода для того, чтобы взять обратно все свои обещания и предписания. Поводом послужила оппозиция сейма, вставшего во главе с Винцентом Немойовским на защиту свободы. Покидая Варшаву, Александр сказал брату, что дает ему «carte blanche», т.-е. полную свободу действий. Таким образом были покончены все счеты с конституцией и открыта широкая дорога для реакции и репрессий.

Это самый темный и до настоящего времени недостаточно выясненный момент в царствовании Александра. Вместе с тем это ключ к выяснению некоторых важнейших вопросов, связанных с его отношением к Царству Польскому вообще и к польским тайным обществам в частности. Эти, на первый взгляд, весьма отдаленные вопросы имеют, однако, непосредственное и часто даже решающее значение для выяснения многих важных и крайне сложных обстоятельств, касающихся возникновения тайных обществ и судьбы Лукасиньского. Надо заметить, что с 1821 до 1825 г.г. сильным влиянием на польские дела пользовался Новосильцев. Главным средством для удержания этого влияния послужили для Новосильцева непосредственные и непрерывные сношения его с Александром. При этом он все время старался поддерживать тревожное, подозрительное настроение императора, установившееся за время его последнего пребывания в Варшаве. Новосильцов, получив разрешение посылать императору еженедельные рапорты из Варшавы, стал широко пользоваться этим разрешением и буквально засыпал Александра постоянными донесениями о следствиях, заговорах и арестах, не давая ему опомниться и все глубже погружая его в душную атмосферу опасений и преследований. Существуют еще некоторые указания на то, что Англия и Австрия, заинтересованные в недопущении угрожавшей ежеминутно в то время войны между Россией и Турцией, в числе иных дипломатических средств, прибегли к устрашению Александра возможным восстанием в Царстве Польском. Для этого пускались в ход различные английские или австрийские «фабрикации», умышленно подсовывавшиеся русской полиции, откуда уже доходили до Александра и производили на него желательное устрашающее действие. Результатом подобных дипломатических фабрикаций и донесений Новосильцова явились страшные репрессии и резкая перемела в отношениях Александра к Польше во втором пятилетии существования Царства Польского.

На таком общем фоне русско-польской жизни стала обрисовываться работа Лукасиньского, начатая первоначально в форме Национального масонства. То было время, когда во всех европейских государствах возникали одно за другим различные тайные общества, большею частью близкие к масонству или даже просто происшедшие из него. Самое большое количество тайных обществ появилось у самого угнетенного в те времена народа—итальянцев. Эти тайные общества заимствовали у масонства его формальную сторону, значительно улучшая при этом чисто организационную технику в смысле большей централизации работы и обеспечения тайны своей деятельности. Общества, возникшие в Пруссии, были большею частью санкционированы правительством и носили характер патриотической организации. По возвращении в Петербург из Вены после конгресса, Александр также задумал организовать у себя полутайное общество по образцу немецкого Tugendbund’а, выросшего из масонства. Он надеялся таким образом пересадить на русскую почву патриотическое немецкое общество и сделать его орудием своей политики для непосредственного влияния на общество. Так под эгидой Александра возродилось в России масонство в широких размерах и в направлении, точно соответствующем политическим стремлениям монарха. Масонство существовало в России с 1731 года, но широкое распространение оно получило лишь в 1815 г. по возвращении Александра из Парижа, где он был сам тогда принят в ложу. В том же году возникла в Петербурге утвержденная правительством Великая ложа Астрея, от которой разрослось, особенно в 1818 году, несколько десятков филиальных лож в различных местностях империи, главным образом в Петербурге и западных губерниях. В первую очередь организовались, под покровительством царя, военно-масонские ложи, в которых принимали участие самые выдающиеся гвардейские офицеры. Нельзя не отмстить, что большую роль в русском франмасонстве уже в то время играли поляки и были также специально польские ложи (Белого Орла). Но в 1822 г. (13 августа), когда Александр постепенно отрешился от своих либеральных начинаний, он решил уничтожить всякую терпимую до того времени деятельность тайных обществ в России и приказом на имя министра внутренних дел Кочубея распорядился закрыть все существующие в России под какими бы то ни было названиями тайные общества и, в особенности, масонские ложи. В это самое время (август 1822 г.) Александр, проездом через Варшаву, провел там целую неделю и интересовался первой стадией начавшегося тогда дела Лукасиньского.

Лукасиньский, за исключением своей принадлежности к военному масонству, не принимал до того времени никакого непосредственного и деятельного участия в работе тайных союзов, предшествовавших созданию Царства Польского. Он возвратился на родину для несения военной службы, но не для политической и, тем более, конспиративной деятельности. Но вскоре ему пришлось вступить и на этот путь не из склонности к подобной деятельности, не из самолюбия, не в ослеплении забияки и с легким сердцем, а потому, что должен был вступить на него, движимый тяжелой судьбой народа и сознанием своей тяжелой обязанности гражданина. Психологический процесс, толкнувший его на этот путь, важный для понимания человека и его деятельности, имеет еще и более широкое значение. Лукасиньский указал сам на некоторые психологические побуждения, направившие его на избранный им путь как в своих более подробных показаниях вскоре после приговора, так и в предсмертных автобиографических и политических записках, написанных в уединении шлиссельбургской крепости, вдали от мира живого. И хотя ко всем этим позднейшим тюремным свидетельствам следует относиться не иначе как с большою осторожностью, принимая во внимание исключительные обстоятельства, среди которых они составлялись, все-таки в них можно найти не одно вполне естественное и правдивое психологии ское и историческое указание.

«Вспоминаю часто,—говорит Лукасиньский в своем собственноручном показании,—когда в 1814 г. нам, находившимся в австрийском плену в Венгрии, приказали возвращаться на родину, мы знали почти наверно, что возвращаемся под прежнее управление страной, при котором мы ее покинули. Неуверенность в нашей судьбе, связанная с мыслью увидеть разоренный мстительным врагом край, наполняли мою душу таким трепетом, что я с отвращением приближался к границам бывшего Герцогства. Но каково было мое удивление, когда, по прибытии в Краков, я увидел веселые и довольные лица, всюду и везде говорили о благосклонном покровительстве царя осиротевшему народу. Хвалили членов временного Верховного Совета, в особенности Ланского, Вавжецкого и кн. Любецкого, тешили себя надеждой на восстановление Польши и будущее благосостояние, надеждой, которую им велел питать милостивый монарх. Ничто не может сравниться с тою радостью, наполнившею наши сердца, при виде того, что милостивое небо ниспослало нам такую неожиданную помощь и покровительство. Начались рекрутские наборы, офицерам стали выплачивать жалованье. Эта новая, никогда не практиковавшаяся щедрость, как плата жалования бездействующей армии, совершенно покорила нас. Я находился в это время в столице в обществе офицеров различных чинов и оружия и мог поэтому лучше всего убедиться в общем настроении.

«Настало время создавать полки, и здесь, как по мановению волшебного жезла, все изменило свой прежний вид.

«Неслыханная до сих пор суровая дисциплина и часто повторявшиеся примеры строгости—быть может, и очень нужные, ибо кто из частных людей может знать виды и намерения правительства—наполняли мою душу несказанной печалью. Мне казалось слишком строгой мерой неслыханное у нас до сих пор исключение офицеров из списков. По счастливой случайности, я попал в четвертый линейный полк. Благодаря знакомству со всякими правилами организации, я стал необходимым помощником полковника Мыцельского и заслужил его доверие. Этот уважаемый командир, преданный своим обязанностям, ответственный перед правительством и нами самими за наше дурное поведение, часто рекомендовал мне, в виду моих постоянных сношений, по обязанностям службы, со всеми офицерами, напоминать им чаще и просить, чтобы они вели себя спокойно. Пример, подаваемый высшими офицерами, и мои старания выполнить данное мне поручение вполне удовлетворяли ожидания командира. Слыша вокруг себя нарекания, я старался не увеличивать число этих плачущих господ, но изливал иногда свою скорбь перед теми, кому доверял, как-то: перед Махницким и Козаковским, жалея стольких несчастных офицеров, самым большим преступлением которых была болтовня. Это недостаток, являющийся почти отличительной чертой поляков и, если не ошибаюсь, на-веки неискоренимый. Мы вспоминали, как всюду проклинали Наполеона и французов, иногда и справедливо, но все-таки усердно помогали им; бранили Понятовского и однако любили его!..»

К этим сдержанным следственным показаниям, предназначавшимся для Константина, позднейшие, написанные уже перед лицом смерти, шлиссельбургские записки Лукасиньского прибавляют гораздо более резкие и правдивые сведения. Здесь он мог открыто описать те ужасные впечатления, которые должна была произвести на него, как поляка и офицера, применявшаяся Константином «тирания в армии». «Во время смотра прибывшего из Франции отряда, один солдат, выступив, как это было принято, вперед и отдав честь, хотел доложить о чем-то—наградой за такую мнимую дерзость было сто палочных ударов. Тогда-то мы узнали и убедились, чего можно ожидать от подобного вождя. Самым малым наказанием за малейший проступок было сто палок; в других случаях доходило до тысячи. Он не любил проливать кровь, но находил удовлетворение в истязании людей. Кандалы, состоящие из пушечных ядер с цепями весом в 18 фунтов, заключенные носили сплошь и рядом на спине во время тяжелых работ. Всякий раз, когда Константин бывал в Замостье, он ходил среди узников, из которых очень многих знал и при своей необыкновенной памяти помнил их имена и проступки, и с величайшим удовольствием издевался над ними.. Рекрутский набор производился в конце осени и в начале зимы. Но Константин желал, чтобы к весне они могли уже вступить в ряды войск, и поэтому приходилось обучать их зимой, несмотря на мороз и ненастье. Молодой рекрут, лишенный своего тулупа или тяжелой сермяга, в легкой поношенной одежде, обучался маршировать. Само собой понятно, что необходимо было очень крепкое здоровье для того, чтобы не простудиться и не получить чахотку. Но это считалось пустяком».

Затем Лукасиньский, на основании своих технических сведений, указывает на самые разнообразные—в мелочах и серьезных делах—отрицательные стороны военного командования Константина. И, отдавая справедливость его усердным заботам о материальной и внешней стороне благосостояния простого солдата, Лукасиньский сурово упрекает Константина в «развращении военной администрации, удаляемой за то, что она была хорошей», в «ловко посеянной розни между русскими и польскими войсками», в систематическом унижении польского офицерства и т. д. Особенно скорбит этот заботливый майор четвертого полка, вспоминая, как в результате приказа Константина от сентября 1819 г. перевести полк в новые плохо построенные казармы—среди солдат вспыхнуло заразительное воспаление глаз, «вследствие которого лишились зрения известное число офицеров и много солдат». Но Лукасиньский не был только военным, и исключительным предметом его забот были не только эти, хотя и очень важные, специальные обвинения. Напротив, ом прекрасно понимал различные стороны политического положения страны как в области внутреннего хозяйства, так и по отношению к монарху. Он охватывал все основные вопросы—общественные, конституционные, законодательные, отдавал себе отчет в их свойствах и делал вывод, на основании принятого ими неблагоприятного оборота—что необходимо предпринять что-нибудь оздоровляющее их. Нужно отметить, что Лукасиньский давно и живо заинтересовался крестьянским вопросом. Ему были известны освободительные намерения Александра, и не чужды были ему также проекты, касавшиеся устройства польских крестьян.

Этот вопрос был затронут еще до восстановления Царства Польского по первоначальной инициативе Костюшки. Лукасиньский был также знаком с вопросными пунктами, разосланными по всей Польше Чарторыйским и редактированными Городыским, от которого Лукасиньский и мог получить сведения об этом. Более подробные сведения о крестьянском вопросе он получил несомненно от одного из наиболее близких ему в то время людей, адвоката Шредера, который близко соприкасался с народом, был замешан в 1817 г. в дело Рупиньского и выступал в качестве энергичного заступника крестьян против собственников и арендаторов, как защитник ломжинского трибунала и уполномоченный угнетаемых крестьян. Шредер лелеял широкую мысль соединения крестьянского и общенародного дела. «Этот спокойный человек,—говорит о нем Лукасиньский,—составил себе еще иной план объединения родины, а именно заинтересовать и вызвать восстание всех крестьян, обещая им какие-нибудь особенные свободы». Когда однажды возник разговор по этому вопросу между ним и Махницким, Шредер, возвращаясь к своему плану, сказал: «Если придется обратиться к крестьянам,—что мы можем обещать им?» Здесь Махницкий, выйдя из себя, употребив неприличное выражение, спросил его: «Что же ты можешь им дать? Что ты можешь им обещать?» Вскоре после этого Шредер пришел ко мне и жаловался на Махницкого. Я сказал ему: «Твоя мысль очень хороша, но преждевременна. Ты хочешь приступить к жатве прежде, чем посеял». Из вышеприведенных слов Лукасиньского, взятых из одного из его показаний, можно вывести заключение, что он, подобно Махницкому, был противником наделения крестьян землей путем экспроприации и скорее склонялся к способам, основанным на выкупе, который имел в виду в свое время Костюшко. Насколько этот вопрос был близок ему, ясно свидетельствуют чувства, выраженные им несколько десятков лет спустя в Шлиссельбурге: «Не позаботились об обеспечении и утверждении свободы для крестьян. Следовало обязательно устроить этих людей, составляющих всю мощь государства». Обремененное войной, временное правительство Герцогства не могло этого довести до конца, и после того решение судьбы крестьян было отсрочено. Александр, много говоривший об освобождении крестьян во всех губерниях, населенных поляками, велел подавать прошения, но забывал о тех, которые были уже свободны и ждали лишь установления отношений между землевладельцами и населением этих земель. Это положило начало недоразумениям между этими классами. Некоторые поляки, еще до создания Царства Польского, обратились, вероятно с разрешения государственного совета, ко всем жителям, требуя представления проектов, касающихся вышеуказанного вопроса. Проекты посыпались со всех сторон и направлялись в министерство внутренних дел. Когда же объявили о восстановлении Царства Польского, о конституции и новом правительстве—никто о них не вспомнил. Некоторые неблагоразумные землевладельцы, ослепленные корыстолюбием, в случаях спора с крестьянами, говорили: «ваша свобода окончилась, царь не любит свободы, не дал ее никому в своем государстве и не позволяет даже думать о ней; о вашей свободе написано много проектов, но они были оставлены без последствий». Отсюда возникла ненависть и взаимное недоверие между шляхтой и крестьянами....Меня удивляет лишь то, что на трех сеймах (при Александре) ве поднимался даже вопрос о крестьянах»...

У Лукасиньского складывались одновременно и в других вопросах, как более общих, так и чисто национальных, историко-политические убеждения различными путями, но в общем выводе повлиявшие па его окончательное решение, несмотря на критический склад ума, несмотря на свою чисто национальную индивидуальность, он был поклонником Наполеона. И это поклонение выражалось не в рабской преданности, не в слепом и наивном энтузиазме, а было основано па трезвом суждении и здравом понимании народных интересов. «И Александр, и Наполеон стремились восстановить Польшу, по цели их были различны. Первому Польша нужна была для себя; второй требовал ее существования для человечества и для безопасности Европы и—прибавлю еще—питая тайную надежду приобрести для Франции благодарного и могущественного союзника. Правда, Наполеон сначала требовал жертв, не давая никакого определенного обещания, и позже, создав Герцогство Варшавское, все еще требовал новых жертв... И этот «обманщик» умел настолько очаровать поляков, что даже теперь имя его благословляется как во дворце богача, так и в убогой хате крестьянина?..»

У Лукасиньского были довольно точные сведения о положении польского вопроса на венском конгрессе, об отрицательном отношении западных держав, и в особенности Англии, к восстановлению Польши. Гарантии конгресса он считал во всех отношениях недостаточными: «Постановления конгресса я находил и нахожу написанными в столь неясных и неопределенных выражениях, что они не могут даже быть названы обязательными для кого бы то ни было». Ему были знакомы—и притом с малоизвестными в то время подробностями—жалобы Чарторыского царю на Константина, имевшие целью добиться удаления его из Варшавы. Он знал о безусловно враждебном первоначальном настроении цесаревича, который, «сидя как циклоп в своей пещере», подстрекаемый и направляемый Новосильцовым, старался разрушить конституцию и самое Царство Польское. Он знал, наконец, точно о литовских обещаниях Александра, понимал их первостепенное значение, но полагал, что не следует выжидать, сложа руки, их осуществления, а, вооружившись инициативой, пойти им навстречу, ускорить и обеспечить их реализацию, охраняя одновременно конституцию Царства Польского от вносимых в нее ограничений. Подобного рода мысли, продиктованные, с одной стороны, основными конституционными и территориальными задачами, с другой стороны, возникшие под влиянием первоначального непримиримого отношения Константина и его дикого военного командования, стали теперь проникать в общественное самосознание Польши. У самых опытных и благоразумных людей стало невольно зарождаться убеждение, что так продолжаться не может и что необходимо заранее подумать об обеспечении самых насущных общенародных интересов.

«Человек, не имеющий никакого значения,—так писал о себе восьмидесятилетний старик в своем вечном заключении, подводя последний итог своей жизни,—которое дается рождением, средствами, заслугами или известными талантами, взял на себя тяжелую и опасную миссию—принести помощь и облегчение несчастным соотечественникам, поднять народный дух, направить умы к одной цели, сблизить людей между собой, внушить им взаимное уважение и, наконец, надежду на лучшую будущность. Видя тяжелее положение войска и нелучшее положение всей страны, принимая во внимание, что никто не думает дать какое-нибудь облегчение, я решил сам искать исхода. Из числа различных средств я избрал франмасонство, как влиятельное и терпимое в стране. Нужно было только приспособить это учреждение к предпринятой цели, ограничив сферу его влияния и превратив его из космополитического в национальное».

Масонские ложи, как известно, организованы в XVIII в. в Англии. В первой половине XVIII века масонство проникло в Саксонию, а оттуда непосредственно привилось в Польше. Организатор первой дрезденской ложи «Трех белых орлов» (1738 г.) граф Рутовский, сводный брат короля, открыл в следующем году отделение этой ложи в Варшаве (1739 г.). Во второй половине того же века, как в иных странах, так и в Польше, масонство, служившее до того времени главным образом пустым, бесцельным барским развлечением, стало приобретать известное политическое значение. В 1789 г. к Великому Востоку принадлежали все самые выдающиеся сторонники реформ, и работа лож была в тесной связи с политической работой четырехлетнего сейма. Наконец, деятельность масонского Великого Востока в Польше, приостановленная в 1792 г., временно снова оживилась во время восстания Костюшки, затем совершенно прекратилась в конце 1794 г. вместе с последним разделом Польши и падением Речи Посполитой. С момента возникновения Герцогства Варшавского немедленно возродилось прежнее польское масонство, но на совершенно новых началах, пойдя в тесную связь, вместо прусских и английских организаций, с французским Великим Востоком. Одна за другой возникали с 23 декабря 1807 г. объединенные французские и польские ложи и обновлялись старые. В масонских ложах состояли отныне почти все министры, множество выдающихся государственных деятелей и военных. В течение 1811 и 1812 г.г. были приложены все усилия к тому, чтобы масонство приняло чисто национальный характер и не прекращало своей деятельности.

Еще в 1813 году, по занятии Варшавы русскими, некоторые ложи продолжали тайно свою деятельность.

Когда местные дела приняли более благоприятный оборот, польский Великий Восток занял свое прежнее выдающееся положение и мог даже значительно расширить свою работу, и в августе 1814 г. официально была открыта первая ложа, по возвращении в Варшаву великого мастера Станислава Потоцкого. После венского конгресса произошло торжественное третье восстановление (24 мая 1815 г.) польского национального Великого Востока. Здесь решающее влияние оказало отношение самого Александра. Решив воспользоваться масонской организацией для своих политических целей, царь, приблизительно в это время, вернее во время своего первого пребывания в Париже, установил сношения с масонством, признав его формально. И не подлежит никакому сомнению, что с тех пор Александр, хотя и в величайшей тайне, числился официально членом польского Великого Востока. Приэтом Александр вносил довольно значительные суммы на специальные благотворительные дела. Нет возможности определить, точно сумму этих взносов, но в кассу варшавского Великого Востока, как оказалось, было им внесено несколько десятков тысяч польских злотых, а в момент секвестра тамошних масонских капиталов нашли среди них тайную рубрику личного счета монарха в 29.146 п. зл. Александр, в своих отношениях к масонству, стремился превратить его в государственное учреждение, подчинить его своему ближайшему надзору и руководству. В этом вопросе, как и в других, Александр обнаруживал двойственность, одновременно созидая и разрушая. Он хотел воспользоваться польским масонством для соответствующей подготовки общественного мнения, для проложения пути своим политическим начинаниям и польско-русскому сближению.

Лукасиньский принадлежал к масонству уже давно, вероятно со времени своего вступления в военную ложу во время галицийской кампании 1809 г., во не достиг высшей седьмой ступени розенкрейцера, не состоял в Высшем Капитуле, и его имя не найдено в сохранившихся списках главных капитулов масонских лож. Однако, он был очень хорошо осведомлен о всех самых насущных делах Великого Польского Востока во время восстановления Ц. П.; ему был известен весь ход предпринятой конституционной реформы и возникших на этой почве раздоров среди польского масонства. Из близких Лукасиньскому людей в делах Высшего Капитула встречается имя Шредера, возведенного в апреле 1819 г. во вторую ступень. При этом следует отметить поразительную подробность: Шредер был посвящен в кавалеры Розового Креста—стариком Макроттом. Этот отставной, несмотря на свой еще преклонный возраст, деятельный шпион сначала Игельштрома, а под конец Константина, издавна щеголял с розовым крестом на груди в варшавском провинциальном капитуле, в собственном помещении капитула, некогда знаменитом дворце Дзялыньских. Здесь четверть века тому назад происходили перед восстанием совещания заговорщиков во главе с Костюшко. В то время за ними шпионил тот же, торжественно выступавший теперь, масонский сановник капитула. В том же капитуле объединенных братьев заседал также бывший командир Лукасиньского, будущий шпион, полковник Шнайдер. Состоявший в дружбе с Лукасиньским, Бродзиньский занимал влиятельный ноет секретаря Великого Востока, принадлежал к самым деятельным представителям оппозиции и изложил по его поручению весь ход конституционного спора в виде объяснения для более широкого круга масонов. Но самым серьезным информатором Лукасиньского был, несомненно, Венгжецкий, заседавший в Высшем Капитуле, бывший одновременно полномочным представителем провинциальной литовской ложи при варшавском Великом Востоке. Он был посвящен во все тайные сплетения и сталкивавшиеся здесь течения, главные факторы, пружины и следствия которых находились далеко за пределами причудливо-театрального масонства, лежали в области серьезных, насущных жизненных вопросов и были очень тесно связаны с соответствующей, чисто политической ориентацией самого монарха.

Эта неизменно двойственная и потерпевшая перелом в 1818—1820 г.г. ориентация монарха была такого рода, что вносила всюду дезориентацию. Его изменчивое отношение, попеременно благосклонное или враждебное—то придавало смелость, то сбивало с пути. Масонская польско-литовская уния была предпринята и заключена не иначе, как с его одобрения, на что явно ссылался в своих конфиденциальных разъяснениях варшавский капитул. Но вместе с тем им равно были санкционированы все строгие применения правил. Он то строго придерживался своих собственных обширных предначертаний, оповещенных на четырехлетием сейме, то руководствовался тактикой, приспособленной к задачам русского масонства и связанных с ним организаций (упраздненного Союза благоденствия и, главным образом, искусно созданного чуть ли не по непосредственным указаниям царя и под его контролем русского Tugendbund’a—Союза общественного благоденствия).

Лукасиньский — скромный пехотный майор, Лукасиньский вместе со своим четвертым полком был, правда, не раз предметом гордости Константина во время представления полка Александру на парадах и маневрах. Но, невидимому, Лукасиньскому никогда не представился случай лично подойти ближе к царю. Несомненно одно, что Лукасиньский зорко приглядывался к царю, старался проникнуть взором в его скрытную душу и проникал довольно глубоко, так как еще по истечении полувека в своих шлиссельбургских записках называет его «принужденным и искусственным» (artificiel), замечает в нем под улыбающейся маской—притворство, а в глазах—какую-то неуверенность и безумно. Что касается Константина—то Лукасиньский, высоко ценимый своим начальством, как выдающийся, примерный офицер, был лично хорошо известен цесаревичу.

В последних своих записках, вспоминая свои разговоры с Константином, он приводит слова его: «я знаю, что ты ешь на обед!». Из того, что Лукасиньский в своих тщательно и обдуманно составленных следственных показаниях два раза упоминает, что «вследствие последующих доносов Константин потерял веру в мой характер»—вытекает, что до этого он пользовался этим довольно близким доверием.

В начале 1819 г., когда с одной стороны обнаружился перелом в польском масонстве, а с другой—вызванные речью Александра на прошлогоднем сейме, казалось, близкие к осуществлению надежды, когда одновременно, невидимому, созревали и другие широкие либеральные замыслы монарха, один из самых выдающихся людей этого крута, Венгжецкий сделал Лукасиньскому чрезвычайно знаменательное заявление. Он сообщил ему, что «в беседе с генералом Ружнецким слышал от него, что польское масонство не представляет для поляков той пользы, какую могло бы представлять, если бы в него было внесено хоть немного ''национального'' элемента». Эта провокаторская инсинуация Ружнецкого, приведенная в вышеупомянутых общих и осторожных выражениях в одном из первых показаний Лукасиньского, явилась одной из серьезных побудительных причин, ускоривших решение Лукасиньского создать национальное масонство. «Мысль генерала Ружнецкого—свидетельствует Лукасиньский позднее, в более обширном и исчерпывающем собственноручном показании, что масонству следует придать национальный характер—была для меня настолько убедительной, что из опасения, чтобы он не предупредил меня, я приступил самым спешным образом к созданию подобного общества».

Весьма важно отметить, что основной принцип—национальность, на которой, как на главном фундаменте, Лукасиньский построил все свои общественные взгляды, вполне соответствовала тем политическим взглядам на польский вопрос, которые официально высказывал Александр. Признание польской народности, как общего правового и политического фактора, связующего все три разделенные области, составляло в полном смысле слова главную часть постановлений венского конгресса. Этот принцип был торжественно санкционирован Александром в его первом обращении к полякам.

Таким образом организация, основанная на национальности, не была еще сама по себе революционной по отношению к Александру и даже с известной точки зрения являлась как бы удобным вспомогательным учреждением, идущим рука об руку с первоначальными широкими реформаторскими задачами его польской политики. Несомненно, что Лукасиньский так понимал первоначально свое предприятие. Он стремился объединить и поднять национальное чувство во всей Польше и в армии и хотел вместе с тем подготовить народ и армию для того, чтобы ускорить проведение в жизнь упомянутых намерений Александра; очевидно, он верил, что царь не откажется от своих обязанностей и обещаний. При этом для Лукасиньского было важно, чтобы, в противном случае, народ сохранил всю свою энергию и был готов отстоять свою свободу. Лукасиньский совершенно не думал о преждевременном восстании. Он понимал, что необходима более глубокая и длительная подготовка и что для этого требуется время и безопасность. С этою мыслью, после продолжительного зрелого размышления, окончательно побуждаемый к этому упомянутым сообщением Венгжецкого, Лукасиньский приступил весною 1819 г. к организации Национального масонства.

Церемония открытия Национального масонства состоялась в Варшаве 3 мая 1819 г. Первые совещания происходили в квартире Шредера и в присутствии подполковника Козаковского.

С самого начала, при составлении первых статей устава, в среду основателей был введен — факт весьма знаменательный — малознакомый Лукасиньскому, хотя и товарищ его по галицийской кампании, а теперь представитель правительства, как адъютант военного министра Гауке, Скробецкий. Он доставил Лукасиньскому известный немецкий манускрипт об устройстве масонских лож, взятый из бумаг Гауке. Это напоминает факт снабжения таким же документом организаторов русского Союза Благоденствия, основанного за несколько месяцев до того в предшествовавшем 1818 г. Работа по составлению устава Национального масонства была распределена следующим образом: Лукасиньскому поручалась редакция общего проекта конституции союза, Козаковскому—церемония посвящения членов, Шредеру—порядок работ, Скробецкому—инструкция по требующимся от членов союза квалификациям. Основным правилом было установлено, что к союзу могут принадлежать лишь одни военные и франмасоны. В качестве мнимой основной цели была, выставлена взаимная помощь и «сохранение национальности и славы поляков живых или умерших, которые словом или делом способствовали прославлению своей родины». Все это должно было однако подготовляться и приводиться в исполнение в величайшей тайне, в чем основатели давали друг другу особую клятву перед вступлением в союз.

Организационные совещания происходили летом и осенью 1819 г. в течение полугода то у Шредера, то у Лукасиньского и Козаковского, то—подробность также не без значения—в квартире полковника Мыцельского в его отсутствие. Принимали участие своими советами Венгжецкий и Махницкий, как достигшие высших ступеней масонства и поэтому хорошо знакомые со всей его обрядовой стороной. Помимо установленного разделения труда, самую главную редакторскую работу во всех частях производил один Лукасиньский, вероятно советуясь с глазу на глаз с Махницким. Национальное масонство разделялось, как обычно, на капитул и ложу, но они были гораздо более обособлены друг от друга, чем в обыкновенном масонстве. Капитул составляли одни лишь учредители, и он был безусловно тайным. Члены его пользовались вместо своих имен псевдонимами, соответствовавшими их инициалам: Лукасиньский назывался Ликургом, Козаковский—Катоном, Шредер—Сципионом (Szreder), Скробецкий—Солоном. Махницкий, избранный почетным членом капитула, держался принципиально в стороне, не подписал ни одного акта и не пользовался псевдонимами.

Конституция союза была выработана в виде двух отдельных частей для капитула н ложи. Первую часть устава подписали четыре основателя союза своими псевдонимами; из второй части издавались только извлечения без подписи. Позже Махницкий занялся соединением обеих частей в одно. Но не сохранились ни этот единый устав Национального масонства, ни самая важная первая часть, вероятно позже вошедшая в устав Патриотического Общества. Найдено лишь одно отдельное извлечение из второй части, остальные подробности приходится восстанавливать по различичным показаниям.

Образцом для Национального масонства послужила самая простая старая английская система деления масонов на три разряда: учеников, подмастерьев и мастеров. Для каждого разряда существовал свой ритуал, разделенный на отдельные статьи о декорации лож, их открытии и закрытии, катехизис данного разряда и т. д. В обычные символические масонские обрядности в польском национальном масонстве внесены еще различные изменения и дополнения для того, чтобы придать ему чисто национальный характер. Напр., читали стихотворение Красицкого «Святая любовь к отчизне», в катехизисе в ответ на вопрос: «как тебя зовут?», вместо обычного масонского «Тубал-Каин», значилось сначала «Стефан Баторий», а позже «Чарнецкий». Во втором разряде подмастерье (товарищ) обязывался присягой к «неограниченному послушанию» капитулу и мастеру и к хранению «тайн, присущих моему теперешнему разряду, не сообщая их никому чужому, ни члену низшего разряда масонского союза, хотя бы это стоило мне жизни». Затем мастер, принимающий нового члена, произносил речь, составленную целиком Лукасиньским.

Необходимо отметить, что Лукасиньский обнаружил здесь, при введении в устав польского национального масонства масонских обрядностей третьего разряда, глубокую вдумчивость.

Согласно легенде, открываемой адептам третьего разряда обыкновенного масонства, аллегорический Хирам, строитель Соломонова храма и покровитель масонства был убит тремя подмастерьями — изменниками, нанесшими ему три смертельных раны — у западных, южных и, наконец, у восточных врат, где он пал мертвым, завещая своим потомкам священную месть и восстановление храма. Эту древнемасонскую аллегорию Лукасиньский перенес па Польшу трех разделов, три раза раненой, но бессмертной и ожидающей своего возрождения и отмщения Речи Посполитой. Это была светлая, современная идея, и нелепая масонская формалистика была для нее не более как внешней оболочкой. В ней таилась какая-то особенная поэтическая нежность, способная извлечь из этих пустых, затасканных, космополитических обрядностей известные, влияющие на польское воображение, моменты и вызвать в польской душе специфические национальные отзвуки. Здесь оказал влияние и нарождавшийся в то время романтизм. Этот майор четвертого полка принадлежал к поколению, которое еще читало Оссиана, хотя бы в новом переводе Бродзиньского, и начинало уже зачитываться Байроном. А упоминание о «гробницах» в катехизисе для посвященных второго разряда (подмастерьев) Лукасиньский заимствовал у революционера Вольнея, знаменитую книгу которого «Развалины или размышления о народных революциях», переведенную на родной язык для блага польского народа — во время восстания Костюшки — он очевидно читал еще в молодости. «Приветствую вас, священные гробницы, уравнивающие короля и раба, немые свидетели священного принципа равенства — гласило знаменитое обращение в «Развалинах». — «Я увидел тень, поднимающуюся с гробниц и направляющую свои шаги к возрожденной отчизне». Быть может, это является также отголоском прославившейся в те времена элегии «Isepoleri» изгнанного из собственного отечества Foscolo, автора популярного «Ortis’a». У Вольнея Лукасиньский заимствовал также эмблемы в виде урны и меча, аллегорию законодателя Ликурга, и несомненно почерпнул для себя не одну яркую мысль из этой пламенной апологии лозунга «свобода, равенство и справедливость».

Первым и единственным распорядителем Национального масонства «высокопреподобным мастером» был от начала до конца Лукасиньский, но лишь с титулом «наместника начальника».—«На пост начальника», как он утверждает сам, мы искали с самого начала какое-нибудь выдающееся лицо. На этот пост предназначался Венгжецкий, очевидно больше ради авторитета и, вернее, для вида, так как совершенно не подходил для подобного рода деятельности. Как бы то ни было, но фактическое руководство было всецело в руках Лукасиньского. Невидимому, он уже тогда имел в виду, в случае необходимости, пригласить на пост  начальника находившегося в Дрездене генерала Князевича. Членский взнос достигал по первому разряду 6 польск. зл., во втором разряде—12 польск. зл., а в третьем—18 польск. зл. ежемесячно и был довольно значителен при их скромных средствах; позже взнос был до одного франка, по примеру французских союзов. Кроме того Лукасиньский сделал вначале значительный взнос из собственных средств на неотложные текущие расходы, отказавшись от его возвращения и прося записать эти деньги в статью доходов. Эти взносы предназначались большею частью на филантропические цели, главным» образом на пособия для неимущих воинов и их семейств. Кассиром состоял сначала Скробецкий, а затем поручик четвертого полка Тарковский.

Большинство членов принял на свою ответственность Лукасиньский, и, несмотря на то, что ложа первоначально предназначалась лишь для военных, он принял в число членов много гражданских лиц и в том числе Бродзиньского. Кроме того были приняты меры для широкого распространения возможно большего числа лож в провинции. Деятельность Национального масонства, согласно руководящей идее его, не должна была ограничиваться территорией Царства Польского, а распространялась и на остальные области разделенной Польши. Польское масонство оказало большое влияние на широкие общественные круги и в особенности на молодежь, среди которой стали возникать общества и союзы университетской молодежи. Эти союзы были большею частью плодом самых чистых порывов молодой души, лишенных революционного характера. Главным двигателем их было чувство взаимной братской любви, любовь к науке, свободе и больше всего—горячая любовь к своей родине. Все эти многочисленные союзы польской молодежи оставались в весьма отдаленной связи с Национальным масонством, хотя бессознательно все они склонялись к нему, во имя общей патриотической идеи. Вместе с тем, уже в силу своей многочисленности и юношеской неосторожности; они невольно подвергали опасности деятельность Лукасиньского, тем более, что в начале 1820 г. власти удвоили свою бдительность; во все стороны была направлена полиция, и Новосильцов напал на след тайных организаций. Лукасиньский ясно представлял себе затруднительность положения и грозившую польскому масонству опасность.

«На каждом заседании ложи я советовал сохранять скромность и сдержанность в обычных разговорах, чтобы ни единым словом не задеть правительство. Наоборот, я советовал отзываться о нем всегда с похвалой. Наш уголовный кодекс (масонский) предписывал исключение из общества тех, которые, после двукратного напоминания, в третий раз не исполнили этой обязанности. Я не ставлю себе этого в заслугу и поступаю так не из любви к правительству, а из осторожности». Но было слишком трудно сдерживать в теоретических рамках подобного ряда организации, стремящиеся к практической деятельности. Эта трудность является неизбежною слабой стороной каждой подобной организации, представляющей по своему характеру скопление энергии высокого напряжения, прилагаемой к усиленной работе революционным темпом. При необыкновенной бдительности Константина Новосильцова положение польского масонства становилось весьма рискованным. Опасность увеличивали еще такие горячие головы, как Шредер и посвященный в тайны Национального масонства полковник Шнайдер.

Шредер занялся составлением проекта новой конституции »я народа и главным образом движимый своею излюбленною и столь революционною в тогдашних условиях мыслью привлечь крестьянство обещанием безвозмездного наделения землей. Еще неистовее вел себя полковник Шнайдер, постоянно кричавший о республике и необходимости немедленно революционизировать низшие слои городского варшавского населения.—«Я вижу, что ты не знаешь Варшавы,—говорил он раздраженно тщетно сдерживавшему его Лукасиньскому.—Ты судишь о ней по высшему классу людей, по купцам и некоторым избалованным ремесленникам. Познакомься с людьми тяжелого труда, как-то—с мясниками, кузнецами и т. п., и будешь иначе судить о Варшаве. Нужно, чтобы ты, переодевшись, отправился со мной вечером в различные харчевни, где эти люди проводят время, и тогда ты узнаешь их и убедишься, каким доверием я пользуюсь у них».

В виду подобных условий, Лукасиньскому приходилось считаться с возрастающей со дня на день опасностью обнаружения деятельности польского масонства и с другой стороны—с несдержанными порывами отдельных членов союза, которые могли ежеминутно способствовать гибели всего предприятия. Вот почему Лукасиньский вынужден был держать кормило крепкою, почти диктаторской рукой, не считаясь со своими соучастниками. При его суровом по природе своей, непоколебимом до резкости, характере его поступки вызывали недовольство, озлобление и зависть, глухие жалобы на деспотизм и пренебрежение. «Лукасиньский, казалось, хотел взять на себя всю ответственность», так характерно суммирует все обвинения один из его противников и учредителей союза. Так было в действительности, и это лучше всего характеризует Лукасиньского и положение национального масонства.

Среди подобных условий опечаленному Лукасиньскому приходили в голову весьма грустные и глубокие мысли. «Достойно внимания и дальнейшего исследования, почему национальное масонство, поставившее себе такую ясную и довольно определенную цель, каковою является национальность, оставило своих членов в неуверенности и, если можно так выразиться, в полной неизвестности по отношению к этой цели, позволяя каждому из них создавать себе цель по своему усмотрению. Почему Вронецкий и Кикерницкий виделп в польском масонстве Tugendbund, Шнайдер—республику, Шредер—моральное средство объединения Польши, Скробецкий—возвращение армии в то положение, в каком она находилась во времена Герцогства Варшавского, Масловский—ниспровержение старого масонства, а жители Великой Польши—тайную подготовку революции? Для того, чтобы ясно и кратко ответить на этот вопрос, приведу мнение одного из философов XVII века: «Для людей грубых и неотесанных необходима религия столь же грубая и неотесанная, как они сами». Национальность была слишком тонкой для этих людей. Это был дух, не поддававшийся их осязанию; им нужно было что-то материальное, иначе каждый из них создавал себе цель по своему вкусу, точно так же, как идолопоклонники создают себе идолов». Часть этих печальных мыслей следует отнести на счет reservatio mentalis признания во время тюремного заключения, где приходилось умалчивать о революционной идее союза.

Но в них просвечивает одновременно искреннее убеждение Лукасиньского—плод тяжелого опыта.

В виду всех вышеупомянутых обстоятельств, приблизилось время закрытия национального масонства, и нужно было сделать это, не теряя времени.

Лукасиньский воспользовался существовавшими в среде союза раздорами и претензиями к нему и, собрав всех основателей и главных членов, объявил о прекращении деятельности Национального масонства. Это произошло в августе 1820 г., после почти шестнадцатимссячного существования организации.

Вскоре после этого Лукасиньский создал новую организацию—Патриотическое Общество—возникшее и развившееся средн значительно ухудшившихся условий общего положения, еще более скользких и опасных, чем те, при которых существовал его прототип-Национальное масонство. Против него подымалась во всей своей силе политическая реакция, охватившая Царство Польское, и многоголовая, многоокая тайная полиция, являвшаяся самой усердной и самой ловкой рабой этой реакции.


&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

{{heading|44|id=4|sans=|{{razr2|ГЛАВА III}}.}}

&lt;center&gt;'''Патриотическое общество'''&lt;/center&gt;

{{right|
Все отдал родине своей&lt;br&gt;
Еще в начале юных дней.
}}

{{right|''(«Узник», Ф. Волховской).''}}

К ликвидации Национальнаго масонства Лукасиньского толкнуло прежде всего возникновение в Познани на месте Национального масонства—Общества Косиньеров. Это громкое дело было затеяно по инициативе генералов Прондзиньского и Уминьского—оба весьма честолюбивые и преследовавшие, главным образом, свои личные цели и интересы в ущерб общественным целям. Лукасиньский не доверял ни тому, ни другому.

Но когда Общество Косиньеров обратилось к нему из Познани с предложением образовать новое Патриотическое Общество, Лукасиньский решил согласиться на это, оставляя за собой возможность направить деятельность нового общества по тому руслу, которое он сам найдет наиболее целесообразным.

«Невозможно останавливать лодку, когда ее уносит поток воды. Я считал даже моей обязанностью вступить в Общество и ввести туда некоторые светлые личности, чтобы удержать жителей Великой Польши и тем самым снять со всех нас грозившую нам ответственность»,—писал Лукасиньский в Шлиссельбурге.

Первое организационное собрание состоялось 1 мая 1821 г. под председательством Уминьского, и речь шла о главных целях, преследуемых организацией нового общества, которое в конечном результате должно было прежде всего привести к идеалу восстановления Польши, соединив разделенные польские области. Что касается средств, которые должны были привести к этой цели, и самой формы лх осуществления, то в этом отношении не было еще ни единства, ни ясности взглядов. Идейное разногласие было тем более резким, что наряду с вышеуказанным и более отдаленным делом восстановления прежним варшавским членам предстояло разрешить более насущный вопрос о конституции в виду назревшей необходимости положить конец дальнейшим нарушениям основных законов Царства Польского. После краткого, но резкого столкновения между Лукасиньским и Уминьскпм, ближайшее рассмотрение этих важнейших вопросов было отложено на некоторое время, и приступили к подробному решению организационных вопросов. При этом исходным пунктом прений явилось стремление согласовать статуты Познанского Общества Косиньеров с установлениями бывшего варшавского Национального масонства. Лукасиньский пишет в своих шлиссельбургских записках, что «он стремился осуществить давно лелеянную им мысль изменить при помощи Патриотического общества весь строй управления Польшей и умиротворить всю страну, избрав из сената и депутатской палаты по меньшей мере 3 лиц, которые могли бы представить царю жалкое положение страны и просить об изменении системы управления и смены правящих лиц».

Всю Польшу, в границах бывшей Речи Посполитой, разделили, на одном из первых собраний, на семь областей: варшавскую, познанскую, литовскую, волынскую, краковскую, львовскую и военную. Военная область охватывала всю армию Царства Польского и, согласно сохранившимся указаниям, литовский корпус. Эта область составляла истинный центр тяжести всего союза, и руководителю ее предназначалась самая трудная и самая опасная роль. И занять этот пост пришлось, конечно, Лукасиньскому, единственному человеку из тринадцати совещавшихся, беззаветно и самоотверженно преданному делу. Он взял на себя управление военной областью, а тем самым и главную ответственность и главное бремя навязанного ему соперниками предприятия. Второе собрание состоялось на следующий день, 2 мая. При каких условиях приходилось в то время начинать работу и как трудно и рискованно было собрать несколько человек под бдительным оком тайной полиции, можно судить по характерной картине, описанной Лукасиньским.—«Мы собрались в квартире Прондзиньского, проживавшего в то время на Налевках во флигеле, выходившем в сад Красиньских. Кто-то из присутствовавших доложил, что осторожность требует, чтобы не собираться в частных домах и что лучше всего устраивать совещания в общественных местах, по крайней мере такие совещания, во время которых не нужно ничего записывать. Кициньский, поддерживая это заявление, советовал отправиться на Прагу, обещая указать одну гостиницу, при которой имеется небольшой садик. При этом он прибавил, что у этой самой гостиницы ожидает его бричка, на которой он поедет по окончании совещания домой, в Грохово. И мы отправились на Прагу, идя попарно далеко друг от друга. Мы вошли постепенно, врозь в указанную нам гостиницу и садик. Но это не скрылось от взора полицейских, и тотчас появилось двое из них для наблюдения за нами. Один из них вошел в садик, а второй остался во дворе и стал расспрашивать шинкарку. Опоздавший Шредер слышал этот разговор и дал нам знать, что за нами следят. Мы догадались уже сами, что нами выбрано неподходящее место для собраний, и вскоре мы ушли оттуда и направились в Варшаву, в Hôtel de Wilna на Долгой улице, где и состоялось наше совещание в комнате Собаньского».

Вскоре после этого из деревни приехал в Варшаву Махницкий, «одобрил мое решение, присоединился к нам, наделял нас своими советами и наставлениями». К тому времени в Патриотическом Обществе возникли распри и недоразумения между членами комитета. В результате некоторые члены, как Прондзиньский и др., вышли из состава комитета, и вся ответственность и руководительство всецело легли на Лукасиньского. У него, как и у Махницкого, несомненно, не было и мысли о самовозвеличении, ибо эти самоотверженные люди готовы были во всякое время занять второстепенное место и поставить во главе дела людей, известных всему народу—как-то Киязевича или Выбицкого. Выдающейся и характерной чертой взглядов Лукасиньского на организацию союзов является, наряду с критическим отношением к майской конституции, безусловное признание действовавшей конституции Царства Польского. Знаменитый защитник Лукасиньского перед военным судом, адвокат Доминик Кшивошевский, хорошо осведомленный о главных стремлениях своего несчастного клиента, обратил позже внимание Сеймового Суда на то именно обстоятельство, что Лукасиньский решительно избегал применения и призрака конституции 3 мая к делу Патриотического Общества, так как, по его мнению, не только современная конституция (Царства Польского), но даже дрезденская (Герцогства Варшавского) несравненно превосходят ее по следующим причинам: майская конституция не уничтожила крепостного права, а обе последние отменяли его. Вот почему применение конституции 3 мая вызвало бы сильный отпор со стороны самих крестьян; она не разрешала третьему сословию приобретать недвижимости без ограничения, а последние две допускали это, она не обеспечивала неограниченной свободы религий и т. д.—словом, это был лишь первый шаг, сделанный народом, только что проснувшимся от векового сна, и чтение ее в настоящее время нс может произвести никакого впечатления в сравнении с современными узаконениями».

Взгляды Лукасиньского в этом вопросе обусловливались прежде всего его живой заботой о судьбе крестьянства, меньше всего обеспеченного в майской конституции. Он считал в этом отношении недостаточной даже и конституцию Царства Польского. Как сказано выше, Лукасиньский, уже при организации Патриотического Общества, очень интересовался крестьянским вопросом и никак не мог примириться с тем, что сеймовое законодательство совершенно умолчало о нем. Лукасиньский, имея в виду дальнейшее восстановление Польши, считал необходимым укрепить и сорганизовать общественное мнение, вывести его из оцепенения, подготовить для того, чтобы оно могло стоять на страже законодательных гарантий, которым грозила опасность. Патриотическое Общество должно было сделаться одним из могущественных орудий для этого. «Я усматривал, что этот союз может дать еще иные выгоды, т.-е. дать общественному мнению желательное направление, самое полезное для страны... Мне казалось, что мы станем двигателями общественного мнения... У меня было еще намерение направить это мнение при помощи периодического издания. Махницкий знал об этом, а Шредер лишь догадывался—это был мой личный проект, о котором я не говорил никому, выжидая, пока Общество разрастется и в него войдут лучшие люди». Это воззрение вполне соответствовало тогдашним взглядам Чарторыского и Плятера и им, очевидно, руководствовались при выборе трех членов Центрального Комитета из Сената и палаты депутатов. Эти члены предназначались для непосредственного обращения, в случае надобности, к царю от имени всего края. Кроме того, повидимому, намеревались или, по крайней мере, заранее считались с возможностью подавать коллективные прошения и петиции.

В то самое время, когда Патриотическое Общество под руководством Лукасиньского делало первые неверные и опасные шаги, грозная враждебная сила под предводительством Новосильцова развивала свою лихорадочную и успешную работу. Новосильцов сосредоточил все свои старания, главным образом, на двух целях—на окончательном уничтожении Национального масонства и на раздувании и продолжении начатых расследований среди учащихся. Таким образом он добился, что 6 ноября 1821 г. был издан наместником приказ о закрытии всех тайных обществ, какова бы ли была их цель. Тайным же считалось всякое общество, не разрешенное правительством.

Что касается дела по обвинению учащихся в организации тайных союзов, то здесь существенную помощь оказала Новосильцову берлинская полиция, сообщившая ему через русского министра иностранных дел Нессельроде, что ею собран важный следственный материал, добытый обысками и арестами. На основании этого материала указывалось на существование тайных обществ среди учащейся молодежи берлинского и бреславльского университетов. Вслед за этим важным сообщением начались репрессии среди виленских и варшавских студентов. Следственная Комиссия работала в течение целого года, но следствие, благодаря генералу Гауке, закончилось довольно счастливо, и сам Новосильцов не слишком настаивал на строгом приговоре, так как в это время он уже занялся гораздо более серьезным делом. Он подготовлял теперь гибель Национального масонства и военный суд над Лукасиньским.

Русское правительство, в лице Константина, несмотря на все доносы, смотрело сквозь пальцы на полулегальный польский союз Национального масонства, существовавшего под флагом «национальности» и масонства.. Этот союз имел точки соприкосновения с первыми русскими тайными союзами, возникшими под покровительством царя, и в общем был слишком близок к недавней, постепенно изменявшейся польской политике Александра.

Совершенно иначе обстояло дело с Патриотическим Обществом, возникшим в 1821 г. Вся организация этого общества происходила в строжайшей тайне, чисто конспиративным путем, и малейшее отклонение с этого пути могло бы повлечь за собой весьма плачевные последствия для Патриотического Общества и главным образом для больше всех рисковавшего Лукасиньского.

Уже несколько месяцев спустя после основания общества, когда оно было еще в первоначальной стадии развития, конспиративная тайна, недостаточно оберегаемая, постепенно, различными путями измены и шпионства, стала проникать наружу и дошла до Новосильцова, Константина и Александра. Первый роковой шаг был сделан в Варшаве. Лукасиньский, озабоченный расширением деятельности общества в армии, поступил крайне неосторожно, согласившись на предложение председателя варшавского отдела Велгжецкого и посвятив в дела Общества Шнайдера.

Последний был допущен в Национальное масонство, но до того времени совершенно не знал о возникновении Патриотического Общества. В августе 1821 г. Лукасиньский поручил Шредеру представить Шнайдеру все дело, как возобновление общества Национального масонства, и уполномочить его организовать гмину из варшавских ремесленников. Для этого он поручил передать Шнайдеру четвертый статут о гминах, взятый из составленного Лукасиньским устава Патриотического Общества. Шредер говорил Лукасиньскому, что не хочет иметь никаких сношений со Шнайдером, но, спустя некоторое время, пришлось уступить настояниям Лукасиньского и передать Шнайдеру два экземпляра упомянутого статута. Шнайдер, очевидно, только этого и выжидал. Трудно сказать, добивался ли он вознаграждения или протекции в виду тяготевших на нем тяжелых обвинений и среди них обвинения в двоеженстве. Вероятно, он нуждался а том и в другом. Во всяком случае в августе того же года в руках Константина находился уже весь статут о гминах. При этом было оговорено значительное число военных и в особенности бывшего Лукасиньский, против которого, главным образом, был направлен донос. Константин был неприятно поражен тем, что донос коснулся четвертого полка, особенно любимого и выделяемого им. И он немедленно дал волю своему гневу, усилив, втрое наказание, определенное приговором военного суда по делу двух обвиненных в дезертирстве рядовых четвертого полка. Надо отдать справедливость, что Константин отнесся вначале весьма сдержанно к доносу Шнайдера, и так как среди упомянутых в доносе офицеров находился адъютант генерала Гауке Скробецкий, то приказал Гауке прежде всего потребовать от Скробецкого в строгой тайне точного письменного изложения подробностей об организации Общества. Скробецкий не был допущен в Патриотическое Общество и мог дать сведения лишь о польском масонстве, по возможности менее компрометирующие. Вместе с тем он в тот же день предостерег Махницкого, сообщив, что до Константина дошли сведения о Национальном масонстве. Лукасиньский, тотчас осведомленный об этом, сильно встревожился, и очевидно не тем, что обнаружилось существование Национального масонства, а опасностью, грозившею тайне Патриотического Общества. Легко было догадаться, что донос исходил исключительно от Шнайдера. Махницкий и Шредер тотчас—а это было спустя неделю после того, как Шнайдеру вручили статут о гминах—отправились к Шнайдеру и потребовали от него возвращения документа. Но Шнайдер не мог его возвратить, так как, как сказано выше, он передал его Константину и поэтому нагло отговаривался тем, что сжег его, опасаясь обыска. Подобный ответ и поведение Шнайдера не оставляло никакого сомнения в его измене, и Махницкий предвидел с этого момента неизбежную гибель общества и его основателей.

Вскоре после этого, в сентябре 1821 г., Константин потребовал от Лукасиньского безусловно тайного письменного изложения всего дела. Лукасиньский был уже подготовлен к этому и исполнил приказ быстро, изложив все в форме, не возбуждавшей никаких подозрений, писал исключительно о Национальном масонстве.

Он представил его как отдельную масонскую ложу на чисто идейной, отнюдь не активной, национальной основе. Но самым поразительным в этой декларации является особое подчеркивание Лукасиньским провокаторской попытки Ружнецкого.—«В первых числах июня 1819 г.,—писал Лукасиньский,—Венгжецкий сказал, «что наше масонство значительно больше заинтересовало бы нас поляков, если бы в нем было что-нибудь национальное». Это нас—т.-е. Лукасиньского и Шредера—очень поразило, и в особенности меня, организовавшего когда-то ложу в Замостье, и внушило мысль о реформе масонства».

Константин, прочитав представленную ему декларацию Лукасиньского, признал ее недостаточной и в сентябре того же года пригласил его в Бельведер для устных объяснений. Аудиенция носила строго конфиденциальный характер; не был допущен даже Курута и самые приближенные русские генералы. Присутствовал лишь один генерал Гауке. Нет никакой возможности установить подробно, что произошло между этими двумя собеседниками в присутствии безмолвного, как статуя, Гауке, и осталось неизвестным, о чем беседовали в кабинете Константина—всесильный цесаревич и майор—руководитель тайного польского общества. Несомненно одно, что Лукасиньский был приглашен для объяснений не в качестве обвиняемого, а вернее для дружеской беседы. Константин отнесся с явной благосклонностью и доверием, а Лукасиньский отвечал очень осторожно и обдуманно. В своих позднейших показаниях Лукасиньский упоминает о некоторых подробностях этой беседы. Но эти показания, предназначавшиеся для Новосильцова и следственной комиссии, не могут содержать всей правды, а лишь характеризуют особое настроение этой любопытной беседы.—«По привычке делать все с осмотрительностью,—говорит Лукасиньский,— и помня, что тайна принадлежит не мне одному»—он не рискнул подробнее показать Константину организацию нового Патриотического Общества, возникшего из известного ему польского масонства. «Я заметил, что великий князь раздражался, когда я задумывался, подбирая недостававшие мне выражения; видно было, что он приписывал это чему-то иному». Константин потребовал от Лукасиньского «честного слова в том, что он не будет больше принимать участия в чем-либо подобном». Это честное слово, хотя и вынужденное, в известной мере связывало его и заставило ограничить до минимума свое личное участие в работе общества. «На самом деле,—говорит он в позднейшем показании,—я не только прекратил свою деятельность, но и стал вести дневник, где записывал все, что делал каждый час и где я бывал, чтобы, в случае подозрения, можно было оправдать себя». Весь этот образ действий служил источником тяжелых моральных страданий для человека с такой чистой душой, как у Лукасиньского.—«Не добившись, что Патриотическое Общество имело политические цели,—пишет в своих шлиссельбургских записках Лукасиньский,—по поводу упомянутой беседы в Бельведере, Константин закончил беседу заявлением, что он не доведет этого до сведения царя, который никогда не простил бы главным образом потому, что это произошло в армии. Но он поставил условием, чтобы общество было ликвидировано, прибавив при этом, что будет следить... Я знал хорошо Константина и понимал причины подобных поблажек. Я был уверен, что в свое время буду строго наказан. Но, не находя никакого способа избежать своей судьбы, смиренно ждал ее решения».

Вскоре, в конце 1821 г., совершенно постороннее событие привело к резкому столкновению Лукасиньского с Константином. После сенсационного дела Мигурского и двух его товарищей, сделавших неудачную попытку бежать из крепости Замостья, и после того, как они получили по несколько сот палочных ударов, Константин приказал предать военному суду трех офицеров замойской комендатуры—Голачевского, Каргера и Козловского. Их обвинили в недосмотре за заключенными, значительно облегчившем их бегство. Лукасиньский к своему несчастью был назначен в состав суда, который должен был вынести приговор этим офицерам. Это имело для него роковые последствия. Первоначально суд вынес довольно мягкий приговор. Но Константин потребовал более строгого наказания в виде десятилетнего заключения в кандалах. Он понимал военный суд по своему и смотрел на него не как на самостоятельный и независимый орган правосудия, а как на слепое орудие в руках главнокомандующего. В данном случае он просто приказал председателю суда над упомянутыми тремя офицерами генералу Жимирскому вынести новый приговор, исключительно строгий и заранее им указанный. Все судьи уступили этому требованию; воспротивился лишь Лукасиньский, а вслед за ним и Жимирский. Лукасиньский рассказывает об этом деле, способствовавшем его гибели, в своих шлиссельбургских записках следующее:

«Вскоре после беседы (в Бельведере) был назначен военный суд из шести членов под председательством генерала Жимирского для суда над плац-майором Замостья с двумя его адъютантами. Решение суда было принято единогласно и подписано, и приговор был вынесен на основании законов. Константин, потребовав к себе Жимирского, изъявил ему свое недовольство приговором и потребовал, чтобы кара была заменена указываемым Константином наказанием, и закончил беседу словами: «выбирайте—придерживаться ли закона или воли великого князя». Пять членов суда подчинились приказу, Лукасиньский остался при прежнем решении, а генерал Жимирский позже присоединился к нему. Константин, когда ему был представлен приговор, и он убедился, что уже раньше провинившийся Лукасиньский, вместо того, чтобы загладить свою вину, осмелился ослушаться—воспылал гневом. Сначала он с бешенством накинулся на Жимирского, выдержавшего бурю хладнокровно. Не столь хладнокровно отнесся к такой же буре полковник Богуславский, командир четвертого полка... На него выговоры и нападки посыпались, как град: «Ты отзывался хорошо о Лукасиньском, а теперь видишь, какой он человек... Он не только организует тайно бунты, но даже открыто оказывает мне непослушание». Несчастный полковник, храбрый на поле брани, но робкий в присутствии Константина, собрал все свои силы, чтобы выйти из кабинета, и затем лишился чувств и был отнесен офицерами в коляску.

Желание Константина было удовлетворено, и в первой половине декабря 1821 г. был вынесен суровый приговор, осуждавший Голачевского и Каргера на десятилетнее заключение в кандалах. Поставив на своем, Константин значительно смягчил наказание, сократив его для Голачевского до одного года заключения в Модлине, а Каргера—на пять лет каторжных работ без кандалов в Замостье.

Непоколебимая позиция, занятая Лукасиньским в этом деле, очень повредила ему в мнении цесаревича и повела к роковым последствиям. Первое чувствительное наказание обрушилось на него немедленно: приказом от 8 декабря 1821 г. он был переведен «на исправление», т.-е. исключен из действующей армии и назначен в распоряжение главнокомандующего. Подобные назначения практиковались в наполеоновские времена в виде обеспечения отслуживших срок и неспособных более для военной службы. Во время реставрации этот способ применялся как средство для удаления из французской армии неподходящих по своему образу мыслей офицеров. Этому примеру последовал Константин, вопреки ясно выраженному закону, сначала при организации армии Царства Польского в виде массовых исключений для чистки армии, а позже в качестве известного рода наказания. Для Лукасиньского, в его опасном положении, это наказание было более чувствительным, чем удаление из армии. Оно отдавало его во власть Константина, под страхом военной дисциплины и под угрозой военного кодекса. Удаленный из своего полка и из Варшавы, он был прикомандирован к штабу уланской дивизии, сначала в Красный Став, а затем в Лэнчну и Седлец. На первый взгляд свободный, он в сущности состоял под специальным надзором командира дивизии, Адама Виртембергского, который, несмотря на свой громкий титул, не гнушался поддерживать постоянные сношения с тайной полицией. Ему пришлось прожить полгода в таком мучительном состоянии и пассивном выжидании угрожавшей ему гибели. И его угнетало больше, чем беспокойство о собственной судьбе, больше чем предчувствие близкого несчастия, тяжелое чувство ненадежности его нового предприятия. «Оторванный от всех знакомых, от столичного шума, предоставленный почти исключительно себе в Красном Ставе, Лэнчне и Седлеце, я имел достаточно времени для того, чтобы подумать о делах и людях. С болью сердца я убедился, что ошибался, считая поляков способными для подобных союзов. Я понимал, что многолетние страдания, знакомство с другими народами и несколько более высокая культура придавала моим соотечественникам известный характер и национальный дух, который, казалось, проявился во время последних испытаний. Но это было лишь минутным явлением, следы которого невозможно найти в настоящее время. Проследив мысленно целый ряд людей, их характеры, их нелепые поступки, упорство и самоуверенность и, наконец, убедившись, что почти все они вступили в общество без всякого призвания, не задумываясь о личной опасности,—я решил, что подобный союз, даже при самых благоприятных обстоятельствах, не принесет никакой пользы родине. Наоборот, он может ежеминутно лишь принести ей вред. Будучи так настроен, я морально уже не принадлежал к союзу, но все-таки стоял на его страже, ибо этого требовал мой характер». В этих словах сквозит страшная безнадежность, которую нужно уважать, по не принимать буквально; нужно отбросить ретроспективное отчаяние заживо погребенной жертвы.

Тотчас после исключения Лукасиньского из полка и высылки его из Варшавы, в декабре 1821 г., началось первое тайное следствие против него. Характерно, что до этого времени Константин действительно оставлял его в покое, удовлетворившись вполне представленными в Бельведере объяснениями. Таким образом, несмотря на явный, столь губительный для Лукасиньского донос Шнайдера, за истекшие с того момента четыре месяца нет никакого следа каких-либо следственных розысков против Лукасиньского. Лишь в декабре, быть может, движимый чувством мести за обнаруженное Лукасиньским упорство в деле Голачевского или же своими своеобразными понятиями о чести и субординации, Константин решил начать против него самое строгое следствие с целью окончательно проверить тяготевший на Лукасиньском донос.

Сначала Константин обратил внимание ка Махницкого, о котором много говорил в своем доносе Шнайдер и совершенно умалчивал в своей декларации Лукасиньский. Над Махницким был установлен тайный надзор еще в конце сентября, но он не дал никаких результатов и был прекращен в декабре. С тех пор все подозрения Константина сосредоточились на Лукасиньском. Он собирался сам ехать в Петербург для доклада об этом важном доносе и поэтому хотел выяснить все подробности. И он предпринял самое спешное и безапелляционное следствие над Лукасиньским, поручив его своей верной контр-полиции—Макроту и Шлею—в полной тайне от высшей тайной полиции и центрального полицейского бюро и даже от Новосильцова. Он приказал незаметно следить за делами и сношениями Лукасиньского в Красноставе и одновременно сделать тайно обыск в его запертой после его отъезца квартире в Варшаве. В особенности рекомендовалось ознакомиться с его бумагами, запертыми в сундуке, поставленном на чердаке. Одновременно Константин приказал организовать тайный надзор за Шнайдером, в котором он подозревал агента-провокатора, подосланного к нему Ружнецким или Новосильцевым. Макрот тотчас приступил к делу, которое было очень щекотливым, так как необходимо было действовать так, чтобы не вызвать преждевременной тревоги в среде членов союза. Один из самых ловких агентов тайной полиции, переодетый военным писарем, нанял в конце декабря квартиру в доме, где проживал Лукасиньский. Победив различные технические затруднения, с соблюдением возможной осторожности, он привел в конце декабря 1822 г. после полуночи Макрота и Шлея на чердак. На улице ожидала приготовленная повозка, на которой намеревались отвести найденные бумаги в Бельведер. «При помощи гвоздя» легко были вскрыты все замки, и после тщательного обыска, кроме старых судебных дел, ничего подозрительного не найдено. Несмотря на это, начатые розыски усердно продолжались.

В начале февраля агенту удалось познакомиться с некоей девицей Паздзерской—возлюбленной бывшего лакея Лукасиньского. Она проживала с двумя модистками в том же доме «на полном пансионе» у какой-то подозрительной вдовы. Агент тайной полиции устроил для этих девиц торжественный пир, на который пригласил еще двух своих товарищей, людей солидных и «влиятельных», т.-е. Шлея и Макрота.

Двое занялись модистками, а Макрот победил сердце Паздзерской и узнал от нее различные интимные подробности о Лукасиньском. Ему удалось даже уговорить ее переменить квартиру, где он мог бы свободнее посещать ее. Вскоре он тайно от нее обыскал ее запертый сундук, а также оставленный у нее сундук лакея. Но нашел в них лишь любовные письма лакея и книги Лукасиньского. Вся эта одиссея была представлена Константину, обошлась, согласно приложенному Макротом счету, в 1.216 польских злотых и не дала никаких результатов. Неутомимый Макрот однако не успокоился. «Так как все розыски,—писал он,—оказались безрезультатными, то необходимо проследить за майором Махницким и другими, на которых указывают как на самых усердных членов секты Косиньеров. Необходимо заслужить доверие прислуги этих членов для того, чтобы с их помощью сделать обыск в квартирах этих господ, зорко следить за домами, где они бывают, и войти в сношения с их друзьями, проследить—не выносят ли они какие-нибудь бумаги, не устраиваются ли собрания, добиться дружеских отношений с девушкой, живущей на содержании лакея Лукасиньского, обыскать квартиру Фишера, дружившего с Лукасиньским. Назначенная затем следственная комиссия после двухмесячной бесплодной работы не обладала никакими серьезными данными по делу Лукасиньского. Наконец, 22 октября 1822 года неожиданно был арестован Лукасиньский.


&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

{{heading|44|id=5|sans=|{{razr2|ГЛАВА IV}}.}}

&lt;center&gt;'''Суд и первые годы заточения.'''&lt;/center&gt;

{{right|
Умер не тот, кто сражен, как герой,&lt;br&gt; Умерли те, что сразили...
}}

{{right|''(«Реквием», Л. Федоров).''}}


Среди хранившихся старых бумаг калишского казначейства нашли и доставили Константину экземпляр ритуала ложи второй степени Национального масонства, целиком написанный собственноручно Лукасиньским и в свое время переданный Добжицкому. Упоминание в этом несомненно подлинном документе о «двух реках и двух морях», как границах Польши, и отсутствие упоминания об Александре окончательно погубило Лукасиньского в глазах Константина. Лукасиньский проживал тогда в Седлеце на полной свободе с того момента, как он подписал потребованную у него в мае декларацию с отречением от всяких тайных обществ. Теперь он был вытребован в Варшаву и здесь тотчас по прибытии неожиданно арестован. Одновременно в Варшаве были арестованы Махницкий и Шредер и все трое заключены в новой политической тюрьме—в бывшем кармелитском монастыре на Лешне, куда были перевезены прежние узники из доминиканского монастыря и где теперь происходили совещания следственной комиссии. Перед Лукасиньским открылся тяжелый путь полувекового заключения. Войдя в угрюмое здание кармелитов, он простился навсегда со свободой и, переходя из тюрьмы в тюрьму, наконец, нашел свою могилу в Шлиссельбурге. Тюрьма, в которую Лукасиньский был заключен с самого начала, была только-что перестроена, стены были еще покрыты сыростью, и многие узники тяжело захворали. Камеры были исключительно одиночные, и заключенные держались в строгом одиночестве, их называли не по именам, а по номерам камер. Лукасиньский помещался во втором этаже в камере под № 13. Его охраняли очень строго. Под его камерой помещался Циховский, и Лукасиньский беседовал с ним при помощи перестукивания и получал иногда некоторые сведения о ходе следствия. Махницкий занимал № 15 также во втором этаже. Это была самая обширная камера в два окна, в которую его поместили из опасения за его здоровье и жизнь. Махницкий раз-навсегда отказался пользоваться какими бы то ни было льготами, даже допускаемыми строгими тюремными правилами. Он отказался даже от разрешавшихся время от времени прогулок по коридору под конвоем и никогда не выходил из своей камеры.

С арестом Лукасиньского, Махницкого и Шредера, в октябре 1822 г. дела следственной комиссии значительно поправились я вступили в новую, более плодотворную стадию. Комиссия получила новое название «Следственной комиссии для расследования Национального масонства». Но работы предстояло еще много.

Лукасиньский давал показания с большою осторожностью, ограничиваясь лишь подтверждением своих устных и письменных объяснений, данных еще в сентябре Константину. Такой же тактики придерживался первоначально и Шредер, а Махницкий—хранил упорное молчание.

Лукасиньский избрал с момента своего ареста самую удачную и единственно возможную для него тактику. Он не мог хранить полное молчание в виду несомненного факта своей роли руководителя и письменного показания, которое вынужден был дать Константину. Он не скрывал существования Национального масонства, а приводил подробности, указывал на его легальность и ссылался на ликвидацию его до запрещения тайных обществ. Но он не сказал ни единого слова о Патриотическом Обществе. Когда в конце ноября ему показали в комиссии упомянутые два документа, он сразу признал представленный ему написанный им национально-масонский ритуал, но категорически опровергал, что знает что-либо о втором наиболее компрометирующем документе—статуте о гминах. Он старался как-нибудь связать в своих показаниях вновь открытую деятельность Патриотического Общества, в особенности распространение военных гмин, с предшествующею деятельностью Национального масонства для того, чтобы создать из этих двух категорий одно нераздельное целое, менее доступное для политических и судебных преследований. Что касается Национального масонства, то он брал всю ответственность исключительно на себя, как на организатора и начальника, тщательно выгораживая других обвиняемых. Следственная комиссия отнеслась особенно благосклонно к Шредеру, и некоторый свет на эту благосклонность бросает Лукасиньский в своих шлиссельбургских записках.

«Если нужно было искать виновных, то можно было найти их в Лукасиньском и Шредере. Но этому помешала молодая жена Шредера, которая при помощи Новосильцова добилась, что ее мужа заменили Добжицким. Таким образом в своем окончательном заключении следственная комиссия обвиняла, главным образом, четырех оставшихся подсудимых - Лукасиньского, Махницкого, Добжицкого и Кошутского, не находя никаких смягчающих их вину обстоятельств, особенно для Лукасииьского, признанного «главным деятелем и начальником». В течение четырех месяцев оставался открытым вопрос, как поступить с ними дальше, подвергнуть ли их наказанию административным порядком или же предать суду—уголовному или военному. И лишь осенью 1823 г. решено было предать всех обвиняемых военному суду.

Лукасиньскому, допрошенному первым, было просто прочитано его предыдущее показание, декларация и очные ставки перед следственной комиссией, причем допрос сводился лишь к подтверждению им подлинности этих актов. Через пять дней точно так же поступили и с остальными обвиняемыми, и были устроены очные ставки между Шнайдером и Лукасиньским, Шредером и Махницким, Лукасиньским и Доброгойским и Кошутским. В качестве свидетелей, кроме целого ряда старых «замешанных» в это дело, были привлечены еще двое новых — подполковники Прондзиньский и Козаковский. Это было результатом некоторых подробностей, приведенных под конец Лукасиньским в его показаниях. В январе 1823 г. Лукасиньский, уже по окончании своего первоначального допроса, сам обратился к следственной комиссии с заявлением, что весною 1821 г. он слышал от Козаковского, будто бы подполковник Голуховский сообщил ему, что «принят в какое-то тайное общество в квартире подполковника Прондзиньского, где его приняли в масках три члена». Это показание неожиданно скомпрометировало до сих пор незамешашиого в дело Прондзиньского, который в своих записках очень жалуется поэтому на Лукасиньского. Сам Лукасиньский в своих позднейших тюремных записках выясняет причины, побудившие его сделать это сенсационное показание. Он хотел таким образом предостеречь членов общества, не попавших в подозрение, и главным &lt; бразом неосторожных познанских членов, и заставить их соблюдать осторожность. Он постарался связать дело Национального масонства с Патриотическим Обществом и со старым, следовательно, неопасным делом «истинных поляков». Он надеялся еще заинтересовать таким путем Константина и добиться личного свидания с ним. Наконец, он взваливал вину главным образом на Голуховского, уже умершего в то время. В конце апреля 1824 г. комиссия закончила свою работу, допросив в последний раз обвиняемых. Им еще раз представили все дело и предложили выбрать себе защитников. Лукасиньский избрал для себя первоначально Козловского, который, как замешанный в дело «истинных поляков», не мог выступить на суде и был заменен адвокатом Токарским. Добжицкий избрал себе в защитники Тарчевского, Шредер — Кеджиньского, Кошутский — Огродовича. Доброгойский заявил о готовности принять защитника, назначенного ему официально судом. Махницкий в своем последнем показании не преминул сурово осудить неблаговидные поступки следственной комиссии, а затем заявил, что не желает никакого защитника. По представлению Гауке, как председателя военного суда, министр юстиции Бадени назначил защитниками троих, избранных подсудимыми, Токарского, Кеджиньского и Огродовича, а вместо отказавшегося Тарчевского, как состоявшего на государственной службе, был назначен Маевский. Доброгойскому же и Махницкому были назначены официальные защитники—Кшивошевский и Торосевич.

Заседания военного суда начались в начале июня 1824 г. в так называемом ордонанцгаузе г. Варшавы на Саксонской площади, в нижнем этаже умышленно выбранного очень тесного помещения, для того, чтобы по возможности ограничить гласность суда. Наплыв публики был очень велик, но в зал заседаний попали лишь немногие, вследствие небольшого числа мест, предназначенных для публики и отделенных решеткой. Поставленные по приказу Константина у дверей адъютанты пропускали лишь известных им лиц, получивших билеты для входа в зал заседаний. Обвиняемых ввели в зал без кандалов, в сопровождении своих защитников, и поместили в ряд, за решеткой, лицом к суду и спиной к публике. Защитникам было строго воспрещено касаться самой слабой стороны дела, т.-е. вопроса о компетенции военного суда, так как подведомственность этого дела военному суду вызывала сомнение—в виду того, что подсудимые являлись людьми статскими и преступлению придали чисто политический характер. Общее внимание привлекал, конечно, Лукасиньский. Он держал себя на суде с достоинством и полным спокойствием. Точно так же вели себя Добжицкий и Кошутский, не обнаруживая ни малейшего малодушия. Махницкий выделялся на суде, как и во время допроса, своим гордым, почти презрительным отношением к следственной комиссии. Когда ему, между прочим, указали на найденное у Лукасиньского его письмо, содержащее перечисление нарушений конституций, он иронически потребовал от суда, чтобы это обвинение было прочитано при открытых дверях перед собравшейся публикой. Неприятное впечатление производил Шредер, повидимому, рассчитывавший на милость суда. Жалость и симпатию возбуждал старик Доброгойский, доставленный в суд из Уяздовского госпиталя—больной и разбитый.

После девяти заседаний военного суда трое из шести обвиняемых были освобождены. Остальные трое—Лукасиньский, Доброгойский и Добжицкий—были признаны виновными в доказанном государственном преступлении и осуждены: первый — на девять лет каторжных работ, а два последних—на шесть лет каторжных работ.

Упомянутый приговор был оглашен публично в судебной палате 18 июня 1824 г. и в тот же день объявлен официально трем узникам кармелитского монастыря, причем им объявили, что апелляция не допускается и приговор будет представлен на благоусмотрение царя.

В актах не имеется никакого указания на непосредственную просьбу Лукасиньского и его товарищей о смягчении их участи. Константин не хотел, очевидно, значительного уменьшения наказания и ходатайствовал перед Александром лишь формально, во исполнение данного суду обещания. Царь сократил срок каторжных работ для Лукасиньского до 7 лет, а для остальных двоих — до 4 лет. «Всякий признает, что подобная милость,—пишет с горечью Лукасиньский,—является издевательством над несчастными и что было бы лучше и приличнее просто утвердить приговор».

Монаршая конфирмация приговора была доставлена в Варшаву в отсутствие Константина, находящегося за границей. Наместник Зайончек, для которого, как и для всех, суровость монарха в этой мнимой милости явилась полной неожиданностью, не хотел очевидно взять на себя приведение в исполнение наложенной кары. И поэтому он, через Куруту, выразил Константину желание отложить исполнение приговора до возвращения его из-за границы. Константин, для которого такая отсрочка вовсе не была на руку, строгим приказом из Франкфурта на Майне потребовал от Зайончека немедленно, не откладывая ни на минуту, выполнить «высочайшую волю» во второй половине сентября в присутствии всего варшавского гарнизона и затем отвезти всех трех осужденных в крепость Замостье. К выполнению приговора было приступлено 1 октября, причем первым делом были освобождены трое оправданных, отданных лишь под надзор полиции. Одновременно с этим приступили к исполнению приговора над тремя осужденными—Лукасиньским, Доброгойским и Добжицким.

Монаршая конфирмация приговора была им прочитана накануне в тюрьме плац-майором Аксамитовским, но ожидающий их публичный позор держали от них в тайне до последней минуты из опасения перед каким-нибудь актом отчаяния или самоубийства. На следующий день с утра (2 октября 1824 г.) на них надели офицерские мундиры, украшенные всеми знаками отличия, и в открытой военной повозке под сильным эскортом конных жандармов отвезли в лагерь за Повонзсковскую рогатку. Здесь были выстроены в виде карре откомандированные для этой печальной церемонии, согласно приказу Константина, отряды польских и русских войск от варшавского гарнизона: четвертый, пятый, седьмой и первый пехотный линейный полки в полном составе, батальон саперов, четвертый полк уланов, отряды гвардии, пехоты и кавалерии. Кругом толпилась черная, молчаливая толпа собравшихся людей. Узников ввели на середину четыреугольиика, поставили в ряд на расстоянии друг от друга и около каждого поместили по два жандарма с обнаженными саблями. Войска взяли на караул, аудитор громким голосом прочитал приговор, конфирмованный царем. Ударили в барабан. Главный столичный палач, высокий широкоплечий мужчина, весь в черном, приблизился к осужденным и, начиная с Лукасиньского, сорвал с них погоны и знаки отличия и сломал над их головами сабли. Затем, при помощи палача, с них сорвали мундиры, одели в серые тюремные халаты и обрили головы. После этого их усадили на землю, и кузнецы тотчас заковали на сапогах приготовленные кандалы в 22 фунта весом, дали им тачки и при оглушительном барабанном бое приказали пройти перед фронтом войск. Никто не промолвил ни слова, толпа наблюдала с затаенным дыханием, войска стояли неподвижно. Но по лицу многих офицеров и солдат,—как уверяет Добжицкий,—и у русских текли слезы. Первым шел Лукасиньский. Ноги его путались в кандалах, впивавшихся в высокие, грубые ботфорты. Он был очень бледен, но сильно толкал тачку вперед, вперив взор по направлению к фронтовой линии, глядя прямо в глаза командирам и солдатам. Тотчас по окончании этой ужасной церемонии, его забрали, посадили вместе с двумя товарищами в повозку и, под эскортом жандармов, отвезли в Замостье для отбывания наказания. Здесь на следующий день их заковали в новые кандалы прямо на тело. Это было облегчением, ибо от кандалов, закованных на сапогах, сделались сплошные раны. До сих нор, хотя и в следственной тюрьме,—он был офицером, гражданином, человеком. Теперь ои ие был больше человеком.

После нескольких дней мучительного путешествия, Лукасиньский был доставлен из Варшавы в Замостье (6 октября 1824 г,) и здесь был разлучен со своими двумя товарищами и помещен я отдельный так-называемый львовский каземат, в первый дисциплинарный батальон. Комендант крепости, полковник Гуртиг, обращался с ним, как и с другими заключенными, с солдатскою грубостью. На каждого заключенного полагалось по 10 грошей в день на содержание. Причем командир дисциплинарного батальона, майор Размысловский, мучивший и обиравший узников, брал из этого в свою пользу 2 гроша на стирку, бритье и ваксу.

Заключенные получали полтора фунта хлеба, ячменную кашу, ⅓ фунта очень плохого мяса, вечером—гороховую кашу. Казематы полуподвальные, со сводами, совершенно не отапливались зимой. Узники спали на скамейках или под ними, без всякой подстилки, с изголовием из гладких досок вместо подушки. Узники употреблялись для тяжелых крепостных работ—сооружения земляных укреплений, переноски земли и мусора, каменотесных работ и гашения извести. Работы производились ежедневно, не исключая воскресений, кроме только шести дней в году—Рождества, Нового года, Пасхи и Троицы. Во многих случаях узники подвергались телесным наказаниям. Для этого употреблялись палки известной формы, в полтора дюйма толщины, на ремне. Часто случалось, что наказуемый умирал под ударами. В конце апреля 1825 года скончался Доброгойский. Лишь накануне смерти с него были сняты кандалы, благодаря хлопотам гарнизонного доктора Любельского. Перед самой смертью Доброгойский послал через своих товарищей по заключению прощальный привет Лукасиньскому и просил у него прощения за то, что он по своему неблагоразумию способствовал, во время допроса следственной комиссией, обшей гибели. С тех пор Лукасиньского перевели на место Доброгойского в люблинский каземат. Здесь его поместили не в большой тюремной камере, а в маленькой соседней комнатке вместе с десятью заключенными. Среди них, рядом с Лукасиньским, помещался молодой Тадеуш Суминьский, сын плоцкого обывателя и солдат 1 пехотного полка, осужденный два года тому назад за нарушение субординации и дезертирство на 12 лет крепости,—срок, сокращенный Константином до 5 лет. Это была смелая, горячая и порывистая натура. Длинными вечерами, когда, по окончании работ, осужденные запирались в темноте, Лукасиньский рассказывал этим простым людям, товарищам по несчастию, неизвестные им прекрасные, знаменитые истории из Плутарха, говорил о Спарте и Фивах, о Пелопиде и Энаминеяде, о низвержении фивянами спартанского ига, о греческих героях и борцах за свободу, о низверженных тиранах и восстановленной народной свободе, говорил о Польше.

Летом 1825 года среди заключенных в люблинском каземате, с ведома Лукасиньского и под деятельным руководством Суминьского, возник заговор, имевший целью вырваться на свободу, завладеть крепостью и пробраться в Галицию. Существует версия, по которой намерения Лукасиньского были гораздо шире и он продолжал будто бы и после заключения свою деятельность в Патриотическом Обществе, уцелевшем благодаря его сдержанности в своих показаниях. Все это шло будто бы параллельно с третьим Варшавским сеймом, который должен был «отвлечь бдительность властей от тайно готовящегося восстания», сигналом для которого должна была послужить попытка Лукасиньского в Замостье. Но вся эта романтическая история ни на чем не основана и лишена не только достоверности, но и правдоподобия, ибо не могло быть и речи о каком-либо общении Лукасиньского с внешним миром, а тем более с руководителями Патриотического Общества. С другой стороны, существует совершенно противоположная версия этого таинственного дела, хотя тоже недоказанная, но, быть может, заключающая в себе долю правды.

«Ни Константин, ни Новосильцов, каждый из них по разным причинам, не забывали о Лукасиньском, не переставали следить за ним, в убеждении, что они могут узнать от него очень много. Они составили план, как добиться у него полной исповеди—план дьявольский, который оказался вполне удачным.

«Все пружины, пущенные в ход для этой темной махинации—неизвестны. Но я убедился во время предпринятых мною в Замостье (в 1831 г.) поисков, как и среди бумаг, оставшихся там после коменданта Гуртига, что для Лукасиньского была устроена ловушка и между узниками было заключено условие с ведома Константина сделать попытку будто бы овладеть крепостью и начать восстание. Повидимому, Лукасиньский не хотел принимать участия в заговоре—потому ли, что не доверял ему, или же потому, что не надеялся на возможность его осуществления. Но Суминьский вступил в него со всем пылом своей молодости». Так пишет весьма важный свидетель. И в сущности весьма правдоподобно, что среди узников, окружавших Лукасиньского, было достаточно подставных провокаторов и шпионов, которые действовали под режиссерством Константина. Но пока все это остается в области догадок, а фактически дело происходило следующим образом:

28 августа 1825 г. в час пополудни отряд из 200 узников, среди которых находились Лукасиньский и Суминьский, был выведем для работ за линию фортов за люблинскими воротами, под эскортом спешившихся уланов и ветеранов. При этом (случай редкий и исключительный) при отраде не было ни одного офицера. Вдруг из шеренги выскочил Суминьский, бросился на одного из уланов,—Кадлубка,—ударом кулака повалил его на-земь, вырвал у него саблю и крикнул: «Товарищи! час освобождения настал! Да здравствует наш начальник майор Лукасиньский!» Он хотел увлечь за собой товарищей, но никто, ни один человек не двинулся с места, несмотря на то, что по крайней мере более десяти человек были посвящены в заговор. «Видя это, разжигаемый их оцепенением, Суминьский бросился на остолбеневших узников с саблей в руке и, размахивая ею, стал гнать их вперед, как стадо. И узники, ветераны и стража с обнаженными саблями (весьма странное явление)—все бросились вперед, направляясь за линию фортов крепости».

Только тогда солдат 4-го егерского полка, Поньско, преградил путь Суминьскому и ударом сабли обезоружил его. В это время подбежало семь арестантов, очевидно «участники заговора», и один из них, Ян Якубовский, отбывавший наказание, солдат 2-го полка конных стрелков, ударом лома повалил Суминьского на землю, а подпрапорщик Буссов и унтер-офицер Былиньский—4-го уланского полка—окончательно обезоружили его. Началось самое строгое следствие, и Суминьский, после немилосердных пыток, показал, наконец, что его поощрял на это Лукасиньский, намеревавшийся выгнать гарнизон, захватить крепость, потребовать у царя освобождения, а в противном случае, подложив мину, взорвать крепость вместе с собою. Лукасиньский, немедленно допрошенный Гуртигом, признал лишь, что действительно поощрял к этому шагу Суминьского с целью совместного бегства. Гуртиг представил Константину рапорт об этом событии лишь через два дня, подчеркнув, что у Лукасиньского и Суминьского не было никаких сообщников. Военный полковой суд в Замостье спешно закончил следствие и приговорил обоих обвиняемых к смертной казни через расстреляние (10 сентября 1825 г.). Выслушав приговор, оба заявили, на предложенный им вопрос, что они отказываются от всякого ходатайства о помиловании, предпочитая быть казненными.

«Слабый, еле держась на ногах,—так описывает в немногих словах Лукасиньский это событие в своих шлиссельбургских записках,—собрав последние силы, я хотел вырваться на свободу и вызвать бунт, но план не удался: меня предали военному суду и приговорили к расстрелу».

Рапорт Гуртига, полученный в Варшаве в начале сентября, был тотчас отослан Курутой Константину в Эмс. Вместе с тем Курута отправил в Замостье дежурного генерала Раутенштрауха для дополнительного следствия на месте. Константин, получив рапорт, немедленно прислал Куруте следующий приказ: «Лукасиньский и Суминьский должны быть подвергнуты, в присутствии всех заключенных и бригадною генерала Малетского, телесному наказанию в гораздо более строгой мере, чем это практиковалось над другими узниками, бежавшими когда-либо из Замостья. Настоящий приказ должен быть немедленно сообщен Гуртигу, и сечение произвести тотчас. Оба преступника будут содержаться с этого времени в безусловном одиночестве, срок наказания удваивается, т.-е. продолжен до 14 лет для Лукасиньского и до 10 лет для Суминьского. Но и по истечении срока ни Лукасиньский, ни Суминьский не могут быть освобождены иначе, как по моему приказу. Кроме того, необходимо экстренно и самым энергичным образом нарядить новое следствие для того, чтобы найти сообщников Лукасиньского и Суминьского, ибо трудно допустить, чтобы таковых не было. Семь поименованных арестантов и среди них Лабузинский, которого вовсе не допрашивали, должны быть подвергнуты новому допросу, причем следует принять строгие меры, если в таковых встретится надобность».

Однако, приведение в исполнение этих приказов было задержано Курутой, потому что он переслал в Эмс только-что вынесенный: приговор полкового суда и ожидал конфирмации Константина. Константин же, получив одновременно рапорт Раутенштрауха из Замостья, вторым приказом Куруте (23 сентября) совершенно кассировал упомянутый приговор на том основании, что Лукасиньский и Суминьский, как отбывающие еще наказание по прежним приговорам, не могут подлежать новому военному суду. При этом он подтвердил свои оба прежних приказа подвергнуть их позорному телесному наказанию в назидание другим узникам, и после этого содержать их в одиночном заключении, закованными в ручные и ножные кандалы.

Но совершенно неожиданно, независимо от упомянутых двух приказов, в тот же день был экстренно выслан в Замостье чиновник особых поручений при генерале Раутенштраухе, капитан Гюбнер, с третьим приказом Куруты Гуртигу. Из сделанных раньше распоряжений теперь были отменены «те, которые касаются Лукасиньского. Он должен быть подвергнут допросу по делу распространения тайного общества, к которому он принадлежал, Гюбнером, согласно данным ему устным инструкциям».

Произошло очень важное событие: Лукасиньский решил открыть существование Патриотического Общества. Какие причины склонили его к этому решению, на которое не могло до сих пор вынудить его ни самое искусное следствие, ни трехлетиям тюремная пытка? Эти побуждения были вероятно столь же чисты, как и его безупречная душа. Им руководил не страх, который был ему чужд. Он уже давно принес себя в жертву. Раз он требовал для себя расстрела, то не мог испытывать страха перед удвоенным сроком тюремного заключения; перенося со стоицизмом физические страдания самой тяжелой неволи каторжных работ, он не мог устрашиться физической боли телесного наказания. Нельзя также допустить, чтобы он испытывал страх перед самым позором. Ибо после того, как год тому назад он пережил этот позор в присутствии своих товарищей по оружию во время страшной экзекуции на Повонзковском поле, теперь не могла внушить страха унизительная кара в присутствии каторжников.

Главным двигателем было здесь не чувство самосохранения, лишь то, что Лукасиньский в конце концов усомнился, после мучительных-размышлений в тюремном одиночестве, в людях и в самом своем тайпом предприятии.

Он чувствовал, что его предприятие, уцелевшее там в Варшаве, благодаря его молчанию, уже находится в подозрении, выслеживается властями, что оно попало в руки людей, которым он не доверял. Такие мысли привели Лукасиньского к решению ликвидировать все одним взмахом, открыв все властям. Но необходимо было еще подумать о том, чтобы его признание не повлекло за собой гибель многих, до сих пор не пострадавших товарищей. Устранению этого сомнения главным образом способствовал Раутенштраух, приехавший на следствие в Замостье в сентябре, беседовавший с Лукасиньским и предчувствовавший, что Лукасиньский склонен раскрыть тайну. И он мог сообщить Лукасиньскому точные сведения об амнистии Александра в январе 1824 г. и обещал ему безопасность людей, скомпрометированных показаниями Лукасиньского о Патриотическом Обществе. И во всяком случае, можно смело подтвердить, что из всех поименованных Лукасиньским лиц никто не подвергался преследованиям.

Тем временем, в половине октября, был приведен в исполнение приговор над несчастным Суминьским. На площади установили под сильным конвоем всех заключенных, привели бледного, обросшего Лукасиньского и поставили у стены внутри карре. Затем на его глазах, закованный в ручные и ножные кандалы, Суминьский получил 400 палочных ударов. По окончании экзекуции окровавленного преступника заперли в подземелья, а Лукасиньского оставили в ордонанцгаузе, где допрос продолжался после Гюбнера присланным для этой цели из Варшавы Колзаковым. Прежде, всего на вопрос, кто подал ему первую мысль об организации Патриотического Общества, преследовавшего очевидно политические цели, Лукасиньский (17 октября 1825 г.) дал исчерпывающие показания. Начав с прежнего категорического утверждения, что главным побудителем создания Патриотического Общества явился Ружнецкий, он сообщил все скрывавшиеся до сих пор подробности открытия Общества, рассказал о событиях в Познани, прибытии Уминьского, собрании на Белянах, организации и росте Общества. В тот же день он собственноручно изложил свое показание письменно, дополнив многими подробностями глубокого психологического и личного свойства, отчасти обращаясь прямо к Константину.—«Позже выяснится,—писал он,—что я и Махницкий, скрывая много, были тем не менее самыми правдивыми в сравнении с другими. Причиной этого является то, что каждый из них хотел лишь оправдать себя, не думая об остальных. Я же думал о всех, не щадя себя. Я презираю всякую ложь; я применял ее только там, где я считал обязательным пользоваться ею для спасения многих людей от беды, в которую я сам попал. Я ненавижу также лесть и никогда не пресмыкался в передних богатых людей. Поэтому у меня нет никаких оснований утаивать что-либо и прикрывать себя или других».

В самом деле, даже это письменное показание, предназначенное ad hominem и считавшееся со специфическими особенностями характера Константина, обнаруживало, наряду с искренностью, большую сдержанность, весьма зрелую обдуманность, тонкое понимание некоторых сторон в организации союза. На следующий день, он во втором показании дал между прочим объяснения о союзе «истинных поляков» и участии в нем Прондзиньского, а также о некоторых важнейших вопросах, касающихся Патриотического Общества, в ответ па заданные ему вопросы. Кроме того продиктовал наизусть Гюбнеру устав Общества, несколько сократив его и с пропусками. Этим закончился допрос в Замостье.

Получив показания Лукасиньского, Константин немедленно, в половине ноября, возвратился в Варшаву. Но он не воспользовался ими для репрессивных мер, не тронул никого из упоминаемых в них лиц, хотя многие из них занимали выдающиеся должности и спокойно продолжали исполнять свои обязанности, первоначально не подозревая даже, что они известны грозному начальнику как основатели или члены Патриотического Общества.

Тем временем (29 ноября т. г.) Константин приказал для облегчения дальнейшего допроса препроводить Лукасиньского и Добжицкого из Замостья в Гуру в строжайшей тайне, по одиночке, так, чтобы один не знал о судьбе другого.

Ночью 30 ноября Лукасиньский, все еще в кандалах, с завязанными глазами, тщательно закутанный в казацкую бурку, был вывезен поручиком гвардии Радухиным из Замостья и доставлен в Гуру. На следующий день ночью точно так же был вывезен казацким подпрапорщиком и Добжицкий. В Гуре их поместили в казармах пешей гвардейской артиллерии, находившихся во флигеле бернардинского монастыря, под надзор русского полковника Корфа — человека, как свидетельствует Лукасиньский в своих шлиссельбургских записках—«чрезвычайно благородного и почтенного», старавшегося по мере своих сил облегчить участь несчастных узников своим гуманным отношением к ним. Через две недели, в половине декабря, сюда прибыли Новосильцов и Курута для продолжения допроса, к которому с особенным коварством готовился первый. Лукасиньский в своем собственноручном письменном показании дал краткие, точные и сдержанные, никого не компрометирующие, ответы на приготовленные Новосильцовым щекотливые вопросы, касающиеся сцены первого собрания в Белянах, устава Косиньеров, влияния союза на варшавскую прессу, сношений с Князевичем и какой-то другой «известной особой», подразумевая под ней Адама Чарторыского и т. д. Одним словом, Лукасиньский вел себя точно так же, как и при двукратном допросе еще в начале января 1826 г.

Этим допросом Константин решил закончить все дело, считая даже политически нежелательным бесконечное расширение следственно-репрессивных дел.

В этот момент пришла весть о внезапной смерти Александра I, и вскоре вспыхнуло восстание декабристов. Когда из показаний Пестеля обнаружилась связь декабристов с польскими тайными обществами, в конце января 1826 г. был арестован камер-юнкер Яблоновский, допрошенный сначала в Киеве, доставленный в Петербург и выслушанный Николаем лично. Николай обратился тотчас после этого к Константину, требуя производства строгого следствия в Варшаве. Но Константин воспротивился этому и лишь в половине января сообщил Николаю о попытке Лукасаньского в Замостье, утверждая, что показания русских заговорщиков являются ложным вымыслом, брошенным ими на Царство Польское и на польскую армию в целях своего оправдания.

Дело Патриотического Общества он считал законченным и упорно отказывался начинать новое следствие. Но Николай все-таки настоял на своем и заставил нарядить новую следственную комиссию из пяти поляков и пяти русских под председательством Станислава Замойского. В самый день открытия заседаний этой комиссии (20 февраля 1826 г.) были произведены первые аресты, и затем они происходили ежедневно. Все эти аресты не имели никакого отношения к показаниям Лукасиньского в Замостье, со времени которых прошло четыре месяца (от 17 ноября 1825 г. до 20 февраля 1826 г.), и в течение этого времени буквально никто не был арестован. Лукасиньский не имел ничего общего с этими арестами, ему даже не были известны причины их, так как он совершенно не знал ничего о позднейших делах Патриотического Общества после того, как он был заключен в крепость. Его ни разу не допрашивала также следственная комиссия. И лишь единственный раз, в первой половине июня по личному приказу Константина, Лукасиньского препроводили ночью с такими же предосторожностями, как из Замостья в Гуру, из Гуры в Варшаву. И здесь в строгой тайпе поместили в Литейный двор и под самым строгим надзором приставленного к нему русского капитана Бажина и ветеранов волынского гвардейского полка. Одновременно привезли туда же и Добжицкого, а в сентябре они были отправлены обратно в Гуру. Летом 1827 г. он был снова привезен вместе с Добжицким из Гуры в Варшаву и снова помещен в Литейный двор. Совершенно изолированный, не видя никого, кроме наблюдающей за ним стражи, он только один раз, в конце июля, во время пожара большой пятиэтажной суконной фабрики Френкеля, помещавшейся на Литейном дворе, в самую опасную минуту, когда пламя уже охватывало флигель, в котором помещалась его камера, встретился с Добжицким. Их привели обоих в квартиру Бажина, и они могли в течение нескольких часов, хотя и в присутствии русского солдата, свободно поговорить по-польски. Наконец, еще несколько месяцев спустя, в ноябре 1827 г., он в последний раз был вызвал вновь учрежденной, вместо следственной комиссии, сенаторской варшавской делегацией. Здесь Лукасиньский в последний раз видел и слышал поляков. После того ноябрьского дня он свыше сорока лет был отрезан от мира и своей родины.

В 1828 г. закрылся сеймовый суд, во время которого имя Лукасиньского вспоминалось не раз. В 1829 г. Николай был провозглашен царем польским, а в 1830 г. открылся четвертый и последний сейм. Лукасиньский все еще оставался в заключении, но уже как единственный из осужденных военным судом. Добжицкий, по истечении четырехлетнего срока его наказания, был освобожден в октябре 1828 г. Лукасиньский продолжал влачить существование в абсолютной тайне, в волынских казармах Варшавы, в маленькой, полутемной конуре, во втором этаже, где окно было умышленно заколочено с боков и сверху, так что свет проникал лишь через небольшое отверстие. Он сидел по целым дням на прикрепленном к полу табурете; закованный в те же кандалы, которые были надеты во время экзекуции на Повонзковском поле. На сейме 1830 года благородный Густав Малаховский, бывший член Патриотического Общества, а теперь один из самых уважаемых в палате депутатов, имел смелость, в конце июня, накануне закрытия сейма, подать петицию царю о помиловании Лукасиньского. «Трудно высказать, с какою благодарностью палата депутатов и народ, представителем которого она является, убедились бы, что все рапы зажили, все скорби улеглись, все жалобы забыты. Николай I остался глухим на этот красноречивый призыв. Быть может все-таки, под влиянием этой петиции, в 1830 г. с Лукасиньского были сняты оковы.

Но наступила ночь 29 ноября 1830 г., и в Варшаве вспыхнула революция.

Лукасиньского вероятно разбудили приближавшиеся из города, все ближе и все сильнее—крики, выстрелы и набат. Он верно вскочил в темноте и, подавляя биение собственного сердца и звон цепей, прислушивался с затаенным дыханием к глухому шуму надвигавшейся бури. И какое тупое, смертельное отчаяние должно было охватить его, когда на следующий день, 30 ноября, в 10 часов утра волынцы в боевом строю, очевидно отступая перед революцией, выступили из казарм и, поместив Лукасиньского силою в средину своих рядов, увели с собой за город. Отсюда, при отступлении русских войск с Константином из Царства Польского, его забрали с собой и окольными путями шли на Пулавы и Влодаву. В последний раз Лукасиньского видели во Влодаве. В жалкой сермяге, с бородой по пояс, его вели пешком на веревке лод конным конвоем с обнаженными саблями. Его вели таким способом до Белостока, откуда он был передан по приказу Константина, через генерала Герстенцвейга—главнокомандующему Дибичу с поручением отправить в крепость Динабург или Бобруйск.

Генерал Розен, которому Лукасиньский был передан Дибичем, избрал Бобруйск, как ближайшую крепость, и поместил его там, донеся об этом Николаю. Но Николай положил собственноручную резолюцию: «немедленно тайно перевезти Лукасиньского из Бобруйска в Шлиссельбург» и потребовал от Константина более подробных сведений об этом выдающемся преступнике. Ночью 5 января 1831 г. Лукасиньского повезли из Бобруйска па санях по замерзшей Ладоге и заточили в подвале «Секретной башни» в Шлиссельбурге.

В освобожденной Варшаве слитком поздно вспомнили о несчастном узнике, лишь несколько дней спустя, при распространившейся вести об открытой в волынских казармах тюремной камере, вспомнили о Лукасиньском. Поиски были предприняты адвокатом Кшивошевским, защитником Патриотического Общества перед военным и сеймовым судом. Муниципальный совет допросил арестованного Любовидзкого и Макрота, штаб-лекаря волынского полка Эрнвиха и генерала Ессакова, но ничего не мог узнать от них по этому, вопросу. Ессаков поместил даже в варшавских газетах заявление, в котором он возмущенно выражал протест против слуха, что в его полку кто-то находился в заключении. Но через две недели, в конце декабря 1830 г., при просмотре счетов Куруты, касающихся высшей военной тайной полиции, найдены там неопровержимые доказательства пребывания Лукасиньского в волынских казармах. Но было уже поздно—Лукаснньский был тогда уже на пути к Шлиссельбургу. В конце января 1831 г. поручик Антон Лукасиньский обратился от имени родных к Народовому Жонду с просьбой напомнить русским о Валериане Лукасиньском. Народовый Жонд, передав просьбу главнокомандующему народной армией кн. Радзивиллу, просил его «начать переговоры ио этому вопросу с русскими властями с целью возвратить Лукасиньского в Польшу в обмен на русских заложников». Затем этот вопрос возбуждался несколько раз, и ответ был получен от Скшинецкого лишь после битвы под Остроленкой, когда всякая надежда на спасение Лукасиньского была потеряна. За ним уже закрылись ворота Шлиссельбургской крепости.

&lt;center&gt;{{bar}}&lt;/center&gt;

{{heading|44|id=6|sans=|{{razr2|ГЛАВА V}}.}}

&lt;center&gt;'''В Шлиссельбурге.'''&lt;/center&gt;

{{right|Как злые коршуны над пищею кровавой, &lt;br&gt;Сидели над своей добычею цари...}}

{{right|{{razr2|(Из революц. стихотв.).}}}}

Комендант этой крепости генерал Колотинский, еще за неделю до прибытия Лукасиньского в Шлиссельбург, получил секретный приказ от начальника главного штаба графа Чернышева, изданный тотчас по получении донесения Розена и Дибича об этом необыкновенном польском узнике. Приказ гласил: согласно высочайшей воле «преступника из Царства Польского Лукасиньского принять и содержать в Шлиссельбургской крепости, как государственного преступника, самым тайным образом, так, чтобы, кроме коменданта крепости, никто не знал даже его имени и откуда он прислан».

Вследствие этого, по прибытии Лукасиньского в Шлиссельбург в январе 1831 г., приняты чрезвычайные меры предосторожности и применены самые строгие, даже здесь не практиковавшиеся по отношению к другим узникам—меры. Его поместили в подвале так-называемого «Секретного Замка». Так называлась старинная массивная башня, еще шведских времен, расположенная среди шлиссельбургской крепости и в настоящее время называвшаяся «Светличной башней». Следуя строгому царскому приказу, его совершенно отрезали от мира и людей. Сторожившим его солдатам было строжайше воспрещено вступать с ним в беседу, молча подавали ему пищу и в случае крайней необходимости войти в его камеру—впускали одновременно несколько человек.

Одновременно с ним сидел в Шлиссельбурге до 1834 г. еще один узник—католик, декабрист Иосиф Поджио, которого, по его просьбе, несколько раз навестил настоятель католической церкви св. Екатерины в Петербурге—ксендз Шимановский, не допущенный, однако, к Лукасиньскому.

Так жил или, вернее, только не умирал в течение длинною ряда лет Лукасиньский. В продолжение четверти века от начала его заключения нет никаких следов его существования. Тайна охранялась так строго, что присутствие этого загадочного узника в Шлиссельбурге стало с течением времени загадочным даже для тех лиц, которые по своей профессии, казалось, должны были скорее всего знать об этом.

Так, в мае 1850 года начальник Третьего Отделения от имени шефа жандармов обратился к военному министру с вопросом, в чем именно состоит преступление этого старого поляка, содержащегося в шлиссельбургской крепости, и на каком основании его содержат там. Военный министр — Александр Чернышев — старый генерал, женатый на польке и заклятый враг поляков, в своем обширном ответе шефу жандармов Алексею Орлову, мог объяснить лишь то, что Лукасиньский заключен в крепость на основании личного повеления Николая I. Первое сведение очевидца о Лукасиньском было получено от М. А. Бакунина. Бакунин за участие в дрезденском восстании в 1849 году был арестован в Ольмюце и, выданный затем Австрией Николаю, содержался в Шлиссельбургской крепости от 1854 до 1857 г.г. В первый год свеего заключения ои увидел Лукасиньского, когда тот в виде исключения, вследствие болезни, был выпущен из своей камеры на прогулку.

«Однажды во время прогулки, — рассказывал позже вырвавшийся на свободу Бакунин,—Меня поразила никогда не встречавшаяся мне фигура старца с длинной бородой, сгорбленного, но с военной выправкой. К нему был приставлен отдельный дежурный офицер, не позволявший приближаться к нему. Этот старец передвигался медленной, слабой, как бы неровной походкой и не оглядываясь. Среди дежурных офицеров был один благородный, сочувствующий человек. От него я узнал, что этот узник был майором Лукасиньским. Я употреблял с того момента все усилия на то, чтобы снова увидеть его и поговорить с ним. Это облегчил мне тот же достойный офицер. Спустя несколько недель, во время дежурства этого офицера, Лукасиньского снова вывели под его охраной. Согласно заблаговременному условию, я, незаметно для остальных заключенных, подошел к нему близко и сказал вполголоса:—«Лукасиньский!»

Он вздрогнул всем телом и обратил ко мне полуслепые глаза.— «Кто?» спросил он.—«Узник этого года!» — «Который теперь год?»—Я ответил.— «Кто в Польше?» — «Николай!» — «Константин?» — «Умер!» — «Что в Польше?» — «Скоро будет хорошо!» — Вдруг он отвернулся, остановился, я видел, как он тяжело дышал, и тотчас двинулся вперед своим обычным, слабым, мерным шагом. Когда снова наступило время дежурства этого офицера, первый мой вопрос был о Лукасиньском. Офицер сказал, что Лукасиньский находился несколько дней в волнении, бредил. Это приписывали действию воздуха. Затем он снова вернулся в свое полусонное состояние. Я спросил офицера, не может ли он поговорить когда-нибудь с ним, помочь ему в чем-нибудь? Офицер ответил, что в его камеру можно входить лишь втроем и потому никак невозможно этого сделать. Больше я Лукасиньского не видел».

Тем временем умер Николай I, воцарился Александр II. Казалось, тяжелое прошлое сглаживалось и приближались новые, лучшие времена. Широкая амнистия в сентябре 1856 г. даровала свободу самым тяжелым преступникам прошлого царствования, декабристам, осужденным за военное сопротивление и за одну мысль о цареубийстве, которые возвратились из сибирских рудников на родину. А в подвале «Секретного замка» попрежнему, без перемены, без срока, агонизировал Лукасиньский. Первоначальный семилетний срок заключения, согласно судебному приговору и конфирмации Александра I от 1824 г., давно истек, в ноябре 1831 г. Даже произвольно удвоенный в 1825 г. приказом Константина четырнадцатилетний срок также закончился в ноябре 1838 г. Но не было даже речи о смягчении его страшной участи. В июне 1858 г. проживавшая в Варшаве любимая сестра Лукасиньского, Текля Лэмпицкая, обратилась к Александру II с петицией и просила об облегчении участи ее несчастного брата. Из прошения ясно обнаружилось, что старушка не имела никакого понятия о его судьбе: она покорно просила, если он жив, то, приняв во внимание давно истекший срок заключения, возвратить его родине и семье.

В случае же его смерти сообщить ей об этом. После этого напоминания на короткое время занялись делом Лукасиньского, и возник даже в том же 1858 г. следующий проект: «Лукасиньского, если комендант крепости Шлиссельбург признает возможным, освободить, принимая во внимание его теперешний образ мыслей, и сослать в одну из наиболее отдаленных губерний, приняв надлежащие меры для устранения вреда, который он мог бы причинить, и после предварительного соглашения с военным министром».

Но этот план был в конце концов забыт. Лукасиньский остался в прежнем положении, Лэмпицкая не получила никакою ответа, и на ее прошении имеется собственноручная резолюция начальника III отделения Потапова: «оставить, без ответа».

Лишь спустя еще несколько лет Лукасиньский дождался некоторого облегчения своей участи. В 1861 году новый комендант Шлиссельбурга генерал-майор Лопарский—более гуманный, чем его предшественники, тронутый видом беспримерных страданий Лукасиньского, предпринял, по собственной инициативе, «без всякой просьбы с моей стороны»—как выразился Лукасиньский в письме к Лопарскому—усиленное ходатайство о даровании ему хотя бы частичной свободы. Это ходатайство, возобновляемое в течение полугода, было первоначально безрезультатным. Но в конце концов, как видно благодаря вмешательству кн. Александра Суворова—военного губернатора Петербурга, ходатайство было хоть отчасти удовлетворено, и III отделение подало мотивированный рапорт о Лукасиньском.

Перечислив в нем все его необыкновенные преступления, указывалось, со слов Лекарского, на то, что в течение 31 года своего заключения в Шлиссельбурге Лукасиньский вел себя хорошо, переносит свое наказание безропотно, с христианским смирением и считал бы большою милостью для себя освобождение из «Секретного замка». Принимая во внимание, что этот семидесятилетний старец «очень слаб, плохо слышит и поражен каменною болезнью», генерал Лепарский заявлял, что считал бы необходимым освободить его от заключения и поместить в одну из камер нижнего этажа, ассигновав на его содержание прежние 30 копеек в дель. На эти деньги он мог бы получать обычную арестантскую пищу. Для надзора же за ним можно назначать поочередно рядового караульной команды, с которым ему разрешалось бы совершать прогулку внутри крепости.

Однако, в заключение Третье Отделение, очевидно с целью противодействовать вышеуказанному предложению Лепарского, прибавило от себя, что «в 1858 году, при пересмотре этого дела, предполагалось, если будет признано нужным, «освободить» Лукасиньского и выслать его со всеми возможными предосторожностями. Приведение в исполнение рапорта III отделения, т.-е. ссылка в Сибирь, была бы просто гибельной для Лукасиньского и была бы равносильна смертному приговору для такого изможденного старца. Но царь положил на рапорте собственноручную резолюцию карандашом: «поступить согласно решению генерала Лепарского». Царская резолюция была передана Лепарскому, и через несколько дней—9 марта 1862 г.—Лукасиньскому была объявлена «высочайшая милость» и он был освобожден из «Секретного замка». «Он протянул руки к небу» — как докладывал растроганный Лепарский—«и горячие слезы текли на грудь старика».

Таким образом в тюремной жизни Лукасиньского произошла перемена. Хотя он оставался попрежнему арестантом и продолжал содержаться под строгим надзором в Шлиссельбурге и назывался теперь «бывшим арестантом» или «секретным узником», но условия его жизни значительно изменились к лучшему. Он пользовался теперь большею свободой, получил светлую и сравнительно удобную камеру, немного одежды и самые необходимые вещи, на которые было ассигновано 100 рублей—на стол, письменные принадлежности, книги, а иногда и газеты. В июне 1862 г. к нему был допущен, по его просьбе, поддержанной Лепарским, католический священник, из рук которого он принял причастие. Теперь он имел возможность бывать в доме Лепарского, где он пользовался уважением и заботами. В особенности молодая дочь Лепарского Ольга окружала его сердечною заботливостью и заслужила его глубокую благодарность. Его посещали также многие сочувствовавшие ему русские из Петербурга, иногда и высокопоставленные, вроде Александра Суворова, приезжали взглянуть на него, как на чудо. И в этом сострадательном любопытстве чужих людей таилось что-то унизительное. Таким путем до него доходили теперь вести из внешнего мира и главным образом из Польши. Он узнал постепенно все, что произошло в течение этого долгого сорокалетнего срока, узнал все, что происходило в Польше в эту пору исторического перелома в 1862—1863 г.г.

В 1863 г., уже полупомешанный, Лукасиньский стал вести что-то вроде дневника, одновременно представлявшего собой собрание отрывочных воспоминаний, отчасти политического содержания. Он закончил эти воспоминания «Новым (ст. стиля) 1864 годом» и позже в различное время прибавил еще некоторые заметки и отдельные мысли. И видно, что его дрожащая старческая рука с трудом держала перо и с неменьшим трудом он, очевидно, подыскивал польские слова, пересыпая свои заметки руссицизмами. Он касался главным образом, в общих чертах, времен Герцогства Варшавского и Конгресса, упоминая о своих трудах и наблюдениях. От Александра он переходит к Николаю, которого знал лишь по слухам, на которого так надеялись и который обманул эти надежды. «Поляки ожидали от него не эффектного зрелища коронации, не молитвы и жареных быков, а чего-то иного, более важного, т.-е. облегчения своих страданий и улучшения своего положения в будущем».—Он разбирал также причины ноябрьского восстания и его неудачи. «Поляки, слабые и жившие в разладе, не найдя человека, заслужившего общее уважение, как Костюшко и Понятовский, должны были неизбежно покориться. Он останавливается также в своих записках на Александре II, на первых его реформах и особенно на освобождении крестьян, «давшем России миллионы граждан». Затем он говорит с глубокою скорбью об отношении Александра к Польше, о жестоких способах подавления восстания и лишь частично дошедших до Лукасиньского репрессиях Берга и Муравьева, о выступлениях Каткова, с которыми он имел возможность ознакомиться из русских газет. Характерно, что Лукасиньский в своих записках упрекает русских ученых в отсутствии гуманности и рассудительности, в восстановлении одной народности против другой путем религиозного фанатизма. «В нашем просвещенном веке ученые представляют собой в Европе нравственную и умственную аристократию, более уважаемую, чем аристократия по рождению. Они являются там истинными жрецами, хранителями священного огня на алтаре науки и искусства. Европейские ученые несли людям мир и согласие. Русские же ученые проповедуют ненависть и месть, благодаря их стараниям поляки пользуются ненавистью. «Что же произойдет в конце концов», с отчаянием восклицает Лукасиньский. И вспоминает по этому случаю, что Наполеон, умирая в изгнании, среди других правил, оставил три самых важных: 1) общественное мнение сильно, и его следует уважать, 2) время насилий и завоеваний прошло и 3) силой ничего нельзя создать (la force ne crée rien). Справедливость этих правил подтверждается его собственною гибелью». Он много раз возвращается в своих записках к последнему правилу, '''подчеркивая бессилье насилия'''. Все свои мысли о Польше и ее исторических отношениях к России он соединил в пять пунктов, составляющих его «завещание». В этих пяти пунктах сосредоточены выводы, вытекающие из настоящих воспоминаний и долгих размышлений. Я не принадлежу больше этому миру. «Свободный от страха и надежд и даже от предрассудков, предубеждений и страстей, мало соприкасаясь с настоящим, - я живу исключительно в прошлом. Прошедшее это мой пост, на котором я подготовляю себя к далекому путешествию в неизведанные края будущего. В таком настроении я надеюсь вскоре предстать перед престолом Всемогущего и понесу с собой эти пять пунктов, в виде жалобы на несправедливость и тиранию. Я буду просить но наказания, пе мести и даже не строгой справедливости, а лишь отеческого наставления для виновных, облегчения для страдающих и, наконец, мира, согласия и благословения для обоих народов. Мой голос слабее голоса вопиющего в пустыне, его не услышит ни одно живое существо... Поляк по рождению и воспитанию, я ненавидел Россию и ее жителей. Это был результат впечатлений, которые произвели па меня кровавые картины 1794 г. Годы, а с ними и опыт и глубже продуманная вера смягчила мои склонности и чувства. Продолжая любить больше всего мою родину, я не мог ненавидеть ни одного народа. И хотя я родился и воспитывался в католической религии, я представляю собою христианина по духу и истине, уважаю каждую религию и ее обряды, ценю только нравственность и хорошие дела. Мой последний вздох будет посвящен моей родине, и последняя молитва будет за ее благополучие и за счастье тех, кто поддерживал ее и служил ей, кто остался ей верен в несчастии и делил с ней ее страдания».

В самом конце тетради, содержащей эти записки, после некоторых дополнительных примечаний, написанных в течение того же 1864 г., также собственноручно написана Лукасиньским, в первой половине следующего 1865 г., отдельная глава, озаглавленная «Молитва». «Это ежедневная молитва, которую я читаю обыкновенно, во время прогулки», писал он в письме Лепарскому в ноябре 1865 г. Вероятно, он читал ее до тех пор, пока был в сознании в дни своей медленной смерти. Она начинается и оканчивается одной и той же фразой: «Есть что-то там в вышине, что расстраивает все планы смертных» (Il у a quelque chose en haut, qui dérange les desseins des mortels). Вся молитва полна забот и бесконечной любви к родине, а затем и ко всему человечеству. Это одновременно мольба и жалоба и как бы расчет с Богом умирающего в страшном одиночестве, в стенах Шлиссельбургской крепости восьмидесятилетнего старика. В июне 1865 г. Лукасиньского поразил удар. В течение нескольких месяцев, до сентября, он, по его собственным словам, «изображал собой не более как движущийся автомат, думающий лишь о том, чтобы скорее отправиться ad patres. В октябре того же года он поправился настолько, что написал собственноручное письмо Лепарскому, покинувшему к тому времени пост коменданта Шлиссельбургской крепости. Это было длинное, единственное сохранившееся, письмо Лукасиньского, написанное на половину по-польски и по-французски. В этом письме, на ряду с проблесками тонкой мысли, обнаруживались явные следы прогрессирующей душевной болезни. «Я представляю собой или великого безумца или великого мудреца. Я подобен молодому возлюбленному, намеревающемуся написать коротенькую записку к своей возлюбленной и не знающему, где и как остановиться, и пишущему длинное послание. В Варшаве обо мне много говорят, сожалея, что я переношу здесь различные страдания. Но там, в Варшаве, есть множество людей гораздо более несчастных, чем я, и их страдания болезненно отзываются в моей душе... Из всех членов Вашей семьи, генерал, чаще всего вспоминаю Ольгу. Я заметил, что перед отъездом она была грустна—желаю ей веселости и душевного покоя... Это бессвязное письмо является верным отражением моей головы и царящего в ней хаоса. Серьезное и смешное, веселое и грустное—все в ней перепутано без всякого порядка... Где я? Кто я? Одинокий и чужой, как сказочный вечный жид, без кровли и без отчизны. Что для меня Петербург, Париж, Лондон и весь мир, раз я не могу найти мою родину и могилу».

Весной 1866 г., по свидетельству студента-медика Степуша, видевшего случайно Лукасиньского в Шлиссельбурге, он был еще на ногах, «говорил языком польско-русско-французским и не терял надежды выйти на свободу». Все стремления его родных получить разрешение на свидание с ним остались без результата. С 1867 г. нет никаких сведений о Лукасиньском. Повидимому, его ум совершенно померк. 27 февраля 1868 г. новый комендант Шлиссельбургской крепости, генерал-майор Гринбладт, представил Александру II следующий рапорт: «Всеподданнейше доношу В. И. В., что содержавшийся в вверенной мне крепости секретный арестант Лукасиньский сегодня волею божьею скончался».

Так окончились мучительные, небывалые, почти полувековые, страдания этой жертвы слепого насилия и дикого произвола.

&lt;/div&gt;
[[Категория:Людмила Яковлевна Круковская]]
[[Категория:Шимон Аскенази]]</text>
      <sha1>kih4aw2bdgx6e4r81t5d56s9ruy6uxt</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/741</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124568</id>
    <revision>
      <id>4592811</id>
      <parentid>4592654</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T20:14:30Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4066" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |162—165 ст.|723}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
Две апелляции не могут быть подаваемы одним и тем же лицом на одно и то же решение (69 № 265; 72 № 107 и др.); посему, на одно решение не могут подавать две апелляции — одну сам тяжущийся, другую его поверенный. С другой стороны, — нельзя подавать одну апелляцию на два или более решений, состоявшихся по разным делам, хотя бы и вполне однородным: ''на каждое отдельное решение может быть подаваема только отдельная апелляция'' (69 № 629; 75 № 134; 76 № 128 и др.).

Сказанное, однако, не имеет отношения к просьбам о пересмотре решений. Такая просьба может быть всегда подаваема, как в одной бумаге с апелляцией, так и отдельно от нее, доколе дело по апелляции не будет решено съездом, так как после сего надо просить уже о пересмотре решения съезда, а не мирового судьи, а для сего просьба должна быть подана в правительствующий сенат (ст. 185 п. 2).

{{rs|Что должна содержать в себе апелляция?}}VII. Относительно содержания апелляционной жалобы закон (ст. 163) устанавливает два правила: положительное и отрицательное. Согласно первому, — в ней должны быть изложены, причины, по которым апеллятор признает решение неправильным, по второму, — в ней не должно быть заявляемо новых требований. Рассмотрим каждое из них в отдельности, но предварительно разрешим вопрос, касающийся внешней формы апелляции.

{{rs|Ее форма.}}VIII. ''Апелляция должна быть изложена на письме по общей форме прошений, подаваемых в судебные установления'' (92 № 95). Словесные апелляционные жалобы не допускаются (73 № 966), равно как и жалобы по телеграфу (92 № 95). В ней должен быть означен тот съезд, рассмотрению коего она подлежит, а также, кем она подается; при подаче ее поверенным — должно быть указано, от чьего имени она подается (69 № 384), и наконец, она должна быть подписана тем, кто ее приносит (73 № 803; 92 № 95). Иностранцы, не знающие русского языка, могут подписываться на родном языке, но тогда подпись эта должна быть переведена на русский язык. Они могут и поручить кому-либо другому сделать за них подпись, как неграмотных по-русски, хотя бы на своем языке они и могли читать и писать (77 № 148). В этих случаях, а также и в тех, когда апелляция подается неграмотным по-русски, — {{Перенос|засвидетель|ствования}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>hckivmacs3rtn52yioufv1ojuq9caxp</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592812</id>
      <parentid>4592811</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T20:15:19Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4065" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |162—165 ст.|723}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
Две апелляции не могут быть подаваемы одним и тем же лицом на одно и то же решение (69 № 265; 72 № 107 и др.); посему, на одно решение не могут подавать две апелляции — одну сам тяжущийся, другую его поверенный. С другой стороны, — нельзя подавать одну апелляцию на два или более решений, состоявшихся по разным делам, хотя бы и вполне однородным: ''на каждое отдельное решение может быть подаваема только отдельная апелляция'' (69 № 629; 75 № 134; 76 № 128 и др.).

Сказанное, однако, не имеет отношения к просьбам о пересмотре решений. Такая просьба может быть всегда подаваема, как в одной бумаге с апелляцией, так и отдельно от нее, доколе дело по апелляции не будет решено съездом, так как после сего надо просить уже о пересмотре решения съезда, а не мирового судьи, а для сего просьба должна быть подана в правительствующий сенат (ст. 185 п. 2).

{{rs|Что должна содержать в себе апелляция?}}VII. Относительно содержания апелляционной жалобы закон (ст. 163) устанавливает два правила: положительное и отрицательное. Согласно первому, — в ней должны быть изложены причины, по которым апеллятор признает решение неправильным, по второму, — в ней не должно быть заявляемо новых требований. Рассмотрим каждое из них в отдельности, но предварительно разрешим вопрос, касающийся внешней формы апелляции.

{{rs|Ее форма.}}VIII. ''Апелляция должна быть изложена на письме по общей форме прошений, подаваемых в судебные установления'' (92 № 95). Словесные апелляционные жалобы не допускаются (73 № 966), равно как и жалобы по телеграфу (92 № 95). В ней должен быть означен тот съезд, рассмотрению коего она подлежит, а также, кем она подается; при подаче ее поверенным — должно быть указано, от чьего имени она подается (69 № 384), и наконец, она должна быть подписана тем, кто ее приносит (73 № 803; 92 № 95). Иностранцы, не знающие русского языка, могут подписываться на родном языке, но тогда подпись эта должна быть переведена на русский язык. Они могут и поручить кому-либо другому сделать за них подпись, как неграмотных по-русски, хотя бы на своем языке они и могли читать и писать (77 № 148). В этих случаях, а также и в тех, когда апелляция подается неграмотным по-русски, — {{Перенос|засвидетель|ствования}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>te2vtcbj0b3n6lt0qdkyyh3us128v74</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/743</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124571</id>
    <revision>
      <id>4592708</id>
      <parentid>4592659</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T12:38:11Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4117" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |162—165 ст.|725}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;

{{rs|Недопустимость новых требований.}}X. ''Под новым требованием'' закон разумеет требования ''о признании за жалобщиком такого права'', о признании коего за ним, или о присуждении ему коего не было предъявлено требования в 1-ой инстанции и притом в установленном порядке (75 № 182). Отсюда вытекает: так как все свои требования истец должен заявить в исковом прошении, то все то, о присуждении чего он не просил, предъявляя иск, и о присуждении чего просит в апелляции — составляет новое требование (70 № 767; 84 № 45 и др.).

Эти требования ответчика могут быть двух родов: он может требовать отказать истцу в иске, но кроме того он может и в свою очередь требовать о присуждении ему чего-либо с истца. Первый род этих требований имеет отрицательный характер, не заключающий в себе просьбы о присуждении чего-либо, следовательно, не есть по существу то требование, предъявлять каковое впервые в апелляции закон не допускает, — это не что иное, как возражение, почему оно может быть заявляемо во всяком положений дела, значит и в апелляции. Второй род требования ответчика действительно — требование в смысле разбираемого закона, почему оно может быть заявляемо лишь в 1-й инстанции. А как всякое требование о присуждении чего-либо кроме требования о присуждении издержек производства, ответчику может быть заявлено только в форме встречного иска, то коль скоро встречный иск не был предъявлен в свое время, ответчик не вправе просить о присуждении чего-либо и в апелляции. 

С рассматриваемыми требованиями не должны быть смешиваемы, во-1-х, все те требования, хотя бы и о присуждении чего-либо, которые закон дозволяет делать во всяком положении дела, каковы: требования о присуждении приращения на спорный предмет, % со дня предъявления иска, присуждения стоимости предмета, о коем предъявлен иск, если он не находится более у противной стороны или может оказаться не находящимся у нее, и требования о присуждении судебных издержек, и во-2-х все те частные требования, которые имеют своим предметом ходатайство о более подробном выяснении спорных обстоятельств, о поверке доказательств, о передопросе свидетелей, об оказании тяжущемуся содействия в разыскании известного документа и&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>i94m96fzspl4bccwc7806vfyg7dmcx6</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/744</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124572</id>
    <revision>
      <id>4592709</id>
      <parentid>4592661</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T12:47:46Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3969" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|726|162—165 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
т. п., а также о предоставлении гарантии просителю в форме обеспечения иска, и пр. и пр. Все подобного рода требования могут быть заявляемы во все время, пока не состоялось окончательное решение, а следовательно и в апелляции (74 № 258; 77 № 69; 84 № 73 и др.). Поясним сказанное примерами из практики сената:

1) ''признаны новыми требованиями'': — о привлечении истца к уголовной ответственности за лихвенные проценты (69 № 39); об обращении иска не к тому лицу, к коему он предъявлен (69 № 164; 75 № 1008); о присуждении % до дня предъявления иска о капитале (84 № 45). 2) ''Не признаны новыми требованиями'', — о применении к делу закона, на который не было сделано указания (67 № 35; 91 № 73 и др.); о присуждении % ''со дня предъявления иска'' (74 № 25; 77 № 373); о присуждении судебных издержек (68 № 598; 72 № 647 и, др.); о допросе новых свидетелей (67 № 244; 74 № 149; 76 № 76 и др.); о принятии новых документов (74 № 549; 75 № 139 и др.); о выдаче свидетельства на получение нового документа (75 № 182); об отказе истцу в иске за пропуском давности (67 № 420; 71 № 923; 84 № 73 и др.).

{{ls|Содержание просьбы о пересмотре.}}XI. В просьбе о пересмотре прежде всего должны быть указаны поводы, могущие служить основанием к допущению пересмотра (67 № 25; 68 № 20) и положительно выраженное ходатайство ''о пересмотре решения'' (72 № 981). Поводом же к пересмотру, как сказано выше, могут служить или вновь открытые обстоятельства или обнаруженный подлог в актах.

{{ls|Новые обстоятельства.}}XII. Под словом «обстоятельства» здесь подразумеваются как реальные факты, так и доказательства, но лишь такие, ''которые существовали во время постановления решения, но не были и не могли быть известны просителю'', в каковом только смысле они и почитаются ''новыми'' (68 № 567; 71 № 41; 76 № 32 и др.). Следовательно, все то, что было известно просителю, или могло и должно было быть известным, но им не указано суду, а также все то, что возникло после постановления решения — ''не дает права просить о пересмотре''. Так: нельзя об этом просить потому, что поверенному просителя не было известно о существовании документа, существование коего было известно доверителю (72 № 1069); что в другом суде состоялось другое&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>l3luk59rnjrylw5tn9tliqpadshk2xi</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592710</id>
      <parentid>4592709</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T12:48:17Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3968" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|726|162—165 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
т. п., а также о предоставлении гарантии просителю в форме обеспечения иска, и пр. и пр. Все подобного рода требования могут быть заявляемы во все время, пока не состоялось окончательное решение, а следовательно и в апелляции (74 № 258; 77 № 69; 84 № 73 и др.). Поясним сказанное примерами из практики сената:

1) ''признаны новыми требованиями'': — о привлечении истца к уголовной ответственности за лихвенные проценты (69 № 39); об обращении иска не к тому лицу, к коему он предъявлен (69 № 164; 75 № 1008); о присуждении % до дня предъявления иска о капитале (84 № 45). 2) ''Не признаны новыми требованиями'', — о применении к делу закона, на который не было сделано указания (67 № 35; 91 № 73 и др.); о присуждении % ''со дня предъявления иска'' (74 № 25; 77 № 373); о присуждении судебных издержек (68 № 598; 72 № 647 и др.); о допросе новых свидетелей (67 № 244; 74 № 149; 76 № 76 и др.); о принятии новых документов (74 № 549; 75 № 139 и др.); о выдаче свидетельства на получение нового документа (75 № 182); об отказе истцу в иске за пропуском давности (67 № 420; 71 № 923; 84 № 73 и др.).

{{ls|Содержание просьбы о пересмотре.}}XI. В просьбе о пересмотре прежде всего должны быть указаны поводы, могущие служить основанием к допущению пересмотра (67 № 25; 68 № 20) и положительно выраженное ходатайство ''о пересмотре решения'' (72 № 981). Поводом же к пересмотру, как сказано выше, могут служить или вновь открытые обстоятельства или обнаруженный подлог в актах.

{{ls|Новые обстоятельства.}}XII. Под словом «обстоятельства» здесь подразумеваются как реальные факты, так и доказательства, но лишь такие, ''которые существовали во время постановления решения, но не были и не могли быть известны просителю'', в каковом только смысле они и почитаются ''новыми'' (68 № 567; 71 № 41; 76 № 32 и др.). Следовательно, все то, что было известно просителю, или могло и должно было быть известным, но им не указано суду, а также все то, что возникло после постановления решения — ''не дает права просить о пересмотре''. Так: нельзя об этом просить потому, что поверенному просителя не было известно о существовании документа, существование коего было известно доверителю (72 № 1069); что в другом суде состоялось другое&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>gr3l5arh863id5inye23c0fe6h1ovpu</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592711</id>
      <parentid>4592710</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T12:49:12Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3968" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|726|162—165 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
т. п., а также о предоставлении гарантии просителю в форме обеспечения иска, и пр. и пр. Все подобного рода требования могут быть заявляемы во все время, пока не состоялось окончательное решение, а следовательно и в апелляции (74 № 253; 77 № 69; 84 № 73 и др.). Поясним сказанное примерами из практики сената:

1) ''признаны новыми требованиями'': — о привлечении истца к уголовной ответственности за лихвенные проценты (69 № 39); об обращении иска не к тому лицу, к коему он предъявлен (69 № 164; 75 № 1008); о присуждении % до дня предъявления иска о капитале (84 № 45). 2) ''Не признаны новыми требованиями'', — о применении к делу закона, на который не было сделано указания (67 № 35; 91 № 73 и др.); о присуждении % ''со дня предъявления иска'' (74 № 25; 77 № 373); о присуждении судебных издержек (68 № 598; 72 № 647 и др.); о допросе новых свидетелей (67 № 244; 74 № 149; 76 № 76 и др.); о принятии новых документов (74 № 549; 75 № 139 и др.); о выдаче свидетельства на получение нового документа (75 № 182); об отказе истцу в иске за пропуском давности (67 № 420; 71 № 923; 84 № 73 и др.).

{{ls|Содержание просьбы о пересмотре.}}XI. В просьбе о пересмотре прежде всего должны быть указаны поводы, могущие служить основанием к допущению пересмотра (67 № 25; 68 № 20) и положительно выраженное ходатайство ''о пересмотре решения'' (72 № 981). Поводом же к пересмотру, как сказано выше, могут служить или вновь открытые обстоятельства или обнаруженный подлог в актах.

{{ls|Новые обстоятельства.}}XII. Под словом «обстоятельства» здесь подразумеваются как реальные факты, так и доказательства, но лишь такие, ''которые существовали во время постановления решения, но не были и не могли быть известны просителю'', в каковом только смысле они и почитаются ''новыми'' (68 № 567; 71 № 41; 76 № 32 и др.). Следовательно, все то, что было известно просителю, или могло и должно было быть известным, но им не указано суду, а также все то, что возникло после постановления решения — ''не дает права просить о пересмотре''. Так: нельзя об этом просить потому, что поверенному просителя не было известно о существовании документа, существование коего было известно доверителю (72 № 1069); что в другом суде состоялось другое&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>iekhjb7tz7yiemj9qzle9w5tbe85k98</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/757</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124585</id>
    <revision>
      <id>4592795</id>
      <parentid>4592692</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T18:16:12Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4221" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |162—165 ст.|739}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;

{{rs|Назначение нового срока.}}XXX. Признавая просьбу подлежащей удовлетворению, мировой судья должен назначить просителю новый срок, продолжительность которого зависит от усмотрения судьи, но он ни в каком случае не может быть продолжительнее установленного законом (ст. 781), т. е. месячного. Само собою разумеется, он не должен быть назначаем и столь кратким, чтобы тяжущийся не имел возможности успеть составить апелляцию и подать ее, если она не подана вместе с просьбой о восстановлении и с ходатайством принять ее по уважении последней.

Назначаемый таким порядком новый срок исчисляется со дня объявления просителю определения судьи, уважившего просьбу о восстановлении. Днем объявления здесь должен быть признаваем день провозглашения определения в заседаний судьи по вопросу о восстановлении, ибо, как сказано выше, о дне этого заседания каждая из сторон уведомляется и потому они должны следить за результатами их ходатайств.

Каждое определение о восстановлении права апелляции может быть обжаловано заинтересованною стороною. В каком порядке должно быть делаемо это, — будет сказано при рассмотрении 166—169 ст.

{{rs|Представление дела в съезд.}}XXXI. Обратимся теперь к дальнейшим действиям судьи по принятии апелляции и просьб о пересмотре. ''Если указанных выше недостатков нет в поданной судье бумаге, она должна быть принята''. Все прочие, так сказать, внутренние недостатки, хотя бы они были и очевидны, не должны служить препятствием к принятию и основанием к возвращению или к оставлению без движения поданной жалобы, ибо судить о том, насколько эти недостатки служат препятствием к рассмотрению жалобы, принадлежит лишь тому суду, рассмотрению коего она подлежит. Посему, ни неправильное указание того суда, в который она должна быть принесена, ни неправильность названия ее не апелляцией, а как-либо иначе, не дают права судье отказаться от принятия жалобы, коль скоро она приносится на решение по существу. Тем более судья не вправе не принять жалобы, по причине несоответствия ее содержания требованиям закона, как напр., когда в ней не указаны те причины, по коим жалобщик считает обжалуемое решение неправильным. Словом, ''апелляция может быть не принята исключительно в случаях указанных в ст. 164&lt;sup&gt;2&lt;/sup&gt; и''&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>e5gou4jm8uswe8g2y9yfzvskkj1869q</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/759</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124587</id>
    <revision>
      <id>4592698</id>
      <timestamp>2022-07-24T12:01:00Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3507" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |162—166 ст.|741}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
представить непосредственно в съезд, в который и самое дело с одним экземпляром апелляции должно быть представлено мировым судьей в течение трех дней со дня принятия жалобы (ст. 165).

Этим и заканчивается производство мирового судьи по разрешенному им делу, после чего все судопроизводственные бумаги должны быть представляемы прямо в съезд; Впрочем, если по отсылке дела, мировому судье будет подана какая-либо бумага, подлежащая рассмотрению съезда, она должна быть принята судьей, и им прислана в съезд без замедления.
{{---|width=10%}}
'''166. Частные жалобы на распоряжения мирового судьи могут быть приносимы только вместе с апелляциею, за исключением жалоб на медленность, на непринятие исковой просьбы, отзыва или апелляционной жалобы, на отказ в устранении судьи, на принятие в уважение отвода, на непринятие в уважение отвода о подсудности, на определения по просьбам об обеспечении иска, о предварительном исполнении решения, о восстановлении права апелляции и о понудительном исполнении по актам. В сих случаях жалобы могут быть поданы отдельно от апелляции.''' &lt;small&gt;Там же, I ст. 166.&lt;/small&gt;

{{rs|Обжалование частных определений.}}I. Настоящей статьей открывается ряд правил, определяющих порядок обжалования частных определений. Частные определения, как об этом сказано выше (III объясн. к ст. 139—139&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt;), постановляются в разрешение частных ходатайств, заявляемых или тяжущимися при производстве дел исковых как до, так и после постановления решения, или же лицами, нуждающимися в удостоверении о принадлежности им известного права, никем не отрицаемого и не оспариваемого (охранительное производство). В этих статьях говорится о частных жалобах на частные определения, постановляемые при производстве исковых дел и по преимуществу до постановления решения. Но основной принцип сих правил один для всех частных {{Перенос|опреде|лений}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>61xqxrm0j5hu2yi75thzlk2jenhjycq</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592699</id>
      <parentid>4592698</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T12:01:30Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3507" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |162—166 ст.|741}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
представить непосредственно в съезд, в который и самое дело с одним экземпляром апелляции должно быть представлено мировым судьей в течение трех дней со дня принятия жалобы (ст. 165).

Этим и заканчивается производство мирового судьи по разрешенному им делу, после чего все судопроизводственные бумаги должны быть представляемы прямо в съезд. Впрочем, если по отсылке дела, мировому судье будет подана какая-либо бумага, подлежащая рассмотрению съезда, она должна быть принята судьей, и им прислана в съезд без замедления.
{{---|width=10%}}
'''166. Частные жалобы на распоряжения мирового судьи могут быть приносимы только вместе с апелляциею, за исключением жалоб на медленность, на непринятие исковой просьбы, отзыва или апелляционной жалобы, на отказ в устранении судьи, на принятие в уважение отвода, на непринятие в уважение отвода о подсудности, на определения по просьбам об обеспечении иска, о предварительном исполнении решения, о восстановлении права апелляции и о понудительном исполнении по актам. В сих случаях жалобы могут быть поданы отдельно от апелляции.''' &lt;small&gt;Там же, I ст. 166.&lt;/small&gt;

{{rs|Обжалование частных определений.}}I. Настоящей статьей открывается ряд правил, определяющих порядок обжалования частных определений. Частные определения, как об этом сказано выше (III объясн. к ст. 139—139&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt;), постановляются в разрешение частных ходатайств, заявляемых или тяжущимися при производстве дел исковых как до, так и после постановления решения, или же лицами, нуждающимися в удостоверении о принадлежности им известного права, никем не отрицаемого и не оспариваемого (охранительное производство). В этих статьях говорится о частных жалобах на частные определения, постановляемые при производстве исковых дел и по преимуществу до постановления решения. Но основной принцип сих правил один для всех частных {{Перенос|опреде|лений}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>gptpyskj4fdhft1dmpj0h97oqae366i</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/760</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124588</id>
    <revision>
      <id>4592700</id>
      <timestamp>2022-07-24T12:06:06Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4372" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|742|166 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|опреде|лений}}, почему будет вполне целесообразно и уместно рассмотреть здесь порядок обжалования всех частных определений.

{{ls|Основной принцип частных определений.}}II. Этот основной принцип заключается в следующем: закон различает два рода частных определений: одним он присваивает значение судебных решений в том смысле, что они способны вступать в силу закона, если не будут обжалованы в установленные для того сроки; другие, напротив того, не приобретают силы закона чрез необжалование их и потому свободно могут быть и отменяемы и изменяемы, Так, например: мировой судья постановляет частное определение, коим оставляет без уважения заявленный ответчиком отвод о неподсудности дела этому мировому судье. На это определение ответчик не подает частной жалобы в установленный для сего срок, и вследствие сего определение это вступает в силу закона, после чего оно не может быть ни отменено, ни изменено ни судом, постановившим оное, ни каким-либо другим. Точно также: если должник, имущество коего продано с публичного торга, не подаст в установленный законом срок жалобы на неправильность этого торга, торг этот будет утвержден судом и определение его по этому предмету уже не может быть изменено, хотя бы и действительно при производстве торга была допущена какая-либо неправильность, делающая его недействительным. Напротив того, если ходатайство наследника об утверждении его в правах к открывшемуся для него наследству будет оставлено без уважения по недоказанности наличности одного из тех условий, при наличности только коих возможно утверждение в правах наследства, — наследнику ничто не препятствует возобновить это ходатайство в том же суде, представив новые доказательства тому, что в первом деле осталось недоказанным, и суд не вправе не войти в рассмотрение этого нового ходатайства наследника на том основании, что дело уже решено, хотя бы на это и было сделано указание с чьей-либо стороны.

Отсюда следует, что для выяснения порядка обжалования частных определений прежде всего должно быть выяснено, какие из них вступают в законную силу при необжаловании их в установленный срок, и какие не вступают.

{{ls|Законная сила частных определений.}}III. Сила закона прежде всего должна принадлежать тем частным определениям,, кои постановляются по разрешении ''в {{Перенос|част|ном}}''&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>ok7aqe22zrq5kswivsjyokgscfmrhdv</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592701</id>
      <parentid>4592700</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T12:06:23Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4376" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|742|166 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|опреде|лений}}, почему будет вполне целесообразно и уместно рассмотреть здесь порядок обжалования всех частных определений.

{{ls|Основной принцип частных определений.}}II. Этот основной принцип заключается в следующем: закон различает два рода частных определений: одним он присваивает значение судебных решений в том смысле, что они способны вступать в силу закона, если не будут обжалованы в установленные для того сроки; другие, напротив того, не приобретают силы закона чрез необжалование их и потому свободно могут быть и отменяемы и изменяемы, Так, например: мировой судья постановляет частное определение, коим оставляет без уважения заявленный ответчиком отвод о неподсудности дела ''этому мировому судье''. На это определение ответчик не подает частной жалобы в установленный для сего срок, и вследствие сего определение это вступает в силу закона, после чего оно не может быть ни отменено, ни изменено ни судом, постановившим оное, ни каким-либо другим. Точно также: если должник, имущество коего продано с публичного торга, не подаст в установленный законом срок жалобы на неправильность этого торга, торг этот будет утвержден судом и определение его по этому предмету уже не может быть изменено, хотя бы и действительно при производстве торга была допущена какая-либо неправильность, делающая его недействительным. Напротив того, если ходатайство наследника об утверждении его в правах к открывшемуся для него наследству будет оставлено без уважения по недоказанности наличности одного из тех условий, при наличности только коих возможно утверждение в правах наследства, — наследнику ничто не препятствует возобновить это ходатайство в том же суде, представив новые доказательства тому, что в первом деле осталось недоказанным, и суд не вправе не войти в рассмотрение этого нового ходатайства наследника на том основании, что дело уже решено, хотя бы на это и было сделано указание с чьей-либо стороны.

Отсюда следует, что для выяснения порядка обжалования частных определений прежде всего должно быть выяснено, какие из них вступают в законную силу при необжаловании их в установленный срок, и какие не вступают.

{{ls|Законная сила частных определений.}}III. Сила закона прежде всего должна принадлежать тем частным определениям,, кои постановляются по разрешении ''в {{Перенос|част|ном}}''&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>7hnutg3ov1klq0ry2lwniravvyrriya</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592702</id>
      <parentid>4592701</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T12:06:48Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4375" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|742|166 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|опреде|лений}}, почему будет вполне целесообразно и уместно рассмотреть здесь порядок обжалования всех частных определений.

{{ls|Основной принцип частных определений.}}II. Этот основной принцип заключается в следующем: закон различает два рода частных определений: одним он присваивает значение судебных решений в том смысле, что они способны вступать в силу закона, если не будут обжалованы в установленные для того сроки; другие, напротив того, не приобретают силы закона чрез необжалование их и потому свободно могут быть и отменяемы и изменяемы, Так, например: мировой судья постановляет частное определение, коим оставляет без уважения заявленный ответчиком отвод о неподсудности дела ''этому мировому судье''. На это определение ответчик не подает частной жалобы в установленный для сего срок, и вследствие сего определение это вступает в силу закона, после чего оно не может быть ни отменено, ни изменено ни судом, постановившим оное, ни каким-либо другим. Точно также: если должник, имущество коего продано с публичного торга, не подаст в установленный законом срок жалобы на неправильность этого торга, торг этот будет утвержден судом и определение его по этому предмету уже не может быть изменено, хотя бы и действительно при производстве торга была допущена какая-либо неправильность, делающая его недействительным. Напротив того, если ходатайство наследника об утверждении его в правах к открывшемуся для него наследству будет оставлено без уважения по недоказанности наличности одного из тех условий, при наличности только коих возможно утверждение в правах наследства, — наследнику ничто не препятствует возобновить это ходатайство в том же суде, представив новые доказательства тому, что в первом деле осталось недоказанным, и суд не вправе не войти в рассмотрение этого нового ходатайства наследника на том основании, что дело уже решено, хотя бы на это и было сделано указание с чьей-либо стороны.

Отсюда следует, что для выяснения порядка обжалования частных определений прежде всего должно быть выяснено, какие из них вступают в законную силу при необжаловании их в установленный срок, и какие не вступают.

{{ls|Законная сила частных определений.}}III. Сила закона прежде всего должна принадлежать тем частным определениям, кои постановляются по разрешении ''в {{Перенос|част|ном}}''&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>82vpdrbvac06g1yxjr5hpm47yb78o7q</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592703</id>
      <parentid>4592702</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T12:07:22Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4375" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|742|166 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|опреде|лений}}, почему будет вполне целесообразно и уместно рассмотреть здесь порядок обжалования всех частных определений.

{{ls|Основной принцип частных определений.}}II. Этот основной принцип заключается в следующем: закон различает два рода частных определений: одним он присваивает значение судебных решений в том смысле, что они способны вступать в силу закона, если не будут обжалованы в установленные для того сроки; другие, напротив того, не приобретают силы закона чрез необжалование их и потому свободно могут быть и отменяемы и изменяемы. Так, например: мировой судья постановляет частное определение, коим оставляет без уважения заявленный ответчиком отвод о неподсудности дела ''этому мировому судье''. На это определение ответчик не подает частной жалобы в установленный для сего срок, и вследствие сего определение это вступает в силу закона, после чего оно не может быть ни отменено, ни изменено ни судом, постановившим оное, ни каким-либо другим. Точно также: если должник, имущество коего продано с публичного торга, не подаст в установленный законом срок жалобы на неправильность этого торга, торг этот будет утвержден судом и определение его по этому предмету уже не может быть изменено, хотя бы и действительно при производстве торга была допущена какая-либо неправильность, делающая его недействительным. Напротив того, если ходатайство наследника об утверждении его в правах к открывшемуся для него наследству будет оставлено без уважения по недоказанности наличности одного из тех условий, при наличности только коих возможно утверждение в правах наследства, — наследнику ничто не препятствует возобновить это ходатайство в том же суде, представив новые доказательства тому, что в первом деле осталось недоказанным, и суд не вправе не войти в рассмотрение этого нового ходатайства наследника на том основании, что дело уже решено, хотя бы на это и было сделано указание с чьей-либо стороны.

Отсюда следует, что для выяснения порядка обжалования частных определений прежде всего должно быть выяснено, какие из них вступают в законную силу при необжаловании их в установленный срок, и какие не вступают.

{{ls|Законная сила частных определений.}}III. Сила закона прежде всего должна принадлежать тем частным определениям, кои постановляются по разрешении ''в {{Перенос|част|ном}}''&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>4esyngqmxuxmpjeykbol3ar3joay0vg</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/761</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124589</id>
    <revision>
      <id>4592704</id>
      <timestamp>2022-07-24T12:10:21Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4249" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |166 ст.|743}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
''{{Перенос2|част|ном}} порядке'' спора о праве, так как в этих случаях частные определения ничем не отличаются от решений по существу дела, ибо, как этими последними, так и теми прекращаются прежние отношения спорящих и устанавливаются новые, являющиеся следствием перехода прав от одного лица к другому. Интересы государства требуют, чтобы всякое переукрепление права было по возможности бесповоротно, в каком бы порядке оно ни происходило. Посему, если один субъект права находит, что таковое неправильно или незаконно укрепляется за другим, то он должен своевременно опротестовать это переукрепление, иначе молчание его должно почитаться признанием правильности совершенного перехода. Так, в примере; приведенном в предыдущем объяснении, собственник проданного с публичного, торга имения, не обжаловав в установленный срок производства торга, тем самым он признал, что торг произведен был правильно и имение его правильно приобретено другим. Точно также, если залогодатель не обжалует своевременно определение суда об укреплении заложенного и невыкупленного им имения, нельзя не считать его навсегда отказавшимся от своего права на то имение.

Вот по этим соображениям и правительствующим сенатом разъясняется, что в законную силу вступают такие частные определения: а) об укреплении имения за залогодержателем (78 № 1); б) об утверждении торгов (77 № 81; 79 № 269; 89 №9 и др.); в) об истолковании решения (81 № 18) и т. п. 

Засим нельзя не признавать способными вступать в силу закона и такие частные определения, постановляемые при производстве исковых дел, на которые дозволяется приносить частные жалобы отдельно от апелляции.

Это последнее заключение, составляющее сущность правил разбираемой и следующих за нею (167—169) статей, требует более подробного объяснения:

{{rs|Определения, подлежащие обжалованию отдельно от апелляции.}}IV. Нетрудно убедиться в том, что все частные определения, постановляемые при производстве исковых дел, совершенно свободно делятся на две части: постановлениями одних совершенно прекращается все производство, так что после этого ни решения по существу, ни апелляции на него уже быть не может. Так: мировой судья находит, что предъявленный у него иск неподсуден ему, или вообще неподведом судебным установлениям,&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>01c1zth9sqmbcpca7gg0urf2f4lb2vs</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592705</id>
      <parentid>4592704</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T12:11:13Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4248" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |166 ст.|743}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
''{{Перенос2|част|ном}} порядке'' спора о праве, так как в этих случаях частные определения ничем не отличаются от решений по существу дела, ибо, как этими последними, так и теми прекращаются прежние отношения спорящих и устанавливаются новые, являющиеся следствием перехода прав от одного лица к другому. Интересы государства требуют, чтобы всякое переукрепление права было по возможности бесповоротно, в каком бы порядке оно ни происходило. Посему, если один субъект права находит, что таковое неправильно или незаконно укрепляется за другим, то он должен своевременно опротестовать это переукрепление, иначе молчание его должно почитаться признанием правильности совершенного перехода. Так, в примере, приведенном в предыдущем объяснении, собственник проданного с публичного торга имения, не обжаловав в установленный срок производства торга, тем самым он признал, что торг произведен был правильно и имение его правильно приобретено другим. Точно также, если залогодатель не обжалует своевременно определение суда об укреплении заложенного и невыкупленного им имения, нельзя не считать его навсегда отказавшимся от своего права на то имение.

Вот по этим соображениям и правительствующим сенатом разъясняется, что в законную силу вступают такие частные определения: а) об укреплении имения за залогодержателем (78 № 1); б) об утверждении торгов (77 № 81; 79 № 269; 89 №9 и др.); в) об истолковании решения (81 № 18) и т. п. 

Засим нельзя не признавать способными вступать в силу закона и такие частные определения, постановляемые при производстве исковых дел, на которые дозволяется приносить частные жалобы отдельно от апелляции.

Это последнее заключение, составляющее сущность правил разбираемой и следующих за нею (167—169) статей, требует более подробного объяснения:

{{rs|Определения, подлежащие обжалованию отдельно от апелляции.}}IV. Нетрудно убедиться в том, что все частные определения, постановляемые при производстве исковых дел, совершенно свободно делятся на две части: постановлениями одних совершенно прекращается все производство, так что после этого ни решения по существу, ни апелляции на него уже быть не может. Так: мировой судья находит, что предъявленный у него иск неподсуден ему, или вообще неподведом судебным установлениям,&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>f8ojdo1g58wiwj4xd1lpvpvwookabto</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/762</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124590</id>
    <revision>
      <id>4592712</id>
      <timestamp>2022-07-24T12:52:16Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4139" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|744|166 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
а посему постановляет определение о прекращении начатого у него дела. Если теперь не дозволить истцу обжаловать это определение в частном порядке, то, значит, преградить ему путь к достижению правосудия и к защите его прав, никакого другого разрешения по этому делу у мирового судьи уже не может быть, а между тем определение судьи о прекращении сего дела может быть и неправильно и несогласно с законом. Вот в силу этого на такое определение закон и дозволяет приносить частные жалобы отдельно от апелляции (ст. 586).

Но с другой стороны, закон (ст. 587) допускает подачу частной жалобы отдельно от апелляции и на определение суда об оставлении без уважения заявленного ответчикам ''отвода о неподсудности дела'', но вместе с тем он ограничивает право ответчика тем, что предоставляет ему только, один способ обжалования этого определения, т. е. не дозволяет ему избирать один из двух способов обжалования в частном или апелляционном порядке.

Такое ограничение оправдывается следующими соображениями: определение суда первой степени об оставлении отвода о подсудности без уважения может быть безусловно неправильным: иск, об отводе коего заявлен отвод, явно неподсуден тому суду, в котором он предъявлен, почему все дальнейшее производство будет совершенно излишним и может быть окончательно уничтожено, если предоставить ответчику право обжаловать такое определение, не только в частном порядке, т. е. прежде чем приступлено будет к продолжительному, быть может и дорогому производству, но и в апелляции, т. е. когда на разрешение дела истрачено много труда и денег.

Постановление других частных определений прежде разрешения дела по существу нисколько не препятствует продолжению процесса и не служит преградой к достижению правосудия. Посему, в обжаловании каждого из таких определений отдельно от апелляции прежде всего не представляется той необходимости, которая вызывается определениями, коими производство прекращается навсегда. С другой же стороны, дозволить и на каждое из этих определений приносить частные жалобы, было бы равносильно предоставлению сторонам возможности замедлять производство гражданских дел на неопределенное время по их {{Перенос|про|изволу}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>5vmdz4s8yukx55dnjxv0nmroqo1xtaw</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/763</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124591</id>
    <revision>
      <id>4592713</id>
      <timestamp>2022-07-24T12:55:15Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3946" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |166 ст.|745}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|про|изволу}}. Для пояснения возьмем такой пример; одна из сторон ссылается на свидетелей, суд разрешает это ходатайство в ту или другую сторону, одна из коих может быть недовольной таким разрешением этого вопроса и подает частную жалобу; производство приостанавливается до разрешения жалобы второй инстанцией, а по разрешении ее и по возвращении дела в первую степень суда, заявляется новое какое-либо ходатайство, разрешением которого вызывается новое неудовольствие, новая жалоба, новое приостановление производства; и т. д. без конца.

Вот почему, закон не дозволяет приносить частный жалобы на такие определения отдельно от апелляции, т. е. когда дело будет решено по существу и может быть обжаловано самое решение, а вместе с тем й то частное определение, которой та или другая сторона находит нарушающим ее права. В таком способе обжалования сих определений заключаются следующие выгоды: никакое постановление суда первой степени не может оставаться без контроля второй инстанции; устраняется излишняя работа и замедление процесса, и устраняется иногда самая надобность обжалования того или другого определения, если оно постановлено против стороны, в пользу которой состоялось решение и, которой, поэтому, нет ни основания, ни повода к обжалованию того определения.

Таким образом получается следующий общий вывод, сделанный Правительствующим Сенатом:

1) ''Всякое частное определение, которым заканчивается производство дела и потому ни решения, ни апелляции быть не может, может быть обжалуемо в частном порядке и отдельно от апелляции, независимо от того, производится ли дело в исковом или охранительном порядке'' (73 № 1211; 76 № 202; 79 № 258; 81 № 39; 85 № 69 и др.).

2) ''Определения, на которые дозволяется приносить частные жалобы отдельно от апелляции, вступают в законную силу и не подлежат рассмотрению апелляционного суда, если своевременно не были обжалованы в частном порядке'' (76 № 182; 80 № 283; 82 № 23; 89 № 1 и др.), и

3) ''Те определения, коими не заканчивается производство, не подлежат обжалованию в частном порядке отдельно от апелляции'' (72 № 542; 76 № 202; 82 № 66 и др.).&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>emkpxj3dswpwxq7joyjdf65l5h7xyos</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592714</id>
      <parentid>4592713</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T12:55:29Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3946" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |166 ст.|745}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|про|изволу}}. Для пояснения возьмем такой пример; одна из сторон ссылается на свидетелей, суд разрешает это ходатайство в ту или другую сторону, одна из коих может быть недовольной таким разрешением этого вопроса и подает частную жалобу; производство приостанавливается до разрешения жалобы второй инстанцией, а по разрешении ее и по возвращении дела в первую степень суда, заявляется новое какое-либо ходатайство, разрешением которого вызывается новое неудовольствие, новая жалоба, новое приостановление производства; и т. д. без конца.

Вот почему, закон не дозволяет приносить частный жалобы на такие определения отдельно от апелляции, т. е. когда дело будет решено по существу и может быть обжаловано самое решение, а вместе с тем и то частное определение, которой та или другая сторона находит нарушающим ее права. В таком способе обжалования сих определений заключаются следующие выгоды: никакое постановление суда первой степени не может оставаться без контроля второй инстанции; устраняется излишняя работа и замедление процесса, и устраняется иногда самая надобность обжалования того или другого определения, если оно постановлено против стороны, в пользу которой состоялось решение и, которой, поэтому, нет ни основания, ни повода к обжалованию того определения.

Таким образом получается следующий общий вывод, сделанный Правительствующим Сенатом:

1) ''Всякое частное определение, которым заканчивается производство дела и потому ни решения, ни апелляции быть не может, может быть обжалуемо в частном порядке и отдельно от апелляции, независимо от того, производится ли дело в исковом или охранительном порядке'' (73 № 1211; 76 № 202; 79 № 258; 81 № 39; 85 № 69 и др.).

2) ''Определения, на которые дозволяется приносить частные жалобы отдельно от апелляции, вступают в законную силу и не подлежат рассмотрению апелляционного суда, если своевременно не были обжалованы в частном порядке'' (76 № 182; 80 № 283; 82 № 23; 89 № 1 и др.), и

3) ''Те определения, коими не заканчивается производство, не подлежат обжалованию в частном порядке отдельно от апелляции'' (72 № 542; 76 № 202; 82 № 66 и др.).&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>a5jrvar2dmssoggj8w3gbapi9zfv1rx</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592715</id>
      <parentid>4592714</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T12:55:49Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3945" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |166 ст.|745}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|про|изволу}}. Для пояснения возьмем такой пример; одна из сторон ссылается на свидетелей, суд разрешает это ходатайство в ту или другую сторону, одна из коих может быть недовольной таким разрешением этого вопроса и подает частную жалобу; производство приостанавливается до разрешения жалобы второй инстанцией, а по разрешении ее и по возвращении дела в первую степень суда, заявляется новое какое-либо ходатайство, разрешением которого вызывается новое неудовольствие, новая жалоба, новое приостановление производства и т. д. без конца.

Вот почему, закон не дозволяет приносить частный жалобы на такие определения отдельно от апелляции, т. е. когда дело будет решено по существу и может быть обжаловано самое решение, а вместе с тем и то частное определение, которой та или другая сторона находит нарушающим ее права. В таком способе обжалования сих определений заключаются следующие выгоды: никакое постановление суда первой степени не может оставаться без контроля второй инстанции; устраняется излишняя работа и замедление процесса, и устраняется иногда самая надобность обжалования того или другого определения, если оно постановлено против стороны, в пользу которой состоялось решение и, которой, поэтому, нет ни основания, ни повода к обжалованию того определения.

Таким образом получается следующий общий вывод, сделанный Правительствующим Сенатом:

1) ''Всякое частное определение, которым заканчивается производство дела и потому ни решения, ни апелляции быть не может, может быть обжалуемо в частном порядке и отдельно от апелляции, независимо от того, производится ли дело в исковом или охранительном порядке'' (73 № 1211; 76 № 202; 79 № 258; 81 № 39; 85 № 69 и др.).

2) ''Определения, на которые дозволяется приносить частные жалобы отдельно от апелляции, вступают в законную силу и не подлежат рассмотрению апелляционного суда, если своевременно не были обжалованы в частном порядке'' (76 № 182; 80 № 283; 82 № 23; 89 № 1 и др.), и

3) ''Те определения, коими не заканчивается производство, не подлежат обжалованию в частном порядке отдельно от апелляции'' (72 № 542; 76 № 202; 82 № 66 и др.).&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>s0faffez34filuwjbxlttpyrd8w4zcq</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592814</id>
      <parentid>4592715</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T20:26:41Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3945" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |166 ст.|745}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|про|изволу}}. Для пояснения возьмем такой пример: одна из сторон ссылается на свидетелей, суд разрешает это ходатайство в ту или другую сторону, одна из коих может быть недовольной таким разрешением этого вопроса и подает частную жалобу; производство приостанавливается до разрешения жалобы второй инстанцией, а по разрешении ее и по возвращении дела в первую степень суда, заявляется новое какое-либо ходатайство, разрешением которого вызывается новое неудовольствие, новая жалоба, новое приостановление производства и т. д. без конца.

Вот почему, закон не дозволяет приносить частный жалобы на такие определения отдельно от апелляции, т. е. когда дело будет решено по существу и может быть обжаловано самое решение, а вместе с тем и то частное определение, которой та или другая сторона находит нарушающим ее права. В таком способе обжалования сих определений заключаются следующие выгоды: никакое постановление суда первой степени не может оставаться без контроля второй инстанции; устраняется излишняя работа и замедление процесса, и устраняется иногда самая надобность обжалования того или другого определения, если оно постановлено против стороны, в пользу которой состоялось решение и, которой, поэтому, нет ни основания, ни повода к обжалованию того определения.

Таким образом получается следующий общий вывод, сделанный Правительствующим Сенатом:

1) ''Всякое частное определение, которым заканчивается производство дела и потому ни решения, ни апелляции быть не может, может быть обжалуемо в частном порядке и отдельно от апелляции, независимо от того, производится ли дело в исковом или охранительном порядке'' (73 № 1211; 76 № 202; 79 № 258; 81 № 39; 85 № 69 и др.).

2) ''Определения, на которые дозволяется приносить частные жалобы отдельно от апелляции, вступают в законную силу и не подлежат рассмотрению апелляционного суда, если своевременно не были обжалованы в частном порядке'' (76 № 182; 80 № 283; 82 № 23; 89 № 1 и др.), и

3) ''Те определения, коими не заканчивается производство, не подлежат обжалованию в частном порядке отдельно от апелляции'' (72 № 542; 76 № 202; 82 № 66 и др.).&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>ksp0shc0nv66knj8fzim63woqplq5ag</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592815</id>
      <parentid>4592814</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T20:27:10Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3944" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |166 ст.|745}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|про|изволу}}. Для пояснения возьмем такой пример: одна из сторон ссылается на свидетелей, суд разрешает это ходатайство в ту или другую сторону, одна из коих может быть недовольной таким разрешением этого вопроса и подает частную жалобу; производство приостанавливается до разрешения жалобы второй инстанцией, а по разрешении ее и по возвращении дела в первую степень суда, заявляется новое какое-либо ходатайство, разрешением которого вызывается новое неудовольствие, новая жалоба, новое приостановление производства и т. д. без конца.

Вот почему закон не дозволяет приносить частные жалобы на такие определения отдельно от апелляции, т. е. когда дело будет решено по существу и может быть обжаловано самое решение, а вместе с тем и то частное определение, которой та или другая сторона находит нарушающим ее права. В таком способе обжалования сих определений заключаются следующие выгоды: никакое постановление суда первой степени не может оставаться без контроля второй инстанции; устраняется излишняя работа и замедление процесса, и устраняется иногда самая надобность обжалования того или другого определения, если оно постановлено против стороны, в пользу которой состоялось решение и, которой, поэтому, нет ни основания, ни повода к обжалованию того определения.

Таким образом получается следующий общий вывод, сделанный Правительствующим Сенатом:

1) ''Всякое частное определение, которым заканчивается производство дела и потому ни решения, ни апелляции быть не может, может быть обжалуемо в частном порядке и отдельно от апелляции, независимо от того, производится ли дело в исковом или охранительном порядке'' (73 № 1211; 76 № 202; 79 № 258; 81 № 39; 85 № 69 и др.).

2) ''Определения, на которые дозволяется приносить частные жалобы отдельно от апелляции, вступают в законную силу и не подлежат рассмотрению апелляционного суда, если своевременно не были обжалованы в частном порядке'' (76 № 182; 80 № 283; 82 № 23; 89 № 1 и др.), и

3) ''Те определения, коими не заканчивается производство, не подлежат обжалованию в частном порядке отдельно от апелляции'' (72 № 542; 76 № 202; 82 № 66 и др.).&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>018cxrg8kz2wpxay1mn8p3byy5o0uht</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/764</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124592</id>
    <revision>
      <id>4592717</id>
      <timestamp>2022-07-24T12:59:43Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4177" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|746|166 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;

{{ls|Исключение из общего правила.}}V. Однако, последнее правило не безусловно. Закон допускает из него некоторые исключения во внимание к тому, что воспрещение тяжущимся жаловаться в частном порядке на все без исключения определения, коими не заканчивается производство, было бы в некоторых случаях лишением тяжущихся возможности защищать свое право. Так: отказ истцу в просьбе об обеспечении его иска, может в некоторых случаях влечь за собою ничем невознаградимую утрату своей вполне законной претензии. Точно также, обращение к предварительному исполнению такого решения, которое, кроме того, что по закону не подлежит исполнению, в самом существе своем неправильно, может иметь своим последствием невознаградимую утрату ответчиком принадлежащего ему имущества, если таковое будет продано прежде, чем вторая инстанция приступит к рассмотрению дела по апелляции ответчика.

Вот на эти случаи и постановлено правило разбираемой статьи.

Таким образом правило это является исключением из общего правила, в силу чего, так как никакое исключение из общего правила не может быть толкуемо распространительно и применяемо к случаям прямо в нем непредусмотренным (80 № 86; 05 № 78 и др.), и правило 166 ст. не должно иметь применения к тем неуказанным в нем частным определениям, коими производство не заканчивается.

{{ls|Кто может подавать частные жалобы: а) тяжущиеся.}}VI. Что каждая из тяжущихся сторон вправе обжаловать всякое частное определение, которым нарушаются ее права и интересы, — в этом не может быть сомнения. Все дело сводится здесь к вопросу, в каком порядке может быть обжалуемо данное определение — подачей отдельной ли жалобы, или при обжаловании решения в апелляционном порядке. Но этот вопрос без затруднения разрешается по приведенным выше (IV объясн.) правилам и по самому изложению закона. Так: в разбираемой статье сказано: отдельные частные жалобы допускаются ''на непринятие'' искового прошения, отзыва и апелляции, а также ''по просьбам'' об обеспечении иска, о предварительном исполнении и о восстановлении права апелляции, следовательно, на принятие искового прошения, отзыва или апелляции, отдельная жалоба не допускается; напротив того, в каком бы смысле ни была {{Перенос|разре|шена}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>nb1200p884n2pyafr8l6kyuo4blg3qj</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/765</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124593</id>
    <revision>
      <id>4592718</id>
      <timestamp>2022-07-24T13:02:53Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4212" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |166 ст.|747}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|разре|шена}} одна из означенных просьб — признанием ее уважительною или неуважительною, — определение об этом всегда может быть обжаловано заинтересованною стороною.

Но тут является такой вопрос: как должен поступить тяжущийся, который лишен права обжаловать данное определение в частном порядке, а жаловаться в апелляционном порядке он не имеет нужды, так как решение постановлено в его пользу, между же тем на это решение противная сторона приносит апелляцию, с принятием коей в уважение решение судьи может быть отменено и постановлено новое против него, если на допущенную мировым судьей неправильность не будет указано съезду? Этот вопрос так разрешается правительствующим сенатом: если тяжущийся не имеет основания обжаловать решение, постановленное в его пользу без принятия судом первой степени в уважение тех указаний, которые он приводил в свою защиту, то при переходе дела во вторую инстанцию эта последняя сама обязана рассмотреть все эти указания, хотя, бы со стороны тяжущегося они не были повторены ни в объяснении на апелляцию, ни на словах при разборе апелляционного дела (ср. 75 № 485; 78 № 2; 95 № 60). Тем более она обязана это сделать, если тяжущимся будет сделано надлежащее указание. Так, мировой судья неправильно принял отзыв ответчика на заочное решение и рассмотрел дело вновь, несмотря на указание истца на то, что отзыв неправильно принят; но новое решение постановлено все-таки в пользу истца, и жалоба на него приносится ответчиком. Истец имеет право указать съезду в объяснении ли на апелляцию или в словесных объяснениях на то, что отзыв неправильно принят мировым судьей и постановлено новое решение, которое, посему, подлежит отмене. Если это указание съезд признает правильным, то обязан отменить решение мирового судьи, не входя в обсуждение апелляции ответчика, и тогда заочное решение сохранит свою силу.

{{rs|Третьи лица.}}VII. Третье лицо, вступившее в чужой процесс в качестве пособника одной из сторон, почитается участвующим в деле лицом, как и каждая из тяжущихся сторон, а потому ему принадлежат все те процессуальные права, которые принадлежат тяжущимся (76 № 140), вследствие сего ему, как тяжущемуся, не может не принадлежать и право обжалования всех тех {{Перенос|част|ных}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>9raaoj8q7gpw6vemu6vt57swgd53x4i</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/766</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124594</id>
    <revision>
      <id>4592719</id>
      <timestamp>2022-07-24T13:06:15Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3899" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|748|166—167 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|част|ных}} определений, право обжалования коих предоставлено спорящим. Это бесспорно.

Не может быть не признано такое право и за теми третьими лицами, которые принимают какое-либо участие в каком-либо частном деле, ибо и здесь, раз закон допускает вступление третьего лица, оно должно почитаться участвующим в деле и потому не может не иметь всех тех прав, которые принадлежат участвующим. Так, всякий, принявший участие в публичном торге, вправе обжаловать всякое распоряжение и определение первой инстанции, коими нарушаются его права. Это также вне спора. 

Но могут ли приносить частные жалобы на определения, постановляемые по делам, в производстве коих жалобщики не принимали никакого участия? Правила действующего устава гражданского судопроизводства не дают основания для разрешения этого вопроса в утвердительном смысле. Для третьего лица, не участвовавшего в деле, никакое судебное постановление не имеет обязательной силы и посему оно не может быть приводимо в исполнение непосредственно против третьего лица. Если же при приведении его в исполнение в чем-либо будут нарушены его права, то это нарушение, т. е. исполнительное действие нарушающее его права, всегда может быть обжалуемо и всегда может быть отменено судом независимо от того, правильно или неправильно приводится в исполнение определение. Так: правительствующим сенатом разъяснено, что третье лицо не в праве домогаться отмены определения об обеспечении иска наложением ареста на имущество, находящееся во владении жалобщика, ибо одно то, что суд постановил такое определение, еще не нарушает его прав, нарушение коих последует тогда только, когда будет приступлено к аресту находящегося у него имущества. А это всегда может быть обжалуемо независимо от того, указано ли в необязательном для него определении имущество, подлежащее аресту, или не указано.
{{---|width=10%}}
'''167. Частные жалобы приносятся в семидневный срок, со времени объявления определения суда, кроме жалоб на медленность, для подачи которых срока не назначается.''' &lt;small&gt;1864 Ноябр. 20 (41477) ст. 167.&lt;/small&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>78um5pf676resnt86a1bs4vqrr4of30</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592720</id>
      <parentid>4592719</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T13:06:29Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3903" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|748|166—167 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|част|ных}} определений, право обжалования коих предоставлено спорящим. Это бесспорно.

Не может быть не признано такое право и за теми третьими лицами, которые принимают какое-либо участие в каком-либо частном деле, ибо и здесь, раз закон допускает вступление третьего лица, оно должно почитаться участвующим в деле и потому не может не иметь всех тех прав, которые принадлежат участвующим. Так, всякий, принявший участие в публичном торге, вправе обжаловать всякое распоряжение и определение первой инстанции, коими нарушаются его права. Это также вне спора. 

Но могут ли приносить частные жалобы на определения, постановляемые по делам, в производстве коих жалобщики не принимали никакого участия? Правила действующего устава гражданского судопроизводства не дают основания для разрешения этого вопроса в утвердительном смысле. Для третьего лица, не участвовавшего в деле, никакое судебное постановление не имеет обязательной силы и посему оно не может быть приводимо в исполнение непосредственно против третьего лица. Если же при приведении его в исполнение в чем-либо будут нарушены его права, то это нарушение, т. е. исполнительное действие нарушающее его права, всегда может быть обжалуемо и всегда может быть отменено судом независимо от того, правильно или неправильно приводится в исполнение определение. Так: правительствующим сенатом разъяснено, что третье лицо не в праве домогаться отмены определения об обеспечении иска наложением ареста на имущество, находящееся во владении жалобщика, ибо одно то, что суд постановил такое определение, еще не нарушает его прав, нарушение коих последует тогда только, когда будет приступлено к аресту находящегося у него имущества. А это всегда может быть обжалуемо независимо от того, указано ли в необязательном для него определении имущество, подлежащее аресту, или не указано.
{{---|width=10%}}
'''167. Частные жалобы приносятся в ''семидневный'' срок, со времени объявления определения суда, кроме жалоб на медленность, для подачи которых срока не назначается.''' &lt;small&gt;1864 Ноябр. 20 (41477) ст. 167.&lt;/small&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>ft5a79a8qwi7cnz2eqywbquo5fajzw6</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592721</id>
      <parentid>4592720</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T13:06:40Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3902" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|748|166—167 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|част|ных}} определений, право обжалования коих предоставлено спорящим. Это бесспорно.

Не может быть не признано такое право и за теми третьими лицами, которые принимают какое-либо участие в каком-либо частном деле, ибо и здесь, раз закон допускает вступление третьего лица, оно должно почитаться участвующим в деле и потому не может не иметь всех тех прав, которые принадлежат участвующим. Так, всякий, принявший участие в публичном торге, вправе обжаловать всякое распоряжение и определение первой инстанции, коими нарушаются его права. Это также вне спора. 

Но могут ли приносить частные жалобы на определения, постановляемые по делам, в производстве коих жалобщики не принимали никакого участия? Правила действующего устава гражданского судопроизводства не дают основания для разрешения этого вопроса в утвердительном смысле. Для третьего лица, не участвовавшего в деле, никакое судебное постановление не имеет обязательной силы и посему оно не может быть приводимо в исполнение непосредственно против третьего лица. Если же при приведении его в исполнение в чем-либо будут нарушены его права, то это нарушение, т. е. исполнительное действие нарушающее его права, всегда может быть обжалуемо и всегда может быть отменено судом независимо от того, правильно или неправильно приводится в исполнение определение. Так: правительствующим сенатом разъяснено, что третье лицо не вправе домогаться отмены определения об обеспечении иска наложением ареста на имущество, находящееся во владении жалобщика, ибо одно то, что суд постановил такое определение, еще не нарушает его прав, нарушение коих последует тогда только, когда будет приступлено к аресту находящегося у него имущества. А это всегда может быть обжалуемо независимо от того, указано ли в необязательном для него определении имущество, подлежащее аресту, или не указано.
{{---|width=10%}}
'''167. Частные жалобы приносятся в ''семидневный'' срок, со времени объявления определения суда, кроме жалоб на медленность, для подачи которых срока не назначается.''' &lt;small&gt;1864 Ноябр. 20 (41477) ст. 167.&lt;/small&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>rsh6mqq6e1rk8me0i6qqqmpsoj15aga</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/767</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124595</id>
    <revision>
      <id>4592722</id>
      <timestamp>2022-07-24T13:10:55Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4241" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |167 ст.|749}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;

{{rs|Сроки обжалования частных определений.}}I. В этой статье указан тот срок, в течение коего может быть подана частная жалоба на частное определение мирового судьи. Срок этот, за исключением жалоб на медленность судьи, которые могут быть подаваемы ''во всякое время без всякого ограничения каким-либо сроком'', определяется ''семидневный'' для всех прочих жалоб, ''о коих говорится в 166 статье''. Следовательно, ''в семидневный срок должны быть приносимы жалобы'': непринятие искового прошения, отзыва на заочное решение или апелляционной жалобы и на определения — об устранении судей, о принятии отводов вообще, кроме отвода о подсудности, о непринятии последнего, об обеспечении исков, о предварительном исполнении решений, о допущении в дело третьих лиц, о восстановлении права апелляции и о понудительном исполнении по актам. Все прочие жалобы, как по делам исковым, так и по всякого рода частным, не исключая и тех, кои подаются на определения, вызываемые действиями должностных лиц при исполнении судебных решений, ''должны быть подаваемы в те сроки, кои установлены общими правилами, содержащимися во второй книге уставов''. Так: В ст. 166 говорится о жалобах на определения о восстановлении ''права апелляции''. По силе 167 ст., жалобы на эти определения должны приноситься в ''семидневный срок''. О жалобах на определение о восстановлении всех прочих сроков в ст. 166 не упомянуто, посему в отношении этих последних жалоб должно руководствоваться общим правилом, изображенным в 795 ст., по которому все вообще частные жалобы, за исключением положительно указанных в законе, должны подаваться ''в двухнедельный срок''. В двухнедельный, следовательно, срок должны быть подаваемы жалобы на всякого рода определения судьи, постановляемые по делам об исполнении решений и по всем другим частным (охранительным) делам, если только в законе не установлен особый срок на обжалование того или другого определения. Так: на определение судьи об отказе третьему лицу освободить описанное за чужой долг имущество, находившееся в его владении, об отказе выдать истцу копию исполнительного листа взамен утерянного, об отказе в просьбе сделать распоряжение о вызове наследников, о принятии мер охранения и пр. и пр. — должны быть подаваемы в ''двухнедельный срок''.&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>h8hd316sw3gfittevso4wat4s6hsn4k</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592797</id>
      <parentid>4592722</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T18:18:22Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4241" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |167 ст.|749}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;

{{rs|Сроки обжалования частных определений.}}I. В этой статье указан тот срок, в течение коего может быть подана частная жалоба на частное определение мирового судьи. Срок этот, за исключением жалоб на медленность судьи, которые могут быть подаваемы ''во всякое время без всякого ограничения каким-либо сроком'', определяется ''семидневный'' для всех прочих жалоб, ''о коих говорится в 166 статье''. Следовательно, ''в семидневный срок должны быть приносимы жалобы'': непринятие искового прошения, отзыва на заочное решение или апелляционной жалобы и на определения — об устранении судей, о принятии отводов вообще, кроме отвода о подсудности, о непринятии последнего, об обеспечении исков, о предварительном исполнении решений, о допущении в дело третьих лиц, о восстановлении права апелляции и о понудительном исполнении по актам. Все прочие жалобы, как по делам исковым, так и по всякого рода частным, не исключая и тех, кои подаются на определения, вызываемые действиями должностных лиц при исполнении судебных решений, ''должны быть подаваемы в те сроки, кои установлены общими правилами, содержащимися во второй книге уставов''. Так: в ст. 166 говорится о жалобах на определения о восстановлении ''права апелляции''. По силе 167 ст., жалобы на эти определения должны приноситься в ''семидневный срок''. О жалобах на определение о восстановлении всех прочих сроков в ст. 166 не упомянуто, посему в отношении этих последних жалоб должно руководствоваться общим правилом, изображенным в 795 ст., по которому все вообще частные жалобы, за исключением положительно указанных в законе, должны подаваться ''в двухнедельный срок''. В двухнедельный, следовательно, срок должны быть подаваемы жалобы на всякого рода определения судьи, постановляемые по делам об исполнении решений и по всем другим частным (охранительным) делам, если только в законе не установлен особый срок на обжалование того или другого определения. Так: на определение судьи об отказе третьему лицу освободить описанное за чужой долг имущество, находившееся в его владении, об отказе выдать истцу копию исполнительного листа взамен утерянного, об отказе в просьбе сделать распоряжение о вызове наследников, о принятии мер охранения и пр. и пр. — должны быть подаваемы в ''двухнедельный срок''.&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>lq1d9oyqof56mk1u21kw68p2b4jn77g</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/768</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124596</id>
    <revision>
      <id>4592723</id>
      <timestamp>2022-07-24T13:15:07Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4268" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|750|167 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;

{{ls|Исчисление их.}}II. Сроки на подачу частных жалоб, независимо от того, на что они подаются, исчисляются так: если жалобщику было объявлено распоряжение, коим он недоволен, — ''со дня объявления ему этого распоряжения'', как, напр.: судья распорядился возвратить тяжущемуся поданное им исковое прошение, или отзыв, или апелляцию, — со дня, когда таковые ему возвращены; если по закону особого объявления судья не должен делать, — ''со дня постановления определения, вызывающего жалобу'', если только о времени постановления сего определения ''тяжущийся знал или должен был знать'', как, например: в заседании по вопросу об обеспечении иска находятся обе стороны, и им тут же и объявляется определение, коим разрешается этот вопрос, — ясно, что обеим сторонам известно, когда именно постановлено это определение, следовательно, если которая-либо из них недовольна этим определением, то срок на обжалование его должна исчислять со дня этого заседания. Или: по просьбе о восстановлении, напр., права апелляции, копия этой просьбы сообщается противной стороне и обе стороны уведомляются о дне заседания. Следовательно, в этом случае обе они ''должны были знать'', когда будет постановлено интересующее их определение, а потому срок на обжалование оного должны исчислять со дня того заседания, хотя бы они и не присутствовали в нем. Но во многих случаях тяжущимся не сообщается о времени слушания их дела, как, например: просьбы об обеспечении исков, заявляемые в исковых прошениях, рассматриваются до вызова ответчика (75 № 633), которому поэтому и не может быть известно о времени постановления определения об обеспечении. Следовательно, ответчик, если он случайно не находится в заседании, лишен возможности знать, когда состоялось определение, которое он находит неправильным. Равным образом, и истец, не присутствовавший при рассмотрении его просьбы, не может быть обвинен в том, что он подает жалобу на отказ ему в его просьбе не в семидневный срок со дня постановления сего определения. В подобных случаях каждая из сторон вправе принести жалобу в срок, исчисляемый ею с того времени, ''когда о состоявшемся против нее определении ей действительно стало известно'' (74 № 98; 82 № 72; 04 № 74 и др.). Также точно должен исчисляться рассматриваемый срок и для не участвующих&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>0bsvuwgthauzux9ze1wma45mngnh7oj</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/769</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124597</id>
    <revision>
      <id>4592724</id>
      <timestamp>2022-07-24T13:45:06Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4034" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |167 ст.|751}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
в деле третьих лиц, если состоявшимся определением нарушаются их права.

В этом последнем случае, вопрос о том, действительно ли тогда-то только стадо известно жалобщику о времени постановления обжалуемого им определения, а не ранее, сам суд не в праве возбуждать, а тем более требовать от жалобщика представления доказательств в подтверждение его заявления; вопрос этот вправе возбудить только противная сторона, и она же обязана доказать пропуск жалобщиком срока (ср. 72 № 516; 84 № 54). Следует при этом заметить, что в тех случаях, когда определение судьи обязательно должно быть объявлено тяжущемуся, срок не может исчисляться с того времени, когда тяжущийся так или иначе узнал о постановлении определения, ибо — если срок исчисляется ''со времени объявления'' и такового еще не было, то течение срока на обжалование его еще не начиналось, а следовательно о пропуске такого срока не может быть и речи (75 № 648; 99 № 58). Так: постановление о возвращении апелляции должно быть объявлено апеллятору с возвращением ему самой апелляции. Посему, доколе это не сделано, апеллятор не может быть обвинен в пропуске срока на обжалование сего определения единственно потому, что он справлялся в канцелярии о судьбе его жалобы и там ему было объявлено о том, что судья постановил возвратить ее.

{{rs|Значение сих сроков.}}ІІІ. Сроки на подачу частных жалоб почитаются сроками ''преклюзивными и притом решительными''. К ним ''не причисляется срок поверстный'' (р. 15 ноября 1906 г. по д. Цадикова), Посему: они ''не могут быть ни прерываемы, ни удлиняемы по чьему бы то ни было произволу''. Продолжительность их точно определена законом, за точным соблюдением коего должен следить сам суд, не ожидая указания противной стороны, т. е. жалоба, поданная по истечении срока, должна быть возвращена жалобщику, а если мировым судьей неправильно принята и представлена в съезд, — оставлена последним без рассмотрения (67 № 375). Но, как и все прочие процессуальные сроки, они могут быть восстановляемы, если в пропуске их окажется виновным должностное лицо или какое-либо непредвиденное и непреодолимое препятствие.

Просьбы о восстановлении и сих сроков, как и сроков&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>nurect2ej5p5in1bl93r2l073k3ql8g</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592725</id>
      <parentid>4592724</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T13:45:24Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4034" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |167 ст.|751}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
в деле третьих лиц, если состоявшимся определением нарушаются их права.

В этом последнем случае, вопрос о том, действительно ли тогда-то только стало известно жалобщику о времени постановления обжалуемого им определения, а не ранее, сам суд не в праве возбуждать, а тем более требовать от жалобщика представления доказательств в подтверждение его заявления; вопрос этот вправе возбудить только противная сторона, и она же обязана доказать пропуск жалобщиком срока (ср. 72 № 516; 84 № 54). Следует при этом заметить, что в тех случаях, когда определение судьи обязательно должно быть объявлено тяжущемуся, срок не может исчисляться с того времени, когда тяжущийся так или иначе узнал о постановлении определения, ибо — если срок исчисляется ''со времени объявления'' и такового еще не было, то течение срока на обжалование его еще не начиналось, а следовательно о пропуске такого срока не может быть и речи (75 № 648; 99 № 58). Так: постановление о возвращении апелляции должно быть объявлено апеллятору с возвращением ему самой апелляции. Посему, доколе это не сделано, апеллятор не может быть обвинен в пропуске срока на обжалование сего определения единственно потому, что он справлялся в канцелярии о судьбе его жалобы и там ему было объявлено о том, что судья постановил возвратить ее.

{{rs|Значение сих сроков.}}ІІІ. Сроки на подачу частных жалоб почитаются сроками ''преклюзивными и притом решительными''. К ним ''не причисляется срок поверстный'' (р. 15 ноября 1906 г. по д. Цадикова), Посему: они ''не могут быть ни прерываемы, ни удлиняемы по чьему бы то ни было произволу''. Продолжительность их точно определена законом, за точным соблюдением коего должен следить сам суд, не ожидая указания противной стороны, т. е. жалоба, поданная по истечении срока, должна быть возвращена жалобщику, а если мировым судьей неправильно принята и представлена в съезд, — оставлена последним без рассмотрения (67 № 375). Но, как и все прочие процессуальные сроки, они могут быть восстановляемы, если в пропуске их окажется виновным должностное лицо или какое-либо непредвиденное и непреодолимое препятствие.

Просьбы о восстановлении и сих сроков, как и сроков&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>ffn3f4nkrhoaivv9mhjuufcvz740cc2</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592726</id>
      <parentid>4592725</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T13:45:37Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4033" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |167 ст.|751}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
в деле третьих лиц, если состоявшимся определением нарушаются их права.

В этом последнем случае, вопрос о том, действительно ли тогда-то только стало известно жалобщику о времени постановления обжалуемого им определения, а не ранее, сам суд не вправе возбуждать, а тем более требовать от жалобщика представления доказательств в подтверждение его заявления; вопрос этот вправе возбудить только противная сторона, и она же обязана доказать пропуск жалобщиком срока (ср. 72 № 516; 84 № 54). Следует при этом заметить, что в тех случаях, когда определение судьи обязательно должно быть объявлено тяжущемуся, срок не может исчисляться с того времени, когда тяжущийся так или иначе узнал о постановлении определения, ибо — если срок исчисляется ''со времени объявления'' и такового еще не было, то течение срока на обжалование его еще не начиналось, а следовательно о пропуске такого срока не может быть и речи (75 № 648; 99 № 58). Так: постановление о возвращении апелляции должно быть объявлено апеллятору с возвращением ему самой апелляции. Посему, доколе это не сделано, апеллятор не может быть обвинен в пропуске срока на обжалование сего определения единственно потому, что он справлялся в канцелярии о судьбе его жалобы и там ему было объявлено о том, что судья постановил возвратить ее.

{{rs|Значение сих сроков.}}ІІІ. Сроки на подачу частных жалоб почитаются сроками ''преклюзивными и притом решительными''. К ним ''не причисляется срок поверстный'' (р. 15 ноября 1906 г. по д. Цадикова), Посему: они ''не могут быть ни прерываемы, ни удлиняемы по чьему бы то ни было произволу''. Продолжительность их точно определена законом, за точным соблюдением коего должен следить сам суд, не ожидая указания противной стороны, т. е. жалоба, поданная по истечении срока, должна быть возвращена жалобщику, а если мировым судьей неправильно принята и представлена в съезд, — оставлена последним без рассмотрения (67 № 375). Но, как и все прочие процессуальные сроки, они могут быть восстановляемы, если в пропуске их окажется виновным должностное лицо или какое-либо непредвиденное и непреодолимое препятствие.

Просьбы о восстановлении и сих сроков, как и сроков&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>96bie28j58sbap0aisyud0txkqvj3gy</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592799</id>
      <parentid>4592726</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T18:19:42Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4033" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |167 ст.|751}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
в деле третьих лиц, если состоявшимся определением нарушаются их права.

В этом последнем случае, вопрос о том, действительно ли тогда-то только стало известно жалобщику о времени постановления обжалуемого им определения, а не ранее, сам суд не вправе возбуждать, а тем более требовать от жалобщика представления доказательств в подтверждение его заявления; вопрос этот вправе возбудить только противная сторона, и она же обязана доказать пропуск жалобщиком срока (ср. 72 № 516; 84 № 54). Следует при этом заметить, что в тех случаях, когда определение судьи обязательно должно быть объявлено тяжущемуся, срок не может исчисляться с того времени, когда тяжущийся так или иначе узнал о постановлении определения, ибо — если срок исчисляется ''со времени объявления'' и такового еще не было, то течение срока на обжалование его еще не начиналось, а следовательно о пропуске такого срока не может быть и речи (75 № 648; 99 № 58). Так: постановление о возвращении апелляции должно быть объявлено апеллятору с возвращением ему самой апелляции. Посему, доколе это не сделано, апеллятор не может быть обвинен в пропуске срока на обжалование сего определения единственно потому, что он справлялся в канцелярии о судьбе его жалобы и там ему было объявлено о том, что судья постановил возвратить ее.

{{rs|Значение сих сроков.}}ІІІ. Сроки на подачу частных жалоб почитаются сроками ''преклюзивными и притом решительными''. К ним ''не причисляется срок поверстный'' (р. 15 ноября 1906 г. по д. Цадикова). Посему: они ''не могут быть ни прерываемы, ни удлиняемы по чьему бы то ни было произволу''. Продолжительность их точно определена законом, за точным соблюдением коего должен следить сам суд, не ожидая указания противной стороны, т. е. жалоба, поданная по истечении срока, должна быть возвращена жалобщику, а если мировым судьей неправильно принята и представлена в съезд, — оставлена последним без рассмотрения (67 № 375). Но, как и все прочие процессуальные сроки, они могут быть восстановляемы, если в пропуске их окажется виновным должностное лицо или какое-либо непредвиденное и непреодолимое препятствие.

Просьбы о восстановлении и сих сроков, как и сроков&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>m2ao2vuw7msh8uejjfznd631ickqbfo</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/770</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124598</id>
    <revision>
      <id>4592727</id>
      <timestamp>2022-07-24T13:50:15Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3653" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|752|167—168 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
апелляционных, должны быть подаваемы тому мировому судье, чрез коего приносятся жалобы и разрешаются в том же порядке (см. XXVI—XXIX объясн. к 162—165 ст.).
{{---|width=10%}}
'''168. Жалобы на медленность мирового судьи, или на отказ в принятии исковой просьбы, отзыва или апелляционной жалобы, подаются мировому съезду, а прочие жалобы самому мировому судье, который представляет их, в течение ''семи дней'' со времени подачи жалобы, в съезд вместе с своим объяснением.''' &lt;small&gt;Там же, ст. 168.&lt;/small&gt;

{{ls|Куда подается частная жалоба.}}I. Частные жалобы, точно так же как и апелляционные, должны быть подаваемы ''тому мировому судье, на определения коих они приносятся''. Исключение из этого общего правила закон делает лишь в отношении жалоб на медленность мирового судьи и на отказ в принятии искового прошения, отзыва или апелляции. Эти последние жалобы должны .быть подаваемы непосредственно в съезд. Необходимость такого исключения оправдывается тем, что, непосредственная подача жалобы в съезд устраняет излишнюю медленность в движении этих жалоб, а отчасти и более гарантирует тяжущегося. Следовательно, это исключение закон делает в интересах жалобщика и только. Посему, несоблюдение им своего интереса не должно иметь никаких иных последствий, кроме некоторого замедления в доставлении ее в съезд; т. е. если рассматриваемые жалобы будут поданы не прямо в съезд, а чрез мирового, судью, последний ''обязан принять жалобу и представить ее в съезд'' (79 №№ 307, 308).

Иное дело: в отношении всех прочих жалоб. ''Они обязательно должны быть подаваемы мировому судье'', который должен представлять их с своим объяснением, а для этого необходимо, чтобы ему известно было содержание жалобы. Посему жалоба, поданная непосредственно в съезд, ''должна быть оставляема последним без рассмотрения'' (70 № 253; 78 № 172; 84 № 193).

{{ls|Порядок принятия их.}}II. Порядок принятия частных жалоб тот же, что и апелляционных. По принятии частной жалобы мировой судья прежде&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>n75q4dtkzv4ssjrkt8bzp436xlf6gbg</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592800</id>
      <parentid>4592727</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T18:20:21Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3652" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|752|167—168 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
апелляционных, должны быть подаваемы тому мировому судье, чрез коего приносятся жалобы и разрешаются в том же порядке (см. XXVI—XXIX объясн. к 162—165 ст.).
{{---|width=10%}}
'''168. Жалобы на медленность мирового судьи, или на отказ в принятии исковой просьбы, отзыва или апелляционной жалобы, подаются мировому съезду, а прочие жалобы самому мировому судье, который представляет их, в течение ''семи дней'' со времени подачи жалобы, в съезд вместе с своим объяснением.''' &lt;small&gt;Там же, ст. 168.&lt;/small&gt;

{{ls|Куда подается частная жалоба.}}I. Частные жалобы, точно так же как и апелляционные, должны быть подаваемы ''тому мировому судье, на определения коих они приносятся''. Исключение из этого общего правила закон делает лишь в отношении жалоб на медленность мирового судьи и на отказ в принятии искового прошения, отзыва или апелляции. Эти последние жалобы должны быть подаваемы непосредственно в съезд. Необходимость такого исключения оправдывается тем, что, непосредственная подача жалобы в съезд устраняет излишнюю медленность в движении этих жалоб, а отчасти и более гарантирует тяжущегося. Следовательно, это исключение закон делает в интересах жалобщика и только. Посему, несоблюдение им своего интереса не должно иметь никаких иных последствий, кроме некоторого замедления в доставлении ее в съезд; т. е. если рассматриваемые жалобы будут поданы не прямо в съезд, а чрез мирового, судью, последний ''обязан принять жалобу и представить ее в съезд'' (79 №№ 307, 308).

Иное дело: в отношении всех прочих жалоб. ''Они обязательно должны быть подаваемы мировому судье'', который должен представлять их с своим объяснением, а для этого необходимо, чтобы ему известно было содержание жалобы. Посему жалоба, поданная непосредственно в съезд, ''должна быть оставляема последним без рассмотрения'' (70 № 253; 78 № 172; 84 № 193).

{{ls|Порядок принятия их.}}II. Порядок принятия частных жалоб тот же, что и апелляционных. По принятии частной жалобы мировой судья прежде&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>5p2nwbdye52whmbuctn9uduh6gpc29r</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592816</id>
      <parentid>4592800</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T20:30:08Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3651" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|752|167—168 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
апелляционных, должны быть подаваемы тому мировому судье, чрез коего приносятся жалобы и разрешаются в том же порядке (см. XXVI—XXIX объясн. к 162—165 ст.).
{{---|width=10%}}
'''168. Жалобы на медленность мирового судьи, или на отказ в принятии исковой просьбы, отзыва или апелляционной жалобы, подаются мировому съезду, а прочие жалобы самому мировому судье, который представляет их, в течение ''семи дней'' со времени подачи жалобы, в съезд вместе с своим объяснением.''' &lt;small&gt;Там же, ст. 168.&lt;/small&gt;

{{ls|Куда подается частная жалоба.}}I. Частные жалобы, точно так же как и апелляционные, должны быть подаваемы ''тому мировому судье, на определения коих они приносятся''. Исключение из этого общего правила закон делает лишь в отношении жалоб на медленность мирового судьи и на отказ в принятии искового прошения, отзыва или апелляции. Эти последние жалобы должны быть подаваемы непосредственно в съезд. Необходимость такого исключения оправдывается тем, что, непосредственная подача жалобы в съезд устраняет излишнюю медленность в движении этих жалоб, а отчасти и более гарантирует тяжущегося. Следовательно, это исключение закон делает в интересах жалобщика и только. Посему, несоблюдение им своего интереса не должно иметь никаких иных последствий, кроме некоторого замедления в доставлении ее в съезд; т. е. если рассматриваемые жалобы будут поданы не прямо в съезд, а чрез мирового судью, последний ''обязан принять жалобу и представить ее в съезд'' (79 №№ 307, 308).

Иное дело: в отношении всех прочих жалоб. ''Они обязательно должны быть подаваемы мировому судье'', который должен представлять их с своим объяснением, а для этого необходимо, чтобы ему известно было содержание жалобы. Посему жалоба, поданная непосредственно в съезд, ''должна быть оставляема последним без рассмотрения'' (70 № 253; 78 № 172; 84 № 193).

{{ls|Порядок принятия их.}}II. Порядок принятия частных жалоб тот же, что и апелляционных. По принятии частной жалобы мировой судья прежде&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>kvrloomqyp5vfal8laelppmqbarzp1f</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/771</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124599</id>
    <revision>
      <id>4592728</id>
      <timestamp>2022-07-24T13:53:14Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4139" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |168 ст.|753}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
всего должен установить, — в срок ли подана она; а если жалоба приносится поверенным, — уполномочен ли он на хождение по тому делу. ''Особого уполномочия на подачу частных жалоб — не требуется'' (75 № 111). Следовательно, если при деле находится доверенность, коей поверенный уполномочен на ведение его, то хотя бы в ней и не было сказано о предоставлении поверенному права на совершение действий, упоминаемых в 250 ст., он вправе подать жалобу на всякое частное определение по тому делу.

Если хоть один из этих вопросов разрешается отрицательно, т. е. если срок пропущен или у поверенного нет доверенности, — мировой судья обязан немедленно возвратить жалобу. При утвердительном ответе на оба эти вопроса, мировой судья должен разрешить такой вопрос: касается ли поданная ему жалоба прав противной стороны, или не касается. Утвердительный ответ на этот вопрос должен быть даваем во всех тех случаях, когда противная сторона может опровергать жалобу и для сего она должна быть поставлена в известность о содержании жалобы. Это может иметь место при обжаловании частных определений, постановляемых как по делам исковым, так и по делам частным. Так, напр.: — отвод о подсудности, заявленный ответчиком, судья признает заслуживающим уважения и дело прекращает. Истец приносит на это жалобу. Ясное дело, что ответчик заинтересован в том, — будет ли жалоба истца уважена съездом, или не будет. Следовательно, — жалоба эта касается его прав. Но возьмем другой случай: тяжущийся просит судью выдать ему копию какого-либо документа, представленного им же к делу; судья отказывает. Жалоба на это распоряжение ни в чем не касается прав противной стороны, и ей нет дела до того, — уважит или не уважит съезд эту жалобу. Возьмем пример из частного дела: третье лицо подало жалобу на то, что судебный пристав за чужой долг описал имущество, находящееся во владении жалобщика. Судья признает жалобу правильною и постановляет: — предписать приставу снять арест. Ясное дело, — этим определением затрагиваются права взыскателя, указавшего то имущество, как собственность должника, и для него не безразлично, — чем съезд решит дело по жалобе третьего лица. Но есть множество таких частных дел, в коих нет двух&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>o1mjrbrl1vnhk782cjh6433pjiizi17</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/772</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124600</id>
    <revision>
      <id>4592729</id>
      <timestamp>2022-07-24T13:56:11Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4040" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|754|168 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
сторон. Это те дела, которые начинаются по односторонней просьбе одного лица, например: кто-либо просит об утверждении его в правах наследства; судья отказывает. Если теперь проситель подает жалобу, то это не касается ничьих прав и ничьих интересов.

Вот, разрешив рассматриваемый вопрос отрицательно, т. е. в том смысле, что жалоба не касается ничьих интересов, судье ничего не остается, как принять ее и представить в съезд. Но если он даст утвердительный ответ, то должен установить, — приложены ли к жалобе в достаточном количестве копии ее и всех к ней приложений. Если нет, то жалоба должна быть оставлена без движения на общем основании. Хотя об этом в 1-й книге устава ничего не сказано, но соблюдение сего, т. е. представление копий для противной стороны требуется 786 ст., в силу 80 ст., обязательной и для мировых установлений, и оправдывается сущностью дела: противная сторона, прав которой жалоба карается, не может быть оставляема в неизвестности о поданной жалобе. 

Допустим, что жалоба подана вполне правильно, — в срок и со всеми требуемыми законом приложениями. Копии жалобы и приложений мировой судья должен сообщить противной стороне, а самую жалобу ''с своим объяснением'' представить в съезд в течение семи дней. Что же это за объяснение? — Оно должно содержать в себе материал, по которому съезд мог бы судить о правильности или неправильности обжалованного определения и, следовательно, об уважительности или неуважительности жалобы. Вследствие сего в объяснении должны быть указаны причины, вызвавшие то определение, и те основания, на коих судья построил оное. Пример: жалоба подана на отказ судьи обеспечить иск. Вполне достаточно, если в объяснении будет сказано: «истец просил обеспечить его иск, основанный на документе, хотя и названном векселем, но не имеющем значения векселя, так как документ этот написан не на вексельной бумаге, а на актовой, причем не представлено никаких данных, по коим можно было бы судить о возможной опасности от необеспечения, почему в просьбе этой ему отказано».

Впрочем, следует заметить, что хотя в законе сказано, что судья представляет жалобу при своем объяснении, из чего как&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>t4lps10l0tlyz9lz315wbc1xmxwhkdy</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592801</id>
      <parentid>4592729</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T18:21:28Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4040" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|754|168 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
сторон. Это те дела, которые начинаются по односторонней просьбе одного лица, например: кто-либо просит об утверждении его в правах наследства; судья отказывает. Если теперь проситель подает жалобу, то это не касается ничьих прав и ничьих интересов.

Вот, разрешив рассматриваемый вопрос отрицательно, т. е. в том смысле, что жалоба не касается ничьих интересов, судье ничего не остается, как принять ее и представить в съезд. Но если он даст утвердительный ответ, то должен установить, — приложены ли к жалобе в достаточном количестве копии ее и всех к ней приложений. Если нет, то жалоба должна быть оставлена без движения на общем основании. Хотя об этом в 1-й книге устава ничего не сказано, но соблюдение сего, т. е. представление копий для противной стороны требуется 786 ст., в силу 80 ст., обязательной и для мировых установлений, и оправдывается сущностью дела: противная сторона, прав которой жалоба касается, не может быть оставляема в неизвестности о поданной жалобе. 

Допустим, что жалоба подана вполне правильно, — в срок и со всеми требуемыми законом приложениями. Копии жалобы и приложений мировой судья должен сообщить противной стороне, а самую жалобу ''с своим объяснением'' представить в съезд в течение семи дней. Что же это за объяснение? — Оно должно содержать в себе материал, по которому съезд мог бы судить о правильности или неправильности обжалованного определения и, следовательно, об уважительности или неуважительности жалобы. Вследствие сего в объяснении должны быть указаны причины, вызвавшие то определение, и те основания, на коих судья построил оное. Пример: жалоба подана на отказ судьи обеспечить иск. Вполне достаточно, если в объяснении будет сказано: «истец просил обеспечить его иск, основанный на документе, хотя и названном векселем, но не имеющем значения векселя, так как документ этот написан не на вексельной бумаге, а на актовой, причем не представлено никаких данных, по коим можно было бы судить о возможной опасности от необеспечения, почему в просьбе этой ему отказано».

Впрочем, следует заметить, что хотя в законе сказано, что судья представляет жалобу при своем объяснении, из чего как&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>07uty8ftnfegfxav754xb2q5zgv67py</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/773</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124601</id>
    <revision>
      <id>4592730</id>
      <timestamp>2022-07-24T13:59:07Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4307" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |168 ст.|755}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
будто следует, что никакая жалоба не может быть представлена без объяснения судьи, но в сущности это не так. Объяснение необходимо в тех лишь случаях, когда жалоба подается на определение по такому делу, производство коего еще не заканчивается этим определением и требуется совершения других процессуальных действий, так что представление с жалобою всего дела являлось бы причиною замедления процесса. Посему, в тех случаях, когда с постановлением обжалованного определения никакого дальнейшего производства быть не может, — правильнее вместо объяснения представлять все производство, ибо этим устранится лишний труд судьи по составлению объяснения и доставит съезду больше материала для суждения о правильности жалобы. Действительно: если жалоба подается на определение по обеспечению иска или об оставлении отвода без уважения и т. п., то представление вместе с нею всего производства по делу должно фактически приостановиться, а между тем подача жалобы не должна приостанавливать его (ст. 787); если же жалоба подается на определение, коим отвод уважен и дело прекращено, или на отказ в единоличной просьбе об утверждении в правах наследства и т. п., — то никакого дальнейшего производства быть не может, не может поэтому быть и речи о приостановлении.

{{rs|Жалобы, подаваемые непосредственно в съезд.}}III. Те жалобы, которые должны быть подаваемы непосредственно в съезд, точно также принимаются и съездом: если жалоба подана после установленного срока (за исключением жалобы на медленность мирового судьи, подача каковой никаким сроком не ограничена), или поверенным, не приложившим своей доверенности, — то она, по определению съезда, должна быть оставлена без рассмотрения. Съезд не обязан возвращать жалоб просителям. Затем должно быть наблюдаемо, чтобы при жалобе были требуемые законом приложения. Таковыми при жалобах на возвращение прошения, отзыва или апелляции являются объявления, при коих бумага возвращена просителю судьей (ср. 73 № 988), и, в случаях, указанных в предыдущем параграфе, копия жалоб и приложений к ним. Непредставление сих приложений должно влечь за собою оставление жалобы без уважения до исправления сделанных жалобщиком упущений, о чем ему должно быть и объявлено с назначением обычного семидневного срока для означенного исправления.&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>qz2qirzycwu4o3tqsrb3i10xdpdxe4x</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592731</id>
      <parentid>4592730</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T13:59:38Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4315" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |168 ст.|755}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
будто следует, что никакая жалоба не может быть представлена без объяснения судьи, но в сущности это не так. Объяснение необходимо в тех лишь случаях, когда жалоба подается на определение по такому делу, производство коего еще не заканчивается этим определением и требуется совершения других процессуальных действий, так что представление с жалобою всего дела являлось бы причиною замедления процесса. Посему, в тех случаях, когда с постановлением обжалованного определения никакого дальнейшего производства быть не может, — ''правильнее вместо объяснения представлять все производство'', ибо этим устранится лишний труд судьи по составлению объяснения и доставит съезду больше материала для суждения о правильности жалобы. Действительно: если жалоба подается на определение по обеспечению иска или об оставлении отвода без уважения и т. п., то представление вместе с нею всего производства по делу должно фактически приостановиться, а между тем подача жалобы не должна приостанавливать его (ст. 787); если же жалоба подается на определение, коим отвод уважен и дело прекращено, или на отказ в единоличной просьбе об утверждении в правах наследства и т. п., — то никакого дальнейшего производства быть не может, не может поэтому быть и речи о приостановлении.

{{rs|Жалобы, подаваемые непосредственно в съезд.}}III. Те жалобы, которые должны быть подаваемы непосредственно в съезд, точно также принимаются и съездом: если жалоба подана после установленного срока (за исключением жалобы на медленность мирового судьи, подача каковой никаким сроком не ограничена), или поверенным, не приложившим своей доверенности, — то она, по определению съезда, ''должна быть оставлена без рассмотрения''. Съезд не обязан возвращать жалоб просителям. Затем должно быть наблюдаемо, чтобы при жалобе были требуемые законом приложения. Таковыми при жалобах на возвращение прошения, отзыва или апелляции являются объявления, при коих бумага возвращена просителю судьей (ср. 73 № 988), и, в случаях, указанных в предыдущем параграфе, копия жалоб и приложений к ним. Непредставление сих приложений должно влечь за собою оставление жалобы без уважения до исправления сделанных жалобщиком упущений, о чем ему должно быть и объявлено с назначением обычного семидневного срока для означенного исправления.&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>46cxlwh0ct4kjt0brus579car5qip92</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/774</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124602</id>
    <revision>
      <id>4592732</id>
      <timestamp>2022-07-24T14:03:32Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3866" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|756|168—169 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;

{{ls|Жалобы на определения не подлежащие обжалованию.}}IV. В заключение следует указать на то, что те частные жалобы, которые вопреки веления закона приносятся на определения, не подлежащие обжалованию в частном порядке, мировой судья не вправе возвращать просителям, так как возвращение и частных жалоб может иметь место исключительно в случаях, указанных в 164&lt;sup&gt;2&lt;/sup&gt; ст. Во всех же прочих случаях они должны быть представляемы в мировой съезд, от которого только и зависит разрешение вопроса — подлежит ли данная жалоба принятию или не подлежит, и лишь при отрицательном ответе на этот вопрос съезд должен оставить ее без рассмотрения. В силу сего, раз какая бы то ни было жалоба не подлежит возвращению на основании означенной 164&lt;sup&gt;2&lt;/sup&gt; ст., судья обязан принять ее и представить в съезд при своем объяснении.
{{---|width=10%}}
'''169. В мировом съезде частные жалобы, касающиеся прав противной стороны, рассматриваются по вызове сторон, но неявка тяжущихся в заседание не останавливает разрешения дела.''' &lt;small&gt;1912 Июн. 15 (собр. узак. 118) I, ст. 169.&lt;/small&gt;

{{ls|Рассмотрение частных жалоб съездом.}}I. Противник тяжущегося не лишен права подать на жалобу свое объяснение. Объяснение это должно быть подано в двухнедельный срок со дня вручения тяжущемуся копии жалобы (ст. 789) и ''непосредственно в съезд''. Это вытекает из того, что хотя по 790 ст. окружный суд не должен представлять в палату частную жалобу до истечения срока на подачу объяснения (78 № 172), но это правило не может иметь применения к делам мировых установлений, для коих в законе содержится другое, вполне самостоятельное правило, по коему мировой судья обязан представлять в съезд частные жалобы ''в семидневный срок'' со дня принятия их (ст. 168).

По поступлении жалобы в съезд, должно быть сделано распоряжение о назначении дня заседания для рассмотрения жалобы и о сем стороны должны быть уведомляемы во всех тех случаях, когда жалоба касается интересов противной стороны, а равно и по всем тем, кои подаются по самостоятельным частным производствам (05 № 89). День заседания должен быть назначаем&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>m612clo797m3kfr85f5bb1n6qfzkjbq</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592802</id>
      <parentid>4592732</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T18:23:07Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3866" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|756|168—169 ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;

{{ls|Жалобы на определения не подлежащие обжалованию.}}IV. В заключение следует указать на то, что те частные жалобы, которые вопреки веления закона приносятся на определения, не подлежащие обжалованию в частном порядке, мировой судья не вправе возвращать просителям, так как возвращение и частных жалоб может иметь место исключительно в случаях, указанных в 164&lt;sup&gt;2&lt;/sup&gt; ст. Во всех же прочих случаях они должны быть представляемы в мировой съезд, от которого только и зависит разрешение вопроса — подлежит ли данная жалоба принятию или не подлежит, и лишь при отрицательном ответе на этот вопрос съезд должен оставить ее без рассмотрения. В силу сего, раз какая бы то ни было жалоба не подлежит возвращению на основании означенной 164&lt;sup&gt;2&lt;/sup&gt; ст., судья обязан принять ее и представить в съезд при своем объяснении.
{{---|width=10%}}
'''169. В мировом съезде частные жалобы, касающиеся прав противной стороны, рассматриваются по вызове сторон, но неявка тяжущихся в заседание не останавливает разрешения дела.''' &lt;small&gt;1912 Июн. 15 (собр. узак. 118) I, ст. 169.&lt;/small&gt;

{{ls|Рассмотрение частных жалоб съездом.}}I. Противник тяжущегося не лишен права подать на жалобу свое объяснение. Объяснение это должно быть подано в двухнедельный срок со дня вручения тяжущемуся копии жалобы (ст. 789) и ''непосредственно в съезд''. Это вытекает из того, что хотя по 790 ст. окружной суд не должен представлять в палату частную жалобу до истечения срока на подачу объяснения (78 № 172), но это правило не может иметь применения к делам мировых установлений, для коих в законе содержится другое, вполне самостоятельное правило, по коему мировой судья обязан представлять в съезд частные жалобы ''в семидневный срок'' со дня принятия их (ст. 168).

По поступлении жалобы в съезд, должно быть сделано распоряжение о назначении дня заседания для рассмотрения жалобы и о сем стороны должны быть уведомляемы во всех тех случаях, когда жалоба касается интересов противной стороны, а равно и по всем тем, кои подаются по самостоятельным частным производствам (05 № 89). День заседания должен быть назначаем&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>oz52ng3tvb23etaqbxgddnc0fv0msey</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/775</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124603</id>
    <revision>
      <id>4592733</id>
      <timestamp>2022-07-24T14:06:13Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4072" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |169 ст.|757}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
с таким расчетом, чтобы он не был ранее окончания срока на подачу объяснения.

Затем частные жалобы должны быть рассматриваемы в публичном, т. е. судебном (не распорядительном) заседании (67 № 376) и по выслушании объяснений сторон, если они явились в заседание.

{{rs|Истребование объяснений мирового судьи.}}II. Если при рассмотрении жалобы съезд найдет необходимым рассмотреть подлинное производство, которого мировой судья не представил при жалобе, то всегда вправе потребовать представления его. А в тех случаях, когда судья должен был представить дело, но не представил почему-либо, съезд обязан предписать ему представить оное. Непредставление подлинного производства ни в каком случае не может служить основанием ни к отказу в жалобе, ни к оставлению ее без рассмотрения (75 № 439).

Всякая жалоба, не подлежащая оставлению без рассмотрения, должна быть рассмотрена съездом по существу, причем, если съезд находит данную жалобу заслуживающею уважения, т. е. обжалованное определение судьи неправильным, то он не должен ограничиваться одною отменою этого определения с предписанием судье войти в новое рассмотрение раз разрешенного им вопроса. Он обязан поверить все представленные сторонами доказательства и постановить свое определение по существу дела, вполне заменяющее отменяемое определение судьи (99 № 63). Отступление от этого может иметь место только в тех случаях, когда это прямо указывается законом или когда вызывается особенностями дела (93 № 62), как, напр., в тех случаях, когда известные процессуальные действия обязательно должны быть совершены мировым судьей, как судом первой инстанции. Так: судья признал отвод,, заявленный ответчиком, заслуживающим уважения и, не входя в рассмотрение дела по существу, прекратил производство. Съезд, находя это неправильным, не только вправе, но и обязан ограничиться отменой определения судьи с тем, чтобы судья вошел в рассмотрение дела по существу, ибо сам съезд не вправе сделать это ввиду 12 ст., по силе которой никакое дело по существу не может быть разрешаемо высшей инстанцией, если не было решено низшей. Точно также: мировой судья отказал жалобщику в распределении денег его должника;&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>7oodwyclqygeobegq1hjqbgs5gjum2l</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592734</id>
      <parentid>4592733</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T14:06:33Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4072" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |169 ст.|757}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
с таким расчетом, чтобы он не был ранее окончания срока на подачу объяснения.

Затем частные жалобы должны быть рассматриваемы в публичном, т. е. судебном (не распорядительном) заседании (67 № 375) и по выслушании объяснений сторон, если они явились в заседание.

{{rs|Истребование объяснений мирового судьи.}}II. Если при рассмотрении жалобы съезд найдет необходимым рассмотреть подлинное производство, которого мировой судья не представил при жалобе, то всегда вправе потребовать представления его. А в тех случаях, когда судья должен был представить дело, но не представил почему-либо, съезд обязан предписать ему представить оное. Непредставление подлинного производства ни в каком случае не может служить основанием ни к отказу в жалобе, ни к оставлению ее без рассмотрения (75 № 439).

Всякая жалоба, не подлежащая оставлению без рассмотрения, должна быть рассмотрена съездом по существу, причем, если съезд находит данную жалобу заслуживающею уважения, т. е. обжалованное определение судьи неправильным, то он не должен ограничиваться одною отменою этого определения с предписанием судье войти в новое рассмотрение раз разрешенного им вопроса. Он обязан поверить все представленные сторонами доказательства и постановить свое определение по существу дела, вполне заменяющее отменяемое определение судьи (99 № 63). Отступление от этого может иметь место только в тех случаях, когда это прямо указывается законом или когда вызывается особенностями дела (93 № 62), как, напр., в тех случаях, когда известные процессуальные действия обязательно должны быть совершены мировым судьей, как судом первой инстанции. Так: судья признал отвод,, заявленный ответчиком, заслуживающим уважения и, не входя в рассмотрение дела по существу, прекратил производство. Съезд, находя это неправильным, не только вправе, но и обязан ограничиться отменой определения судьи с тем, чтобы судья вошел в рассмотрение дела по существу, ибо сам съезд не вправе сделать это ввиду 12 ст., по силе которой никакое дело по существу не может быть разрешаемо высшей инстанцией, если не было решено низшей. Точно также: мировой судья отказал жалобщику в распределении денег его должника;&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>0cew94xmvashrnkdcjs6vhuklgjs1mw</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592803</id>
      <parentid>4592734</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T18:24:08Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4071" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |169 ст.|757}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
с таким расчетом, чтобы он не был ранее окончания срока на подачу объяснения.

Затем частные жалобы должны быть рассматриваемы в публичном, т. е. судебном (не распорядительном) заседании (67 № 375) и по выслушании объяснений сторон, если они явились в заседание.

{{rs|Истребование объяснений мирового судьи.}}II. Если при рассмотрении жалобы съезд найдет необходимым рассмотреть подлинное производство, которого мировой судья не представил при жалобе, то всегда вправе потребовать представления его. А в тех случаях, когда судья должен был представить дело, но не представил почему-либо, съезд обязан предписать ему представить оное. Непредставление подлинного производства ни в каком случае не может служить основанием ни к отказу в жалобе, ни к оставлению ее без рассмотрения (75 № 439).

Всякая жалоба, не подлежащая оставлению без рассмотрения, должна быть рассмотрена съездом по существу, причем, если съезд находит данную жалобу заслуживающею уважения, т. е. обжалованное определение судьи неправильным, то он не должен ограничиваться одною отменою этого определения с предписанием судье войти в новое рассмотрение раз разрешенного им вопроса. Он обязан поверить все представленные сторонами доказательства и постановить свое определение по существу дела, вполне заменяющее отменяемое определение судьи (99 № 63). Отступление от этого может иметь место только в тех случаях, когда это прямо указывается законом или когда вызывается особенностями дела (93 № 62), как, напр., в тех случаях, когда известные процессуальные действия обязательно должны быть совершены мировым судьей, как судом первой инстанции. Так: судья признал отвод, заявленный ответчиком, заслуживающим уважения и, не входя в рассмотрение дела по существу, прекратил производство. Съезд, находя это неправильным, не только вправе, но и обязан ограничиться отменой определения судьи с тем, чтобы судья вошел в рассмотрение дела по существу, ибо сам съезд не вправе сделать это ввиду 12 ст., по силе которой никакое дело по существу не может быть разрешаемо высшей инстанцией, если не было решено низшей. Точно также: мировой судья отказал жалобщику в распределении денег его должника;&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>58uggx1s5o7y4edtepf3c01k66lzm17</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/776</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124604</id>
    <revision>
      <id>4592735</id>
      <timestamp>2022-07-24T14:11:03Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3764" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|758|169—169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
съезд находит отказ этот неправильным; ничего другого быть не может, как отмена обжалованного определения и возвращения дела судье с предписанием составить распределение, так как сам сделать это он не может. Но если съезд находит, что судья неправильно отказал просителю в ходатайстве об обеспечении иска или об утверждении его в правах наследства и т. п., — то здесь он не может ограничиться одной отменой определения судьи, а должен постановить свое определение об обеспечении иска, или об утверждении просителя в правах наследства и т. п., причем никакие затруднения не могут служить ему оправданием в неисполнении этой его обязанности.

Если обжалованное определение признается правильным, то определение съезда не может быть иное, как об оставлении частной жалобы без последствия.
{{---|width=10%}}
'''169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt;. Разбирательство дел в мировых съездах производится по правилам, установленным для мировых судей, с соблюдением нижеследующих особых постановлений [(ст.ст. 170—178, 180—183 и 184 (по Прод. 1906 г.)].''' &lt;small&gt;Там же, II, ст. 169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt;.&lt;/small&gt;

Приступая к рассмотрению производства дел в мировом съезде, мы считаем небесполезным привести разъяснения во-1-х о круге деятельности съездов и во-2-х об условиях, необходимых для признания заседаний их законными.

{{ls|Круг ведомства мировых съездов.}}I. Мировой съезд есть инстанция апелляционная, т. е. поверочная: он не входит в рассмотрение дел, кои не были в рассмотрении I-ой инстанций, т. е. мировых судей. Его права ограничиваются поверкою правильности тех постановляемых последними решений и частных определений, ''на которые приносятся жалобы заинтересованными в деле лицами'', и то только ''в пределах этих жалоб''. Следовательно, если решение или частное определение мирового судьи не было обжаловано заинтересованным в деле лицом и притом в установленном порядке, съезд ''ни в каком случае'' не должен входить в рассмотрение и поверку правильности постановлений судьи, ни по собственному почину, ни по указанию лиц, до коих те дела не&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>6mb02qedv9pybkk0s4tiw3fng8rnp90</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592818</id>
      <parentid>4592735</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T20:40:41Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3764" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|758|169—169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
съезд находит отказ этот неправильным; ничего другого быть не может, как отмена обжалованного определения и возвращения дела судье с предписанием составить распределение, так как сам сделать это он не может. Но если съезд находит, что судья неправильно отказал просителю в ходатайстве об обеспечении иска или об утверждении его в правах наследства и т. п., — то здесь он не может ограничиться одной отменой определения судьи, а должен постановить свое определение об обеспечении иска, или об утверждении просителя в правах наследства и т. п., причем никакие затруднения не могут служить ему оправданием в неисполнении этой его обязанности.

Если обжалованное определение признается правильным, то определение съезда не может быть иное, как об оставлении частной жалобы без последствия.
{{---|width=10%}}
'''169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt;. Разбирательство дел в мировых съездах производится по правилам, установленным для мировых судей, с соблюдением нижеследующих особых постановлений [(ст.ст. 170—178, 180—183 и 184 (по Прод. 1906 г.)].''' &lt;small&gt;Там же, II, ст. 169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt;.&lt;/small&gt;

Приступая к рассмотрению производства дел в мировом съезде, мы считаем небесполезным привести разъяснения во-1-х о круге деятельности съездов и во-2-х об условиях, необходимых для признания заседаний их законными.

{{ls|Круг ведомства мировых съездов.}}I. Мировой съезд есть инстанция апелляционная, т. е. поверочная: он не входит в рассмотрение дел, кои не были в рассмотрении I-ой инстанции, т. е. мировых судей. Его права ограничиваются поверкою правильности тех постановляемых последними решений и частных определений, ''на которые приносятся жалобы заинтересованными в деле лицами'', и то только ''в пределах этих жалоб''. Следовательно, если решение или частное определение мирового судьи не было обжаловано заинтересованным в деле лицом и притом в установленном порядке, съезд ''ни в каком случае'' не должен входить в рассмотрение и поверку правильности постановлений судьи, ни по собственному почину, ни по указанию лиц, до коих те дела не&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>4gjr26lg5kc3k88d3t3r4yxaxi56x59</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/777</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124605</id>
    <revision>
      <id>4592737</id>
      <timestamp>2022-07-24T14:20:24Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4175" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.|759}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
касаются, не исключая и отдельных должностных лиц и даже целых правительственных учреждений. Только по указам правительствующего сената съезды вправе и обязаны входить в рассмотрение тех дел, которые им передаются для сего.

Таким образом, — ''никакое гражданское дело не может быть начинаемо непосредственно в съезде''. Этому нисколько не противоречит то обстоятельство, что дела по продаже недвижимых имений производятся при съездах и по силе 1134 ст. все действия, которые в общих судебных местах совершаются по этим делам окружными судами, должны быть совершаемы председателем съездов, ибо в этих делах І-ой инстанцией являются председатели съездов; съезды же и по этим делам составляют 2-ую инстанцию и могут входить в их рассмотрение только в тех случаях, когда действия председателей их будут обжалованы им (70 № 621; 74 № 442; 89 №№ 87, 110).

{{rs|Пределы их прав в делах гражданских.}}II. Право съезда проверять обжалованные ему решения и определения 1-ой инстанции также не беспредельно. Оно ограничено правилом 773 ст., обязательной для него в силу 80 ст., по которому 2-ая инстанция не должна входить в рассмотрение тех частей решения 1-ой инстанции, которые не были обжалованы сторонами. Это правило, имеющее в своем основании принцип невмешательства суда в автономию тяжущихся, — безусловно. Отступление от него всегда влечет за собою отмену постановленного 2-ой инстанцией решения (68 № 527; 71 № 812; 77 № 347; 03 № 5; 06 № 87 и мн. др.). Посему, съезд не вправе проверять необжалованных частей решения как со стороны материального, так и процессуального права (68 № 690; 69 № 277; 73 № 413); не вправе постановлять решения о предметах, о коих ему не было предъявлено требования (74 № 609); присуждать то, о присуждении чего тяжущийся не просил в апелляции (68 № 698); присуждать истцу, не обжаловавшему решения мирового судьи, более того, что ему присуждено тем решением (70 № 372), или отказывать истцу во всем иске, по коему решение состоялось против двух ответчиков, но каковое обжаловано одним из них (72 № 59), если эти ответчики не связаны солидарною ответственностью (71 № 291; 89 № 60; 93 № 45; 03 № 45 и др.), как, напр. в таком случае: в удовлетворение иска о восстановлении нарушенного владения мировой судья обязал двух {{Перенос|от|ветчиков}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>a4mvtxietsnztaqq9be2qn65l5u5drn</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/778</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124606</id>
    <revision>
      <id>4592738</id>
      <timestamp>2022-07-24T14:24:44Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4147" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|760|169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|от|ветчиков}} снести часть их общего дома с захваченной ими у истца земли; на это решение жалуется один из ответчиков и съезд находит эту жалобу правильной. Ясное дело, что здесь не может быть постановлено решения в пользу одного из ответчиков и против другого, почему должно быть постановлено в пользу обоих.

{{ls|Их обязанности.}}III. Но с другой стороны все то, что обжаловано сторонами, съезд ''обязан'' рассмотреть и обсудить с такою же подробностью, как и мировой судья, обязанный рассмотреть все доводы, приводимые сторонами и все представленные ими доказательства: он должен войти в рассмотрение всех ''обжалованных'' частей решения и разрешить все вопросы, вытекающие из требований и возражений сторон (68 № 494; 71 №№ 98, 99; 72 № 262 и др.), все те возражения, которые сторона сделала в 1-ой инстанции и ''поддерживает'' их во 2-ой, хотя бы она и не подавала апелляции (75 № 485; 81 № 141; 82 № 37; 05 № 12). При этом, ему принадлежит широкое право не соглашаться с теми выводами и заключениями, которые сделаны мировым судьей, и самостоятельно устанавливать фактическую сторону дела, входить в поверку доказательств, руководствуясь при этом правилами, установленными на этот предмет для 1-й инстанции (91 № 17); оценивать доказательства по своему убеждению (68 № 868); квалифицировать акты иначе, чем они квалифицированы мировым судьей (73 № 174), и вообще определять силу и значение документов, как представленных непосредственно ему, так и в 1-ой инстанции и этой последней почему-либо не рассмотренных, хотя бы на это и не было сделано указания в апелляции (68 № 91), и затем, из всего добытого материала делать свои выводы и заключения, относящиеся как к фактической, так и юридической стороне дела. 

{{ls|Условия законности заседания съезда.}}IV. Обращаясь засим к рассмотрению тех условий, наличность или соблюдение, которых необходимы для признания законными заседаний съезда, прежде всего укажем на то, что законом установлены два вида заседаний — ''распорядительные'' и ''судебные''.

{{ls|Распорядительное и судебное заседание.}}В распорядительном заседании могут быть рассматриваемы и разрешаемы лишь вопросы, касающиеся внутреннего распорядка и точно перечисленные в ст. 151 учр. суд. уст. Никакой вопрос,&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>3ec6guh4o21yrndae0m1h6hprzcomx2</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/779</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124607</id>
    <revision>
      <id>4592740</id>
      <timestamp>2022-07-24T14:27:43Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4028" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.|761}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
не указанный в этой последней статье, не должен разрешаться в распорядительном заседании, иначе — состоявшееся в противность сему постановление съезда будет незаконно и лишено всякой силы и значения (67 № 239; 69 № 1304; 70 № 280; 73 № 932 и др.). Посему, все, что касается гражданских дел — всякого рода жалобы за исключением жалоб на ''личные действия'' судей и судебных приставов (эти жалобы подлежат рассмотрению в распорядительном заседании (69 № 915) просьбы и ходатайства тяжущихся и все процессуальные действия самого съезда), должны быть рассматриваемы ''в судебных заседаниях'', в коих могут присутствовать как тяжущиеся, так и посторонние лица, если не будет признано необходимым слушать дело при закрытых дверях согласно указания 68 ст. уст. Так, сенатом признано, что нижеследующие вопросы должны быть рассматриваемы непременно в судебных заседаниях и следовательно не могут быть рассматриваемы в распорядительных: о подведомственности (69 № 702; 90 № 33) и о подсудности дел (69 № 1304); об избрании экспертов (73 № 932); о вызове свидетелей (70 № 1615); о принятии жалоб (70 № 702); по жалобам на непринятие апелляции (72 № 1088); на медленность низших инстанций (67 № 375); о толковании решений (75 № 936); по спорам и жалобам, возникающим при исполнении решений (67 № 239; 72 № 118; 73 № 1146; 74 № 494; 75 № 446 и др.); по просьбам об уничтожении торгов (74 № 236); об освобождении имуществ, описанных за чужой долг (76 № 198) и по всякого рода частным жалобам на действия суда I-ой степени. Всякого рода поверка доказательств, раз производство ее не поручено одному из судей, также должна производиться в судебном заседании (70 №№ 360, 1013).

{{rs|Состав присутствия съезда.}}V. Всякие заседания, т. е. как судебные, так и распорядительные, признаются законными лишь при наличности следующих условий: 1) когда в нем присутствует не менее установленного числа судей; 2) когда большинство судей состоит из числа постоянного состава суда, и 3) когда входящие в состав присутствия судьи не находятся в недозволенных законом отношениях: а) между собою, б) к тяжущимся и в) к самому делу.

Присутствие съезда ''ни в каком случае не может состоять менее, как из трех судей'' (75 № 180). Присутствие из&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>oy4zl8kk3mc1beakm6lrdrh62pv17o5</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/780</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124608</id>
    <revision>
      <id>4592743</id>
      <timestamp>2022-07-24T14:32:18Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4044" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|762|169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
большего числа судей не почитается незаконным, будет ли это число нечетным или четным, но во всяком случае большинство судей, составляющих оное, должно принадлежать ''к постоянному составу суда'' (74 № 84 уг. д.).

К постоянному составу съезда принадлежат его председатель, все ''участковые'' мировые судьи данного мирового округа, а равно добавочные и помощники мировых судей» где они полагаются по штату (73 № 628 уг. д. и 98 № 89 гр. д.). Почетные мировые судьи не принадлежат к постоянному составу съезда, а потому, заседание съезда ''незаконно'', если в нем число почетных мировых судей ''превышает или даже равно'' числу участковых (74 № 84 уг. д.), считая в этом последнем и председателя (ст. 56&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; учр. суд. уст.). Это требование закона не допускает никаких исключений и не может быть оправдываемо недостатком участковых судей по случаю нахождения их в командировке или вообще в отсутствии (00 № 7 общ. собр.).

{{ls|Родство и свойство судей.}}VI. Составляющие присутствие съезда судьи не должны находиться ''в указанных законом отношениях между собою''. Таковыми отношениями почитаются: 1) ''родство'' в прямой линии без ограничения степеней (отец и сын, дед и внук и т. д.), а в боковых — до четвертой степени включительно: братья родные (2-ая степень), двоюродные (4-ая ст.); дядя и племянник (3-я ст.); двоюродные дяди и племянник (4-я ст.) (см. ст. 148 учр. и р. с. 67 № 509; 71 № 485; 74 № 834; 75 № 438), и 2) ''свойство'' до второй степени включительно (зять и тесть (68 № 646; 71 № 957; 76 № 315); женатые на родных сестрах (69 № 365; 70 № 308; 71 № 77) — из коих один женат на сестре другого (68 № 215; 71 № 899). Свойство, по разъяснению сената, не прекращается смертью того лица, чрез брак с которым одного из судей оно возникло. Так, — если один из судей был женат на сестре другого, то они должны почитаться свойственниками и после смерти последней (68 № 215). Посему, если следовать означенному разъяснению, то в одном заседании не должны принимать участия отец жены другого судьи и этот последний, хотя бы жены его уже не было в живых.

Но родство и свойство между двумя судьями служат основанием к признанию заседания незаконным тогда лишь, когда оба эти судьи принимают участие в разрешении дел, в съезде.&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>5e6go4i6mug5mx9jf641mwys2684bur</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/781</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124609</id>
    <revision>
      <id>4592748</id>
      <timestamp>2022-07-24T14:49:59Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4286" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.|763}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
Если же одним из них решено дело в 1-ой инстанции, то другой может участвовать в решении его 2-ою инстанцией (68 № 182; 69 № 722; 70 № 1463; 72 № 122; 76 № 19 и др.). Так: если дело решено сыном или братом, то отец или брат не лишены права участвовать в рассмотрении этого дела в съезде. Это потому, что при участии в съезде двух судей, состоящих между собою в указанных степенях родства или свойства, всегда может существовать предположение о возможности решения большинством голосов этих судей, чего, очевидно, быть не может, когда только один из них входит в состав присутствия съезда.

Затем следует заметить, что заседание почитается незаконным тогда только, когда в нем участвуют ''судьи'', состоящие между собою в родстве или свойстве. Родство же одного из судей с секретарем, который также входит в состав присутствия, не служит поводом к признанию заседания незаконным (ср. 70 № 1870), так как, хотя секретарь является членом присутствия съезда, но он не принимает участия в решении дел и, следовательно, не может оказывать никакого влияния на решения их, одно предположение о возможности такого влияния и положено в основание рассматриваемого правила.

{{rs|Особые отношения судьи к тяжущимся.}}VII. Заседание съезда признается незаконным, когда в нем принимает участие судья, находящийся в одном из тех отношений к тяжущимся, которые указаны в 195 ст., как основания, по коим тяжущиеся вправе требовать устранения судьи и сам он обязан устранить себя. В недопущении такого судьи к участию в деле, т. е. когда в разрешении его должны участвовать другие судьи, кроется залог той гарантии в беспристрастии судей к делу, которую тяжущиеся всегда должны иметь, что может быть достигнуто только тогда, когда у них нет положительного основания даже к предположению возможности пристрастия у одного из судей, решающих их дело.

{{rs|Особое отношение судьи к делу.}}VIII. Затем, заседание съезда незаконно, когда в состав его присутствия входит судья, по жалобе на действия коего дело
подлежит рассмотрению съезда (ст. 180). Цель, с которою установлено такое правило, — очевидна: никто не может быть судьей своих действий и поступков, ибо, как бы ни были велики нравственные и умственные качества человека, всегда есть место сомнению в его беспристрастии, когда он сам является {{Перенос|контроле|ром}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>jlccknahyaouhetdvu7ztwv5f6agaa7</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/782</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124610</id>
    <revision>
      <id>4592750</id>
      <timestamp>2022-07-24T14:52:54Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4231" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|764|169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|контроле|ром}} себя самого. Вот ввиду возможности предположения в отсутствии полного беспристрастия, следовательно, ввиду необходимости устранения всякого сомнения в возможности заподозрить судью в пристрастии, и ввиду необходимости предоставить нравственную гарантию тем, которые находят действия его неправильными и требуют поверки правильности их, закон устраняет судей от участия в такой поверке.

Но с другой стороны: действия судьи при производстве одного и того, же дела весьма разнообразны. Одни из них тяжущиеся признают вполне правильными и законными, другие — неправильными и незаконными, почему подчиняются первым и требуют отмены или изменения последних. Посему, недостаточно того, что судья принимал какое-либо участие в деле и постановил то или другое определение, которое не было обжаловано, чтобы устранить его от участия в рассмотрении жалобы на решение или определение, постановленное хотя и по тому же делу, но другим судьей; необходимо чтобы рассмотрению съезда подлежала жалоба на действия, именно этого судьи. Так: мировой судья приостановил частное определение о допросе свидетелей по делу и потом допросил их, но не решал дела по существу, и оно было решено другим судьей, на решение которого и подана жалоба. Здесь к участию в рассмотрении этой жалобы не должен быть допускаем только последний судья, но не первый, ибо, если он неправильно допустил допрос свидетелей, то дело второго судьи было устранить их показания из числа доказательств; коль же скоро он этого не сделал и постановил решение на основании свидетельских показаний, то он сделал неправильность, Вот, посему и правительствующий, сенат разъясняет: закон не воспрещает участвовать в заседании суда 2-ой степени тому судье, который рассматривал дело, но не постановил решения, каковое было постановлена другим судьей и на оное подана жалоба (69 № 683; 71 № 821; 72 № 727; 74 № 265; 78 № 184). По сим основаниям сенат признает право принимать участие в съезде за таким судьей, который: а) принял исковое прошение (73 № 634), б) подписал повестку о вызове тяжущихся в заседание (70 № 431), в) постановил отмененное затем съездом определение о признании дела неподсудным ему (71 № 576), г) или заочное решение, замененное затем другим решением (69 № 683; 72&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>iuwev16d88je2zcle7synpdrr0o6cpd</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592751</id>
      <parentid>4592750</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T14:53:14Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4230" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|764|169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|контроле|ром}} себя самого. Вот ввиду возможности предположения в отсутствии полного беспристрастия, следовательно, ввиду необходимости устранения всякого сомнения в возможности заподозрить судью в пристрастии, и ввиду необходимости предоставить нравственную гарантию тем, которые находят действия его неправильными и требуют поверки правильности их, закон устраняет судей от участия в такой поверке.

Но с другой стороны: действия судьи при производстве одного и того, же дела весьма разнообразны. Одни из них тяжущиеся признают вполне правильными и законными, другие — неправильными и незаконными, почему подчиняются первым и требуют отмены или изменения последних. Посему, недостаточно того, что судья принимал какое-либо участие в деле и постановил то или другое определение, которое не было обжаловано, чтобы устранить его от участия в рассмотрении жалобы на решение или определение, постановленное хотя и по тому же делу, но другим судьей; необходимо чтобы рассмотрению съезда подлежала жалоба на действия, именно этого судьи. Так: мировой судья приостановил частное определение о допросе свидетелей по делу и потом допросил их, но не решал дела по существу, и оно было решено другим судьей, на решение которого и подана жалоба. Здесь к участию в рассмотрении этой жалобы не должен быть допускаем только последний судья, но не первый, ибо, если он неправильно допустил допрос свидетелей, то дело второго судьи было устранить их показания из числа доказательств; коль же скоро он этого не сделал и постановил решение на основании свидетельских показаний, то он сделал неправильность, Вот, посему и правительствующий сенат разъясняет: закон не воспрещает участвовать в заседании суда 2-ой степени тому судье, который рассматривал дело, но не постановил решения, каковое было постановлена другим судьей и на оное подана жалоба (69 № 683; 71 № 821; 72 № 727; 74 № 265; 78 № 184). По сим основаниям сенат признает право принимать участие в съезде за таким судьей, который: а) принял исковое прошение (73 № 634), б) подписал повестку о вызове тяжущихся в заседание (70 № 431), в) постановил отмененное затем съездом определение о признании дела неподсудным ему (71 № 576), г) или заочное решение, замененное затем другим решением (69 № 683; 72&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>j4z3wl0mnnodn5itlgpfb4qxrgsixtn</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/783</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124611</id>
    <revision>
      <id>4592752</id>
      <timestamp>2022-07-24T14:56:33Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4146" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.|765}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
№ 577; 71 № 821; 74 № 255), но решение по существу, по жалобе на которое дело перешло в съезд, постановлено другим судьей. По тем же основаниям должно быть признаваемо рассматриваемое право и за судьей, которым разрешены были какие-либо частные вопросы и ходатайства, как напр., об обеспечении иска, о проверке доказательств, о привлечении к делу третьего лица и о дозволении третьему лицу принять участие в деле, и т. п. и т. п., если, в съезд дело поступило не на эти определения, а на решение по существу, постановленное другим судьей.

Итак, мировой судья, принимавший какое-либо участие в деле, не лишен права принимать участие в рассмотрении того же дела в съезде, если эти действия не были обжалованы сторонами и дело перешло в съезд по жалобе на действия другого судьи, принявшего в оном то или другое участие, как, напр.: один судья постановил решение по существу, а заменивший его другой судья возвратил стороне поданную ею апелляцию на то решение, неправильно признав срок пропущенным; в этом случае первый судья вправе участвовать в съезде при рассмотрении жалобы на это возвращение апелляции, буде и сам не обвиняется в таком, действии, которое дало основание другому судье возвратить ее тяжущемуся. Коль же скоро в жалобе указывается на то, что срок пропущен по вине такого судьи, этот последний не вправе участвовать в рассмотрении этой жалобы, равно как и жалобы тяжущегося на отказ в восстановлении права апелляции (77 № 221). Вообще, если жалоба подается на действия двух судей, то ни один из них не вправе принимать участия в том деле (70 № 338; 71 №№ 275, 320) как, напр.: один судья оставил без последствия заявленный ответчиком отвод о неподсудности ему данного дела, а другой постановил по оному решение по существу, и стороны, или одна из них, подают жалобы и на определение об оставлении отвода без уважения и на решение по существу.

По тем же основаниям от участия в рассмотрении деда в съезде подлежат устранению не одни мировые судьи, на действия коих, ''как таковых'', принесены жалобы, ''но вообще судья'', действия которого обжалованы. Так, председатель съезда, постановляя то или другое определение по производству публичных торгов, действует в качестве не мирового судьи, а в качестве&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>02ly5c7sbb75i0gmp2kycbkhoxsrc9v</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592753</id>
      <parentid>4592752</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T14:56:49Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4145" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.|765}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
№ 577; 71 № 821; 74 № 255), но решение по существу, по жалобе на которое дело перешло в съезд, постановлено другим судьей. По тем же основаниям должно быть признаваемо рассматриваемое право и за судьей, которым разрешены были какие-либо частные вопросы и ходатайства, как напр., об обеспечении иска, о проверке доказательств, о привлечении к делу третьего лица и о дозволении третьему лицу принять участие в деле, и т. п. и т. п., если в съезд дело поступило не на эти определения, а на решение по существу, постановленное другим судьей.

Итак, мировой судья, принимавший какое-либо участие в деле, не лишен права принимать участие в рассмотрении того же дела в съезде, если эти действия не были обжалованы сторонами и дело перешло в съезд по жалобе на действия другого судьи, принявшего в оном то или другое участие, как, напр.: один судья постановил решение по существу, а заменивший его другой судья возвратил стороне поданную ею апелляцию на то решение, неправильно признав срок пропущенным; в этом случае первый судья вправе участвовать в съезде при рассмотрении жалобы на это возвращение апелляции, буде и сам не обвиняется в таком, действии, которое дало основание другому судье возвратить ее тяжущемуся. Коль же скоро в жалобе указывается на то, что срок пропущен по вине такого судьи, этот последний не вправе участвовать в рассмотрении этой жалобы, равно как и жалобы тяжущегося на отказ в восстановлении права апелляции (77 № 221). Вообще, если жалоба подается на действия двух судей, то ни один из них не вправе принимать участия в том деле (70 № 338; 71 №№ 275, 320) как, напр.: один судья оставил без последствия заявленный ответчиком отвод о неподсудности ему данного дела, а другой постановил по оному решение по существу, и стороны, или одна из них, подают жалобы и на определение об оставлении отвода без уважения и на решение по существу.

По тем же основаниям от участия в рассмотрении деда в съезде подлежат устранению не одни мировые судьи, на действия коих, ''как таковых'', принесены жалобы, ''но вообще судья'', действия которого обжалованы. Так, председатель съезда, постановляя то или другое определение по производству публичных торгов, действует в качестве не мирового судьи, а в качестве&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>4dns4wwx9c741pguj6rzdgcazwonnlz</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592770</id>
      <parentid>4592753</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:30:48Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4145" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.|765}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
№ 577; 71 № 821; 74 № 255), но решение по существу, по жалобе на которое дело перешло в съезд, постановлено другим судьей. По тем же основаниям должно быть признаваемо рассматриваемое право и за судьей, которым разрешены были какие-либо частные вопросы и ходатайства, как напр., об обеспечении иска, о проверке доказательств, о привлечении к делу третьего лица и о дозволении третьему лицу принять участие в деле, и т. п. и т. п., если в съезд дело поступило не на эти определения, а на решение по существу, постановленное другим судьей.

Итак, мировой судья, принимавший какое-либо участие в деле, не лишен права принимать участие в рассмотрении того же дела в съезде, если эти действия не были обжалованы сторонами и дело перешло в съезд по жалобе на действия другого судьи, принявшего в оном то или другое участие, как, напр.: один судья постановил решение по существу, а заменивший его другой судья возвратил стороне поданную ею апелляцию на то решение, неправильно признав срок пропущенным; в этом случае первый судья вправе участвовать в съезде при рассмотрении жалобы на это возвращение апелляции, буде и сам не обвиняется в таком, действии, которое дало основание другому судье возвратить ее тяжущемуся. Коль же скоро в жалобе указывается на то, что срок пропущен по вине такого судьи, этот последний не вправе участвовать в рассмотрении этой жалобы, равно как и жалобы тяжущегося на отказ в восстановлении права апелляции (77 № 221). Вообще, если жалоба подается на действия двух судей, то ни один из них не вправе принимать участия в том деле (70 № 338; 71 №№ 275, 320) как, напр.: один судья оставил без последствия заявленный ответчиком отвод о неподсудности ему данного дела, а другой постановил по оному решение по существу, и стороны, или одна из них, подают жалобы и на определение об оставлении отвода без уважения и на решение по существу.

По тем же основаниям от участия в рассмотрении дела в съезде подлежат устранению не одни мировые судьи, на действия коих, ''как таковых'', принесены жалобы, ''но вообще судья'', действия которого обжалованы. Так, председатель съезда, постановляя то или другое определение по производству публичных торгов, действует в качестве не мирового судьи, а в качестве&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>lwt9yb7b2gi5m9fw1eimo24y0ynrry6</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/784</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124612</id>
    <revision>
      <id>4592755</id>
      <timestamp>2022-07-24T15:00:39Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4287" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|766|169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
особой инстанции, ведению коей подчинены дела этого рода. Посему, если на определение, постановленное председателем съезда, подана жалоба,—он не имеет права участвовать в заседании съезда при рассмотрении этой жалобы (85 № 75).

{{ls|Интерес судьи в деле.}}IX. Наконец, заседание незаконно, когда в состав присутствия входит судья, так или иначе заинтересованный в деле. Заинтересованным в деле судья почитается не только тогда, когда от решения дела зависит его личный имущественный интерес, как, напр., в тех случаях, когда он сам является стороною в деле, что очевидно само собою, но и тогда, когда этот интерес чисто нравственный. Судья должен быть признаваем нравственно заинтересованным в деле во всех тех случаях, когда он принимает в нем какое-либо участие и не в качестве судьи, а в качестве поверенного одной из сторон, или юрисконсульта учреждения, которое непосредственно заинтересовано в деле, или же члена такого же учреждения, свидетеля, эксперта и т. п. Во всех подобных случаях тяжущиеся всегда могут иметь основание подозревать судью в пристрастии и потому не иметь надлежащего доверия х нему, чрез что должен подрываться авторитет самого суда, а это не должно быть допускаемо ни в каком случае. Ввиду этого правительствующим сенатом признается недопустимым участие в деле такого судьи, который в качестве председателя земской управы участвовал в заключении с истцом договора, на коем основан иск к земству (72 № 569), или в качестве гласного земства рассматривал просьбу истца о Том самом предмете, о котором предъявлен иск (70 № 269), или в качестве свидетеля давал показание по этому делу (70 № 822). На. этом основании недопустимо участие в деле и такого судьи, который в качестве поверенного истца предъявил иск или защищал ответчика и впоследствии стал судьей и т. п.

{{ls|Действия, кои судья не вправе совершать по устранении его от участия в деле.}}X. При наличности одного из указанных отношений судьи, как к другим судьям или к тяжущимся, так и к самому делу, он ни в каком случае не должен входить в состав присутствия съезда, даже и тогда, когда кроме этого судьи, присутствие состоит из законного числа других судей, как это признано и правительствующим сенатом, разъяснившим, что судьи, находящиеся между собою в указанных законом {{Перенос|степе|нях}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>bkfiemlxzl4nt7blwlo0w8pdkj9bpdv</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592756</id>
      <parentid>4592755</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:01:02Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4287" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|766|169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
особой инстанции, ведению коей подчинены дела этого рода. Посему, если на определение, постановленное председателем съезда, подана жалоба,—он не имеет права участвовать в заседании съезда при рассмотрении этой жалобы (85 № 75).

{{ls|Интерес судьи в деле.}}IX. Наконец, заседание незаконно, когда в состав присутствия входит судья, так или иначе заинтересованный в деле. Заинтересованным в деле судья почитается не только тогда, когда от решения дела зависит его личный имущественный интерес, как, напр., в тех случаях, когда он сам является стороною в деле, что очевидно само собою, но и тогда, когда этот интерес чисто нравственный. Судья должен быть признаваем нравственно заинтересованным в деле во всех тех случаях, когда он принимает в нем какое-либо участие и не в качестве судьи, а в качестве поверенного одной из сторон, или юрисконсульта учреждения, которое непосредственно заинтересовано в деле, или же члена такого же учреждения, свидетеля, эксперта и т. п. Во всех подобных случаях тяжущиеся всегда могут иметь основание подозревать судью в пристрастии и потому не иметь надлежащего доверия к нему, чрез что должен подрываться авторитет самого суда, а это не должно быть допускаемо ни в каком случае. Ввиду этого правительствующим сенатом признается недопустимым участие в деле такого судьи, который в качестве председателя земской управы участвовал в заключении с истцом договора, на коем основан иск к земству (72 № 569), или в качестве гласного земства рассматривал просьбу истца о Том самом предмете, о котором предъявлен иск (70 № 269), или в качестве свидетеля давал показание по этому делу (70 № 822). На. этом основании недопустимо участие в деле и такого судьи, который в качестве поверенного истца предъявил иск или защищал ответчика и впоследствии стал судьей и т. п.

{{ls|Действия, кои судья не вправе совершать по устранении его от участия в деле.}}X. При наличности одного из указанных отношений судьи, как к другим судьям или к тяжущимся, так и к самому делу, он ни в каком случае не должен входить в состав присутствия съезда, даже и тогда, когда кроме этого судьи, присутствие состоит из законного числа других судей, как это признано и правительствующим сенатом, разъяснившим, что судьи, находящиеся между собою в указанных законом {{Перенос|степе|нях}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>75ni6nensgt5p1zffsn6y85rf9jm3nc</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592757</id>
      <parentid>4592756</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:01:19Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4289" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|766|169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
особой инстанции, ведению коей подчинены дела этого рода. Посему, если на определение, постановленное председателем съезда, подана жалоба, — он не имеет права участвовать в заседании съезда при рассмотрении этой жалобы (85 № 75).

{{ls|Интерес судьи в деле.}}IX. Наконец, заседание незаконно, когда в состав присутствия входит судья, так или иначе заинтересованный в деле. Заинтересованным в деле судья почитается не только тогда, когда от решения дела зависит его личный имущественный интерес, как, напр., в тех случаях, когда он сам является стороною в деле, что очевидно само собою, но и тогда, когда этот интерес чисто нравственный. Судья должен быть признаваем нравственно заинтересованным в деле во всех тех случаях, когда он принимает в нем какое-либо участие и не в качестве судьи, а в качестве поверенного одной из сторон, или юрисконсульта учреждения, которое непосредственно заинтересовано в деле, или же члена такого же учреждения, свидетеля, эксперта и т. п. Во всех подобных случаях тяжущиеся всегда могут иметь основание подозревать судью в пристрастии и потому не иметь надлежащего доверия к нему, чрез что должен подрываться авторитет самого суда, а это не должно быть допускаемо ни в каком случае. Ввиду этого правительствующим сенатом признается недопустимым участие в деле такого судьи, который в качестве председателя земской управы участвовал в заключении с истцом договора, на коем основан иск к земству (72 № 569), или в качестве гласного земства рассматривал просьбу истца о Том самом предмете, о котором предъявлен иск (70 № 269), или в качестве свидетеля давал показание по этому делу (70 № 822). На. этом основании недопустимо участие в деле и такого судьи, который в качестве поверенного истца предъявил иск или защищал ответчика и впоследствии стал судьей и т. п.

{{ls|Действия, кои судья не вправе совершать по устранении его от участия в деле.}}X. При наличности одного из указанных отношений судьи, как к другим судьям или к тяжущимся, так и к самому делу, он ни в каком случае не должен входить в состав присутствия съезда, даже и тогда, когда кроме этого судьи, присутствие состоит из законного числа других судей, как это признано и правительствующим сенатом, разъяснившим, что судьи, находящиеся между собою в указанных законом {{Перенос|степе|нях}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>aucx0vc1and8m3dq0xu691zlbzra8v3</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592758</id>
      <parentid>4592757</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:01:40Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4293" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|766|169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
особой инстанции, ведению коей подчинены дела этого рода. Посему, если на определение, постановленное председателем съезда, подана жалоба, — он не имеет права участвовать в заседании съезда при рассмотрении этой жалобы (85 № 75).

{{ls|Интерес судьи в деле.}}IX. Наконец, заседание незаконно, когда в состав присутствия входит судья, ''так или иначе заинтересованный в деле''. Заинтересованным в деле судья почитается не только тогда, когда от решения дела зависит его личный имущественный интерес, как, напр., в тех случаях, когда он сам является стороною в деле, что очевидно само собою, но и тогда, когда этот интерес чисто нравственный. Судья должен быть признаваем нравственно заинтересованным в деле во всех тех случаях, когда он принимает в нем какое-либо участие и не в качестве судьи, а в качестве поверенного одной из сторон, или юрисконсульта учреждения, которое непосредственно заинтересовано в деле, или же члена такого же учреждения, свидетеля, эксперта и т. п. Во всех подобных случаях тяжущиеся всегда могут иметь основание подозревать судью в пристрастии и потому не иметь надлежащего доверия к нему, чрез что должен подрываться авторитет самого суда, а это не должно быть допускаемо ни в каком случае. Ввиду этого правительствующим сенатом признается недопустимым участие в деле такого судьи, который в качестве председателя земской управы участвовал в заключении с истцом договора, на коем основан иск к земству (72 № 569), или в качестве гласного земства рассматривал просьбу истца о Том самом предмете, о котором предъявлен иск (70 № 269), или в качестве свидетеля давал показание по этому делу (70 № 822). На. этом основании недопустимо участие в деле и такого судьи, который в качестве поверенного истца предъявил иск или защищал ответчика и впоследствии стал судьей и т. п.

{{ls|Действия, кои судья не вправе совершать по устранении его от участия в деле.}}X. При наличности одного из указанных отношений судьи, как к другим судьям или к тяжущимся, так и к самому делу, он ни в каком случае не должен входить в состав присутствия съезда, даже и тогда, когда кроме этого судьи, присутствие состоит из законного числа других судей, как это признано и правительствующим сенатом, разъяснившим, что судьи, находящиеся между собою в указанных законом {{Перенос|степе|нях}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>h3wh6wwn9iqnashcrnzg7gmrc6i091w</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592759</id>
      <parentid>4592758</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:02:17Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4293" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|766|169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
особой инстанции, ведению коей подчинены дела этого рода. Посему, если на определение, постановленное председателем съезда, подана жалоба, — он не имеет права участвовать в заседании съезда при рассмотрении этой жалобы (85 № 75).

{{ls|Интерес судьи в деле.}}IX. Наконец, заседание незаконно, когда в состав присутствия входит судья, ''так или иначе заинтересованный в деле''. Заинтересованным в деле судья почитается не только тогда, когда от решения дела зависит его личный имущественный интерес, как, напр., в тех случаях, когда он сам является стороною в деле, что очевидно само собою, но и тогда, когда этот интерес чисто нравственный. Судья должен быть признаваем нравственно заинтересованным в деле во всех тех случаях, когда он принимает в нем какое-либо участие и не в качестве судьи, а в качестве поверенного одной из сторон, или юрисконсульта учреждения, которое непосредственно заинтересовано в деле, или же члена такого же учреждения, свидетеля, эксперта и т. п. Во всех подобных случаях тяжущиеся всегда могут иметь основание подозревать судью в пристрастии и потому не иметь надлежащего доверия к нему, чрез что должен подрываться авторитет самого суда, а это не должно быть допускаемо ни в каком случае. Ввиду этого правительствующим сенатом признается недопустимым участие в деле такого судьи, который в качестве председателя земской управы участвовал в заключении с истцом договора, на коем основан иск к земству (72 № 569), или в качестве гласного земства рассматривал просьбу истца о том самом предмете, о котором предъявлен иск (70 № 269), или в качестве свидетеля давал показание по этому делу (70 № 822). На. этом основании недопустимо участие в деле и такого судьи, который в качестве поверенного истца предъявил иск или защищал ответчика и впоследствии стал судьей и т. п.

{{ls|Действия, кои судья не вправе совершать по устранении его от участия в деле.}}X. При наличности одного из указанных отношений судьи, как к другим судьям или к тяжущимся, так и к самому делу, он ни в каком случае не должен входить в состав присутствия съезда, даже и тогда, когда кроме этого судьи, присутствие состоит из законного числа других судей, как это признано и правительствующим сенатом, разъяснившим, что судьи, находящиеся между собою в указанных законом {{Перенос|степе|нях}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>ndiehjoc4y65jg5f1qmho5pnrgobqes</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/785</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124613</id>
    <revision>
      <id>4592763</id>
      <timestamp>2022-07-24T15:16:20Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4169" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.|767}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|степе|нях}} родства или свойства, не должны входить в состав присутствия, хотя бы в состав оного входили и другие судьи в числе не менее трех (70 № 1625; 76 № 469).

Судья, не имеющий права входить в состав присутствия съезда, ''не имеет права вообще принимать участие'' в производстве того дела, от участия в рассмотрении коего он устраняется по приведенным основаниям, и совершать какие бы то ни было судопроизводственные действия по тому делу. Правило это безусловно должно быть соблюдаемо в тех случаях, когда в основание устранения судьи полагается его отношение или к тяжущимся, или к самому делу. Оправдание сему заключается в том же желании законодателя — устранить всякую возможность подозревать судью в пристрастии, избежать нарекания и гарантировать нравственное спокойствие тяжущимся. Вот, в видах достижения этих целей, съезд не должен поручать судье, имеющему какой-либо интерес в деле, совершение каких-либо отдельных процессуальных действий, в роде допроса свидетелей, производства дознания, осмотра, и вообще поверки доказательств (69 № 256; 70 № 1028). Кроме этого, съезд не должен допускать такого судью присутствовать в совещательной комнате при обсуждении возникших по делу вопросов (73 № 162), Всякое нарушение сих правил должно иметь своим последствием отмену решения съезда, как постановленное с нарушением существенных форм судопроизводства. Хотя же правительствующий сенат в одном решении (73 № 403) не признал за повод к отмене решения, при постановлении коего в совещательной комнате находился судья, не имевший права находиться там, если было удостоверено, что тот судья не принимал участия в обсуждении дела, но это разъяснение более гуманно, чем правильно. Сенат не отменил решения съезда потому, что оно оказалось правильным по существу, но это не давало ему основания оправдывать допущенное съездом нарушение, так что, по удостоверению съезда, судья, не имевший права находиться в совещательной комнате, хотя и находился там, но не принимал участия в обсуждении дела, ибо из этого оправдания видно, что сенат придал ст. 180 не то значение, которое она должна иметь по разуму закона. По закону важно не то, что сенат должен верить официальному удостоверению съезда, а то,&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>71zpgbw3ipvwhxx1kt8pqy4vsqdciq2</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592769</id>
      <parentid>4592763</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:28:06Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4169" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.|767}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
{{Перенос2|степе|нях}} родства или свойства, не должны входить в состав присутствия, хотя бы в состав оного входили и другие судьи в числе не менее трех (70 № 1625; 76 № 469).

Судья, не имеющий права входить в состав присутствия съезда, ''не имеет права вообще принимать участие'' в производстве того дела, от участия в рассмотрении коего он устраняется по приведенным основаниям, и совершать какие бы то ни было судопроизводственные действия по тому делу. Правило это безусловно должно быть соблюдаемо в тех случаях, когда в основание устранения судьи полагается его отношение или к тяжущимся, или к самому делу. Оправдание сему заключается в том же желании законодателя — устранить всякую возможность подозревать судью в пристрастии, избежать нарекания и гарантировать нравственное спокойствие тяжущимся. Вот, в видах достижения этих целей, съезд не должен поручать судье, имеющему какой-либо интерес в деле, совершение каких-либо отдельных процессуальных действий, в роде допроса свидетелей, производства дознания, осмотра, и вообще поверки доказательств (69 № 256; 70 № 1028). Кроме этого, съезд не должен допускать такого судью присутствовать в совещательной комнате при обсуждении возникших по делу вопросов (73 № 162). Всякое нарушение сих правил должно иметь своим последствием отмену решения съезда, как постановленное с нарушением существенных форм судопроизводства. Хотя же правительствующий сенат в одном решении (73 № 403) не признал за повод к отмене решения, при постановлении коего в совещательной комнате находился судья, не имевший права находиться там, если было удостоверено, что тот судья не принимал участия в обсуждении дела, но это разъяснение более гуманно, чем правильно. Сенат не отменил решения съезда потому, что оно оказалось правильным по существу, но это не давало ему основания оправдывать допущенное съездом нарушение, так что, по удостоверению съезда, судья, не имевший права находиться в совещательной комнате, хотя и находился там, но не принимал участия в обсуждении дела, ибо из этого оправдания видно, что сенат придал ст. 180 не то значение, которое она должна иметь по разуму закона. По закону важно не то, что сенат должен верить официальному удостоверению съезда, а то,&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>nmk89jvuujzxhj1ti1108fu78ymvy22</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/786</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124614</id>
    <revision>
      <id>4592765</id>
      <timestamp>2022-07-24T15:21:06Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4237" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул|768|169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.| }}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
чтобы тяжущиеся были убеждены в соблюдении судом предписанных форм, каковое только убеждение и может служить доказательством правильности отправления правосудия. Вот, ввиду сего, мы считаем необходимым безусловное устранение таких судей не только от участия в деле, но и от присутствования в совещательной комнате при обсуждении оного.

{{ls|Наблюдение за законностью присутствия.}}XI. В каком же порядке судьи должны быть устраняемы от дел, в рассмотрении коих они не должны участвовать? — Прежде всего каждый судья сам должен заботиться о том, чтобы он не был включаем в состав того присутствия съезда, в коем должно быть рассмотрено дело, участвовать в котором он не имеет права. Об этом, а равно о том, кому и как должно быть сделано заявление, подробно сказано в ст. 195—199, разъяснение коих будет дано в своем месте. Далее, на председателе съезда лежит прямая обязанность наблюдать за тем, чтобы состав присутствия был всегда законен, почему, если ему известны причины, обязывающие устранить того или другого судью от участия в данном деле, он должен назначить это дело в такое заседание, в котором этот судья не будет участвовать. Это для него вполне возможно так как назначение дел в то или другое заседание зависит от председателя (73 № 1705). Если же эти причины будут обнаружены уже по назначении дела, ему принадлежит право (69 № 321; 70 № 1622) и даже на нем лежит обязанность (69 № 860), указать судье на данные, обязывающие последнего самому устранить себя. Трудно допустить, чтобы какой-либо судья, сознавая справедливость такого указания, не пожелал бы подчиниться законному требованию председателя. Однако, возможны случаи сомнения, в правильности такого требования и, следовательно, представления со стороны судьи своих возражений. В подобных случаях председатель, конечно, не может своею властью устранить судью из состава присутствия, а потому обязан возникшее с судьей пререкание внести на уважение съезда, который должен разрешить таковое в том порядке, в котором закон предписывает рассматривать заявляемые тяжущимися отводы судей, о чем будет сказано в объяснении на ст. 195—199.

{{ls|Порядок разбирательства дел в съезде.}}XII. «Разбирательство дел в мировых съездах производится по правилам, установленным для мировых судей с&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>ezu1xdrxros8vufohb9ctw4e2gjimlo</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Исаченко. Мировой суд (1913).pdf/787</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124615</id>
    <revision>
      <id>4592766</id>
      <timestamp>2022-07-24T15:24:15Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3281" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.|769}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
соблюдением нижеследующих особых постановлений (170—183 и 184 ст. по прод. 1906 г.)». Так гласит закон, но в действительности это не так. Разбирательство дел в съездах производится и не может производиться иначе, как по правилам, изображенным в статьях 170—184. Порядок разбирательства дел у мировых судей во многом отличается от порядка, установленного в только что приведенных статьях и никакого применения в съездах иметь не может. Сопоставим для примера статьи 72 и 173. По первой из них разбирательство у мировых судей начинается предложением судьи истцу рассказать обстоятельства дела и объяснить свои требования, а потом выслушивается объяснение ответчика. По второй — разбирательство дел в съезде открывается докладом дела одним из членов съезда. Таким образом, правило 169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст. говорит не о том, о чем составители ее думали и желали сказать. Они неудачно перефразировали правило 777 ст., которая им показалась недостаточно ясною, с чем нельзя не согласиться. Но, к сожалению, перефразировали ее так, что и совсем затемнили ее смысл, который заключается вовсе не в том, что во второй инстанций разбирательство дел должно производиться в том же порядке, в коем оно производится у мировых судей, а в том, что ''подлежащие разрешению второй, инстанции юридические вопросы должны быть разрешаемы по правилам, установленным для разрешения их в первой инстанции''.

Так: вопрос о допустимости или недопустимости свидетелей в разъяснение данного обстоятельства и мировой съезд, как и мировой судья, должен разрешать по правилу 101&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст. Вопросы об обеспечении исков — по правилам 125—128 ст. Вопросы о привлечении к делу третьих лиц и о вступлении их в дело — по правилам 128&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt;—128&lt;sup&gt;4&lt;/sup&gt; ст., и т. п. и т. п.
{{---|width=10%}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>hk9ig48w6zwn5iub4b9q7p7czd9zfg8</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592767</id>
      <parentid>4592766</parentid>
      <timestamp>2022-07-24T15:24:31Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3280" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;Ratte&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__&lt;div class=&quot;text&quot;&gt;
{{колонтитул| |169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст.|769}}{{sidenotes begin|width=50em}}&lt;/noinclude&gt;
соблюдением нижеследующих особых постановлений (170—183 и 184 ст. по прод. 1906 г.)». Так гласит закон, но в действительности это не так. Разбирательство дел в съездах производится и не может производиться иначе, как по правилам, изображенным в статьях 170—184. Порядок разбирательства дел у мировых судей во многом отличается от порядка, установленного в только что приведенных статьях и никакого применения в съездах иметь не может. Сопоставим для примера статьи 72 и 173. По первой из них разбирательство у мировых судей начинается предложением судьи истцу рассказать обстоятельства дела и объяснить свои требования, а потом выслушивается объяснение ответчика. По второй — разбирательство дел в съезде открывается докладом дела одним из членов съезда. Таким образом, правило 169&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст. говорит не о том, о чем составители ее думали и желали сказать. Они неудачно перефразировали правило 777 ст., которая им показалась недостаточно ясною, с чем нельзя не согласиться. Но, к сожалению, перефразировали ее так, что и совсем затемнили ее смысл, который заключается вовсе не в том, что во второй инстанций разбирательство дел должно производиться в том же порядке, в коем оно производится у мировых судей, а в том, что ''подлежащие разрешению второй инстанции юридические вопросы должны быть разрешаемы по правилам, установленным для разрешения их в первой инстанции''.

Так: вопрос о допустимости или недопустимости свидетелей в разъяснение данного обстоятельства и мировой съезд, как и мировой судья, должен разрешать по правилу 101&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt; ст. Вопросы об обеспечении исков — по правилам 125—128 ст. Вопросы о привлечении к делу третьих лиц и о вступлении их в дело — по правилам 128&lt;sup&gt;1&lt;/sup&gt;—128&lt;sup&gt;4&lt;/sup&gt; ст., и т. п. и т. п.
{{---|width=10%}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;{{sidenotes end}}&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>kgzzlrqcxanab8nox0qm86qt13uqqme</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Мировой суд (Исаченко)/Об обжаловании решений мировых судей</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124616</id>
    <revision>
      <id>4592768</id>
      <timestamp>2022-07-24T15:27:35Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Ratte</username>
        <id>43696</id>
      </contributor>
      <comment>Новая: «&lt;pages index=&quot;Исаченко. Мировой суд (1913).pdf&quot; from=735 to=787 header=4 next=&quot;[[Мировой суд (Исаченко)/О порядке производства в мировых съездах|Глава XII. О порядке производства в мировых съездах]]&quot; prev=&quot;Мировой суд (Исаченко)/О понудительном исполнении по актам|Глава X. О понудительном испо...»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="578" xml:space="preserve">&lt;pages index=&quot;Исаченко. Мировой суд (1913).pdf&quot; from=735 to=787 header=4 next=&quot;[[Мировой суд (Исаченко)/О порядке производства в мировых съездах|Глава XII. О порядке производства в мировых съездах]]&quot; prev=&quot;[[Мировой суд (Исаченко)/О понудительном исполнении по актам|Глава X. О понудительном исполнении по актам]]&quot; /&gt;

[[Категория:Мировой суд (Исаченко)]]</text>
      <sha1>e48zwelffvk1zp0lnifrxevxxj6b1am</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:1870, Russkaya starina, Vol 2. №7-12 and table of contents vol. 1-2.pdf/174</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124617</id>
    <revision>
      <id>4592792</id>
      <timestamp>2022-07-24T17:34:23Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Dmitry V A</username>
        <id>64461</id>
      </contributor>
      <comment>Распознан текст страницы</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4011" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;1&quot; user=&quot;Dmitry V A&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__
&lt;div class='indent'&gt;&lt;/noinclude&gt;{{Перенос2|об|стоятельства}} позволятъ, то ихъ им. высочествамъ дадутъ прочесть нѣсколько главъ изъ {{Razr2|Квинтиліана}}, изъ сочиненія {{Razr2|Цицерона}} объ {{Razr2|ораторскомъ искусствѣ}}, изъ
{{Razr2|трактата о величественномъ}}, знаменитаго {{Razr2|Эдмунда Бюрка}}. Напрасно было бы предлагать правила, если бы въ тоже время не читалась часть классическихъ произведеній, составившихъ извѣстность языка. Дѣйствительно, признано, что подобное чтеніе, съ вниманіемъ прослѣженное человѣкомъ, одареннымъ хорошимъ сужденіемъ, гораздо вѣрнѣе развиваетъ вкусъ его, чѣмъ метафизическія разсужденія или же безъ выбора накопленныя наставленія.

4) Было бы необходимо заставлять ихъ высочества разъ или два въ недѣлю давать письменный отчетъ во всѣхъ занятіяхъ, для того, чтобы пріобрѣсти привычку къ порядку и образовать свой слогъ; но слѣдовало бы, чтобъ ничто не избавляло ихъ отъ заданной имъ работы и чтобъ они исполняли ее сами, безъ {{Razr2|ничьей посторонней помощи}} и со всѣмъ требуемымъ прилежаніемъ. Это самое можно требовать съ обоихъ, принимая въ соображеніе существующую разницу между ихъ характерами и познаніями. Въ особенности же было бы лучшимъ поощреніемъ для е. в. в. князя Александра, {{Razr2|если бы ея и. вел. сама иногда поручала ему
отдавать ей письменный отчетъ въ его чтеніяхъ или о нѣкорыхъ
дѣлахъ}}&lt;ref&gt;Есть множество дѣлъ, о которыхъ онъ могъ бы отдавать отчетъ безъ того,
чтобъ дѣла эти имѣли послѣдствія. Напр., е. в. могъ бы посѣщать публичныя
учрежденія, заводы и т. п. и давать о нихъ письменные отчеты ея имп. величеству. {{right2|Лагарпъ.}}&lt;/ref&gt;.

Тотъ, кто происхожденіемъ своимъ призванъ быть общественнымъ дѣятелемъ, долженъ съ раннихъ лѣтъ пріобрѣсти вѣрный и быстро схватывающій тактъ, показывающій какъ въ дѣлахъ отличать рѣшительныя разсужденія и факты отъ разсужденій и фактовъ побочныхъ; и такъ, для пріобрѣтенія этой способности, надо, чтобъ разсужденіе было изощрено, умъ пріучился побѣждать всѣ трудности и дѣйствующія душевныя
силы были бы испытаны.

'''Географія и статистика.''' Окончивъ послѣдній курсъ географіи по вышеуказанной системѣ, надо будетъ дополнить пропуски или руководствуясь болѣе подробными сочиненіями, или читая наилучшія путешествія.&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>4sls08gd7c0g4c5yesuzlinuxjbwxib</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:1870, Russkaya starina, Vol 2. №7-12 and table of contents vol. 1-2.pdf/175</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124618</id>
    <revision>
      <id>4592808</id>
      <timestamp>2022-07-24T18:46:56Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Dmitry V A</username>
        <id>64461</id>
      </contributor>
      <comment>Распознан текст страницы</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4118" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;1&quot; user=&quot;Dmitry V A&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__
&lt;div class='indent'&gt;&lt;/noinclude&gt;Тоже самое можно сказать и о статистическихъ свѣдѣніяхъ: съ помощью общихъ понятій и порядка, примѣненнаго къ изслѣдованіямъ этого рода, легко будетъ слѣдить за послѣдними и провѣрять содержащееся въ первыхъ ложное и ошибочное.

Чтеніе, съ перомъ въ рукѣ, сочиненія {{Razr2|Смита о политической экономіи}} и особенно же {{Razr2|о торговлѣ}} доставитъ драгоцѣнное собраніе любопытныхъ понятій и фактовъ, которые послужатъ къ
изслѣдованію коммерческихъ и финансовыхъ дѣйствій европейскихъ державъ&lt;ref&gt;В. князю не могло ли бы быть поручено ея имп. величествомъ дать ей отчетъ о нѣкоторыхъ главахъ этого сочиненія, а также о нѣкоторыхъ другихъ
произведеніяхъ въ этомъ родѣ. Снисхожденіе ея прикрыло бы ошибки первыхъего опытовъ.{{right2|Лагарпъ}}&lt;/ref&gt;. Если е. в. в. к. Константинъ не на одномъ уровнѣ съ братомъ, онъ, въ свою очередь, долженъ дойти до него, тѣмъ болѣе, что года его даютъ право требовать отъ него серьезныхъ занятій. Наконецъ, для довершенія занятій, относящихся къ географіи, остается пройти съ ихъ им. высочествами сферическій курсъ, и этимъ предметомъ займутся съ начала года.

'''Исторія.''' Для періода, заключающаго въ себѣ царствованіе Марка Аврелія и
раздробленіе Западной Имперіи, также какъ и для періода, начинающагося этой послѣдней эпохой и кончающагося царствованіемъ {{Razr2|Карла Великаго}}, мы будемъ руководствоваться исторіею Гиббона: {{Razr2|Объ упадкѣ и паденіи Римской Имперіи}}. Это сочиненіе столь же замѣчательно своими излѣдованіями и ученостью,
какъ и философскимъ духомъ, управляющимъ расположеніемъ
и выборомъ предметовъ; кромѣ того оно достойно вниманія красотою  и ясностью языка, так же какъ постоянно новымъ и занимательнымъ описаніемъ
{{Razr2|переворотовъ восточной, римской имперіи}} до 1453 года. Переселенія варваровъ и ихъ водвореніе на мѣстахъ, перевороты въ
аравійской, монгольской и турецкой имперіяхъ, крестовые походы и смуты въ Италіи въ средніе вѣка; управленіе, финансы, торговля, войско, составъ государства, словесность, мнѣнія, все, что можетъ возбуждать любопытство въ продолженіи столь длиннаго періода, развито въ этомъ сочиненіи съ величайшей ясностью, съ рѣдкимъ безпристрастіемъ и удивительнымъ умомъ. За исключеніемъ нѣсколькихъ только главъ, содержаніе {{Перенос|кото|рыхъ}}&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>7bhngqb47k9cg1sabtnnw4dkmvohwk8</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:1870, Russkaya starina, Vol 2. №7-12 and table of contents vol. 1-2.pdf/176</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124619</id>
    <revision>
      <id>4592809</id>
      <timestamp>2022-07-24T19:48:54Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Dmitry V A</username>
        <id>64461</id>
      </contributor>
      <comment>Распознан текст страницы</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="4293" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;1&quot; user=&quot;Dmitry V A&quot; /&gt;__NOEDITSECTION__
&lt;div class='indent'&gt;&lt;/noinclude&gt;{{Перенос2|кото|рыхъ}} недоступно еще ихъ имп. высочествамъ, остальная часть книги можетъ быть прочитана и перечитываемасъ величайшею пользой и ничто не могло бы замѣнить подобное чтеніе. Хотя событія довольно развиты у Гиббона, ничто не мѣшаетъ справиться съ нѣкоторыми подлинниками, какъ напр., съ
{{Razr2|Геродіеномъ}} и {{Razr2|Амміаномъ Марцелліемъ}}, содержащія, въ особенности же послѣдній, подробности весьма любопытныя. {{Razr2|Исторія Германцевъ — Шмидта}} снабдитъ насъ нужными дополненіями до временъ Карла Великаго. Наконецъ, самыя важнѣйшія событія
необходимо надо будетъ изложить въ краткихъ выпискахъ.

Съ Карла Вел. до 1453 года, должно будетъ возвратиться къ чтенію {{Razr2|Гиббона}} и изрѣдка прерывать его отыскиваніемъ
подробностей въ сочиненіяхъ, затрогивающихъ болѣе подробно {{Razr2|исторію европейскихъ державъ}}. Нѣсколько частныхъ мемуаровъ и нѣкоторыя выписки изъ {{Razr2|Вилльгордуэна}}, {{Razr2|Жуенвилля}} и {{Razr2|Сентъ-Пале{{гравис}}я}} знакомятъ в. князей съ духомъ крестовыхъ походовъ и съ нравомъ вѣковъ рыцарства. Написать о каждомъ европейскомъ государствѣ историческія замѣтки, подобно тѣмъ, о которыхъ было говорено въ первой части этихъ записокъ, я буду изъяснять ихъ при помощи лучшихъ историковъ каждаго народа. Было бы, конечно, невозможно перечитать ихъ всѣхъ съ начала и до конца, хотя нѣкоторые изъ нихъ стоили бы того, если бы время позволило, и списокъ ихъ будетъ составленъ, если понадобится. При изученіи исторіи, главное должно состоять въ знакомствѣ съ общественными дѣятелями, но только въ подлинникахъ, написанныхъ современниками, или людьми достаточно способными къ критическому истинно-философскому излѣдованію своихъ доказательствъ; въ нихъ однихъ мы можемъ найти истинный
свѣтъ. Краткія руководства, также какъ и курсы исторіи, никогда не способствовали къ знакомству ни съ людьми, ни съ дѣлами. Сухая номенклатура, поученія, умъ, именъ, игра словъ и повторенія общихъ мѣстъ, за неимѣніемъ основанныхъ на фактахъ
разсужденій, вотъ что въ нихъ находится. Чтобъ не впасть въ такую ошибку, требуется и время и настойчивость, и цѣлаго года, посвященнаго на этотъ трудъ, не будетъ слишкомъ много для
старшаго изъ в. князей. Что же касается младшаго, необходимо
будетъ повторить съ нимъ то, что имъ дурно понято или даже
совсѣмъ забыто.{{right2|Сообщ. Н. П. Дуровъ}}

&lt;center&gt;(Продолженіе слѣдует).&lt;/center&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;!-- --&gt;
&lt;references /&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>ag8wt3off72w3y1mctxpe53uobi6z7l</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>РБС/ДО/Галич, Александр Иванович</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124620</id>
    <revision>
      <id>4592823</id>
      <timestamp>2022-07-24T21:48:55Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>Новая: «{{РБС|КАЧЕСТВО=5|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=Галич}}  &lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=169 to=175 onlysection=&quot;Галич, Александр Иванович&quot; /&gt;  [[Категория:РБС:Философы]] [[Категория:Александр Иванович Галич|РБС]]»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="374" xml:space="preserve">{{РБС|КАЧЕСТВО=5|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=Галич}}

&lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=169 to=175 onlysection=&quot;Галич, Александр Иванович&quot; /&gt;

[[Категория:РБС:Философы]]
[[Категория:Александр Иванович Галич|РБС]]</text>
      <sha1>hnrj646tkod28pw16nl5n37mufftqbg</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>БСЭ1/Ложки</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124621</id>
    <revision>
      <id>4592828</id>
      <timestamp>2022-07-24T23:44:47Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Wlbw68</username>
        <id>37914</id>
      </contributor>
      <comment>Новая: «{{БСЭ1 |ВИКИДАННЫЕ =  |ВИКИПЕДИЯ=Ложки (музыкальный инструмент) |ВИКИТЕКА= |ВИКИСКЛАД= |ВИКИСЛОВАРЬ= |ВИКИЦИТАТНИК= |ВИКИУЧЕБНИК= |ВИКИНОВОСТИ= |ВИКИВИДЫ= |НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ= |КАЧЕСТВО= }} '''ЛОЖКИ''', шумовой музыкальный инструмент, состоящий из нескольких небольших мета...»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="637" xml:space="preserve">{{БСЭ1
|ВИКИДАННЫЕ = 
|ВИКИПЕДИЯ=Ложки (музыкальный инструмент)
|ВИКИТЕКА=
|ВИКИСКЛАД=
|ВИКИСЛОВАРЬ=
|ВИКИЦИТАТНИК=
|ВИКИУЧЕБНИК=
|ВИКИНОВОСТИ=
|ВИКИВИДЫ=
|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=
|КАЧЕСТВО=
}}
'''ЛОЖКИ''', шумовой музыкальный инструмент, состоящий из нескольких небольших металлич. тарелочек, свободно собранных на рамку; при сотрясении дают резкий звенящий звук.</text>
      <sha1>fmcy3q9bme5segf031evkzdqew230ex</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>БСЭ1/Морская капуста</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124622</id>
    <revision>
      <id>4592841</id>
      <timestamp>2022-07-25T08:16:12Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Wlbw68</username>
        <id>37914</id>
      </contributor>
      <comment>Новая: «{{БСЭ1 |ВИКИДАННЫЕ =  |ВИКИПЕДИЯ=Морская капуста |ВИКИТЕКА= |ВИКИСКЛАД= |ВИКИСЛОВАРЬ= |ВИКИЦИТАТНИК= |ВИКИУЧЕБНИК= |ВИКИНОВОСТИ= |ВИКИВИДЫ= |НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ= |КАЧЕСТВО= }} '''МОРСКАЯ КАПУСТА''', 1) промысловое название морских бурых водорослей из рода ''{{Lsafe|Ламинарии|лами...»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="3160" xml:space="preserve">{{БСЭ1
|ВИКИДАННЫЕ = 
|ВИКИПЕДИЯ=Морская капуста
|ВИКИТЕКА=
|ВИКИСКЛАД=
|ВИКИСЛОВАРЬ=
|ВИКИЦИТАТНИК=
|ВИКИУЧЕБНИК=
|ВИКИНОВОСТИ=
|ВИКИВИДЫ=
|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=
|КАЧЕСТВО=
}}
'''МОРСКАЯ КАПУСТА''', 1) промысловое название морских бурых водорослей из рода ''{{Lsafe|Ламинарии|ламинарий}}'' (см.),{{lfloat|0|БСЭ1. Морская капуста.jpg|align1=0}} имеющих пищевое значение. М. к. является одной из наиболее распространенных водорослей холодных и холодно-умеренных морей Сев. полушария, где она образует мощные заросли в сублиторальной зоне. Сырой вес М. к. в этих зарослях в среднем равен 7—8 ''кг'' на 1 ''м''², На первом месте по своему пищевому значению стоит Laminaria japonica, растущая на азиатском побережьи Тихого океана от Охотского моря до берегов Кореи. Заросли ее на глубине 8—10 ''м'' и более приурочены к каменистым грунтам. Слоевище Laminaria japonica имеет вид ленты, шириной от 5 ''см'' до 35 ''см'' и длиной до 3,5—5 ''м''. Промысловых размеров она достигает на второй год своего развития. Выловленная М. к. сушится здесь же на берегу и упаковывается. Утилизируются также и штормовые выбросы водорослей для изготовления более низких сортов М. к. Основными потребителями М. к. являются Япония и Китай. М. к. (по-японски — комби, по-китайски — цей) принадлежит к одним из самых распространенных пищевых продуктов в этих странах. Известно более 10 различных блюд, приготовляемых из М. к. Химический состав М. к. (воздушно-сухой): воды  — 22,97%, азотистых веществ  — 4%, жиров  — 1,59%, углеводов (сахар, крахмал и пр.) — 47,49%, клетчатки  — 5,83%, золы  — 17,16%. Употребление М. к. в пищу способствует перистальтике кишечника. Указывалось на возможность использования М. к. в качестве средства для лечения зоба. М. к. служит также источником добычи иода. — 2) Цветковое растение, см. ''{{Lsafe|Катран, род растений|Катран}}''.</text>
      <sha1>ojdcs9xsxfd98ukc3pjkbb7cmaymz6f</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>БСЭ1/Морская лисица</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124623</id>
    <revision>
      <id>4592848</id>
      <timestamp>2022-07-25T08:42:42Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Wlbw68</username>
        <id>37914</id>
      </contributor>
      <comment>Новая: «{{БСЭ1 |ВИКИДАННЫЕ =  |ВИКИПЕДИЯ=Обыкновенная морская лисица |ВИКИТЕКА= |ВИКИСКЛАД= |ВИКИСЛОВАРЬ= |ВИКИЦИТАТНИК= |ВИКИУЧЕБНИК= |ВИКИНОВОСТИ= |ВИКИВИДЫ= |НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ= |КАЧЕСТВО= }} '''МОРСКАЯ ЛИСИЦА''', Alopeas (Alopecias) vulpes, акула, отличающаяся чрезвычайно длинной{{ifloat|0|БСЭ1...»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="1400" xml:space="preserve">{{БСЭ1
|ВИКИДАННЫЕ = 
|ВИКИПЕДИЯ=Обыкновенная морская лисица
|ВИКИТЕКА=
|ВИКИСКЛАД=
|ВИКИСЛОВАРЬ=
|ВИКИЦИТАТНИК=
|ВИКИУЧЕБНИК=
|ВИКИНОВОСТИ=
|ВИКИВИДЫ=
|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=
|КАЧЕСТВО=
}}
'''МОРСКАЯ ЛИСИЦА''', Alopeas (Alopecias) vulpes, акула, отличающаяся чрезвычайно длинной{{ifloat|0|БСЭ1. Морская лисица.jpg|align1=0}} саблеобразной верхней лопастью хвостового плавника. Длина тела М. л. 4—5 ''м'', из которых не менее половины приходится на хвост. Верхняя сторона тела темноголубого цвета, нижняя — светлее с беловатыми пятнами. Живородящая. Мясо употребляется в пищу. Водится М. л. в Атлантическом и Тихом океанах и в Средиземном море. Питается некрупной рыбой. Преследует стаи сельдей, сардин, шпротов и др. Ударами своего громадного хвоста морская лисица оглушает добычу и пожирает ее во множестве.</text>
      <sha1>h55grpivhacqgknkl9rdeujc7ic000k</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>РБС/ДО/Галлер-Фиони, Гавриил Иванович</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124624</id>
    <revision>
      <id>4592852</id>
      <timestamp>2022-07-25T08:48:00Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>Новая: «{{РБС|КАЧЕСТВО=5|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=Галлер}}  &lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=176 to=177 onlysection=&quot;Галлер-Фиони, Гавриил Иванович&quot; /&gt;  [[Категория:РБС:Учёные]]»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="304" xml:space="preserve">{{РБС|КАЧЕСТВО=5|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=Галлер}}

&lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=176 to=177 onlysection=&quot;Галлер-Фиони, Гавриил Иванович&quot; /&gt;

[[Категория:РБС:Учёные]]</text>
      <sha1>ehgxe6ypmxol0y1vv77wektzy8ynurj</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>РБС/ДО/Галлер, Константин Петрович</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124625</id>
    <revision>
      <id>4592853</id>
      <timestamp>2022-07-25T08:48:25Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>Новая: «{{РБС|КАЧЕСТВО=5|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=Галлер}}  &lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=175 to=176 onlysection=&quot;Галлер, Константин Петрович&quot; /&gt;  [[Категория:РБС:Музыкальные критики]] [[Категория:РБС:Композиторы]] [[Категория:РБС:Педагоги]]»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="424" xml:space="preserve">{{РБС|КАЧЕСТВО=5|НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ=Галлер}}

&lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=175 to=176 onlysection=&quot;Галлер, Константин Петрович&quot; /&gt;

[[Категория:РБС:Музыкальные критики]]
[[Категория:РБС:Композиторы]]
[[Категория:РБС:Педагоги]]</text>
      <sha1>1l52ih07ycr2cgex174vbg2tawuvilb</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>ЭСГ/Франция/Французское искусство</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124626</id>
    <revision>
      <id>4592855</id>
      <timestamp>2022-07-25T08:50:02Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Rita Rosenbaum</username>
        <id>62685</id>
      </contributor>
      <comment>Новая: «{{Словарная статья |НАЗВАНИЕ= |ВИКИДАННЫЕ=Q10498581 |КАЧЕСТВО= |ОГЛАВЛЕНИЕ2 = * [[../География|География]] * [[../История|История]] * [[../Историография|Историография]] * [[../Французское право|Французское право]] * [[../Конституция Франции|Конституция Франции]] * ../Французская лите...»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="778" xml:space="preserve">{{Словарная статья
|НАЗВАНИЕ=
|ВИКИДАННЫЕ=Q10498581
|КАЧЕСТВО=
|ОГЛАВЛЕНИЕ2 = * [[../География|География]]
* [[../История|История]]
* [[../Историография|Историография]]
* [[../Французское право|Французское право]]
* [[../Конституция Франции|Конституция Франции]]
* [[../Французская литература|Французская литература]]
* [[../Французское искусство|Французское искусство]]
* [[../Французская музыка|Французская музыка]]
}}

{{АП-произведение|Игорь Грабарь|WL=}}</text>
      <sha1>ma02f6c1w4dr7tqo39g4eeq59y6ztmb</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>РБС/ДО/Галлидей, Василий Матвеевич</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124627</id>
    <revision>
      <id>4592859</id>
      <timestamp>2022-07-25T09:09:16Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>Новая: «{{РБС|КАЧЕСТВО=5}}  &lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=177 to=177 onlysection=&quot;Галлидей, Василий Матвеевич&quot; /&gt;  [[Категория:РБС:Врачи]] [[Категория:РБС:Доктора медицины]]»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="315" xml:space="preserve">{{РБС|КАЧЕСТВО=5}}

&lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=177 to=177 onlysection=&quot;Галлидей, Василий Матвеевич&quot; /&gt;

[[Категория:РБС:Врачи]]
[[Категория:РБС:Доктора медицины]]</text>
      <sha1>a9n29h0zhvf264lzba6v6hstej8mucp</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>РБС/ДО/Галлидей, Метьюз</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124628</id>
    <revision>
      <id>4592861</id>
      <timestamp>2022-07-25T09:10:28Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>Новая: «{{РБС|КАЧЕСТВО=5}}  &lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=177 to=177 onlysection=&quot;Галлидей, Метьюз&quot; /&gt;  [[Категория:РБС:Врачи]] [[Категория:РБС:Доктора медицины]]»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="294" xml:space="preserve">{{РБС|КАЧЕСТВО=5}}

&lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=177 to=177 onlysection=&quot;Галлидей, Метьюз&quot; /&gt;

[[Категория:РБС:Врачи]]
[[Категория:РБС:Доктора медицины]]</text>
      <sha1>0pmzqslr3wq7mplvjv4gv51uoyb1ggt</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>РБС/ДО/Галл, Роман Романович</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124629</id>
    <revision>
      <id>4592863</id>
      <timestamp>2022-07-25T09:12:35Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>Новая: «{{РБС|КАЧЕСТВО=5}}  &lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=177 to=178 onlysection=&quot;Галл, Роман Романович&quot; /&gt;  [[Категория:РБС:Адмиралы]]»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="247" xml:space="preserve">{{РБС|КАЧЕСТВО=5}}

&lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=177 to=178 onlysection=&quot;Галл, Роман Романович&quot; /&gt;

[[Категория:РБС:Адмиралы]]</text>
      <sha1>2iq6utr0rpexi0pmgf4w3z6b25vww2q</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>НЭСГ/Романтизм</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124630</id>
    <revision>
      <id>4592865</id>
      <timestamp>2022-07-25T09:36:05Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Rita Rosenbaum</username>
        <id>62685</id>
      </contributor>
      <comment>Новая: «{{Словарная статья |НАЗВАНИЕ= |ВИКИДАННЫЕ=Q37068 |КАЧЕСТВО= }}  '''Романтизм,''' общеевропейское литературно-философское движение начала XIX в., явившееся реакциею против односторонности воззрений XVIII в. В вопросах специально литературных Р. защищал широкую свободу форм...»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="6691" xml:space="preserve">{{Словарная статья
|НАЗВАНИЕ=
|ВИКИДАННЫЕ=Q37068
|КАЧЕСТВО=
}}

'''Романтизм,''' общеевропейское литературно-философское движение начала XIX в., явившееся реакциею против односторонности воззрений XVIII в. В вопросах специально литературных Р. защищал широкую свободу форм поэтич. творчества; в области философии против рассудочности выставлял мистицизм; в политике абстрактному космополитизму противополагал национальную самобытность. Слово ''романтический'', стоявшее в этимологич. связи с словом „романский“, первоначально стали употреблять немецк. литераторы (в конце XVIII в.) для обозначения таких воззрений поэтических, религиозных и общественных, которые характеризуют средневековой романский мир. Кружок немецких романтиков (бр. Шлегели, Новалис, Тик, Шлейермахер и др.) старался создать совершенно особую литературн. школу, в которой чувство и воображение ставилось на первый план, в ущерб даже здравому смыслу. Они привлекли всю современную метафизику, чтобы обосновать философски свои стремления. Однако их последователи (в 20-х годах XIX в.) зашли так далеко в своих восторгах перед „поэтичностью“ средневековых учреждений, что имя романтика в Германии сделалось синонимом обскуранта. Между тем французские романтики (сгруппировавшиеся около 30-х годов XIX в. вокруг Ламартина и Виктора Гюго), хотя и находились под влиянием идей романтиков немецких, поставили главною своею задачею разрушение старых литературн. форм. Отсюда их ожесточенная борьба против академии, трех единств, сюжетов из античной жизни и т. д. Революционер в литературе французский романтик, по примеру вождя своего В. Гюго, и в сфере религии и политики — либерал. В английской литературе на рубеже XIX в. замечается увлечение национальною народною поэзиею, посредством поэтов „озерной школы“, литература приходит в соприкосновение с немец. романтиками, охотно поддается обаянию простодушно-наивного и фантастического (Вордстворт, Кольридж), но в общем Р. произвел здесь сравнительно слабое впечатление и не возбудил горячей борьбы литературн. партий: культ мечтательного чувства и воображения, овладевший немцами, не мог надолго покорить англичан, склонных к натурализму, а свобода литературн. форм, из-за которой бились французск. романтики, была давно знакома их литературе. На русской почве Р. проявился исключительно, как движение литературное. Отец этого движения, Жуковский, ничего не сделал для теоретич. обоснования новой школы; но по характеру его поэтическ. произведений у нас стали называть „романтическим“ меланхолически-мечтательное настроение, порывы к туманным, заоблачным идеалам. Когда потом „Московский Телеграф“ Н. Полевого в 30-х годах поднял спор с нашими ложноклассиками из-за литературн. форм, пользуясь отчасти теоретич. сочинениями немец. романтиков, но главным образом доводами француз. романтиков против француз. ложноклассиков, то у нас стали без разбору называть романтическими все произведения новой европейской литературы, писанные не в ложно-классич. духе. Параллель другой стороны европейского Р-а, насколько она выразилась в идеализации старины, можно видеть в нашем славянофильском движении (с 40-х годов). В литературах шведской, датской с одной стороны, итальянской и польской с другой — соответственные движения начала XIX в. стояли в связи с немецким и французским Р-ом. Ср. ''Р. Гайм'', „Романтич. школа“ (русск. пер., М. 1891 г.); ''Г. Брандес'', „Главные течения литерат. XIX ст., — немец. Р.“ (русск. пер., М. 1881 г.); ''Его же'' „Главн. теч. литер. XIX ст., — английская литерат. по-рус. М. 1893 г.; ''А. Шахов'', „Очерки литературн. движения в первой половине XIX ст.“ (франц. литер.), Спб. 1894 г.; ''А. Пыпин'', „Характеристики литерат. мнений от 20-х до 50-х годов“, изд. 2-ое, Спб. 1890 г.</text>
      <sha1>i2n5l45z1py70x7pj951xi8bkxpqzgg</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>НЭСГ/Романс</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124631</id>
    <revision>
      <id>4592868</id>
      <timestamp>2022-07-25T09:55:53Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Rita Rosenbaum</username>
        <id>62685</id>
      </contributor>
      <comment>Новая: «{{Словарная статья |НАЗВАНИЕ= |ВИКИДАННЫЕ=Q599510 |КАЧЕСТВО= }}  '''Романс''' 1) в поэзии название небольшой по объему и эпич. по содержанию песни, нередко с лирич. колоритом. В романских наречиях песни на народн. языке, в отличие от произведений искусств. латинск. поэзии, н...»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="1681" xml:space="preserve">{{Словарная статья
|НАЗВАНИЕ=
|ВИКИДАННЫЕ=Q599510
|КАЧЕСТВО=
}}

'''Романс''' 1) в поэзии название небольшой по объему и эпич. по содержанию песни, нередко с лирич. колоритом. В романских наречиях песни на народн. языке, в отличие от произведений искусств. латинск. поэзии, назывались ''romances''. Особенной широты содержания Р. достиг в Испании, искони явившись единственною стихотворною формою народного творчества. Метрическою формою латинск. P-а является 8 стопн. трохей с ассонансом (т.-е. с повторением одной и той же гласной) в конце каждого стиха. С падением народного творчества Р. становится достоянием искусственной поэзии, приобретает преобладающ. лирич. колорит, ассонанс заменяется в нем рифмою, достигающей чарующей гармонии под пером Гёте, Гейне, Пушкина, Байрона и друг. поэтов новейш. времени. 2) Р., форма музыкальн. композиции для пения — solo, наиболее свободная по задачам и наиболее любимая композиторами и исполнителями.</text>
      <sha1>cdk6vzm95dm623ur87youcvwjybeqws</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>НЭСГ/Романский стиль</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124632</id>
    <revision>
      <id>4592869</id>
      <timestamp>2022-07-25T09:59:01Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Rita Rosenbaum</username>
        <id>62685</id>
      </contributor>
      <comment>Новая: «{{Словарная статья |НАЗВАНИЕ= |ВИКИДАННЫЕ=Q46261 |КАЧЕСТВО= }}  '''Романский стиль,''' см. ''архитектура''.  [[Категория:НЭСГ:Перенаправления]]»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="239" xml:space="preserve">{{Словарная статья
|НАЗВАНИЕ=
|ВИКИДАННЫЕ=Q46261
|КАЧЕСТВО=
}}

'''Романский стиль,''' см. ''архитектура''.

[[Категория:НЭСГ:Перенаправления]]</text>
      <sha1>pbgyfx3l9cu4v9toxy443r0ayd0dv8s</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>НЭСГ/Романские языки</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124633</id>
    <revision>
      <id>4592871</id>
      <timestamp>2022-07-25T10:10:53Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Rita Rosenbaum</username>
        <id>62685</id>
      </contributor>
      <comment>Новая: «{{Словарная статья |НАЗВАНИЕ= |ВИКИДАННЫЕ=Q19814 |КАЧЕСТВО= }}  '''Романские языки,''' общее название для всех языков, развившихся в странах югозападн. Европы, не из классич. латыни, а из народного, разговорного яз. (lingua rustica, см. ''латинский язык''). Этот жаргон отличался от л...»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="2339" xml:space="preserve">{{Словарная статья
|НАЗВАНИЕ=
|ВИКИДАННЫЕ=Q19814
|КАЧЕСТВО=
}}

'''Романские языки,''' общее название для всех языков, развившихся в странах югозападн. Европы, не из классич. латыни, а из народного, разговорного яз. (lingua rustica, см. ''латинский язык''). Этот жаргон отличался от литературной латыни массою своеобразн. выражений, заменою падежей предлогами, употреблением члена и друг. На этой почве, под влиян. туземн. наречий (германск., кельтск., арабск. и славянск.), развились 6 романск. яз.: италианск., испанск., португальск., провансальск., франц. и румынск. Литературной зрелости достигли раньше всего — франц. и провансальск., наиболее отдалившись от своего праязыка — латыни, позднее всего — италианск., и поныне стоящий к нему всего ближе. К Р-им наречиям причисляются также так наз. ''ладинские'' диалекты, в настоящ. время спорадически существующие в качестве местн. говоров в среде 580-тысячного населения и подразделяющиеся на 1) ''восточн.'' группу — в области Фриуля (450 т.); 2) ''средн.'' группу — от Беллуно и говоры области Триента (90 т.) и 3) ''западн.'', ''куро-влашскую'' или ''рето-романскую'' группу, в двух долинах кантона Граубюнден (40 т.). Отцем ром. филологии считается проф. Ф. Диц; его талантливыми продолжателями в новейш. время явились Поль Мейер, Гастон Пари, Вьонделли, Монаци, Потт, Делиус и друг.</text>
      <sha1>041er8qdtw2fnfix1exf5nfw62hkoq5</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu/178</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124634</id>
    <revision>
      <id>4592873</id>
      <timestamp>2022-07-25T10:41:36Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="14284" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул|178|ГАЛЛЪ — ГАЛУППИ.|}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галл, Роман Романович&quot;/&gt;{{ВАР2
|{{перенос2|окон|чаніемъ}} судна «Черный орелъ» Г. вступилъ въ командованіе имъ и въ 1789—1792 гг. находился въ плаваніи по Охотскому и Берингову морямъ, слѣдуя за кораблемъ Биллингса «Слава». Планъ Биллингса обогнуть Азію не увѣнчался успѣхомъ, и экспедиція вскорѣ вернулась обратно въ Петербургъ (въ 1794 г.). Въ этотъ періодъ времени Г. былъ произведенъ въ капитаны 2{{нд}}го ранга (19 сентября 1789 г.). Въ 1795—1796 гг. онъ плавалъ сначала по Кронштадтскому рейду, а затѣмъ въ Балтійскомъ морѣ, командуя послѣдовательно кораблями «Принцъ Карлъ» и «Пантелеймонъ». Въ это же время, 13 ноября 1796 г., его произвели въ капитаны 1{{нд}}го ранга. Въ слѣдующемъ году за участіе въ плаваніи у Красной Горки, подъ штандартомъ Государя, Г. былъ награжденъ шпагой съ орденомъ св. Анны 3{{нд}}ей степенн, а слѣдующіе два года плавалъ у береговъ Англіи и крейсировалъ съ англійскою эскадрой въ Нѣмецкомъ морѣ у о. Текселя и былъ награжденъ орденомъ св. Владиміра 4{{нд}}й ст. Въ 1800 г. Г. былъ командированъ въ Москву. 14 марта 1801 г. произведенъ въ капитанъ-командоры. Весь этотъ годъ и слѣдующій Галлъ командовалъ кораблемъ «св. Іоаннъ Креститель» при Кронштадтскомъ портѣ, и въ концѣ года, за 18 морскихъ кампаній, награжденъ орденомъ св. Георгія 4{{нд}}го класса. 9 января 1803 г. Г. произведенъ въ контръ-адмиралы и слѣдующіе два года командовалъ 3{{нд}}ей дивизіей эскадры краснаго флага, вплоть до назначенія (27 сент. 1804 г.) въ Роченсальмъ командующимъ надъ находящимися тамъ флотскими командами.

Въ періодъ 1805—1807 гг. Г., по случаю разрыва съ Англіею, былъ устраненъ отъ должности и вмѣстѣ съ другими англичанами, находившимися на русской службѣ, былъ посланъ въ Москву. Тѣмъ не менѣе 12{{нд}}го декабря онъ былъ произведенъ въ вице-адмиралы. Принявъ русское подданство въ 1810 г., Г. возвратился въ Петербургъ и въ слѣдующемъ году (16 февраля) былъ назначенъ на должность главнаго командора Черноморскаго флота. Въ этомъ же году онъ плавалъ по Черному морю, разыскивая непріятельскія суда. Два слѣдующіе года Г. крейсировалъ съ флотомъ по Черному морю и 12 декабря 1812 г. былъ награжценъ орденомъ св. Анны 1 ст. Въ 1816 г. Г. былъ назначенъ командиромъ Рижскаго порта и 27 авг. 1821 г. ему была пожалована аренда въ Лифляндіи. Пять лѣтъ спустя, 29 декабря, онъ получилъ назначеніе на должность инспектора балтійскихъ ластовыхъ экапажей, въ каковой и состоялъ до 1830 г. Въ этомъ году, 21 апрѣля, онъ былъ произведенъ въ адмиралы съ назначеніемъ главнымъ командиромъ Архангельскаго порта и Архангельскимъ военнымъ губернаторомъ.

Въ послѣдующее время Г. получилъ слѣдующія награды: въ 1832 г. орденъ св. Владиміра 2{{нд}}й ст., въ 1835 г. — Бѣлаго Орла, въ 1836 г. — св. Александра Невскаго, съ назначеніемъ въ члены Адмиралтействъ — совѣта, и, наконецъ, въ 1839 г. ему были пожалованы алмазные знаки къ ордену Александра Невскаго. Умеръ Г. 23 января 1844 г. въ Петербургѣ, скоропостижно, стоя на службѣ въ Англійской церкви. Погребенъ на Волковомъ лютеранскомъ кладбищѣ. Описаніе его путешествія къ сѣв.{{нд}}восточнымъ берегамъ Сибири было впервые издано въ Лондонѣ въ 1802 г. подъ заглавіемъ: «An account of а geographical and astronomical expedition to the Northern parts of Russia, performed in the year 1785, to 1794, narrated from the original papers by Mart. Sayer», затѣмъ было переведено на нѣмецкій, французскій и италіанскія языки. На русскомъ языкѣ оно появилось въ переводѣ капитана Сарычева, участника кампаніи, въ 1811 г. (С.{{нд}}Пб.) подъ заглавіемъ: «Путешествіе капитана Биллингса черезъ Чукотскую землю, отъ Берингова пролива до Нижнеколымскаго острова, и плаваніе капитана Галла по сѣв.{{нд}}вост. океану въ 1791 г., съ приложеніемъ словаря 12 нарѣчій этихъ народовъ».

&lt;small&gt;Общій морск. спнсокъ; Дѣла архива Морск. Мин., изд. 1898г., т. 8, стр. 747, т. 9, стр. 153, 258, 356, 385, 457, 507, 723—725, 743, т. 10, стр. 193, 198, 530, 583; «Сѣв. Пчела» 1844 г., № 22; «Московск. Вѣд.» 1844 г., № 15; Словарь Брокгаузъ — Ефронъ (подъ словомъ Биллингсъ); «Рус.Стар.» 1889 г., т. 63, стр. 295—296; Петербургскій Некрополь, т. I, стр. 540.&lt;/small&gt;
|{{перенос2|окон|чанием}} судна «Черный орел» Г. вступил в командование им и в 1789—1792 гг. находился в плавании по Охотскому и Берингову морям, следуя за кораблем Биллингса «Слава». План Биллингса обогнуть Азию не увенчался успехом, и экспедиция вскоре вернулась обратно в Петербург (в 1794 г.). В этот период времени Г. был произведен в капитаны 2{{нд}}го ранга (19 сентября 1789 г.). В 1795—1796 гг. он плавал сначала по Кронштадтскому рейду, а затем в Балтийском море, командуя последовательно кораблями «Принц Карл» и «Пантелеймон». В это же время, 13 ноября 1796 г., его произвели в капитаны 1{{нд}}го ранга. В следующем году за участие в плавании у Красной Горки, под штандартом Государя, Г. был награжден шпагой с орденом св. Анны 3{{нд}}й степени, а следующие два года плавал у берегов Англии и крейсировал с английской эскадрой в Немецком море у о. Текселя и был награжден орденом св. Владимира 4{{нд}}й степени. В 1800 г. Г. был командирован в Москву. 14 марта 1801 г. произведен в капитан-командоры. Весь этот год и следующий Галл командовал кораблем «Св. Иоанн Креститель» при Кронштадтском порте, и в конце года, за 18 морских кампаний, награжден орденом св. Георгия 4{{нд}}го класса. 9 января 1803 г. Г. произведен в контр-адмиралы и следующие два года командовал 3{{нд}}й дивизией эскадры красного флага, вплоть до назначения (27 сент. 1804 г.) в Роченсальм командующим над находящимися там флотскими командами.

В период 1805—1807 гг. Г., по случаю разрыва с Англией, был устранен от должности и вместе с другими англичанами, находившимися на русской службе, был послан в Москву. Тем не менее 12{{нд}}го декабря он был произведен в вице-адмиралы. Приняв русское подданство в 1810 г., Г. возвратился в Петербург и в следующем году (16 февраля) был назначен на должность главного командора Черноморского флота. В этом же году он плавал по Черному морю, разыскивая неприятельские суда. Два следующих года Г. крейсировал с флотом по Черному морю и 12 декабря 1812 г. был награжден орденом св. Анны 1{{нд}}й степени. В 1816 г. Г. был назначен командиром Рижского порта и 27 августа 1821 г. ему была пожалована аренда в Лифляндии. Пять лет спустя, 29 декабря, он получил назначение на должность инспектора балтийских ластовых экипажей, в каковой и состоял до 1830 г. В этом году, 21 апреля, он был произведен в адмиралы с назначением главным командиром Архангельского порта и Архангельским военным губернатором.

В последующее время Г. получил следующие награды: в 1832 г. — орден св. Владимира 2{{нд}}й степени, в 1835 г. — Белого Орла, в 1836 г. — св. Александра Невского, с назначением в члены Адмиралтейств-совета, и, наконец, в 1839 г. ему были пожалованы алмазные знаки к ордену Александра Невского. Умер Г. 23 января 1844 г. в Петербурге, скоропостижно, стоя на службе в Английской церкви. Погребен на Волковом лютеранском кладбище. Описание его путешествия к северо-восточным берегам Сибири было впервые издано в Лондоне в 1802 г. под заглавием: «An account of а geographical and astronomical expedition to the Northern parts of Russia, performed in the year 1785, to 1794, narrated from the original papers by Mart. Sayer», затем было переведено на немецкий, французский и итальянские языки. На русском языке оно появилось в переводе капитана Сарычева, участника кампании, в 1811 г. (СПб.) под заглавием: «Путешествие капитана Биллингса через Чукотскую землю, от Берингова пролива до Нижнеколымского острова, и плавание капитана Галла по сев.{{нд}}вост. океану в 1791 г., с приложением словаря 12 наречий этих народов».

&lt;small&gt;Общий морской список; Дела архива Морск. Мин., изд. 1898 г., т. 8, стр. 747, т. 9, стр. 153, 258, 356, 385, 457, 507, 723—725, 743, т. 10, стр. 193, 198, 530, 583; «Сев. Пчела», 1844 г., № 22; «Московск. Вед.», 1844 г., № 15; Словарь Брокгауза-Ефрона (под словом Биллингс); «Рус. Стар.», 1889 г., т. 63, стр. 295—296; Петербургский Некрополь, т. І, стр. 540.&lt;/small&gt;}}&lt;section end=&quot;Галл, Роман Романович&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Галуппи, Балтазар&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Галуппи''', ''Балтазаръ'', прозванный ''Буранелло'' по острову Бурано, близъ
|'''Галуппи,''' ''Балтазар'', прозванный ''Буранелло'' по острову Бурано, близ }}&lt;section end=&quot;Галуппи, Балтазар&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>f5eajv0dl04xjf9of0828tj92jf7zdh</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu/179</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124635</id>
    <revision>
      <id>4592875</id>
      <timestamp>2022-07-25T11:06:05Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="14059" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул||ГАЛУППИ.|179}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галуппи, Балтазар&quot;/&gt;{{ВАР2
|Венеціи (на которомъ онъ родился 6 октября 1706 г.), знаменитый италіанскій композиторъ и капельмейстеръ придворнаго оркестра Императрицы Екатерины II. Г., сынъ цырюльника, учился у Лотти въ Венеціи и въ качествѣ плодовитаго опернаго композитора (всего за время 1722—73 гг. были поставлены 93 оперы Г.) скоро пріобрѣлъ извѣстность. Въ 1762—64 гг. Г. былъ капельмейстеромъ при церкви св. Марка и директоромъ консерваторіи degl’ Incurabili въ Венеціи. Успѣхъ оперъ Г. на родинѣ заставилъ Императрицу Екатерину пригласить его въ Петербургъ. Онъ былъ встрѣченъ Императрицей высокомилостиво. Точная дата пріѣзда Г. въ Петербургъ устанавливается современнымъ извѣстіемъ въ «С.{{нд}}Пб. Вѣдом.» (1765, № 79): «Минувшаго сентября 22 дня прибылъ сюда славный Виртуозъ, Г. Балтазаръ Галуппи прозванный Буранолло. Онъ выписанъ по всемилостивѣйшему Ея Императорскаго Величества повелѣнію перьвымъ при здѣшнемъ Императорскомъ дворѣ Капельмейстеромъ, и удостоился щастія, что Ея Императорскому Величеству представленъ былъ въ самый день своего пріѣзда». Съ Г. былъ заключенъ контрактъ на 3 года съ жалованьемъ по 3000 руб., при 1000 р. квартирныхъ и экипажныхъ денегъ (Архивъ дир. Имп. театровъ, отд. II. стр. 86; въ томъ же Архивѣ, отд. III, стр. 100 указанія года службы, размѣра жалованья Г. и о томъ, что онъ былъ приглашенъ «сочинителемъ балетной музыки» — невѣрны). На обязанности Г. лежало сочинять оперы и «придворную» музыку. Еженедѣльно по средамъ Г. долженъ былъ играть на клавесинѣ и управлять придворными камеръ-концертами. Объ исполненіи Г. на куртагахъ Императрицы разсказываетъ Порошинъ въ своихъ «Запискахъ». За время своей службы при дворѣ, Г. былъ постоянно отличаемъ и награждаемъ; такъ, императрица пожаловала его краснымъ бархатнымъ сюртукомъ, вышитымъ золотомъ и подшитымъ соболями, собольей шапкой и такой же муфтой. Послѣ второго представленія оперы Г. «Didone abbandonata», прошедшей съ громаднымъ успѣхомъ въ 1766 г., Императрица послала композитору золотую, украшенную брильянтами табакерку съ 1000 червонцами, приказавъ передать, что этотъ подарокъ завѣщанъ емѵ Дидоной. Опера «Отъѣздъ Энеевъ» или «Оставленная Дидона» (1{{нд}}ое представленіе 12 іюля 1766 г. на сценѣ придворнаго театра) была первой написанной Г. для петербургской сцены.

Въ томъ же году (26 сентября) была поставлена вторая опера, написанная Г. для Петербурга — Il Re раstore (Царь-пастух), не имѣвшая такого большого успѣха, какъ «Дидона». Третья опера Г. «Ифигенія въ Тавридѣ», поставленная впервые незадолго до отъѣзда композитора въ Италію (1{{нд}}е представленіе 21 апрѣля 1768 г., въ день рожденія Императрицы), по свидѣтельству Я. Штелина, заключала въ себѣ «весьма сильные аффекты и 10 хоровъ». Впослѣдствіи эта опера была переведена на русскій языкъ и ставилась на русской сценѣ, вмѣстѣ съ дрѵгой оперой Г. — «Сельскій философъ» (Москва, 1774). Одновременно съ должностью главнаго капельмейстера, Г. было поручено также сочиненіе духовно-музыкальныхъ произведеній для придворной пѣвческой капеллы и, повидимому, обученіе наиболѣе даровитыхъ питомцевъ послѣдней. Бортнянскій — ученикъ Г. По свидѣтельству Штелина, Г. впервые прослушавъ церковный концертъ Капеллы, съ изумленіемъ сказалъ: «un si magnifico coro mai non ho sentito in Italia!» Г. первый изъ иностранныхъ композиторовъ, сочинявшихъ музыкѵ на текстъ богослужебныхъ пѣснопѣній православной церкви; вмѣстѣ съ тѣмъ онъ — родоначальникъ «концертовъ» въ русскомъ церковномъ пѣніи. Вліяніе Г. на наше церковное пѣніе, главнымъ образомъ черезъ посредство Бортнянскаго, — значительно и продолжительно, такъ какъ отъ него пошло въ православномъ церковномъ пѣніи преобладаніе италіанскаго стиля. Г. написаны 3 концерта (Услышитъ тя Господь; Господи сердце мое; Суди, Господи) и отдѣльныя пѣснопѣнія (Благообразный Іосифъ; Плотію уснувъ; Слава и нынѣ; Единородный Сыне и др.). Существуютъ изданія ихъ — Придворной Капеллы и Юргенсона. Несмотря на успѣхъ Г. въ Петербургѣ и значеніе, пріобрѣтенное
|Венеции (на котором он родился 6 октября 1706 г.), знаменитый итальянский композитор и капельмейстер придворного оркестра Императрицы Екатерины II. Г., сын цирюльника, учился у Лотти в Венеции и в качестве плодовитого оперного композитора (всего за время 1722—73 гг. были поставлены 93 оперы Г.) скоро приобрел известность. В 1762—64 гг. Г. был капельмейстером при церкви св. Марка и директором консерватории degl’ Incurabili в Венеции. Успех опер Г. на родине заставил Императрицу Екатерину пригласить его в Петербург. Он был встречен Императрицей высокомилостиво. Точная дата приезда Г. в Петербург устанавливается современным известием в «СПб. Ведом.» (1765, № 79): «Минувшего сентября 22 дня прибыл сюда славный Виртуоз, Г. Балтазар Галуппи, прозванный Буранолло. Он выписан по всемилостивейшему Ее Императорского Величества повелению первым при здешнем Императорском дворе Капельмейстером, и удостоился щастия, что Ее Императорскому Величеству представлен был в самый день своего приезда». С Г. был заключен контракт на 3 года с жалованьем по 3000 руб., при 1000 руб. квартирных и экипажных денег (Архив дир. Имп. театров, отд. II, стр. 86; в том же Архиве, отд. III, стр. 100, указания года службы, размера жалованья Г. и о том, что он был приглашен «сочинителем балетной музыки» — неверны). На обязанности Г. лежало сочинять оперы и «придворную» музыку. Еженедельно, по средам, Г. должен был играть на клавесине и управлять придворными камер-концертами. Об исполнении Г. на куртагах Императрицы рассказывает Порошин в своих «Записках». За время своей службы при дворе Г. был постоянно отличаем и награждаем; так, императрица пожаловала его красным бархатным сюртуком, вышитым золотом и подшитым соболями, собольей шапкой и такой же муфтой. После второго представления оперы Г. «Didone abbandonata», прошедшей с громадным успехом в 1766 г., Императрица послала композитору золотую, украшенную бриллиантами табакерку с 1000 червонцами, приказав передать, что этот подарок завещан ему Дидоной. Опера «Отъезд Энеев, или Оставленная Дидона» (1{{нд}}е представление 12 июля 1766 г. на сцене придворного театра) была первой написанной Г. для петербургской сцены.

В том же году (26 сентября) была поставлена вторая опера, написанная Г. для Петербурга — Il Re раstore (Царь-пастух), не имевшая такого большого успеха, как «Дидона». Третья опера Г., «Ифигения в Тавриде», поставленная впервые незадолго до отъезда композитора в Италию (1{{нд}}е представление 21 апреля 1768 г., в день рождения Императрицы), по свидетельству Я. Штелина, заключала в себе «весьма сильные аффекты и 10 хоров». Впоследствии эта опера была переведена на русский язык и ставилась на русской сцене, вместе с другой оперой Г. — «Сельский философ» (Москва, 1774). Одновременно с должностью главного капельмейстера Г. было поручено также сочинение духовно-музыкальных произведений для придворной певческой капеллы и, по{{нд}}видимому, обучение наиболее даровитых питомцев последней. Бортнянский — ученик Г. По свидетельству Штелина, Г., впервые прослушав церковный концерт Капеллы, с изумлением сказал: «un si magnifico coro mai non ho sentito in Italia!». Г. — первый из иностранных композиторов, сочинявших музыку на текст богослужебных песнопений православной церкви; вместе с тем он — родоначальник «концертов» в русском церковном пении. Влияние Г. на наше церковное пение, главным образом через посредство Бортнянского, — значительно и продолжительно, так как от него пошло в православном церковном пении преобладание итальянского стиля. Г. написаны 3 концерта (Услышит тя Господь; Господи сердце мое; Суди, Господи) и отдельные песнопения (Благообразный Иосиф; Плотию уснув; Слава и ныне; Единородный Сыне и др.). Существуют издания их — Придворной Капеллы и Юргенсона. Несмотря на успех Г. в Петербурге и значение, приобретенное}}&lt;section end=&quot;Галуппи, Балтазар&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>ocn6g4n6lankyciwizeukyyq0ac2eqi</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>РБС/ДО/Галуппи, Балтазар</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124636</id>
    <revision>
      <id>4592876</id>
      <timestamp>2022-07-25T11:18:55Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>Новая: «{{РБС|КАЧЕСТВО=5}}  &lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=178 to=180 onlysection=&quot;Галуппи, Балтазар&quot; /&gt;  [[Категория:РБС:Композиторы]]»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="246" xml:space="preserve">{{РБС|КАЧЕСТВО=5}}

&lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=178 to=180 onlysection=&quot;Галуппи, Балтазар&quot; /&gt;

[[Категория:РБС:Композиторы]]</text>
      <sha1>n50wxqzwtafsl9xaovfdit8yjirl641</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Страница:Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu/180</title>
    <ns>104</ns>
    <id>1124637</id>
    <revision>
      <id>4592877</id>
      <timestamp>2022-07-25T11:31:36Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>/* Вычитана */</comment>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="15243" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул|180|ГАЛУППИ — ГАЛЬБЕРГЪ.|}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галуппи, Балтазар&quot;/&gt;{{ВАР2
|имъ здѣсь, въ придворныхъ сферахъ и церковномъ пѣніи, по окончаніи контрактнаго срока, онъ уѣхалъ на родину, лѣтомъ 1768 г. Возможно, что одной изъ причинъ невозобновленія съ нимъ контракта была грубость его обхожденія съ подчиненными; по свидѣтельству одного современника, Г. на репетиціяхъ «Дидоны» (слѣдовательно, уже въ первое время своей придворной службы) — «кричалъ и шумѣлъ по-венеціански при всякой ошибкѣ въ исполненіи». По возвращеніи въ Венецію, Г. занялъ прежнее мѣсто капельмейстера собора св. Марка и сохранилъ его до самой смерти (3 января 1784), продолжая, въ то же время работать для оперной сцены.

&lt;small&gt;«С.{{нд}}Пб. Вѣд.», 1765, № 79; «Моск. Вѣд.», 1766, 61, 81, 99; «С.{{нд}}Пб. Вѣд.», 1768, Лі 56; «Арх. дир. Имп. т.», отд. II, стр. 86—87, отд. III, стр. 100; «Азб. указ.», стр. 22; Burney: l) «The present state of mus.», 28; 2) «Gen. hist. of music»; Eitner, «Biogr.-bibl. Q. Lex.» IV, 138—141 (подр. списокъ изд. и рукоп. соч. Г.); Fetis, «Biogr. univ.», III, 393—394; Mendel, «Mus. Conv. Lex.» — IV, 117; Воротниковъ, «Библ. д. чт.» 1851, с. V; Schill, III, 286—127; Stählin, Mus., §§ 5—7, 63, 66, 67, 71; Штелинг, см. «Муз. Старина», вып. III; Порошинъ, «Зап.», 453, 532; «Драм. Словарь» 1787, 65, 66; Марковъ, «Ист. оч. рус. оп.», 40, 41; Штаффордъ, «Ист. муз.» (Вороновъ), 367, 380; Евгеній (митрополитъ), 1) Словарь I, 55, 2) «Ист. рус.». 10—11, прим. 36; Разумовскій, Церк. пѣн., стр. 224 и д.; Перепелицынъ, «Ист. муз.», 74, 76, 100, 117,124; Преображенскій, 1) «Словарь церк. пѣнія», 25; 2) Придв. кап. 150 л. наз.; «Рус. Муз. Газ.», 1902, № 11; Риманъ, «Муз. слов.», 284; Рубецъ, «Біогр. лекс.», 18; Сѣровъ, «Крит. ст.». II, 772; IV, 2052; «Біогр. композ.» (изд. Дурново), стр. 111; Wotquenne, біогр. Г. (1902); «Обзоръ ист. конц. Синод. учил.» 1895 г., 31—33.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|Н. Финдейзен{{ъ}}.}}
|им здесь, в придворных сферах и церковном пении, по окончании контрактного срока он уехал на родину, летом 1768 г. Возможно, что одной из причин невозобновления с ним контракта была грубость его обхождения с подчиненными; по свидетельству одного современника, Г. на репетициях «Дидоны» (следовательно, уже в первое время своей придворной службы) — «кричал и шумел по-венециански при всякой ошибке в исполнении». По возвращении в Венецию Г. занял прежнее место капельмейстера собора св. Марка и сохранил его до самой смерти (3 января 1784), продолжая в то же время работать для оперной сцены.

&lt;small&gt;«СПб. Вед.», 1765, № 79; «Моск. Вед.», 1766, № 61, 81, 99; «СПб. Вед.», 1768, № 56; «Арх. дир. Имп. театр.», отд. II, стр. 86—87, отд. III, стр. 100; «Азб. указ.», стр. 22; Burney: l) «The present state of mus.», 28; 2) «Gen. hist. of music»; Eitner, «Biogr.-bibl. Q. Lex.», IV, 138—141 (подр. список изд. и рукоп. соч. Г.); Fetis, «Biogr. univ.», III, 393—394; Mendel, «Mus. Conv. Lex.», IV, 117; Воротников, «Библ. для чтен.», 1851, с. V; Schill, III, 286—127; Stählin, Mus., §§ 5—7, 63, 66, 67, 71; Штелин, см. «Муз. Старина», вып. III; Порошин, «Зап.», 453, 532; «Драм. Словарь», 1787, 65, 66; Марков, «Ист. оч. рус. оп.», 40, 41; Штаффорд, «Ист. муз.» (Воронов), 367, 380; Евгений (митрополит): 1) Словарь, І, 55; 2) «Ист. рус.», 10—11, прим. 36; Разумовский, Церк. пен., стр. 224 и далее; Перепелицын, «Ист. муз.», 74, 76, 100, 117, 124; Преображенский: 1) «Словарь церк. пения», 25; 2) Придв. кап. 150 л. наз.; «Рус. Муз. Газ.», 1902, № 11; Риман, «Муз. слов.», 284; Рубец, «Биогр. лекс.», 18; Серов, «Крит. ст.», II, 772; IV, 2052; «Биогр. композ.» (изд. Дурново), стр. 111; Wotquenne, биогр. Г. (1902); «Обзор ист. конц. Синод. учил.», 1895 г., 31—33.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|Н. Финдейзен.}}}}&lt;section end=&quot;Галуппи, Балтазар&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Гальберг, Иван Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Гальбергъ''', '''Иванъ Ивановичъ''', архитекторъ, братъ скульптора {{РБС/Ссылка|Гальберг, Самуил Иванович|Самуила Ивановича}} (см. ниже), родился въ 1782 г., образованіе получилъ въ Академіи Художествъ, сначала состоялъ помощникомъ при Кваренги, потомъ служилъ при Кабинетѣ Его Величества и участвовалъ въ постройкѣ Михайловскаго дворца, Александринскаго театра и нѣкоторыхъ другихъ капитальныхъ зданій въ Петербургѣ. Опредѣленный въ помощь профессорамъ архитектурнаго класса, Г. въ мартѣ 1840 г. получилъ званіе академика, а 14 января 1842 г. профессора 2{{нд}}й степени въ уваженіе практическихъ познаній и во вниманіе къ трудамъ его и приносимой имъ пользѣ ученикамъ Академіи, которымъ около 3 лѣтъ преподавалъ архитектуру. Нѣсколько лѣтъ преподавалъ архитектуру и занималъ должность профессора строительнаго искусства въ институтѣ инженеровъ путей сообщенія и строительномъ училищѣ. Умеръ 1 января 1863 г. Погребенъ на Волковомъ лютеранскомъ кладбищѣ въ Петербургѣ.

&lt;small&gt;Словарь Брокгаузъ-Ефронъ; Петербургскій Некрополь, I, 532; Рус. Архивъ 1865 г., 1379; Сборникъ матеріал. для исторіи Акад. Худож., II, 400, 424.&lt;/small&gt;
|'''Гальберг,''' ''Иван Иванович'', архитектор, брат скульптора {{РБС/Ссылка|Гальберг, Самуил Иванович|Самуила Ивановича}} (см. ниже); родился в 1782 г., образование получил в Академии Художеств, сначала состоял помощником при Кваренги, потом служил при Кабинете Его Величества и участвовал в постройке Михайловского дворца, Александринского театра и некоторых других капитальных зданий в Петербурге. Определенный в помощь профессорам архитектурного класса, Г. в марте 1840 г. получил звание академика, а 14 января 1842 г. профессора 2{{нд}}й степени в уважение практических познаний и во внимание к трудам его и приносимой им пользе ученикам Академии, которым около 3{{нд}}х лет преподавал архитектуру. Несколько лет преподавал архитектуру и занимал должность профессора строительного искусства в институте инженеров путей сообщения и строительном училище. Умер 1 января 1863 г. Погребен на Волковом лютеранском кладбище в Петербурге. 

&lt;small&gt;Словарь Брокгауза-Ефрона; Петербургский Некрополь, І, 532; Рус. Архив, 1865 г., 1379; Сборник материал. для истории Акад. Худож., II, 400, 424.&lt;/small&gt;}}&lt;section end=&quot;Гальберг, Иван Иванович&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Гальберг, Самуил Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Гальбергъ''' ''Самуилъ Ивановичъ (Самуилъ-Фридрихъ)'', скульпторъ, род. въ Эстляндской губ. 2 декабря 1787 г.; ум. въ Петербургѣ 10 мая 1839 г. Сынъ небогатаго, но довольно образованнаго, трудолюбиваго и набожнаго шведа, занимавшагося управленіемъ имѣніями разныхъ помѣщиковъ, Г. семи лѣтъ, въ 1795 г., былъ отданъ въ Академію Художествъ, гдѣ въ это время уже обучался его старшій братъ {{ЭСБЕ/Ссылка|Гальберг, Иван Иванович|Иванъ}}, бывшій потомъ архитекторомъ при Кабинетѣ Его Величества; другой его братъ, Карлъ, бывшій послѣ секретаремъ въ Департаментѣ Герольдіи, тоже учился въ Петербургѣ — въ Первомъ Сухопутномъ Шляхетскомъ корпусѣ; кромѣ нихъ была еще сестра Анна, годомъ моложе нашего художника, вышедшая впослѣдствіи замужъ за извѣстнаго филолога А. X. Востокова. Занятія Г. въ Академіи шли успѣшно. Въ 1803 г. онъ получилъ серебряную медаль второго достоинства, а въ 1806 г. — такую же медаль перваго достоинства; кромѣ того, въ томъ же году онъ конкурировалъ со своимъ товарищемъ Крыловымъ по программѣ, заданной М. Н. Муравьевымъ; изобразить въ барельефахъ «заслуги и славу гр. А. А. Мусинъ-Пушкина»; эскизы обоихъ конкурентовъ оказались настолько равными по достоинству, что обоимъ имъ было выдано по золотой медали. Въ слѣдующемъ году онъ получилъ вторую золотую медаль за барельефъ «Три отрока передъ Новуходоносоромъ» и первую серебряную медаль за лѣпленіе съ натуры. Въ 1808 г., за барельефъ «Марѳа Посадница приводитъ жениха своей дочери, Мирослава, къ дѣду своему
|'''Гальберг,''' ''Самуил Иванович'' (''Самуил-Фридрих''), скульптор, род. в Эстляндской губ. 2 декабря 1787 г.; ум. в Петербурге 10 мая 1839 г. Сын небогатого, но довольно образованного, трудолюбивого и набожного шведа, занимавшегося управлением имениями разных помещиков, Г. семи лет, в 1795 г., был отдан в Академию Художеств, где в это время уже обучался его старший брат Иван, бывший потом архитектором при Кабинете Его Величества; другой его брат, Карл, бывший после секретарем в Департаменте Герольдии, тоже учился в Петербурге — в Первом Сухопутном Шляхетском корпусе; кроме них была еще сестра Анна, годом моложе нашего художника, вышедшая впоследствии замуж за известного филолога А. X. Востокова. Занятия Г. в Академии шли успешно. В 1803 г. он получил серебряную медаль второго достоинства, а в 1806 г. — такую же медаль первого достоинства; кроме того, в том же году он конкурировал со своим товарищем Крыловым по программе, заданной М. Н. Муравьевым: изобразить в барельефах «заслуги и славу гр. А. А. Мусина-Пушкина»; эскизы обоих конкурентов оказались настолько равными по достоинству, что обоим им было выдано по золотой медали. В следующем году он получил вторую золотую медаль за барельеф «Три отрока перед Навуходоносором» и первую серебряную медаль за лепление с натуры. В 1808 г., за барельеф «Марфа Посадница приводит жениха своей дочери, Мирослава, к деду своему}}&lt;section end=&quot;Гальберг, Самуил Иванович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>301j5pm2dkqkw1d982vvp637dgghu4m</sha1>
    </revision>
    <revision>
      <id>4592884</id>
      <parentid>4592877</parentid>
      <timestamp>2022-07-25T11:35:12Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <model>proofread-page</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="15241" xml:space="preserve">&lt;noinclude&gt;&lt;pagequality level=&quot;3&quot; user=&quot;AMY 81-412&quot; /&gt;&lt;div class=&quot;oldspell&quot;&gt;
{{колонтитул|180|ГАЛУППИ — ГАЛЬБЕРГЪ.|}}&lt;/noinclude&gt;&lt;section begin=&quot;Галуппи, Балтазар&quot;/&gt;{{ВАР2
|имъ здѣсь, въ придворныхъ сферахъ и церковномъ пѣніи, по окончаніи контрактнаго срока, онъ уѣхалъ на родину, лѣтомъ 1768 г. Возможно, что одной изъ причинъ невозобновленія съ нимъ контракта была грубость его обхожденія съ подчиненными; по свидѣтельству одного современника, Г. на репетиціяхъ «Дидоны» (слѣдовательно, уже въ первое время своей придворной службы) — «кричалъ и шумѣлъ по-венеціански при всякой ошибкѣ въ исполненіи». По возвращеніи въ Венецію, Г. занялъ прежнее мѣсто капельмейстера собора св. Марка и сохранилъ его до самой смерти (3 января 1784), продолжая, въ то же время работать для оперной сцены.

&lt;small&gt;«С.{{нд}}Пб. Вѣд.», 1765, № 79; «Моск. Вѣд.», 1766, 61, 81, 99; «С.{{нд}}Пб. Вѣд.», 1768, Лі 56; «Арх. дир. Имп. т.», отд. II, стр. 86—87, отд. III, стр. 100; «Азб. указ.», стр. 22; Burney: l) «The present state of mus.», 28; 2) «Gen. hist. of music»; Eitner, «Biogr.-bibl. Q. Lex.» IV, 138—141 (подр. списокъ изд. и рукоп. соч. Г.); Fetis, «Biogr. univ.», III, 393—394; Mendel, «Mus. Conv. Lex.» — IV, 117; Воротниковъ, «Библ. д. чт.» 1851, с. V; Schill, III, 286—127; Stählin, Mus., §§ 5—7, 63, 66, 67, 71; Штелинг, см. «Муз. Старина», вып. III; Порошинъ, «Зап.», 453, 532; «Драм. Словарь» 1787, 65, 66; Марковъ, «Ист. оч. рус. оп.», 40, 41; Штаффордъ, «Ист. муз.» (Вороновъ), 367, 380; Евгеній (митрополитъ), 1) Словарь I, 55, 2) «Ист. рус.». 10—11, прим. 36; Разумовскій, Церк. пѣн., стр. 224 и д.; Перепелицынъ, «Ист. муз.», 74, 76, 100, 117,124; Преображенскій, 1) «Словарь церк. пѣнія», 25; 2) Придв. кап. 150 л. наз.; «Рус. Муз. Газ.», 1902, № 11; Риманъ, «Муз. слов.», 284; Рубецъ, «Біогр. лекс.», 18; Сѣровъ, «Крит. ст.». II, 772; IV, 2052; «Біогр. композ.» (изд. Дурново), стр. 111; Wotquenne, біогр. Г. (1902); «Обзоръ ист. конц. Синод. учил.» 1895 г., 31—33.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|Н. Финдейзен{{ъ}}.}}
|им здесь, в придворных сферах и церковном пении, по окончании контрактного срока он уехал на родину, летом 1768 г. Возможно, что одной из причин невозобновления с ним контракта была грубость его обхождения с подчиненными; по свидетельству одного современника, Г. на репетициях «Дидоны» (следовательно, уже в первое время своей придворной службы) — «кричал и шумел по-венециански при всякой ошибке в исполнении». По возвращении в Венецию Г. занял прежнее место капельмейстера собора св. Марка и сохранил его до самой смерти (3 января 1784), продолжая в то же время работать для оперной сцены.

&lt;small&gt;«СПб. Вед.», 1765, № 79; «Моск. Вед.», 1766, № 61, 81, 99; «СПб. Вед.», 1768, № 56; «Арх. дир. Имп. театр.», отд. II, стр. 86—87, отд. III, стр. 100; «Азб. указ.», стр. 22; Burney: l) «The present state of mus.», 28; 2) «Gen. hist. of music»; Eitner, «Biogr.-bibl. Q. Lex.», IV, 138—141 (подр. список изд. и рукоп. соч. Г.); Fetis, «Biogr. univ.», III, 393—394; Mendel, «Mus. Conv. Lex.», IV, 117; Воротников, «Библ. для чтен.», 1851, с. V; Schill, III, 286—127; Stählin, Mus., §§ 5—7, 63, 66, 67, 71; Штелин, см. «Муз. Старина», вып. III; Порошин, «Зап.», 453, 532; «Драм. Словарь», 1787, 65, 66; Марков, «Ист. оч. рус. оп.», 40, 41; Штаффорд, «Ист. муз.» (Воронов), 367, 380; Евгений (митрополит): 1) Словарь, І, 55; 2) «Ист. рус.», 10—11, прим. 36; Разумовский, Церк. пен., стр. 224 и далее; Перепелицын, «Ист. муз.», 74, 76, 100, 117, 124; Преображенский: 1) «Словарь церк. пения», 25; 2) Придв. кап. 150 л. наз.; «Рус. Муз. Газ.», 1902, № 11; Риман, «Муз. слов.», 284; Рубец, «Биогр. лекс.», 18; Серов, «Крит. ст.», II, 772; IV, 2052; «Биогр. композ.» (изд. Дурново), стр. 111; Wotquenne, биогр. Г. (1902); «Обзор ист. конц. Синод. учил.», 1895 г., 31—33.&lt;/small&gt;

{{РБС/Автор|Н. Финдейзен.}}}}&lt;section end=&quot;Галуппи, Балтазар&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Гальберг, Иван Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Гальбергъ''', '''Иванъ Ивановичъ''', архитекторъ, братъ скульптора {{РБС/Ссылка|Гальберг, Самуил Иванович|Самуила Ивановича}} (см. ниже), родился въ 1782 г., образованіе получилъ въ Академіи Художествъ, сначала состоялъ помощникомъ при Кваренги, потомъ служилъ при Кабинетѣ Его Величества и участвовалъ въ постройкѣ Михайловскаго дворца, Александринскаго театра и нѣкоторыхъ другихъ капитальныхъ зданій въ Петербургѣ. Опредѣленный въ помощь профессорамъ архитектурнаго класса, Г. въ мартѣ 1840 г. получилъ званіе академика, а 14 января 1842 г. профессора 2{{нд}}й степени въ уваженіе практическихъ познаній и во вниманіе къ трудамъ его и приносимой имъ пользѣ ученикамъ Академіи, которымъ около 3 лѣтъ преподавалъ архитектуру. Нѣсколько лѣтъ преподавалъ архитектуру и занималъ должность профессора строительнаго искусства въ институтѣ инженеровъ путей сообщенія и строительномъ училищѣ. Умеръ 1 января 1863 г. Погребенъ на Волковомъ лютеранскомъ кладбищѣ въ Петербургѣ.

&lt;small&gt;Словарь Брокгаузъ-Ефронъ; Петербургскій Некрополь, I, 532; Рус. Архивъ 1865 г., 1379; Сборникъ матеріал. для исторіи Акад. Худож., II, 400, 424.&lt;/small&gt;
|'''Гальберг,''' ''Иван Иванович'', архитектор, брат скульптора {{РБС/Ссылка|Гальберг, Самуил Иванович|Самуила Ивановича}} (см. ниже); родился в 1782 г., образование получил в Академии Художеств, сначала состоял помощником при Кваренги, потом служил при Кабинете Его Величества и участвовал в постройке Михайловского дворца, Александринского театра и некоторых других капитальных зданий в Петербурге. Определенный в помощь профессорам архитектурного класса, Г. в марте 1840 г. получил звание академика, а 14 января 1842 г. профессора 2{{нд}}й степени в уважение практических познаний и во внимание к трудам его и приносимой им пользе ученикам Академии, которым около 3{{нд}}х лет преподавал архитектуру. Несколько лет преподавал архитектуру и занимал должность профессора строительного искусства в институте инженеров путей сообщения и строительном училище. Умер 1 января 1863 г. Погребен на Волковом лютеранском кладбище в Петербурге. 

&lt;small&gt;Словарь Брокгауза-Ефрона; Петербургский Некрополь, І, 532; Рус. Архив, 1865 г., 1379; Сборник материал. для истории Акад. Худож., II, 400, 424.&lt;/small&gt;}}&lt;section end=&quot;Гальберг, Иван Иванович&quot;/&gt;

&lt;section begin=&quot;Гальберг, Самуил Иванович&quot;/&gt;{{ВАР2
|'''Гальбергъ''' ''Самуилъ Ивановичъ (Самуилъ-Фридрихъ)'', скульпторъ, род. въ Эстляндской губ. 2 декабря 1787 г.; ум. въ Петербургѣ 10 мая 1839 г. Сынъ небогатаго, но довольно образованнаго, трудолюбиваго и набожнаго шведа, занимавшагося управленіемъ имѣніями разныхъ помѣщиковъ, Г. семи лѣтъ, въ 1795 г., былъ отданъ въ Академію Художествъ, гдѣ въ это время уже обучался его старшій братъ {{РБС/Ссылка|Гальберг, Иван Иванович|Иванъ}}, бывшій потомъ архитекторомъ при Кабинетѣ Его Величества; другой его братъ, Карлъ, бывшій послѣ секретаремъ въ Департаментѣ Герольдіи, тоже учился въ Петербургѣ — въ Первомъ Сухопутномъ Шляхетскомъ корпусѣ; кромѣ нихъ была еще сестра Анна, годомъ моложе нашего художника, вышедшая впослѣдствіи замужъ за извѣстнаго филолога А. X. Востокова. Занятія Г. въ Академіи шли успѣшно. Въ 1803 г. онъ получилъ серебряную медаль второго достоинства, а въ 1806 г. — такую же медаль перваго достоинства; кромѣ того, въ томъ же году онъ конкурировалъ со своимъ товарищемъ Крыловымъ по программѣ, заданной М. Н. Муравьевымъ; изобразить въ барельефахъ «заслуги и славу гр. А. А. Мусинъ-Пушкина»; эскизы обоихъ конкурентовъ оказались настолько равными по достоинству, что обоимъ имъ было выдано по золотой медали. Въ слѣдующемъ году онъ получилъ вторую золотую медаль за барельефъ «Три отрока передъ Новуходоносоромъ» и первую серебряную медаль за лѣпленіе съ натуры. Въ 1808 г., за барельефъ «Марѳа Посадница приводитъ жениха своей дочери, Мирослава, къ дѣду своему
|'''Гальберг,''' ''Самуил Иванович'' (''Самуил-Фридрих''), скульптор, род. в Эстляндской губ. 2 декабря 1787 г.; ум. в Петербурге 10 мая 1839 г. Сын небогатого, но довольно образованного, трудолюбивого и набожного шведа, занимавшегося управлением имениями разных помещиков, Г. семи лет, в 1795 г., был отдан в Академию Художеств, где в это время уже обучался его старший брат Иван, бывший потом архитектором при Кабинете Его Величества; другой его брат, Карл, бывший после секретарем в Департаменте Герольдии, тоже учился в Петербурге — в Первом Сухопутном Шляхетском корпусе; кроме них была еще сестра Анна, годом моложе нашего художника, вышедшая впоследствии замуж за известного филолога А. X. Востокова. Занятия Г. в Академии шли успешно. В 1803 г. он получил серебряную медаль второго достоинства, а в 1806 г. — такую же медаль первого достоинства; кроме того, в том же году он конкурировал со своим товарищем Крыловым по программе, заданной М. Н. Муравьевым: изобразить в барельефах «заслуги и славу гр. А. А. Мусина-Пушкина»; эскизы обоих конкурентов оказались настолько равными по достоинству, что обоим им было выдано по золотой медали. В следующем году он получил вторую золотую медаль за барельеф «Три отрока перед Навуходоносором» и первую серебряную медаль за лепление с натуры. В 1808 г., за барельеф «Марфа Посадница приводит жениха своей дочери, Мирослава, к деду своему}}&lt;section end=&quot;Гальберг, Самуил Иванович&quot;/&gt;&lt;noinclude&gt;&lt;/div&gt;&lt;/noinclude&gt;</text>
      <sha1>5zej9ncexg5o9f5rfetq9n6tfvn6xp1</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>РБС/ДО/Гальберг, Иван Иванович</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124638</id>
    <revision>
      <id>4592881</id>
      <timestamp>2022-07-25T11:32:45Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>Новая: «{{РБС|КАЧЕСТВО=5}}  &lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=180 to=180 onlysection=&quot;Гальберг, Иван Иванович&quot; /&gt;  [[Категория:РБС:Архитекторы]]»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="257" xml:space="preserve">{{РБС|КАЧЕСТВО=5}}

&lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=180 to=180 onlysection=&quot;Гальберг, Иван Иванович&quot; /&gt;

[[Категория:РБС:Архитекторы]]</text>
      <sha1>2pez0at0oukb3xovxsi45xuoyk0eh9p</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>РБС/ДО/Гальберг, Самуил Иванович</title>
    <ns>0</ns>
    <id>1124639</id>
    <revision>
      <id>4592883</id>
      <timestamp>2022-07-25T11:34:09Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>AMY 81-412</username>
        <id>41248</id>
      </contributor>
      <comment>Новая: «{{РБС|КАЧЕСТВО=5}}  &lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=180 to=183 onlysection=&quot;Гальберг, Самуил Иванович&quot; /&gt;  [[Категория:РБС:Скульпторы]] [[Категория:Самуил Фридрих Иванович Гальберг]]»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="344" xml:space="preserve">{{РБС|КАЧЕСТВО=5}}

&lt;pages index=&quot;Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu&quot; from=180 to=183 onlysection=&quot;Гальберг, Самуил Иванович&quot; /&gt;

[[Категория:РБС:Скульпторы]]
[[Категория:Самуил Фридрих Иванович Гальберг]]</text>
      <sha1>9npvcdimuyyytp4a432pv0yabg79aqc</sha1>
    </revision>
  </page>
  <page>
    <title>Категория:Подводный камень (Авдеев)</title>
    <ns>14</ns>
    <id>1124640</id>
    <revision>
      <id>4592887</id>
      <timestamp>2022-07-25T11:41:54Z</timestamp>
      <contributor>
        <username>Kuzzim</username>
        <id>88136</id>
      </contributor>
      <comment>Новая: «[[Категория:Проза Михаила Васильевича Авдеева]] [[Категория:Литература 1860 года]]»</comment>
      <model>wikitext</model>
      <format>text/x-wiki</format>
      <text bytes="144" xml:space="preserve">[[Категория:Проза Михаила Васильевича Авдеева]]
[[Категория:Литература 1860 года]]</text>
      <sha1>bm8idsr84yum1id84i53ob1a9u1sp00</sha1>
    </revision>
  </page>
</mediawiki>